Трудные времена, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1912

Проза
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Скачать в PDF

В. М. Дорошевич

Трудные времена
(Из дневника смотрителя тюрьмы)

Был мещанин Сидоров.
Приходил садиться.
Приговорён за кражу на полтора месяца. Желает сесть.
Желание законное.
Даже похвально!
Что там ни говори, а чувство законности врождённо русскому человеку.
Да куда я его посажу? Ежели порядочного жулика посадить некуда, — всё под политику занято.
Тюрьма полна, а ни одного жулика! Невероятно, но факт.
Отказал.
Даже польстил слегка:
— Уж ты гой еси, добрый молодец! Сразу богатырь земли русской виден. Умел воровать, — умеешь и ответ держать! Только пожаловать мне тебя, детинушку, нечем. Угла свободного нет.
Соблазнял:
— Ты, — говорю, — уж повремени, будь добр. А я тебе зато хорошую камеру дам. На выбор. Во втором этаже. С видом. Ты угольную знаешь?
— Нам камеры, — говорит, — довольно хорошо известны.
— Хочешь угольную? На реку вид. Больница перед глазами. На покойницкую. Умрёт кто, — похороны смотри! Не скучно. А не хочешь, — 17-й номер. Знаменитая! Два доктора, четыре инженера, бывший председатель земской управы, — да что председатель! Депутат бывший сидел! Адвокатов я уж и не считаю, — что адвокаты! Вот с какими людьми по камере породнишься!
В затылке чешет:
— Нам главное до Ильина дня отсидеть!
Что там ни говори, а сильно религиозное чувство в народе!
— Что, — говорю, — говорить! Большой праздник! Это делает тебе честь! А только потерпи. Всё отечество терпит, — потерпи и ты.
Дал ему полтинник.

Среда.

Мещанин Сидоров был опять.
Русский народ груб.
Требует, чтобы посадили.
— Что же это, — кричит, — за порядки! Я из-за вас без куска хлеба оставаться должон? Нам, главное, чтобы до Ильина дня отсидеться! У нас Ильин день — самое рабочее время. Нам в рабочее время сидеть недосуг.
— Да ты, — спрашиваю, — разве крестьянин?
— Зачем крестьяне? Подгородные мы, из мещан. А только Илья-пророк нас полгода кормит. На Илью-пророка батрак через город идёт. Который на косьбу нанимался, — домой идёт с деньгами. Который на уборку хлебов нанялся, — задаток получил, по местам идёт, опять-таки с деньгами. Днём ‘подкидка’ идёт, кошельки подбрасываем, потом мужиков шарим. Вечером игра идёт, в кончинку.
Урезонивал:
— Ну, это ещё кто выиграет, кто проиграет!
— Зачем нам проигрывать, ежели карты у нас меченные!
Русский народ просто жулик.
— Нам, — кричит, — до вашей политики дела нет! Нам камеру подавай! Заслужили, — и подавай! Тоже с голоду дохнуть не желаем. Время глухое, — самое сидеть! Что я теперича на воле делать буду? За весь авчирашний день один кошелёк с двумя пятиалтынными сделал!
Куда я его посажу?
Дал ему рубль.
Ушёл.

Четверг.

Сидоров опять приходил.
— Пожалуйте рублишко.
И так категорически:
— А ежели, — говорит, — рубля жаль, — тогда сажайте!
Пробовал на него кричать:
— Да ты что это? — кричу. — Скажите, в тюрьму захотел! Да ты что о тюрьме думаешь? Для тебя она построена? Всякий мещанинишка, — на три рубля украл, да куражится: в тюрьму его. Тоже! Велика невидаль! Да тут, может, не такие, как ты, дожидаются! Адмиралы! Адмирал Небогатов эскадру сдал, — не тремя рублями пахнет, — и тот два месяца ждал, пока вакансия сесть выйдет! Такое ли теперь время, чтобы о тебе думать? Пшёл вон. Вот тебе тюрьма!
Сел на крыльцо, на ступеньки:
— Не пойду!
Приказал гнать.
— Правов, — кричит, — не имеете, чтобы арестанта из тюрьмы гнать! Обязаны всячески арестанта в тюрьме задерживать!
Скандал сделал.
Орёт:
— Караул! Держите меня! Я жулик!
Вся тюрьма в окна смотрит.
Вечером имел объяснение.
С адвокатом одним, из политиков.
Говорил от имени товарищей по заключению:
— Группа, — говорит, — политических заключённых приглашает вас, г. смотритель, соблюдать законные права граждан.
Плюнул и пошёл.
Как же я буду права граждан соблюдать, ежели у меня камер нет?
Зло взяло.
— Сами господа, всю тюрьму займёте, а потом протестуете!

Пятница.

Мещанин Сидоров явился вдребезги пьяный.
Безобразничает.
— Что же это, — орёт, — такое? Господскую сторону держите? И тюрьма для господ? Простому человеку сесть негде? Теперь все равны!
Прямо социал-демократ.
— Мы, — кричит, — грамотные! Читали! ‘Свобода личности’. Желаешь в тюрьму садиться, — садись! Понимаем, что значит!
Совсем голову потерял!
Выскочил.
— Да я, — говорю, — тебя, такого, сякого, разэтакого, за эти слова… в тюрьме сгною!
Хохочет подлец.
— Да я этого, — говорит, — и требую.
Нечего делать!
Дал ему полтинник и рекомендацию к мяснику в ‘союз русского народа’.
— Впадает в социал-демократические заблуждения, но мог бы быть деятельным ‘союзником’.

Воскресенье.

Второй день тихо.
Сидоров не ходит.
Записан в ‘союз’ и получает в день полтинник.

Понедельник.

Мещанинишку Сидорова из ‘союза’ выгнали: знамя пропил.
Пенял мяснику:
— Знаете, что за народ. Вы бы из коленкора!
Удивительны эти руководители! Никакого знания народа.
Ну, кто же делает знамёна из шёлка?

Вторник.

Сидоров появился.
Пьянёшенек.
Опять скандал.
— Издевательство! — кричит. — Люди добрые! Что же это? Зачем же людей зря берут? В участок забирают, мировыми судят, к тюрьме приговаривают. А потом шиш! Сажать, — их нету! Зачем же бедному человеку беспокойство? Зачем суд?
Грозился:
— Я, — кричит, — к корреспонденту столичных газет пойду! Я, — кричит, — у г. корреспондента курицу украду. Пусть вас в столичных ведомостях как следует расчихвостит!
И пойдёт!
От русского человека всего жди.

Суббота.

Имел удовольствие читать в полученной сегодня столичной газете корреспонденцию из нашего города:
‘Благодаря крайнему нерадению местных тюремных властей, даже приговорённые уже судом тягчайшие преступники невозбранно ходят по городу, внушая ужас обывателям. ‘Экспроприации’ участились. Похищают не только неодушевлённые предметы, — деньги и проч., — но уводят среди бела дня со дворов одушевлённые существа, — домашнюю скотину’…
Это курица-то — ‘одушевлённое существо’ и домашняя скотина!
Есть ли у вас совесть, гг. корреспонденты?

Понедельник.

По поводу корреспонденции столичной газеты получил от губернатора по телеграфу нагоняй:
— Принять меры.
Частная телеграмма сообщает, что едет с ревизией.
Принял меры.
Сидоров сидит.
В женином будуаре сидит.
Куда же я его ещё посажу?
Жена плакала. Обещал шёлковое платье.
— Потерпи, голубушка. Вся Россия терпит. Потерпи и ты со всеми. Терпеть — теперь самое патриотическое занятие.
Сидоров на её козетке спит.
Ещё кочевряжился.
— Оно, — говорит, — конечно, не совсем, чтобы по закону. На диванах спать. Да ежели хорошее обращение буду видеть, — согласен претерпеть!
Какова скотина?
Обедает с нами. Ест, что и мы.

Вторник.

Сидоров становится невыносим.
На завтра заказал баланду.
— Желаю, — говорит, — чтобы по закону! Что арестанту полагается! Арестантский суп! И чтобы все арестантский суп ели!
Будем есть баланду.

Среда.

А не убить ли мне мещанина Сидорова?
Становится нестерпим.
Потребовал, чтобы в женином будуаре ему нары выстроили.
— Я, — говорит, — не к будуару, а к тюрьме приговорён. Желаю отбывать, как следует. Полагаются нары. Мы к нарам привычны.
Насилу уговорил его спать на рояле.
— А дверь, — говорит, — чтобы запирали, чтобы я не убёг.
Обещал запирать.
— А в дверях, — требует — чтобы глазок просверлили и цельную ночь на меня в этот глазок, не отрываясь, смотрели.
Очень интересно!
— Потому я один спать боюсь!
Не ставить же ещё сторожей в свою квартиру!
Будем сторожить всю ночь сами.
По очереди.

Четверг.

Сидоров становится день ото дня невыносимее.
Сегодня требует, чтоб в женином будуаре в окна решётки вставили.
— И парашу, — говорит, — мне!
Тьфу!
И ведь, главное, что! Основания имеет.
— Желаю, — говорит, — чтобы всё по закону! И никаких!
Нотации читает:
— Это, — говорит, — с вашей стороны арестантам поблажки! За это, — говорит, — вашего брата по шапке!

Пятница.

Сегодня бунт.
Сидоров решительно объявил, что желает быть переведённым в тюрьму.
— На тюремном положении. А у вас мне скучно. Барыня сидит цельный день, в книжку мордой уткнумшись Дети чему-то учатся. Не ругается никто. Ни в карты с кем. Желаю в общую!
Долго усовещивал:
— Да пойми же ты, — говорю, — что политика…
Знать ничего не хочет.
— А зачем, — говорит, — тюрьмы махонькие строите! Налоги с граждан берёте, а тюрем не строите. Никакого попечения!
Наконец, уговорил.
Дочь, для его развлечения, на рояле играет.
Сын-гимназист ‘русскую’ пляшет.
Жена будет ему загадки загадывать.
— У нас, — говорит, — в тюрьме так принято, чтобы жиганы сказки говорили и загадки загадывали.
В карты буду играть я.

Суббота.

Хожу с опухшим носом.
В носы играли.
Выиграешь с него, с чёрта, когда он все наши карты переметил!

Воскресенье.

Сегодня удостоились посещения его превосходительства.
Был губернатор.
Сначала обошёл политику, — тюрьму.
Опрашивал:
— Нет ли претензий?
Из каждой камеры подали по три жалобы.
Потом изволил проследовать для разбора ко мне на квартиру.
Был сервирован чай и предложена лёгкая закуска.
В таком количестве, чтобы не похоже было на задабривание.
Сидоров, негодяй, к закуске вышел! А?
Представил его губернатору.
— Позвольте представить, ваше превосходительство, наш уголовный арестант. За кражу. В женском будуаре содержится. Как родной!
Его превосходительство посмотрел удивлённо.
— А?.. Это очень хорошо…
— Точно так, ваше превосходительство. По случаю переполнению тюрьмы пожертвовал на пользу отечества жениными удобствами. Не угодно ли осмотреть вашему превосходительству женину камеру… То есть арестантский будуар…
Совсем спутался.
Изволили осмотреть.
Клавишей рояли даже перстом коснулись.
— Расстроен!
Это всё Сидоров. У него на баса садиться — первое удовольствие.
Растерялся:
— Будет исправлено!
Губернатор остался доволен.
В книге почётных посетителей начертал:
— Содержатся хорошо. Приятно было бы видеть везде такую отеческую заботливость.
Претензии после этого были забыты в прихожей на ларе.
Приказал сторожам впредь покупаемые для арестованных продукты в эти самые претензии завёртывать!
Каждый чтобы в своей претензии получал.
Кушайте!

Вторник.

С ума схожу!
Что делается! Что делается!
Дочь на таком языке говорит, — не всякий каторжник поймёт.
Меня иначе не зовёт, как:
— Шесть!
Нынче в кабинет входит:
— Вода или пусто? А я тебе хвостом пришла ударить, бардадым!
Это вместо того, чтобы:
— Можно или нет! С добрым утром, папенька!
Сын фальшивые ассигнации делает. Сидоров выучил.
И в довершение, — прихожу домой после обеда, — в кабинете на письменном столе арестант лежит.
— Карповы мы. Сидорову дружки. Тоже жулики. По мировому приговору сидеть пришли.
Оказывается, негодяй всем своим приятелям письма разослал:
— Приходите отсиживать. Сын же и носил.

Среда.

Пишу проект.
Посылаю в Петербург.
— О необходимости амнистии,
‘В виду переполнения тюрем политическими настоит крайняя необходимость в амнистии уголовных. Иначе сажать некуда.
Основания следующие:
а) Приговорённые за кражи, грабежи и прочее, без смертоубийства, освобождаются вовсе, как совершившие менее важные проступки.
б) Приговорённые за смертоубийство, в видах общественной безопасности, отдаются под надзор родственников.
в) Приговорённые за отцеубийство, в виду смерти родителей, отдаются в городской сиротский дом’.

Воскресенье.

Получил из Петербурга телеграмму:
— Дельно. Разработайте в подробностях.
Разрабатываю в подробностях.
Сидоров в соседней комнате бьёт кулаком по клавишам.
Только бы дождаться!
Получишь ты по шее!

————————————————

Опубликовано: Дорошевич В. М. На смех. — СПб.: М. Г. Корнфельда, 1912. — С. 194.
Исходник здесь: Викитека.
Дорошевич Влас Михайлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Книга, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1912
  2. Обыватель, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1912
  3. Праздник, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1912
  4. Ограбление, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1912
  5. Нашествие иноплеменников, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1905
  6. Нашествие иноплеменников, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1905
  7. Парламент, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1912
  8. Джентльмены, или Новое поколение купечества, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1905
Электронная библиотека