Украденное тело
Украденное тело
Рассказ Уэльса.
Перевод с английского В. П. Лачинова.
The Stolen Body, The Strand, Nov 1898.
Украденное тело, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1898
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Источник текста: Вестник иностранной литературы, (СПб.), 1900, No 3, с.226 — 238.
Оптическое распознавание символов и вычитка: http://sobakabaskervilej.ru (Официальный сайт повести Артура Конан Дойла ‘Собака Баскервилей’).
Мистер Бессель, главный компаньон фирмы ‘Бессель, Харт и Браун’, что в приходе св. Павла, уж много лет был известен среди людей, интересующихся психическими изысканиями, как свободомыслящий и добросовестный исследователь. Он был женат, но вместо того, чтобы жить в предместии, по обычаю холостяков, занимал несколько комнат в квартале Альбани, у Пикадилли. В особенности он был заинтересован вопросами о передаче мыслей и о прижизненных призраках. В ноябре 1896 года он предпринял целый ряд опытов, вместе с мистером Винцентом, из Стэпль-Инна, чтобы проверить предполагаемую возможность вызвать на известном расстоянии одною лишь силою воли свой собственный призрак.
Их опыты проводились следующим образом: в условленный заранее час Бессель заперся в одной из своих комнат в Альбани, а Винцент — в своем Стэпль-Иннском кабинете, и оба затем сосредоточили все свое внимание друг на друге. Бессель вполне усвоил перед тем искусство самовнушения, поэтому он, насколько мог, постарался сначала загипнотизировать себя, а затем перенестись, как прижизненный призрак, через двухмильное, примерно, пространство, отделявшее его от кабинета Винцента. В течение нескольких вечеров опыты эти не имели никакого удовлетворительного результата, но при пятой или шестой попытке Винцент действительно увидел, или вообразил, что видит призрак Бесселя, стоящий в его комнате. Он утверждает, что видение, хотя и кратковременное, было необыкновенно живо и реально. Он заметил, что лицо мистера Бесселя совершенно бледно, выражение тоскливо, а волосы в страшном беспорядке. В первую минуту мистер Винцент, хотя и ожидал подобного явления, был слишком ошеломлен, чтобы говорить или двигаться, в тот же миг ему показалось, что фигура, бросив на него взгляд через плечо, вдруг исчезла.
Между коллегами было условлено, что следует произвести попытку фотографировать все возникающие привидения, но у Винцента не хватило в это мгновение духу схватить приготовленный аппарат, лежавший рядом с ним на столе, а когда он это сделал, было уже слишком поздно. Но хоть и сильно взволнованный даже этим частичным успехом, он точно заметил время и, взяв кэб, медленно отправился в Альбани, для уведомления мистера Бесселя о полученном результате.
Он был донельзя удивлен, найдя входную дверь мистера Бесселя открытой в такую позднюю пору, а внутренние апартаменты освещенными и в полном беспорядке. Большая бутылка шампанского, уже пустая, валялась у порога. Горлышко ее, разбитое о чернильницу на письменном столе, лежало тут, около. Восьмиугольной небольшой столик, украшенный бронзовой статуэткой, с несколькими избранными сочинениями, был безжалостно опрокинут, а на розовых обоях отпечатались вымазанные в чернилах пальцы, как будто потехи и ради большего беспорядка. Одна из изящных портьер была грубо вырвана из колец и брошена в камин, запах тлевшей материи наполнял всю комнату. Решительно все было здесь исковеркано самым странным образом. В течение нескольких минут мистер Винцент, вошедший сюда в уверенности застать мистера Бесселя в уютном кресле, едва мог поверить глазам. Он стоял, беспомощно дивясь нежданному сюрпризу.
Затем, смутно предчувствуя беду, он вызвал привратника из каморки.
— Где г-н Бессель? — спросил он. — Знаете ли вы, что вся мебель у него в комнате переломана?
Привратник ничего не ответил, но, повинуясь его приглашению, вошел в помещение мистера Бесселя, чтобы посмотреть, в чем дело.
— Он сам это все натворил, — сказал привратник, осматривая невообразимый сумбур. — Я и не знал про это, а мистер Бессель ведь сумасшедший.
Затем привратник стал рассказывать мистеру Винценту, что за полчаса перед этим, т. е. около времени появления призрака в комнате Винцента, спятивший джентльмэн выбежал из Альбанских ворот в Ваго-Стрит, без шляпы, с растрепанными волосами, и исчез затем по направлению к Бонд-Стрит.
— А когда он проходил мимо меня, — повествовал привратник, — то засмеялся как-то тяжело, рот так и разинул, а глаза выпучил. Признаться вам, сударь, он здорово меня напугал, вот он как засмеялся. — И, судя по его подражанию, смех этот был далеко не из веселых. И все-то он размахивал руками, а пальцы скрючил и ногтями грозился, вот так. И все-то шептал диким голосом: ‘Жизнь!’. Одно лишь единое слово: ‘Жизнь!’.
— Господи, Боже мой! — воскликнул в это время Винцент. — Что же… что же это такое?… — И опять: — Господи, Боже мой!.. — Он не в состоянии был ничего сообразить, чтобы промолвить еще что-нибудь. Понятно, он был до крайности изумлен. В сильнейшем замешательстве он шагал от привратника к комнате и обратно, думая, что, вероятно, мистер Бессель скоро вернется и объяснит все случившееся.
— А может быть, это ему сразу зубы схватило, — сказал привратник. — Сразу напала лихая боль, откуда ни возьмись, ну и сделала его сумасшедшим. Я сам, бывало, все кругом перековеркаю, коли случится… — Он задумался. — Да, но если так, к чему теперь же он твердил ‘жизнь’, как проходил мимо меня?
Мистер Винцент также не знал к чему. Бессель не вернулся, и в конце концов друг его, осмотревшись беспомощно еще несколько раз и оставив коротенькую записку с рас спросами на видном месте письменного стола, вернулся в очень смутном настроении к своим собственным делам, в Стэпль-Инн. Происшествие это сильно потрясло его. Ему никак не удалось напасть на какую-либо разумную догадку о поведении Бесселя. Он попытался читать, но был не в состоянии. Вышел слегка прогуляться, но до того погрузился в раздумье, что едва не попал под экипаж на углу Ченсери-Лен, и, в конце концов, за целый час ранее обычного срока лег в постель, однако, он долго не мог заснуть, вспоминая о безмолвной картине разгрома в комнате Бесселя. Когда же, наконец, тяжелый свинцовый сон охватил его, он был вдруг разбужен реальным и наводящим ужас кошмаром с участием мистера Бесселя.
Он видел его дико жестикулирующим, с бледным и искаженным лицом. Необычайно встревоженный этим зрелищем, быть может, вследствие отчаянных жестов Бесселя, Винцент почувствовал, как им овладевают нестерпимый ужас и настоятельное желание действовать. Ему даже казалось, что он слышит голос своего товарища, изо всех сил зовущий его, но временами он готов был признать это за простой обман слуха. Однако, живое впечатление сна осталось в нем и после пробуждения. Несколько времени лежал он на спине во мраке, охваченный дрожью, обуреваемый смутным и безотчетным ужасом перед какими-то неведомыми страшилищами, подымающимися из мрака и пугающими даже храбрейших людей, но в конце концов он овладел собой, повернулся на бок и снова заснул, однако, повторился тот же сон с большею реальностью.
Он проснулся с совершенно ясным убеждением, что Бессель находится в страшной опасности и нуждается в помощи. Спать было далее невозможно. Им овладела мысль, что друг его попал в ужасную беду. Несколько времени лежал он, тщетно борясь с этою мыслью, но в конце концов сдался. Он встал, вопреки убеждениям рассудка, засветил газ, оделся и отправился по опустелым улицам, где мелькали одни безмолвные фигуры полицейских да поздние газетные фуры, он пошел к Виго-Стрит осведомиться, не вернулся ли мистер Бессель, но не дошел до места назначения. Когда он проходил вдоль Лонг-Акра, какая-то непонятная сила заставила его свернуть из этой улицы по направлению к Ковент-Гардену, который как раз пробуждался теперь для своей ночной деятельности, он увидел перед собою рынок, ярко блестевший черными огнями, среди которых эффектно выделялись снующие темные силуэты. Он вдруг очнулся от восторженного крика и заметил фигуру, обогнувшую угол отеля и быстро бежавшую к нему. Он сразу узнал, что это Бессель. Но это был Бессель, страшно изменившийся: без шляпы на голове, со спутанными волосами и расстегнутым воротом, он размахивал палкой с костяным набалдашником, держа ее за противоположный конец. Рот его был яростно перекошен и он бежал громадными прыжками, со стремительной быстротой. Встреча их была лишь мгновенна.
— Бессель! — закричал Винцент.
Но бегущий человек не показал и вида, что узнал мистера Винцента или услыхал собственное имя. Вместо того он злобно ударил своего друга палкой, угодив ему прямо в лицо, на дюйм лишь от глаза. Мистер Винцент, ошеломленный ударом, попятился, оступился и тяжело упал на мостовую. Ему показалось, что мистер Бессель бросился на него во время его падения, но когда он опять осмотрелся вокруг, то мистер Бессель уже исчез и полицейские с нескольким торговцами бежали вдоль Лонг-Акра, в погоне за беглецом.
При помощи прохожих, так как вся улица быстро наполнилась суетящимися людьми, мистер Винцент был снова поставлен на ноги. Он сразу сделался центром этой толпы, жаждавшей увидеть полученную им рану. Множество голосов уговаривали его успокоиться относительно собственной безопасности и рассказывали затем о поведении ‘сумасшедшего’, каким они считали Бесселя. Он внезапно появился среди рынка, вопя изо всех сил: ‘Жизнь! Жизнь!’, рассыпая удары направо и налево своей окровавленной палкой, приплясывая и распевая со смехом при каждом удачном ударе. Одному парню и двум женщинам он раскроил голову, другому свернул руку, маленького ребенка избил до полусмерти и некоторое время все сокрушал перед собою, действуя яростно и решительно. Вдруг он остановился, как вкопанный, перед рестораном, потянул в себя аппетитный запах, несшийся из поварских окон, и смеясь ринулся дальше, опрокинув одного из полицейских, решившегося схватить его.
Первым естественным побуждением Винцента было присоединиться к погоне за другом, в намерении спасти его, если можно, от ярости возмущенной толпы. Но движения Винцента были слишком медленны: полученный им удар почти совершенно оглушил его, пока он обдумывал решение, пришло известие, громко разнесшееся по всей толпе, что Бессель ускользнул от погони. Сначала мистер Винцент едва мог этому поверить, но единогласные заявления и, наконец, исполненное собственного достоинства возвращение двух измученных полицейских убедили его. После некоторых бесплодных расспросов он вернулся к себе в Стэпль-Инн, прикладывая носовой платок к сильно болевшему носу.
Он был и раздосадован, и поражен, и смущен. Ему представлялось бесспорным, что мистер Бессель внезапно помешался среди своих опытов над передачей мыслей. Но почему же он являлся при этом мистеру Винценту с таким печальным и бледным лицом? Это казалось неразрешимой загадкой. Тщетно напрягал он свой мозг, ища разъяснения. Наконец, ему показалось, что не один мистер Бессель, а весь порядок вещей ненормальный, однако, он не в состоянии был ничего придумать, что бы ему предпринять. Он озабоченно метался по комнате, развел огонь в камине — это было светлое пламя асбестовых плиток — и, опасаясь новых кошмаров, если ляжет в постель, проводил свое время, примачивая пораненное лицо или хватая книги с тщетной попыткой читать. Так протянулось до сумерек. В продолжение этого напряженного ожидания Винцента не покидала странная уверенность, что Бессель стремится заговорить с ним, но он сам не хотел поддаваться этому впечатлению.
При наступлении сумерек физическая усталость сломила его. Он лег в постель и заснул, наконец, не боясь кошмаров. Проснулся он поздно, в тоске и беспокойстве и с сильною болью в лице. В утренних газетах не было ни малейших известий о помешательстве мистера Бесселя. Они дошли до редакции слишком поздно. Беспокойство мистера Винцента, которому лихорадка от ноющей раны придавала особую остроту, сделалось наконец невыносимым, после бесплодного посещения Альбани он направился в соседний квартал, к мистеру Харту, компаньону и, насколько знал Винцент, ближайшему другу мистера Бесселя.
Он был немало удивлен, что и Харт, хотя ничего не слыхал о случившемся, был также встревожен призраком, тем же самым видением, которое появлялось Винценту: бледный, расстроенный мистер Бессель отчаянно умолял его своими жестами о помощи. Таково было общее впечатление делаемых им знаков.
— Я именно шел навестить его в Альбани, когда вы явились, — промолвил мистер Харт. — Я был уверен, что с ним стряслась какая-то беда.
Посоветовавшись между собою, оба джентльмэна решили произвести разведки в Скотланд-Ярде, чтобы добыть известия об исчезнувшем друге.
— Его, наверное, связали и бросили в тюрьму, он не мог долго разгуливать подобным образом.
Но полицейские власти отнюдь не арестовали мистера Бесселя. Они лишь подтвердили имевшиеся у Винцента сведения и прибавили некоторые новые подробности, иные даже более серьезного характера, чем то, что он знал: множество разбитых стекло в первых этажах Тотенгам-Коурт-Род, нападение на женщину. Все эти неистовства были совершены между половиною первого и четвертью второго пополуночи, в этот короткий промежуток времени, действительно, с того самого момента, как мистер Бессель выбежал из своей комнаты, в половине десятого вечера, можно было проследить лишь все возраставшие буйства его фантастического бега. До самых последних мгновений, уже после часа и до четверти второго, он бешено мчался через Лондон, с изумительною ловкостью обманывая всех пытавшихся остановить или схватить его.
Но после четверти второго Бессель как сквозь землю провалился, хотя в этот час было не мало свидетелей. Народ целыми дюжинами глазел на него, разбегался прочь в страхе или гнался за ним, — и вдруг все разом оборвалось. Около самой четверти второго видели еще, как он бежал от Эстен-Род к Бэкер-Стрит, размахивая лампой с пылающим маслом и разметывая огненные языки прямо в окна домов, мимо которых пробегал. Но ни один из полицейских в Эстен-Род за выставкою восковых фигур и ни один из находившихся в боковых улицах, мимо которых Бесселю пришлось пробежать, если б он свернул в сторону, не видел ни малейших признаков безумца. Он вдруг весь разом и_с_ч_е_з, и ни одно из его дальнейших деяний не было обнаружено, несмотря на тщательные разыскивания.
Это дало новый повод к изумлению мистера Винцента. Он встретил было некоторое успокоение в убеждении мистера Харта, что ‘Бессель лежит в тюрьме связанный’, Он мог на время этим утешить свою умственную тревогу, но все последние розыски как нарочно громоздили лишь новые невозможности на скопившуюся уже груду явлений, не поддающихся разуму. Он стал уже сомневаться, не проделывает ли над ним его мозг какой-либо грубой шутки, когда раздумывал, мог ли действительно случиться хотя один из таких фактов. После полудня он снова обратился к мистеру Харту, чтобы облегчить невыносимую душевную тягость. Он застал последнего беседующим с весьма известным членом сыскной полиции, но так как этот господин ничего в данном случае не добился, то мы и не станем говорить о его попытках.
Весь тот день местонахождение мистера Бесселя ускользало от не прекращавшихся деятельных розысков, также и всю ночь. Но во весь день в глубине души мистера Винцента господствовало убеждение, что мистер Бессель силится привлечь его внимание, а в продолжение всей ночи его преследовал в сновидениях образ мистера Бесселя с лицом, измученным тоскою и орошенным слезами. И, созерцая во сне мистера Бесселя, он видел рядом множество других лиц, неясных и злобных, преследовавших его друга.
Лишь на следующий день, в воскресенье, мистеру Винценту припомнились замечательные рассказы о миссис Беллок, женщине-медиуме, начавшей уже в то время привлекать внимание лондонских жителей. Он решился обратиться к ней. Миссис Беллок жила в доме известного исследователя, доктора Вильсона Пэджета. Хотя мистер Винцент никогда не встречался раньше с этим джентльмэном, он все-таки явился сначала к нему с намерением просить о содействии со стороны его медиума, но едва Винцент упомянул имя Бесселя, как доктор Пэджет прервал его.
— В прошлую ночь, как раз на рассвете, — сказал он, — мы имели одно сообщение.
Он вышел из комнаты и вернулся с грифельной доской, на которой были написаны какие-то слова, правда, дрожащим почерком, но несомненно р_у_к_о_ю м_и_с_т_е_р_а Б_е_с_с_е_л_я!
— Как вы это получили? — спросил Винцент. — Полагаете ли вы…
— Мы получили это в прошлую ночь, — сказал доктор Пэджет.
Неоднократно прерываемы Винцентом, он объяснил в конце концов, каким образом были добыты эти строки. Оказывается, что во время сеансов миссис Беллок впадает в состояние транса, причем глаза ее сильно закатываются, а все тело цепенеет. Затем она начинает вдруг быстро говорить голосами, обыкновенно не похожими на ее собственный. В то же самое время одна или обе ее руки могут придти в движение, и если припасти шиферные доски с грифелем, то руки станут писать одновременно разные сообщения, совершенно не зависящие от потока слов, льющихся из ее уст. Некоторые считают миссис Беллок даже более замечательным медиумом, нежели знаменитая миссис Пипер. И вот одно из таких сообщений, написанное левой рукой медиума, мистер Винцент и имел перед собой. Оно состояло лишь из восьми бессвязных слов: ‘Джордж Бессель… попытка остав… Бэкер-Стрит… помоги… несчастье’… Довольно любопытно, что ни доктор Пэджет, ни двое других лишь, находившихся на сеансе, не слышали об исчезновении мистера Бесселя, известие об этом появилось в газетах только в субботу вечером. Поэтому они отложили данное сообщение в сторону вместе со многими другими неясными загадочными сообщениями, доставляемыми миссис Беллок.
Когда же доктор Пэджет услышал рассказ мистера Винцента, он тотчас сам принялся энергично изыскивать средства к открытию местонахождения Бесселя. Бесполезно было бы описывать здесь все приемы, употребляемые Винцентом и доктором, достаточно сказать, что средство оказалось верным, и мистер Бессель был наконец найден.
Его разыскали на дне заброшенной шахты, которая обвалилась и была покинута в самом начале работ по проведению электрического рельсового пути от станции Бэкер-Стрит. Рука и нога, а также два ребра у него были сломаны. Шахта обнесена оградой приблизительно в двадцать футов высоты, и через нее, как это ни невероятно, перелез, должно быть, мистер Бессель, плотный, солидного возраста джентльмэн, затем он упал в шахту. Весь он был вымазан в масле и переломанная лампа лежала рядом с ним, — по счастью, пламя у нее потухло при падении. Безумие у Бесселя совершенно прошло, но, разумеется, он был ужасно слаб и при виде своих избавителей разрыдался в сильнейшей истерике.
В иду его жалкого физического состояния, мистер Бессель был перенесен в дом Хаттона, что в Верхней Бэкер-Стрит. Здесь он подвергся заботливому лечению, причем тщательно устранялось все, что только могло ему напомнить ужасный припадок, испытанный им перед тем. Однако, на второй же день он сам пожелал все разъяснить.
С тех пор мистер Бессель неоднократно повторял данное им разъяснение — и мне, между прочим, — разнообразя детали, как будто это делает рассказывающий о действительно испытанных им событиях, но никогда, ни в одном случае, он не противоречил себе даже в мелочах. Объяснение же, данное им вкратце, заключается в следующем.
Для того, чтобы вполне понять мистера Бесселя, необходимо теперь вернуться к опытам, проводившимся им с мистером Винцентом перед его необычайным припадком. Первые попытки Бесселя переместить [?] через пространство во время этих опытов с Винцентом были, как читатель припомнит, безуспешны, но он сосредоточил сплошь всю свою энергию и силу воли на желании покинуть земную оболочку. ‘Я желал этого всей силою души’, говорил нам Бессель. Наконец, почти против его ожидания, сказался успех. И мистер Бессель утверждает, что, оставаясь живым, он действительно невероятным усилием воли покинул свое тело и перешел в какое-то пространство или состояние вне здешнего мира.
Перемещение это было, по утверждению Бесселя, моментальным. ‘В одно мгновение, когда я сидел в кресле с крепко зажмуренными глазами, уцепившись руками за ручки кресла и делая все возможное, чтобы сосредоточить мысль на Винценте, я вдруг почувствовал, что нахожусь вне своего тела, увидел его близ себя, но уже бесспорно не заключавшим меня в себе, оно покоилось с опущенными руками и с головою, склоненной на грудь’.
Ничто не нарушало уверенности Бесселя в этом освобождении. Он описывает спокойным и деловым образом испытанное им новое ощущение. Он почувствовал, что стал неосязаемым. Так он и думал раньше, но он не ожидал, что до такой степени раздастся вширь. Так, по крайней мере, ему показалось. ‘Я сделался большим облаком, если можно так выразиться, зацепившимся за мое тело. Мне показалось сначала, что я обрел в себе новое, более крупное ‘я’ и что сознательное ‘я’ в моем мозгу было лишь мелкою частицею этого целого. Я увидел Альбани и Пикадилли, и Реджент-Стрит, все комнаты и уголки в домах, такие крохотные и в такой массе, однако, они отчетливо подо мной рисовались, как миниатюрный город с птичьего полета. Но какие-то проносившееся время от времени образы, вроде сгущавшихся клубов дыма, застилали эту картину, делая ее более отчетливой. Однако, в первое время я мало обращал внимания на это. Вещь, наиболее поразившая меня и поражающая до сих пор, заключается в том, что я видел совершенно отчетливо внутренность домов, равно как и улиц, видел крошечных человечков, обедавших и болтавших в своих квартирках, видел, как мужчины и женщины кушали, играли на биллиарде, кутили в отелях и ресторанах, видел известные увеселительные заведения, кишевшие народом. Я точно созерцал суетливую жизнь стеклянного улья.
Таковы были точные выражения мистера Бесселя, как я записал их, когда он рассказывал мне всю историю. Совсем забыв о мистере Винценте, он оставался некоторое время, наблюдая все эти вещи. Побуждаемый любопытством, рассказывает Бессель, он спустился пониже и им овладело желание дотронуться своею призрачною рукою до человека, шедшего по Ваго-Стрит, но ему не удалось это сделать: его пальцы скользили как будто мимо человека. Что-то мешало им коснуться, но что это такое было, трудно поддается объяснению. Он сравнивал препятствие со стеклом зеркала.
‘Я почувствовал то же, что чувствует киска, когда она в первый раз желает тронуть лапкой свое изображение в зеркале’. И сколько я не слушал, как мистер Бессель рассказывал свою историю, он всегда обращался к этому сравнению с зеркалом. Однако, это не было совсем точным, потому что читатель наш скоро увидит, что случалось и проникать через это вообще непроницаемое препятствие, была возможность пробиться через преграду назад к материальному миру. Но, разумеется, крайне трудно пережать эти новые, не испытанные никогда впечатления на языке обыденных экспериментов. Но что мгновенно его поразило и тяготело над ним в продолжение всего опыта — это гробовое молчание, царившее всюду. Он пребывал в беззвучном мире.
Сначала душевное состояние господина Бесселя ограничивалось лишь чувством изумления. Его мысль сосредотачивалась главным образом на том, где бы он мог находиться. Он был вне тела, вне материальной оболочки, это бесспорно, но это не все: он полагает, и я заодно убежден, что он носился где-то вне пространства, вне того, что мы разумеем обыкновенно под этим словом. Стремительным усилием воли он перенесся из своего тела в мир по-ту-сторонний, невообразимый мир, однако, лежащий так близко к нашему и так странно расположенный по отношению к нему, что все, находящееся здесь на земле, ясно может быть видимо и внутри, и снаружи в этом чуждом нам мире. В течение долгого времени, как показалось ему, эта новая способность всецело поглощала его ум, не давая места другим мыслям. Потом он вдруг вспомнил об обязательстве относительно мистера Винцента, к которому этот удивительный опыт был лишь прелюдией.
Он обратил свою мысль на возможность движения в этой новой непривычной оболочке, в которой он очутился. Некоторое время он не мог отделаться от уз, соединявших его с его остовом, его новое невиданное облачное тело тщетно моталось и съеживалось, и раздувалось, и ерзало, и кружилось, силясь сделаться вполне свободным, как вдруг нить, связывавшая его с прежним телом, порвалась. В первый момент все перед ним было застлано тем, что показалось ему вертящимися клубами темных туч, но затем при мгновенном просвете он увидал свое безжизненное поникшее тело, с беспомощной головой, повисшей на бок, и Бессель заметил, что он мчится куда-то, словно громадное облако, в необычной компании темных туч, а далеко под ним раскинулась, словно картинка, сеть ярких мерцающих лондонских огоньков.
Но вдруг он заметил, что туман, волнующийся вкруг него, был нечто более, чем туман, и отважная бодрость его первых попыток сменилась в нем ужасом. Он увидал, сначала неясно, а затем вполне отчетливо, что отовсюду он был окружен л_и_ц_а_м_и! Вся кружащаяся и клубящаяся масса, казавшаяся ему тучами, была составлена из лиц, и каких еще лиц, — физиономий, лишь слабо намеченных, легких, как газ, напоминающих те, что мелькают во сне, возбуждая невыносимый, безотчетный трепет в тяжелые часы кошмара. Злые и алчные глаза их сверкали неодолимым любопытством, это были хари с сходящимися темными бровями и с искривленными оскаленными ртами. Их призрачные руки уцепились за мистера Бесселя, когда он мчался мимо, а остальное их тело представлялось какой-то неуловимой сплошной полосой стелющегося мрака. Ни одного слова не говорили они, ни одного звука не вылетело из уст, по движению точно мяукавших. Все теснились вокруг него в этом сонном безмолвии, свободно пронизывая ту живую массу, которая была его телом, скопляясь все вокруг него гуще и гуще. И призрачный мистер Бессель, проникнутый внезапно леденящим ужасом, понесся через эту молчаливую копошащуюся массу глаз и цепких пальцев.
Так нечеловечески страшны были все эти лица, так злобны их пристально устремленные взгляды, так мрачны и так коварны их жесты, что у мистера Бесселя не явилось охоты вступить в беседу с этими кишащими тварями. Дикие призраки эти казались исчадиями бесплодных желаний, они не были рождены и не имели дара жизни. Во всех выражениях их и жестах сквозили зависть, стремление к жизни, что и было единственной нить, связующей их с миром живых существ.
В пользу решимости мистера Бесселя не мало говорит то, что среди копошащейся кучи этих безмолвных демонов он в состоянии был все-таки подумать о мистере Винценте. Он сделал отчаянное усилие воли и очутился, сам не зная как, у Стэпль-Инна, где увидал Винцента, сидевшего совершенно бодро и с полным вниманием в своем кресле у камина. И вокруг него также кружились, как кружатся вокруг всего, что дышет и живет, другие сонмища пустых безгласных теней, тянущихся и вожделеющих, и ищущих какой-нибудь лазейки в жизнь.
Некоторое время мистер Бессель напрасно пытался привлечь к себе внимание друга. Он пробовал становиться прямо у него перед глазами, передвигать предметы в комнатах, прикасаться к нему… Но мистер Винцент оставался неподвижным и не подозревая о существе, которое было так близко к нему. Именно то, нечто странное, что мистер Бессель сравнивал с поверхностью зеркала, стояло непроницаемой стеной между ними.
В конце концов мистер Бессель решился на отчаянный поступок. Я уже сказал, что каким-то странным образом он мог видеть не только внешнюю сторону человека, как видим мы, но также и внутреннюю. Он протянул свою призрачную руку и простер неясные темные пальцы как бы сквозь обнаженный мозг Винцента.
Тогда вдруг мистер Винцент встрепенулся, как человек, отвлекающий свое внимание от посторонних мыслей, и мистеру Бесселю показалось, что одно маленькое темно-красное тельце, расположенное в середине мозга Винцента, вздулось и ярко разгорелось, как только он это сделал. После этого опыта он рассматривал анатомические рисунки мозгового строения и знает теперь, что это именно и есть тот бесполезный, по словам доктора, орган, который и в медицине называется глазом (oculus pinealis). Да, как это ни странно покажется многим, мы имеем в нашем мозгу особый глаз, заложенный глубоко внутри, куда не может проникать ни малейший луч света! В то время это, как и вообще внутренняя анатомия мозга, было совершенною новостью для Бесселя. Итак, при виде изменяющейся внешности этого бугорка, Бессель протянул к нему палец и с некоторым опасением за последствия коснулся этой едва заметной точки. В то же мгновение мистер Винцент вскочил, и мистер Бессель догадался, что тот его видит.
Но в это мгновение мистер Бессель почувствовал, что с его телом случилось несчастье, сильнейший вихрь промчался вдруг через весь мир страшных теней, подхватил и понес Бесселя прочь. Его уверенность в несчастии была так сильна, что он не думал больше о Винценте, но осмотрелся прежде всего вокруг: все бесчисленные рожи понеслись с ним обратно, как листья, гонимые ветром. Но он явился слишком поздно. Он увидал сразу, что тело, которое он оставил недвижимым и бездыханным, лежавшее совершенно как свежий труп недавно умершего, вдруг поднялось, восстало от сна, повинуясь какой-то неведомой силе, чьей-то чуждой ему воле. Оно стояло, вытаращив глаза и расправляя нерешительным образом члены.
Еще мгновение мистер Бессель глядел на свое тело в диком страхе и наконец двинулся прямо к нему, но стеклянная загородка снова воздвиглась между ними, и дух Бесселя был отброшен. Он неистово бился об эту преграду, а все злые демоны скалили вокруг зубы, тыкали пальцами на него и глумились. Бессель дошел до исступления. Он сравнивал себя с птицей, тщетно мечущейся по комнате и бьющейся об оконную раму, которая преграждает ей путь к свободе.
Но что это? Маленькое тело, некогда принадлежавшее Бесселю, с восторгом плясало теперь. Он видел, что оно орет с радости, хотя и не мог слышать его восклицаний. Он видел, что резкость его движений все увеличивается, вот оно разбрасывает его любимую мебель в безумном восторге от ощущения жизни, овеет в клочья лучшие его книги, бьет бутылки, пьет что ни попало из этих черепков, прыгает и громит все вокруг в радостном приливе жизненной радости. Он глядел на все эти действия, остолбенев от изумления. Затем еще раз он ринулся к непобедимой преграде, и потом, со всей толпой издевавшихся над ним призраков, он понесся в сильнейшем смущении к Винценту, чтобы рассказать ему об ужасной обиде.
Но мозг Винцента был теперь недоступен созерцанию призраков, и бестелесный мистер Бессель напрасно гонялся за ним, когда тот спешил в Гольборн, чтобы кликнуть кэб. Уничтоженный и мучимый ужасом, мистер Бессель снова помчался назад, чтоб найти свое похищенное тело, ликующее в своем достославном ристании по направлению к Берлингтонской арке…
Теперь внимательный читатель начинает, наверное, понимать объяснение, данное мистером Бесселем относительно первой части этой странной истории. Существо, блестящее ристание которого через Лондон причинило так много обид и несчастий, обладало действительно телом Бесселя, но это не был сам мистер Бессель. Это был лишь злой дух из того странного мира, лишенного жизни, в который так необдуманно отважился вступить мистер Бессель. В течение двадцати часов этот дух распоряжался его телом и все эти двадцать часов духовное существо мистера Бесселя носилось туда и сюда в этом необычайном промежуточном мире теней, прося для себя помощи.
Он провел несколько часов, стараясь найти доступ к душе Винцента и другого своего приятеля, мистера Харта. Обоих, как мы знаем, он разбудил, благодаря своим усилиям, но язык, которым бы он мог разъяснить свое положение этим помощникам через разделявшую их среду, был ему неизвестен. Его слабые пальцы напрасно и беспомощно хватались за их мозг. Правда, один раз ему удалось, как мы говорили выше, свернуть мистера Винцента в сторону с его пути, так что он встретился с бегущим во всю прыть украденным телом, но Бессель не мог растолковать Винценту, что с ним случилось, он был неспособен извлечь какую0либо помощь из этой встречи…
В течение всех этих часов в душе Бесселя все возрастала уверенность, что теперь тело будет убито его безумным владельцем, и он, Бессель, останется навеки в этой сумрачной стране, в течение этих долгих часов его давила все возраставшая агония страха, вдобавок, когда он метался туда и сюда в своих бесплодных усилиях, бесчисленная окружавшая его толпа духов не переставая дразнила и смущала его душу. Кроме того, толпа духов с завистливым одобрением неслась вслед за счастливым товарищем, в то время как тот отличался в ристании.
Повидимому, в этом и заключается существование этих бесплотных созданий нездешнего мира, который является тенью нашего. Они всегда начеку, подстерегая малейшую возможность вторгнуться в смертное тело с намерением выказать себя при этом настоящею фуриею или безумцем с дикими желаниями, с сумасбродными страстными побуждениями, бушуя в теле, которым они овладевают. Мистер Бессель был здесь не единственною человеческою душою, это подтверждается тем фактом, что он встретил сначала одну, а потом несколько человеческих теней, совершенно подобных ему, как казалось, которые также лишились своих тел и, может быть, таким же образом, как он, и скитались теперь в отчаянии среди нового безотрадного мира, не представляющего собой ни жизни, ни смерти. Он не мог говорить, так как мир тот безмолвен, но он признал их за людей по причине их слабых человеческих очертаний и по выражению лиц.
Каким, однако, образом они попали в этот мир, он не мог бы сказать, ни где находятся потерянные ими тела. Безумствуют ли они еще на земле, или их навсегда поглотила бесповоротная смерть? Впрочем, ни Бессель, ни я не думаем, чтобы это были души умерших. Доктор же Вильсон Пэджет полагает, что это разумные души людей, одержимых безумием на земле.
Наконец мистеру Бесселю удалось попасть туда, где собралась небольшая кучка таких лишенных тела молчаливых существ, и, протолкавшись через них, он увидел внизу ярко освещенную комнату с четырьмя или пятью солидными джентльмэнами, одной женщиной, мощного вида, в черном плюшевом платье, она сидела, плотно прижавшись к креслу и запрокинув назад голову. Судя по портретам, мистер Бессель узнал в ней медиума, миссис Беллок, и он заметил, что узлы и волокна ее мозга пылали и напрягались, подобно сверкающему глазу в мозгу мистера Винцента. Свет от них был хорошо заметен. Иной раз это была даже настоящая иллюминация, а иной раз была и еле светящаяся искра, медленно перебегавшая по мозгу сомнамбулы. Тогда она переставала говорить и писала лишь одной рукой. Мистер Бессель увидел, что копошившиеся вокруг него людские тени и громадная толпа злых духов этой призрачной страны все суетились и толкали друг друга, желая коснуться светящееся области ее мозга. Когда кто-нибудь до нее добирался или был оттискиваем прочь, голос и почерк сомнамбулы изменялись, так что все, что она говорила, было большей частью бессмысленно и бессвязно. То был тут обрывок поручения, даваемого одной душой, то другой, то, наконец, она бормотала нелепый вздор духов, порожденных тщетными желаниями. Тогда мистер Бессель понял, что она говорит именем духов, которые к ней прикасаются, и он начал яростно продираться вперед. Но он находился у самого края толпы и в это время не мог добраться до медиума. Тоска меж тем одолевала его все сильнее и сильнее, и, наконец, он помчался прочь, желая видеть, что случилось еще с его телом.
Уже долго кружился он взад и вперед, напрасно разыскивая свою земную оболочку и опасаясь, что ее уничтожили, но в конце концов нашел ее на дне шахты в Бэкер-Стрит. Тело его там неистово корчилось и злобно ругалось. Нога, рука и пара ребер были сломаны у него при падении. Сверх того, злой дух был крайне недоволен тем, что торжество его так скоро миновало, и сердился на боль, извиваясь в судорогах и во все стороны швыряя тело.
Тогда мистер Бессель вернулся с удвоенной энергией в комнату, где продолжался сеанс, едва он пробрался к ближайшему месту, как заметил, что один из джентльмэнов, стоявших близ медиума, смотрел на часы, как бы полагая, что сеанс надо скоро окончить. При виде этого значительное число теней, толпившихся вокруг, метнулось прочь, с жестами отчаяния. Однако, мысль, что сеанс близится уже к концу, придала мистеру Бесселю только больше энергии, и он так упорно начал всей своей волей бороться против остальных, что на этот раз коснулся мозга миссис Беллок. Случилось, что именно в этот момент мозг ее ярко светился, и вот тогда-то и написала она сообщение, сохраненное доктором Пэджетом. Но вскоре другие тени и сонмища злых духов оттиснули мистера Бесселя и до конца сеанса он не мог уже снова пробиться к сомнамбуле.
Тогда он вернулся и караулил долгие часы на дне шахты, ожидая, когда злой дух покинет украденное им тело, которое он, проклиная, вертел и коверкал, крича и плача от боли, учась страданию. Около сумерек ожидаемое Бесселем событие случилось наконец. Мозг ярко засверкал и злой дух вырвался наружу, а мистер Бессель вселился в тело, куда он не чаял уж больше попасть. Как только он это сделал, молчание, страшное, гробовое молчание, прекратилось. Он услыхал шум экипажей и говор толпы над своей головой, и этот странный мир, составляющий только тень нашего, с темными безмолвными призраками желаний, с тенями погибших, исчез для него совершенно.
Он лежал тут часа три, пока не был отыскан, и, несмотря на боль, на мучения от ран, на темное, душное место, где он находился, несмотря на слезы, исторгнутые физическим страданием, сердце его ликовало от радости, что он все-таки возвратился назад сюда, снова в чудный, живой человеческий мир!