М. Столяров.
Творчество, Столяров Михаил Павлович, Год: 1925
Время на прочтение: 4 минут(ы)
ТВОРЧЕСТВО (поэтическое). Вопрос о сущности поэтического творчества может рассматриваться двояко — в зависимости от того, что сделаем мы предметом рассмотрения: поэтическое ли произведение, созданное актом творчества, или сам этот акт. Проблема поэтического произведения — основная проблема поэтики (см. Поэтика). Проблема акта поэтического творчества — самого этого творчества, как такового — основная проблема психологии поэтич. творчества.
Что происходит в душе поэта в то время, когда он слагает свое произведение (привключая непосредственно примыкающие сюда переживания прошлого?). Это — вопрос чрезвычайно сложный и во многом, быть может — самом существенном, еще темный, несмотря на то внимание, которое он издавна привлекал к себе. Первоисточником являются здесь показания поэтов (понимая под этим — художников слова вообще, от Гоголя и Сервантеса до Шекспира и Фета). Но одно дело — правдиво и ярко выразить пережитое, другое — верно истолковать его, т.-е. объяснить пережитое явление в его корнях и закономерности, включить его, как некоторый осмысленный факт, в целое научного знания. Здесь показание поэта должно быть дополнено объяснением психолога. Собственно только психолог и ставит впервые самую проблему — сущности поэтического творчества, поэт (поскольку он не становится на точку зрения психолога) только переживает акт творчества, принимает его, как факт. К сожалению, ряд причин, заложенных в самом духе современной психологии и которых нам здесь нет необходимости касаться ближе, препятствует ей охватить проблему поэтического (и вообще художественного) творчества во всей той конкретной своеобразности и глубине, которые присущи последней. Поэтому наиболее ценным материалом для ее решения остаются все же показания самих поэтов.
Если отбросить ряд привходящих моментов, можно сказать, что вопрос о сущности поэтического творчества сводится к вопросу о сущности поэтической фантазии — в отличие от процессов восприятия, воспоминания, абстрактного мышления и т. д. Добавим тут же, что игра фантазии проникает собой всю душевную жизнь, значит и каждое ‘воспоминание’, и каждое ‘понятие’ (и в этом смысле можно сказать, что мы не только все, но и всегда — поэты), однако лишь в творческой направленности на созидание поэтического произведения собирает фантазия все лучи свои как бы в один фокус, раскрывает себя в своей подлинной природе. Укажем ряд черт, присущих поэтической фантазии.
Во-первых, это — фантазия творческая, т.-е. созидающая нечто новое, чего еще не было дано в опыте поэта.
Во-вторых, действие ее самопроизвольно, т. н. не подчинено личной воле поэта, а проявляется вне зависимости от нее и часто даже ей наперекор (‘вдохновение’).
В этом смысле интересно одно из стихотворений Виктора Гюго, где поэт изображает себя борющимся с низошедшим на него вдохновеньем, которое глубокой ночью не дает ему, усталому, заснуть, ‘я не хочу’, отвечает поэт — но в конце концов принужден сдаться и взяться за перо (ср. обратное признание Пушкина — о неудачной попытке ‘насильно вырывать слова у музы’, стих: ‘Зима. Что делать нам в деревне’.). Этим уже указан и третий признак поэтич. фантазии: ее творчество не есть творчество самого размышляющего и велящего сознания поэта, ее сфера — засознательная область душевной жизни (что не исключает, разумеется, последующего или даже параллельного контроля сознания, самокритики, отделки и т. п.).
Поэтому на пороге этой второй, высшей для самих поэтов, области их внутренней жизни, скрывающей в себе истоки их творчества, издревняя поэтическая традиция поставила олицетворение поэтич. фантазии — образ Музы, как бы независимого от поэта существа — вдохновителя. Далее, поэтическая фантазия по существу образна (ср. самое слово воображение). Только не следует, как это часто делают, сужать понятие образа до понятия зрительного образа: есть образы слуховые (примеры — в ‘Слепом музыканте’ Короленко), осязательные, обонятельные… Независимо от этого, здесь важно уметь различить (хотя бы абстрактно, в пределе) между образом, данным в простом восприятии или воспоминании, и поэтическим образом. Сравним, напр., зарницу, как мы наблюдаем ее в действительности, с тютчевским образом: ‘Одни зарницы огневые, — Воспламеняясь чередой, — Как демоны глухонемые — Ведут беседу меж собой’. Всякий согласится, что тютчевский образ исключителен по силе и яркости. Попробуйте, однако, представить себе зрительно, как мы представляем себе внешний предмет, — глухонемого демона: вместо образа получится карикатура. Здесь и можно увидеть, что поэтический образ ценен для нас вовсе не своей самодовлеющей, так сказать, чувственной наглядностью (самый богатый поэтический образ в этом отношении чрезвычайно смутен и беден — обычно мы только не замечаем этого), а тем, что он делает для нас предмет живым и осмысленным, как бы вводит нас в его потаенную жизнь, раскрывает нам его душу. В этом смысле образ предмета есть всегда и чувство предмета, и если в эпическом и отчасти драматическом творчестве подчеркнут момент собственно-образности, пластичности, а в творчестве лирическом четкость образов отступает перед ритмом и музыкой чувства, то это не является достаточным основанием делить поэтическое творчество на особые виды: творчество образное и лирическое. Поэтическая фантазия едина, хотя ее радуга играет многообразными оттенками. ‘Скрытый’ лиризм есть и в эпосе, сквозь лирику проходят ‘тени’ образов. Вышеуказанное одушевление изображаемых предметов (также олицетворение различных явлений внутреннего и внешнего мира) тесно роднит поэтическую фантазию с фантазией мифотворческой: мир поэта, где звезды нашептывают сказки, где волна — конь морской, кидающий копыта в берег, и из-за гривы которого показывается голова русалки, где живут и действуют ‘несуществующие’ герои, — этот мир — непосредственное продолжение мира, каким он рисовался древнему человеку — исполненным божественных существ, таящим в себе тайны своей особой независимой от человека жизни. Даже реалистическая поэзия — вымышляя и одушевляя — по существу мифологична.
Поэтическая фантазия — мифологизация жизни. Обычное определение ее, как мышление образами, образное обобщение (Потебня и его школа во главе с Овсянико-Куликовским) стирает ее своеобразие, рассматривая ее лишь как преддверие или дополнение к мышлению абстрактному. Из работ о сущности поэт. творчества (на русск. языке) можно указать: Рибо ‘Творческое воображение’, Вундт ‘Фантазия, как основа искусства’, Потебня ‘Мысль и язык’, труды Овсянико-Куликовского, сборники: ‘Вопросы теории и психологии творчества’ (ред. Б. Лезин), К. Гроос ‘Введение в эстетику’, И. Кон ‘Общая эстетика’, Бр. Христиансен ‘Философия искусства’, Кроче ‘Эстетика’, И. Лапшин ‘Вселенское чувство’. Показания самих поэтов — помимо приведенных в перечисленных работах — можно найти, напр., в разговорах Гете, собранных Эккерманом, в письмах Флобера (по-русски вышел один том), Геббеля (перевод ряда писем был напечатан в ‘Русской Мысли’), в статьях — комментариях Гоголя, Гончарова, наконец — в самих произведениях поэтов (см. Образ, Фантазия).
Источник текста: Литературная энциклопедия: Словарь литературных терминов: В 2-х т. — М., Л.: Изд-во Л. Д. Френкель, 1925. Т. 2. П—Я. — Стб. 911—927.
Исходник здесь: http://feb-web.ru/feb/slt/abc/lt2/lt2-9111.htm