Умер Шаляпин…
Умер Шаляпин…
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Умер Шаляпин…, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Умер Шаляпин. Как горько и как неожиданно! Умер посланный на землю любимец Аполлона. Великий артист, певец и художник. Слава России! Солнечное озарение, которое было в театре.
Мы все помним дивные образы, которые создавал талант этого гениального артиста. Создавал в недосягаемом совершенстве.
Я помню его юным богатырем. Какой силы жизни был этот человек!
При мне зрела быстро его творческая сила.
Я никогда не видал более веселого и жизнерадостного человека.
С самого начала его артистической карьеры мне пришлось быть с ним почти неразлучным, как в театре, так и в жизни.
Он сделался приятелем и моих друзей-художников — Серова, Врубеля, Поленова — и моих друзей-охотников, которых я часто описывал в моих рассказах.
Шаляпин часто гостил у меня в деревне во Владимирской губернии.
Веселое было время!
Мы ездили с ним на мельницу, на озеро, по реке, жгли костры ночью в лесу, ловили рыбу, и художник Серов часто бывал с нами.
Шаляпин любил купаться и великолепно плавал. Мельник Никон Осипович, тоже огромного роста и богатырского сложения, добрый старик, очень любил Шаляпина.
Мельница была бедная, а Никон Осипович ранее был старшиной в селе и пел на клиросе.
Приезжая на мельницу, я ставил палатку на лужке у реки.
Слуга у меня был Василий Княжев — серьезный человек, рыболов и бродяга. Вот в этой палатке мы и жили.
Серов не был охотником, но любил ездить в моей компании и любил Шаляпина. Серов был большой юморист и часто переходил с Шаляпиным на ‘вы’, когда Ф.И. увлекался в рассказах.
У столика на столбиках, где ольха отражалась в кристальной воде, стоял самовар, закуски, где поднималась насыпь, на которой высился огромный, как гребень, еловый лес, где шумели колеса мельницы, летали стрижи, бороздя тихую, как зеркало, воду крылышками, Шаляпин, поймав большого шереспера, весь бледный, дрожащими от волнения руками хотел посадить его в сажалку. Но шереспер, выскользнув из рук, ушел в воду, Шаляпин бросился за ним в омут и, вынырнув, кричал, глядя на меня:
— Это что же у тебя какие сажалки. Черт его теперь поймает.
— Трудно вам его будет поймать,— сказал Серов, смеясь.
Шаляпин вылезал на берег расстроенный, весь в тине.
— Ну и горяч ты, парень,— говорил Никон Осипович.
Шаляпин снимал мокрое платье, а Василий Княжев стаскивал с него сапоги. Никон Осипович принес новую рубаху, портки, валенки. Шаляпин все-таки был не в духе и продолжал повторять:
— Как он у меня выскочил. У тебя же дыра мала в сажалке.
— Успокойтесь, Федор Иванович,— говорил Серов.
— Да чего же,— сказал Княжев,— еще пымаете.
Шаляпин понемножку пришел в себя. Пил чай у столика с Никоном Осиповичем. Закусывал и все же немножко негодовал, как будто мы были виноваты, что у него выскочил шереспер.
На другой стороне реки, против палатки и столика, я и Серов писали с натуры на холсте. А Шаляпин с Никоном Осиповичем потчевались за столиком. Пили водочку, и Никон Осипович пел Шаляпину ‘Лучинушку’, и Шаляпин ему подпевал. А потом ушел в палатку и спал до вечера.
Никон Осипович подошел к нам.
— Эх,— сказал,— ну и парень хороший Шаляпин, только горяч больно. Казовой парень. Выпили с ним, конечно, он меня и спрашивает: ‘Спой-ка,— говорит,— песню, каку знаешь, старую’. Я ему ‘Лучинушку’ и пою, а он тоже поет.
— А как же, ведь он певчий,— сказал я.
— Э!.. То-то втору-то он ловко держит. Ну и голос у него хорош, мать честная, вот хорош. До чего есть, так вот прямо в нутро идет, так пою я, не сдержался, плачу… Смотрю-ка, гляжу, и он плачет. Вот и пели. Ишь чего, певчий! Где же он поет-то?
— В театре,— говорю.
— А жалованья-то сколько получает?
— Сто целковых за песню получает!..
Никон Осипович пристально посмотрел на нас с Серовым и сказал, рассмеявшись:
— Ну, полно врать.
Шаляпин показался у палатки и смотрел, как Василий Княжев варил уху и говорил:
— Чего тужить, Федор Иванович. Ведь шереспер — рыба дрянь, скуса нет. У нас здесь налимы, окуни,— это уха.
— Шереспер-то не дурак,— сказал Серов.
— Ты знаешь ли, Константин Алексеич,— кричал Шаляпин через реку. — Вот здесь вот, у леса, я построю себе дом.
— Это казенный лес, тебе не дадут здесь построить.
— То есть почему же это, позвольте вас спросить?
— Потому что не дадут, казенную землю купить нельзя.
— Слышишь, Никон Осипыч, ведь это жить так нельзя!
— Позвольте,— обратился опять к нам Шаляпин,— я подам на Высочайшее имя прошение.
— Царь не имеет права поступить не по закону.
— Антон!— крикнул он Серову. — Ты слышишь, что Константин говорит?
— Константин прав,— сказал Серов.
— Ведь это черт знает что такое. В этой стране жить нельзя.
— Арендовать можно,— сказал Василий Княжев.
— Арендовать я не желаю. Потом отберут.
И Федор Иваныч опять сердился, скинул валенки, портки, рубашку и полез купаться.
— Вы опять за шереспером?— спросил Серов.
Переплыв реку, Шаляпин вылез и подошел к нам. Смотрел, что мы написали. Освещенный заходящим солнцем на фоне зеленой ольхи, он был торжественно-прекрасен.
Могучая фигура, дивной красоты сложения!
И он умер. Умер.
Где найти слезы, чтобы выплакать горе…
Умер Шаляпин… — Впервые: Иллюстрированная Россия. 1938. 30 апреля. Входит в издание ‘Константин Коровин вспоминает…’. Печатается по журнальному тексту.