В.Г. Короленко
Украинский шовинизм7
КОММЕНТАРИИ
Украинский шовинизм, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1917
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Короленко В.Г. ‘Была бы жива Россия!’: Неизвестная публицистика. 1917-1921 гг.
Сост. и коммент. С. Н. Дмитриева.
М.: Аграф, 2002.
Столичные газеты обходит эпизод, случившийся, по их словам, в Харькове. Е.К. Брешко-Брешковская8 и бывший член революционного правительства, член партии социалистов-революционеров Лебедев9 проездом посетили Харьков. В Харькове, как известно, пышно процветает всякого рода максимализм, в том числе и националистический. Поэтому и старая революционерка, и деятельный социалист-революционер, оба стоящие за ‘оборону’ родины, в некоторых кругах Харькова встретили довольно кислый прием. Во время речи Лебедева некоторым украинцам показалось обидным, что Лебедев (русский!) смеет говорить в Харькове по-русски. Стали кричать: ‘Говорить по украински’.
Лебедев заявляет, что он не знает украинского языка. ‘Стыдно!.. Надо знать!’ — кричат ему на это. Лебедев возражает. Поднимается невероятный шум и крик: ‘Довольно! Долой!’ В конце концов Брешко-Брешковская, взволнованная, вместе с Лебедевым покидает собрание. Харьковский ‘национализм’ торжествует: отделали ‘москалей’. Да еще каких москалей! Будут помнить.
Таков рассказ, который я встречаю в нескольких столичных газетах. Ни опровержений, ни дополнений, которые могли бы смягчить впечатление этого неприглядного эпизода какой-нибудь реакцией других кругов я не встретил. Может, они были, но, значит, не дошли до столичной прессы, и таким образом русское общество остается под впечатлением этого эпизода без всяких опровержений и смягчений.
По этому поводу мне вспоминается следующий случай из прошлого. В 90-х годах шли очень оживленные собрания в Петербургском вольно-экономическом обществе. Умами молодежи завладел тогда еще молодой русский марксизм, и П.Б. Струве10 был одним из его виднейших вождей. Теперь Струве, как известно, давно проповедует российскую ‘великодержавность’, враждебную, между прочим, даже культурной самостоятельности Украины. Очевидно, эта великодержавная закваска гнездилась уже тогда в душе марксиста Струве. И вот однажды случилось следующее. В одно из заседаний Вольно-экономического общества явился известный в то время ‘артельный батько’ П.В. Левицкий и привел члена артели, крестьянина черниговской или екатеринославской губернии. Это был человек простой, украинец, не владевший хорошо русским языком и говоривший по-украински. Его слушали очень внимательно. Русская аудитория старалась понять родственную речь. Но Н.Б. Струве, поднявшись, в свою очередь, начал с пренебрежением: ‘Какой-то субъект (не ручаюсь за полную точность, но очень близко в этом роде), говоривший на каком-то неизвестном иностранном языке…’ Струве тогда был на вершине своей марксистской славы, и молодежь рукоплескала каждому его слову. Но это ‘словечко’ вызвало только смущение у слушателей и победоносную отповедь Н.В. Левицкого, указавшего марксистскому великодержавнику, что на этом неизвестном ему языке писал Шевченко и говорят миллионы родственного народа. И никто Левицкому не кричал ‘долой’… И ни ему, ни простодушному украинцу не пришлось уходить в смущении из собрания, как это пришлось сделать ‘взволнованной’ Е.К. Брешковской и Лебедеву в Харькове. А ведь надо сказать правду: артельщика-украинца петербуржцам понять было труднее, чем харьковским ‘самостийникам’ ‘иностранца’ Лебедева. Ведь они-то русский язык понимают во всяком случае не хуже, чем украинский.
Кто сказал а — дойдет и до ижицы. ‘Великодержавная’ нота П.Б. Струве впоследствии определилась и зазвучала так явственно, что это вызвало сильное отчуждение с ним широких слоев русской демократии и передовой литературы. Его статьи по украинскому вопросу всегда обстреливались по всему фронту нашей печати. И вот теперь в Харькове повторился этот же некрасивый ‘струвианский’ эпизод. Будет очень печально, если этому узкому и слепому шовинизму, этой карикатурной ‘великодержавности’, проявившейся в Харькове относительно ‘иностранцев’ Брешко-Брешковской и Лебедева, суждено тоже определиться и расцвесть.
Шовинизм, т. е. грубая национальная заносчивость и тщеславие, по-украински выходят так же некрасивы, смешны и вредны, как и по-русски или по-немецки11.
7. Публикуется по автографу с поправками: ОР РГБ, ф. 135/II, к. 17, д. 982, л. 1—3. Статья не была напечатана при жизни писателя. Она впервые увидела свет лишь в подборке неизвестных ранее статей Короленко, подготовленных к печати автором этих комментариев (Волга, 1991, No 1, с. 126—127). Первоначально она называлась ‘Украинская великодержавность’. Датируется пометкой Короленко на автографе: ‘Писано в нач. ноября 1917 г.’. Проявления украинского национализма волновали писателя задолго до его обращения к данной статье. Так, посетив 23 марта 1917 г. ‘украинское собрание’ в Полтаве, он записал в своем дневнике: ‘Вчера (23-го) было собрание (‘вече’) украинцев. Всякий национализм имеет нечто отрицательное, даже и защитный национализм слишком легко переходит в агрессивный. В украинском есть еще и привкус национализма романтического и бутафорского. Среди черных сюртуков и кафтанов мелькали ‘червоны жупаны’, в которые нарядились распорядители… Говорилось много неосновательного, а один слишком уж ‘щирый’ господин договорился до полной гнусности: по его словам ‘Украина не одобряла войны, а так как ее не спрашивали (а кого спрашивали?), то она свой протест выражала тем, что будто бы украинцы дезертировали в количестве 80%’. Я при этом не был (ушел раньше), если бы был, то непременно горячо протестовал бы против клеветы: узенькое кружковство навязывается целому народу, и сквозь эти очки рассматривается и искажается действительность’ (Вопросы литературы, 1990, No 5, с. 206).
8. Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844—1934) — активная участница народнического движения с 1873 года. В 1874—1896 гг. отбывала наказание на каторге и в ссылке. Один из организаторов и лидеров партии эсеров, награжденная в печати ‘титулом’ ‘бабушки русской революции’. В 1907—1917 гг. жила на поселении в Сибири, откуда вернулась в Петроград после Февральской революции. Поддерживала Временное правительство, враждебно встретила Октябрьскую революцию. С 1919 г. в эмиграции. Короленко познакомился с Брешко-Брешковской еще во время его ссыльных скитаний. В архивах сохранилась их переписка (см., в частности, ОР РГБ, ф.135/II, к. 19, д. 64).
9. Лебедев В. — один из лидеров партии эсеров, примыкавший в 1917 г. к ее правому крылу (А.Ф. Керенский, Е.К. Брешко-Брешковская, Б.В. Савинков и др.), группировавшемуся вокруг газеты ‘Воля народа’. С августа 1917 г. исполнял обязанности управляющего морским министерством, что и позволило Короленко назвать Лебедева ‘бывшим членом революционного’, то есть Временного правительства. До Февральской революции, находясь в чине лейтенанта, командовал сухопутным французским батальоном.
10. Струве Петр Бернгардович (1870—1944) — русский политический деятель, экономист, философ. Первоначально — ‘легальный марксист’, с 1903 г.— один из лидеров ‘Союза освобождения’, с 1905 г. — член ЦК партии кадетов, лидер ее правого крыла. Активно боролся с Советской властью, входя в состав ‘Особого совещания’ при генерале Деникине и правительство генерала Врангеля. С 1920 г. в эмиграции. Умер в Париже. Короленко неоднократно полемизировал со Струве в своих статьях, письмах, дневниковых записях.
11. Короленко, всю жизнь осуждавший проявления национализма, выступил против их рецидивов и при правлении большевиков. При этом он видел основные причины ‘национальной заносчивости’ не в так называемой ‘великодержавности’ русского народа, а в ошибочных установках и действиях официальной власти. В одном из набросков статьи ‘Не раздувайте вражды’ (1918 г.), сообщая, что в Екатеринославе большевики сначала запретили выход книги на украинском языке для первоначального обучения в школах, а потом разрешили, но с обязательным на ней штемпелем ‘казенно-большевисткого издательства’, писатель заметил: ‘Понятно, что это требование принудительной официальности — требование совершенно дикое, с которым ни один автор, сознающий свое достоинство, согласиться не мог. И книжка, явно полезная, вышла только теперь, после изгнания большевиков.
Кто это делал? Русские? Нет, это делали просто большевики, и если сюда примешивается национализм, то нужно сказать, что это опять национализм не русский, а руссоистско-казенный, ответственность за который ни в какой мере на русское общество в целом, на ту его часть, которая боролась и страдает от казенного большевизма, как и от старого режима, — падать не может. Не говорите поэтому: вот русские притеснения! Скажите просто, — притеснения большевиков, такие как были притеснения самодержавия, одинаково давившие русских и украинцев…’ (ОР РГБ, ф. 135/I, к. 17, д. 1002, л. 7).