У НАШЕЙ ПАЛАГЕИ ВСЕ НОВЫЕ ЗАТЕИ
У НАШЕЙ ПАЛАГЕИ ВСЕ НОВЫЕ ЗАТЕИ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
У нашей Палагеи все новые затеи, Аскоченский Виктор Ипатьевич, Год: 1874
Время на прочтение: 6 минут(ы)
За Русь Святую!
М.: Институт русской цивилизации, 2014.
По поводу доброго слова, оброненного М. П. Погодиным о покойном экс-архимандрите Феодоре, скончавшемся в звании мирянина, под именем Александра Бухарева, ‘Церковный вестник’ поразился задорною катилинадою против, как выражается он, ‘нерациональной системы вербования в монашество, которая господствовала когда-то в духовных академиях’. С трудом сдерживая себя в границах приличия, ‘Церковный вестник’ не жалеет темных красок, чтобы набросить мрачную тень на духовную администрацию давно минувшего времени и мазнуть грязью лица, выработавшиеся вследствие ‘нерациональной системы вербования в монашество’. Близко знакомые с прежним порядком вещей в духовных академиях, мы считаем прямою своею обязанностью восстановить факт в настоящем, неизвращенном его виде.
Нет спора, что бывали личности, принимавшие монашество из-за перспективы скорого возвышения по степеням иерархическим, но такого рода частный стимул (побуждение) ставить общим правилом едва ли справедливо. В том курсе воспитанников Киевской духовной академии, к которому имел честь принадлежать и пишущий эти строки, из числа 52-х студентов семь человек приняли монашество еще в студенчестве, два вскоре по окончании академического курса и еще два после более или менее продолжительного служения в священническом сане. Из числа их два скончались в сане епископском, шесть доныне находятся на высших ступенях церковной иерархии, два умерли в звании иеромонахов и один, по болезни, живет на покое. Спросите каждого из них: было ли что-нибудь насильственное со стороны ближайшего их начальства в привлечении их к избранию такого, а не иного образа жизни?
Все до одного дадут вам отрицательный ответ. То же скажут воспитанники и других духовных академий, конечно не теперешних, а прежних. Предложения, действительно, бывали, и преимущественно лицам даровитым, но в цели той, чтобы сохранить их для Церкви. В этом, кажется, ничего нет худого. Каждому специальному заведению естественно желать удержания в своей сфере будущих лучших деятелей, и если оно ошибается иногда в этом случае, то это уж не его вина.
‘Церковный вестник’, сочинив ‘нерациональную систему привлечения в монашество’, делит жертвы этой системы на четыре сорта. ‘Одни из них, — говорит он, — разочарованные положением, в которое поставило их ложное увлечение, быстро попадали на противоположный путь и с неистовством предавались пьянству и иным порокам. Другие заглушали в себе все человеческое и делались страшными деспотами, бичами своих подчиненных, как бы вымещавшими на них безвозвратную ошибку своей молодости. Третий сорт юных монахов состоял из натур мягких и ничтожных, которые способны примкнуть ко всякому положению и которые по тому самому, не нанося особенного вреда людям, поставленным от них в зависимость, не приносили ни им, ни остальному обществу никакой пользы. Наконец, были натуры благородные и честные, которые, сознавая невыносимую тягость бремени, наложенного (почему же не принятого добровольно?) на них в молодости, и серьезно смотря на всякое положение, к которому они призваны в жизни, искали, путем закона и чести, сложить с себя непосильное бремя и войти в ту сферу жизни и деятельности, в которой они видели свое истинное назначение’.
Хорошо-с, — ну, а к какому же сорту, к каким натурам ‘Церковный вестник’ причисляет тех, которые ‘служили впоследствии, как многие служат и доселе украшением монашества в частности и человечества вообще’? Это, отвечает ‘Церковный вестник’, только ‘блестящие исключения, не сокрушившиеся даже при насилии и фальши, которые их окружали’. Предоставляем суду каждого, не составляют ли исключений, — вовсе, однако, не блестящих, — те ‘честные и благородные натуры’, которые отметут благодать, почивавшую на них, и входят в ту сферу жизни, которая в них нимало не нуждается? Загляните в историю российской иерархии и проследите ее хоть от начала текущего столетия до наших дней, — какой облак свидетелей лжи и несостоятельности сортировки, придуманной ‘Церковным вестником’! И это лишь ‘блестящие исключения’!.. Теперь посмотрите, сколько этих ‘натур честных и благородных’, которые, ‘серьезно смотря на всякое положение’, следовательно и на свое, вдруг оставляли его, снимали с себя монашеский клобук ради какой-нибудь ухаживавшей около них ‘пущеницы’ и становились, как говорится, ни рыбою, ни мясом? Раз, два, три, да и обчелся. Кто говорит, — не легок подвиг молодого человека, добровольно подъемлющего на рамена свои тяжкое бремя отречения от мира и его обаяний, дальнейшая перспектива почестей не в состоянии умирить борьбу духа и плоти: но тут-то и вырабатываются характеры, составляющие, по словам ‘Церковного вестника’, блестящие лишь исключения, тут-то и являются истинно благородные и истинно честные натуры, которые, возложив руку на рало, не озираются уже вспять, а если, по немощи человеческой, и приключится им такое искушение, то, осенив себя крестным знамением, они говорят слушающему их духу-соблазнителю словами своего Спасителя: иди за мною, сажано… Не ‘двадцатилетние мальчики’, как уверяет ‘Церковный вестник’, поступали в монашество (старость, замечает Премудрый, не числом лет измеряется), а люди, долгим учением, вниманием к себе и трудными опытами окружающей их жизни умудрившие себя, оставившие хлопотливых Марф пещись и молвити о мнозе и избравшие благую часть Марий, приседящих у ног того, Кто призывает к Себе всех труждающихся и обремененных. То обстоятельство, что впереди этих самоотверженцев ожидают почести и высокие степени в иерархии церковной, ничего не значит. Во-первых, тот, кто рассчитывает на это, при самом вступлении в монашество непременно обманется: в ближайшей перспективе у него — труд и послушание, во-вторых, бакалаврство с каким-нибудь инспекторством представляется невесть каким благом только для тех, кто близко незнаком со всем этим: а пусть-ка завидующий этому потрет лямку в упомянутых должностях, и еще при прежнем скудном содержании, — тогда и увидит, легко ли бремя, подъемлемое молодым монахом, отказавшимся и от семейных радостей, и от утешений мирских. Не спорим, что бывают в среде даже лучших питомцев академии, надевших на себя монашеский клобук, примеры и запойного пьянства, и впадения в иные грубые пороки, что иные из них на начальнических постах являлись свирепыми деспотами, но где же, в каком сословии этого не бывает? И можно ли частные анормальности обобщать в подтверждение своей предвзятой идеи? Свобода человека не ограничивается никакими обстоятельствами, и разве можно сказать положительно, что такой-то субъект на другом месте был бы совсем иной? По большей части человека губят гордость и самомнение, не унимающиеся и под рясою монашеской: дайте этим порокам пищу, — они, как вечно жаждущие Танталы, потребуют от нас более осязательного удовлетворения, а при неимении его, откинув свойственные их природе средства духовные, обратят своего пленника к средствам грубым и животным, еще более разжигая в нем противное всему тому, чем обусловливается истинное благородство существа разумно свободного, и еще деспотичнее властвуя над ним. Горе монаху, с первого же раза не принявшему на себя ярем послушания и смирения! Если над кем, то именно над монахами исполняются слова Спасителя: возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется. К последним-то принадлежат те ‘блестящие исключения’, которыми полна история Церкви, а к первым — те ‘честные и благородные натуры’, которые любезны лишь цивилизаторам и прогрессистам и которые, по поговорке, являются ни Богу свечи, ни… и проч.
Крайне жаль, что панегиристы и апологеты памяти в мире скончавшегося экс-архимандрита Феодора не оставляют костей его в покое. Ну, к чести ли его служит предостережение сотоварищей его по академии, когда он решился принять сан монашества: ‘Ты будешь несчастен, ты погибнешь, сам не знаешь, что делаешь, — или с ума сойдешь, или сопьешься?’ Предсказания, говорит ‘Церковный вестник’, сбылись одной стороною, — да, к сожалению, сбылись… И сколько разнообразных дум возбуждает в душе приведенное ‘Современными известиями’ товарищеское предостережение! Кто же мешал Феодору Бухареву быть, по его собственному выражению, ‘монахом не фальшивым, а по совести’ и чем, наконец, повершил он это?.. Но не будем, подобно неразумным панегиристам усопшего, тревожить костей его… Мы близко, очень близко знали его и могли бы положительно указать причину совершившегося в жизни его переворота, но… sit ei terra levis!..
‘Церковный вестник’, оплевав прежнюю духовно-училищную администрацию, состоявшую преимущественно из лиц монашествующих, приветствует с восторгом новую эру духовного просвещения под руководством лиц из светского духовенства и фрачных блюстителей юношеской нравственности. ‘Новые уставы духовно учебных заведений, — говорит он, — отрадным чувством — от академий до низших училищ включительно открыли широкую дверь для белого духовенства. Духовенство это не только принимает деятельное участие в судьбе духовных заведений чрез введение в состав правлений священников, но оно допущено и к занятию начальнических должностей в этих заведениях. Со своей стороны, жизнь со своими требованиями откликнулась повсюду на эту драгоценную льготу, и теперь мы видим, что почти везде, где происходят выборы в означенные должности, избранниками являются лица белого духовенства, а само духовное правительство, при административном назначении на те же должности, уже не отдает прежнего предпочтения монахам, находившимся, при старых порядках, в положении привилегированном. Непосредственным последствием всех этих мер является то, что ныне совсем не слышно о поступлении в монашество двадцатилетних мальчиков, а следовательно, и случаи горестных последствий от такого ненормального порядка вещей, во главе которого стояла вербовка в монахи, окончательно устранены мудрою предусмотрительностию высшей власти’.
Мимо ‘мудрую предусмотрительность высшей власти’, на которую клевещет ‘Церковный вестник’! Мы на этот раз скажем ему только вот что: рано ты, птичка, запела, как бы тебя кошка не съела. Действительно, на иерархических ступенях, ближайших к архиерейству, мы уже мало видим лиц монашествующих, получивших академическое образование, потому что все четыре наши духовные академии не дают уже, как прежде, ‘двадцатилетних мальчиков’, самоотверженно посвящавших себя служению Церкви. Что делать, — по нужде и закону пременение бывает, — и вот вследствие этой нужды мы видим теперь на кафедрах святительских вчерашних священников и протоиереев: но это еще слава Богу, — а скоро и этот контингент израсходуется, потому что из воспитанников духовных академий весьма мало охотников поступают в духовное звание… Но об этом когда-нибудь после.
Печатается по единственному изданию: Аскоченский В. И. [Без подп.] У нашей Палагеи все новые затеи // Домашняя беседа. — 1874. — Вып. 19. — С. 545-549.