В.В. Розанов
В.В. Розанов
‘Трудности’ для инородцев
‘Трудности’ для инородцев
‘Трудности’ для инородцев, Розанов Василий Васильевич, Год: 1914
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Очень много получил я писем от инородцев по поводу последних двух моих статей о вопросах, связанных с их судьбою и будущим. Писали латыши, малороссы и поляки. Я рад, что все письма написаны без вражды к русской народности и даже признают неодолимость слияния. Оттенок, который, однако, я хотел бы сохранить за своими статьями, — это указание на радость слияния. Я хотел бы, чтоб инородцы шли к нам гордо и как господа, отнюдь не как рабы и принужденные, — однако с мыслью стать русскими и только русскими. Внутренняя мысль, отнюдь не ‘пожирательная’ (которую я ненавижу), — заключается, однако, в полном и горячем слиянии, с ‘давай сколько можно больше русского’, — и веру ее, и язык ее, и нравы, и (да! да!) даже слабости и недостатки, с ‘анекдотами’ и проч. Хочется слияния народного, а не чиновного. И русский народ, в неуловимости и беспредельности своей души, в ее беззаветности, в ее грусти, — может принять все это море чужих вод, может дать отзвуки и вариации на все инородческие тоны и звуки.
Но во многих письмах и звучит это желание: ‘Из нас, инородцев, многие любят Россию более, чем сами русские’, ‘Я латыш, 20 лет живу в России, — и никогда не вернусь к своим‘. И т.д.
Но во всех почти письмах есть жалоба на ‘грубость мер’, на жесткость всего дела. И вот, собственно, об этом хочется сказать два слова. ‘Все пошло бы быстрее, если бы было все мягче‘.
Так. Конечно. А где взять таких искусных людей? Мягкость — великое искусство, мудрость. Оно страшно трудно, а ведь ‘дело идет’ рядовыми людьми, чиновниками, солдатами. Тут инородцы должны принять во внимание следующее:
Государство именно от громады своей и чрезмерной мощи (качество не отрицательное) имеет неодолимо это качество жесткости и грубости своих приемов, проистекающих не из моральных причин, а из физической массивности. Погружали раз краном на пароход бочку с цементом: и, как говорили матросы, она одного из них коснулась. С виду поглядеть — нежно коснулась, потому что даже и не качалась в воздухе, не ‘размахивалась’, а едва заметно, как медленнейший маятник, передвигалась по коротенькой дуге. Матрос был убит. А ‘размаха’ не было. Напротив, серебряной ложечкой как ни ударь по лбу шаловливое дитя за столом, — оно только почешется. Вот. Таким образом, навсегда должны выкинуть из мысли инородцы, что кто-то их не уважает, кто-то пренебрегает их лицом, душою, психикой, народностью, кто-то и хотя бы сколько-нибудь хочет их притеснить. Ничего подобного. Но дело выходит жестко, потому что его делает государство, и государство делает все жестко и ‘повелительно’ в отношении самих русских. Например, ни в одной своей губернии оно не позволит хотя бы чуть-чуть пошевелить и приспособить программы школ к данной именно губернии ‘ввиду ее особенностей’. Ничего подобного ‘не разрешается’, и притом ‘сколько бы губерния ни ругалась’. Таким образом, инородцы не терпят ни капли более ‘жесткого’, чем самые русские из русских. Это — существо дела.
И это хорошо. Государство всегда есть ‘повелитель’: и счастье граждан заключается в том, что они знают и сознают, частицу какой мощи сами составляют. ‘Трудно и прекрасно’. Так и должно быть. Царства суть царства, а кто хочет мармеладу, — может кушать его у Абрикосова за 50 коп.
Смысл моих статей и заключался в приглашении к трудному, прекрасному и героическому. ‘Терпи, потому что ты человек’, ‘я терплю, потому что я не животное, которое всегда брыкается, а понимаю — для чего терплю’. ‘Бесконечная Россия вдали’, бесконечная духовными дарами еще более, чем протяжением, есть достаточно великая цель, чтобы и нам, русским, со многим примириться и чтобы инородцам от многого отказаться.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 24 января. No 13603.