ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Учебная книга всеобщей истории. (Для юношества). Сочинение профессора И. Кайданова, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1835
Время на прочтение: 7 минут(ы)
В.Г. Белинский. Полное собрание сочинений в 13 томах. Том первый
Статьи и рецензии 1829-1835. Художественные произведения
Издательство Академии Наук СССР, Москва, 1953
47. Учебная книга всеобщей истории. (Для юношества). Сочинение профессора И. Кайданова. Древняя история. От сотворения мира и происхождения первых государств до переселения народов и падения Западной римской империи. Продается по 5 руб. у книгопродавца Ивана Оленина. С.-Петербург, при императорской Академии Наук. 1834. XIV—336. (8).1
В предисловии к этой книге г. сочинитель говорит: ‘Просвещенные читатели сей книги заметят, что, составляя ‘Древнюю историю’, я рассматривал многие (почему же не все?) предметы, входящие в состав ее, совсем с другой точки зрения, нежели с каковой я смотрел на них лет за пятнадцать перед сим, и вообще изложил древнюю историю в другом, против прежнего, виде’. То же самое объявила и ‘Северная пчела’ при известии о выходе этой книги, уведомляя своих читателей, что г. Кайданов представляет в своем новом труде результаты успехов, сделанных наукою в продолжение последних пятнадцати лет. Признаюсь, как выписанные мною строки из предисловия почтенного автора, так и объявление ‘Северной пчелы’ поразили умы многих читателей глубоким удивлением. Что за чудо такое совершилось в наше время, думали мы. Мы имели полное право не доверять ‘Пчеле’, в глазах которой все предметы книжного петербургского мира представляются в увеличительном виде, но удостоверение самого автора, которого скромность всем известна, сделало нас поневоле суеверными. Но, прочтя определение истории как науки и первую страницу ‘Введения’, мы тотчас увидели, что это чудо очень естественно и обыкновенно. Правда, в этой книге много перемен и улучшений, словом, много нового, но это новое ново только для одного автора и не носит на себе никаких признаков успехов науки. Из этого читатели не должны, однако, заключать, что г. Кайданов хотел умышленно придать своей книге больше цены для лучшего ее сбыта, как то делают многие, которых мы не называем. Нет, он так же скромен и добросовестен, как был всегда, он, может быть, многих читателей ввел в заблуждение, но это потому, что сам находится в заблуждении. Разбирать его книгу настоящим образом невозможно, ибо подробный разбор вышел бы больше самой книги. Итак, ограничусь легкими заметками.
‘История есть описание великой, долговременной жизни рода человеческого. Посему предметом ее суть деяния и судьбы людей’.— Так определяет в 1835 году историю г. Кайданов, определявши ее в 1817, 24 и 32 годах ‘повествованием о достопамятных явлениях в мире’. Повидимому, это есть значительный шаг вперед для автора, но в самом деле это не иное что, как круговое движение мельничного колеса, которое беспрестанно вертится, а вперед ни на шаг. Что такое ‘описание великой, долговременной жизни рода человеческого’? Набор слов — с грамматическим смыслом. ‘Предмет истории суть деяния и судьбы людей’. Это есть предмет биографии, предмет истории не люди, а человечество. Пора бы удостовериться г. Кайданову, что история есть картина успехов человечества на поприще самосовершенствования, или, другими словами: ‘наука, показывающая, каким образом и вследствие каких причин жизнь человечества, развивавшаяся под формою политических обществ, явилась в том виде, в каком теперь находится’. Это определение не ново, да благо уж готово. В наше время можно иметь на историю взгляд еще высший, но иметь на нее взгляд низший значит совершенно не понимать ее.
Во ‘Введении’ в историю у г. Кайданова целый параграф, состоящий из шести страниц, означен рубрикою: ‘Польза знания истории’. Чего можно ожидать от человека, который добродушно рассуждает о пользе знания истории? И как рассуждает? ‘Люди,— говорит он,— прежде нас жили и передали нам сокровища своего разума и опытности, кои они приобрели долговременными трудами, иногда же бедствиями, страданиями и слезами,— а мы, пользуясь сими сокровищами, неужели не захотим и знать о тех, кои оставили их нам в наследство?’ Не правда ли, что эти слова суть не иное что, как перефразировка слов Карамзина, утверждавшего, что мы потому должны знать о наших предках, что они терпели и страдали за нас и своими бедствиями приуготовили наше блаженство? Есть люди, которые утверждают, что и Карамзин не имел права судить так поверхностно, ибо в его время жил Гердер и другие знаменитые писатели, начавшие своими сочинениями новую эру истории, что же должно сказать о г. Кайданове, который с 1817 года по 1835 год повторяет такие старые, истертые вещи? ‘История переносит нас как бы волшебною силою в протекшие веки, повелевает падшим царствам восстать из праха своего, разверзает гробы, вдыхает жизнь в прах умерших… История, показывая прежние события, указывает и следствия их, ибо люди делаются умнее, осторожнее тогда только, когда почувствуют следствия собственных ошибок своих’, и пр. и пр. Первая из этих мыслей есть набор фраз, в которых много шуму и треску, но которые ровно ни к чему не ведут, вторая так стара, что совестно и опровергать ее. Нет, г. Кайданов, человечество делается лучше не от знания истории, не от опытности, почерпаемой из ее уроков, но от полного гармонического сознания своего назначения, цели своего существования, а это сознание может произойти от повсеместного, общего просвещения. Мы всякую науку, всякое знание можем приложить к жизни, но истинная, настоящая и непосредственная цель знания есть знание. Погодите, может быть, и из астрономии некогда сделают род бухгалтерии и употребят ее на спекуляцию и торговлю, но это не будет главною пользою от астрономии. Итак, ищите в истории не уроков опытности, завещанной от предков потомкам, не удовлетворения простого любопытства, ищите в ней дыхания жизни божией, проявляющейся или хотящей проявить себя в человечестве!..2 А все эти вещи мы давно уже прочли и давно уже забыли их, для чего же повторять нам их?..
Итак, в чем же состоит усовершенствование истории г. Кайданова? О! во многом, если хотите! Он уже начинает не с Ассирии, а с Индии и Китая, говорит о кастах и объясняет учение браминов, хотя и неправильно, ибо в индийском пантеизме видит одну веру в переселение душ — не больше, причисляет Семирамиду к мифам! Вообще справедливость требует заметить, что теперь у него меньше лишних и пустых подробностей о сомнительных или неважных событиях и больше дела. Доказательством этого может служить одно уже то, что ассирияне, вавилоняне и египтяне занимают у него теперь несравненно меньшее число страниц, чем в прежних изданиях. Потом он изменил совершенно план своей истории, ибо вместо прежнего Гееренова этнографического изложения принял изложение синхронистическое. По моему мнению, последнее лучше, ибо в древней истории есть свои точки отдохновения или, лучше сказать, точки соединения, в которых древние народы сливались, хотя и насильственно, в одно общее целое. Таковые точки суть Кир, Александр и Пунические войны. Этот способ изложения очень удобен для преподавания, хотя, может быть, изолированная жизнь древних народов и противоречит ему. Синхронистическая картина жизни народов в каждом принятом периоде скорее всего может впечатлеться в памяти ученика. Г-н Кайданов разделил древнюю историю на IV периода: первый, как само собою разумеется, от сотворения мира до Кира, второй — от Кира до Александра, третий — от Александра до превращения Римской республики в империю, четвертый — от Августа до падения Рима. Мне кажется, что эпохою четвертого периода надо полагать Пунические войны, а не империю, ибо в древней истории было три, так сказать, мгновения, в которых человечество соединялось воедино посредством меча. Оно явилось огромною монархиею при Кире, потом при Александре, Пунические войны положили основание третьей монархии, ибо римляне со второй Пунической войны оставили свою оборонительную систему войны и начали быстро обращать мир в Рим, и с тех пор все народы начали, как реки в море, исчезать в римском народе, и с тех пор история Рима есть история мира.
Я уже показал, что взгляд г. Кайданова на дела и события нисколько не переменился. Приведу еще несколько доказательств. Хотя он уже и не осуждает Сарданапала за самоубийство — этот ужасный проступок, воспрещаемый всеми божескими и человеческими законами,— но всё еще начинает историю не с появления на свете первых политических обществ, всё ещеупускает из виду, что человек вне общественной жизни отнюдь не составляет предмета истории и что не для чего вводить в историю вещей, не принадлежащих истории. Он говорит, что народы, первоначально поселившиеся в Греции, были до того дики и невежественны, что ‘и тот имеет право на благодарность их, кто научил их строить хижины, питаться желудями (а прежде они, бедняжки, совсем не умели есть? если же умели, то разве желуди слишком лакомое блюдо, что за них г. Кайданов обязывает греков благодарностию первому гастроному, научившему их питаться ими?), одеваться в звериные кожи и употреблять в свою пользу огонь’. Но вслед за этим говорит, что ‘в гражданском отношенииГреция разделялась на множество мелких частей, из коих каждая состояла под властию особенного начальника’.— Как? Общество волков разделялось на области и имело начальников? Впрочем, почему ж и не так: ведь пчелы имеют же начальника в своей матке? Но и то сказать: пчелы всё цивилизованнее волков.— ‘Сии начальники греков часто (однако ж не всегда) были предводителями бродяг и разбойников и сами подавали пример грабежей’.— Разбойником можно назвать только того, кто разбойничает, зная, что это ремесло предосудительное, волков мужики убивают за разбои в стадах овечьих, но не представляют их в земский суд для допроса и суда.— ‘Объядение и опийство считали (начальники греков) геройством и величием’.— Да чем же они, однако, объедались? Неужели желудями? А опийство? Так, стало быть, они и винцо попивали?— ‘Жены и дочери их умели только пасти стада, мыть белье и готовить грубую пищу’.— Как? Так они щеголяли не в одних звериных кожах? Они носили белье? Воля ваша, г. автор, а вы противоречите самому себе.— ‘И готовить грубую пищу’.— Из чего же? Неужели всё из желудей? Как бы то ни было, а поваренное искусство всегда признак цивилизации! — ‘Кекропс… из аттических дикарей сделал граждан’.— Творец небесный! Да возможное ли это дело? Кекропс — один-одинехонек — сумел из нескольких десятков, а может быть, и сотен тысяч диких зверей сделать граждан!.. Экие молодцы были в древности, не то, что нынче! Исполать их досужеству! Таким же чудесным образом Нума-Помпилий у г. Кайданова из римлян, бывших настоящими mauvais sujets, {негодяями (франц.).— Ред.} сделал людей соmmе il faut. {приличных (франц.).— Ред.} — ‘Тщеславие, свойственное языческим народам — вести свое происхождение от богов’ и пр.— А я всё думал, что причина этой охоты скрывается не в тщеславии, а в склонности к мифам, свойственной не языческим, а всем младенчествующим народам… Но довольно, я никогда не кончил бы, если бы вздумал продолжать… На каждую страницу г. Кайданова можно написать другую. Заключаю, однако: как ни плоха новая книга г. Кайданова, но если кому уже суждено учиться истории по книгам г. Кайданова, то я советую ему учиться по этой, изданной в 1834 году…
Замечу еще о слоге. Он дурен до крайности, и дурен не от неумения писать, а от какого-то странного понятия о слоге. Г-н Кайданов любит мешать с русскими словами славяноцерковные, любит: сей, оный, поелику, которых по справедливости не любит почтенный Барон Брамбеус. Я, конечно, не так ожесточен против этих слов, как вышереченный муж, и даже почитаю необходимым их употребление в иных случаях, для большей ясности в слоге, особенно когда дело идет о предметах догматических, ученых, но я против их употребления без всякой нужды.3 Конечно, в наше время никто не скажет, подобно знаменитому Жоффруа: »Мессияда’, поэма г. Клопштока! Fi donc! {Фи! (франц.).— Ред.} г. Клопшток! какое варварское имя! Может ли иметь хоть каплю ума господин, который называется Клопштоком?’ Но многие могут сказать: ‘Может ли написать хорошую книгу человек, который пишет: ‘сие мое сочинение… сей книги… совсем с другой точки зрения, нежели с каковой… источником таких жалоб есть незнание истории… посему предметом ее суть деяния и судьбы людей’?..’
Книга г. Кайданова особенно изобилует полонизмами, образцы которых читатели могут видеть в последних двух фразах.
1.’Молва’ 1835, IX, No 19 (ценз. разр. 10/V), стлб. 309—316.
Подпись — -он-инский.
2. Подобный взгляд на историю Белинский впервые печатно высказал в ‘Литературных мечтаниях’ (см. н. т., стр. 30).
3. В 30-х и даже 40-х годах прошлого столетия на страницах журналов шли большие споры из-за употребления в печати слов сей и оный. О. И. Сенковский, нападавший на Пушкина и других писателей за употребление этих слов, написал, в частности, специальную статейку шутливого характера — ‘Резолюция на челобитную сего, оного и проч.’ (‘Библ. для чтения’ 1835, VIII, отд. VI, стр. 26—34). Какой-то аноним, скрывшийся под тремя звездочками, в 1839 г. издал на эту тему водевиль ‘Сей и оный’.