После отказа А. Н. Пыпина принять участие в издании ‘Отечественных записок’ его отношения с Некрасовым почти прекратились. Узнав о тяжелой болезни поэта, он захотел с ним увидеться, о чем сообщил Салтыкову-Щедрину, который в ноябре 1876 года ему отвечал: ‘…положение Некрасова несколько хуже, и что хотя, быть может, и медленно, но несомненно должно с каждым днем ухудшаться <...>. Мне кажется, что Вы хорошо сделаете, посетивши его, Вы в особенности, как человек ‘Современника’ (Щедрин, т. 19, стр. 80—81). Публикуемые здесь записи относятся к посещениям Пыпиным Некрасова в течение января — марта 1877 года.
Несмотря на то, что некоторые высказывания Некрасова переданы очень конспективно, записи Пыпина авторитетны и очень ценны для понимания настроения поэта той поры.
<У НЕКРАСОВА>
1877, 15 января. У Некрасова. Он лежал в постели, бледный и изнеможенный. Когда я пришел, он начал говорить и мало-помалу очень оживился. Пришел потом ненадолго Лихачев, но затем мы оставались одни.
Он рассказывал, что делается с его стихотворением ‘Пир на весь мир’. Его вынули из декабрьской книжки, Между тем Достоевский был раз у Григорьева, и тот в большой компании сказал ему — и для передачи Некрасову,— что это стихотворение кажется совершенно возможным1. Но дня три тому назад был у Некрасова и Салтыкова Петров и упрашивал не помещать стихотворения: Некрасову он прямо говорил, что он должен принять в соображение их обстоятельства и не лишать их ‘куска хлеба’, они—люди семейные, и что ему напрасно ‘водрузить свое стихотворение на развалинах их существования’, а напротив, следует завершить свое поприще ‘добрым делом’ — отложивши печатание.
Некрасов говорит, что он увидел, что это личный страх Петрова: перед тем произошла история с ‘Собеседником’2, — Лихачев прибавил, что на этих днях Тимашев — когда Веселаго и Лазаревский пришли благодарить его за ордена — любезно, но настойчиво требовал, что надо ‘подтянуть’ литературу, которая ‘распущена’, происходило потом бурное заседание в Главном управлении, было остановлено ‘Русское обозрение’3 и т. д.
Некрасов, на основании своего соображения, хотел, чтобы его стихотворение было пущено в январскую книгу ‘Отечественных записок’, предполагая, что Григорьев не отступит от своих слов. Салтыков боялся этого. Вместе с тем Некрасов намерен сделать другую вещь: теперь же выпустить книжку своих стихотворений, поместить туда ‘Пир’ и новые стихотворения и представить в цензуру, которой нечего будет сказать против этого издания4.
Он говорил о романе Тургенева5. Первая часть понравилась — выводимые лица нарисованы хорошо, но вторая часть плоха. Тургенев не достиг своей цели. Если он хотел показать нам, что [2 нрзб.] неудовлетворительно — он не доказал, если хотел примирить с ними других — не успел, если хотел нарисовать объективную картину — она не удалась. Все-таки люди были крупнее (первые), да и хождение в народ — недосказано, оно бывало не так глупо. ‘Вообще-то скажу, — не говорите только приятелям Тургенева, я их не хочу огорчать — паскудный роман — хоть я до сих пор люблю Тургенева’.
Он начал потом говорить о своих стихах: ‘Делать теперь нечего, я и пишу стихи, благо приходят в голову — каждый почти день что-нибудь пишу’. Он прочел мне несколько стихотворений — конечно, наизусть. Сказка — ‘вроде пушкинских’ — ‘я думаю пропустят’, в ней есть царь, да ведь в сказках без царей нельзя: царь, воевода и крестьянин6. ‘Сеятель’, ‘Молебен’, ‘Друзьям’. ‘Последние стихи’ — так он называет этот ряд, в начале всех предисловие — прощанье с жизнью7.
Говорил потом о своей поэзии. ‘Жизнь меня испортила — но только на поверхности — мои стихи шли из души…’ В первых он повторял тех, кого читал, но потом, с 1846, пошел его собственный род, не взятый ни у кого. Он ставит их цену в том, что ни у кого из наших писателей не говорилось так прямо о ‘деле’ — не было рутинных пустяков.
Вспоминал об ‘ошибках’ — стихотворении к Муравьеву. Его подбивали (Строганов) написать стихотворение8, что этому человеку надоела катковская газета, но что стихотворения Некрасова могли бы на него подействовать и укротить. ‘Я тогда проводил много дней не лучше, чем теперь… и посмотрите в стихотворениях — в тот же день, когда я написал эти двенадцать стихов9, я написал стихотворение ‘Ликует враг’…’
У Некрасова. Пятница, 25 февраля 1877 г. Ему, видимо, хочется рассказать разные факты своей жизни и объяснить. Говорил, между прочим, что, когда вышла книжка Антоновича, он стал писать ответ10, в котором спокойно, без всякой брани, объяснял свои действия — ‘прятался ли он за других’ — оказывается, конечно, что нет, и что, например, сам же Антонович советовал выбрать двух редакторов на тот случай, чтоб хоть один мог остаться, если другого запретят, и т. п.
Пятница, 4 марта. Я застал там Белоголового и Богдановского. Некрасов был очень слаб, но все-таки (при мне и Богдановском) прочел новое стихотворение, записанное его сестрой 3 марта — ‘Колыбельная песня’11. Он стоял на постели на коленях в одной рубашке, и его манера чтения делала впечатление пьесы еще сильнее и тяжелее. Затем он встал с постели, опираясь на нас, и еще стал рассказывать… Он чувствует себя тяжело от опиума — ‘боюсь, что глупею’, просил, что нельзя ли как-нибудь избавить его от какой-то подробности лечения, которая была ему тяжела, — говорил, какие мысли бродят в туманной голове, явятся и исчезнут, чтобы потом явиться снова, и кончаются стихами. Он стал рассказывать сюжет, который именно теперь бродил: снежная пустыня, Сибирь, на снегу отпечатались лапки птиц и зверьков, бродит беглый, не помнящий родства, много раз он попадался, начальство бывало строгое: ‘Кто ты?’ — ‘Житель’, — начальство бесится, ‘Кто ты?’ — ‘Сочинитель’, — начальству смешно, и бродяга обошелся без наказания. Он жил в селе, и была у него невеста — чиновник отбил, и он ушел сам в Сибирь и бродил ‘не помнящим родства’. — Теперь — время ужасное: дни все дольше, а снегу все больше. Попадается ему маленький зверек, замерзший, он взял его на руки, тот дрыгает лапкой, еще жив. Он спрятал зверька, горностая, в шапку, и все бродил, через несколько времени снял шапку посмотреть — зверек ожил и стремглав ринулся в лес. Другая встреча: набрел на кибитку, там тот самый чиновник с его бывшей невестой и ребенком: они сбились с пути, грозит метель, ямщик ушел искать дорогу. Они просят спасти их, бродяга отводит их в избу, какие строят в пустых местах для всякого случая. Он отводит их туда,— и хочет потешиться мщением, он любит смотреть на огонь и собирается сжечь их, он обложил избу дровами, выбрал место, откуда станет смотреть, — но захотелось ему взглянуть еще раз на эту женщину, он взглянул в волоковое окно и увидел, что она молится и ребенка крестит. Зрелище поразило его, он кинулся бежать и без оглядки тридцать верст пробежал12.
Он объяснил, что так ему представляется народный характер — при всей беде, порче, необузданности с мягкими человеческими чувствами в основании…
Он рассказывал все это — ходя и переступая с палкой по ковру — худой, бледный, нервно говорящий то стихами, то рассказами, и утомился окончательно.
Среда, 9 марта. К удивлению, я встретил его (около трех часов) гораздо свежее. Он ходил по комнате, никого у него не было. Он стал говорить — ‘Только вы никому не говорите’, — что он сделал распоряжение о своих сочинениях — он отдал их сестре13 с тем, чтобы она из денег употребила известную часть для Н. Г. Чернышевского, жены и детей. ‘Она честная, добрая, совестливая женщина и сделает все, как я распорядился’. Денег у него теперь немного: ‘У меня на лечение выходит в месяц до пяти тысяч’ (?), ‘сколько же я истратил в десять месяцев болезни?’
О книжке ‘Русской библиотеки’ он опасается, чтоб цензура не задержала: выбор сделан такой, да и все ‘народ’14. По словам Стасюлевича, он видит, что он не понимает этого, ему кажется, что Тургенев — самый либеральный писатель,15 от этого о своей биографии: ‘останутся стихи, да наберутся послания кое-какие, шутки, и довольно’. Разница с Тургеневым: ‘Я с барами хотел быть барином, хотя не был по природе барин, но я же мог подраться с кем попало в ресторане Лерхе, — Тургенев бы повесился от этого, он к Белинскому доедет в белых перчатках, его тянуло к какой-нибудь аристократической барыне, а я бы не пошел туда, разве если б можно было там выиграть тысяч пять шутя’. Старая поэзия: Пушкин — великий поэт, но это — ‘птица, сидящая на дереве’,— содержания в литературе не было {Когда он узнал Мицкевича, он понял, какая могла быть поэзия для общества16. (Прим. А. Н. Пыпина.).}. Николай Гаврилович сумел это сказать по поводу просто Авдеева, — он указал, что старая литература была дрянь, и это уж было много17.
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по автографу, хранящемуся в ИРЛИ (ф. 250, ед. хр. 392, лл. 1—5). Впервые с неточностями — в ‘Современнике’, 1913, No 1, стр. 229—233.
1 Стр. 445. Сведения Достоевского о якобы благосклонном отношении к поэме Некрасова начальника Главного управления по делам печати В. В. Григорьева не подтвердились. См. прим. 4 к стр. 431.
2 Стр. 445. Речь идет о запрещении 7 января 1877 г. ‘по высочайшему повелению’ газеты ‘Собеседник’, начавшей выходить в Петербурге в том же году.
3 Стр. 445. Газета ‘Русское обозрение’ после третьего предостережения была приостановлена 12 января 1877 г. на два месяца.
4 Стр. 445. ‘Пир — на весь мир’ в книжку стихов ‘Последние песни’ не вошел.
5 Стр. 445. Речь идет о романе ‘Новь’, первая часть которого (гл. 1—XXII) была напечатана в журнале ‘Вестник Европы’ (1877, No 1).
6 Стр. 446. Имеется в виду ‘Сказка о добром царе, злом воеводе и бедном крестьянине’. При жизни Некрасова не печаталась, была запрещена цензурой. См. ЛН, т. 53—54, стр. 156—157. Текст ‘Сказки’ см. БП, т. 3, стр. 341—343.
7 Стр. 446. Имеется в виду ‘Вступление к песням 1876—77 годов’ (‘Нет! не поможет мне аптека…’).
8 Стр. 446. Речь идет о ‘муравьевской оде’, прочитанной Некрасовым 16 апреля 1866 г. в Английском клубе (см. прим. 21 к стр. 178). Факты о причастности члена Государственного совета графа С. Г. Строганова к возникновению оды неизвестны.
9 Стр. 446. В ‘муравьевской оде’, текст которой не сохранился, было двенадцать стихов. См. ЛН, т. 49—50, стр. 161 и прим. 2! к стр. 178.
10 Стр. 446. См. стр. 163. Ответ Некрасова Антоновичу и Жуковскому на их книжку ‘Материалы для характеристики современной русской литературы’ (1869) — неизвестен.
11 Стр. 446. Речь идет о стихотворении ‘Баюшки-баю’.
12 Стр. 447. См. об этом стр. 346 и прим. 10 к ней.
13 Стр. 447. По завещанию, составленному 13 января 1877 г., Некрасов предоставлял свои авторские права А. А. Буткевич.
14 Стр. 448. В это время готовилось издание стихотворений Некрасова в серии ‘Русская библиотека’ (вып. VII). Книжка вышла в апреле 1877 г.
15 Стр. 448. Это мнение М. М. Стасюлевича, вероятно, высказано во время посещения Некрасова в феврале 1877 г. См. ВЕ, 1878, No 2, стр. 910.
13 Стр. 448. Об отношении Некрасова к Пушкину см. стр. 305 и прим. 8 к ней. В рецензии 1866 г. Некрасов ‘птицами-певчими’ назвал поэтов Фета и Полонского. Там же Некрасов писал о Мицкевиче: это ‘один из тех редких поэтов, у кого форма и содержание неразделимы: одно превосходно и другое превосходно’ (IX, 443).
17 Стр. 448. Речь идет о рецензии на ‘Роман и повести’ М. Авдеева (2 тома, СПб. 1853). В ней Чернышевский критиковал произведения Авдеева за подражательность, за отсутствие в них мыслей, принадлежащих ‘современной жизни’. Чернышевский подчеркивал, что ‘мысль и содержание’ в литературе ‘даются не безотчетною сантиментальностью, а мышлением’ (Чернышевский, т. III, стр. 221).