И. ДЕМИДОВ
И. ДЕМИДОВ
Творимая легенда
Творимая легенда
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Творимая легенда, Демидов Игорь Платонович, Год: 1925
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Серия ‘РУССКИЙ ПУТЬ’
И. А. ИЛЬИН: PRO ET CONTRA
Личность и творчество Ивана Ильина в воспоминаниях, документах и оценках русских мыслителей и исследователей. Антология
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2004
Не в первый и, конечно, не в последний раз производится попытка не только оправдать меч с христианской точки зрения, но даже его канонизировать — крест превратить в меч и вложить его в руки человечества как оружие, завещанное Христом для борьбы со злом. В исторической обстановке эта теория всегда принимала свою историческую окраску. Есть теория о ‘святом христианском мече’, при помощи которого велись ‘священные войны’ против язычников и иноверных. Вместе с тем священные войны включали в свою орбиту ‘еретиков’ и даже дали им ‘преимущество преследования’ перед язычниками и иноверцами, и четвертый крестовый поход закончился взятием Константинополя и разграблением ‘крестоносцами’ храма св. Софии. Так на исторической арене появляется уже не общехристианский, а католический меч-крест. Затем внутри самой католической Церкви начинается борьба за власть между папой и католическими императорами. Папа от имени креста проклинает своих врагов-императоров, а от имени ‘воинствующей церкви’ ведет ‘священные войны’ для покорения себе уже не язычников, иноверцев и еретиков, а народов, исповедующих католическую религию. Эта вековая эпоха борьбы между Церковью и государством низвела на нет все успехи, достигнутые крестоносцами, так как для христианских пап и христианских императоров их взаимная борьба за власть стала ‘священнее’ борьбы с ‘неверными’ за освобождение гроба Господня. Мы сами только что пережили страшную эпоху невиданного в истории самоистребления человечества, когда почти все христианские народы (по мере возможностей привлекая на свою сторону и иноверных) в течение трех с половиною лет уничтожали друг друга. И по-прежнему человечество в одной руке держало крест и Евангелие, а в другой — уже не сравнительно безобидный меч крестоносца, а 42-сантиметровые орудия, разрывные пули, удушливые газы — всю науку, всю технику двухтысячелетней ‘христианской’ эры, а церковь благословляла мировое убийство, возводила его в подвиг, в святое дело, и порою служители алтаря с крестом в руках шли впереди меча, призывая к убийству и взывая к Богу о даровании победы. Война — подвиг, война — святое дело, ибо меч есть оружие Христа. Так творилась и творится легенда о мече-кресте.
Среди различных национальных легенд о ‘священных мечах’ есть и наша, русская, о ‘священном русском православном мече’. И. А. Ильин поставил перед собою цель ее обновить и еще раз подтвердить, ‘ибо’, говорит он, ‘победим мы тогда, когда наш меч станет как любовь и молитва, а молитва наша и любовь наша станет мечом’.
‘В поисках этого умудрения, — пишет автор статьи ‘Идея Корнилова’ (‘Возрождение’ от 17.VI. No 15), — предпринял я написать исследование о сопротивлении злу силою, с тем чтобы попытаться найти верный исход и разрешение вопроса, перевернуть раз <и> навсегда эту ‘толстовскую’ страницу русской нигилистической морали и восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе… Ныне исследование мое закончено и на днях выйдет в свет отдельною книгою, которую я посвящаю ‘русской Белой армии и ее вождям’…’
Мы не знаем, что скажет нам ‘исследование о сопротивлении злу силою’, но уже и статья достаточно ясно определяет основной контур еще одной попытки канонизировать меч в его национально-государственной обстановке. Нового пока мало. Прежде всего, как и в остальных случаях, приводится образ Христа, изгоняющего торгующих из храма. ‘В обращении к злодеям христианин должен проявлять отрицающий лик любви… — пишет автор статьи. — Ему достаточно вспомнить тот великий исторический момент, когда божественная любовь, в обличий гнева и бича, изгнала из храма кощунственно-пошлую толпу, и вслед за тем ему надлежит понять, что все пророки, государи, судьи, воспитатели и воины должны иметь перед своими духовными очами образ этого праведного гнева и не сомневаться в правоте своего дела’.
Здесь интересно отметить малозаметную на первый взгляд подробность: вместо евангельских ‘торговцев и менял’ у Ильина, с одной стороны, появляется вообще ‘пошло-кощунственная толпа’ (ведь были же в храме и молящиеся?), а с другой — дается ясное толкование, кто имеет право на бич и меч: ‘все пророки, государи, судьи, воспитатели и воины’. Оно так и подобает новоявленному, тактическому последователю большевиков, тоже открыто признающему, что ‘организованное классовое меньшинство’ должно и имеет право диктаторствовать над ‘пошло-кощунственной толпой’. ‘Элита’, ‘дворянство’, ‘аристократия’, пророк, государь, судья, воспитатель, воин— жизнь и власть над жизнью принадлежит им, и только им. Они должны твердо знать ‘древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе’, а ‘пошлая толпа’ обязана уметь владеть мечом и повиноваться ‘элите’.
В таком толковании И. А. Ильин видит образ евангельского Христа и находит, что этого для борьбы со злом ‘достаточно’.
Подменив ‘торговцев и менял’ вообще толпой (здесь, конечно, подразумевается демократия), а от Христа взяв только Его гнев и бич, автор разбираемой статьи в дальнейшем чувствует себя на совершенно твердой почве. Он, не стесняясь, говорит то о ‘противлении злу’ (чему учит и Христос), то о ‘противлении злому’ (чему Христос не учит) и, таким образом, подводит читателя к своему выводу о мече, ставшем ‘любовью и молитвой’, и о любви и молитве, ставших ‘мечом’.
Смешивая ‘злое начало’ со ‘злым человеком’ и произвольно то отнимая, то прибавляя и к тому и к другому идею ‘насилия’, И. А. Ильин строит мост сначала от идеи свободной Церкви к идее принудительного государства, а затем, уже внутри государства, к идее принудительного господства меньшинства над большинством. Цементом при постройке этого оригинального моста служит идея ‘отрицательного лика любви’, изобретенного новым ‘пророком’. Все это требуется для ‘освящения’ лика монархии и посрамления идеи демократии. Требуется — ‘мы, Божией милостию…’.
Можно понять ‘грешный мир’, вооруженный до зубов и не имеющий сил избавиться от насилия и меча. Это — его духовная слабость, его несовершенство, его ‘грех’, если говорить языком религии. Но совершенно нельзя понять столь упорно творимую легенду о ‘священном мече’ в его христианско-церковном, христианско-национальном или христианско-государственном смысле. Идея насилия — не христианская идея, а сила меча — не христианская сила. Война — международная или гражданская — не святое дело, по учению Православной Церкви, а грех. Воин после войны и убийства — не герой с точки зрения Церкви, а грешник. Он должен по окончании войны пройти через покаяние. Воин, если хочет, может пойти в монахи (каяться), но никогда не может стать священником, ибо не может приносить ‘бескровную жертву’, не может служить ‘мечу духовному’ — слову Христа. В этом и заключается ‘новый завет’ о любви, и всякое другое толкование есть клевета на этот новый завет. Мы отлично понимаем, что как столько раз в прошлом, так и теперь для очень многих ‘новый завет’ и его видимая форма — Церковь — нужны как орудие борьбы с тем, что они — эти многие — для себя считают ‘злом’, мы знаем, что в том или ином случае это ‘зло’ есть действительное зло, а не воображаемое, но ни соображения о выгодности получит Церковь в союзницы, ни признание в указанном явлении зла не в состоянии ‘перевернуть раз навсегда эту ‘толстовскую’ страницу русской нигилистической морали’, ибо эта ‘мораль’ не толстовская, а завещанная миру Христом две тысячи лет назад, и не по силам И. А. Ильину перевернуть ее при помощи не только уже появившейся статьи, но и обещанной книги. Ложь остается ложью.
Статья опубликована в парижской газете ‘Последние новости’, No 1585 от 25 июня 1925 г. Повторно: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1995. Т. 5. С. 303—306. Печатается по последнему изданию.