М.Н. Катков
М.Н. Катков
Уличная демонстрация в Москве 3 апреля
Уличная демонстрация в Москве 3 апреля
<,1>,
Москва, 4 апреля 1878
<,2>,
Москва, 11 апреля 1878
Уличная демонстрация в Москве 3 апреля, Катков Михаил Никифорович, Год: 1878
Время на прочтение: 5 минут(ы)
По собранным нами сведениям, вчерашняя уличная демонстрация отнюдь не была делом студентов нашего университета, как можно было бы заключать из того, что прискорбное столкновение произошло близ его зданий. Толпа молодых людей обоего пола, в которой всего менее было университетских студентов, собралась на станции Курской железной дороги и оттуда процессионно последовала за экипажами, в которых сидели высланные из Киева студенты тамошнего университета. Говорят, в этой толпе молодых людей, собранных известного сорта агитаторами, была некоторая доля воспитанников Комисаровской школы, студентов Технического училища, Петровской академии и лишь несколько человек из университетской молодежи. Главным же образом толпа, по всему вероятию, состояла из той неопределенной массы, которая обычно фигурирует во всех демонстрациях. Как осведомились эти люди о времени прибытия поезда с интересными путешественниками? кто их собрал и с какою целью? Но московские улицы были удивлены необычною процессией, кричавшею ура в честь арестантов, сшибавшею, как говорят очевидцы, шапки с проходящих и объяснявшею встречным, что она чествует ‘преследуемых правительством и стоявших за правду людей’. Все мы знаем настроение наших народных масс. Кто не был свидетелем могущественных проявлений народного энтузиазма при встрече Государя? Можно ли сомневаться в чувстве, с каким этот народ должен смотреть на подобные среди его попытки? Распространяют слух, будто полиция натравила народные толпы на этих людей. Но неужели вы думаете, что наши народные массы будут равнодушны при демонстрациях подобного рода, как вчерашняя? Попробуйте крикнуть среди народной толпы что-нибудь такое, что покажется ей мятежным, и вы убедитесь, что она не нуждается в возбуждениях и что полиция понадобится только для того, чтобы спасти вас, как это и было во вчерашней свалке, причем, как всегда в подобных случаях бывает, пришлось, быть может, пострадать и невинным. Не оскорбляйте же народа, не вызывайте его. Мало ли бывало попыток возмущать наши народные массы, а чем кончались они? Если вы хотите жить в мире с русским народом, не издевайтесь над его верованиями и не будьте бессознательным орудием врагов нашего отечества. Какой мог быть честный повод к возмутительной истории, происходившей в прошлом году в Петербурге, пред Казанским собором, в великую и критическую для России минуту пред объявлением войны, — истории, о которой писали во враждебных нам иностранных органах прежде, чем она совершилась? Не были ли ее актеры жалкою игрушкой в руках врагов их народа? И теперь, скажите, время ли чинить подобные демонстрации, когда народ наш только что вышел из тяжкой борьбы и готовится, быть может, к новой, которая должна решить судьбы его? Для кого теперь нужно выставить русский народ исполненным разлагающих элементов и расслабленным? Кому в пользу попытаться смутить и парализовать наше правительство в его теперешних счетах с нашими противниками?
В одной из московских газет появилась на днях статейка, подписанная ‘студент’, но писанная, мы это хорошо знаем, вовсе не студентом.
Цель ее, как и других подобных выходок, кончая телеграммой Международного агентства, возвестившею о негодовании петербургского общества против редактора ‘Московских Ведомостей’, состоит в том, чтобы переложить на нас ответственность за печальное происшествие 3 апреля.
Что ж, надо повиниться! Все это сделали наши агенты. Бравые люди! Они проведали прежде всех московских жителей, чуть ли не прежде полиции, что в такой-то день и в такой-то час прибудет поезд со студентами, высланными из Киева по университетскому суду. Требовалось немало хлопот, чтобы собрать с разных сторон массу молодежи и под разными предлогами привлечь ее ко встрече поезда. Мы не всю таким образом набранную армию выдвинули на станцию, что могло бы преждевременно слишком встревожить полицию, а эшелонировали ее отрядами по переулкам, откуда они постепенно дебушировали, примыкая к процессии. Отдайте справедливость нашей ловкости в устройстве демонстрации, которая, конечно, не могла же быть внезапным вдохновением, осенившим в одно мгновение столько разных и в разных местах живущих молодых людей, большею частью и незнакомых между собой. Многие из них, поверьте, не имели никаких предосудительных намерений и были пойманы на удочку добрых юношеских увлечений. Мы задумали и устроили демонстрацию (зачем — это наша тайна), которая нарушила общественное спокойствие и непременно должна была увенчаться каким-нибудь столкновением. Расчет был верный. Как должен был отнестись народ к нашей процессии? Всякий, естественно, спрашивал: ‘Кого везут? Кому кричат ура?‘ Нельзя же было говорить, что везут героев из-под Плевны. Что могли сказать люди процессии? По малой мере то, что приписано им в официальной телеграмме ‘Правительственного Вестника’: ‘Везут людей, пострадавших за правду, которых преследует правительство’. Допустим, что сказано не больше, и повторяем вопрос: как должен был отнестись народ к этой необыкновенной в Москве демонстрации против правительства? Кричать ура людям, которых ему выдавали за противников правительства? Очевидцы рассказывают, что процессия сбивала шапки с голов у встречных. Вчера в одной московской газете сообщали, что в народ из процессии бросали деньги. Не ожидалось ли, что народ в самом деле присоединится к процессии и, пожалуй, разгонит конвойных солдат, разобьет экипажи и высвободит героев? Нет, распорядители подобного эффекта не ожидали. Разве самые неопытные и самые незрелые из молодых фигурантов процессии могли на это рассчитывать. Распорядители же ни на что другое не могли рассчитывать, как на столкновение молодежи либо с народом, либо с полицией, а быть может, и с войсками. Им нужен был уличный скандал, во всяком случае, на счет этих бедных, обманутых ими молодых людей… Никто в Москве никогда не слыхивал, чтобы мясники, или зеленщики, или какой бы то ни было класс народа питали ненависть к студентам и нападали на молодых людей, проходящих с книгами под мышкой по улицам. Правда, очень давно, не на памяти нынешних студентов, был случай. Это было в 1862 году, вскоре после отмены крепостного права и накануне польского мятежа. Польские студенты успели устроить в мирной еще тогда среде нашей учащейся молодежи демонстрацию, которая привела к печальному для многих молодых людей столкновению их с народом, или, как теперь говорится, с ‘чернью’ (мы в эту минуту в высоком аристократическом стихе и говорим не иначе о простом народе, как с презрением). Помним и еще случай, очень недавний, бывший не в Москве. В начале прошлого года, когда весь русский народ, пламенея всех соединявшим одушевлением, поднимался на борьбу, ватага обоего пола людей забралась в Казанский собор, оскорбила молящихся непристойным поведением и затеяла потом задорную демонстрацию на площади. Народ, как известно, избил этих господ, и в том числе того самого Боголюбова, о котором было так много речи в процессе Засулич, так что он дважды подвергался неприятностям телесной расправы и до суда, и после суда. Зато мы помним и другого рода давний случай, когда за студентами восторженно следовали толпы народа. Это было в Москве в 1866 году, тотчас после покушения 4 апреля. Молодые люди, сопровождаемые народными массами и сливаясь с ними, ходили по улицам и пели ‘Боже, Царя храни’. Старый энтузиаст, музыкант Оле-Буль, бывший тогда в Москве, присоединился к процессии и дирижировал пение молодых людей, старик плакал от умиления, рассказывая об энтузиазме, слившем молодых людей науки с простым народом… В побоище 3 апреля у Охотного ряда, говорят, обнаружилось будто бы особое раздражение ‘черни’. Отчего же это? Не случилось ли около того времени чего-нибудь особенного? Случилось. За три дня, 31 марта, в Петербургском окружном суде разбиралось знаменитое отныне дело Веры Засулич. 1 апреля телеграмма известила всех московских жителей об энтузиазме, с каким чествовалось и превозносилось, как святой подвиг, преднамеренное и небезуспешное покушение на убийство и о последовавших затем уличных сценах с выстрелами и кровию. А на другой день прибыл в Москву весь сумасшедший дом петербургской печати… Как же, думаете вы, должно было отозваться все это в простых людях и во всяком, кто не находился в секрете этих возмутительных вакханалий? В наше время все читают газеты, и мясники, и извощики… Везде были об этом толки, все были раздражены и взволнованы криками, долетавшими с Невы. И вот, когда в Москве все классы жителей находились под тяжким впечатлением известий о необыкновенном происшествии в Петербурге, вдруг как бы его продолжением явилась эта процессия на улицах в честь преследуемых правительством лиц, — процессия многолюдная и шумная, неизвестно, что замышлявшая. Малейший повод — и столкновение между народом и так бессовестно обманутыми молодыми людьми было неизбежно… Вот вам и ответ на петербургский скандал.
Вожаки не ограничились этим результатом, они домогались большего, им хотелось воспользоваться случившимся, чтобы взволновать университетскую молодежь. Посредством газет и другими способами они принялись уверять студентов, что народ возбужден против них просто как против студентов, что в этом виноваты ‘Московские Ведомости’ и что каждому из них угрожает опасность. Распространялись слухи, что народ в таком-то месте избил до полусмерти какого-то студента, рассказывались факты с подробностями, с указанием места, с разными приправами. Но по справкам не оказалось ни малейшего случая, хотя бы отдаленно похожего на эти рассказы.
На университетский двор набирались толпы посторонних людей обоего пола, которые примешивались к студентам и возбуждали их к действиям. Но большинство университетской молодежи блистательно выдержало испытание. Несмотря на все возбуждения, и тайные и явные, оно не поддалось обману и дало ему энергический отпор. Агитаторам не удалось вызвать никаких демонстраций. Нынешние университетские студенты, по крайней мере огромное большинство их, действительно показали себя выше обманов. Поджигатели ошиблись в нынешних студентах, судя о них по воспоминанию о своих собственных университетских годах.
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1878. 5, 12 апреля. NoNo 88, 95.