Урсула и Томинета, Брюсов Валерий Яковлевич, Год: 1895

Время на прочтение: 4 минут(ы)

Брюсов Валерий Яковлевич.

Урсула и Томинета.

Маленькая драма для марионеток по мотивам творчества М. Метерлинка.

Действующие лица:
Тётя Томинета.
Урсула.
Плотник.
Три голоса.

Сцена представляет собой кухню очень старинного дома на берегу реки, ноябрьский день. Сумерки понемногу заволакивают сцену. Тётка Урсулы старается читать книгу ‘Вечери о покойниках’, но её глаза не различают шрифта.

Томинета. Урсула!
Урсула. Тётя?
Томинета. Урсула!
Урсула. Я здесь, тётя.
Томинета (страдающим и испуганным голосом). Урсула! Урсула! Урсула!
Урсула. Да здесь я, тётя!
Томинета. Наконец!
Урсула. Я вам отвечала, но вы меня не слыхали.
Томинета (мечтательно). А! Да, это правда, я глуха. Мои бедные уши больше не слышат. Они так стары!.. Знаешь ли, сколько им лет, Урсула, моим ушам? Им столько же лет, сколько было старику Дику, когда он умер, столько же лет, сколько было большому старому дубу у дороги, когда его свалили. А! Они очень стары, мои бедные, бедные уши.
Урсула. Да, тетя.
Томинета. Не стой так со скрещенными руками, ты пугаешь меня. Ты похожа на что-то, что сразу прекратило бы жизнь. Ты похожа, а! Я не смею сказать, на что, бедное дитя!.. На старую, злую даму, которая приходит тогда, когда ее не ждут.

Слезы катятся по ее старому лицу.

Урсула. Тетя! Тетя Томинета!
Томинета (вытирая слезы). Не надо оставаться так, Урсула. Дай мне свечу, ведь мои уши не слышат, а мои глаза не видят.

Понемногу темнеет. Мрак становится довольно густым.

Ты видишь: ты оставляешь глаза во мраке, оставляешь глаза твоей бедной тети Томинеты во мраке.
Урсула. Теперь ночь, тетя. Вам следовало бы идти спать.
Томинета. Теперь ночь, это правда, но всегда ночь внутри меня. А если бы у меня был свет и мои старые книги, я могла бы осветить отдаленные вещи, спящие на дне моей души.
Урсула (она пошла в другую комнату и через минуту возвращается совсем печальной). У нас в доме нет свечи.
Томинета. У нас в доме нет свечи?
Урсула. Больше нет.
Томинета. Тогда мы погибли. Мне не придется прочитать вечери о погибших, а если я не прочту сегодня вечером вечерю о погибших, а! — с нами случится несчастье. Ты не знаешь, что такое покойники, Урсула: это завистники, я их знаю, я! Да! Завистники,
грязные завистники! Они жаждут моего сердца и моих бедных старых ушей и моих бедных, старых глаз, которые ослепли от горя. А ведь надо, чтоб у меня сохранилось что-нибудь для себя самой. Чем буду я без моих бедных глаз! Теперь они не служат мне, в этом мраке! О! ступай, найди мне свечу! Урсулa! Ведь, наверно, есть свеча у соседки.
Урсула. Соседка злая женщина, она бьет своих детей. Я ее боюсь.
Томинета. Соседка бьет своих детей в день всех усопших?
Урсула. Да, в день всех усопших.
Томинета. Тогда мы погибли. Я предвижу, что у нас не будет свечи сегодня вечером, и мы увидим умерших, тех, которые являются мне, только когда все огни погашены. У них, у этих умерших, души печальны как карканье ворона в бурный день, и они хранят на лице след всех прежних дней, как сад, где побывали слизни. А! Я не хотела бы их видеть.
Урсула. Но, тетя Томинета, однако, если бы вы увидали старого Дика…
Томинета. Я не увижу Дика. Я увижу только призрак. Подумай, ведь он был красивый юноша прежде, давно, давно, а сегодня, если он вернется, у него будет такой вид, какой я видела, когда его принесли мертвым из лесу.
Урсула. И если бы увидели старый зеленый дуб у дороги, тетя Томинета…
Томинета (мечтательно). А! да! если бы я увидела старый зеленый дуб у дороги. Если бы увидела старый зеленый дуб у дороги… Это под его тенью в половине мая мы сидели с Такеленом и целовались прямо в губы. ‘Вся! Вся!’ — говорила я, чтобы выразить, что я не оставила ничего из моей личности для себя. ‘Все! Все, сердце мое’, — говорил он, отдаваясь мне… Звезды падали с неба в этот вечер.
Урсула. И стало темно?
Томинета. Не знаю! День был в нашей душе, но такой день, какой никогда не блистал для тебя — с розовыми и зелеными солнцами, полными света, фиалок и лазури.
Урсула. Тогда не было темно, как ночью.
Томинета. Увы!.. Но слышишь ты, Урсула?
Урсула. Что, тетя?
Томинета. Шаги умерших.
Урсула. Шаги умерших, тетя?
Томинета. Да, если я их слышу своими старыми ушами, своими ушами, которые знают время отца Дика.
1-ый голос. Крак.
Томинета. Что это такое, во имя Бога, Урсула?!
Урсула. Это жалуется старый буфет.
Томинета. Нет, нет, Урсула, — это возвращается отец Дика.
2-ой голос. Крак!
Томинета. Что это такое, во имя Бога? Урсула!
Урсула. Это стонет дерево в старом стуле.
Томинета. Нет! Нет! Урсула, это голос зеленого дуба у дороги.
3-тий голос. Флик.
Томинета. Что это такое, во имя Бога, Урсула?!
Урсула. Это плачет стул.
Томинета. Нет! Нет, Урсула! Это юный Такелен идет взять меня в свои руки, чтобы целовать меня, чтобы обнимать меня. А! А! Я счастлива. Какой воздух тает в вышине! Соловей поет на башне, лебеди плавают на озере при свете луны. Я схожу с ума. Схожу с ума, да! Это счастье! А! А! А! Будь моим, Такелен! Твоя Томинета идет к тебе! А! (Падает).
Урсула (испуганно). Тетя? Умерла?

В эту минуту дверь широко распахивается порывом ветра и является плотник.

Плотник. Я ведь твердил вам, что вам нужно бы мебель из лучшего дерева. Ваша слишком полна воспоминаниями. Скажите, тетя, ведь вам нужен хороший гроб, чтобы не слышать вашими старыми ушами то, что происходит у нас?
Томинета (на минуту приподнимается). Такелен! (Протягивает руки и вновь падает бездыханно).
Плотник (меланхолично). Всё прошедшее умирает с этой старухой.
1895 г.
Первая публикация: Страшкова О. В. Брюсов — драматург-экспериментатор. Ставрополь. 2002 г. С. 161 — 166. В Отделе Рукописей РГБ находятся черновые наброски на шести страницах записной тетради. Драма насыщена образами-символами: Любовь и Смерть, наступление темноты. На сцене не ставилась, долго были известны только отдельные публикации отрывков из текста. В пьесах 10-х годов, которые близки пьесам Метерлинка, темная враждебная стихия обступает со всех сторон одиноких, беззащитных людей, обреченных на смерть. Не событие, а ожидание события — основа метерлинковских пьес, и э ту особенность реализует Брюсов в ‘Урсуле и Томинете’. Темнота является аллегорией у обоих авторов. Но если нагнетание страха у Метерлинка в конце пьесы достигает апогея, то у Брюсова смерть дает надежду на встречу с любимым.
Источник текста: Брюсов В. Я. ‘Драматургия’, М., ‘Совпадение’, 2016 г. С. 63 — 66.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека