ТЮРГО.
ТЮРГО.
(Alfred Neymarck: ‘Turgot et ses doctrines’. 2 t. Paris, 1885).
I.
II.
III.
IV.
V.
Н. Шелгуновъ.
‘Русская Мысль’, кн. VIII, 1885
Тюрго, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1885
Время на прочтение: 29 минут(ы)
Уже въ половин XVIII вка,— значитъ, далеко до революціи,— люди боле проницательные видли, что существующій порядокъ, если онъ еще продолжится, погубитъ Францію. Страна, богатая всми дарами природы, едва прокармливала собственное населеніе и съ трудомъ пополняла королевскую казну. Придворные и дворянство безсовстно пользовались выгодами своего привилегированнаго положенія, и, думая только объ удовольствіяхъ, мотали народныя деньги. ‘Посл меня хоть потопъ’,— говорилъ Людовикъ XV, но тотъ же Людовикъ, когда ему было разъ доложено о несчастномъ положеніи обираемаго народа, сказалъ: ‘я бы на его мст взбунтовался’. Легкомысленному королю и въ голову не приходило, что онъ пророчествуетъ. Среднее сословіе, достаточно богатое, чтобы имть силу, было совсмъ отстранено отъ общественныхъ длъ и всмъ заправляли придворные и дворянство. Дворянство и духовенство владли двумя третями всхъ земель и не платили никакихъ налоговъ, а народъ, кормившій все государство, покрывавшій безумные расходы короля и мотовство сеньеровъ, пользовался только третью земли. Когда Людовикъ XV вступилъ на престолъ, проценты по государственнымъ долгамъ составляли 80 милліоновъ, посл Лау они уменьшились до 37 милліоновъ, но аббатъ Террэ, министръ финансовъ Людовика XV, довелъ проценты по долгамъ до 235 милліоновъ, т.-е. увеличилъ на 155 милліоновъ. Налоги съ 167 милліоновъ аббатъ Террэ довелъ до 377 милліоновъ или увеличилъ на 210 милліоновъ. Расходы, въ начал царствованія составлявшіе 221 милліонъ, Террэ довелъ до 399 милліоновъ, т.-е. увеличилъ на 178 милліоновъ, а ежегодный дефицитъ — до 22 милліоновъ. И еслибы страна имла хоть какую-нибудь возможность распоряжаться свободно своими силами, она, конечно, можетъ быть, и съ трудомъ но выдержала бы это государственное хищничество, но земледліе и промышленность были подавлены всевозможными стснительными установленіями, умстными въ феодальную эпоху, когда они были придуманы, но въ XVIII вк не имвшими уже ни смысла, ни цли, а, между тмъ, у правительства не было ни одного человка, способнаго понять положеніе вещей. Народъ видлъ только Террэ, придумывавшаго все новые и новые налоги, но Террэ былъ самъ блкой въ колес и не могъ поступать иначе при тогдашней правительственной систем. Ее люди были дурны, а никуда негоденъ государственный механизмъ, и пока онъ оставался прежнимъ, народу должно было становиться все хуже и хуже.
Нкоторыя изъ распоряженій Террэ могли быть объясняемы только системой. Напримръ, внутренняя хлбная торговля во Франціи была свободной и даже для заграничной были открыты два порта въ Средиземномъ мор, но Террэ почему-то вздумалъ подчинить ее такой регламентаціи, которой почти уничтожалась всякая свобода. Желающій торговать хлбомъ долженъ былъ записаться въ полицейскіе списки, обозначить мсто жительства, гд находятся его хлбные склады, и прописать документы, по которымъ онъ торгуетъ. Для торговли были назначены не только опредленные рынки, но даже дни и часы. Вольтеръ въ одномъ изъ памфлетовъ пишетъ по поводу этого нелпаго распоряженія: ‘Вотъ ужь нсколько лтъ, какъ мы стонемъ отъ печальной необходимости везти нашъ хлбъ на рынокъ жалкаго мстечка, называемаго городомъ. Сеньеры, духовенство, крестьяне и ремесленники принуждены посылать съ большими расходами свой хлбъ въ городъ. Если кто-нибудь вздумаетъ продать мрку ржи своему сосду, съ того возьмутъ 500 франковъ штрафу, а хлбъ, телгу и лошадей конфискуютъ въ пользу полицейскаго, арестовавшаго хлбъ. Сеньеръ, вздумавшій въ своей собственной деревн дать своему вассалу пшеницы или овса, подвергался наказанію какъ уголовный преступникъ. Пшеницу или овесъ слдовало отправите на рынокъ, за четыре лье, и вассалъ долженъ былъ сдлать эти четыре лье и еще четыре лье, чтобы пріхать домой, тогда какъ онъ могъ бы купить тотъ же самый хлбъ безъ лишнихъ издержекъ и хлопотъ. Такое насиліе возмущаетъ естественное чувство, здравый смыслъ и справедливость’.
Крестьянинъ, лишенный земли и не смвшій продавать свободно свой собственный хлбъ, былъ подавленъ еще массою налоговъ и повинностей, самой ненавистной изъ которыхъ была дорожная (corve). Первоначально это была повинность крестьянъ обрабатывать землю сеньеровъ и исправлять дороги, но потомъ, когда было предположено соединить Парижъ съ главными департаментскими городами, губернаторы, чисто административнымъ произволомъ, сеньеральное право превратили въ королевское. Отъ общинъ были потребованы рабочіе, и народъ, и безъ того платившій по душную подать, теперь долженъ былъ уходить за десятки верстъ, бросать дома ни съ чмъ свои семейства и работать безъ всякой платы. Эта разрушительная повинность тяготла надъ народомъ боле семидесяти лтъ.
Тмъ же именемъ (corve) называлась и подводная повинность, впослдствіи названная реквизиціями. Повинность эта заключалась въ перевозк полковыхъ фургоновъ и въ поставк лошадей подъ офицеровъ и солдатъ. Мало того, что крестьяне должны были давать лошадей въ рабочую пору, но имъ приходилось подвергаться всякимъ злоупотребленіямъ и насиліямъ какъ со стороны солдатъ, такъ и офицеровъ. Лошадей, назначаемыхъ подъ верхъ, впрягали въ тяжелые экипажи, воловъ, чтобы они шли скоре, кололи тесаками или били, и если крестьяне позволяла себ противодйствіе, то и имъ доставалось, какъ воламъ.
Къ военнымъ повинностямъ принадлежали квартирная повинность я служба въ милиціи, падавшія исключительно на крестьянъ и одинаково имъ ненавистныя.
Ремесленники, фабриканты и купцы были стснены не меньше земледльцевъ. Они должны были подчиняться самымъ варварскимъ и тираническимъ законамъ, мшавшимъ всякому развитію производствъ. Для всего были установлены правила, за соблюденіемъ которыхъ администрація строго наблюдала. Нелпости этихъ стснительныхъ постановленій просто невроятны. Напримръ, женщины не имли права плести кружева для собственнаго употребленія. Для тканья матерій были установлены пормы ширины, длины и числа нитокъ въ основ, каждая корпорація или цехъ составляли замкнутую касту, имли собственный статутъ и до того ревниво оберегали свои права, что въ нкоторыя корпораціи могли быть принимаемы только сыновья мастеровъ корпораціи или т, кто женится на ихъ вдовахъ. Были корпораціи, въ которыя не допускались женатые, и мастеръ, вздумавшій жениться, изъ корпораціи исключался. Для каждой карпораціи были установлены предметы ея вднія и предлы ея дятельности. Но такъ какъ для нкоторыхъ производствъ, какъ бы переходящихъ одни въ другія, границы установить было не совсмъ легко, то между цехами возникали споры и препирательства. Знаменитый споръ ветошниковъ съ портными объ отличіи стараго платья отъ новаго начался въ 1550 году и продолжался 226 лтъ, онъ прекратился только потому, что были уничтожены ремесленныя корпораціи. По примру портныхъ заспорили и сапожники, эти спорили, однако, меньше, только 198 лтъ (съ 1578—1776), и, все-таки, не ршили, какіе сапоги слдуетъ считать старыми. Шляпники, перчаточники и мелочные торговцы, повара и рестораторы спорили тоже по цлымъ столтіямъ, путаясь въ противурчивыхъ ршеніяхъ парламента и не зная, сколько перчатокъ или шляпъ можно выставлять въ окнахъ магазиновъ или насколько они имютъ право торговать вареной или жареной говядиной. Съ желаніями и вкусами потребителей не справлялись, и какъ бы эти вкусы ни мнялись, какія бы новыя усовершенствованія ни явились въ производств, публика должна была пользоваться тмъ, что ей предлагали фабриканты и ремесленники на основаніи регламента, отъ котораго никто не смлъ отступать въ самой ничтожной мелочи подъ страхомъ наказанія. И рабочіе были не счастливе публики и хозяевъ. Въ случа прогуловъ и остановокъ въ работ, они не смли переходить отъ одного ремесла къ другому и должны-были голодать. Цны на предметы устанавливались произвольно, потому что провинція отъ провинціи отдлялась внутренней таможней, что же касается заграничной торговли, то понятно, что при подобномъ режим она была совсмъ подавлена запретительными пошлинами. Нкоторыя изъ этихъ запрещеній имли комическій характеръ. Такъ, фабриканты легкихъ матерій, желая отдлаться отъ конкурренціи, которую имъ длали бумажныя набивныя ткани, привозимыя изъ Индіи, подъ предлогомъ, что изъ Индіи можетъ быть завезена во Францію чума, добились запрещенія ввоза индійскихъ тканой подъ страхомъ смертной казни. Это постановленіе, пока еще варварское, стало комическимъ, когда было запрещено англійскимъ лордамъ и богачамъ привозить съ собою халаты изъ индійскихъ тканей, новые или ношеные, все равно. Англичанинъ, отправлявшійся изъ Лондона въ Парижъ, долженъ былъ оставлять свой халатъ въ таможн, въ Каде, и получалъ его обратно при возвращеніи.
Эта нелпая, вмшивавшаяся во все регламентація не давала Франціи дышать свободно и стягивала желзнымъ неподвижнымъ обручемъ всю ея политическую, умственную, промышленную и экономическую жизнь. Страна съ превосходнымъ климатомъ и почвою терпла отъ неурожаевъ и голодовокъ, и народъ трудолюбивый, энергическій и способный не имлъ никакой возможности обнаружить своихъ производительныхъ силъ, костенлъ въ искусственной рутин и законами страны держался въ неподвижности и засто. Т же законы создавали и поддерживали постоянную вражду всхъ противъ всхъ, провинціи противъ провинцій, сословія противъ сословій, корпораціи противъ корпорацій, и Франція походила скоре на сборище враждебныхъ племенъ, чмъ на культурный европейскій народъ, соединившійся въ государство для общихъ мирныхъ гражданскихъ и промышленныхъ цлей.
Во Франціи въ первой половин прошедшаго столтія возникаютъ первыя попытки критической мысли проникнуть въ причины государственнаго неустройства и невыносимаго положенія народа. Если средніе вка создали научную мысль и положили начало гуманизму, то теперь наступила для Европы очередь неустранимыхъ политическихъ и экономическихъ вопросовъ, которыхъ нельзя было ни задержать, ни оставить безъ разршенія.
Въ цляхъ нашего изложенія мы здсь остановимся только на двухъ писателяхъ, создавшихъ каждый свою экономическую и философскую систему. Эти писатели-мыслители Кенэ и Гурнэ.
Кенэ былъ сыномъ землевладльца и страстно любилъ земледліе, понятно, что онъ имлъ возможность коротко познакомиться съ бдственнымъ положеніемъ французскаго земледльца и съ печальнымъ положеніемъ земледлія. По систем Кенэ, только земля есть источникъ производства и только земледльческій трудъ вполн производителенъ. Поэтому онъ отводитъ первое мсто земледлію, рыболовству, лсовидству, горному длу и вообще промышленностямъ, извлекающимъ продукты прямо отъ земли, а остальныя промышленности ставитъ на второе и третье мсто. Если земля есть единственный источникъ производства, то понятно, что она же должна нести на себ и вс налоги. Но чтобы земледльческая и всякая другая промышленность могли вполн развиться, он должны пользоваться наивозможной свободой. Laissez faire, laisser passer,— вотъ формула свободы, которую провозгласилъ Кенэ. Въ развитіи этой формулы Кенэ является истиннымъ творцомъ общественно-экономической морали. Кенэ требуетъ полной свободы промышленности и торговли и такой же полной абсолютной свободы въ отношеніяхъ продавца и покупателя. Онъ требуетъ уничтоженія монополій и запрещеніе, уваженія личной свободы и личности вообще, уваженія къ правосудію и собственности, признанія за каждымъ права длать свободно все, что не наноситъ ущерба общему интересу. Въ наше время подобныя истины, конечно, не могутъ произвести революціи въ умахъ, но въ то время, когда Кенэ явился съ своей системой, он были откровеніемъ, которое одинаково приняли какъ землевладльцы-аристократы, очень ‘хорошо понимавшіе, что польза крестьянъ есть, вмст съ тмъ, и ихъ собственная польза, такъ и энциклопедисты, имвшіе уже совсмъ иныя стремленія и цди. Идеи Кенэ нашли сторонниковъ и вн Франціи, между лучшими министрами и государями того времени. Во Франціи же, конечно, имъ особенно благопріятствовали обстоятельства. Кенэ былъ любимымъ врачемъ Людовика IV и пользовался вниманіемъ Помпадуръ. Это помогло ему склонить короля въ пользу своей системы я добиться многихъ распоряженій, благопріятныхъ для свободы. Конечно, это было тмъ легче, что система Кенэ была глубоко монархической и не требовала никакихъ преобразованій, могшихъ нарушить чьи бы то ни было права. Иначе думали энциклопедисты, хотвшіе воспользоваться Кенэ для своихъ цлей. Они убдили его дать для Энциклопедіи дв статьи: ‘Grains’ и ‘Fermiers’, особенно обратившія на себя вниманіе не только новизной идей и воззрній, но и превосходнымъ, простымъ, яснымъ изложеніемъ. Друзьямъ и послдователямъ энциклопедистовъ не было особеннаго труда длать изъ этихъ статей выводы, о которыхъ никогда не думалъ Кенэ, но которые, въ то же время, были неизбжны для всякаго послдовательнаго ума и въ особенности въ связи съ системою Гурнэ.
Гурнэ былъ купцомъ и стоялъ во глав одного богатаго торговаго дожа въ Кадикс. Онъ отличался не только обширными практическими свдніями, но и основательными теоретическими знаніями. Какъ знающій человкъ, онъ былъ приглашенъ въ министерство и занималъ должность интенданта всхъ торговыхъ ддъ Франціи. Гурнэ шелъ гораздо дальше Кенэ. Онъ доказывалъ, что не одна земля и земледльческій трудъ составляютъ богатство государства, но что всякая дятельность, направленная на производство и пріобртеніе, составляетъ источникъ государственнаго богатства народовъ. Гурнэ требовалъ полной свободы для всхъ родовъ производительной дятельности и доказывалъ, что каждый человкъ знаетъ лучше свой собственный интересъ, чмъ всякій посторонній и, слдовательно, равнодушный къ чужому интересу. Если изъ отдльныхъ частныхъ интересовъ создается общій интересъ, то лучшее, что можно сдлать,— предоставить каждому Поступать, какъ онъ хочетъ. Полная свобода купли и продажи есть единственное средство обезпечить продавцу выгодную цну, способную поощрить производство, а покупщику — лучшій товаръ за дешевйшую плату. Конечно, изъ этого не слдуетъ, чтобы между купцами не нашлись плуты и между покупателями простаки, но желать, чтобы государство взяло на себя обязанности не допускать обмана, это то же, что требовать отъ него, чтобы дтей, которыя могутъ упасть, оно снабдило волосяными подушечками. Единственная цль, которой можетъ задаться правительство,— обезпечить полную свободу всмъ видамъ торговли, облегчить трудъ и дать ему возможность наибольшей конкурренціи въ коммерціи, изъ чего само собою возникнетъ улучшеніе производствъ и установятся цны, наиболе выгодныя для потребителей. Въ то же время, чтобы потребитель имлъ передъ собою наибольшую массу конкуррентовъ, необходимо продавцу открыть вс средства для продажи, этимъ будетъ обезпечено труду его полное вознагражденіе, ибо только въ подобномъ вознагражденіи и заключается цль всякаго производства. Провозглашая, какъ Кенэ, формулу ‘laissez faire, laissez passer’, Гурнэ не ограничивался отмной натуральныхъ повинностей, внутреннихъ таможенъ и предоставленіемъ торговл полной свободы, онъ хотлъ уничтоженія всякихъ привилегій, цеховъ, корпорацій, монополій, однимъ словомъ, всхъ преградъ, стснявшихъ торговлю и промышленность.
Система Гурнэ была настолько заманчива, что не могла не привлечь къ себ общественныхъ симпатій и, пока дло ограничивалось теоретическими идеями, она находила себ во всхъ, слояхъ сторонниковъ. Но скоро обнаружилось, что система эта ведетъ при практическомъ ея примненіи къ результатамъ, далеко не такимъ простымъ, какъ это могло казаться. Кенэ, требовавшій свободы, не хотлъ отмнять ничего, и потому система его была удобна для всякой монархіи, но Гурнэ видлъ истинную свободу промышленности и торговли не только вд’ уничтоженіи стсненій, но и въ уничтоженіи многихъ правъ и привилегій. А. этого нельзя было достигнуть министерскими распоряженіями или королевскими эдиктами. Государство того времени все состояло изъ правъ, привилегій и монополій и, давая что-нибудь купцу, фабриканту, ремесленнику, мастеровому или крестьянину, нельзя было не задть или не отмнить право какого-нибудь другаго класса. А отмнять права значило ниспровергать существующій порядокъ, на что между правительственными лицами, конечно, не могло найтись охотниковъ.
Системы Кенэ и Гурнэ страдали односторонностью. Кенэ желалъ исключительно покровительства земледлію, а Гурнэ — торговл. Правительственное разршеніе задачи для того времени требовало соединенія этихъ двухъ системъ, чего и удалось достигнуть во Франціи Тюрго, а въ Англіи Адаму Смиту. Но подобное соединеніе могло быть чисто-теоретическимъ, старый порядокъ былъ настолько крпокъ, что едва народившейся политической экономіи было не подъ силу его ниспровергнуть. Сама наука эта возбуждала еще горячіе споры. Что стараго было невозможно больше поддерживать, это понимало даже само французское правительство, но и новаго оказывалось тоже невозможнымъ ввести. Попытки перемнъ кончались обыкновенно тмъ, что едва уничтоженное опять возстановлялось. Чтобы новый порядокъ экономическихъ идей могъ осуществиться, требовались такія условія, какихъ во Франціи того времени не было. Правительство ея было слишкомъ слабо для того, чтобы съ энергіей Петра Великаго уничтожить вс нагроможденныя вками препятствія, съ другой стороны, т, кто больше всего могъ желать уничтоженія исключительныхъ правъ, привилегій и монополій, тоже еще не имли достаточной силы, чтобы поддержать правительство, которое, правда, и не желало подобной поддержки. Слабое правительство кончило тмъ, что выдало человка, котораго оно само призвало для реформъ, и реакція снова подняла голову, торжествуя побду стараго надъ новымъ.
Людовику XVI едва минуло двадцать лтъ, когда онъ вступилъ на престолъ. Это былъ добрый, простой, великодушный, благочестивый и честный человкъ, но, къ несчастію Франціи и самого себя, очень слабаго характера. Держась вдали отъ двора, онъ спасся отъ порчи и разврата, но за то онъ не пріобрлъ ни малйшаго знанія людей. Нисколько не подготовленный къ царствованію, онъ былъ сразу охваченъ новымъ умственнымъ движеніемъ, грозившимъ превратиться во всеобщую революцію умовъ, которой онъ при своемъ незнаніи людей и вещей не могъ ни предупредить, ни овладть, ни управлять. Человкъ слабый, не привыкшій къ умственнымъ усиліямъ, онъ нуждался въ руководительств и совтахъ и уже понятно ближайшимъ и самымъ вліятельнымъ совтникомъ могла явиться девятнадцатилтняя королева, красивая, живая, обольстительная, вліяніе которой было тмъ боле несомннно, что она давно уже къ нему стремилась и давно уже его достигла.
Рано освободившись отъ надзора Маріи-Терезіи и не воспользовавшись вполн ея уроками и вліяніемъ, Марія-Антуанета очутилась внезапно среди двора наиболе развращеннаго, какой, только когда-либо бывалъ. Нужно было имть сердце такое же чистое, какъ у Людовика XVI, чтобы не заразиться въ этой атмосфер. И королева не осталась свободной отъ легкомыслія женщинъ того времени, ихъ склонности къ роскоши и удовольствіямъ, хотя и не упала до легкоски ихъ поведенія. Оставшись честной женой и хорошей матерью, она по своему легкомыслію была очень способна компрометировать достоинство королевы. Когда Людовикъ XVI вступилъ на престолъ, Марія-Антуанета была въ полномъ разцвт молодости и красоты и ея неустановившіяся, бродящія силы просили дла. И молодая королева отдалась вся радостямъ жизни, ей хотлось быть любимой, возбуждать удивленіе и поклоненіе, а упоеніе новой для нея властью, конечно, возбуждало въ ней желаніе ею пользоваться. Но МаріяАнтуанета не думала играть политической роли, она была просто молодой женщиной, желавшей властвовать и первенствовать и очень ревниво оберегавшей то, что она понимала подъ именемъ власти. Для нея королевствомъ былъ небольшой придворный кружокъ съ его мелочами, интригами, мелкой борьбой ничтожныхъ интересовъ и личныхъ страстей, въ которыхъ она принимала участіе, хотя интересы эти не имли никакого отношенія ни къ ней лично, ни къ ней, какъ къ королев. Придворные умли ловко пользоваться ея самолюбіемъ и вовлекать ее въ интриги и борьбу интересовъ, которыя ея не касались. Льстецы и интриганы играли мелочными чувствами королевы, увряя ее, что въ томъ или другомъ случа страдаетъ ея королевское достоинство. Тогда она становилась не умодимой, продолжала борьбу до торжества полной побды, и побжденныхъ враговъ или миловала, или наказывала, хотя ни борьба, ни торжество не приносили ей ровно ничего/Вотъ случай, превосходно обрисовывающій Марію-Антуанету съ ея истинно-женской мелочностью. Ей нужна было, чтобы король, не любившій графа Шуазеля, снова приблизилъ его къ себ и чтобы видимымъ выраженіемъ королевскаго вниманія служило присутствованіе Шуазеля на коронаціи въ Реймс. Но чтобы всмъ было ясно, что бывшій министръ обязанъ этимъ приближеніемъ только заступничеству королевы, нужно было, по ея соображеніямъ, устроить это дло такъ, чтобы еще до коронаціи Шуазель былъ принятъ ею оффиціально и почти публично. Какъ Маріи-Антуанет удалось это устроить, она разсказываетъ сама въ письм къ Розенбергу. ‘Вроятно, вы слышали,— пишетъ она Розенбергу,— объ аудіенціи, которую я дала въ Реймс графу Шуазелю. Конечно, для васъ ясно, что это не могло сдлаться безъ согласія короля, -по едва ли вы угадаете, сколько мн было нужно употребить ловкости, чтобы не имть вида, что я прошу позволенія. А сказала ему, что желаю видть Шуазеля и меня затрудняетъ только выборъ дня. Все это я сдлала такъ, что самъ назначилъ боле удобное для этого время. Мн кажется, что въ этомъ дл я воспользовалась достаточно правомъ женщины’. Конечно, въ этихъ словахъ есть маленькое хвастовство и мелкое желаніе рисоваться вліяніемъ надъ королемъ, который, какъ бы ни называла его Марія-Антуанета, вроятно, былъ вовсе не такъ простъ, если потребовалось много ловкости. Но характерная черта тутъ въ выраженіи ‘право женщины’ и въ тхъ ничтожныхъ чувствахъ, которыя заставляютъ ее добиваться непреодолимаго вліянія надъ королемъ, для удовлетворенія ея капризамъ и прихотямъ, симпатіямъ и антипатіямъ, часто личнымъ и всегда мелкимъ. Сегодня она покровительствуетъ Шуазелю, завтра другому, посл завтра вздумаетъ преслдовать третьяго и всегда во имя ‘правъ женщины’ она будетъ непреклонно достигать своего потому, что среди развратнаго двора, которымъ она окружена, въ ней постоянно поощрялись только мелкія мысли, суетныя чувства и ничтожныя страсти. Теперь, пока, въ начал царствованія, ея вліяніе какъ бы перемежающееся. Къ серьезнымъ дламъ у нея нтъ расположенія, нтъ у нея ни ума, ни характера ея матери, и ее увлекаютъ только удовольствія. Она даетъ тонъ модамъ, вводитъ при двор англійскіе свтскіе обычаи, вмст съ графомъ Артуа развиваетъ вкусъ къ лошадямъ, къ скачкамъ и къ пари. Что же касается Франціи и ея народа, то о нихъ молодая и красивая королева вовсе не думаетъ, а придворные, разсчитывающіе управлять страною чрезъ королеву, меньше всего заботятся объ ея популярности. Можно скоре думать, что они стараются отвернуть отъ нея Францію.
Дворъ и не думалъ измняться посл Людовика XV: т же лица, тже нравы, то же поведеніе. Разница явилась лишь въ томъ, что у короля не было любовницъ, и то, чего прежде достигали черезъ нихъ, теперь старались достигнуть черезъ королеву. А затмъ все шло по старому, да и не могло при царившемъ режим идти иначе, измнить этотъ режимъ могъ бы еще какой-нибудь нравственный титанъ, а не такой слабый человкъ, какъ Людовикъ XVI..
Дворянство въ большей своей части было почти совершенно разорено. Давно оно лишилось всякаго значенія и, падая все ниже, очутилось, наконецъ, въ полнйшей и самой унизительной зависимости. Уже при Людовик XIV дворянство пріучилось всего ожидать только отъ короля, при Людовик же XV этого оказалось недостаточнымъ и самые знатные дворяне, льстя и заискивая, унижались до послдней степени передъ дюшессой Шатору, маркизой Помпадуръ и мадамъ дю-Бари. Вс эти низости продлывались, чтобы добиться денежной подачки, ради безумныхъ и нескончаемыхъ расходовъ. Знатное дворянство, гордое своимъ ‘благородствомъ’, не стыдилось обращаться въ помощи и поддержк генеральныхъ и мстныхъ откупщиковъ казенныхъ доходовъ, вмст съ ними отдаваясь организованному хищничеству. Вспоминая счастливое время Лау, вс снова готовы были обратиться къ ажіотажу, но уже кредита не было и приходилось довольствоваться крохами: пенсіонами, подачками да небольшими долями въ доходахъ. Торговали всмъ, благодаря примру, поданному Людовикомъ XV, спекулировавшимъ хлбомъ и обиравшимъ свой народъ.
При двор, однако, думали, что такой порядокъ можетъ продолжаться еще долго, что народъ, несмотря на свое недовольство, на повсюдный грабежъ и насиліе, владетъ неистощимыми силами. Конечно, знающіе люди изъ придворныхъ не отрицали, что для виду и чтобы успокоить общественное мнніе, нужно сдлать нкоторыя попытки реформъ, но не такимъ, однако, которыми бы нарушались старыя привычки двора или нарушались чьи-либо привилегіи.
Духовенство было развращено не мене дворянства и двора и чувствовало, что его власть и значеніе ослабваютъ. Въ низшихъ слояхъ духовенства, особенно сельскаго, уже возникало глухое недовольство, духовные ордена разстраивались, какъ бы растворяясь сами собою. Высшія духовныя лица, достаточно проницательныя, чтобы видть и понимать опасность, думали, что спасеніе заключается въ укрпленіи дисциплины и въ возвращеніи къ старымъ идеямъ нетерпимости и строгимъ мрамъ прошлаго вка. Придворное, какъ и все остальное высшее духовенство совершенно отвернулось отъ идей свободы и прогресса и это же направленіе они старались сдлать господствующимъ около короля и королевы.
Совершенно того же желали придворные и высшее дворянство. Никто изъ нихъ не хотлъ разстаться съ порядками ‘добраго стараго времени’, его правами и привилегіями. Но мра терпнія всего непривилегированнаго и безправнаго приближалась къ концу, въ народ начинался глухой ропотъ, новыя идеи — пока исключительно экономическаго порядка — становились все популярне, находя въ трудящихся классахъ благопріятную для себя почву. Время вообще было трудное. Къ тому же, и государственные финансы оказывались въ полномъ разстройств, доходы не соотвтствовали расходамъ, а платежные источники изсякали. Людовикъ XVI въ первые же дни своего царствованія понялъ, что положеніе страны, прежде всего, требуетъ улучшенія финансовъ и возстановленія кредита. Поэтому онъ сейчасъ же занялся выборомъ новаго министра финансовъ. Людовикъ хорошо зналъ всю непопулярность аббата Террэ, ‘имвшаго,— какъ выражается старикъ Шлоссеръ,— каменное сердце и лицо, которое, подобно лбу лорда Норта, Талейрана и другихъ дипломатическихъ виртуозовъ, никогда не краснло’. Народъ нетерпливо ждалъ этой перемны и жадно читалъ эпиграммы и памфлеты насчетъ Мопу и Террэ, распространенные повсюду. Смна канцлера и министра финансовъ была неизбжна. ‘Весь Парижъ,— писалъ аббатъ Бобо въ ‘секретной хроник’,— ждетъ ко дню Людовика святаго (именины короля) новинки. Публика вбила себ въ голову, что молодой король подаритъ ей къ этому дню генеральнаго контролера и канцлера’. И король, дйствительно, сдлалъ этотъ подарокъ. Онъ посовтовался съ канцлеромъ, котораго задумалъ смнить, и съ Морена, съ которымъ обыкновенно совтовался во всемъ, хотя Морена не имлъ никакого министерства, и оба они высказались въ пользу бывшаго губернатора Лиможа — Тюрго. Марія-Антуанета, къ которой король тоже обратился за мнніемъ, свыслушавь все, не позволила себ ни одного замчанія,— молчаніе, обозначавшее одобреніе, потому что Тюрго былъ для нея лицомъ неизвстнымъ и безразличнымъ’,— и выборъ Тюрго былъ ршенъ.
Среди легкомысленныхъ придворныхъ, мотовъ, льстецовъ, хвастуновъ и расхитителей государственной и народной собственности, управлявшихъ тогда Франціей, чистый образъ Тюрго является отраднымъ исключеніемъ. Этотъ по истин благородный человкъ, одушевленный искренней любовью къ народу и надеждой на возрожденіе Франціи, ‘принадлежитъ,— какъ выражается Шлоссеръ,— къ отраднйшимъ въ исторіи явленіямъ, которыя примиряютъ насъ съ человчествомъ и вознаграждаютъ за горькій опытъ, показывающій, что наука вообще также опасна для тихой добродтели, какъ и богатство’. Тюрго былъ главою и основателемъ школы экономистовъ и десятью годами ране появленія Опыта о богатств народовъ Адама Смита проводилъ уже на практик идеи, сходныя съ ученіемъ великаго англійскаго мыслителя. Какъ экономистъ, Тюрго иметъ, въ настоящее время, чисто историческій интересъ и вдаваться въ подробности его идей нтъ особенной нужды. Но совсмъ иной интересъ представляетъ его практическая государственная дятельность въ званіи интенданта (по теперешнему губернатора) Лиможа и потомъ генеральнаго контролера (министра) финансовъ. Въ этомъ отношеніи онъ представляетъ много общаго со Сперанскимъ, тоже мечтавшимъ обновить Россію административными мропріятіями. И тотъ, и другой жестоко обманулись въ своихъ надеждахъ. Ошибка того и другаго заключалась именно въ томъ, что они разсчитывали на людскую добродтель, судили о людяхъ по себ к думали, что родъ человческій можно измнить въ два-три года только измненіемъ нкоторыхъ законовъ. Это кабинетное незнаніе людей и пружинъ, ими управляющихъ, это излишняя вра въ моральный принципъ, когда остаются нетронутыми вс основныя старыя формы жизни. Назвать Тюрго государственнымъ неудачникомъ было бы Жестоко, но надъ нимъ точно тяготлъ какой-то рокъ и ни одного своего дда онъ не довелъ до конца. На десять лтъ опередившій Адама Смита въ поэтической экономіи, онъ не далъ этой наук своего имени, а практика его государственныхъ преобразованій исчезла безслдно, какъ бы сметенная людьми, явившимися посл него и имвшими успхъ только потоку что торжество въ длахъ общегосударственныхъ преобразованій достается въ удлъ лишь тмъ, кто уметъ быть послдовательнымъ.
Аннъ-Роберъ-Жакъ Тюрго, маркизъ де-Лонъ, извстный просто подъ именемъ Тюрго, родился въ 1727 г. и принадлежалъ къ древнему дворянскому роду: Людовикъ XV, считавшій принадлежностью своего королевскаго достоинства знаніе французской геральдики, отзывался о семейств Тюрго, какъ о ‘хорошей дворянской фамиліи’.
Тюрго росъ робкимъ, застнчивымъ ребенкомъ, что очень не нравилось его матери, и она считала его ‘почти идіотомъ’. Аббатъ Моредье разсказываетъ, что маленькій Тюрго обыкновенно убгалъ отъ гостей, прізжавшихъ къ его матери, и иногда прятался или подъ диванъ, или за ширмы, откуда его и приходилось вытаскивать. Эта застнчивость и ршила судьбу ребенка,— родители дали ему духовное образованіе.
Свое учебное время Тюрго длилъ между Теологіей и чтеніемъ книгъ о финансахъ, торговыхъ и философскихъ. Соединеніе философіи съ религіей имло большое вліяніе на характеръ юноши и укрпило его въ убжденіяхъ, которымъ онъ не измнялъ никогда. Всю свою жизнь, несмотря ни на какія вліянія, Тюрго питалъ глубокое уваженіе къ христіанской религіи и, въ то же время, былъ убжденнымъ защитникомъ свободы совсти и свободы остальныхъ вроученій.
Онъ началъ писать еще въ семинаріи и однимъ изъ первыхъ его сочиненій было О бумажныхъ деньгахъ, въ которомъ онъ строго-научно и съ математической точностью устанавливаетъ законы кредита и монетнаго обращенія. Тюрго доказывалъ, что бумажныя деньги служатъ лишь подспорьемъ для монеты, но не могутъ ее замнить. Онъ говоритъ, что монета служитъ посредницей при обмн продуктовъ только потому, что иметъ собственную цнность, съ которой могутъ быть сравниваемы другія цнности. Бумажныя же деньги только потому замщаютъ золото и серебро, что могутъ быть на него обмнены. Это писалъ двадцатилтній ученикъ семинаріи въ то время, когда Лау своей теоріей спуталъ вс понятія о кредит и звонкой монет, когда даже такой сильный мыслитель, какъ Монтескь, говоритъ, что монета есть ‘знакъ, представляющій цнность всхъ товаровъ’. Такимъ образомъ, за тридцать лтъ до Адама Смита Тюрго объяснилъ истинное значеніе звонкой монеты, какъ орудія, къ которому прибгаютъ для облегченія обмна.
Перейдя въ Сорбонну, Тюрго не прекращалъ своихъ ученыхъ и литературныхъ занятій и въ сочиненіи О непрерывномъ прогресс человческаго ума, говоря о колоніяхъ, высказываетъ такую мысль: ‘Колоніи,— это плоды, которые держатся на дерев до своей полной зрлости, начиная удовлетворяться сами собою, он становятся тмъ, чмъ сталъ Карагенъ и что, наконецъ, сдлаетъ Америка’. Тюрго писалъ это за 25 лтъ до американской войны за независимость. Мы приводимъ эти факты, чтобы показать, какой силой ума отличался Тюрго въ томъ возраст, когда другіе только зубрятъ учебники.
Въ 1751 г. Тюрго кончилъ курсъ въ Сорбонн, по не съ тмъ, чтобы поступить въ духовное званіе, онъ мечталъ объ административной карьер, о возможности оказать своей родин услуги боле существенныя, чмъ въ званіи прелата, котораго, при связяхъ его семьи, онъ, конечно, достигъ бы. И родители достали ему въ магистратур мсто, открывавшее дорогу въ докладчики парламента и затмъ въ губернаторы.
Время, свободное отъ службы, Тюрго, какъ въ семинаріи и въ Сорбонн, посвятилъ самообразованію. Онъ изучалъ химію, естественную исторію, занимался высшей математикой и астрономіей, изучалъ основательно новйшіе языки, переводилъ Макферсона, Юма, Попа, Шекспира, осіа Тикера, Клопштока, Гесснеро, хотлъ даже заняться анатоміей, но для его слишкомъ впечатлительной натуры были невыносимы хирургическія операціи.
Тюрго былъ принятъ у Жофренъ, въ салон которой собиралось избранное парижское общество. У нея онъ встртилъ своего стараго товарища Морелье, сблизился съ Даламберомъ и имлъ случай познакомиться съ Кондорсе, маркизомъ Шателю, Гельвеціусомъ, Гольбахомъ, Гальяни, Мераномъ, Мармоптелемъ, Томасомъ, Дидро, Рейналемъ, Гриммомъ. Многіе изъ этого избраннаго общества были не но душ мягкому и впечатлительному Тюрго.
Сношенія съ философами и въ особенности съ Даламберомъ и Дидро доставили Тюрго возможность работать въ Энциклопедіи. Тюрго написалъ пять статей разнаго содержанія, мы упомянемъ только объ одной, потому что она экономическая: Ярмарки и рынки (Foires et Marchs). Статья эта для того времени была блистательной. Тюрго возстаетъ противъ ярмарокъ, которымъ оказывается всякое вниманіе и даются привилегіи, тогда какъ обыкновенная торговля подавлена всяческими платежами и налогами.
Въ то время, когда Тюрго работалъ въ, онъ сблизился съ Кенэ и Гурнэ, имвшими на его экономическое развитіе сильное вліяніе. Особенно полезной была для Тюрго поздка съ Гурнэ. Въ 1755 и 56 годахъ Гурнэ инспектировалъ большую часть департаментовъ Франціи и наглядно, на практик, показалъ Тюрго, какія громадныя услуги оказываютъ обществу торговля и промышленность и насколько эта услуга была бы еще больше, если бы принципъ свободы помогалъ ихъ развитію. Гурнэ, превосходно знавшій условія и положеніе французской торговли и промышленности, убдилъ Тюрго окончательно въ истинности тхъ принциповъ, которые онъ выработалъ продолжительнымъ опытомъ. Тюрго получилъ возможность познакомиться на дл съ подробностями выгодъ, представляемыхъ свободой, и съ невыгодами ограниченій и запрещеній.
Года черезъ два посл этой поздки Тюрго объхалъ западную Францію и Швейцарію и въ Женев постилъ Вольтера. ‘Я еще совсмъ полонъ Тюрго,— писалъ Вольтеръ Даламберу посл этого посщенія,— я не зналъ, что статья Existence написана имъ, но онъ лучше своей статьи. Я не встрчалъ человка боле любезнаго и знающаго, и, что довольно рдко между нашими метафизиками, у него очень тонкій и врный вкусъ. Если въ вашей сект достаточно мудрецовъ этой породы, то я боюсь за l’inf…, оно погибнетъ въ хорошей компаніи’. Вольтеръ не измнялъ своей дружбы къ Тюрго. Онъ поддерживалъ его въ его административной борьб, ободрялъ въ реформахъ во время его управленія Лиможемъ и во время его министерства, когда на него обрушился парламентъ, а король и дворъ ему измнили.
Въ 1761 г. Тюрго, составившій себ извстность не только сочиненіями, но и какъ способный чиновникъ (мы не безъ намренія называемъ Тюрго чиновникомъ, потому что въ его служебной исполнительности была эта черта), былъ назначенъ губернаторомъ Лиможа.
Власть губернатора провинціи была довольно ограничена. Обязанности его, какъ представителя власти, заключались въ исполненіи повелній, передаваемыхъ министромъ, правда, губернатору предоставлялось право принимать временныя мры въ нкоторыхъ финансовыхъ и коммерческихъ длахъ, но мры эти могли быть обжалуемы королевскому совту. Но если власть губернатора, какъ представителя власти, не отличалась широкими полномочіями, за то, какъ органъ исполнительной власти, она была почти неограничена. Дйствуя на основаніи личныхъ соображеній, онъ имлъ громадное вліяніе на всю судьбу управляемой провинціи, тмъ боле, что министерскія распоряженія основывались на его отчетахъ и на справкахъ и свдніяхъ, которыя онъ посылалъ. Еще больше была его власть секретная, и губернаторъ, повидимому, строго ограниченный закономъ, былъ въ дйствительности полновластнымъ распорядителемъ своей провинціи.
Лиможское интендантство заключало дв провинціи: Лимузенъ и Ангумуа. Это была страна бдная, безъ культуры и торговли, перерзанная горами. Произведенія земли едва прокармливали населеніе и не покрывали платежей, которыми была обременена земля. Недоимки, составлявшія боле милліона и постоянно увеличивавшіяся, не позволяли взыскивать годичные платежи мене какъ въ три года, дурное же состояніе дорогъ мшало всякимъ сношеніямъ и всякой торговл. Натуральныя повинности — военная и дорожная — совсмъ подавляли населеніе, отнимая силы отъ земли, деревенское населеніе жило впроголодь, питаясь грубымъ ржанымъ хлбомъ и лепешками изъ гречиха. Спрсобы обработки земли были самые допотопные, а рутина мшала всякимъ улучшеніямъ. Глупйшіе предразсудки и дтское суевріе составляли всю мораль народа. Массы нищихъ и бродягъ наполняли города и деревни, и вся жизнь этихъ несчастныхъ обиженныхъ провинцій представляла картину крайняго невжества и варварства. Къ постоянному злу присоединялось еще и временное: страну посщали неурожаи и голодовки. При Тюрго особенный вредъ полгімъ приносила хлбная бабочка, истребившая почти всю рожь.
Тюрго вступилъ въ управленіе Лиможемъ тридцати четырехъ лтъ, значитъ, въ пору полнаго развитія энергіи и умственныхъ и физическихъ силъ, которыя отдалъ вс этой несчастной провинція. Тюрго не скрывалъ отъ себя всей трудности задачи, разршить которую онъ задумалъ, и приступилъ къ длу съ строго-обдуманнымъ планомъ реформъ. Онъ хотлъ уравнять подушную подать, уничтожить натуральную дорожную повинность, проложить новыя дороги и исправить старыя, организовать помощь бднымъ, руководствуясь принципомъ, что ‘облегченіе людскихъ страданій есть долгъ всхъ’, уничтожить реквизиціи и перевозку военныхъ экипажей, измнить организацію милиціи и содйствовать развитію торговыхъ сношеній съ сосдними провинціями. Мы не станемъ вдаваться въ мелкія подробности тхъ средствъ, къ которымъ прибгалъ Тюрго, и остановимся лишь на тхъ частностяхъ, которыя или могутъ служить общей характеристикой положенія народа, или являются небывалымъ еще приложеніемъ къ жизни новыхъ идей и указаній едва возникшей политической экономіи. Въ послднемъ случа Тюрго является выдающимся новаторомъ и необыкновенно свтлой личностью среди бездушной клики остальныхъ губернаторовъ, думавшихъ, что они занимаютъ мсто интендантовъ, чтобы угождать министерству и двору, а не для того, чтобы служить интересамъ народа. Впрочемъ, въ то время преобладанія династическихъ интересовъ, когда Франціей считался дворъ, а народъ изображалъ крпостную рабочую силу, отъ обыкновенныхъ губернаторовъ, отъ которыхъ требовалось только умнье собирать налоги, подати и недоимки и изображать собою внушительное представительство власти, было бы, конечно, и несправедливо требовать чего-нибудь большаго, а тмъ боле познаній. Это было время слишкомъ беззаботное, чтобы людямъ знающимъ поручать административныя должности. Для управленія требовались не познанія, а ловкость, и если Тюрго усидлъ такъ долго на мст губернатора, то, конечно, только потому, что мужцкіе интересы, которые онъ отстаивалъ, не задвали интересовъ двора и министерства, а скоре общали въ будущемъ приращеніе доходовъ королевской кассы. Ни для чего другаго народъ и не былъ нуженъ веселому двору Людовика. XV.
Тюрго началъ съ приведенія въ порядокъ подушной подати (taille). До сихъ поръ не было никакихъ точныхъ основаній для ея раскладки. Въ одномъ мст ограничивались собственнымъ показаніемъ плательщиковъ ихъ доходовъ, въ другомъ длалась чиновниками оцнка, но спшная, кое-какъ, безъ проврки. Въ нкоторыхъ приходахъ подушная подать составляла одно су съ ливра дохода, въ другихъ пять су съ ливра (отъ 4 до 22%). Въ послдніе же двадцать три года не было сдлано никакой проврки цнности и доходности земель, хотя въ земельной собственности произошли большія перемны. Надо было покончить съ этимъ хаосомъ, а покончить можно было только новой переоцнкой земель. Кондорсе говоритъ, что оцночныя работы Тюрго ‘были первымъ примромъ кадастра, основаннаго на точнымъ принципахъ, произведеннаго по точному методу и отвчающаго справедливости’. Въ словахъ Кондорсе есть преувеличеніе, но несомннно, что Тюрго очень облегчилъ плательщиковъ боле равномрнымъ распредленіемъ налога и упрощеніемъ способовъ взиманія. Онъ хотлъ сдлать и еще больше: по возможности уменьшить эту ненавистную для народа подать и просилъ министерство сложить съ плательщиковъ 390,000 ливровъ, но министерство нашло возможнымъ уменьшить ее на 180,000. Черезъ два года Тюрго опять представилъ къ уменьшенію подати на 300,000, еще черезъ два года онъ просилъ сбавки 280,000 и, при этомъ, писалъ министерству: ‘Я постоянно повторяю мои просьбы, потому что меня не слушаютъ. Лиможъ обременили большими податями, чмъ сосднія провинціи. Король получаетъ съ земель больше, чмъ ихъ собственники,— больше половины, а иногда и дв трети чистаго дохода’. Вида, что ничто не помогаетъ и отъ правительства нельзя добиться не только справедливости, но вложить въ него хотя самое малйшее желаніе помочь народу, Тюрго составилъ мемуаръ, въ которомъ изложилъ вполн научно причины бдственнаго положенія Лиможа и поражающаго неравенства Ллога, если не обращается вниманіе на способы хозяйства и на отдачу земли въ аренду. Конечно, и научное Изложеніе не помогло.
Экономисты много ране Тюрго протестовали противъ натуральной дорожной повинности. Уничтоженія ея требовали Мирабо, Кондорсе, а одинъ изъ интендантовъ Кана предлагалъ населенію на выборъ — производить постройку и поправку дорогъ или натурой, или платить деньгами. Тюрго не предлагалъ никакого выбора, а замнилъ вполн натуральную повинность денежной. Правительство одобрило представленіе Тюрго и большинство крестьянъ согласилось принять реформу. До были и несогласные, побаивавшіеся, что губернаторъ, чего добраго, думаетъ ‘содрать съ вода дв шкуры’ (‘tirer plusieurs moutures d’un sac’). Кондорсе по этому случаю писалъ Тюрго: ‘Странно, что въ большинств случаевъ совсмъ не нужно мужество, чтобы длать зло, и люди совершенно спокойно позволяютъ его себ причинять, но когда имъ хотятъ длать добро, они возмущаются и находятъ, что это ненужное нововведеніе’. Кондорсе былъ не правъ. Французскій крестьянинъ настолько не привыкъ, чтобы правительство о немъ заботилось, а губернаторы что-нибудь для него бы длали, что былъ совершенно правъ, не довряя Тюрго и подозрвая въ его реформ скрытую западню. Немалаго труда стоило Тюрго убдить несогласныхъ, которыхъ въ большинств случаевъ подбивали деревенскіе адвокаты, но, въ конц-концовъ, онъ восторжествовалъ и натуральная повинность была переведена въ денежную.
Въ превращеніи натуральныхъ повинностей въ денежныя Тюрго видлъ возстановленіе драгоцннйшаго права человка — свободы: ‘денежная повинность,— писалъ Тюрго,— ложится на каждаго подданнаго короля въ пропорціи его состоянія, но расходъ натурой поражаетъ только нкоторыхъ и оскорбляетъ свободу, эту самую драгоцнную собственность’. И вотъ вмст съ отмною натуральной дорожной повинности послдовала отмна повинности подводной и квартирной. Взамнъ квартирной, онъ выстроилъ казармы. Конечно, все это сдлалось на счетъ крестьянъ, но, вдь, и реформы Тюрго заключались не въ уничтоженіи платежей, а только въ ихъ урегулированіи и облегченіи.
Тотъ же принципъ свободы Тюрго примнилъ къ общественной благотворительности во время голода 1770 и 1771 годовъ. Тюрго издалъ запрещеніе: всмъ лицамъ безъ изъятія, какое бы положеніе они ни занимали, вносить смуту или длать какія-либо помхи хлбной торговл, противодйствовать какой бы то ни было продаж хлба’. Тюрго былъ убжденъ, что свобода торговли есть единственное предупредительное средство противъ нужды въ хлб, и представляетъ единственную возможность сохранить повсюду уравновшенную цну, на колебанія которой не имли бы вліянія время года и неравномрные урожаи. Вмст съ постановленіемъ о свободной торговл Тюрго организовалъ и общественную помощь, устроивъ мастерскія и бюро благотворительности. На мастерскія Тюрго смотрлъ, какъ на послднее средство. Онъ рекомендовалъ богатымъ землевладльцамъ приглашать нуждающихся крестьянъ для работъ по улучшенію имній или даже просто для работъ по украшенію, и только въ тхъ случаяхъ, когда подобныхъ работъ не находилось, рекомендовалъ давать общественныя работы, на которыя можно бы употребить много рукъ, напримръ, приведеніе въ порядокъ площадей или публичныхъ мстъ, поправку дорогъ, облегчающихъ торговыя сношенія. За работу слдовало платить натурой, а не деньгами.
Среди этихъ многостороннихъ занятій у Тюрго оставалось еще время для его любимыхъ работъ. По прибытіи въ Лиможъ, онъ въ особенности заинтересовался мстнымъ обществомъ сельскаго, хозяйства. Онъ предсдательствовалъ на его засданіяхъ и годичныя преміи за лучшія сочиненія увеличилъ личнымъ взносомъ. Тюрго не былъ только номинальнымъ предсдателемъ, а старался сдлать общество дйствительнымъ орудіемъ прогресса. Напримръ, на 1767 г. былъ объявленъ конкурсъ о наиболе выгодномъ способ гонки и очистки водки, какъ въ отношеніи ея количества и качества, такъ и расходовъ производства. Другую тему предложилъ самъ Тюрго: о вліяніи косвенныхъ налоговъ на доходъ собственниковъ земель. На 1768 г. общество предложило на разршеніе слдующій вопросъ: исторія хлбной бабочки и средства для предохраненія отъ нея зерна, Тюрго же отъ себя — о способ точнаго опредленія доходовъ съ земли при различныхъ родахъ культуры. Вс сочиненія, поступившія на конкурсъ, разсматривались Тюрго съ такой критической полнотой и обстоятельностью, которыя могли бы сдлать честь академику. Но, конечно, какъ физіократъ, Тюрго оставался врнымъ систем Кенэ и по поводу мемуара о налогахъ, въ которомъ авторъ отдавалъ предпочтеніе косвеннымъ налогамъ передъ прямыми, Тюрго оспариваетъ вс положенія и доказываетъ, что налогъ долженъ падать исключительно на чистый доходъ съ земли, а что торговля и промышленность должны пользоваться полнйшею свободой, чтобы земледліе могло разлить повсюду свои благодянія. Тюрго говоритъ, что сумма богатствъ, создаваемыхъ страною въ теченіе года, сводится къ годичному, продукту отъ земли. Часть этого продукта идетъ на удовлетвореніе нуждъ земледльца, а другая часть остается свободной и не требуется для культуры слдующаго года. Вотъ эта-то часть и подлежитъ обложенію, и потому администраціи совсмъ не слдуетъ привлекать къ платежамъ многіе классы населенія, если только одинъ классъ и долженъ его нести.
Наиболе важный теоретическій трудъ, исполненный Тюрго во время его губернаторства, есть Разсужденіе объ образованіи и распредленіи богатствъ. Интересна исторія этого труда. Два молодыхъ китайца Во и Янгъ были присланы іезуитами во Францію для образованія. Передъ возвращеніемъ ихъ въ Витай французское правительство назначило имъ пенсію, съ тмъ, чтобъ они сообщали о своей стран свднія. Тюрго снабдилъ ихъ разными инструментами и книгами и программой вопросовъ, на которые слдовало отвтить, а чтобъ облегчить отвты, написалъ Разсужденіе объ образованіи и распредленіи богатствъ. Опытъ Адама Смита явился девять лтъ спустя. Въ 1770 году было переведено на англійскій языкъ и, весьма вроятно, сдлалось извстнымъ Адаму Смиту. И въ Разсужденіи Тюрго остается врнымъ доктрин Вена, хотя и обнаруживаетъ уже несомннный расколъ, приводящій къ теоріи Адама Смита. Тюрго не смшиваетъ политическую экономію ни съ администраціей, ни съ политикой и не длаетъ изъ политической экономіи универсальное знаніе. Также, какъ впослдствіи и и Адамъ Смитъ, онъ опредляетъ политическую экономію, какъ науку, устанавливающую законы производства богатствъ и ихъ распредленія.
Въ первой части Тюрго длаетъ краткое изложеніе ученія физіократовъ, по которому земля считалась единственнымъ источникомъ богатства. Если земля есть единственный источникъ богатства, то само собою, что земледлецъ является единственнымъ его производителемъ, а вс остальные классы непроизводительными. А такъ какъ чистый доходъ отъ земли, т.-е. та часть его, которая остается за удовлетвореніемъ надобностей земледльца и не требуется для культуры слдующаго года, составляетъ свободный излишекъ, то налогъ и долженъ подать на нее, т.-е. на собственника земли. Во второй части Тюрго разсматриваетъ вліяніе капиталовъ и денежныхъ доходовъ въ систем распредленія богатствъ въ обществ. Эта часть написана съ математической послдовательностью и устанавливаетъ точные принципы, управляющіе обмномъ и обращеніемъ цнностей. Для денежнаго обращенія Тюрго требуетъ такой же свободы, какъ для торговли, и отрицаетъ всякое вмшательство закона или власти въ дло ссуды и размра процентовъ. Ссуда или заемъ,— говоритъ Тюрго,— есть такое же свободное дйствіе, какъ купля и продажа, и условія ея устанавливаются спросомъ и предложеніемъ. Заимодавецъ беретъ процентъ въ силу того права, что деньги принадлежатъ ему. И такъ какъ деньги его, то никто не можетъ заставить его давать ихъ въ долгъ, а если онъ это длаетъ, то, значитъ, иметъ полное право предлагать такія условія, какія хочетъ. Законъ по тмъ же причинамъ не долженъ устанавливать размра процентовъ или дохода отъ денегъ, по какимъ онъ не можетъ устанавливать цнъ на вс остальные товары.
Когда нсколько лтъ спустя, въ Ангулем, находившемся въ интендантств Тюрго, нкоторые изъ должниковъ начали уголовный процессъ противъ заимодавцевъ, обвиняя ихъ въ ростовщичеств, то Тюрго, примняя теорію, изложенную имъ въ Разсужденіи, обратился съ представленіемъ въ государственный совтъ, какъ въ высшую судебную инстанцію, о прекращеніи дла и, вмст съ тмъ, просилъ, чтобы обычай ссуды за проценты не былъ стсняемъ вмшательствомъ судебной власти. Государственный совтъ уважилъ представленіе Тюрго только въ отношеніи даннаго случая, но издать общій законъ не ршился.
Около того же времени Тюрго написалъ рядъ писемъ къ аббату Террэ. Въ этихъ письмахъ онъ доказываетъ, насколько свободная торговля хлбомъ можетъ вести къ увеличенію выгодъ отъ земледлія и къ улучшенію культуры хлбовъ. По словамъ Тюрго, свободная торговля есть единственное средство противъ мстныхъ неурожаевъ и голодовокъ, собственники, потребители, работники, земледльцы,— вс заинтересованы въ этой свобод, которая должна быть тмъ боле расширена, чмъ нужне средства продовольствія. Аббатъ Террэ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не оцнить по достоинству этихъ писемъ, онъ сдлалъ даже больше — предложилъ читать ихъ другимъ губернаторамъ, но для него научныя истины и благо страны были настолько безразличны, что никакихъ новшествъ вводить онъ не хотлъ. Лично для Тюрго письма эти имли то значеніе, что ими онъ какъ бы сдалъ государственный экзаменъ для положенія боле высокаго, чмъ губернаторство. Съ этихъ поръ друзья Тюрго были убждены, что его ждетъ высшій государственный постъ, на которомъ онъ будетъ въ состояніи приложить къ практик свои идеи и создать рядъ реформъ, необходимую неизбжность которыхъ онъ такъ глубоко сознавалъ. Покиданія друзей Тюрго и людей, желавшихъ перемнъ, исполнились со вступленіемъ на престолъ Людовика XVI.
Время губернаторства было лучшей порой въ жизни Тюрго, и нужно отдать ему справедливость, что онъ съумлъ воспользоваться властью, ежу ввренной. Вс благородныя, гуманныя стремленія Тюрго, вс истины новой экономической науки, все, что только можно было сдлать или примнить для блага населенія Лимузена и Ангумуа, Тюрго примнилъ и сдлалъ. Онъ облегчилъ и уравнялъ подати, онъ содйствовалъ развитію промышленности и торговли, онъ устроилъ дороги, и едва ли исторія Франціи представляетъ примръ губернатора боле образованнаго, боле честнаго и гуманнаго и боле дятельнаго. Но все, что длалъ Тюрго, не выходило изъ предловъ экономическихъ идей и области государственнаго хозяйства. Такое было тогда время и такое было тогда направленіе общественной мысли. Впослдствіи экономическія стремленія смнились политическими и для Франціи наступила эпоха боле плодотворныхъ перемнъ. Тюрго не былъ политикомъ, его захватила и увлекла другая волна,— волна, предшествовавшая политической бур, охватившей потомъ Францію. Строгій послдователь идей Кенэ,— идей, которыя могли быть примнены ко всякому монархическому государству, лишь бы у него явилась охота что-нибудь длать, Тюрго направилъ свои силы на улучшеніе быта народа, насколько это улучшеніе не переступало предловъ экономическихъ и не затрогивало политическихъ. Человкъ порядка и строгій монархистъ, Тюрго считалъ несправедливостью насильственное вторженіе въ область чужаго права и вс перемны, конечно, законныя съ монархической точки зрнія, Тюрго ставилъ въ зависимость отъ доброй воли и желанія короля и отъ его монархической санкціи. Сдлавшись министромъ и оставаясь прежнимъ гуманнымъ экономистомъ, Тюрго очутился въ положеніи, далеко не похожемъ на его губернаторское положеніе въ Лимож. Надо было идти дальше. Но какъ идти? Тюрго думалъ найти опору во власти короля и въ его доброжелательныхъ чувствахъ, но эта опора измнила какъ разъ въ самую трудную минуту, и Тюрго, проводившій въ теченіе 13 лтъ и еще при Людовик XV свои губернаторскія реформы, при Людовик XVI, когда реформы были настоятельне и должны были захватывать шире и глубже, не удержался на посту, министра даже и двухъ лтъ. А, между тмъ, сколько надеждъ возбудило назначеніе Тюрго министромъ и всмъ извстная его честность, правдивость, справедливость и безкорыстіе! Впрочемъ, Тюрго не обманывалъ себя относительно трудности своего положенія, но опасность онъ видлъ не тамъ, гд она была въ дйствительности. Онъ боялся окружающихъ короля, предвидлъ, что на него посыпется не только обвиненія, но и клеветы, но въ Людовика XVI онъ врилъ: ‘какъ ободрительно служить королю истинно-честному и желающему добра’,— писалъ Тюрго одному изъ своихъ интимныхъ друзей. Но что могъ сдлать этотъ ‘истинно-честный и желающій добра король’ при общемъ упадк нравовъ правящихъ классовъ и при правительств, обаяніе власти котораго давно уже кончилось? Монархизмъ, очевидно, изжилъ во Франціи свое время и не слабому Людовику XVI, ‘не привыкшему къ работ мысли’ и находившемуся подъ вліяніемъ королевы, больше понимавшей толкъ въ нарядахъ, чмъ въ политик, было укрпить его к сдлать орудіемъ государственныхъ реформъ.
Вступивъ въ управленіе министерствомъ финансовъ, Тюрго открыто объявилъ о необходимости нкоторыхъ улучшеній согласно требованіямъ времени. По плану, который Тюрго строго обдумалъ, реформы должны были заключаться:
въ искорененіи злоупотребленій и въ строгой экономіи въ государственныхъ расходахъ,
въ возможномъ развитіи общаго благосостоянія путемъ порядка, труда и свободы,
въ свободной торговл хлбомъ, виномъ, въ уничтоженіи во всей Франціи дорожной повинности (corve), въ свобод труда, уничтожени цеховъ и гильдій,
въ реформ налоговъ вообще,
въ установленіи новыхъ основаній для оцнки земли (кадастръ),
въ преобразованіи судовъ и въ составленіи общаго, одинаковаго для всей Франціи, гражданскаго кодекса,
въ преобразованіи внутренней политики посредствомъ созданія новой провинціальной администраціи, которая бы защищала муниципальные интересы,
въ объявленіи свободы совсти, въ приглашеніи къ возвращенію въ отечество французовъ, бжавшихъ за границу со времени отмны нантскаго эдикта, въ уничтоженіи большей части монастырей, увеличеніи жалованья приходскихъ священниковъ,
свобода мысли и печати и преобразованіе всей системы обученія і школъ,
уничтоженіе феодальныхъ правъ.
Но какъ только Тюрго хотлъ провести какую-нибудь изъ сбояхъ мръ, онъ сейчасъ встрчалъ противодйствіе парламента, духовенства и сословій. Прежде чмъ начинать реформы, надо было поэтому уничтожить эти препятствія, а ихъ нельзя было уничтожить и французскій монархизмъ не имлъ для этого достаточной силы. Какъ ни были благородны и доброжелательны намренія реформаторовъ, но при первомъ столкновеніи съ ‘дйствительностью проекты ихъ должны были потерпть неудачу, и Тюрго могъ бы это предвидть, если бы лучше зналъ практическую жизнь и среду, въ которой ему приходилось дйствовать.
Тюрго началъ съ мелкихъ реформъ, которыя должны были служить подготовкой къ реформамъ боле серьезнымъ. Онъ составилъ проекты шести эдиктовъ, одобренныхъ королемъ, отмнявшихъ шесть, впрочемъ, незначительныхъ злоупотребленій. Первымъ отмнялась натуральная дорожная повинность, вторымъ распространялась на Парижъ свобода торговли хлбомъ, третьимъ уничтожались должности тхъ чиновниковъ, которые съ свободой торговли становились излишними, четвертымъ отмнялись гильдіи и цехи, пятымъ уничтожалась касса парижскихъ скотниковъ въ Пуасси, шестымъ измнялась форма сбора пошлины за сало. Провидимому, реформы эти были не такого рода, чтобы возбудить противъ Тюрго взрывъ страстей, и, тмъ не мене, он ихъ возбудили. Да и не могло быть иначе. Онъ слишкомъ много говорилъ о бережливости, онъ хотлъ сократить расходы двора и не былъ въ состояніи понять стремленій придворныхъ подражать богатымъ англичанамъ въ ихъ безумной расточительности на скаковыхъ лошадей, на пари и на скачки. Королева и принцъ Артуа были первыми англоманами и давали тонъ мод. Понятно, что они не могли быть довольны Тюрго, совсмъ не понимавшимъ, въ чемъ заключается величіе двора и обаяніе его обстановки. Вообще, Тюрго ставили въ преступленіе желаніе его облегчить крестьянъ и горожанъ, и всякое его покушеніе въ этомъ направленіи, задвавшее чьи-нибудь интересы, непремнно создавало ему враговъ. Духовные, задтые тоже за живое, постарались внушить благочестивому и врующему Людовику XVI, что его министръ-философъ совсмъ не выполняетъ никакихъ религіозныхъ обрядовъ. И король сказалъ разъ Морена: е Вы мн дали генеральнаго контролера, который не ходитъ къ обдн’.— ‘Государь,— отвтилъ Морена,— за то къ обдни ходилъ аббатъ Террэ’. Нельзя было простить Тюрго, что, ради экономіи, онъ хотлъ устроить коронацію вмсто Реймса въ Париж. Потомъ онъ вмшался уже и совсмъ не въ свое дло, далъ королю благоразумный совтъ не произносить, согласно древнему обычаю, клятву ‘покровительствовать католической церкви’, поддерживать прерогативы ордена Святаго Духа и святаго Людовика. Тюрго казалось, что король общаетъ уже слишкомъ много духовнымъ и слишкомъ мало народу, что, давая клятву истреблять еретиковъ, онъ этимъ общаетъ насиловать совсть врующихъ и дйствовать наперекоръ законамъ разума и гуманности. Ему думалось, что если и король, не имющій на земл надъ собою большей силы, даетъ передъ небомъ обязательства относительно людей, то онъ долженъ давать только такія, какія въ состояніи выполнить.
О парламентахъ уже и говорить нечего. Они состояли изъ людей, дорожившихъ привилегіями и феодальными правами, и на новшества Тюрго должны были смотрть враждебно. Поэтому, когда эдикты были сообщены паріжскому парламенту для внесенія ихъ въ протоколъ, то парламентъ, какъ бы въ насмшку правительству, регисТровалъ три самыхъ незначительныхъ, а остальные отвергнулъ. Пришлось прибгнуть къ мр, которой Тюрго въ принцип хотя и не могъ одобрить, но которой и нельзя было избгнуть: король назначилъ въ Версал королевское засданіе (lit de justice), гд отвергнутые парламентомъ эдикты были занесены въ протоколъ. Королевское засданіе было во всякомъ случа насиліемъ надъ парламентомъ и уже, конечно, не склонило враговъ Тюрго на его сторону.
Посл королевскаго засданія между парламентомъ и королемъ явились натянутыя отношенія. Попрежнему, оказывая королю знаки глубокаго уваженія, парламентъ, однако, чувствовалъ свое превосходство, тогда какъ король, посл сопротивленія, ему оказаннаго, чувствовалъ себя умаленнымъ и оскорбленнымъ. Дни министерства Тюрго уже были сочтены, а появленіе ордонансовъ послужило сигналомъ къ взрыву общаго неудовольствія. Вс, интересы которыхъ были задты, дворянство, духовные, чиновники, аристократія, корпораціи, соединились теперь, чтобы работать общими силами противъ Тюрго. Вс привилегированные встали на сторон парламента, обнаружившаго сопротивленіе. Черезъ дв недли посл королевскаго засданія появился памфлетъ противъ Тюрго и авторомъ памфлета оказался братъ короля, будущій Людовикъ XVIII. Даже Морепа находилъ невозможнымъ длать что-нибудь въ пользу человка, у котораго было такъ много враговъ. Людовикъ, видя вокругъ себя только недовольныхъ, не могъ ямъ не уступить и отставка Тюрго была ршена. Король пересталъ принимать его и Тюрго, желавшій лично объясниться съ королемъ и прізжавшій нсколько разъ во дворецъ, принятъ не былъ. Тогда Тюрго написалъ королю письмо, въ которомъ высказываетъ много горькихъ истинъ, перечисляетъ главныя причины, которыя неизбжно должны привести къ революціи. Онъ указываетъ на волненіе умовъ, какого еще никогда не бывало во Франціи, на интриги двора, на слабость правительства и на слабость и неопытность короля. ‘Подумайте, государь,— пишетъ Тюрго,— что, по естественному ходу вещей, вамъ предстоитъ царствовать пятьдесятъ лтъ и подумайте объ успх, какой могутъ сдлать внутренніе безпорядки, достигшіе въ двадцать лтъ царствованія вашего предшественника до той степени, въ какой мы ихъ теперь находимъ… Я не могу не повторять настойчиво вашему величеству того, что предвижу я и предвидятъ вс, если, по несчастію, предпринятыя реформы будутъ оставлены и если министерство, ихъ выдвинувшее, погибнетъ въ борьб съ противодйствіями, соединившимися противъ него… Не забывайте никогда, государь, что голову Карла I доложила на плаху только его слабость, что слабость сдлала Карла XI жестокимъ, что она была причиной лиги при Генрих III, что она сдлала изъ Людовика XIII коронованнаго раба, что она создала вс несчастія послдняго царствованія’. Подучивъ это письмо, король положилъ его въ конвертъ, запечаталъ малой королевской печатью и написалъ своей рукой: ‘письмо отъ г. Тюрго’, а чрезъ нсколько дней послалъ ему приказаніе подать въ отставку. Король съ неохотой и противъ своей воли пожертвовалъ Тюрго, онъ цнилъ его, убжденъ былъ въ, его правдивости и дльности, вполн раздлялъ его взгляды на необходимость облегчить страждущій и подавленный народъ — и, все-таки, его уволилъ.
Тюрго вышелъ въ отставку въ ма 1776 года и умеръ въ март 1781 года.