Влас Михайлович Дорошевич
Влас Михайлович Дорошевич
Успех у женщин
Успех у женщин
(Их-то и просят того не читать)
(Их-то и просят того не читать)
—————————-
Успех у женщин, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1895
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Успех у женщин! Кто бы не хотел его иметь?!
— Но если вы, мой друг, — говорил мне старый каналья-волокита Х., виновный ‘на сумму более трёхсот женщин’, — если вы, в своей погоне за счастьем, хотите и здесь установить какую-нибудь теорию, — предупреждаю, вы даром потеряете время. Теорий и систем в этом деле не существует. Систем столько же, сколько и женщин. Каждая требует своей особенной!
Но, ведь, должны же и тут быть какие-нибудь свои законы!
Как умирающий от жажды ищет воды, — я обегал всех известнейших сердцеедов. Всех, за кем молва установила репутацию наиболее ловких и счастливых дон Жуанов.
К каждому из них я обращался с одним и тем же вопросом:
— Ваша система?
— Лесть! — отвечал мне счастливый баловень всех модных и известных актрис г-н ***. — На эту приманку женщины ловятся лучше всего. Вы знаете, мой друг, что сфера моей деятельности — преимущественно артистический мир. Когда мне нравится какая-нибудь бабёнка, я начинаю ей льстить. Если мне нравится шансонетная артистка, — я знакомлюсь с ней, прикидываюсь поражённым и говорю: ‘Почему вы не поступаете в оперетку? С вашим шиком, изяществом, грацией, молодостью и красотой пропадать на кафешантанных подмостках, в то время, когда в столицах днём с огнём ищут таких примадонн! Да вас оторвут отсюда с руками и ногами!’ Опереточной я говорю: ‘Почему вы не поступаете в оперу? С таким голосом тратить свои способности на эту, — извините меня, — дрянную оперетку, тогда как вас с распростёртыми объятиями, без дебюта, примут на большую оперную сцену’. Провинциальным драматическим я советую смело дебютировать на любой столичной сцене, а столичных с удивлением спрашиваю, почему они до сих пор ещё не на сцене Малого театра? Вы понимаете, — я единственный человек, который понял и оценил её способности как следует! И даёт мне преферанс перед всеми другими ухаживателями. Ну, затем я, разумеется, немножко вру и обещаю своё содействие.
— Всё это великолепно относительно актрис. Но что вы делаете с женщинами обыкновенного света?
— Это, по большей части, любительницы театра. Я ‘угадываю в них таких’, уговариваю принять участие в каком-нибудь глупейшем любительском спектакле. Прохожу с нею роль, восхищаясь каждым скверно сказанным словом, вздыхаю о том, что ‘такой талант гибнет для искусства’. Я заклинаю её не губить таланта, умоляю бросить всё и поступить на сцену. Разумеется, на сцену она не поступает, — но мои труды увенчиваются другим, гораздо лучшим, успехом. Льстить женщине — это значит её подкупать. А кого не подкупишь в наш панамский век!
— Вздор! — говорил мне г-н Н., когда я ему передал теорию его предшественника. — Помните одно: у женщины есть всегда потребность спасать котят, щенят, больных и погибающих. Верьте беллетристу, за которым вы не станете, надеюсь, отрицать маленького права на звание психолога. Но ещё больше верьте человеку, у которого в 38 лет голова более похожа на колено! Я делал так. Я под шумок говорил о той роли в литературе, которую мне пророчили, и о своих кутежах. А когда меня спрашивали, для чего я, такой умный, такой талантливый, делаю всё это, — я отвечал: ‘А для чего мне ум, для чего мне талант? Для того, чтобы ещё более чувствовать всю пустоту жизни?’ — ‘Но неужели у вас так-таки нет никакой цели, никакого интереса?’ Я отвечал: ‘Не было!’ и тут же намекал, что на тёмном фоне мелькнула одна яркая звёздочка, но о ней так же смешно было бы мечтать как о далёкой звезде. Через несколько дней я снова ‘проговаривался’ о своих кутежах. Меня начинали ‘спасать’. Просиживали со мной целые вечера, а когда я начинал хандрить окончательно и в один прекрасный день выражал твёрдое желание бросить литературу и поступить в писцы к какому-то мифическому дядюшке, управляющему несуществующим департаментом, — мне давали сил на новую борьбу! Женщины — дети. Им нравится игра ‘в спасенье’, пусть спасают, — благо, мы от этого далеко не в убытке. Хе-хе!
— Плюньте на теории! — говорил мне артист Г. — Помните одно: ‘нахалить’. Оставаясь с женщиной, которая мне нравится, я безо всяких разговоров кидаюсь к её ногам. ‘Слегка по физиономии’, — но, ведь, на это оскорбление отвечают только поцелуем. И не смущайтесь этим ‘слегка по физиономии’. Женщине, по большей части, это необходимо ‘для очищения’ совести: ‘Я, мол, боролась’.
— Но, ведь, неприятно, если всегда будет ‘результатом’ только это!
— Мой друг, я всю жизнь держусь только этой системы, — а вы знаете, что я имею недюжинный успех. Из всех наших добродетелей — смелость женщины награждают всего лучше и охотнее. Женщина создана природой как награда за смелость.
— Недурная теория! — поморщился художник К. — Но она годится только для красивых. Обыкновенный же мужчина, то есть такой, который ‘немножко получше чёрта’, должен помнить одно, — что в то время, когда наши головы наполняются всякой ‘трезвой, практической и положительной’ книжной чушью, — женщины питаются исключительно романами и повестями. Женщины — ещё большие романтики, и по моему, при подходящей обстановке, хорошие стихи — превосходная вещь. Я всегда начинаю с Надсона. Придравшись к случаю, я читаю его прелестное стихотворение: ‘Я вчера ещё рад был отречься от счастья’ и когда дохожу до стихов:
‘А сегодня… сегодня весна золотая,
Вся в цветах, и в моё заглянула окно’…
— Я гляжу ‘ей’ прямо в глаза и заканчиваю, сводя голос ‘на нет’, как будто мне тяжело, мучительно это говорить:
‘Милый взгляд, мимолётного полный участья,
Грусть в прекрасных чертах дорогого лица,
И безумно, мучительно хочется счастья,
Женской ласки… и слёз… и любви… без конца’…
— Это производит впечатление. В середину нашей любви я декламирую превосходную вещь Полонского: ‘О, солнце, солнце, погоди!’ А когда мы расходимся, я читаю всегда стихотворение:
‘Как? Так и ты лгала,
Твердя: ‘люблю тебя’?
Зачем? О, бедное созданье,
Ведь, не меня обманывала ты, а самое себя’…
— Это красиво и благородно. Да, как говорил ваш друг-литератор, полезно иногда представиться погибающим, но сгустите краски, представьте себя извергом, холодным, жестоким эгоистом, не знавшим до сих пор ни жалости, ни любви, ни симпатии. Но чтоб от этого образа веяло силою, мощью. Чтоб можно было сказать словами Демона:
‘Я на челе, тебя достойном,
Сотру проклятия печать’…
Ах, женщины ищут и любят героев!
— Я беру женщин тем, что говорю, будто никого-никого раньше не любил. Увлекался — да, но люблю — впервые. Их привлекает новизна! — говорил мне один, — им хочется быть первой.
— Я, наоборот, говорю, что любил, много любил, но так, как люблю теперь, ещё не любил никого, — говорил мне другой, — я много жил: их привлекает любопытство. Я многих любил. Женщине хочется быть победительницей над всеми предшественницами.
А мой добрый друг г-н С. отвечал мне:
— Всё вздор. Не верьте ничему. Вы помните красавицу О.? За ней гонялись сотни, а я имел успех. За наш первый ужин я заплатил в ресторане 600 р. Вот и вся разгадка успеха. Она считала меня богачом. И так все.
Надо вам сказать, что в то время, когда я надоедал всем вопросами о системе, я был влюблён в одну прехорошенькую блондинку, которая меня теперь ненавидит от всей души.
Я тут же применил все системы.
Я льстил ей, — она стала охотнее со мной разговаривать.
Я притворялся разочарованным и погибающим, — она меня жалела.
Я кинулся к её ногам, — она оттолкнула меня и сказала просто, строго и спокойно:
— Чтоб это было в последний раз. Иначе я попрошу вас не бывать.
Я читал стихи, — она слушала с удовольствием.
Я то говорил, что никогда не любил, то уверял, что много любил в жизни, — она выслушивала меня с интересом.
Но когда я сказал, что у меня в Черниговской губернии умер богатый дядя, — я имел успех.
Источник: Дорошевич В. М. Одесса, одесситы и одесситки. — Одесса: Издание Ю. Сандомирского, 1895. — С. 190.
Оригинал здесь: Викитека.
OCR, подготовка текста — Евгений Зеленко, январь 2013 г.