Гражданское чувство и политическое развитие и сколько-нибудь сносный уровень общего образования с понятием об ‘основных законах государства’ связывают представление о чем-то страшно важном, жизненно необходимом, наконец, даже о чем-то величественном и прекрасном. ‘Основные законы’ являют собою если не вечность, то долгую жизнь в строе государства. Они не колеблются, о них не поднимается вопросов, иначе как по крайней и редкой нужде. В понятии всех русских подданных с ‘основными законами’ связывается самый дух государства и, зависимо, даже дух нации и истории, уважение к ним чрезмерно, и они строго выделяются из ряда всех других законов, издаваемых и измышляемых по указаниям практической жизни, преходящих, временных. Конечно, все законы ‘строги’, законов все ‘побаиваются’. Но ‘основные законы’ не строги, а святы, и их не боятся, а благоговейно чтут.
Это высокое чувство русских об ‘основных законах’ своего тысячелетнего отечества нельзя сказать чтобы не оскорблялось и не уничижалось 15-й статьею напечатанного ‘проекта’ их, из коего усматривается, что в ‘основные законы Империи’ введено, между прочим, и ‘определение окладов содержания и назначение размеров пенсий тем должностным лицам, коим таковые не установлены законом, а также пожалование служащим усиленных окладов и назначение усиленных пенсий и пособий служащим и их семействам’. Неужели в этом спасение отечества? Ибо ‘основные законы’ спасают отечество, стоят на страже его безопасности, целости и здоровья. Мы совершенно отвергаем по самой мелочности предмета возможность введения цитированного закона в ‘основные’: своим соседством он прямо роняет престиж величественных и важных ‘основных’ законов. Король, который взял бы щетку и начал мести пол, уже не король, равно не был бы королем тот, кто взял бы на себя обязанность ‘охорашивать’ и тоже чистить регалии, мундир и все одеяние своих собственных служащих. Нам думается, введение в ‘основные законы’ этого поистине мелочного обстоятельства службы гг. чиновников, по которому они иногда и всегда обходными и льстивыми путями выпрашивают или, точнее, — выклянчивают себе разные ‘милости’, сводящиеся к утолщению своего бумажника и утончению народного кошеля (ибо откуда же берутся им деньги?!), совершенно разрушает серьезное и горделивое, безукоризненно чистое и благородное представление безусловно всех русских о безусловно всех ‘основных законах’ своей великой родины. В быту мы очень хорошо все знаем, что всякого рода ‘не по закону и штату’ пенсии и ‘усиленные оклады’ выпрашиваются и получаются ‘счастливчиками’, ‘любимчиками’, которые только тяготят своим присутствием действительно суровую государственную службу, которые засоряют государственный механизм, которые толкутся и остроумничают в канцеляриях, а не работают в них, ибо работники, серые, угрюмые, уже от самого труда желчные и нервные, обычно не представляют предмета для ласкового взора, ласкового слова сверху, для улыбок, любезностей и т.п. неслужебных вещей, но, к несчастию, замешанных и в службу Словом, мы знаем в быту все, что цитированный закон пригревает, и успокаивает, и навсегда обеспечивает всех паразитов и тунеядцев государственной службы, от которых и без такого ‘основного закона’ плакало наше отечество.
Несомненно, об этой 15-й статье заговорят в обществе, и заговорят в том смысле, что ‘вот об ограде каких аппетитов и каких людей пекутся наши верховные законы’, что ‘хороша же эта статья и, может быть, не лучше ее соседние статьи’. Крайне не желательно, чтобы раздались такие речи. А они, несомненно, раздадутся, и будет к ним основательный повод, если за ‘основными законами’ не сохранится их прежний седой, солидный, почти религиозный характер, если в них будет введено хоть что-нибудь, что, по существу, даже не заслуживает критики, а вызывает только улыбку и пересуды.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1906. 17 апр. No 10808.