И. Перпер
И. Перпер
У Льва Николаевича Толстого и его друзей
У Льва Николаевича Толстого и его друзей
Комментарии
Комментарии
У Льва Николаевича Толстого и его друзей, Перпер И. И., Год: 1909
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Подхожу к красивой, большой веранде, по одной стороне ее качается цветущая сирень.
Я чувствую, что Лев Николаевич находится там, и, не желая нарушать его покой, останавливаюсь. Какая-то женская фигура, завидев меня, тщательно завешивает веранду. Я усаживаюсь недалеко под большим тенистым деревом, на широкой удобной скамье, возле веранды и перевожу дух. Отдохнув и кого-то завидя, я прошу выслать г. Гусева. С последним я знаком по переписке как с секретарем Льва Николаевича. Через несколько минут вижу, идет высокий молодой человек лет 30, с умным, интеллигентным лицом, в простой ситцевой косоворотке, с волосами, заброшенными назад. Иду навстречу, называю свою фамилию, он свою. Николай Николаевич Гусев, большой друг и приятель Льва Николаевича, редко, редко отлучается от него, ведет всю его обширную корреспонденцию и помогает в его литературных работах.
Мы усаживаемся и беседуем довольно оживленно.
Жажда, вследствие быстрой ходьбы, начинает меня мучить, и я прошу дать мне стакан воды. Н. Н. уходит и приносит мне стакан хлебного квасу. Во время нашей беседы приходят одни за другими нищие, Ник. Ник. оставляет меня каждый раз, идет им навстречу, кое-что спрашивает и дает им денег. Многие из них просят книжки Льва Николаевича, и Н. Н. дает им по несколько штук народных рассказов Льва Николаевича, изд. ‘Посредник’. Н. Н. успел уже предупредить Льва Николаевича о моем приезде. Среди беседы Н. Н. говорит мне, что Лев Николаевич идет.
Я иду навстречу солнцу интернационального вегетарианского мира, иду так легко, просто, не смущаясь, как будто каждый день видал его, как будто лишь недавно расстался с ним.
Лев Николаевич жмет мне крепко руку и садится в уголок скамьи, рядом со мной.
Он ростом выше среднего, глаза голубые, глубокие, брови седые, густые, торчащие вперед, борода окладистая, широкая и красивая. Одет в косоворотке, раскрытой около шеи, на голове носит белую, простую, старую и легкую фуражку, надвинутую на лоб, опирается на палку. Говорит внятно и ясно.
Я с него не спускаю глаз, и по-прежнему чувство какой-то близости к нему заставляет меня говорить с ним совершенно спокойно, как с добрым, старым другом.
Все то, что Лев Николаевич говорил, я передаю и его, и своими словами, так как буквально, каждое слово его, конечно, не мог запомнить.
Лев Николаевич расспрашивает меня подробно о ‘Вегетарианском Обозрении’, в котором он сотрудничает (*1*), о числе подписчиков, средствах для издания и пр., и я отвечаю на все его вопросы.
‘Лев Николаевич,— говорю я,— я спешил к Вам, надеясь застать Мечникова, с которым хотел бы поговорить о вивисекции. Я пишу теперь по этому вопросу и хотел бы знать, как он и Вы смотрите на это?’
Лев Николаевич отвечает: ‘Вопрос о вивисекции, как и всякий нравственный вопрос, можно решать только субъективно: что я доложен и чего не должен делать. Если рассуждать объективно, то есть о том, нужна ли, полезна ли вивисекция, то спорам конца не будет.
Обе стороны приведут массу аргументов в свою пользу. Но если человек действительно относится сознательно к своим поступкам, взвешивает их, то для него вопрос этот решенный. Это все равно что религиозный вопрос: каждый находит себе своего Бога, каждый должен его сознать в самом себе’.
Я упоминаю о ‘Записках врача’ Вересаева и затрагиваю попутно другие вопросы, Лев Николаевич рассказывает мне подробно о своей беседе с Мечниковым, бывшим у него днем раньше (*2*). Особенно его заинтересовало сообщение Мечникова об антропофагах, живущих в Африке в Конго и не лишенных религиозных зачатков. Он предполагает познакомиться поближе с этим вопросом. Говорим еще о М. П. Арцыбашеве, рассказ которого ‘Кровь’ Лев Николаевич рекомендовал в наш журнал, вегетарианстве и другом.
Затем Лев Николаевич подымается, вновь крепко жмет мне руку, обещает кое-что написать для ‘Вег Обозр’ и отправляется бодро на веранду. Я знаю, что скоро вновь его увижу.
3-го июня, вечером, часов в 7, я и С. Д. Николаев (*4*) отправляемся к Льву Николаевичу.
Грязь липкая, скверная, кругом лужи и ручейки, небо пасмурное так и готово вновь заплакать.
Я решаю пойти лучше босиком, снимаю обувь, засучиваю выше колен брюки и иду.
Из Ясной Поляны мы должны отправиться на станцию жел дор, поэтому у каждого из нас в руках ручной багаж.
Подходим сбоку к дому, где в нижнем этаже имеется уютная приемная. Нас встречают Николай Николаевич и Душан Петрович.
Обмываю руки и лицо, вычищаю от прилипшей грязи платье и подымаюсь с Сергеем Дмитриевичем наверх в кабинет Льва Николаевича.
Последний накануне сделал какой-то резкий поворот своей больной ногой, растянул себе этим какую-то жилу и принужден был сидеть в своем передвижном кресле, вытянув больную ногу, чтобы не тревожить ее.
Перед ним небольшой подвижной столик, на котором он раскладывает пасьянс, Лев Николаевич приветливо здоровается с нами и просит нас подождать, пока он окончит раскладку.
Я осматриваю кабинет.
На противоположной от меня стене висит Сикстинская Мадонна Рафаэля, другие Мадонны и несколько гравюр, под гравюрами находится длинная деревянная полка с словарем Брокгауза и Ефрона и другими книгами. Около меня большое окно, выходящее в парк. Возле одной из стен широкий диван. В кабинете еще два-три столика с книгами и один большой кабинетный стол с двумя свечками по сторонам, за которым, должно быть, Л. Н. работает. На столе чернильный прибор, книги, брошюры и пр. По стенам гравюры и портреты.
Я сижу напротив Льва Николаевича, довольно близко, и любуюсь его простым, мудрым и хорошим лицом.
Одет он, как и позавчера, в косоворотке. Я впервые вижу его высокий лоб и красивые, старческие седые волосы.
Старое чувство близости к нему не оставляет меня, и мне кажется, что я тут уже неоднократно бывал.
Лев Николаевич откладывает карты в сторону и обращается с некоторыми вопросами к своему другу С. Д. Николаеву.
В свою очередь я также задаю вопросы Льву Николаевичу, касающиеся ‘Вегетарианского Обозрения’, и получаю лестные для себя ответы.
Вопрос заходит об университете. Я отношусь отрицательно к нему и привожу несколько примеров из своей студенческой жизни для иллюстрации сказанного.
Лев Николаевич говорит: ‘Я читал, что многие профессора растягивают нарочно свои лекции так, чтобы их окончить как раз к сроку, то есть читают по сезонам’.
Разговор на эту тему продолжается. Я говорю: ‘Мне приходилось бывать на лекциях известного философа Вундта в Лейпцигском университете. Так как Вундт очень стар, то он последние слова фраз не произносит ясно, несмотря на то что у меня слух хороший, я, стоя около Вундта, у дверей, не слыхал порой окончаний его мыслей и выражений, а между тем в аудитории сидело на многих скамьях несколько сот человек, которые, наверно, его не слыхали, значит, это какой-то самообман’.
Лев Николаевич, обращаясь ко мне: ‘А сколько Вундту лет?’
‘Думаю, семьдесят, во всяком случае за шестьдесят, он стар и говорит слабо’.
‘Сергей Дмитриевич,— говорит Лев Н.,— возьмите словарь и прочтите о нем’.
С. Д. берет с полки словарь Брокгауза, подходит к окну и читает, что Вундт родился в 1832 году, был профессором в Цюрихе, а потом перешел в Лейпциг, что система его философии включает в себя спинозические и кантовские начала, но он все-таки расходится с ними и идет по своей самостоятельной тропе. К сожалению, зрение мое напряжено больше слуха, и суть философии Вундта я не улавливаю, Лев Николаевич слушает очень внимательно, полузакрыв глаза, держит левую руку на колоде карт, качает порой головой в знак согласия с теорией Вундта и приговаривает: ‘Верно’. Статья эта принадлежит Владимиру Соловьеву, хорошо и сжато написана и читается Сергеем Дмитриевичем очень хорошо.
Заходит разговор о предстоящем празднике, приезде в Ясную Поляну сына великого человека Генри Джорджа (*5*):
Лев Н. расспрашивает о нем Сергея Дмитриевича и получает ответ, что сын продолжает дело отца, много пишет, и недурно.
Л. Н. говорит: ‘Мне снилось ночью, что сын Генри Джорджа уже приехал и говорит по-русски’.
Л. Н. заводит длинную, долгую беседу с С. Д. о Генри Джордже, о монополиях и трестах. С. Д. отвечает на вопросы, дает нужные объяснения, приводя сейчас же умные, житейские примеры. Л. Н. во многом с ним соглашается и говорит как бы про себя: ‘Великий, великий человек был Генри Джордж, а Европа его еще не оценила’.
В это время входит сын Льва Николаевича, Лев Львович, и тоже принимает участие в разговоре.
Заканчивая разговор о Генри Джордже, Л. Н. говорит, что окончательного, исчерпывающего ответа на некоторые вопросы Генри Джордж не даст, да в этом и нужды нет. Идеал всегда должен быть впереди, к нему нужно всеми силами стремиться, но стараться зажать идеал в руках— излишне, ибо тогда бы не было жизни, движения, так как в поисках истины— сама жизнь, и в процессе стремления к ней, в улучшении своего ‘я’ и приближении к расширяющемуся и становящемуся все выше и выше идеалу— все благо человеческой жизни.
‘Лев Николаевич,— говорю я,— противники вегетарианства не хотят признавать этого, они бросают нам упреки в том, что мы не достигаем своего идеала, что отказываемся от мясоедения, а между тем употребляем животные продукты в виде обуви и пр., но их упреки в самой своей основе неверны, кроме того, техника в настоящее время идет нам навстречу, например, мой кошелек (показываю его Льву Николаевичу) из металла, а ботинки совсем без кожи’. Говоря это, я снимаю свою обувь и подаю ее Льву Николаевичу.
Обувь моя представляет из себя ‘гимнастические туфли’, приготовляемые товариществом ‘Проводник’.
Л. Н. внимательно осматривает ее, остается довольным и говорит, что употребляет вегетарианское мыло, не имеющее в себе животных жиров .
От этой темы переходим на разговор о вегетарианстве, и Л. Н. говорит:
‘Вегетарианство— первая ступень, на которую должен стать всякий человек, желающий начать новую, более чистую и осмысленную жизнь’.
Как раз теперь я работаю над ‘Детской Мудростью’ (*6*) и пишу о вегетарианстве, мне нужно будет дать кое-что для вашего журнала весьма хорошего и которому я желаю широкого распространения’.
‘А что представляет из себя ваша ‘Детская Мудрость’?— спрашиваю я. ‘Она вроде ‘Круга чтения’,— говорит Л. Н.,— разделена на номера и заключает в себе рассказы и сцены, рисующие мудрость детей, столь часто пренебрегаемую и не замечаемую взрослыми. Подайте мне ту папку!’ Я беру со стола объемистую черную папку и подаю ему.
Л. Н. раскрывает ее, вынимает оттуда лист бумаги и прочитывает нам мастерски недавно сделанный им перевод с немецкого, из журнала ‘Wohlstand fur Alle’ {‘Всеобщее благосостояние’ (нем.)— анархистский журнал, издававшийся в Вене.}. Маленькая вещица эта очень глубока и представляет из себя диалог между отцом и сыном. На работе сын задает отцу детские вопросы, из которых само собой, шаг за шагом, выясняется вся фальшь современной жизни с ее капитализмом, милитаризмом и т. п. Отцу все труднее и труднее отвечать на прямые, искренние вопросы мальчика, и он заканчивает такими словами: ‘Однако, малый правду рассудил’ (*7*).
Л. Н. очень выразительно и с какой-то радостью прочел эти последние слова диалога. Этот прочитанный им в венском журнале набросок навел его на мысль написать самому ряд подобных же сценок. Перевод нам всем очень понравился, и мне сейчас же сделалось ясным, что за прекрасный и глубокий труд будет представлять из себя ‘Детская Мудрость’.
Л. Н. рассказывает нам тему одной из задуманных им сценок из жизни детей, об их отношении к убийству животных и безубойному питанию. Я упоминаю вскользь о его рассказе для детей ‘Волк’, написанном на ту же тему.
В это время Н. Н. Гусев, сидевший все время в уголке у дверей, выходит и потом возвращается с почтой. Кроме бандеролей имеется 12 писем. Д-р Д. П. Маковицкий ставит зажженную свечу поудобней для Л. Н., и посыльный первым делом берется за корректуру книжки ‘Мысли на каждый день’, переработанной вновь Львом Николаевичем из ‘Круга чтения’ и содержащей мысли, тесно связанные по содержанию друг с другом и составляющие нечто целое, единое и самостоятельное на каждый месяц.
Труд этот очень дорог Льву Ник и, перелистывая страницы, он радуется чистоте работы и ясному шрифту.
‘Прочитать ли вам с первого июня или на сегодняшнее, третье?’— спрашивает нас Л. Н.
‘И то, и другое’,— отвечает Сергей Дмитриевич.
Лев Николаевич, при одной свече, без всяких искусственных стекол, прочитывает нам внятно, толково и ясно мысли великих мудрецов, приговаривая почти после каждой довольным голосом: ‘Как хорошо!’
И действительно, мысли глубоки, содержательны и наводят на серьезные размышления. Недаром Л. Н. так высоко ставит и любит этот труд.
Придет время, и книга эта станет настольной книгой многих миллионов людей и озарит своим духовным, глубоким и мудрым содержанием их темное существование.
По окончании чтения Л. Н. открывает объемистое письмо, оказалось, что в нем был медальон Гоголя, посланный Льву Николаевичу комитетом по устройству памятника Гоголя в Москве. Медальон ему понравился, и он сейчас же был осмотрен всеми присутствующими. Медальон этот сделан из бронзы, и изображен на нем Гоголь с чересчур вытянутой шеей и глубоко печальным лицом.
Л. Н. прочитывает нам сопроводительное письмо комитета, подписанное: ‘Городской голова Гучков’ (*8*).
Так как мы сидим у Льва Николаевича уже более двух часов, да и на поезд уже пора, то мы с Сергеем Дмитриевичем решаем уходить.
Подхожу к Льву Николаевичу, жму ему руку, благодарю и прощаюсь с ним…
И. Перпер. У Льва Николаевича Толстого и его друзей.— Вегетарианское обозрение, 1909, 15 августа и 15 сентября, No 6 и 7.
Иосиф Иосифович Перпер (1886-1965), литератор, издатель ‘Вегетарианского обозрения’. Был в Ясной Поляне 1 и 3 июня 1909 г. Д. П. Маковицкий записал в дневнике 1 июня 1909 г.: ‘Сегодня был Перпер из Кишинева, издатель ‘Вегетарианского обозрения’, 24-летний симпатичный, серьезный молодой еврей’ (Яснополянские записки, кн. 3, с. 426).
1* В письме к Перперу от 26 января 1909 г. Толстой хвалил ‘прекрасно’ составленный 1-й номер журнала ‘Вегетарианское обозрение’ и обещал: ‘Очень рад буду сотрудничать в нем, если будет случай’ (т. 79, с. 46).
2* См. предыдущие интервью.
3* Михаил Петрович Арцыбашев (1878-1927), русский писатель. Толстой резко отзывался о его романе ‘Санин’, но хвалил рассказы ‘Бунт’ и ‘Кровь’. Последний— о том, как для гостей забивают домашнюю птицу и как охотники убивают дичь,— целиком вписывался в вегетарианскую проблематику.
4* Сергей Дмитриевич Николаев (1861-1920), экономист, последователь Толстого, переводил на русский язык произведения Генри Джорджа.
5* Генри Джордж-младший (1862-1916), американский журналист, приехал в Ясную Поляну 5 июня 1909 г.
6* Над сборником ‘Детская мудрость’ Толстой работал в 1909-1910 гг. (т. 87).
7* Т. 37, с. 451.
8* Николай Иванович Гучков, промышленник, московский городской голова.