Тюрьма, Огарев Николай Платонович, Год: 1858

 
 Огарев Н.П. Тюрьма (Отрывок из моих воспоминаний) ---------------------------------------------------------------------------- Н.П. Огарев. Избранное М., 'Художественная литература', 1977 ---------------------------------------------------------------------------- 1 Мне было двадцать лет едва, Кровь горячо текла по жилам, Трудилась пылко голова, И все казалося по силам: Жизнь мира, будущность людей - Все было тут... Но в мысли каждой Свободы благородной жаждой Я был проникнут до ногтей. Враг угнетателей бездарных И просветителей коварных, - Я верил здравому уму, Но не завету ничьему. И было в доблестном безверье, В бесстрашье мысли молодой - Поболее любви живой, Чем в их холодном лицемерье. 2 Широкий, плоский двор. Кругом Забор с решеткою железной. Середь двора высокий дом, Где век проводят бесполезно Полки замученных солдат, Всю жизнь готовясь на парад. Покои - точно коридоры - Темны и длинны, тускло взоры Кроватей видят два ряда, На каждой войлок безобразный, В ночи унылой отдых грязный За днем бесплодного труда, А воздух там и сперт и смраден... Нет! век солдата не отраден! - Бывало, утром, на заре - Гладишь в окно на двор широкий, А уж ученье на дворе, То есть один дурак высокий В ряд ставит двадцать дураков И, под рычанье глупых слов, Шагать их учит, чтоб не смели Пошевельнуться головой, - Ну! чтобы так ходить умели, Как и не ходит род людской. С какою радостью приятной, С какою злобой непонятной - Противной даже во враге - Он бил солдата по ноге! И я глядел с немой тоскою И скорбно думал той порою - Точь-в-точь как думаю теперь - Что человек - ужасный зверь. 3 Но возле комнат этих длинных - Там было комнат пять - едва В длину шести-семиаршинных, А в ширину, быть может, в два. В одну из них меня квартальный Привез в полночи час печальный. Зачем не днем? Как это знать? Так... все таинственности ради, Чтоб арестанта запугать, Признаний выманить тетради, Но никакой расчет пройдох Не мог застать меня врасплох. По воле предписаний диких, В одной из комнат невеликих Я очутился взаперти. Кровать, да стол, да стул убогий, Да, чтобы я не мог уйти, Был часовой поставлен строгий У двери, запертой на ключ, Как будто я был так могуч, Что мог бы вырваться оттуда Без сверхъестественного чуда, Но тут не все: в двери окно, И часовому знать дано, Чтоб он смотрел - зачем, не знаю, - Что я в тюрьме предпринимаю, И он в окно смотрел не раз, Безумно веруя в приказ. Но не имели впечатленья На жизнь мою в тюрьме моей Все эти мелкие говенья Моих невинных палачей. Мой сторож стал мне добрым другом, Привычный властвовать испугом, Перед смотрителем он лгал, - Я все имел, чего желал. Из угля делал я чернилы, Писал на что хватало силы, Скажу себе я не в укор: Писал я, вероятно, вздор, Но я - поклонник Сен-Симона - Тогда грядущего закона От всей душевной полноты Чертил отважные черты. Писал - не с тем, чтобы таиться, Нет! перед подленьким судом Я вдохновенным языком Безумно думал обличиться, Всю мысль был высказать готов Пред сонмом хитрых пошлецов. Порой среди ночного бденья, Глухого полный вдохновенья, Я в старой Библии гадал И только жаждал и мечтал, Чтоб вышли мне по воле рока - И жизнь, и скорбь, и смерть пророка. Мне не забыть во век веков Безумно сладостных часов, Когда царя тупая сила Во мне живую жизнь будила. 4 Среди восторга тайных дум Порой я чувствовал глубоко - Как тяжело жить одиноко, И становился я угрюм. Но мне отрады луч в неволе Блеснул: в неделю раз, не боле, Ко мне мой дядя ездить стал, Его я вправду уважал. Свободы был бы он оратор В иной, не рабской стороне, У нас он только был сенатор, Был враг душевной кривизне, А все же прожил век бесплодно В борьбе, средь мелкого труда, - Как то бывает завсегда Там, где и мыслить несвободно. Мир праху твоему, старик! Успех был мал, а труд велик. Когда тебе в воспоминанье Из глаз моих слеза текла, Невольной скорби воздаянье, Поверь - она всегда была И откровенна и тепла, 5 Еще я помню посещенье... У нас гусарский полк стоял, Бывало конное ученье, И часто средь двора кричал Забавно, голосом пискливым, Красуясь на коне ретивом, Огромный, толстый генерал. Раз, недовольный эскадроном, С отчаянья, почти со стоном Взглянул он кверху - к небесам, Но до небес на полдороге, Взор останавливая строгий На окнах, - у одной из рам Он, арестанта наблюдая, Дивяся, вдруг узнал меня. С отцом знакомство вспоминая И долг приличия ценя, Он тотчас добыл позволенье И посетил мою тюрьму. Пришлось его благоволенье Прискорбным сердцу моему! Он был, конечно, малый честный, По кавалерии известный, Но долгом счел он мне урок Прочесть, похожий на упрек. Бранил и очень оскорблялся - Зачем в тюрьму я так попался, Зачем любил моих друзей, Зачем не понял жизни всей, К чему весь образ мыслей вольный?.. Вот он - знакомств имел довольно, Знакомства почитал за честь, А друга не хотел завесть, Зато - как доблести ни малы - А вышел скоро в генералы, И если б был я не простак - И мне бы надо делать так. Я ж молча думал: 'Без участья, Без чувств, без мыслей и без счастья, И даже, может, без похвал - Помрешь ты, глупый генерал!' 6 Приходит (хоть не очень чинно) В воспоминание мое - Как бабы на веревке длинной Сушили мокрое белье. Одна из них мое вниманье Влекла, не знаю почему: Волос ли русых колебанье Пришлось по нраву моему, Иль глаз лазурных взгляд унылый, Смотревших грустно на меня, Иль тихий свет улыбки милой, Как утро радостного дня, - Но что-то к ней меня манило... То были ль призраки любви, Иль просто жар бродил в крови, - Но часто ночью мне мечталось, Что дверь тихонько отворялась, И робко шла ко мне она - Голубоокая жена, И вдруг бросалась мне на шею, Я счастлив, я дохнуть не смею... И увидав, что это сон, Я был глубоко удручен. Свечу печально зажигая, С постели трепетно вставая, Я строгость мысли призывал И снова в Библии гадал, Чтоб вышли мне по воле рока И жизнь, и скорбь, и смерть пророка. 7 Но капитан, казарм смотритель, Порою друг, порой гонитель, С меня немного взятки взяв, Вдруг возымел приятный нрав, К себе стал в гости звать нередко, Поил недорогим вином, Его супруга, как наседка, Сидела с нами вечерком, Кудахтая о чем-то сложно, О том, что жить едва возможно, Все дорого... Чтоб лучше жить, Мне им бы надо пособить... Четы уныло гарнизонной Я не хочу винить никак: Все ж капитан мой благосклонный Был малый добрый, но бедняк. Но, боже мой, как скучно было К нему ходить! И как меня Его присутствие томило - Грустней печальнейшего дня, Как с ними час побыв, ей-богу, Стремился я в свою берлогу, Чтоб о грядущем, одинок, Я вновь свободно думать мог. 8 Шли дни за днями следом скучным, Уже за летом пыльно-душным Дожди осенние пошли, Потом, остынув, с неба тучи Накинули поверх земли В холодных хлопьях снег сыпучий, И побелел широкий двор. Все стало пусто, молчаливо, И только редко видел взор, Как офицер нетерпеливый - В санях к подъезду сквозь метель Спешил, закутавшись в шинель, Терялось время в скуке дикой, Хоть и трудилась голова... Но праздник наступал великой - И вот канун был рождества. Вдруг входит сторож в час полночный... 'Как? - говорит, - ты, барин мой, И праздник будешь так же точно - Один, как каторжный какой? Вздор, вздор! Никто мешать не смеет, Пойдем в казарму... Нипочем, Нам часовой. Пойдем вдвоем Так просто, смелым бог владеет, Поверь, в казарме всяк солдат Тебе, как другу, будет рад'. Вот пропустил, хоть и заметил, Нас часовой, так раза два Тревожно кашлянув едва. Солдат меня в казарме встретил И обнял, а потом другой, И сам фельдфебель обнял братски... Я был им брат, был им родной. Да! это праздник был солдатский, И праздник истинный был мой! В казарме длинной колебались Лучи лампады, чуть блестя, Со мной солдаты обнимались, А я - я плакал, как дитя! Хотя порой фельдфебель грозный В побоях видит долг серьезный, Хоть косо смотрит часовой На узника, боясь побой, Но все ж солдат наш и незлобен, Да и к шпионству неспособен, Не смотрят братья мужика На угнетенных свысока. Пускай француз, поклонник власти. Народ рабочий рвет на части, Пусть немец, воин-патриот, Бездушно душит свой народ Из чувства дисциплины глупой, Но все вы, генералы от - Чего угодно, - свой расчет У нас ведете очень тупо: Рожден солдат наш добряком. Не встанет брат противу брата, И не удастся палачом Вам сделать русского солдата! 9 Когда ж вернулся я в тюрьму И мне пришлось быть одному В ночи безмолвной и унылой - Не пал я духом. Новой силой Я был исполнен... Миг святой! То было тайное сознанье, Что я народу не чужой! - Что мне тюрьма и что изгнанье?.. Весь этот пошлый вздор пройдет, И час придет, и час пробьет - Мы свергнем рабской жизни муку - И мне мужик протянет руку. Вот что мне надо! Для того Готов терпеть я без печали Тюрьму и ссылку в страшной дали, И все мне это ничего. Но спать не мог я от волненья И стал в раздумье у окна: Какой мороз и тишина! Широкий двор средь запустенья Лежал весь белый, и луна Над ним светилася бледна. Могилой веяло... Шагая, Один метался, как живой, Себя упорно согревая, Пред воротами часовой. Я с тайным чувством содроганья Смотрел на снег, на лунный свет, - Как будто нет нам упованья, Как будто выхода нам нет! Мы на людском пиру не гости, Кровь наша стынет, мерзнут кости, И гробовая тишина Судьбою нам обречена. Не ночь одну в тоске глубокой, Без сна, глядя на двор широкой, На мертвый снег, на лунный свет, - Я думал, что надежды нет! Но чтоб разрушить власть могилы, Сбирал все внутренние силы И в старой Библии гадал, И снова жаждал и мечтал, Чтоб вышли мне по воле рока И жизнь, и скорбь, и смерть пророка. 10 С тех пор прошло так много лет, Царь Николай - как был - в мундире И не лишенный эполет, Гниет себе в подземном мире, Давно мой толстый генерал Прилично богу дух отдал, И капитан мой при кончине, Чай, в гроб сошел в майорском чине, А я, выносливый певец, Тружусь посильно издалека, Уже без гордости пророка, Но тот же искренний боец, Тружусь, чтоб стали наконец И правосудье и свобода - Уделом русского народа, <1857-1858> ПРИМЕЧАНИЯ Творческое наследие Огарева богато и разнообразно по тематике и жанрам. В настоящем издании представлены в своих лучших образцах поэзия Огарева, автобиографическая проза и литературно-критические статьи. Тексты публикуются по изданию: Н. П. Огарев. Избранные произведения в 2-х томах. Вступительная статья В. А. Путинцева. Подготовка текста и примечания Н. М. Гайденкова. М., Гослитиздат, 1956. В необходимых случаях произведения сверены с автографами и последними прижизненными изданиями. Внутри разделов: 'Стихотворения', 'Эпиграммы', 'Поэмы', 'Проза' материал расположен в хронологическом порядке. Даты написания даются в угловых скобках, если они установлены предположительно по дате публикации произведения, по месту его создания или по содержанию. Авторские даты, даты, проставленные рукой людей, близких Огареву (чаще всего М. Л. Огаревой), и даты, установленные по письмам, в которых стихотворения посылались Огаревым, даются без скобок. Там, где даты написания одинаковы, произведения располагаются по датам публикаций. В примечаниях приняты следующие условные сокращения: Лонд. изд. - 'Стихотворения Н. Огарева', изд. Н. Трюбнера и Ко. London, 1858. Тюрьма (стр. 240). - Впервые - Лонд. изд., с. 416-423. В поэме воспроизведены события 1834 года: арест Огарева и его заключение в Петровских казармах. Рефрен, Я в старой Библии гадал И только жаждал и мечтал, Чтоб вышли мне по воле рока - О жизнь, и скорбь, и смерть пророка, - принадлежал к числу любимых стихов Ф. М. Достоевского (см.: В. В. Т-ва <О. Починковская>. Год работы с знаменитым писателем. - 'Исторический вестник', 1904, кн. II, с. 531). Анри Клод Сен-Симон (1760-1825) - французский социалист-утопист, изучением трудов которого Огарев усиленно занимался в 30-8 годы. Мой дядя - сенатор Н. И. Огарев (1780-1852). Капитан, казарм смотритель - В. И. Немиров.