Трудолюбие и тунеядство или торжество земледельца, Бондарев Тимофей Михайлович, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 66 минут(ы)

ТРУДОЛЮБИЕ И ТУНЕЯДСТВО,
ИЛИ
ТОРЖЕСТВО ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА

СОЧИНЕНИЕ КРЕСТЬЯНИНА Т. БОНДАРЕВА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Как бы странно и дико показалось утонченно образованным римлянам первой половины 1-го столетия, если бы кто-нибудь сказал им, что неясные, запутанные часто нелепые письма странствующего еврея к своим друзьям и ученикам будут в сто, в тысячу, в сотни тысяч раз больше читаться, больше распространены и больше влиять на людей, чем все любимые утонченными людьми поэмы, оды, элегии и элегантные послания сочинителей того времени. А между тем это случилось с посланиями Павла.

Точно так же странно и дико должно показаться людям теперешнее мое утверждение, что сочинение Бондарева, над наивностью которого мы снисходительно улыбаемся с высоты своего умственного величия, переживет все те сочинения, описываемые в историях русской литературы и произведет больше влияния на людей, чем все они, взятые вместе. А между тем я уверен, что это так будет. А уверен я в этом потому, что как ложных и никуда не ведущих и потому ненужных путей бесчисленное количество, а истинный, ведущий к цели и потому нужный путь только один, так и мыслей ложных, ни на что не нужных, бесчисленное количество, а истинная, нужная мысль, или скорее истинный и нужный ход мысли, только один, и этот один истинный и нужный ход мысли в наше время излагает Бондарев в своем сочинении с такой необыкновенной силой, ясностью и убеждением, с которой никто еще не излагал его. И потому все, кажущееся столь важным и нужным теперь, бесследно исчезнет и забудется, а то, что говорит Бондарев и к чему призывает людей, не забудется, потому что люди самой жизнью будут все больше и больше приводиться к тому, что он говорит.

Открытие всяких научных отвлеченных и научных прикладных, и философских, и нравственных, и экономических истин всегда совершается так, что люди ходят все более и более суживающимися кругами около этих истин, все приближаясь и приближаясь к ним, и иногда только слегка захватывая их, до тех пор, пока смелый, свободный и одаренный человек не укажет самой середины этой истины и не поставит ее на ту высоту, с которой она видна всем.

И это самое сделал Бондарев по отношению нравственно-экономической истины, которая подлежала открытию и уяснению нашего времени.

Многие говорили и говорят то же самое. Одни считают физический труд необходимым для здоровья, другие — для правильного экономического устройства, третьи — для нормального развития всесторонних свойств человека, четвертые считают его необходимым условием для нравственного совершенства человека. Так, например, один из величайших писателей Англии и нашего времени, почти столь же не оцененный культурной толпой нашего времени, как и наш Бондарев, несмотря на то, что Рескин образованнейший и утонченнейший человек своего времени, т. е. стоящий на противоположном от Бондарева полюсе, — Рескин этот говорит: ‘Физически невозможно, чтобы существовало истинное религиозное познание или чистая нравственность между сословием народа, которое не зарабатывает себе хлеба своими руками’.

Многие ходят около этой истины и выговаривают ее с разными оговорками, как это делает Рескин, но никто не делает того, что делает Бондарев, признавая хлебный труд основным религиозным законом жизни. И он делает это не потому (как это нам приятно думать), что он невежественный и глупый мужик, не знающий всего того, что мы знаем, а потому что он гениальный человек, знающий то, что истина только тогда истина, когда она выражена не с урезками и оговорками и прикрытиями, а тогда, когда она выражена вполне.

Как истина о том, что сумма углов в треугольнике равна двум прямым, выраженная так, что сумма углов в треугольнике бывает иногда приблизительно равна двум прямым, теряет всякий смысл и значение, так и истина о том, что человек должен работать своими руками, выраженная в виде совета, желательности, утверждения о том, что это может быть полезно с некоторых сторон и т. п., теряет весь свой смысл и свое значение. Смысл и значение эта истина получает только тогда, когда она выражена как непреложный закон, отступление от которого ведет за собой неизбежные бедствия и страдания, и исполнение которого требуется от нас Богом или разумом, как выразил это Бондарев.

Бондарев не требует того, чтобы всякий непременно надел лапти и пошел ходить за сохою, хотя он и говорит, что это было бы желательно и освободило бы погрязших в роскоши людей от мучающих их заблуждений (и действительно, кроме хорошего, ничего не вышло бы и от точного исполнения даже и этого требования), но Бондарев говорит, что всякий человек должен считать обязанность физического труда, прямого участия в тех трудах, плодами которых он пользуется, своей первой, главной, несомненной священной обязанностью и что в таком сознании этой обязанности должны быть воспитываемы люди. И я не могу себе представить, каким образом честный и думающий человек может не согласиться с этим.

Лев Толстой.

Трудолюбие и тунеядство или торжество земледельца.

Сочинение крестьянина Т. Бондарева.

———-

ВСТУПЛЕНИЕ.

Прежде, нежели приступлю я, по возможности своей, к разъяснению, что есть трудолюбие и тунеядство, за нужное признал я объяснить, кто я. Да не такой ли я, как и другие: людям дают направление и указывают путь Благочестия, а сами идут путем разврата и всякой противозаконности?

Я до 37 лет был войска Донского помещика Чернозубова или Янова крестьянином, — земледельцем, а как эти люди были отягчены работами, это кажется всем известно. Потом помещик отдал меня в солдаты, и пятеро детей малых остались под его же тяжким и нестерпимым игом.

По прибытии же моем в Сибирь в 1867 году с женою и двумя детьми, на нас было по одной рубахе, да и те казенные, а более никаких пожитков не было. В эти же 14 годов я нажил домик со всеми к нему принадлежностями, так что могу равняться с порядочным и вечно здесь живущим крестьянином.

А чем нажил? одним только земледелием. Я работник вот какой: когда косят на крюк хороший хлеб, такой, что двум хорошим работникам едва успеть вязать снопы за одним косарем, а я, несмотря на то, что мне 65 лет, один успеваю, да при том чисто, а снопы крепкие. Бог свидетель между мною и вами, читатель, что я истину говорю.

Из всего сказанного мною видно то, что как у вас в великосветском классе высшая степень генерал, в нашем же заслуженный земледелец. Поэтому, если судить по всей строгости закона, я имею право с генералом на одних креслах сидеть. Да что я говорю на одних! генерал должен предо мною стоять.

Почему? — так спросит встревоженный читатель. — Потому что не я его, а он трудов моих хлеб ест, что пространно и законно разъяснено будет в последующих моих вопросах.

Теперь видел ты, читатель, кто я. Не имею ли я права говорить и писать о трудолюбии и тунеядстве? Полное право имею, вот и говорю.

Если окажется в моих вопросах несколько статей бесполезных, а, может быть, и вредных, то прошу пройти их молчанием, потому что они не с целью какой-нибудь злоумышленности написаны, а, по случаю тесно ограниченного моего разума, незаметно для меня прокрались под видом полезных.

Ты, высший класс, тысячи книг написал. Мало ли там неуместного и даже вредного? И, несмотря на то, все они приняты, одобрены и обнародованы.

Мы же, низший класс, с своей стороны написали одну коротенькую, настоящую повесть, — это за все веки и вечности, — в защиту себя, а ты за один только недостаток красноречия и за худость почерка опровергнешь ее, — так уверяли меня многие. Это будет высшей степени обида для нас, — также, мне кажется, и для Бога.

Я от имени всех земледельцев пишу и ко всем, сколько есть вас в свете, не работающих хлеб для себя.

Вся моя история состоит только в двух словах: во-первых, почему вы по первородной заповеди сами для себя своими руками хлеб не работаете, а чужие труды поедаете? Во-вторых, почему у вас ни в богословских, ни в гражданских и ни в каких писаниях хлебный труд и трудящийся в нем не одобряются, а до нельзя унижаются?

Вот этих двух вопросов и довольно бы было, но так как у вас бесчисленное множество отрицаний от этого труда, они то и вынудили меня так много писать.

В заключение всего прошу читателя прежде двое суток хлеба не есть, да тогда и делать оценку этим вопросам.

———-

Трудолюбие и тунеядство.

‘В поте лица твоего снеси хлеб
твой, дондеже возвратишися в
землю, от нее же взят’.
(Бытия. 3, 19).

На два круга разделяю я мир весь: один из них возвышенный и почтенный, а другой униженный и отверженный. Первый, богато одетый и за столом, сластями наполненном, в почтенном месте величественно сидящий, — это богатый, а второй — в рубище, изнуренный сухоядением и тягчайшими работами, с унижением и плачевным видом перед ним у порога стоящий — это бедные земледельцы. Истину слова моего подтверждает Евангельская притча (Лук. 16, 20).

Теперь я обращаю слово свое к моим товарищам-земледельцам, у порога стоящим: — Что мы стоим все века и вечность перед ними с молчанием, как четвероногие? Конечно, должно молчать перед человеком, высшим нас достоинством, но нужно же знать почему, когда и сколько молчать, а не унижаться пред ним до подлого ласкательства и не притворяться истуканами.

Потому от имени всех последних и говорю я один ко всем первым, и вы дайте мне ответ на следующее мои вопросы.

Адам, за преступление Богом данной ему заповеди не вкушать от запрещенного дерева плодов, не то что сам лишился блаженства, но и весь будущий род свой до скончания века подверг тому же бедствию. Из этого видно, что он сделал величайшее беззаконие из всех беззаконий, а никак не буквально яблоко съел.

Потом начал он скрываться в кустарниках сада того, как повествует нам Св. писание: ‘Скрыся же Адам и жена его посреди древа райска’.

А от кого скрывался? — тогда людей не было. Конечно, от Бога.

Вот, видишь ли в какое безумие ввергает грех человека? да разве же можно скрыться от Бога?

Из этого видно, что он, оценив свое преступление, чаял выше всех мер получить от Бога наказание, а сверх чаяния он получил божественный приговор такой: ‘за преступление данной Мною тебе заповеди, вот тебе наказание: ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от нее же взят’.

Не облил ли тогда Адам слезами землю в благодарность Богу за такое великое Его к нему милосердие?

Это наказание в сравнении с тем, которое он чаял получить, ничто есть.

Не работал ли затем Адам в продолжении своей жизни (930 лет) до кровавого пота для себя хлеб своими руками, исполняя наложенную на него эпитимию?

Желал ли он тогда господства или другого какого владычества? Нет, потому что еще в раю послушал советов змия, который говорил ему и жене его: ‘Будете аки Боги, видяще доброе или лукавое’, то есть, будете жить помещиками и будете умнейшими и образованнейшими людьми в свете, а вместо того они до такой степени обезумили, что начали от Бога скрываться, они чаяли без трудов жить на свете, а вместо того родное свое убежище потеряли и явилися нищими и нагими изгнанниками из оного.

Вот видите ли, читатель, за одно только пожелание быть господином что последовало. То что же можно думать, если на самом деле иметь его, то есть жить под зонтиками с белыми руками, и во всю свою жизнь есть чужих трудов хлеб? Этой моей загадки решение выходит за пределы человеческого разума.

Если же наш Адам по силе своего преступления получил меру наказания, которое и выполнил охотно, то есть работал для себя хлеб своими руками по гроб жизни своей, как сказано: ‘дондеже возвратишися в землю, от нее же взят’, то из этого видно, что он теперь прав и с Богом в рассчете за сделанное свое преступление.

А ты, высший класс, его же корня отрасль, почему же ты во всю свою жизнь и близко к этой эпитимии подойти не хочешь, а ешь много раз в день? Пусть бы ты был такой заброшенный, как я и подобные мне земледельцы! Нет, ты вот насколько (указывая рукою своей выше головы моей) умнее и образованное, а какое великое пред Богом и людьми делаешь преступление.

Если мы принимаешь на себя какие-либо тягости для искупленья грехов своих, то это все всуе, потому что Бог сам знал какое врачество положить нам в греховных наших болезнях и положил, — только принимай и выполняй с пламенным желанием, а не хоронись от него за разные углы. Так-ли?

10.

Если же мы, потомки Адама, грех его наследовали и выполняем его в точности, а может быть еще и более, потому что Адам не умел того сделать, чему мы ныне научились, то не должны же мы уклоняться или чем-либо прикрываться от эпитимии, самим Богом возложенной как на Адама, так и на нас, потомков его, а должны всякий для себя работать хлеб своими руками, несмотря ни на какое богатство или другое достоинство, кроме уважительных причин, как то: болезнь, дряхлая старость, отсутствие, не терпящее никаких отлагательств и т. п.

11.

До сих пор у нас была идея об эпитимии Адама, а теперь следует за нею эпитимия Евы. Бог сказал Еве: ‘Умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя (какое страшное изречение), в болезнях родиши чада твоя’.

12.

Теперь спрашиваю, почему в женской эпитимии никаких тайных изворотов и иносказаний нет, а как сказал Бог, так все буквально и сбывается.

Как жене, живущей в убогой хижине, так и царице, на престоле сидящей, на голове корону имеющей, одна и та же участь: ‘в болезнях родиши чада своя’. Ни малейшей разницы нет. Да! до такой степени в болезнях, что по дням лежит полумертвой, а иногда и совсем умирает.

13.

Но вот эта именитая жена могла бы сказать так: ‘мне родить некогда, я занята нужными и необходимыми государственными делами, а рождением более убытку принесу государству, нежели пользы. Да еще и потому: прилично ли мне равняться с последнею крестьянкою, с мужичкою? Поэтому я лучше за деньги найму другую женщину родить для меня дитя, или за деньги куплю готового ребенка, и он будет мой собственный, как и тот, которого я сама рожу.’ Она могла бы рассудить и сделать так? Нет, нельзя переменить постановление Божие.

14.

Собери со всего света сокровища и отдай их за дитя, а оно не будет твоим, а как было чужое, так чужим тебе и останется. Чье же оно? Да той матери, которая его родила. Также и муж: и он тоже может отказаться от хлебной работы, купить деньгами один фунт хлеба, а он как был чужой, так и будет чужим. Чей же он? Да того, кто его работал. Потому что как Богом положено: жене не должно прикрываться деньгами или какими-либо изворотами от рождения детей, так и муж должен для себя, и для жены, и для детей, своими руками работать хлеб, а не прикрываться деньгами или другими изворотами, несмотря ни на какое достоинство.

15.

Скоту, зверям, птицам, гадам и всему, что есть на небе и на земле, как назначил Бог вначале, так они и не выходят из своего круга назначения, а ты, образованнейший и умнейший человек в мире, почему бегаешь и хоронишься от своего назначения?

16.

Бог сказал еще этой жене, как повествует Св. Писание: ‘Умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя’. Вот и тут никаких изворотов нет, — так велики материнские печали о детях, что этого нельзя не то что пером описать, но и языком рассказать, а только можно понять сердцем. ‘К мужу твоему обращение твое и той тобою да обладает’. Вот и тут как указано, так все и сбывается. Почему женская и наша земледельческая обязанность буквальная, а вот твоя, образованный класс, — таинственная?

17.

Как я сильно жалею, что говорить красно не умею, я даже сам вижу, что намек у меня истинно законный, а ради недостатка красноречия сила его темнеет и теряется. Но поддерживает меня одна надежда: золото среди грязи видно, что оно золото, а хлеб для нас светлее, чище и дороже золота. Может-ли недостаток моего красноречия и худость почерка затмить и очернить его? Никогда.

18.

Самим Богом жене сказано: ‘не хлеб работать, а в болезнях родить чада’. Почему же наши жены работают? Пока твоего, читатель, ответа дожидаться, я сам делаю оный.

Вас, поедающих наших трудов хлеб, найдется в России до 30 миллионов, да если еще удалить по заповедям от этого труда жен наших, тогда что же выйдет? да одно, что весь мир должен голодною смертью погибнуть. Вот теперь ясно и законно открылось нам, что наши жены вашу часть и на вас, белоручки, работают хлеб против заповеди. Вы их труды поедаете.

19.

Я слышал, что есть такие женщины, которые пьют какой-то яд, чтобы детей не родить, или, зачавши, во чреве своем истребляют, или по рождении оных убивают. Спрашиваю, чему и какому осуждению достойна та жена за то, что самим Богом определенную ей заповедь опровергла и уничтожила? — Не тому ли же суду, не тому ли же осуждению достоин тот муж, который самим Богом определенную ему заповедь опроверг и уничтожил. Если бы уничтожил, да и не ел! Нет, много раз в день с жадностью принимается есть, без чего и на свете жить не может.

20.

Но жена, убившая плод чрева своего, во всю жизнь раскаивается, из глубины души своей вздыхает и просит у Бога прощения, а под старость накладывает на себя посты, молитвы, чем, можно думать, и вымолит у Бога прощение за уничтожение своей заповеди.

Раскаиваешься ли ты, читатель, в том, что всю свою жизнь чужих трудов хлеб ешь! Просишь ли ты у Бога и у людей прощение? Никогда и нисколько, да тебе и на разум это не приходит, а положился смело на деньги, да и живешь весь свой век, припеваючи, и признаешь себя вполне правым перед Богом.

21.

Жена, слабейшая сторона в сравнении с мужем, несет свою обязанность неуклонно. Мы, низший класс, слабее тебя разумом, и потому также неуклонно несем свою. А ты умнее и образованнее нас, потому и определил себе ее произвольно: хочешь выполняй, хочешь нет, потому что тебе есть с кого взыскать.

22.

Если бы эта первородная и самим Богом изреченная заповедь, которая есть мать и родительница всех добродетелей и подательница временных и вечных, земных и небесных благ, была бы тобою принята, и уважаема, тогда до того возлюбили бы хлебный труд, что многие отцы отдали бы детям своим такое завещание: ‘Если я приближусь к смерти, то отведи меня на хлебную ниву, чтобы там разлучилась душа моя с телом, на ней же и погреби прах мой’.

А теперь что же? Которые работают, не ждут себе от Бога награды, а которые чужие труды пожирают, не ждут наказания.

23.

Если бы, опять повторяю, эта заповедь, была тобою принята и уважаема, какое великое поощрение подали бы вы собою земледельцам к хлебному труду! Они до того приложили бы попечение, что одна десятина принесла бы за пять нынешних.

Если бы мы все уклонялись от нее, то вы имеете право нас неволею к тому принудить, а если вы удалились от оной, или, вернее сказать, от заповедавшего ее, как евангельский блудный сын от отца своего, то кто вас принудит к тому?

А за что на нас такая низость?

— Только за то, что мы вас хлебом кормим.

Мы все перед вами, — как называют нас многие богачи, — нуль без единицы.

Может статься, читатель подумает, что нас никто так не называет.

Много, и от многих я слыхал, называли. Но я вам законный ответ на это дам, — вот он: вы все 1 (единица), а мы 0 (нуль). Но как мы с вами по общественной связи стоим бок о бок, то нужно же и эту единицу, так близко поставить к нулю — 10, тут вышло десять, то есть, нам цена — 9, а вам — 1.

Но прошу этим не стесняться, потому что не мы, а сами вы такую цену назначили себе и нам.

Почему же вы такую низкую цену назначили себе в сравнение с нами?

Потому что наших трудов хлеб едите.

24.

Разве Бог не в силах был избрать иной путь к произведению в свет хлеба, а эпитимию в том наложил за грехи наши, т. е. как человек не может без греха прожить на свете, и без хлеба не может жить, как будто невольно заставил нас избавиться от грехов наших?

И вы такое дорогое лекарство бросили под ноги свои, как выше сказано, в гроб положили, чтобы никто из живущих на земле не мог найти, а вместо того поставили, что одною только верою в единого Бога без понесения трудов, можно спастись.

Да и дьявол верит, что един есть Бог, и повинуется Ему, как мы видим у Иова, глава II.

Да хотя бы хлебный труд к маленьким добродетелям причли, — и того не удостоили, из головы хоть сделали бы вы его хвостом, и того не сподобили.

Будете вы тяжело и без малейшей пощады наказаны Богом за то, что на столько тысяч лет уложили эту заповедь под тяжелый гнет и из живого существа сделали мертвое.

Прочти ты сколько есть в свете разного рода писаний: нигде не увидишь, чтобы хлебный труд и трудящийся в них одобрялись, а напротив того, они всевозможно уничижаются. А только все слепо без всякого рассчета положились на то, что ‘я хлеб за деньги покупаю по доброй воле земледельца’, — вот и толкуй с тобою!

25.

Сколько ни есть в свете разных злодеяний и великих преступлений, как-то: воровство, убийство, грабежи, обманы, взятки и разного рода лихоимства, а всему тому причина то, что эта заповедь от людей скрыта.

Богатый делает все это с тою целью, чтобы не приблизиться к этому гнусному занятию, а бедный, чтобы избавиться от оного. Поставь же эту заповедь перед очи всего мира во всей ее силе и достоинстве, тогда в короткое время прекратится всякое злодеяние и избавятся люди от тяжкой нищеты и несносного убожества.

50 лет тому назад, я довольно хорошо помню, подати были на медь 4 рубля с души, и пошлины самые незначительный, и казна была тем довольна. Теперь же 35 рублей на медь, и пошлины на все в десять раз увеличились, и податных душ чуть не удвоилось против прежнего, а все кричат во все горло: мало! Из этого видно, что через другие пятьдесят лет вы увеличите подати до 100 рублей с души и раззорите до основания людей.

А почему? Потому что всякому охота пить и есть сладко и одеваться, красно, да при том и без трудов. А где взять? Конечно, с тех людей, которые в защиту сами себе не имеют права слова сказать. Со всех четырех сторон: сверху, снизу, внутри и снаружи вы нас нестерпимо обижаете. Не так ли?

Не всуе же Бог вначале никаких добродетелей не назначил, кроме хлебного труда, и ни от каких пороков не приказал удаляться, как только от беганья от оного.

Из этого видно, что этот труд все добродетели в себя забрал. Напротив того, леность да праздность все пороки присвоили. А если ныне есть из земледельцев злодей, то это потому, что он этого закона не знает. Но при этом нужно не упускать из вида, что и прочие труды есть добродетель, но только при хлебе, т.-е. своих трудов хлеба наевшись.

26.

А теперь что-ж низший класс людей говорит? ‘Вот тому-то и тому-то можно чужих трудов хлеб есть и неправдою жить, — почему же мне нельзя? Дай-ка я убью, или украду, обману, или ограблю, или хорошую взятку сдеру, да и тогда заживу помещиком, руки заложивши в карманы, и буду повелевать, а не повиноваться, а от праведных трудов не наживешь каменных домов, от праведных трудов не будешь богат, а будешь горбат, не пусти души в ад, не будешь богат и т. д.

А потом ты же начнешь его судить, в Сибирь ссылать, тогда как сам всему тому причиною.

27.

Вот видишь-ли, читатель, сколько зла в этом зле, то-есть в удалении от хлебного труда, вот видишь, что умеют делать белые руки. Напротив того, сколько блага в обнародовании этой заповеди.

А много ли трудов стоило бы хорошим писателям дать ей развитие. Разъяснили бы они, сколько в ней пользы, а в удалении от нее — вреда, составили бы из нее сильные проповеди и поместили бы их в церковных обрядах, чтобы там показывался пример к хлебному труду. Это тысячу раз полезнее было бы того, что вы основали богослужение на чужих — это на Христовых — трудах и заслугах, а сами себя устранили от трудов, самим Богом возложенных на вас.

Это все легко можно сделать, но главное препятствие к этому то, что писателю и проповеднику нужно прежде собою пример показать.

А если он готовый, на столе лежавший, кусок хлеба взять и в рот донести признает за большую тягость, где же заставишь ты его работать?

28.

Потому-то всем писателям осталось молчать об этом труде. Ни гу-гу! Вот и молчат, да и молчать будут до скончания века об этой первородной заповеди.

29.

Если-бы был в свете человек, имеющий такую власть над вами, какую вы имеете над нами, то, напрягши силы и стиснув крепко зубы, мог бы он вытерпеть то, что вы сами для себя не хотите хлеб работать. Но за то, что подаете соблазн земледельцам и ослабляете руки их примером ленивого праздного житья, то есть люди напрягли все силы свои вперед тянуть эту работу, а ты, вместо того, чтобы помочь им, примером ленивого своего житья все четыре колеса затормозил и тем побуждаешь их на преступление, — за это нельзя вам оказать милость.

Не верно ли я говорю?

30.

Именем Бога прошу, скажи ты по чистой совести, если поработать тебе хлеб 30 дней в разные времена года, почему ты это признаешь невозможным? Потому ли что не можешь, или потому что не хочешь? Скажи чистосердечно: или не можешь, или не хочешь?

31.

Хлебный труд есть священная обязанность для всякого и каждого, и не должно принимать в уважение никаких отговоров: чем выше человек, тем более должен пример показывать собою другим в этом труде, а не прикрываться какими-нибудь изворотами, да не хорониться от него за разные углы.

32.

Потому я извлекаю здесь доказательства из богословия, что кроме богословия, мне взять не из чего доказательства об этом труде.

А второе потому, что люди нашего класса сильно верят в Бога, в будущую жизнь, в святое писание. Они, услыхав все это, как алчущие к хлебу и как жаждущие к воде, будут стремиться к этому труду, а потом и ко всем трудам.

33.

Тогда темная ночь для них будет светлый день, дождь — ведро, грязь — сухо, мороз — тепло, буран — тихо, дряхлая старость — цветущая молодость, немощь — полное здоровье.

34.

Говорит пословица: не всегда коту масляница, а бывает и великий пост, то-есть не всегда вам нас учить и направление давать, чтобы мы были Богу угодны и обществу полезны. Вот дошла и наша очередь до вас, — не учить и не направление давать, а только спросить: ‘почему вы людей учите, а сами себя не научите?’

Как сказано: ‘связываете тяжкие бремена и кладете на человеческие плечи, а сами и перстом не хотите двинуть их!’ Нужно собою пример добродетели показать, да тогда и людей к тому поощрять.

35.

Представь себе, великосветский класс, следующее: если бы мы все, земледельцы, подобно вам, похоронились от хлебного труда за разные углы — ‘кто куда, а кто куды’, тогда в короткое время вся вселенная должна голодной смертью погибнуть. Приняли бы вы в уважение от нас оправдание, подобное вашему? ‘Мы не лежим, а рачительно работаем, мы трудимся более земледельца, мы хлеб не даром берем, а за трудовые деньги покупаем, да при том еще по доброй воле земледельца. Мы по заповеди, в поте лица, едим хлеб. А если все будем работать, где бедные люди возьмут деньги? Мы людям деньги даем, а люди нам хлеб. Итак рука руку моет и обе белые бывают. Мы людьми живем, а люди нами.

Нам время не достает только людьми распоряжаться и давать им направление, а не то чтобы работать.

Данная Адаму заповедь не на один только хлеб указывает, а на все наши занятая. Как без хлеба нельзя жить, так и без того, чем мы занимаемся. Так Богом устроено, чтобы одним одном работать, а другим другое. Человек с тою только целью и деньги наживает, чтобы избавиться от этой пустой и ни к чему полезному не ведущей работы. Я одним делом занят, мне же не разорваться, чтобы успеть там и тут.

Я покою не знаю, день и ночь хлопочу, и готового хлеба некогда поесть.

Если все будем работать хлеб, тогда мир должен придти в упадок.

Я много денег имею, да притом еще большие доходы получаю без понесения трудов, и вдруг поеду на пашню целый день мучиться за 30 копеек. Тогда меня всякий назовет глупым. Пусть лучше у меня деньги работают, а если всем работать, то пусть прежде принимаются те, которые в сто раз богаче меня и т. д.’.

36.

Такими изворотами и такими противными закону отрицаниями, которыми ты, высший класс, отмахиваешься от хлебного труда, и мы, все земледельцы, начали бы прикрываться, — приняли бы вы такое наше оправдание в уважение?

Нет, вы бы, по неограниченной своей власти, свернули нас в бараний рог со всеми этими отрицаниями.

Спрашиваю, почему же вы такие отговорки со своей стороны признаете законными и достойными?

Собирай, великосветский круг, рассеявший свои мысли по светским суетам, и советуйся с ними, какой ответ дать на этот вопрос.

37.

Хлеб нельзя продавать, и покупать, и им торговать, и из него богатства наживать, потому что стоимость его выходит за пределы человеческого разума. В крайних уважительных случаях его нужно даром давать, как-то: на больницы, на сиротские дома, на сидящих в темницах, на истомленные неурожаем области, на раззоренных пожаром, на вдов, сирот и калек, на дряхлых и бездомных.

38.

Земледельца побуждает к великому милосердию на хлеб голос природы и помянутая заповедь.

Но если бы к этому милосердию да мог бы он проникнуть в глубину ее таинств, то исполнилось бы все сказанное в предыдущем вопросе. Тогда не просил бы один у другого: дай мне хлеба, а просил бы: прими от меня хлеб, да едва ли и нашел бы охотника есть чужие труды. Но что же делать! Погрузил ты эту заповедь, как камень, в пучину морскую, так что и имя ее исчезло, и память угасла со всего лица земли. Бог судья и решатель между вами и нами!

39.

Один богач сделал такое опровержение на мои вопросы: ‘Как ты говоришь, что хлеб нельзя покупать и продавать, им торговать и из него богатства наживать? Кроме того, что передают нам историки, мы видим из св. писания, что в древние времена хлеб покупали и продавали, и им торговали, и они же тем не грешили перед Богом. Еще утверждаешь, что деньгами заменяться нельзя, а непременно надо своими руками работать, — это очевидная нелепость. Авраам, Исаак и Иаков и прочие праотцы были богаты, имели у себя рабов и рабынь. Из этого видно, что они сами не работали, а чужих трудов хлеб ели и тем не провинились перед Богом.

40.

‘И еще большим доказательством ложности твоих доводов служит то, что два великих законодателя: Моисей и Христос, об этой заповеди умолчали. А если Моисей и написал что, ‘в поте лица снеси хлеб’, то под этим словом он разумел все наши занятия. Это видно из того, что сам же Моисей 40 лет прожил при царском дворе египетского царя — фараона, не работал, другие 40 лет пас овец у Иафора, тестя своего, в земле Мадиамской, хлеба не работал, третьи сорок лет начальствовал над израильтянами в пустыне, не работал, значит никогда не работал, а его же Бог принял, возлюбил и возвысил больше всех пророков, а он по твоему рассчету был тунеядец.

41.

‘Также и Христос, — Он есть истинный Бог, Творец и Создатель неба и земли, — и никто же другой, как Он сам судил Адама в раю, а вместо того, чтобы сказать: ‘в поте лица снеси хлеб твой’, Он в Евангелии сказал: ‘смотрите на птиц небесных, они не сеют, не жнут, ни в житницы свои собирают, а Отец небесный питает их’.

Не верно ли тут открывается, что хлебный труд ни к чему душеспасительному не ведет, да и житейской ни малейшей пользы от него?

Ну, словом, самая пустая работа, пустым людям Богом она дана.

42.

‘Укажи же ты мне хоть на одного, который бы из земледельцев за этот пустой труд был принят Богом!

А Христос хотя и назвал бедных братьями своими, но это только для поддержки, чтобы они в отчаяние не впадали: это можно доказать тем, что сам он всегда входил к богатым в дома, а к бедным никогда.’

43.

Все эти доказательства сильно противоречат как первородной заповеди, так и естественному нашему закону.

Спрашиваю: что благонадежнее — богословский ли закон, который писан человеком на бумаге, или естественный, который писан самим Богом в душе нашей? Конечно, того и другого опровергнуть нельзя, но я предпочитаю второй, — это естественный, и надеюсь, что и вы, читатель, будете со мной согласны.

44.

Теперь я опять возвращусь к предъидущему вопросу: сколько тысяч пудов пшеницы, сколько зерен, сколько рублей серебром в год собирается с нас податей, акцизов, пошлин и разного рода сборов.

Кроме того, господа помещики, купечество и все богачи имеют несосчитаемые миллионы, деньги же даром не даются, их нужно кровавыми мозолями выработать, по сказанной заповеди, руками, а не языком и пером.

Пошлины собираются не с нас, а с заводов и фабрик, а заводчики — фабриканты накладывают на товар большую цену, чем он им стоит, и с нас уже берут оную.

Спрашиваю: чьи руки трудились над этими деньгами? Конечно, наши.

В чьи же они идут? Конечно в ваши, — белые, — на роскоши ваши.

Словом весь свет лежит на руках наших.

45.

Это в высшей степени обида для нас, а для вас унижение.

Я знаю, что ты во сто раз умней и образованной меня, потому ты и берешь с меня деньги и хлеб. А если ты умен, то ты должен умилосердиться надо мною, слабым, как сказано: ‘люби ближнего своего, как самого себя’, а видь я близкий твой, а ты мой.

Почему мы бедны и глупы? Потому что сами в своих трудах хлеб едим и вас кормим. Есть ли нам время учиться да образоваться? Вы как хлеб наш, так вместе с ним и разум наш или тайно украли, или нагло похитили, или коварно присвоили.

Вот тебе, читатель, либо гневайся, либо нет, — я тому не виноват, что правда так горька.

46.

Ты с пламенным желанием просишь у Бога благорастворения воздуха и изобилия плодов земных, — это хорошо. А на чьи руки ты просишь изобилия, кто его должен обрабатывать, ты ли или другой кто? ‘Да неужели я? ответишь ты, имеющий белые руки: — конечно вы, земледельцы. Я лучше соглашусь голодною смертью умереть, нежели одну соломенку или одно зернышко в руки взять’.

47.

Вам следует перед обедом не у Бога просить благословения, а у нас, земледельцев. И после обеда не Богу отдавать благодарность, а нам.

Если бы вам Бог послал с неба манну, как Израилю в пустыне, тогда бы вы должны были отдавать Ему благодарность, а если через наши руки, то нам, потому что мы вас, как малых детей или калек, кормим.

48.

Когда писал я эти вопросы, многие земледельцы мне говорили: на что ты напрасно трудишься, — можешь ли ты богача убедить к хлебному труду, да пусть к нему сойдутся все пророки и учители, — он их не послушает.

49.

— Я знаю, что на это нет никакой возможности, ответил я им. — Но может статься, не уважут ли они эти мои доказательства, так как они взяты из коренных божественных законов, и не доведут ли они их до сведения всех земледельцев, что им будет за это великая награда от Бога.

50.

И еще высший класс увидит нашу заслугу (чего он никогда не видал и не слыхал), а свою виновность как перед Богом, так и пред людьми, и не будет так гордиться над нами и угнетать нас, как ныне делает.

Совесть, — от нее деньгами не защититься, она невольно заставит их смягчиться пред их кормильцем. Вот с этою то целью я и принял на себя труд этот.

51.

Если бы небольшие следы этой заповеди оставались на сердце твоем, образованный класс, ты бы тогда все силы употребил, чтобы своих трудов есть хлеб и рассудил бы так: из бедных людей земледельцев не только одни сильные люди хлеба ради страдают: близкие к родам женщины, и те там же работают, то есть еще во чреве дитя, а уже страдает ради хлеба, которого еще не ело.

Малютки также в колыбели мучаются от ветра и от насекомых: все тело их кровавыми волдырями облилось. Никакая рачительная нянька не может их соблюсти от этого.

7-ми летние дети там уже по силе своей работают. 70-ти летние старики нагнуться не могут, на коленях ползают, а жнут.

Это и теперь есть и более тогда было, когда люди крепостные были. По заповеди ‘дондеже возвратишися в землю от нее же взят’. Словом дармоедов у них нет, подумал бы ты.

52.

А у вас 30-ти летний мужчина, при всей полноте здоровья, все лето и весь век ходит с одним перышком, руки заложивши в карманы, посвистывает, дожидается, пока эти бедные страдальцы положат ему в рот кусок хлеба.

У нас, земледельцев, не говоря о лете, а среди зимы часто бывают рубахи мокры от пота.

53.

Как много в свете уму непостижимых хитростей. На всякое незначительное изделие придуманы, например, машины: где бы нужно многим людям работать, там одна машина чище всяких рук человеческих работает. Хлебная же работа, как крестьяне сами придумали еще с незапамятных времен, так и доныне остается в том же виде — иногда самого дела и одной лошади нечего везти, а по неурядице две и три, а в других местах — четыре пары быков не в силах поднять.

54.

Трудно ли бы ему, механику, сказать только несколько слов: сделай вот так и так, и этим вся эта страшная тягость свалилась бы с людей и животных.

Нет, не хочет и близко подойти как к этой гнусной для него работе, так и к работающим ее. Нет у него милости к этим бедным страдальцам, то есть к людям. Хотя бы он сжалился над животными — и того нет. А сам много раз на день принимается есть, под видом только хлеба, а на самом деле кровь да слезы бедных людей и животных.

Вот насколько ты, именитый круг, опроверг нас, а с нами заповедь, а с заповедью и заповедавшего ее.

Не есть ли тут очевидная твоя нелюбовь к Богу и ближнему?

Ну, что ты должен на это отвечать? Извиниться нельзя пред мужиком и оправдаться нечем.

55.

Вот еще доказательства того, что вы все это унизили и сравняли с подножием своим. Если кто сделает хотя незначительное изобретение, вы удостоиваете его медалью с надписью: ‘за трудолюбие и искусство’. Было ли когда-нибудь, чтобы за хлебное трудолюбие и искусство получал кто награду? Не было.

Если и получали, то только те, которые по 1000 десятин засевают чужими руками, а сами и близко не подходят как к гнусной работе, так и к работающим ее, — те получали и будут получать награды.

56.

Из бедных же людей — муж с женой, у них до десятка детей, отец и мать старые, и они кормят их, да еще частицу хлеба продают, то есть вам дают.

Получил-ли какую награду хотя из многих миллионов и во все века один? Не было! Да что я говорю — не получали! Получили имя ‘мужик’, что значит дурак. Будь и этим доволен. Без этого видно, что хуже и ничтожнее работы хлеба, по вашему рассчету, и в свете нет. Не верно ли я выше говорил, что у вас и одной крошечки любви нет к Богу и ближнему, а только к самим себе?

57.

Самая главная защита у вас от хлебной работы такая: кто бы чем ни занимался, и кто бы что ни работал, — все относится к заповеди, что ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой’. Это оправдание противно Богу и человеку.

Там сказано: — проклята земля твоя в делах твоих. — Есть ли тут что-нибудь общего с вашими прочими занятиями? Нет.

Далее: ‘В печалях снеси ты вся дни живота твоего’, вот и тут не прямо ли указывается на хлебный труд. Потом: ‘тернии и волчцы возрастит тебе’, — тут есть ли хоть намек на ваши занят? Нет. Еще: ‘И снеси траву сельную’, — да есть ли и тут, хоть приблизительно, намек на ваши занятия? Нет.

‘В поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишася в землю, от нее же взят’. (Бытия 3, 19).

Умные люди и тут находят извороты, говорят, что это сказано не о сохе, а об их пере, и приводят на это законные доводы.

58.

Неужели Бог дал эту тяжелую заповедь нам одним, а вам приказал деньгами прикрываться от нее?

— ‘У меня’, — говорит богач, ‘деньги работают хлеб’.

Врешь ты, — деньги пред Богом не согрешили, потому им и заповедь не положена. Да они и хлеба не едят, потому и работать не обязаны. Как же ты говоришь: ‘у меня деньги работают’. Разве вы признаете себя совершенно правыми перед Богом, что заповедь вам не нужна? А хлеб чужих трудов все-таки ешь, если бы ты был святой святого.

59.

Конечно, нельзя же живым в руки отдаваться такому неприятелю, как я.

Ты представляешь такое оправдание: ‘Если всем заняться земледелием, тогда все заводы и фабрики должны остановиться, и мир придет в упадок’.

Это несправедливо, потому что 80 дней в году праздников, в которые люди освобождаются от всех занятий, да другие 80 дней пройдут у всякого человека в праздном шатании, а мир не приходит в упадок. А если мужу с женой одну десятину хлеба обрабатывать 30 дней в разные времена года, тогда вся вселенная должна придти в упадок, — это почему так?

— Во всех городах, а более всего в Москве, где много фабрик и заводов, жителей до одного миллиона: где столько земли взять, если заниматься всем земледелием? — оправдываются белоручки.

— Фабриканты и заводчики, — отвечаю я это, — сами туда сошлись или их согнали? Нельзя ли строить фабрики по местам простонародным между бедными деревушками, где одни люди хлеб работают, а другие на фабрике деньги зарабатывают, а потом ты на фабрике, а другие на хлебе. Все это легко устроить, если бы все хотели сделать благо низшему классу, но у вас все попеченье только о самих себе и себе подобных.

60.

Вы отмахиваетесь от хлебного труда еще тем, что земли и без того мало, а если все будут работать, где взять ее (тем более, как ты начнешь работать, то всю землю спашешь).

Я ныне занимаю под хлеб 10 десятин, а тогда занял бы пять, а другие пять, изволь-ка ты своими белыми руками обрабатывать, несмотря на зной и мороз, дождь и грязь, снег и буран, когда весь, как в лихорадке, трясешься и руки сделаются как грабли.

Неужели одним нам это и положено, а вам нет?

61.

Вы законною защитою для себя признаете и такую отговорку от хлебного труда: у меня есть одно дело, и мне не разорваться, чтобы успеть здесь и там, заняться земледелием, — тогда некогда и подумать о другом деле.

Спрашиваю: у меня, кроме хлеба, есть еще много дел, как же я успеваю думать и на деле выполнять, я — необразованный мужик? А если бы у меня было столько ума и образования, сколько у тебя, я бы тогда тысячу дел выполнил. Почему же ты такую бездну разума имеешь, а, кроме одного дела, о другом и подумать не можешь?

62.

У вас самое главное прикрытие от хлебного труда или от мучающей вас совести такое: ‘Если все будем работать хлеб, тогда где бедные люди возьмут денег, когда они только продажей хлеба и живут. Они нам хлеб дают, а мы им деньги’. Нет, не туманьте нас среди бела дня.

Продажа хлеба не пользу, а большой вред приносит людям, нынешний год сильный урожай, земледелец продает богачу хлеб 30 коп. за пуд, думая тем пополнить свои недостатки, а на будущий год неурожай, голод, тогда он свой же хлеб покупает 1 р. 50 к. за пуд, денег нет, — он тому же богачу последний скот за полцены отдает. Нужду не пополнил, хлеб сбыл, скота лишился, да и сделался навсегда нищим.

Множество людей от продажи хлеба гибнут. Как же вы утверждаете, что люди только продажей хлеба живут, иначе они должны в упадок придти.

Поэтому не люди, а вы людьми живете.

Деньги у вас наших трудов, и что на вас, и что в вас — все наше.

Обработайте хоть одну десятину хлеба по заповеди, тогда сделается все ваше.

63.

У меня месяц и два денег твоих ни копейки не бывает, а я, как поработаю до усталости, сделаю тюрю, наемся слаще и сытнее твоих лакомств, да опять пошел на работу козырем, песенки припеваючи. Поживи ты без моего хлеба два месяца, какую ты тогда песнь запоешь?

Вот теперь и рассуди, читатель, кто тем живет: ты мною или я тобою?

Зачем же ты к нам в товарищи пристаешь? Кто должен первое место занимать за столом (вышепомянутым), ты или а? Конечно, я. А ты зачем туда залез? Кто тебе это назначил и кто удостоил?

Или оправдывающие тебя ответы дай, или хлеба нашего не ешь, или обработай хоть одну десятину своими руками, — тогда и сиди там. А если нет, то убирайся оттуда.

64.

Мне кажется, что ты ответишь также, как один богач сказал: — я поехал бы работать, да не умею. Я один раз взял косу, замахнулся изо всех сил, и она пробежала поверх травы, в другой раз еще сильней, а она до половины вонзилась в землю, взял серп, долго маялся, полснопа не нажал, а руку серпом порезал. Это было со мной, когда я случайно был там. Но если поехать с целью работать, тогда все люди по близости сбегутся смотреть и смеяться над таким чудом.

— Почему же ты есть умеешь? — спросил я у него, — даже когда ты был двух лет — и тогда умел, а работать и теперь не умеешь, и еще потому ли ты не умеешь что не можешь уметь, или потому что не хочешь!

— Конечно потому, что не хочу, — ответил он.

65.

Богач еще представил такое оправдание:

‘Нас Христос искупил своею кровью, как от греха, так и от заповеди, то есть от хлебного труда. А если ты искуплен, то зачем пожираешь чужие труды? — спросил я. — Неужели только одних вас, богатых, искупил, а нас нет? Если бы он искупил, приказал бы земле произрастать печеный и готовый хлеб, по вкусу и желанию всякого, или послал бы с неба манну, как израильтянам в пустыне? Тут ясно видно, что он как вас, так и нас не искупил ни от греха, ни от заповеди, то есть от хлебного труда. А должен из нас всякий себя искупить добрыми делами, а на чужие, — это на Христовы заслуги, — не надеяться.

66.

Мы грешим, беззаконствуем и определенному в заповеди проклятию подвергаемся, а Христос наши грехи, беззакония и проклятия должен на себя принимать, это хорошо вы придумали, но ошиблись в рассчете.

Нет, всякий человек должен сам себя искупать первородной заповедью: хлеб своих трудов есть.

Нет честнее этой добродетели, а, минуя ее, нет пагубней порока.

67.

Если ты богат, то роскошествуй сколько можешь, превозносись как знаешь, увеличь свои лакомства сколько хочешь, но хлебного труда не убегай, а с жадностью стремись к нему.

68.

Говорят: другой в двадцать раз больше земледельца трудится, — можно ли его назвать тунеядцем?

355 дней в году работай чего хочешь и занимайся чем знаешь, а 30 дней в разные времена года должен всякий человек работать хлеб.

69.

Если бы Бог положил тебе за грехи такую заповедь: ‘Возьми в сто пудов камень и носи’, — ты сказал бы: — я этого не могу, ты мне столько силы не дал, и еще: — летай по воздуху, как птица, — ты мне крыльев не дал, потому я этого сделать не могу и т. д.

Такое оправдание уважительное.

А хлеб почему не можешь работать? Конечно только потому: ‘кто я? у меня руки белые и нежные, а хлеб колкий’.

70.

Ты прикрываешься от хлебного труда еще и тем, что кто бы чем ни занимался, все относится к той заповеди: ‘В поте лица твоего снеси хлеб твой’.

Один из вас говорит: ‘я сегодня несколько строк написал, значит, я в поте лица ем хлеб’.

Другой: ‘Я сегодня несколько приказов словесных людям отдал, чтобы они старательно мне работали, поэтому я в поте лица ем хлеб’.

Третий: ‘Я сегодня в богатой карете по городу прокатился, и я в поте лица ем хлеб’.

Четвертый: ‘Я сегодня гнилой товар за хороший, дешевый за дорогой продал и неопытных людей обманул, поэтому и я в поте лица ем хлеб’.

А вор в свою очередь говорит: ‘я всю ночь не спал, своими руками работал, я более всех вас в поте лица хлеб ем’ и т. д.

Если не истиною, то красноречием и хитростью все сделаются правы, как говорит Крылов: ‘Все те звери, которые когтями и зубами богаты, все они вышли правы, чуть не святы, а на смиренного вола подняли толки, кричат тигры и волки, и они его задушили и на костер свалили’. Кого Крылов разумел под зверями? Мне кажется земледельцев, а под волом смиренного богача, а ты, читатель, как думаешь?

71.

Вас всех, евших наших трудов хлеб, найдется в России до 30 миллионов.

В силах ли мы всех вас сладко накормить и напоить, красно одеть, на мягкую постель положить и теплым одеялом прикрыть? Потому то мы неутомимо день и ночь работаем и ничего не имеем.

Не обида ли это для нас, не порок ли это для вас?

72.

Как в этой жизни ты, богатый класс, живешь чужими трудами, так и в будущей надеешься чужими же, то есть Христовыми заслугами получить себе блаженство, потому и нет для тебя никаких нравственных обязанностей, а только знаешь наслаждаться всеми благами мира сего. Широкою и просторною дорогою идешь, а куда? ты сам знаешь, куда.

73.

Из вас нередко встретишь и таких, что, если счастье обратилось к нему спиною, и обстоятельства заставляют его работать хлеб своими руками, тогда он впадает в отчаяние, и выходит из него вор, пьяница, и всем гадким делам начальник и наставник, и даже нередко прибегаете к насильственной смерти, чтобы избавиться от хлебного труда.

Дай же этой заповеди жизнь, а то она у тебя живая в гробу лежит. Тогда, если миллионер дойдет до нашего положения, он не покоробится, а с жадностью устремится к этому труду.

74.

Из всех предыдущих вопросов видно, что нет в свете отвратительнее нечистоты, как чужих трудов хлеб. Напротив же того, нет душеспасительней святыни, как своих трудов хлеб. Это я говорю не по догадке, а по коренным божественным законам, с чем согласен и естественный наш закон.

75.

Ревнители по Боге для достижения вечных благ бегут в монастыри, в пустыни, в горы, на острова морские и разную скитальческую жизнь на себя принимают. Спрашиваю: чего они там ищут, размозжив голову закона Божия, то есть чужих трудов хлеб евши?

Неужели нельзя быть добродетельным при этих благословенных трудах?

76.

Бог положил начало и конец закону своему, — труды, во главе которых поставил хлебный труд, умные и образованные люди напрягли все силы, чтобы избегнуть трудов и жить помещиками, руки опустивши в карманы.

Они свалили все труды на руки бедных беззащитных людей, но и эти с своей стороны не зевают, присутствия духа не теряют, воруют, убивают, жгут, грабят и друг друга обманывают.

Да и дело: хозяин за хлеб, да и работник не слеп, то есть, если умные люди гоняют правду из света во тьму, мы удержать ее не в силах, потому и действуй, сколько можешь, чем и как хочешь.

77.

Каждый из вас скажет: я люблю и от души уважаю как хлебный труд, так и трудящихся в нем, а лодырей ненавижу и гнушаюсь ими, но я так вам отвечаю:

Слышу голос Иакова, осязаю Исава.

78.

О, умилосердись, великосветский класс, сам над собою. Не предай ты этого дела к уничтожению. А если есть здесь что-либо сильно противузаконное, то уничтожь лучше меня одного, а дело это положи на вечное время в архив, где хранятся важнейшие государственные акты. Может статься в последующих поколениях найдется настолько справедливый человек, что во всем настоящем составе обнародует его. Пусть же я один погибну, а миллионы земледельцев получат величайшую радость и облегчение в трудах своих.

79.

Я никогда не видал, а есть книжка под названием: ‘Гражданский брак’. Там один помещик Новосельский жалуется своей барыне на своего крестьянина: — такой, — говорит помещик, — негодяй этот лакей: взял да холодную рубаху и надел на меня (я это пишу, а сам улыбаюсь). Я начал его ругать за это, а он отвечает мне: ‘я всегда на покойного вашего тятеньку генерала надевал холодную рубаху’.

Я при этом крайне удивился, до такой степени обуяет человека леность, что и рубаху надеть на себя принимает за несносную тягость. Из этого видно, что если даже откроется глазам его тот неугасимый огонь в будущем веке, как говорит предание, в котором он и весь будущий род его должен будет гореть нескончаемые века, он на то лучше согласится, нежели одну соломенку или зернышко взять в руки.

Ах! в какую глубокую пропасть погрузили людей праздность, леность да роскошь! А начни с ним говорить об этой заповеди, он по своему красноречию сотню доказательств представит, что он в поте лица ест хлеб.

80.

Желал бы я спросить, да не у кого: неужели в самом деле на помещиков надавали посторонние люди рубахи, — конечно и подштанники, — как на мертвых? Что же они в то время руками делали? Напрасно писать не будут, значит правда.

81.

Бывшие крепостные как страдали! Беда и горе! При одном воспоминании о страданиях, холодная дрожь пробегает по всем жилам, да лучше бы тем людям и на свет не родиться!

Если бы я не один, а много языков имел и говорить хотел, и тогда нельзя бы поведать нужду ту, и тогда нельзя было бы подробно разъяснить горе тех бедных мучеников.

Не могут уста человеческие выразить страдание их.

Но я кратко представляю вам, читатель, обиду их. А вы, может быть, и сами помещики были. Я буду истину говорить, чтобы мне ‘врешь’ не сказали. Я и сам был войска донского помещика Чернозубова или Янова крестьянином.

82.

Три дня в неделю человек работает себе, другие три дня работает на помещика сам хозяин, жена его, 12-ти летние дети и 60-ти летние старики на всем своем содержании. Для лошади, на которой помещику работает или в извоз ходит, корм крестьянский, и все инструменты, — как-то: телеги, сохи, бороны, топоры и т. д. — все крестьянское. На его работе сломал что-либо, а сделай на свой счет и на своих днях. У него на выгоне гумно, избы нет, а ты в лютые морозы иди на целый день молотить, — многие полунагие и голодные, — не мука ли это?

А заступника и покровителя не было.

83.

Три дня в неделю себе, а три дня помещику, — короче сказать так: один год себе, а другой помещику.

В этом же году, в котором будешь себе работать, 80 дней праздников, а эти люди крепко были набожны, да другие 80 дней пройдут по разным неудачным случаям к работе, да и человек не камень: случится быть больным хотя 50 дней, — в остатке всего 155 дней.

84.

Спрашиваю: в силах человеку в эти 155 дней запастись всем нужным на два года, то есть на настоящий — свой и на будущий — помещику, да еще приготовить за два года на казенные подати, на сдачу рекрутов и самого рекрута?

85.

Хотя это и прошло, но оскомина с зубов не сошла, да и долго будет отзываться. До 60-ти лет человек работал помещику, — 13 лет юности долой, в остатке 47, разделить их по полам — 23 года работал помещику, а 23 года себе.

Попробуй, например, теперь нанять какого-нибудь государственного крестьянина, и скажи ему так: ‘Работай мне год сам, жена, взрослые дети твои и скот. Содержание твое, обувь, одежда и все инструменты твои, умрешь ты или жена, и остальной год с детьми работай мне, сломаешь ли ты что на моей работе, поправь на свой счет — за какую цену этот крестьянин согласится работать год? Самая низкая цена 500 рублей, за 23 года 11,500 рублей.

Вот сколько помещик, — если не деньгами, то трудами брал с человека во всю его жизнь. А деньги эти в карты проигрывала, да на разные противозаконные прихоти потреблял.

Спрашиваю: — за что он брал с него? должен ли он ему? — Нет. — Виноват ли в чем? — Нет. — Может быть были какие на то причины? — Нет, не было, — Да за что же так много брал? — Да так себе, здорово живешь.

86.

Во всем мире жалоба на Бога такая: — Если в Боге бесконечная милость, то откуда же бесчисленные бедствия, которым подвергаются бедные люди?

Если Бог правосудный правитель мира, то откуда же неравенство между людьми? Почему порок счастлив, а добродетель несчастна? Да виновато ли зеркало, когда у самих нас рожа крива, то есть причина ли тому Бог, что мы первородный его закон, который ведет к равенству всех, опровергли?

87.

Утверди такой закон, чтобы ни один человек не осмелился ни одной крошки хлеба есть чужих трудов без уважительных причин. Тогда люди, хотя и не сравняются, а все-таки много ближе станут друг к другу, — хлебный труд подсечет крылья гордости.

Ведь мы бедны от вашего богатства, а вы богаты от нашей бедности.

88.

Работали предки, праотцы, прадеды и отец мой, работаю и я вот уже до преклонных лет.

Все они передавали нажитое трудами детям своим, а дети детям своим. Почему же я ныне только не богат, но и порядочного хозяйства не имею? сколько мой прадед имел, столько и я, если не меньше.

89.

Были ли из рода нашего лентяи или пьяницы? Нет, не было, — говорит дедушка. Огонь ли пожег, вода ли потопила? И этого не было.

90.

Спрашиваю: куда же наши труды девались, какой враг все пожитки наши разграбил, какой злодей все имущество наше проглотил? А откуда же, богач, твои сокровища взялись? Отвечай мне на это законно.

91.

Пусть бы была эта обида временная, нет — она вечная. Как прошедшие, так и настоящие наши поколения пили, пьют и будут пить эту горькую чашу. Не видать им покровителя и защитника никогда. А все потому, что вы нашу родительницу т. е. заповедь живую в гроб положили.

92.

Хотя я и во всю свою жизнь видал, но слепо, а теперь, по исследовании мною этой заповеди, вижу ясно следующее: разъехались люди по всем полям всего света и сильно работают хлеб, даже малые дети и грудные малютки, которые еще не ели его, а также хлеба ради страдают. Не суть ли они истинные пчелы, которые летают по полям и собирают мед в свой улей? А высший класс, представил я себе, не есть ли трутни, которые только поют и ничего не делают, а знают одно: чужие труды поедают.

Много на свете ловят воров, но то не воры, а шалуны. Вот я поймал вора, так вора! Он обворовал церковь и Бога живого и унес первородный закон, нам земледельцам принадлежавший, нужно же указать лично на этого вора. Кто не работает для себя хлеб своими руками, а чужие труды пожирает, тот вор, — возьмите его и предайте суду. И так тщательно скрыл закон в землю, что 7,390 лет никто из нас не мог найти, и тем обобрал несосчитаемые миллионы у бедных людей и оставил как их, так и маленьких деток их, полунагими и голодными, а сам себя тем поднял выше облаков.

93.

Пчелы трутням крылья подсекают, чтобы их трудов мед не ели. Вот дошла и наша очередь до вас, трутней, — и мы вам крылья подсекли, чтобы вы наших трудов хлеба не ели. Я знаю, что вы и после этого будете есть, да еда эта такая будет: ты хлеб в глотку, а совесть тебя за глотку, — от нее ничем не избавишься.

Если бы хлеб был как прочие вещи, неправдою приобретенные, их положил куда подальше, — они лежат там преспокойно. Нет, хлеб нужно в рот класть! Об этом стоит подумать.

94.

Теперь то увидал ты, до облаков возвышенный богатый класс, теперь то ты увидал себя всего связанного узами беззакония, от которого и сил не имеешь освободиться.

Вот теперь ты увидал себя в глубоком рве, из которого сам собою вылезти не можешь, разве сам Бог выгонит из тебя этого тирана: леность да подругу ее роскошь.

Итак, просим вас возвратить нам наши сокровища, самим Богом для нас созданные, это первородный закон, — то есть обнародуйте его, — тогда мы себя обогатим и вас всех с головы до ног осыпем золотом, потому что, ожидая за это спасение, нам не один хлебный труд, а и все будут казаться легкими.

Самый слабый умом человек, даже десятилетнее дитя, и те, услыхав это, поймут, что это самая первая и первому человеку самим Богом данная заповедь, что она дороже всех добродетелей, законов и заповедей. ‘Потому, подумают они сами с собой, надо более трудиться, за это я здесь поживу хорошо, да и на том свете удостоюсь блаженства.’

Возврати же нам, богатый класс, похищенную и утаенную тобою, или, вернее сказать, предками твоими святыню нашу.

95.

Прежде все заповеди и предания казались мне велики. Теперь же они представляются мне незначительными, потому что душу и сердце заняла одна эта заповедь.

Из этого видно, что если ее обнародовать, то духовенство останется без куска хлеба, который ныне, без понесения малейших опасностей и трудов, ест, и никто не имеет права упрекнуть его тунеядством, а тогда всякий скажет это.

96.

Когда я дописал до этого места (а я ее шесть месяцев в досужие минуты переписывал на бело), к нам пришла бумага, просящая ссуды хлеба на сгоревший Красноярск. Наше общество, по общественному приговору, отпустило из экономического магазина 50 пудов (почему мало, — потому что кобылка весь хлеб поела).

Многие благодарили того человека, который распорядился представить такую бумагу, а многие пеняли: 50 пудов, это выходит 20 фунтов с дома. Неужели я 20 фунтов (говорили многие на сходке) только и дам, — уж лучше ничего не давать, а если дать, то пуд, два, три, а то мешок и два.

97.

Вот видите ли, не сбылось ли вышесказанное мною, что хлеб не должно продавать и в крайне уважительных случаях даром давать, — и дают, да еще тогда дают, когда о хлебе заповедь скрыта вами.

А если бы ее представили пред очи всего мира во всей ее силе, то сгоревший Красноярск с одного нашего Минусинского округа получил бы сто тысяч пудов хлеба, и даже всякое общество само-собою доставило бы его на места, куда следует, да и во всех случаях, тоже было бы, потому что никто не знает, что с ним случится завтра, а может быть и сегодня.

Проси денег — не дадут, 1-ое, потому, что они у редкого крестьянина есть, а 2-ое, потому, что на милосердие к хлебу голос природы помянутой заповеди побуждает всякого земледельца. А деньги — мертвая вещь в сравнении с хлебом, ничтожный камень, на них никакого и ни у кого милосердия нет: чем больше имеешь, тем больше жадность разгорается иметь. Собери со всего света деньги и отдай одному человеку, будет ли он доволен тем, погаснет ли у него жадность? Нет! Чего же он тогда еще будет желать и чем еще будет не доволен?

Он тогда скажет: ‘почему я всего света руками не обниму, ушами не прослушаю, и глазами не осмотрю, везде мое теряется и пропадает’.

Если бы ты от всей души желал работать, но ради каких либо обстоятельств не мог, это простительно. А ведь ты прямо лености ради гнушаешься работою, какое же тут может быть прощение тебе? Я знаю, что ты ответа не найдешь на все это, разве одну только власть употребишь в дело, а есть тогда как будешь? Первый кусок и первый глоток проглотит тебя с душой и телом, — он не посмотрит кто ты.

Умилосердись над нами, богатый класс! Сколько тысяч лет, как на необузданном коне, ездишь ты на хребте нашем, всю кожу до костей ты стер. Ведь это только по виду хлеб, который ты ешь, а на самом деле тело наше, по виду только вино, которое ты пьешь, а на самом деле — кровь наша.

100.

Как узнал я эту первородную заповедь, сделалось со мною следующее: несмотря на то, что мне 65 лет, слаб я и сух, а прошедшего 81-го года без всякой посторонней помощи 8 десятин пара вспахал и заборонил, переднюю лошадь в руках водил, опять перепахал без огреха. День работаю, а ночь коней караулю и никакой усталости я не чувствовал, кроме того сенокос и хлеб с сыном и снохою убрал.

101.

Вот видишь ли, что умеет делать эта божественная заповедь: из старого молодым, из слабого здоровым, из ленивого трудолюбивым, из глупого умным, из пьяного трезвым, из бедного богатым. Сделал ли бы я все сказанное, то есть обработал ли бы столько земли, если бы не раскопал ее из того места, где ты скрыл ее. Не сбылось ли бы это и над всяким человеком, если бы он узнал ее силу. Не избавилась ли бы вселенная от тяжкой нищеты и убожества.

102.

На эти 8 десятин, сработанных мною, если пошлет Бог избавление, я сам с семейством буду сыт и вас, праздных людей, 30 человек в год прокормлю.

103.

Если бы ты от всей души желал работать для себя хлеб, но ради уважительных причин не работаешь, это и от Бога простительно, и от людей уважительно. А ведь ты прямо лености ради не работаешь, поэтому можно ли тебя уважать? Никогда и нисколько. Прежде каким великим мне казался какой-нибудь начальник, а теперь ниже нижнего чина. Желал бы я эту мысль искоренить из головы, — нет, невольно лезет.

Я слышу часто, что хотят всю вселенную соединить в одну веру. Верный ли этот слух, — не знаю. Если верный, то, вместо того, чтобы соединить, она еще разделится на столько же толков, сколько их ныне, и выйдет не то, что полезный, а даже вредный труд.

Хорошо было соединять в древности, когда народ был дикий, — куда хочешь, туда его и веди, он нитки не перервет. А теперь его тройным канатом не стащишь, — во 1-х по привычки к своему обыкновению, а во-вторых по гордости, чтобы не покоряться один другому. А утверди веру на одном первородном законе без примеси посторонних правил, тогда в короткое время сольется вся вселенная в одну веру в Бога, потому что хлеб самого закоснелого преклонит, смягчит и на путь добродетели наставит. Но только сами вы, великие правители, прежде засучите рукава за локоть!

Вот в этом то для вас и запятая. Утверди же вселенную на одном первородном законе, — она ему беспрекословно покорится, уверяю вас, и ни один человек не согрешит, а если и согрешит, то тут же этими трудами и покроет свой грех, потому что так Богом положено.

Я сам на себе испытывал, как он крепко привязывает человека к добродетели.

Люди же написали тысячи законов, — и конца им нет, да и говорят: от рождения человек грешен. Бог причиною грехам нашим, — зачем такого слабого человека сотворил? зачем Он так много законов, невозможных выполнить, написал?

Соединить вселенную воедино, по моему, можно только этим средством, а иначе нельзя.

А если бы этот закон был людям разъяснен, тогда бы люди по сто душ жили вместе. Не гордился бы тот, кто повелевает, и не обижался бы тот, кто повинуется.

Умер ли из среды их муж или жена, их дети остались бы в такой единодушной и сердечной артели, что удар этот не был бы так значителен для него и для нее, потому что для этих сирот много отцов и матерей найдется, много братьев и сестер, много покровителей и спасителей.

Женщины же все милосердны: они сирот будут более соблюдать, чем своих родных детей.

104.

О! Слеп ты, слеп, ученый человек! Смотришь во все глаза в Св. Писание, а не видишь тех дверей, в которые бы мог выйти и порученное тебе от Бога стадо вывести из под гнета греха, и не видишь ты прямо ведущей стези в жизнь вечную, слепота твоя подобна содомеянам, которые были поражены слепотой ‘ищуще дверей Лотовых’.

Но те слепоту свою в себе видели, а ты, будучи слеп, думаешь, что смотришь светло и все видишь ясно, и сам все знаешь без толкователей и никто тебе ни в чем указывать не должен. Слепота твоя подобна еще Валааму, который ехал на осле, а Ангел Господний стоял с обнаженным мечем на пути, осел, который под Валаамом, Ангела видит, а Валаам нет. Я осел, а ты Валаам, и ездишь ты на мне от юности моея.

Из всего предыдущего как в зеркале видно, что человек учится грамоте не с целью делать ближнему своему добро, а зло. Не даром говорит пословица: ‘Если бы у грамотных глаза повылезли (конечно и мои, Бондаревы, тут же), да кони подохли, — тогда и на свете было бы лучше’.

Прежде этой поговорке я не верил, а теперь увидал, что как будто сам Бог выдал в свет эти поговорки.

105.

Разделилась вселенная вся на тысячу вероучений, то как одна должна быть вера, как и Бог один.

Первородный закон ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой’ все вероучения собрал бы воедино, и, если бы только они узнали всю силу благости его, то прижали бы его к сердцу своему. И он в одно столетие, а то и ближе, всех людей, от востока до запада, от севера до юга, соединил бы в одну веру, в единую церковь и едину любовь.

———-

Добавление к прежде писанному мною, Бондаревым, произведению ‘О трудолюбии и тунеядстве’, почерпнутого из первородного источника: ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой’.

Любовь к ближнему это есть главнейшая из всех заповедей — заповедь, и из всех законов — закон, и из всех добродетелей — добродетель. Нету ей подобной добродетели ни на небеси, ни на земле, нету ей подобной и в половинной части, нету в десятеричной, — нету и в сотой, то есть хотя бы сотую часть добродетели в себе имела какая-либо заповедь в сравнении с любовью, и той нету. Я этим все заповеди и законы не унижаю, а только любовь ценю.

Теперь спрашиваю: труд и любовь, которые из них полезней для людей и приятней для Бога? Без сомнения труд полезнее и приятнее любви. Но не всякий труд полезней любви, а только тот один, который в честь этой заповеди происходит, то есть ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой’. Этот один труд полезней и приятней любви. А кроме этой цели, всякий труд бесполезен, а иногда и вреден.

Но как этого еще не было на свете, кто бы трудился в честь этого закона, (то есть трудился бы не в силу одной практической нужды пропитания, а во имя принципа {Закона — так толкует Бондарев это выражение в тексте.} или заповеди и в честь разъяснения силы его, потому никто и не знает сладостей, от этого труда происходящих. Затем то никто из вас, читатели, и не будет согласен со мною, что труд полезней любви к ближнему.

Вот доказательство тому: похвалу любви к ближнему на всяком шагу, во всех писаниях я встречал. Любовь во всех верах и народах, и даже самых дикарей превозносят, любовь на всех языках и наречиях хвалят. Любовь во многих пословицах и поговорках величают. От похвалы любви у проповедников уже и языки утомились.

Спрашиваю: есть ли в мире плоды и действия от этих похвал и проповедей о любви к ближнему? Нету. Голодного не накормят, жаждущего не напоят, нагова не оденут, бедному не помогут, вдову не помилуют, сироте добра не сделают и т. д. и т. д.

Почему же это любовь не уважают? Тут ответ коротенький: потому что она великая, но односторонняя добродетель, затем, что труд в себя любовь забрал, а любовь в себя труда не приняла. Любовь без труда, как человек без головы, мертва есть. Вот почему любовь односторонняя добродетель.

Для большого и вернейшего доказательства вышесказанного я приведу пример такой, — вот он: уничтожь и сгладь все те места в писании, которые направлены на утверждение любви к ближнему, а на местах тех пробелов поставь разъяснение этого закона, то есть ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой’. А о любви не говори не слова, а доведи до сведенья всякого человека, — тогда в короткое время, даже в один день, почувствует всякий человек невольное влечение к любви к ближнему своему, потому что коренной дом учительства ее в хлебе да в хлебопашце. А праздность и роскошь, напротив того, главнейший враг и недоброжелатели ее, этой любви к ближнему.

И так, прошу вас читатели, затвердите вы это слово на памяти и запишите его на скрижалях сердца своего, что труд, происходящий в честь этого закона, голова любви. Этот труд силен без любви, т. е. не проповедовавши любовь, силен есть поставить вселенную на высшую степень достоинства пред Богом, а любовь без труда не сильна это сделать, как мы уже выше говорили, потому что истинная и нелицемерная любовь в труде скрыта, а без труда любовь мертва есть (ближнего любить и уважать, а хлеб его трудов туне есть). Я выше говорил и опять говорю, что проповедники изнемогли от вопля, засохла гортань их, заболели языки, проповедовавши любовь, и сколько с того пользы? Нисколько в мире нету.

Если бы любовь была на свете, то отдали бы 24 миллиона людей под неограниченную власть помещикам, как это недавно было у нас? Если бы любовь была, то отдали бы плодородную землю белоручкам, — это тем же помещикам, — в вечное владение, тогда как люди, а еще уязвительнее представить — маленькие дети, на один шаг от голодной смерти за недостатком земли. А помещики эти свою собственную землю (которую они еще при создании неба и земли, кроме Бога, сами должно сотворили, почему и называют ее собственностью) этим бедным людям за дорогую цену продают, а деньги в карты проигрывают, да еще куда то да на что то расходуют. Вот насколько велика ваша любовь к ближнему!

‘Дах вам’, — сказал Бог в день шестый творения своего ‘дах вам всякое семя сеющее’. Вселенная же вся не повинуется приказу его, сеять не хочет, а свалила эту тяжкую работу на руки того бедного человека, который не в силах стать в защиту сам себе. И хлебородную землю от него отобрала и на вечное время белоручкам отдала и его собственностью наименовала, то есть тому человеку, который вечно ничего не работает. Вот сколько велика ваша любовь к ближнему, которую вы для нас, а не для себя проповедуете.

10.

Не верны ли мои доказательства, что любовь без труда мертва есть, а труд, происходящий в честь этого закона, без любви живой есть. Потому что любовь в труде скрыта: это дом ее, это местожительство ее, любовь без труда, как тело без души. Но только и этот закон живой, но не для всех, а только для тех, которые исполняют волю его, также и для тех, которые от всей души желают исполнять волю его, то есть работать, но нет на то никаких возможностей. Но для лентяев и для лодырей, — он для них, а они для него жертвы есть. А о любви к ближнему тут и говорить нечего.

11.

Теперь представьте, читатели, если человек примет с такою жадностью этот закон, как выше сказано, то пожелает ли он тогда другому того, чего себе не желает, пожелает ли он, каким бы ни было путем, чужой собственности? может ли допустить, чтобы, пожелавши собственных своих трудов хлеб есть и правдою на свете жить, а потом бы допустить иметь в доме своем неправдою приобретенное чужое добро, иметь пред глазами своими, — этого думать и воображать нельзя. Да может ли настолько чистая совесть удержаться, чтобы не подать всевозможную руку помощи ближнему своему, то есть видевши голодного, не накормить, жаждущего — не напоить, странника — в дом свой не ввесть и т. д. В чистой совести глаза ангельские, от них ничего нигде не скроется.

12.

Не вкусившему и не испытавшему сладостей от трудов, происходящих в честь этого первородного и первозданного, еще при сотворении неба и земли самим Богом данного человеку закона, трудно, очень трудно всему сказанному мною поверить. Но если мне блеснуло на уме, что труд, благословенный Богом, в сто раз полезнее любви, то сказать или написать вам, это дело мое, а принять в уважение или опровергнуть, это дело ваше, а разобрать кто из нас прав и кто виноват — это дело Божие.

13.

Как без Бога, так и без хлеба, также и без хлебодельца вселенная существовать не может. Тут ясно и верно видно, что Богом, да хлебом, да — третьим — земледельцем держится весь свет, о чем последствия разъяснять.

14.

Бог есть дух, пребывающий на небе и на земле и под землею, а главное место пребывания Его, то есть местожительство Его, — где? Этот вопрос и до сего времени остается нерешенным. — Теперь ясно и для всякого здравомыслящего человека без малейшего сомнения открылось, что главное место пребывания Божия и коренной дом жительства Его в хлебе, да в хлебодельце. Уничтожь из трех одно что нибудь: Бога или хлеб, или хлебодельца, тогда вселенная вся в короткое время должна придти в исчезновение.

15.

Теперь, как вы думаете, читатели, если бы услыхали со всего света наши земледельцы все сказанное мною, то не вспорхнули бы они тогда как на крыльях выше облаков, да не устремились бы они тогда всевозможно на все труды и на все добродетели, они бы тогда сами обогатились и вас всех золотом обсыпали.

Вы сами знаете, что ваши все блаженства состоят в ваших трудах, а кроме того вы счастливы быть не можете. Но что же я буду делать? Нету на то никаких возможностей.

Ни одного сожаления, а самого оплакивания достоин тот земледелец, который сеет доброе семя на бесплодную землю и плода не получает. Я есть земледелец и сеятель, а доброе семя сказанный закон Божий с его отраслями, а бесплодная земля, — это погруженные в светских роскошах сердца ваши, которые с омерзением отвращаются от трудов, Богом нам вообще всем назначенным.

16.

Теперь опять на преждереченное возвращаюсь.

Если же главное место пребывания Божьего в хлебе да в хлебодельце, то мне кажется и непогрешительно покланяться ему, этому хлебу, как истинному Богу, да и земледельца почесть выше и дороже всего того, что есть на небе и на земле.

Говорю ли я это с целью о себе? Нет. Я уже старик, — на что мне ваши почести.

17.

Бог хоть и в силах удержать вселенную без хлеба и без хлебодельца, — для него нету невозможного, но в таком случае ему нужно переменить весь ход природы и отступить от своего слова, когда он, создавши небо и землю, сказал: , ‘Совершилось небо и земля и все украшение их’. А теперь нужно это совершенство опровергнуть, причем и все законы Его должны потерять силу свою. А для кого нужно переменять ход природы? Для нашей лености.

18.

Спросить о полезном или вредном деле для всего мира, это дело мое, а дать или не дать мне на этот вопрос ответа, это дело ваше. Потому и спрашиваю у вас: если того человека, который сам от своих трудов хлеб ест и других людей и животных кормит и от голодной смерти спасает, при всем этом, несмотря на всю вселенную великую его заслугу, называют его глупым, безумным дураком, скотом, нулем и на все лады, как нельзя более выразить, его унижают. И это верно, что мы глупы (это я не иносказательно говорю, а буквально, что мы глупы), потому что сколько бы человек ни учился и сколько бы ни усовершенствовался, а граница совершенства всегда далека от него, покуда век не кончен, дотоле и наука его недостаточна, а когда умер, тогда сразу очутился на границе совершенства.

19.

И чем более учен человек, тем более видит сам в себе недостатки ума и т. д. Если же того человека, опять говорю, который сам своих трудов хлеб ест и других людей и животных кормит, и от голодной смерти спасает, на все лады его унижают, — потому спрашиваю у вас, читатели, как же нам теперь называть того человека, который, вместо того, чтобы других кормить, а он и сам без всяких уважительных причин, ради одной лености, вечно чужие труды пожирает, да, кроме того, под видом только денег, а на самом деле кровь из бедных людей высасывает. Как назвать того человека? Злодеем? — нет, злодея закон судит, а его уважают и на высокую степень достоинства поставляют. Все унизительные прибутки мы земледельцы на себя забрали, а дармоеда как назвать? Это есть не маловажный вопрос. Да что я спрашиваю! скорей от камня можно получить ответ, нежели от вас, читатели!

20.

А теперь, как я узнал стороною, цензуры не пропускают в свет настоящей моей проповеди {Это писалось в 80-х годах.}, а с какою целью не пропускают? Первое, чтобы самим избавиться от этой пустой для них хлебной работы, а второе, по немилосердию к нам, это к своим кормилицам. Пусть они, 60 миллионов, страдают голодом и холодом, а лишь бы нам и нам подобным людям было хорошо! А начни с ними говорить о любви к ближнему, он еще тебе будет подавать к тому направление на словах, а на деле вот что!

21.

Не сбылось ли пять годов тому назад здесь же сказанное мною слово, что мы все пред вашим одним человеком единицы, а он пред нами орел: одним только словом, и одним только изречением, и одним только пера почерком может всех нас растерзать! Вот и растерзал, предал все это уничтожению. Царапнул один раз пером — уничтожено: вот и растерзал нас многие миллионы. И еще: я говорил тогда же, что пред лицом великого правительства праздность и тунеядство процветут и возвысятся, а хлеб и труд увянут и обнизятся, вот и обнизились. Вот видите ли, насколько истинны мои предсказания, — вот настолько и всякое слово мое здесь верно и правдиво.

22.

Все заповеди и законы нового и ветхого заветов, все они запечатаны и засвидетельствованы в своей истине человеческою кровью и слезами. А за эту первородную заповедь, которая всем заповедям и даже любви к ближнему есть мать и родительница, за нее никто ж никогда ни одной капли крови и ни одной слезинки не пролил, то есть не запечатал ее истину, почему она и осталась ложною. Поэтому то и не принимает, а с негодованием отвергает ее вся вселенная, чему свидетели вышеупомянутые цензуры. Запечатал ли ее Христос своею кровью? Нет. Он сказал в Евангелии: ‘воззрите на птицы небесные’ и пр. Это есть верное доказательство, что он ее отринул так-же, как и вся поднебесная еще до рождения Его опровергла, не за самую малейшую добродетель не признала, а за главнейший порок сочла работать хлеб.

23.

А теперь по всему ходу этого дела видно, что мне определило правосудное небо засвидетельствовать и запечатать истину этой заповеди моею кровью и слезами, то есть не буквально пролить кровь, а иссушить ее, которой и теперь уже не малая часть оной во мне иссохла, а слезы, если не из глаз (я по природе на это крепкий), то из сердца моего льются.

24.

Спрашиваю я сам у себя, с чего ради я столько тружусь над развитием этой заповеди среди забот и попечений крестьянских? Получу ли от мира сего благодарность за эти труды, как многие за какую нибудь безделицу в сравнении с настоящим моим добром для всего мира получают тысячи наград, — об этом и говорить нечего! Тут только одна великая награда для меня та, чтобы избегнуть мне кары за это: вот великая награда для меня, потому что я здесь задеваю за живое, — кого же? Об этом стоит подумать. Да чего же ради я маюсь? Я чувствую, а глазами не вижу, что какая-то невидимая или тайная рука невольно влечет меня к тому. Я это работаю не по своей воле, а по неволе.

25.

У меня прежде было легонькое упование и хотя не совсем крепкая надежда в загробном веке получить от Бога за это спасибо, потому что я, хотя и тоже не с охотою, а трудился. А теперь как узнали великоученые люди эту цель мою и уверяют меня так: ты трудился не по чистой любви к ближнему, а по любви к самому себе, потому эта твоя любовь к ближнему, которая смешана с самолюбием, это есть вражда на Бога и ненависть к ближнему. И я признаю это их доказательство за чистую истину, как будто Бог с ними говорил истинно.

26.

Но я из таких своих запутанностей, как выше сказано, и иного исхода не нахожу, как только следующее: если разделить все мои труды на 10 частей, то пусть девять частей из них погибнет для меня за сказанное самолюбие, а десятая останется в пользу мою, — и того будет для меня довольно. Да пусть и десятая исчезнет, я и тем не буду обижен, потому что я твердо уверен в том, что не буду я в загробном веке иметь нужды в суде Божьем, — а судья и решитель будет мне моя совесть, которая не будет меня съедать за то, что постарался сделать добро для себя и для ближнего своего. А в чем окажется мое недоумение — это разобрать будет дело Божие, а не совести.

27.

Мне кажется, что читатели пожелают узнать, какие горести иссушили во мне кровь мою, вот они: 1-ое: то, что писал я без привычки к тому, что видно по почерку моему. Одну и ту же статью много раз переписывал. Можно не всякому представить, сколько тут трудов было. 2-ое: занимался я этим среди тяжких работ, — день работаю, а ночь пишу, когда глаза мои и с помощью очков плохо видят. 3-е: был бы я богат, тогда много было бы у меня помощников, наставников, советников и правителей по этому делу. Но, как я хотя и не беден, но очень скромные пожитки имею, потому сколько я не обращался за советами по этому делу к людям, но они и говорить со мною не хотят, — тогда я и ухожу от них со стыдом. 4-ое: велико ли у меня семейство, то есть много ли у меня в доме работников? Один сын с женою и у них трое маленьких детей, да я с женою, но мы очень слабы к работе теперь. Нанять людей не на что, да по моему убеждению и не нужно чужих трудов хлеб есть. 5-ое: вот уже четыре года как начал я подавать прошения правительству, в которых пролил сердце свое, как воду, пред лицом его и просил, чтобы обнародовали мою эту проповедь. Но что же? Как в мертвые руки подаю, как в слепые очи показываю и как в глухие уши говорю — ответа нет. 6-ое: всего более сушит во мне кровь то, что до 60 миллионов в нашей России страдают людей в нищете и в убожестве собственно оттого, что этот закон скрыли от них. С какою же целью скрыли его? С тою, чтобы самим пожить в негах да в роскошах и во всех сластями разжигаемых пристрастиях света сего, о которых стыдно и грех мне на этом месте и пред этими честными людьми буквально разъясниться, разве только одними точками да знаками восклицания.

Да все ли скорби и болезни, горести и печали сердца моего я описал здесь? Нет, этого сделать невозможно.

28.

Да верно ли я говорю, что мне определило правосудное небо запечатать эту заповедь мою кровью и омыть ее слезами? Вот и запечатал, вот и омыл. Может статься, хотя после смерти моей заповедь процветет! Нет, это немыслимо. Вот какая преграда стоит на этом пути. Это верно я говорю, мое пророчество мимо не пройдет. Добиваюсь ли я этим славы себе? Нет. Я уже старик, на что мне слава? Если не сегодня, то завтра пойду в землю темную, в землю мрачную, где вечно не увижу свита, — в таком случай на что мне слава?

29.

Теперь я кончил все нужные дела свои, то есть вывел на белый свет первородный закон или заповедь из той преисподней бездны, куда погрузила ее вселенная еще от начала века и притом омыл ее слезами своими и запечатал кровию своею так, как выше сказано.

30.

Теперь осталось у меня еще одно важное и полезное дело, вот оно: покуда я жив и здоров, положу сам себя в гроб и выстрою на нем памятник себе такой, чтобы равнялся достоинством и ценою с первородным законом, это ‘в поте лица твоего снеси хлеб твой’, в сравнении с которым все драгоценности света сего есть нуль без единицы, — какой я памятник выстрою себе. Это разъяснят вам впоследствии.

31.

Сделаю я, Бондарев, не на словах, а на бумаге завещание сыну своему Даниилу такое: когда умру и положишь меня в гроб, тогда вложи все эти бумаги в руки мои, а Бог и в землю видящий, также как и на поверхности, узнает, с какою целью держу я эти бумаги, — потому он не оставит их без разбирательства.

Вот тогда-то он скоро потребует к себе на суд всех тех противников, которые их прочитывали или прослушивали и не употребили всех возможных мер для распространения их, он их потребует к вечному осуждению, а защитников этого закона не оставит без наград. Я крепко и крепко и еще крепко вас уверяю, что это мое пророчество мимо не пройдет. Одного человека обидишь, — и тут не избегнешь за то достойного воздаяния, а опровергши все это — тут многие миллионы людей и маленьких детей, которые в утробе матери, да и тех, которые будут родиться до скончания века, обидели бы как больше быть нельзя. Да это так слепым случаем и пройдет? Это могут думать только одни те, которые твердо уверены в том, что Бога нет.

32.

И похоронить меня прикажу я сыну своему не на кладбище, а на той земле, где мои руки хлеб работали, и, четверти на две не досыпавши песком или глиною, досыпь ее плодородною землею, а оставшуюся землю свези домой так чисто, чтобы и знаку не было, где гроб покоится, и таким же порядком продолжай на ней всякий год хлеб сеять. А со временем перейдет эта земля в другие руки и также будут люди на моем гробе сеять хлеб до скончания века. Вот тут-то и сбудется реченное: ‘да снидем в гроб, как пшеница созрелая, или как стог гумна во время связанный’. (Иов. 5, 26).

Примечание. Этот мой памятник будет дороже ваших миллионных памятников, и о такой от века неслыханной новости будут люди пересказывать род родам до скончания века, да и многие из земледельцев сделают то же самое. А может статься и из вас именитых людей кто либо пожелает и прикажет похоронить себя на той земле, где люди хлеб сеют.

Теперь я избрал желаемое место и положил сам себя в гроб (я сегодня еще жив и здоров, а будущее не в нашей воле), на этом и проповедь моя кончилась. Теперь, читатели и слушатели, прощайте. Если не в сей жизни, то в будущем веке я вас всех, а вы меня увидите. Но я надеюсь, что вы своим красноречием да хитростию перед Богом более оправдаетесь, нежели я.

Тимофей Бондарев.

Date: 31 июля 2015

Изд: Т. Бондарев. Трудолюбие и тунеядство, или торжество земледельца. С пред. Л. Н. Толстого. М., ‘Посредник’, No 597, 1906.

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

БОНДАРЕВ Тимофей Михайлович 3(15).4.1820, с. Михайловка (?) Донецк. окр. земли Войска Донского — 22.10(3.11).1898, с. Иудино. Минусин. у. Енисейск. губ. Писатель-самоучка, философ. Из крепостных. В 1857 отдан в солдаты. В 1865 за переход в секту субботников был посажен в Усть-Лабин. тюрьму. В 1867 сослан в Сибирь.

СОЧ.: Учение Бондарева. Ж., 1892, Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца. СПб., 1906.

ЛИТ.: Минокин М. В. Т. М. Бондарев // Зап. Хакас. науч.-исслед. ин-та яз., лит., ист. Вып. 2. Абакан, 1951, Барашков-Энгелей И. Т. Бондарев // Сиб. огни. 1958. N 5, Рус. писатели, 1989.

БОНДАРЕВ Тимофей Михайлович (13.04.1820—22.10.1898), писатель-самоучка, философ. Родился в с. Михайловка Донецкого округа Области войска Донского. Из крепостных. В 1857 отдан в солдаты. Служил в 26-м конном полку Кубанского войска, был одно время полковым дьяконом. В 1865 за переход в секту субботников посажен в Усть-Лабинскую тюрьму, в 1867 сослан в Сибирь. Поселился вместе с семьей в Минусинском у. Енисейской губ., где занимался сельским трудом и сочинительством. В 1883 написал главное произведение — ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’ — в жанре философских размышлений, где осветил в 250 статьях-‘вопросах’ нравственную ценность труда, в духе народной утопии выразил идеал братства и справедливости и др.

Пропагандистом труда Бондарева был Л. Н. Толстой, по инициативе которого ‘Трудолюбие…’ издано в Париже в 1890. ‘Трудолюбие…’ явилось основой для написания и др. сочинений Бондарева (большинство не издано): ‘О нравственном значении земледельческого труда’ (1886). ‘Первородное покаяние’ (1890), ‘Небесный посланник’ (1894), ‘Польза труда и вред праздности’ (1896), ‘Се Человек’ (1890-е). ‘Гордиев узел’ (1898, у Бондарева — ‘Гордеев…’).

Бондарев, Тимофей Михайлович // Сибирская советская энциклопедия: в 4-х томах. Т. 1: А-Ж / Западно-Сибирское отделение ОГИЗ. — М., 1929. — Стб. 379.

БОНДАРЕВ, Тимофей Михайлович (1820-1898) — крестьянин, философ-писатель. За переход в сектантство был сослан в 1867 в Сиб. (с. Иудино, Минусинского окр.). В 80-х гг. рукописное сочинение Б. ‘Торжество земледельца или трудолюбие и тунеядство’ имело значит. успех. О нем писали Глеб Успенский, Златовратский, Белоконский, Михайловский и др. В лице Льва Толстого Б. нашел восторженного сторонника, к-рый пропагандировал его идеи на рус. и французском языках и вел с ним переписку. В России сочинение Б., признанное Л. Толстым ‘гениальным’, было напечатано дважды в журн. ‘Русское Дело’ за 1888 и брошюрой в изд. ‘Посредник’ в 1906. Кроме того, Б. оставил шесть рукописей, хранящихся в Минусинском музее и в Толстовском музее (в Москве). Основная мысль ‘учения’ Б. — утверждение закона ‘хлебного труда’: все без исключения должны ‘работать своими руками хлеб, разумея под хлебом всю черную раб., нужную для спасения человека от голода и холода’. Соблюдение этого закона приведет к переустройству всего общества на справедливых началах. Этот своеобразный утопический примитивизм воспринимался в свое время (Л. Толстым, Успенским и др.) за попытку разрешения социального вопроса.

О нем: Венгеров, С. А. Крит.-биогр. словарь, т. V, 1879 (ст. Л. Толстого), Толстой, Л. Н. Трудолюбие или торжество земледельца, Соч., т. XII, Успенский, Гл. Трудами рук своих, Соч., т. VIII, Шохор-Троцкий, К. Сютаев и Бондарев, ‘Толстовский Ежегодник’, 1913, Белоконский. На сиб. темы, СПб., 1905.

Крестьянин-правдоискатель // Красноярский материк: времена, люди, документы. — Красноярск : Гротеск, 1998. — С. 69-72.

КРЕСТЬЯНИН-ПРАВДОИСКАТЕЛЬ

Жизнь Тимофея Михайловича Бондарева богата не столько внешними событиями, но прежде всего сложными и запутанными духовными поисками. Родился он в 1820 году в донской станице Михайловской.

‘Иду я с барских полей, — писал в одном из своих сочинений Тимофей Бондарев, — и несу бутылку с водой, и мне рассудилось, что она не нужна будет, и я, не останавливаясь, вылил эту воду на ходу. Помещик увидел из окна, что я воду лил против его ворот, признал меня колдуном и чародеем и отдал в солдаты на 38-м году жизни моей, по николаевским законам на 25 годов. Изнуренный я тяжкими работами и сухоядением, старик уже был, трое маленьких детей, а четвертое дитя за поясом осталось с одной матерью при крайней надобности и в его тигрских когтях…’ Десять лет прослужил Бондарев в казачьем полку на Кавказе. Заработал награды и даже был назначен полковым дьяконом. Но свободолюбивый ‘крепостной раб’ уже не просто выражает недовольство, а требует сократить службу до трех лет. Не удовлетворяет Бондарева и официальная религия. Он мучительно ищет истинную веру, способную объединить угнетенных, порывает с православием и уходит в секту субботников.

На смену солдатчине следует заключение на два года в тюрьму и последующая ссылка на вечное поселение в Сибирь, в Минусинский округ.

Сектанты, основавшие деревню, в надежде на лучшую долю назвали ее Обетованная, но губернатор, в назидание вольнодумцам, единым росчерком пера переименовал в Иудину. В ссылке Тимофей Бондарев провел всю оставшуюся жизнь, работал сельским учителем, там же написал книгу ‘Торжество земледельца, или Трудолюбие и тунеядство’. Писатель Г. И. Успенский использовал рукопись книги Бондарева в своей статье ‘Трудами рук своих’ (журнал ‘Русское богатство’ за 1884 год). Номер журнала привлек внимание Льва Николаевича Толстого. Между ним и Бондаревым завязалась переписка, которая продолжалась почти двадцать лет. ‘Я в вас нашел сильного помощника в своем деле. Надеюсь, что и вы найдете во мне помощника. Дело наше одно’, — писал Толстой сельскому учителю.

Умер Бондарев в 1898 году. ‘Писатель-борец за счастье бедняцкого крестьянства Сибири, первый учитель крестьянских детей’, — написано на памятнике, установленном на его могиле в селе, которое теперь называется Бондарево.

Федорова, В. И. 185 лет со дня рождения крестьянина-поселенца Енисейской губернии, философа Тимофея Михайловича Бондарева / В. И. Федорова // Край наш красноярский: календарь знаменательных и памятных дат на 2005 год. — Красноярск: Кларетианум, 2004. — С. 29-31.

185 лет со дня рождения крестьянина-поселенца Енисейской губернии, философа Тимофея Михайловича Бондарева

Родился в с. Михайловка Донецкого округа Области войска Донского в семье крепостного крестьянина. В 1854 г. он был отдан в рекруты своим помещиком по подозрению в колдовстве, служил в 26-м казачьем полку Кубанского войска. Поскольку Бондарев был грамотным и неплохо разбирался в священном писании, то вскоре был назначен полковым дьяконом. Однако пытливый ум и мятущуюся натуру Бондарева не могла удовлетворить официозная церковная доктрина, он искал свою истину не только в вопросах религиозной веры, но и социального устройства. Эти поиски закончились для него разрывом с православием и переходом в секту субботников. За это он в 1865 г. был арестован и заключен в Усть-Лабинскую тюрьму, а в 1867 г. приговорен судом за вероотступничество к ссылке в Енисейскую губернию.

По прибытии в Сибирь, он вместе с женой и двумя детьми был поселен в д. Иудино Бейской волости Минусинского округа. На новом месте философ-самоучка обзавелся хозяйством, ежегодно засевая десять десятин пашни. Но обычная жизнь земледельца в каждодневных заботах о хлебе насущном, лишенная глубокого осознанного смысла, понимания своего общественного предназначения, не могла устроить Бондарева, склонного от природы к философским рассуждениям. Не давала ответа на сложные вопросы бытия и его новая вера. По признанию его единоверцев, Бондарев не признавал и не исполнял принятых среди субботников обряды.

В поисках ответа на волновавшие его вопросы общественной жизни и государственного устройства, высшего морального закона он много читает, занимается самообразованием. При этом в круг чтения необыкновенного крестьянина входили не только книги религиозного характера, он был знаком с сочинениями А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, И. А. Крылова.

Итогом его многолетних размышлений стал целый цикл рукописных произведений, в которых он выступает как философ-моралист, социальный реформатор из народа: ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’, ‘Се человек’, ‘Первородное покаяние’, ‘Гордиев узел’, ‘О любви к ближнему’, ‘Спасение от тяжкой нищеты’ и другие. Главным своим трудом Бондарев считал ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’, в котором он не просто рассуждает о несправедливости существующего общественного устройства, но и дает программу его преобразования, основанную на началах истинной христианской справедливости и любви к ближнему.

Философские идеи Бондарева представляют самостоятельную трактовку христианства, но в то же время они сочетаются с резкой критикой официальной церкви. Его трактат является свободной бесцензурной проповедью, в которой нашли свое отражение народные идеалы социальной справедливости. Гневная и страстная критика социального паразитизма правящего класса, произвола власти у крестьянского философа сочеталась с наивной верой в простые рецепты исправления общества с помощью самой же власти. Он по-мужицки полагал, что если царь и министры, которым он разослал свой труд, ознакомятся с ним и ‘не более, как через четыре года без понесения трудов и без напряжения сил’ люди ‘заживут фертом припеваючи’.

Поэтому Бондарев после окончания работы над рукописью решил отправить ее царю. Прождав напрасно ответа целый год, он написал второй вариант рукописи и отправил его на имя министра внутренних дел. Но и на этот раз ожидания крестьянина оказались напрасны. Свои попытки ‘просветить’ власть он повторял и позднее. Безрезультатность их очень огорчала Бондарева. В одном из своих писем он жаловался: ‘Вот уже двадцать годов ходатайствую перед главным правительством, и что же? Как в мертвые руки попадаю, как в глухие уши говорю, ответа нету’.

Главной идеей Бондарева являлась идея ‘хлебного труда’ как ‘первородного’ закона, данного людям от бога. ‘Хлебный труд есть священная обязанность для всякого и каждого и не должно принимать в уважение никаких отговоров’, — утверждал он.

Положение об обязательности труда составляло краеугольную основу социальной концепции Бондарева и отражало фундаментальный принцип крестьянской трудовой морали: ‘кто не работает, тот не ест’. Вот почему министр внутренних дел Д. Толстой, ознакомившись с изложением основ сочинения Бондарева в газете ‘Русское дело’, в докладе Александру III назвал это ‘пропагандой грубого социализма, имеющей целью восстановить один класс общества против другого’.

Но именно эта созвучность с социалистическими принципами привлекла к Бондареву внимание ссыльных народников, проживавших в Минусинске. Они по просьбе директора городского музея Н. М. Мартьянова, которому крестьянский философ также отправил один из экземпляров своего труда, переписали его. Одна из копий была послана в редакцию журнала ‘Русское богатства’ и вызвала интерес Н. К. Михайловского, передавшего её известному писателю Г. И. Успенскому. Последний опубликовал отрывки из трактата Бондарева со своими комментариями.

Другая копия, сделанная ссыльным народником В. С. Лебедевым, была отправлена Л. Н. Толстому. Знакомство великого писателя с идеями сибирского крестьянина произвело на него глубокое впечатление. Он писал: ‘Сочинение это, по моему мнению, очень замечательно по своей силе, ясности, простоте языка, искренности убеждений, которая чувствуется в каждой строчке, и в особенности по важности, правдивости и глубине главной мысли’. Между Толстым и Бондаревым завязалась переписка, продолжавшаяся тринадцать лет.

Толстой страстно пропагандировал труд сибирского крестьянина среди российской интеллигенции. ‘Мое мнение, — писал он, — что вся русская мысль, с тех пор как она выражается, не произвела со своими университетами, академиями, книгами и журналами ничего подобного по значительности, силе и ясности тому, что высказали два мужика — Сютаев и Бондарев. Это не шутка и не интересное проявление мужицкой литературы, а это событие в жизни не только русского народа, но и всего человечества’. Однако опубликовать труд Тимофея Михайловича на русском языке Толстому удалось лишь в 1906 г., спустя несколько лет после смерти Бондарева.

Бондарев умер в 1898 г. Последние годы жизни он посвятил приведению в порядок своих трудов. Он выбил на трех больших плитах из песчаника ‘Завещание’, представлявшее выдержки из своего главного труда ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’. Эти плиты и стол, в котором находилась рукопись произведения, были установлены на его могиле. Но в таком виде могила сохранялась недолго. Рукопись вскоре исчезла, а плиты были разбиты. В 1957 г. могила крестьянского философа была приведена в порядок, на ней установлен памятник. А деревня Иудино была переименована в Бондарево.

Фигура Бондарева привлекла известного сибирского писателя В. Я. Зазубрина, который вывел его в образе одного из героев (Бидарев) своего романа ‘Горы’.

В. И. Федорова

Литература:

Белоконский, И. П. Тимофей Михайлович Бондарев // Литературный сборник. — Томск, 1905.-С. 262-292.

Владимиров, Е. Тимофей Михайлович Бондарев и Лев Николаевич Толстой / Е. Владимиров. — Красноярск, 1938. — 108 с.

Пруцков, Н. И. Сибирская утопия Т. Бондарева ‘Торжество земледельца’ // Очерки литературы и критики Сибири (XVII—XX вв.). — Новосибирск, 1976.— С. 132-149.

Клибанов, А. И. Народная социальная утопия в России в XIX в. / А. И. Клибанов. — М., 1978. — 342 с.

Отечественная история с древнейших времен до 1917 года: энцикл.: в 5 т. — М., 1994.-Т. 1.— С. 271.

См. также:

1. Бондарев, Т. Торжество земледельца или Трудолюбие и тунеядство / Т. Бондарев, с пред. Л. Н. Толстого. — Спб. : Посредник, 1906. — 64 с.

2. Владимиров, Е. И. Т. М. Бондарев и Л. Н. Толстой / Е. И. Владимиров. — Красноярск: Красноярское краевое изд-во, 1938. — 107 с.

3. Пруцков, Н. И. Сибирская утопия Т. Бондарева ‘Торжество земледельца’ / Н. И. Пруцков // Очерки литературы и критики Сибири (XVII-XX вв.). — Новосибирск, 1976. — С. 132-149.

4. Бондарев, Тимофей Михайлович // Биографический сборник / Третейский суд Фонда Юрбюро. — http://www.arbitr.tsud.jino.ru/01020561.php

5. Бондарев, Тимофей Михайлович // Википедия: свободная энциклопедия. —http://ru.wikipedia.org/wiki/Бондарев,_Тимофей_Михайлович

6. Бондарев Тимофей Михайлович // Красноярский край. Люди / Официальный сайт администрации Красноярского края. — http://krasadmin.krasu.ru/region/people.

7. Бондарев Тимофей Михайлович // Словари и энциклопедии на ‘Академике’. — http://dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/1789

8. Бондарев Тимофей Михайлович — крестьянин, учитель, писатель // Мой Красноярск: народная энциклопедия / Центр Интернет КрасГУ. — http://region.krasu.ru__

К 195-летию со дня рождения крестьянского философа, соратника Л.Н. Толстого, Тимофея Бондарева

Махно Ю.К., доцент
г. Абакан

‘В поте лица твоего будешь есть хлеб твой…’ (Тимофей Бондарев как педагог и писатель).

Сегодня, когда наш общий взгляд прикован к школе, необходимо познакомиться с педагогическими воззрениями крестьянского философа, автора знаменитого памфлета ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’ учителя крестьянских детей Т.М. Бондарева (1828-1898), который тринадцать лет состоял в переписке с великим русским писателем, мыслителем и педагогом Л.Н. Толстым. (1828-1910). Великий граф Лев Толстой и крестьянин Тимофей Бондарев оставили значительный след в истории русской культуры и педагогике. Педагогические воззрения художника слова и педагога Льва Толстого, его идеи о свободном воспитании и религиозно-нравственном просвещении привлекали и привлекают внимание исследователей его творчества [1]. Толстой является педагогом-практиком, организатором Яснополянских школ, учителем крестьянских детей, автором ‘Азбуки’, ‘Книг для чтения’ и методических рекомендаций. Толстого мы называем ‘духовным учителем человечества. Его художественные произведения изучаются в современной школе, его педагогические воззрения актуальны и для нашего времени.

Сибирский крестьянин Тимофей Михайлович Бондарев вниманием обделен никогда не был: и когда он был жив его личность и труды вызывали интерес, и когда он умер, память о нем не заглохла. Внимание же к его творчеству еще более усилилось. О Т.М. Бондареве написано более трехсот публикаций: монографии, научные статьи, журнальные и газетные материалы [2]. Авторы публикации в основном освещали литературную деятельность крестьянина, анализируя его мужицкую философию. Не осталось без внимания исследователей его творчества и педагогическая деятельность Бондарева, его работа по обучению и воспитанию крестьянских детей. Деятельность Бондарева, как учителя крестьянских детей, рассматривали в своих статьях ученые Хакасии и Красноярского края. В 1951 году была опубликована статья научного сотрудника ХакНИЯЛИ исследователя творчества Тимофея Бондарева М. В. Минокина (1918-1998) ‘Тимофей Михайлович Бондарев’, в которой автор на основе бесед со старожилами рассказал и о его педагогической работе [3]. Красноярский литературовед и литературный критик Шлёнская Г.Н в 2008 году опубликовала статью ‘Всем неработающим хлеб для себя’, где вновь обратила внимание общественности на педагогические методы Бондарева, как учителя [4].

Материалы, представленные на межрегиональной научно-практической конференции (Абакан, 20 мая, 2010 года) на тему ‘Сибирский крестьянин Тимофей Бондарев и граф Лев Толстой’, привлекли внимание общественности Хакасии [5]. Задачи данной статьи — дать характеристику педагогической деятельности Т.М. Бондарева, рассмотреть его вклад в общепедагогическую копилку в обучении и воспитании подрастающего поколения, рассмотреть основное сочинение Т.М. Бондарева ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’, как историко-литературный памятник.

Методологической базой данного исследования служит системный подход в теории познания [6]. Один из критериев (правил) системного подхода гласит: общее (целое) определяет природу вещей. Нельзя, понять частное не зная целого. Педагогическая деятельность является одним их видов трудовой деятельности человека. Педагогическая наука сущность педагогической деятельности характеризует как в профессиональном смысле — деятельность педагога по обучению и воспитанию детей, так и в широком смысле — как вид социальной деятельности, направленный на передачу от старших поколений младшим накопленных человечеством достижений культуры и опыта [7]. В педагогической науке различают профессиональную — деятельность педагога и общепедагогическую — деятельность социальных субъектов и носителей, направленную на обучение и воспитание. Например, деятельность родителей, общественных организаций, саморазвитие и самообразование яркие примеры общепедагогической деятельности. Педагогическую деятельность как Л.Н. Толстого так и Т.М. Бондарева необходимо рассматривать на фоне их жизненного пути. В силу вышеизложенного мы считаем, что первоначально необходимо рассмотреть жизненный путь крестьянского философа, дать характеристику всех видов его деятельности, только тогда мы выясним его вклад в общепедагогическую копилку человечества, т.е идти от общего к частному. Жизнь и деятельность Т.М. Бондарева можно разбить на следующие периоды [8]:

1820-1857гг. Первый период жизни: крепостной раб. (с рождения 37 лет)

Характерные виды деятельности:

Работа на барина. Тимофей Бондарев крепостной крестьянин помещика Чернозубова, имение которого расположено в области войска Донского станица Михайловская.

Трудовая деятельность по содержанию семьи. В 22 года он был главой семьи, которую составляли старики-родители, десятилетний брат, жена и маленький ребенок.

Обучение грамоте. Его первой книгой стал Псалтырь, Первым и единственным учителем был сельский дьячок. В это время он знакомится с произведениями А.С. Пушкина, И.А. Крылова, А.Н. Радищева.

Духовные искания. Помещик Чернозубов отдает Тимофея Бондарева в солдаты в возрасте 27 лет за вольнодумство.

1857-1867 гг. Второй период жизни: Солдатчина (от 37 до 47 лет)

Характерные виды деятельности:

Армейская служба в 26 кубанском полку на Северном Кавказе в станице Усть-Лабинской. Был полковым священником, награжден медалями за службу.

Духовные искания. Перешел из христианства в секту субботников, которые придерживались иудейского вероисповедания. Совершил обряд обрезания и принял еврейское имя и отчество.

Тюремное заключение. За отказ от православной веры заключен в Усть-Лабинскую тюрьму. По судебному приговору был сослан в Сибирь. В 1867 году военно-судебная комиссия направляет Бондарева на вечное поселение в Сибирь и лишает его воинского звания и медали. Енисейский губернатор определил ссыльного в д. Иудина (ныне Бондарево Бейского района, РХ), куда поселялись отступники от православной веры, субботники и молокане.

1867-1898 гг. Третий период жизни: Сибирская ссылка (от 47 до 78 лет).

Основные виды деятельности:

Крестьянский труд: земледелие, скотоводство, забота по домашнему хозяйству.

Духовные искания: богоборничество — ‘ Я веры иудейской…, но иду по стопам жития Христова’, писал Бондарева в письме Толстому. Разработка трудовой теории спасения человечества (‘В поте лица твоего будешь есть хлеб твой…’. ( Библии. III, 19)

Работа над рукописями: написано белое десяти произведений, основное —

‘Трудолюбие и тунеядство…’.

Письма крестьянина: Льву Толстому. Глебу Успенскому, Душану Маковицкому, сотрудникам Минусинского музея: Н. М. Марьтянову, В.С.Лебедеву, Л.Н. Жебуневу. Дадим некоторые пояснения всего известно 23 письма Бондарева к Толстому, которые хранятся в государственном музее Л.Н.Толстого в Москве. Семь из них опубликованы в журнале ‘Русская литература’ (1997.No 1). Опубликовано 11 писем Толстого к Бондареву.[9] Из статьи Глеба Успенского ‘Трудами рук своих’ Л.Н. Толстой узнает о сочинении Бондарева ‘ Трудолюбие и тунеядство… ‘. Он посылает запрос в Минусинский музей и политические ссыльные В.С. Лебедев и Л.М. Жебунев присылают ему рукопись сочинения Бондарева. Толстой написал две статьи о творчестве Бондарева а также изложил пересказ его сочинения в собственной редакции. Именно благодаря Толстому имя Бондарева стало широко известно массовому читателю.

Ходатай труда: составление прошений на имя центральной и региональной власти и другая общественная работа.

Работа над собственным надгробным памятником. Высечение на больших каменных плитах намогильной надписи (Завещание потомкам).

Преподавательская деятельность в школе.

О работе учителем школы Бондарев пишет в своем главном сочинении ‘Трудолюбие и Тунеядство’, или Торжество земледельца’, а также в трактате ‘Памятник’ [10] . ‘ Я в этой деревне Иудина был тридцать годов учителем грамоты, — пишет Бондарев в знаменитом памфлете,— потому признаю себя имевшим право присоветовать, и указывать многое’. »В трактате ‘Памятник’ он указывает, что обучал детей грамоте за баснословную цену, о чем рассказывать здесь не время и не место’. Что вкладывал Бондарев в словосочетание ‘ баснословная цена’ остается загадкой. Ясно одно, что школа Бондарева была платной. Далее он отмечает, что в 1897 году у него был коллега— учитель П.В. Великанов. Он работал в школе вместе с Бондаревым 8 месяцев и уехал после этого в Москву.

Исследователь творчества Бондарева М.В. Минокин приводит рассказ о школе старожила Милюхина, записанный им в конце 40-х годов ХХ века. ‘Школьного здания не было, занимались в доме какого-нибудь богатея. сдававшего горницу под школу, и кормившего вместе с учениками учителя. Казна жалования не давала. (Учил Бондарев детей субботников и молокан, которые отпали от православной веры — Ю. М.). Учил письму и чтению Бондарев по Псалтыри и Священному писанию. В школе я научился писать правильно буквы и цифры, составлять слова и читать. Вместе с русскими детьми учились и дети хакасов из улуса. Тимофей Михайлович никогда нас телесно не наказывал, особо провинившихся ставил иногда в угол. Задав нам урок, он часто размышлял вслух. Я был очень мал, поэтому не все понимал, но одно хорошо помню: Тимофей Михайлович говорил ‘что нет пуще греха. чем тунеядство’. М. В. Минокин приводит выдержки письма Бондарева к Толстому, датированного 1889 годом. ‘ Я занимаю в этой деревне должность учителя, У меня 60 человек учеников, которые могут свободно читать, с какой жадностью читают ‘Ваши книжки…’. Он отмечает, что кроме детских изданий ‘Посредника’ Лев Николаевич выслал Бондареву свою ‘Азбуку’, за что Бондарев благодарит его в письме от июля 1897 года. ‘Вот столько (развел руками широко), великая благодарность, Л.Н. за ‘Азбуку’, которую составил для обучения детей…’, — пишет он. [11]

У Бондарева за 30 лет учительствования, — делает вывод исследователь, перебывали без малого все дети деревни Иудиной, а в последние годы учились дети его первых учеников. Все они глубоко благодарны своему учителю и наставнику. Что мы узнаем из статьи М.В. Минокина. Школа Бондарева по меркам того времени была большая — 60 учеников. Обучение было платное. Постоянного здания для занятий не было (школа в деревне была поострена только в 1898 году). Чтению и письму сельских ребятишек Бондарев учил по религиозным книгам и по книгам из цикла учебных книг ‘Азбуки’. Читали сельские ребятишки и книги Толстого, предназначенные для детского чтения. Думается, что прочитали они и сказку Л.Н. Толстого ‘Об Иване дураке …’. Образ Ивана, как считают исследователи -это апофеоз хлебного земледельческого труда.

С методическими приема и методами Т.М. Бондарева знакомит читателя литературовед Г. М. Шлёнская, которая посетила село Бондарево в 80-ые годы 20 века и записала рассказы старожилов. Приведем выдержки из ее статьи ‘Любопытно познакомиться с педагогическим методом крестьянского философа. Придерживаясь официальной школьной программы обучения, Бондарев требовал (что никакой программой не предполагалось) от каждого ученика участия в ведении собственного хозяйства. Занятия в школе начинались с 8 утра — после того как все ученики и сам учитель управятся по хозяйству. Учитель нередко сам проверял, как его ученики задают корм скоту, очищают от навоза скотные дворы. Он требовал от учеников знания устройства сельскохозяйственных инструментов и орудий, их назначения. Кроме закона Божия, чтения, письма и арифметики Бондарев большое значение придавал урокам географии. Он особо обращал внимание на то, чтобы ученики хорошо знали свою местность, свой уезд, свою губернию. Иудинский учитель приглашал на уроки бывалых людей, местных рыболовов, ветеранов, возвратившихся из армии солдат, мастеровых и т.д. Для Бондарева, как и для Толстого, учительство было средством проповеди своих идей’.[12]. Памфлет Т.М.Бондарева ‘Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’ по нашему времени является историко-литературным памятником [13]. Понятие ‘памятник’ восходит от слова ‘память’, что означает способность помнить, не забывать прошлое. ‘памятник’ в широком смысле, в научной литературе характеризуется как объект, составляющий часть культурного достояния страны, народа., человечества, (памятник археологии, истории, литературы, искусства, письменности).

Дадим характеристику данного историко-литературного памятника.

1. История создания (краткая справка).

Памфлет создавался в 70-80-ые годы XIX века. Первый вариант рукописи написан 1884 году (Минусинский вариант, а последний вариант рукописи создан 1898 г. (Красноярский вариант). Известно 6-8 вариантов рукописи, которые хранятся в архивах городов Красноярска, Москвы, Санкт-Петербурга. Сочинения Бондарева впервые было опубликовано во Франции в 1890г. на французском языке. Попытка издания сочинения Бондарева в России, предпринятое Толстым в 80-90годы, не увенчалось успехом. Впервые в России сочинение Бондарева опубликовано только в 1906 году (изд-во ‘Посредник’). В 1938 году рукопись Бондарева в сокращенном варианте опубликована в книге-сборнике Красноярского краеведа Е.И. Владимирова ‘Т.М. Бондарев и Л.Н. Толстой’. Вариант опубликованный в ‘Посреднике’ был перепечатан в журнале ‘Енисей’ (1989, No 6, 1890, No 1.)

2. Историческое время отраженное в сочинении.

В памфлете отражена жизнь крестьянства до реформенной и после реформенной России. Россия XIX века — до отмены крепостного права (1861) и Россия — после отмены крепостного права.

3. Жанр произведения

Это художественно — публицистическое сочинение в форме памфлета.

Памфлет, как известно, — это злобное остро — сатирическое произведение, которое содержит социально— политическое обличение кого либо явления общественной жизни. Присутствует вопросно-ответная форма подачи материала. Речь изобилует риторическими вопросами, эпитетами, метафорами, пословицами и поговорками. Показана речь мужика — земледельца и труженика. Приведем лишь один пример: ‘Кому земля принадлежит, в роскоши утопающим, или в трудах погружителей?’ (Бондарев). Своеобразная композиция (построения сочинения). При отсутствии сюжета, интерес читателя к сочинению поддерживается композиционными средствами: диалоги, лирические отступления, контрастность.

4. Идейно-тематическое содержание памфлета

Какие же идеи проповедует Бондарев в своем сочинении? Основное сочинение Бондарева называется ‘ Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца’. Почему он выбрал такое контрастное название? Трудолюбие — от слова труд, это слава труду, гимн труду. И прежде всего труду крестьянина, который обрабатывает землю и выращивает хлеб, а следовательно, кормит людей. Трудолюбивый человек-это человек который любит трудиться и занимается не только умственным трудом (создание сочинений — это умственный труд), но и физическим. Тунеядец — это человек, который живет на чужой счет, чужим трудом, человек-бездельник. Кого Бондарев причисляет к тунеядцам? Тунеядцы — это люди, которые не занимаются физическим трудом, не выращивают хлеб своими руками. На первый взгляд такое утверждение может показаться странным и даже ошибочным. Ведь труд человека разнообразный: трудится и писатель, и композитор, и учитель, и чиновник любого ранга. Но внимательно прочитаем Бондарева: ‘335 дней в году работай, чего хочешь, и занимаешься, чем знаешь, а 30 дней в разные времена года должен всякий человек работать хлеб’ [14]. Бондарев не против других видов труда, но считает, что каждый человек любого статуса, кроме больных, военных и стариков, должен заниматься хлебным земледельческим трудом определенное годовое время. Бондарев различает понятия ‘хлебный труд’, ‘ земледельческий труд’ и ‘крестьянский труд’. ‘Хлебный труд’ он понимает буквально — это работа земледельца по выращиванию хлеба’. Земледельческий труд’ более широкое понятие, чем ‘хлебный труд’. Он рассказывает о своей жизни в деревне ‘ В эти же 14 годов я нажил домик со всеми к нему принадлежностями, а чем нажил? Одним только земледельческим трудом’. Что вкладывает в данное понятие Бондарев? Конечно, обработку земли с целью выращивания сельскохозяйственных культур, т.е. растениеводство и огородничество. А вот, как Бондарев в своих сочинениях трактует содержание крестьянского труда. В одном из своих писем к Толстому он рассказывает, что занимается не только земледелием, но и скотоводством и даже несколько дней в году живет далеко за пределами деревни [15]. Понятие ‘крестьянский труд’ шире чем понятие ‘земледельческий труд’. А понятие ‘земледельческий труд’ шире чем понятие ‘хлебная работа’. Какая главная идея сочинения Бондарева? Обратимся к трактату Толстого: ‘Так что же нам делать?’ (1886) ‘В Библии сказана, — пишет Лев Николаевич, как закон человека: ‘в поте лица твоего снеси хлеб и в муках родиши чадо’. Мужик Бондарев написавший об этом статью, осветил для меня мудрость этого изречения. дальше он продолжает: ‘За всю мою жизнь два русских мыслящих человека имели на меня большое нравственное влияние и обогатили мою мысль и уяснили мне мое миросозерцание. Люди эти были не русские поэты, ученые, проповедники, это были два живущие теперь замечательные человека. Оба всю свою жизнь работавшие мужицкую работу — крестьяне Сютаев и Бондарев'[16]. И так, главная идея сочинения Бондарева — это обязательный для каждого человека честный крестьянский труд. Старославянское слово снеси буквально означает питаться, есть хлеб. В силу чего на современном русском языке данное изречение звучит: ‘ В поте лица твоего будешь есть хлеб’. Эту заповедь Бондарев толкует как в широком смысле — трудиться не покладая рук (‘ От начала века тянутся труд с праздностью, а хлеб с тунеядством’, ‘ Ведь это только под видом хлеб, который ты ешь, а на самом деле тело наше’), так и в узком смысле — хлебная работа — как работа земледельца по выращиванию хлеба. В изложенном сочинении Бондарев показан как обличитель пороков российского общества конца ХIХ века. Он изображен как бунтарь, ‘ходатай труда’. На два круга разделяю я мир весь, — пишет Бондарев,— один из них возвышенный и почтенный, а другой униженный и отверженный’.

И дальше: ‘ Сколько тысяч лет, как на необузданном коне, ездишь ты (богатый класс) на хребте нашем, всю кожу до костей ты стер. Ведь это только по виду хлеб, который ты ешь, а на самом деле — тело наше, по виду вино, которое ты пьешь, а на самом деле — кровь наша’.

Для нас, людей ХХI века, важно взять рациональное зерно из его трудовой теории, а именно: в сочинении Бондарева пропагандируется физический труд, что физический земледельческий труд необходимое условие нравственной, счастливой и радостной жизни на земле. Каждый человек должен работать на земле определенное количество дней в году. Толстой называл Бондарева гениальным человеком за то, что он правильно определил основное содержание жизни человечества. Вот что писал Толстой по этому поводу: ‘Совершенно ясно стало в последнее время , что род земледельческой жизни не сеть один из различных родов жизни, а есть жизнь (как книга — Библия), сама жизнь , жизнь человеческая, при которой только возможно проявление всех высших человеческих свойств… Как прав Бондарев’. [17]

В своих сочинениях Бондарев выступает за трудовое обучение подрастающего поколения. Он осуждает тунеядство и призывает к справедливому устройству общества. У Бондарева ровно как ли для Толстого учительство было средством проповеди своих идей. Безусловно, Бондарев имел слабое представления ‘о свободном воспитании’ — теории, которую проповедовал Толстой до духовного переворота. Не совсем он разделял теорию Толстого о религиозно-нравственном воспитании. Он был крестьянским мыслителем и выступал противником общей собственности на землю. Земля, по мнению Бондарева, должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает, т.е находиться в частной с собственности крестьянина. Толстого и Бондарева объединяла общая платформа — пропаганда земледельческого труда и идеи трудового воспитания подрастающего поколения. Вклад Т.М. Бондарева в общепедагогическую копилку человечества очевиден.

Село Бондарева издавна славится своей историей и привлекает внимание исследователей истории Хакасии, там часто бывают гости и туристы из разных уголков России. Их интересует личность Бондарева и его наследие. В 2004 году в селе открыт новый памятник крестьянскому писателю и учителю. В будущем (хотелось бы думать скоро) на центральной усадьбе Бондаревского поселения планируется строительство музея [18]. Вспоминается легенда о манкурте, которая описана в романе ‘ Буранный полустанок’ Чингиза Айтматова. Одно из кочевых племен подвергала захваченных в плен рабов страшной пытке. Она уничтожала память раба, превращала его в манкурта — рабочую скотину, абсолютно покорную и усердную в своем тупом терпении, но не осознававшую себя человеческим существом. Страшный образ манкурта вырастает в символ предупреждения: утрата исторической памяти равносильно самоубийству общества и человечества. Тимофей Бондарев вошел в историю как крестьянский писатель, мыслитель и педагог, пропагандист трудового воспитания, обличитель тунеядства во всех его формах.

Литература

1. Толстой, Л.Н. Переиздание. М.: Издательский дом Шалвы Амонашвили, 2002.— (Антология гуманной педагогики)

2. Сибирский крестьянин Тимофей Бондарев и граф Лев Толстой : библиогр. указ./ сост. Ю.К. Махно, М.А. Аева. Абакан, 2010,с. 34-36, Махно Ю.К. Сибирский крестьянин Т.М. Бондарев как феномен истории и историографии / Ю.К. Махно. — Абакан. Издательство ГОУ ВПО ‘Хакасский государственный университет им. Н. Ф. Катанова’, 2010.

3. Минокин, М.В., Тимофей Михайлович Бондарев / М.В. Минокин // Записки/ Хакас. научн.-исслед. ин-т яз., лит. и истории. — Абакан, 1951,— Вып.2.— С. 17-59

4. Шленская, Г.М., ‘ Всем не работающим хлеб для себя’ Г. Шленская // Первые лица. — Красноярск, 2008 (лето).— No 3 (12 ). -С.30-32

5. См. : Сибирский крестьянин Тимофей Бондарев и граф Лев Толстой: материалы межрегион. науч.-практ.конф. (Абакан, 20 мая, 2010 г.). / ГУК ‘Национальная библиотека Н.Г. Доможакова’, состав. М.А. Аева, — Абакан, 2010.

6. Махно, Ю. К. Системно-синергетический подход в курсе обществознания, Обществознание в школе, 2000, No4. — С.62.

7. Сластенин, В.А. и др. Педагогика: Учебн. пособие для студ., высш. пед. уч.заведений. М., Издательский центр ‘Посредник’. 2002. С. 18

8. Махно, Ю.К. Сибирский крестьянин Т.М. Бондарев как феномен истории и историографии. Ю.К.Махно. — Абакан, Издательство ГОУ ВПО ‘Хакасский государственный университет им. Н.Ф. Катанова’, 2010. — С.90-91. В работе содержится анализ сочинений Бондарева.

9. См. Махно, Ю.К. Указ. соч. — С.15-22

10. См. Махно, Ю.К. Указ. соч. — С.15-22

11. Минокин, М.В. Указ. соч.

12. Шленская, Г.М. Указ соч.

13. В литературе сочинения Бондарева имеет разные названия: ‘Проповедь’ (Т. Бондарев) ‘Книга’ (Л.Толстой) ‘Трактат’ ( Н. Прудсков) ‘Памфлет’ (М. Минокин) М. В. Минокин характеризует памфлет Бондарева, как художественно-публицистический жанр. Он же впервые употребляет выражение ‘литературный памятник’. См: рукописный фонд ХакНИЯЛИ. Ф. 154 М.В. Минокин. Писатель-крестьянин Т.М. Бондарев. 1953.

14. Махно, Ю.К. Указ. соч. — С. 32

15. Махно, Ю.К. ‘Ваше письмо послужило для меня громовым ударом ( Письма крестьянина — самородка графу Л.Н. Толстому) // Городской художественно— публицистический журнал ‘Абакан’, 2010, No 4.

16. Толстой Л.Н. По С.С. Т.25 С 386.

17. Толстой Л.Н. Философский дневник. 1901-1910 гг. М., Известия , 2003.— С. 235.

18. Проект ‘Минусинский музей — усадьба Т.М. Бондарева’ вышел в число призеров (1 место — 6 номинация Республиканского конкурса на лучшее муниципальное образование (поселение) Республики Хакасия — 2010.

Трудолюбие и тунеядство или торжество земледельца.

ВСТУПЛЕНИЕ.

Трудолюбие и тунеядство.

‘В поте лица твоего будешь есть хлеб твой…’ (Тимофей Бондарев как педагог и писатель).

Читайте также: