Первая половина XVIII столетия была эпохою любопытных законов и постановлений, относившихся к частной жизни и к домашнему быту, особенно в Германии, откуда мы в это время заимствовали образцы для своего законодательства. Постановления против роскоши в одежде, направленные в особенности против низших классов общества, наполняют законодательство германских государств в эту пору. Правительство доходило в этом отношении до таких крайностей, о которых у нас и не слыхивали. Государи занимались расписанием блюд, какие дозволялось каждому гражданину готовить ежедневно у себя за обедом, соответственно классу или званию, к которому он принадлежал, и нарушители таких правил облагались штрафом в казенный доход. В германских архивах хранятся следственные дела, возникавшие по этому поводу, с длинными списками запрещенных кушаньев, которые полиция заставала на месте преступления, и с подробным описанием гостей, сидевших за обедом. Ве-бер приводит один из таких процессов (в Саксонии), в котором сам великий герцог, в полном присутствии государственного совета, обсуждал дело и признал возможным оправдать обвиненного. Запрещение налагалось даже на такие вещи, как например, музыкальные инструменты. Так, в Саксонии употребление труб и тромбонов дозволялось только особам высших классов и то при больших оказиях: за нарушение полагались штрафы до 200 талеров и выше. В одном из таких процессов обвиненный едва мог оправдаться тем, что в числе гостей его были знатные особы: и то дело показалось настолько важным, что его перенесли на рассмотрение юридического факультета в Лейпцигском университете, и факультет, по тщательном соображении дела и примерных решений, признал возможным присудить обвиненного только к платежу судебных издержек. Это случилось не позже 1732 года.
Неудивительно, что у нас государство до таких тонкостей не доходило. Какая была возможность властям в обширной империи, при множестве ‘великих государственных дел’, заниматься и подобными вопросами с тою основательностью и пунктуальностью, с которою немец делает всякое дело, и большое и малое, и которую мы едва на большое дело привыкли натягивать. Однако же и у нас, особливо в первой половине XVIII столетия, являются свои законы против роскоши, на немецкий манер, то есть по рангам и по классам.
У нас указы против роскоши в платьях и в убранстве относятся в особенности ко второй и третьей четверти XVIII столетия. В 1740 году запрещено было носить богатые шелковые платья из материи дороже 4 руб. Исключение сделано для особ первых 3 классов, для придворных и для неслужащих иностранцев. От этого, сказано в указе, всем будет общая польза и немалое число денег в государстве останется. В 1741 году издан указ об упряжи и о количестве лошадей, сколько дозволяется держать каждому классу. Самое высшее число, 12 лошадей, положено для генерал-фельдмаршала. Купечеству 2-й и 3-й гильдии дозволено держать по одной лошади, а низшим вовсе не дозволено держать ни одной. Запрещение это, относившееся впрочем только до столицы, снято в том же году императрицей Елизаветой, но в следующем году запрещено ездить по Петербургу цугом и четверками, разве отъезжающим в деревню. В 1743 году подтверждено для прекращения роскоши, чтоб золота и серебра на себе вовсе не носили, можно только донашивать старое платье, и для того, кто такое имеет, должен представлять к наложению клейм. Иностранные шелковые парчи, какие кому можно иметь, расписаны в указе ценою по рангам. Не чиновным запрещено носить подбои шелковые под платьем. Кружев никому не носить, кроме особ первых 3 классов и то не более 3 пальцев в ширину. Купцам вовсе запрещено торговать заказными материями. Через несколько месяцев исключение сделано для Риги и для курляндского купечества, русскому же купечеству уже в 1745 году позволено выписывать золотые и серебряные материи, но с тем, чтобы по привозе предъявлялись они при дворе гар-дероб-мейстеру. В 1746 году запрещена всякая роскошь при погребальных церемониях — траурные обои, траур на каретах и лошадях, и ливреи черные. В 1751 году запрещено вообще носить глубокий траур, флёр, плёрёзы и т. п. В 1762 году уже Екатерина велит объявить купцам, чтобы богатых парчей и кружев более не выписывали, ибо через год после коронации заказано будет золото и серебро и кружево носить. Однако ж такого общего запрещения через год после коронации, по-видимому, издано не было, и в царствование императрицы Екатерины II запретительные указы об одежде мало-помалу вовсе прекращаются.
В то же время затихли, по-видимому, и запрещения носить русское платье, которые занимают такое важное место в ряду петровских преобразовательных указов, которые представлялись законодателю настолько важным государственным делом, что нарушителям грозит он кнутом, каторгою и конфискацией имения. Строгое подтверждение указов о русском платье издано было от Сената, в 1743 году (указ 19 февраля) при императрице Елизавете: ‘всякого звания российского народа людям, кроме духовных чинов и пашенных крестьян, носить платье против чужестранных, немецкое, а русского платья и черкесских кафтанов и прочих неуказных уборов никому не носить и в рядах не торговать, под жестоким наказанием’.
Это подтверждение не было впрочем последним. Встречается еще позднейшее, в 1748, и оно сделано было по следующему любопытному случаю.
Двое Белогородских купцов (имена их, кажется, достойны памяти в потомстве), Василий Ворожейкин да Андрей Курчанинов прислали в Сенат доношение такого рода: ‘В Российской де империи многие разных чинов люди, в противность состоявшихся указов, упрямством своим ходят в неуказном платье и носят бороды, и хотя де те упрямцы, по силе указов, к пресечению и истреблению и приводятся, но точию,1 не взирая на оные указы, многие и пренебрегают, и поныне при портах и в других знатных городах, а особливо в Малой России, яко с греки и поляки на случающихся тамо ярмарках, обращаются в бородах и в русском платье, а иные таковым платьем и торгуют и определенных указами штрафов и не слушают, с коих бы в собрании могла быть немалая сумма. Чего ради они, просители, по ревности своей, желают помянутых ослушателей от показанного их упрямства истребить и взысканием с них за ослушание в ношении бород и русского платья, по силе указов, штрафа, сколько где сыскать могут, обязуются на нынешний 1748 год в казну ее императорского величества прирастить более 50 000 рублей, и просят, чтобы указом повелено было во всех Великороссийских городах о сыске и приводе тех бородачей и в русском платье раскольников, где сколько ими употреблено будет, в губернские и воеводские канцелярии, для взятия с них штрафов и прочего, и в искоренении показанной замерзелости губернским и воеводским канцеляриям, в потребном им случае, как во взятье и в приводе, так и по приводе во взыскании с них помянутого штрафа — учинить всякое вспоможение и дать им за шнуром и печатью Правительствующего Сената книги’.
Но к счастью Правительствующий Сенат определил: Ворожейкину и Курчанинову в прошении отказать, для того, что смотрение штрафов положено на губернаторов и воевод и прочих управителей, а для сбора с раскольников и бородачей учреждена особливо раскольническая контора, а чтобы в губерниях и провинциях, и городах в сборе с бородачей и раскольников положенных денег какое было упущение, о том от той конторы в Сенат представления нет.
И так правителям было отказано, но вместе с тем, от Сената строго подтверждено всем, кому следует, наблюдать, дабы разных чинов люди в неуказном платье не ходили и бород не носили.
Это было, если не ошибаемся, уже последнее общее подтверждение…
Печатается по тексту, анонимно опубликованному К. П. Победоносцевым в еженедельнике ‘День’ (1865. No 1. С. 14—15).
Авторство Победоносцева установлено по архивным материалам: Дневники К. П. Победоносцева. 1864—1866 гг. // Российский государственный исторический архив. Ф. 1574. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 96.
1точию (нар. церк.) — только, лишь, не более того.