Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
У МИРОВАГО СУДЬИ.
У МИРОВАГО СУДЬИ.
У мирового судьи, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Въ прихожей у мирового судьи толпится народъ. Тутъ и истцы, и отвтчики, и свидтели, и адвокаты. Все это вышло покурить и наскоро затягивается папироской. Бодро глядятъ истцы, приниженно отвтчики. Адвокаты торгуются. Слышны возгласы: ‘По сил 2342 статьи’… ‘На основаніи кассаціоннаго ршенія’. Тутъ-же и женщина-адвокатша. Тутъ-же и ‘ундеръ’, приставленный къ вшалк для храненія платья. Онъ гордо посматриваетъ на постителей и по временамъ тоже даетъ нкоторые юридическіе совты.
Вотъ въ углу стоитъ совсмъ какъ-бы въ воду опущенный среднихъ лтъ купецъ въ лисьей шуб, отираетъ со лба крупный потъ цвтнымъ бумажнымъ платкомъ и глубоко вздыхаетъ. Отъ него сейчасъ только-что отошла адвокатша.
— Защищать что-ли предлагала?— обращается къ купцу ундеръ.
— Защищать… да что! Нашему брату это совсмъ несподручно,— отвчаетъ купецъ.— Женщина и вдругъ защищать мужчину! Кому какъ, а намъ такъ это совсмъ бда! Защити-ка она меня, такъ мн тогда на Снной отъ сосдей проходу не будетъ. Засмютъ. ‘Ты, скажутъ, надъ собой бабій верхъ допустилъ, къ адамову ребру подъ защиту прибгнулъ!’ Нтъ, ужъ лучше въ части отсидть что слдоваетъ!
— А вы по уголовному длу?
— По уголовному.
— Что-же: оскорбленіе словомъ или дйствіемъ?
Купецъ заминается.
— То-есть какъ вамъ сказать… я на городовомъ верхомъ хать покушался.
— Гмъ… Это на городскомъ страж значитъ? Какой номеръ бляхи?
— Не знаю. До бляхи-ли тутъ было!
— Что-же: и ногу уже заносилъ?
— Хошь убей — не помню.
— Въ хмльномъ образ?
— Что грхъ таить, сильно были хвативши.
— Гмъ! Вдь это нарушеніе общественной тишины и спокойствія съ оклеветаніемъ человка лошадью… У насъ на практик былъ такой случай: оклеветаніе полномъ. Дв чиновницы судились. ‘Я, говоритъ, изъ тебя лучинъ нащеплю’… Такъ тутъ по сил статьи тридцать первой отводъ вышелъ. Конечно, лошадь животное малооскорбительное, потому въ Егорьевъ день ее даже святой водой кропятъ, но принимая въ соображеніе…
— Помилуйте, да вдь онъ самъ первый началъ! Онъ насъ съ товарищемъ артистами назвалъ. Рыбакъ тутъ со мной одинъ былъ. Тотъ такъ кой-что помнитъ. ‘Ахъ вы, говоритъ, артисты!’ За что, помилуйте?.. Какіе мы артисты? Я зеленщикъ, а товарищъ рыбакъ. Вдь это тоже обида. Мы артистами вкъ не были, да и не будемъ. Мы свой хлбъ димъ.
— А вы ничмъ городоваго не обзывали?
— Нтъ, кажется, обозвали фараоновой мышью… Вотъ тутъ-то, надо полагать, я и покусился… Ахъ, грхъ какой! Вотъ не было печали.
Съ купца потъ льетъ градомъ.
— Да вы-бы съ себя шубу-то сняли,— говоритъ ундеръ.
— Я сниму, только посовтуйте, по какимъ поступкамъ поступать мн слдоваетъ. Вдь вы ужъ къ этимъ дламъ-то приглядлись.
Ундеръ оглядывается по сторонамъ, наклоняется къ уху купца и шепчетъ:
— Штрафу три рубля заплатить будетъ не обидно?
— Господи! Хоть десять, только-бы ослобонили.
— Ну такъ первое дло — запирайся. ‘Знать, молъ, не знаю, вдать не вдаю’. Гд дло-то было? Кто свидтель? Разскажи по порядку.
— Дло было на мосту. Идемъ мы. Трактиры уже заперты, а выпить хочется. А у насъ въ карман сорокушка съ виномъ прихвачена была. Пить изъ горла неловко, потому публика… Подошли мы на мосту къ разносчику и купили себ яйцо въ смятку. Нутро изъ него вылили, потому по постамъ скоромнаго не потребляемъ, а скорлупу въ рюмку превратили да и давай изъ нея пить. А городовой тутъ былъ. Глядлъ, глядлъ, да какъ захохочетъ! ‘Ахъ, говоритъ, вы артисты эдакіе!’ Ну, мы сейчасъ въ обиду… И началось…
— Купецъ Трифонъ Мокроносовъ! Купца Трифона Мокроносова!— послышались выкрики изъ камеры…
— Меня требуютъ. Господи спаси! Такъ, говоришь, запираться?
— Запирайся.
Купецъ перекрестился и, расталкивая народъ, ринулся въ камеру.