Уха, Гончаров Иван Александрович, Год: 1891
Время на прочтение: 7 минут(ы)
—————————————————————————-
Оригинал находится здесь.
—————————————————————————-
Очерк
В городе С. из одного дома выехали две телеги, запряженные каждая
парой сытых кормленых лошадей. В первой телеге ехали женщины: жена
приказчика одного барского имения, жена дьячка местной церкви и жена
мещанина из города — большие приятельницы между собой. Правил этой первой
телегой пономарь Ерема, человек набожный и на взгляд смирный. Спина у него
была длинная, а ноги короткие: оттого ему и не давали стихаря, хотя он
кроме своей обязанности пономаря, то есть звонить в колокола, помогал в
местной церкви еще дьячку. Он был холостой и все собирался жениться, да
никто за него не шел, потому что он был колченогий и мало имел дохода. Он
помогал дьячку не в одной только церкви, ноя дома, колол дрова, носил воду
и терпеливо отмалчивался, когда дьячок или жена его подтрунивали над ним.
Он сидел на облучке телеги и поворачивал голову то к ней, то к другой из
пассажирок, когда они тыкали его зонтиками в спину. ‘Угадай, Ерема, кто
тебя ткнул?’ — спрашивали они. Он молча показывал, оборачиваясь, белые
зубы, то в ту, то в другую сторону. ‘Хорошенько его, хорошенькой —
раздавалось сзади из другой телеги. — Ишь, баловень, уселся с бабами?’
На той телеге, где сидели женщины и которою правил Ерема, был самовар
с чашками и стаканами, тарелки, хлеб, соль и разная провизия, — все, что
нужно было для стола и что могли забрать с собой женщины.
В другой телеге ехали мужья этих женщин: дьячок, приказчик и мещанин.
С ними был невод и все потребное для рыбной ловли, также вино, наливки и
пиво. Они собрались на остров на Волге наловить рыбы, сварить там же уху,
напиться чаю и прочее. Словом, это был своего рода пикник, на который давно
собиралась эта компания.
Ерема был вхож во все три семейства, и все, и мужчины, и женщины,
знали его, как смирного простяка и забавного малого, над которым
безнаказанно можно потешиться вдоволь, Главную роль между женщинами играла
жена приказчика. Она рассказывала своим приятельницам какую-то городскую
сплетню, те громко хохотали. ‘Хорошенько его, хорошенько, ишь как он лениво
правит!’ — продолжали кричать сзади мужчины. Женщины не заставляли себя
долго просить, они прерывали рассказ приказчицы, и то та, то другая тыкали
Ерему в спину зонтиками. Он едва успевал оборачиваться в ту или другую
сторону, показывая белые зубы, почмокивал губами на лошадей и шевелил
вожжами. ‘Угадай, кто тебя ткнул, Ерема?’ — дразнила его та или другая из
женщин задорно. ‘Почем я знаю!’
— Пресвятая Троица! помилуй нас грешных! — говорил, крестясь, Ерема,
проезжая мимо церкви Троицы. Новый толчок в спину зонтиком от
которой-нибудь женщины. На второй телеге мещанин тоже что-то рассказывал, и
слушатели громко смеялись. По временам оттуда слышались восклицания.
— Хорошенько его, хорошенько! — раздавались мужские голоса с другой
телеги. Ерема оглянулся и на них, но ничего не сказал, показав только белые
зубы.
В это время съезжали с горы. На первой телеге раздалось пение:
‘Юность, юность, веселися. Веселись, пока цветешь. Пой, резвися и кружися,
ибо скоро ты пройдешь!’ — пел женский голос. Между тем поровнялись с другой
церковью. Ерема снял шапку и, осеняя себя широким крестом, набожно
проговорил: ‘Тихвинская мати, пресвятая богородица, помилуй нас!’
Опять последовали тычки зонтиком и голоса с другой телеги:
— Хорошенько его, хорошенько баловня! Мужские голоса там дружно
затягивали: ‘Вниз по матушке по Волге’. Обе телеги подвигались все ближе и
ближе к реке. На горе опять показалась церковь.
‘Святой Николай Чудотворец и угодниче божий, помилуй нас!’ — крестясь,
говорил Ерема, снимая шапку. Женщины не унимались тыкать его зонтиком.
Ерема продолжал показывать белые зубы, чмокать губами на лошадей и шевелить
вожжами. Женщины пели то ‘Среди долины ровныя’, то ‘Я в пустыню удаляюсь’.
Мужчины из другой телеги или подтягивали им или пели унисоном ‘Не белы-то
снеги в поле забелелися’.
Наконец уже близко переезда на остров была еще церковь Иоанна
Предтечи. ‘Святой Иоанне Крестителю, моли Бога за нас!’ — снимая шапку и
крестясь, сказал Ерема. С этим вместе обе телеги пустились вброд через
узенький рукав на острое.
Там еще посмеявшись над Еремой вдоволь и женщины и мужчины, на что он
только показывал белые зубы и ничего не говорил, сняли с телеги все
припасы, как для обеда, так и для рыбной ловли. Приказчик, мещанин и дьячок
взяли невод и пошли на озеро ловить рыбу, предполагая наловить ее столько,
что чересчур станет на уху. Чашки, стаканы, вилки, ложки, ножики и всю
провизию передали женщинам, а лошадей и овес, который с собой привезли,
отдали на руки Ереме, наказывая ему, чтобы он когда придет время, задал
лошадям корм. ‘Хорошо, ужо задам’,- лениво проговорил Ерема, поглядывая еще
ленивее на обе телеги. Он отпряг лошадей, поставил телеги поодаль, а себе
устроил род шалаша из прутьев и, прикрыв его захваченным приказчиком из
дома пологом, сам растянулся на траве, подостлав под себя свой кафтан и
снятую с телеги кожаную подушку, и заснул.
Дьячиха пошла на озеро с мужчинами, которые, захватив невод, принялись
ловить рыбу на уху. Но, увидев, что они заворотили панталоны выше колен и
вошли в воду, чтобы закидывать невод, она пошла обратно к прочим женщинам.
Муж ее из воды закричал ей, чтоб она зашла к Ереме посмотреть, все ли он
сделал, что они ему наказывали, то есть отпряг ли лошадей, поставил ли их и
телеги в сторону, как следует, где и как приютился сам и вообще сделал ли
все, что нужно. ‘А то, пожалуй, он тово, — заключил дьячок, — заснет и
ничего не сделает! Ты того, посмотри за ним и разбуди его, коли что…’
Выслушав мужа, дьячиха тихо пошла навстречу к тому месту, где расположился
Ерема. Через час она, торопясь, пришла к шалашу. Ерема лежал на своем
кафтане, растянувшись на траве, и в самом деле спал. Дьячиха сначала
заглянула только в шалаш к Ереме, подумала немного, потом вошла туда
совсем, разбудила спящего, присела и пробыла там с час…
Остались две женщины, хозяйничали там, где их оставили мужчины. Они
расставляли посуду, чашки, самовар был прежде отдан Ереме, чтобы он его
налил, положил угольев и сделал, как нужно. Они разложили хлеб и прочую
провизию, яйца, жаркое и все, что взяли с собой, и поджидали жену дьячка,
чтобы она помогала им управляться с закуской.
— Что это она нейдет: ужели все смотрит, как наши мужья рыбу в озере
ловят?
— Пойти было, позвать ее сюда, — сказала жена приказчика и пошла ей
навстречу. Но та пошла другой дорогой, в обход, и казалась возбужденной, от
долгой ли ходьбы или от чего другого, неизвестно. Она прошла туда, где была
провизия и где они остановились. Приказчица между тем подошла к шалашу
Еремы посмотреть, что он делает. Она, нагнувшись, вошла в шалаш и нашла,
что он не лежит, а сидит на своем месте. Сначала она осведомилась о
телегах, о лошадях, потом спросила, поставил ли он самовар, где угли?
Мало-помалу голоса их становились все тише и тише, наконец, совсем смолкли
и наступило молчанье… Это продолжалось также около часу. Жена приказчика
тоже в возбужденном состоянии вышла из шалаша Еремы и пошла окольною
дорогой, поправляя прическу и платье на себе, к тому месту, где были другие
женщины. Но она застала только жену дьячка, которая сказала ей, что жена
мещанина, соскучившись ждать ее, пошла ей навстречу, уже с полчаса назад.
Обе женщины, обыкновенно большие болтуньи, на этот раз рассеянно и
молча стали хозяйничать, расставляли стаканы, чашки с одного места на
другое без всякой цели и потом переставляли их на прежнее место,
раскладывали провизию и мало занимались друг другом. Все это со времени
ухода мужчин продолжалось часа три. Никто не показывался, ни мужчины с
неводом и рыбой, ни жена мещанина из шалаша Еремы, ни сам Ерема с кипящим
самоваром…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Наконец, часа в три дня явились и мужчины с рыбой для ухи. Уха вышла
на славу, совершенно Демьянова уха. Женщины набрали сухих ветвей, развели
огонь, все молча налили большую кастрюлю водой, вскипятили, положили туда
живых стерлядей, ершей, сазанов и стали варить уху. Они распорядились
прочей провизиею и стали поджидать жену мещанина, которая что-то
замешкалась. Оно и не мудрено: место было малоизвестное, можно и
заблудиться! Уха давно уже была готова, как она, запыхавшись и поправляя
дорогой также прическу и платье, пришла туда, где ждали ее другие. ‘Где же
Ерема, что он не идет? Ах, он подлец!’ — сказал приказчик. ‘Придет,
придет!’ — нехотя и небрежно отвечала жена мещанина. ‘Право, подлец!’ —
прибавил приказчик.
— Вот и Ерема идет! — сказал мещанин. — Где ты пропадал, подлец? —
спросил приказчик, — что не несешь самовара и уха ждет тебя тоже!
— Сейчас, сейчас! — лениво сказал Ерема, — вот вам и самовар! — Он
поставил самовар, сам сел на одно пустое место, ни на кого не глядя, и
нехотя взял ложку, как и другие.
— Что вы на него взъелись, в самом деле! Он тоже человек, как все
люди, а не то, что какой-нибудь! — сказала одна из женщин.
Все начали есть уху и прочее, что привезено было из городу, с собой.
Мужчины всячески задирали Ерему, но он ел, как молодой рекрут, много и
молча, а женщины, которых подзадоривали их мужья, смотрели тоже молча в
разные стороны…
— Да что с вами поделалось? Обворожил, что ли, вас Ерема? — спросил
мещанин. Но Ерема ничего не сказал и не показал по обыкновению своих зуб,
женщины тоже ели и пили, не говоря ни слова.
— Ну, давайте пить водку! Коли так! — решил мещанин и вынул знакомый,
всем штоф вина, который улыбкой приветствовали все мужчины, не исключая
Еремы. Для женщин приказчик привез из города наливки, меду и пива. Потом
все стали есть, пить и веселились до вечера.
Поздно вечером все начали лениво подниматься с своих мест.
— А что лошадям задал ли ты овса, Ерема? — спросил дьячок.
— Задал! — отвечал Ерема. — Теперь поди уж чай съел! — Так напой их да
закладай, нечего тут прохлаждаться! — добавил тот.
Ерема ушел. Трое мужчин стали убирать невод, а жены их укладывали
самовар, чашки и прочее, что было взято из города. Скоро обе телеги,
запряженные лошадьми, тронулись в город, когда на небе вызвездило и вечер
был тихий и ясный. Переехали опять вброд рукав Волги, отделявший от твердой
земли, и стали подниматься в гору. Но женщины уже не тыкали зонтиками в
спину Ерему, хотя с другой телеги мужчины то и дело подстрекали их словами:
‘Хорошенько его, баловня! Хорошенько ero!’ Женщины продолжали молча
смотреть в разные стороны. Ерема пошевеливал вожжами и правил лошадьми, не
обращая, кажется, на них большого внимания. Когда поровнялись с церковью
Иоанна Предтечи: ‘Святой Иоанне Крестителю, моли Бога за нас!’ — снимая
шапку и крестясь, сказал Ерема. ‘Ах ты, разбойник! Вот я тебе дам! —
говорил мещанин. — Отдуйте-ка его зонтиком! Слышите?’ Но женщины не отдули
его, продолжали сидеть молча, и Ерема на них не оглядывался. ‘Святой
Николай, чудотворче и угодниче Божий, помилуй нас!’ — говорил он, опять
крестясь, снимая шапку, когда проезжали мимо церкви Николая Чудотворца. ‘Я
дам тебе угодниче Божий, будешь ты у меня в церкви, вот этак же
разговаривать! Ну-ка его в три зонтика!’ — сказал с другой телеги дьячок. В
первой телеге все молчали, все три женщины и Ерема, и зонтиками не трогали
его в спину.
— Тихвинская Мати, Пресвятая Богородица, моли Бога за нас! —
проговорил Ерема, когда поровнялись с церковью Божьей Матери.
— Вот я тебе дам! Ишь, баловень! Залез к бабам! Чего вы там смотрите!
Эй, вы, барыни! Хорошенько его! — кричал мужской голос сзади. Но в первой
телеге ехали молча. Только один Ерема, поровнявшись с последней церковью
Троицы и крестись, сняв шапку, произнес: ‘Пресвятая Троица, помилуй нас,
грешных!’
С этими словами обе телеги остановились у дома, из которого выехали
утром.
1891