ДРАМЫ ЭСХИЛА.
ПЕРЕВЕЛЪ СЪ ГРЕЧЕСКАГО
Н…..въ.
Томъ I.
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ типографіи В. Головина, у Владимірской церкви, домъ No 15.
1864.
ТРИЛОГІЯ И ЭСХИЛЪ.
Трилогия и Эсхил, Н….в, Год: 1864
Время на прочтение: 15 минут(ы)
‘Сначала блуждаютъ, по разнымъ закоулкамъ, переносятъ труды, утомляются, напрасно тоскливо ищутъ чего-то во тьм, постомъ, передъ самымъ окончаніемъ, являются вс ужасы, трепетъ и дрожь, выступаетъ холодный потъ, замираетъ сердце. Вдругъ загарается удивительный свтъ, мы вступаемъ въ привтливую мстность, на роскошные луга, мы слышимъ голоса, видимъ хороводы, вокругъ насъ раздаются торжественные звуки священныхъ словъ, и передъ глазами показываются священныя виднія.’ Послднія слова намекаютъ на спектакль миическаго содержанія, неожиданно поражающій чувства посвящаемаго, который до сихъ поръ не имлъ ни малйшаго понятія о подобныхъ вещахъ: невиданное, неслыханное до глубины души поражаетъ его, и благоговйный трепетъ проникаетъ его. Вотъ что говоритъ Плутархъ {Plutarch. De anima fragm 6. 1.} объ мистеріяхъ, объ таинствахъ, изъ которыхъ замчательнйшими въ древней Греціи были Элевзинскія (въ Элевзис, что недалеко отъ Аинъ), учрежденныя въ честь Димитры (Цереры).— Димитра восхищалась своей дочерью красавицей, Персефоной (Просерпина), которая вмст съ Аиной (Палладой, Минервой) и Артемидой (Діаной) посвятила себя двству. Вс эти три богини-двственницы жили на остров Сициліи, — гд каждая изъ нихъ получила по жребію владнія, — {Diodor. Sicul. Lib. V.} и соткали изъ цвтовъ Сициліанскихъ одежду Зевсу, отцу боговъ и людей. Невозмутимо-блаженно шла жизнь матери Димитры и дочери ея, Персефоны, но вдругъ Плутону вздумалось похитить Персефону, и тяжкое горе-страданіе постигло Димитру. Она странствуетъ по всей земл, въ поискахъ за своею дочерью, и наконецъ находитъ ее въ подземномъ жилищ, царств Плутона. Велика была радость матери.— Похищенье Персефоны, страданія Димитры и наконецъ возвращенье Персефоны изъ ада, области мрака, печали, вроятно, и составляли содержаніе элевзинскихъ мистерій, которыя поэтому состояли изъ трехъ частей: 1-я — невинныя радости двушки, которая рзвится и срываетъ цвты на цвтущихъ, роскошныхъ лугахъ Сициліи, потомъ эту двушку похищаетъ Плутонъ и увлекаетъ ее въ свою подземную обитель, 2-я — неутшная мать ищетъ дочь свою, 3-я — дочь отыскивается и изъ обители мрака возращается въ свтлую обитель боговъ. Первая часть есть чувственное выраженіе утраченнаго блаженства, вторая — картина страданія и третья — возрожденіе къ лучшей блаженной жизни, какъ плодъ страданія, возмездіе за страданія.
Но въ древности не одни были только Элевзинскія таинства. Были еще таинства Діонисовы {‘Дадухъ, управлявшій церемоніями элевзинъ, былъ главнымъ лицемъ и въ Діонисіяхъ: въ этомъ согласны большая часть ученыхъ (См. Элевз. таинства. Соврем. 1847.), что указываетъ на связь тайныхъ богослуженій Цереры и Вакха’ (Діониса).} (Діонисъ-Вакхъ, извстный подъ тремя именами: Загрея, Бромія, Іакха), Саморакійскія, Финикійскія, Фригійскія и наконецъ таинства, въ которыхъ заключается основаніе всхъ другихъ таинствъ древности — таинства Озириса. {Озирисъ по Геродоту тотъ же Діонисъ. Herodot. lib. II, сс. 42 и 144.} Миъ объ Озирис заключается въ слдующемъ: сначала — время славы этаго бога, царя Египта, время завоеванія Индіи, пора счастія и благоденствія народа, но вдругъ повялъ на Египетъ самумъ. Этотъ самумъ является въ вид страшнаго огромнаго змія Тифона, который свергаетъ съ престола Озириса, изрубаетъ тло его въ куски и бросаетъ эти куски въ волны Нила. Но другимъ Тифомъ — братъ Озириса. Дале Изида, супруга Озириса, подобно Димитр, {Изида тоже, что Димитра у Эллиновъ. Herodot. Hb. II. 59.} странствуетъ по земл въ поискахъ за тломъ своего супруга. Наконецъ наступаетъ для Египта пора возрожденія: Изида находитъ разрозненные члены тла Озирисова, соединяетъ ихъ и воздвигаетъ алтари возрожденному богу. Эта исторія — мистерія, исторія, заключающая въ себ загадочный, таинственный смыслъ, состоитъ, слдовательно, также, какъ и миъ о Димитр и Персефон, изъ трехъ частей: 1-я — потерянное блаженство, 2-я — страданіе, 3-я — возрожденіе. Эта мистерія Озириса занесена была и въ Грецію, только въ Греціи Озирисъ переименовывается въ Діониса, но дло не въ названіи, а въ идеи миа. Греческій Озирисъ-Діонисъ также изрубленъ въ куски (въ бою съ Титанами, посланными Герой) и также, въ періодъ блаженства, завоевалъ Индію, какъ и Озирисъ, Изида въ Греческой мистеріи Діониса называется Аиной, которая приноситъ члены умершаго бога къ отцу Зевсу, {По свидтельству Нонна, Паллада передаетъ Діониса-Вакха Элевзинскимъ жрицамъ.} и Діонисъ (Загревсъ) возрождается посл трехдневнаго пребыванія въ аду. Миъ Озириса-Діониса встрчаемъ также и у Финикіянъ на ихъ празднествахъ-мистеріяхъ Адоная (Адониса), котораго (вмсто Тифона) убиваетъ вепрь. Въ этихъ мистеріяхъ Озирисъ называется Адонаемъ, Изида — Астартой (Афродита), Тифонъ — вепрь. Во Фригійскихъ мистеріяхъ Озирисъ — Аттисъ, а Изида — Цибеле (magna mater deorum). Что касается до Саморакійскихъ мистерій, то он походили на Элевзинскія, только тамъ Димитра называлась Аксіеросомъ, Персефона — Аксіохерзою, Плутонъ — Аксіохерзосомъ. Эти послднія мистеріи занесены съ Востока, вроятно, миссіонерами восточной жреческой касты, а Элевзинскія — уже позднйшій перифразъ Саморакійскихъ таинствъ. Но содержаніе таинствъ везд одно и тоже, это — миъ, заключающій въ себ три фаза: блаженство, страданіе и возрожденіе. Эти три фаза, вмст взятыя, и составляютъ трилогію (троесловіе) и должны заключать въ себ полный, законченный миическій кругъ.— Пока трилогія-мистерія вращалась въ сред жреческой касты, она была таинствомъ, идея ея объяснялась жрецами, но только въ символахъ, да и то только посвящаемымъ, которые сначала должны были выдержать строжайшій искусъ и потомъ давали обтъ молчать* о томъ, что имъ открыли. Но такгь какъ тайна, какъ бы она ни была таинственна и сколько бы ни была скрываема, все-таки выходитъ когда-нибудь наружу, то и здсь случилось тоже самое, и толкователями идеи мистеріи-трилогіи являются вмсто жрецовъ поэты-драматурги, которые, будучи посвящены въ тайный смыслъ мистерій, постигнувъ идею мистерій, не утерпли, чтобы не подлиться тмъ, что они знали, съ массой народа. Поэтому не безъ причины же обвиняли Эсхила, что онъ открыла часть Элевзнискихъ таинствъ народу.
На Восток и въ Египт мистерія-трилогія была достояніемъ одной только жреческой касты, и ограничилась мистеріей, подъ небомъ Эллады эта же мистеры-трилогія пошла дале и, подъ перомъ поэтовъ, становится трагической трилогіей, длаясь достояніемъ всего народа. Ученіе мистеріи-трилогіи существовало до позднйшихъ временъ римскаго всемірнаго владычества и уступаетъ наконецъ мсто ученію Христіанскому, трагическая же трилогія, быстро разцвтши, скоро теряетъ свой религіозный характеръ, и миъ смняется обыденной жизнью.
Трагическая трилогія состояла изъ трехъ драмъ, соотвтствующихъ тремъ частямъ трилогіи-мистеріи, первая драма — картина потеряннаго блаженства, вторая — страданіе, третья — возрожденіе. Слдовательно въ трагической трилогіи идея обща съ трилогіей-мистеріей, имена же дйствующихъ лицъ въ трагическихъ трилогіяхъ мнялись по вол поэта, такъ какъ въ трилогіяхъ-мистеріяхъ он мнялись по произволу жрецовъ, примнявшихся къ мстнымъ преданіямъ: но дло не въ именахъ, а въ идеи миа.
Идея миа иметъ цль законодательную, цль общую со всякимъ религіознымъ учрежденіемъ. Большая часть религіозныхъ учрежденій есть самое врное средство обуздывать противуестественные порывы страстей массы. Мыслители древности, Цицеронъ и Сенека, сами не вря въ боговъ, хотя лицемрно, но все таки предлагаютъ уважать народную религію, какъ государственное учрежденіе. {Cic. De nat. deorum. III. 2. 5., о Сенек August. De eivitate Dei, VI, 10.} Исократъ хвалитъ мистеріи также какъ государственное учрежденіе. {Isocrates. Panegyr. VI. 59.}
Колыбель мистерій — вроятно, Востокъ, колыбель Индо-Европейскихъ народовъ, цвтущія долины Кашемира, напоминающія рай Моисея, откуда, быть можетъ,-Озирисъ — Діонисъ и завоевалъ Индію. Съ Востока таинство-трилогія переселяется на берега Средиземнаго моря, и между прочимъ въ Египетъ, гд восточный миъ является въ новомъ фаз. Это — исторія Озириса и Изиды. Дале миъ переселяется въ Грецію, и въ Элевзис гіерофантъ (толкователь таинствъ посвящаемымъ), разсказывая исторію Димитры и Персефоны, похищеніе послдней въ область мрака и печали и ея возвращеніе въ свтъ, или свтлую обитель боговъ, открывань избраннымъ-посвящаемымъ тройственную идею мистеріи. Желающій быть посвященнымъ въ эти ‘таинства’, долженъ былъ отрекаться отъ тла для духа, онъ постился, умерщвлялъ свою плоть, чтобы быть достойнымъ услышать священныя рчи гіерофанта въ назначенный день. И вотъ наконецъ наступалъ этотъ блаженный день посвященія, въ который невиданное должно было возстать предъ очами посвящаемаго, неслыханиное до глубины души должно было проникнуть его, и онъ возрождался въ новую жизнь. ‘Блаженъ,— говоритъ Пиндаръ,— блаженъ тотъ, кто сходитъ въ область смерти, увидвъ эти таинства, потому что онъ узналъ предлъ жизни, онъ узналъ царство, дарованное Зевсомъ’. ‘Димитра, — говоритъ Исократъ, — научила насъ тайнамъ, которыя даютъ намъ надежду получить посл этой жизни блаженство жизни безконечной’. И у Цицерона также читаемъ: ‘посвященіе въ эти таинства научило насъ быть счастливыми не только въ здшней жизни, но и умереть съ лучшею надеждою’. Въ этотъ день посвященія посвящаемый сначала долженъ былъ бродить во тьм, что, вроятно, устроено было жрецами для того, чтобы посвящаемаго сильне поразилъ внезапный переходъ изъ тьмы къ свту, изъ области мрака, символа печали и страданія, въ свтлый міръ радости. И вотъ посвящаемый слышитъ священныя, таинственныя рчи гіерофанта, облеченнаго въ блестящія одежды, вдали слышны хоры, чарующіе слухъ, и музыка, символы слдуютъ за символами,, передъ посвящаемымъ возстаетъ сначала картина потеряннаго блаженства, есть надежда возвратить это блаженство, но только тяжкою цною страданія и смерти.
Эсхилъ былъ также посвященъ въ таинства, {Aristoph. Ranae, v. 866 sqq.} и онъ же, какъ ужь сказано, былъ обвиняемъ въ томъ, что открылъ часть таинствъ, о чемъ говоритъ Аристотель {Aristot. Eth. Ricom. III. 2.}. На это вотъ послднее обстоятельство и должно обратить главнйшее вниманіе, какъ на фактъ чрезвычайно знаменательный. Поэтъ обнародывалъ идею таинства-трилогіи, — но за то онъ — отецъ Греческой трагической трилогіи.
Если Эсхилъ обнародывалъ идею мистеріи, то, разумется, объяснилъ эту идею рчью боле или мене понятною, но все таки мстами таинственною, поэтому вотъ, быть можетъ, и говоритъ Аристотель, что Эсхилъ открылъ только часть мистеріи. Открывая идею мистерій, Эсхилъ далъ дйствующимъ лицамъ большей части своихъ трилогій имена, взятыя изъ Гомера, между тмъ какъ имена дйствующихъ лицъ въ мистеріяхъ-трилогіяхъ вовсе не гомеровскія, а восточнаго происхожденія (Озирисъ, Адонай, Аттисъ, Діонисъ и проч.). И Эсхилъ, проводя въ народъ идею трилогіи, какъ и жрецы, примняясь къ мстнымъ преданіямъ, старался примирять въ своихъ произведеніяхъ восточный элементъ съ національнымъ эллинскимъ, въ Эсхиловыхъ трагедіяхъ-трилогіяхъ еще явны слды Востока, проявляющаго себя въ тифонообразныхъ формахъ гигантовъ, или отвратительно-страшныхъ Эриніяхъ, со змями въ волосахъ, составляющихъ хоръ въ ‘Эвменидахъ’, чего уже не встрчаемъ у позднйшихъ греческихъ поэтовъ-драматурговъ.
До насъ дошла, благодаря случаю, одна полная трилогія Эсхила. Трилогія эта называется ‘Орестейей’.— по имени Ореста, сына Агамемнона, царя Аргосскаго,— она дана была на Аинскомъ театр, въ 459 году до Р. Х., {См. ad Aesch. Agamemn. въ Aesch. quae supersunt, ed. Dr. R. А. Klausen. Gothac et Eriordiae. 1833.} когда заключенъ былъ вооруженный союзъ между Аргосомъ и Аинами, вслдствіе неудовольствій, возникшихъ между Аинянами и Спартанцами. Чтобы освятить этотъ союзъ стариннымъ мстнымъ преданіемъ, Эсхилъ влагаетъ въ уста Оресту (въ ‘Эвменидахъ’) слдующія слова:
Твоей земл * и твоему народу
Даю присягу навсегда я въ томъ,
Что ни одинъ сюда земли Аргосской
Правитель не придетъ, грозя войною.
Хоть сами будемъ мы уже въ могил
Похороненные, пошлемъ оттуда
Несчастья неизбжныя всмъ тмъ,
Кто вздумалъ бы нарушить ту присягу,
Которою себя мы обязали,
и дальше:
Но если же
Присяга эта свято сохранится,
И граждане всегда въ вооруженномъ
Союз будутъ съ городомъ Паллады,
Тогда благоволить мы будемъ имъ **).
*) Орестъ говоритъ эти слова, обращаясь къ богин Аин — Паллад, покровительниц города Аинъ.
**) См. Эсхила ‘Эвмениды’. Эпизодъ IV.
Мы видли, что содержаніемъ трилогіи-мистеріи былъ миъ объ Озирис (онъ же — миъ объ Діонис, Персефон съ Димитрой и т. д.). Содержаніемъ трилогіи-трагедіи является тотъ же миъ тройной идеи блаженства, страданія и возрожденія. Но миъ этотъ, по иде, сначала имлъ единственное приложеніе въ ‘таинствахъ’, перифразировался, сообразно съ мстными условіями-преданіями, дйствующія лица его являлись въ различныхъ, формахъ, но по иде этотъ миъ оставался везд и всегда однимъ и тмъ же. Покуда этотъ миъ ограничивался предлами Востока, дйствующія въ немъ лица являются въ странныхъ, чудовищныхъ формахъ, но какъ скоро онъ получаетъ право гражданства у Эллиновъ, то дйствующія лица его длаются боле и боле человчными по форм. На тему одного основнаго миа Эллинъ, одаренный богатой фантазіей, слагаетъ множество миовъ, и вс эти миы должны быть разсматриваемы, какъ тройственные по иде. Но свойство слагать множество миовъ на одну тему тройной идеи не принадлежитъ исключительно одной только Эллинской націи, тоже свойство замчаемъ и у другихъ народовъ: однако нельзя не согласиться, что пальму первенства въ этомъ должно присудить Эллинамъ.
Отъ Индійскаго Брамы до Скандинавскаго Вальдера повторяется въ сущности одна и таже исторія, потому что и миъ о Брам, и миъ о Бальдер имютъ одно общее основаніе тройной идеи. Сколько это врно, увидимъ дальше. Въ фантазіи у всхъ народовъ разработывался одинъ и тотъ же миъ, потому что идея этаго миа обще человчна: этотъ миъ есть аллегорія процесса челов- ческой земной жизни, все равно, будь это жизнь Индійца, или Скандинава, Азіата, или Европейца. Сначала — младенчество, ребяческій возрастъ, когда все представляется намъ въ розовомъ свт, бываютъ маленькія непріятности, но он скоро забываются, поэтому вотъ большую часть дтей почти всегда можно встртить съ веселыми личиками. За ребячествомъ наступаетъ пора испытаній, тяжелая пора человческой жизни, борьба съ различными обстоятельствами, и погибаетъ иной смертный въ этой трудной борьб, такъ что смерть кажется ему исходнымъ пунктомъ нестерпимаго страданія {Впрочемъ такой смертный будетъ уже исключительнымъ явленіемъ, большая часть смертныхъ махнтъ на вс рукой, да и живтъ себ весь вкъ, примняясь къ условіямъ общественной жизни, подчиняясь предразсудкамъ общества, и за это заслуживаетъ иной смертный иногда репутацію разбитнаго, расторопнаго, услужливаго, ловкаго, или наконецъ добраго малаго, на которомъ только воду не возятъ.}. И нельзя не замтить, что въ каждомъ ми сцена третьяго акта (возрожденія) — вовсе не земля, потому что вс главные герои миа умираютъ, и Озирисъ, и Аттисъ и проч. Стало быть пора ихъ безконечнаго блаженства, какъ слдствіе возрожденія путемъ страданія, принадлежитъ уже загробной жизни. Если миъ — общечеловченъ, то и идея блаженной загробной жизни — обща всмъ народамъ: отъ Индійцевъ и Персовъ до Грековъ и Скандинавовъ.
Колыбелью основнаго миа можно считать Востокъ. Тамъ древнйшій фазъ этаго миа есть исторія Брамы, индійскаго бога. Только что сотворенный, Брама очутился сидящимъ на цвтк лотус, растеніи жаркаго климата {Лотусъ или египетская кувшинка (Nyphaca lotus), съ блыми цвтами и сердцевидными листьями, играетъ въ религіи Индійцевъ, какъ и у Египтянъ, большую роль. Корни и смена лотуса, также какъ и родственный съ нимъ Nymphaea Nclumbo чрезвычайно питательны, и древніе народы (?) употребляли ихъ въ пищу, потому то Брамины и Египтяне считали ею символомъ производительныхъ силъ природы. (Географическіе очерки и картины. Вып. 5. Москва 1862 г. стр. 187.)
Это растеніе (лотусъ) не выше сажени, очень любитъ воду, иметъ двухцвтные листья, блый красивый цвтокъ съ золотистою чашечкою, а плодъ его похожъ на сплюснутую маковку и иметъ внутри маленькое блое смя, обвитое пухомъ, на подобіе хлопчатой бумаги, коричневаго цвта. Шиллукъ срываютъ плоды лотуса, нанизываютъ ихъ на снурокь, высушиваютъ и дятъ ихъ внутренность, но боле любятъ корни лотуса, вкусомъ похожіе на сельдерей, смшаный съ картофелемъ. Лотусъ растетъ здсь въ такомъ изобиліи, что страну Шиллукъ можно назвать настоящею землею лотуса, а ихъ самихъ — лотофагами (лотосодами) Одиссеи. (Природа и люди, стр. 261.)}. Чуденъ былъ видъ этаго бога: у него было четыре головы и столько же рукъ, но не смотря на то, что онъ смотрлъ восемью глазами, онъ ничего не могъ разсмотрть въ окружающемъ его мрак. Вдругъ онъ слышитъ голосъ невидимаго, сотворившаго его, существа, и простирается предъ невдомымъ, и потомъ предъ Брамой начинаетъ раскрываться дивная картина мірозданія. Сто лтъ проводитъ Брама въ этомъ созерцаніи, но, сотворивъ человка и даровавъ ему священныя книги (Веды), длается надменнымъ, и за это низвергается съ высоты небесной на дно пропасти, надъ которою висла земля. Подвергшись наказанію, испытавъ страданія, Брама опять занимаетъ мсто подл своихъ братьевъ, Вишну и Шивы.— Сита, супруга Рамы, воплощеннаго бога Вишну, похищенная исполиномъ Ланкой, напоминаетъ Персефону, похищенную Плутономъ. Вчная борьба двухъ началъ, свта и тьмы, добраго и злаго начала, Ормузда и Аримана у Персовъ, и торжество свта надъ тьмою, являющееся въ образ блестящаго Миры-солнца — тотъ же самый миъ, получившій только новый фазъ. Исторія Ормузда и Аримана повторяется и въ сверной миологіи Скандинавовъ, гд царство Одина должно быть разрушено духомъ злобы, Суртуромъ Чернымъ и возродиться въ блестящее царство сіяющаго Бальдера, бога солнца, который, пораженный остріемъ омелы, направленнымъ въ него духомъ зла, Локе, умираетъ, долго и горько оплакиваемый, въ особенности матерью своею Фриггою, потомъ сходитъ въ обитель Гелы (смерти), или адъ, и оттуда уже, пройдя эту область мрака, печали, страданія, возвратится возрожденный на небо, въ свтлую обитель боговъ. Богатая Фантазія Эллина произвела множество подобныхъ миовъ, имющихъ въ основ одну и туже общенародную идею. Одинъ изъ древнйшихъ эллинскихъ миовъ есть, вроятно, миъ о Промете, сын Іапета, принадлежавшаго къ поколнію гигантовъ — титановъ — великановъ. Этотъ Прометей, слдуя влеченію своей благой души, похищаетъ съ неба огонь, т. е. начала знанія, прогресса, и даритъ этотъ огонь людямъ, но за это прикованъ къ Кавказской скал, испытываетъ страшныя муки и наконецъ освобожденъ Геркулесомъ. Подобенъ Прометееву миу — миъ объ Эскулап,— сын Аполлона,— который за желаніе сдлать людей безсмертными былъ пораженъ молніей Зевса и потомъ взятъ на небо. Геркулесъ, освободитель Прометея, сначала счастливъ любовью Дейянейры, но потомъ испытываетъ страшныя мученія, когда надваетъ тунику, смоченную отравленною ядомъ Лернейской гидры кровью Центавра Несса, подарокъ своей супруги, Дейянейры. Желая избавиться этихъ страданій, онъ воздвигаетъ себ громадный костеръ на гор Эт и сожигаетъ себя на этомъ костр. Этимъ путемъ страданія и смерти Геркулесъ возрождается къ новой жизни и длается небожителемъ-полубогомъ. Миъ о Гезіон, дочери Троянскаго царя Лаомедонта, осужденной за преступленіе отца ея {Посейдонъ, получивъ господство надъ моремъ и желая большаго, поссорился съ Зевсомъ, но за это былъ прогнанъ Зевсомъ на землю. Не зная, что длать, Посейдонъ (Нептунъ) сдлался каменщикомъ и предложилъ свои услуги царю Троянскому Лаомедонту, который желалъ тогда обвести свой городъ стнами. Когда работа была окончена богомъ-изгнанникомъ, царь не хотлъ заплатить ему условленной платы. Посейдонъ, приведенный въ негодованіе такою недобросовстностью, послалъ противъ Трои морское чудовище, которое опустошило окрестности города и разрушило самыя стны, только что построенныя. Для укрощенія гнва Посейдонова Лаомедонтъ, по совту оракула, долженъ былъ выдать дочь свою, Гезіону, на жертву чудовищу.} на съденіе морскому чудовищу и освобожденной Геркулесомъ — не тотъ ли же миъ тройной идеи? Преданіе объ Андромед, освобожденной Персеемъ — перифразъ миа о Гезіон. Миъ объ Ифигеніи (Ифіанасс), дочери Агамемнона, иметъ нкоторыя черты общія съ этими двумя послдними миами: Ифигенія также осуждена на смерть и также спасена (Эврипидъ). Миъ объ Ифигеніи также заключаетъ въ себ тройную идею блаженства, страданія и возрожденія. Сначала — поютъ Аргосскіе старцы въ народ ‘Агамемнона’ —
на пышныхъ пирахъ у родителя
Она восхищала всхъ звонкимъ голосомъ
И сладко-пріятною пснею дтскою,
Украшала она трижды-счастливую жизнь
Родителя ей дорогаго.
Но потомъ, какъ искупительная жертва за грхъ отца, убившаго любимую лань богини Артемиды, Ифигенія должна была быть принесена въ жертву этой богин, и
цари Атриды *) въ гор
Долу очи опустили,
Молча скиптромъ землю рыли,
Слезы брызнули изъ глазъ у нихъ.
(См. ‘Агамемнонъ’ Эсхила, народъ).
*) Атриды, т. е. отецъ Ифигеніи, Агамемнонъ и братъ его, Менелай, оба сыны Атрея, поэтому — Атриды — Атреевичи (Иліада Гомера, пер. Ордынскаго.)
Но воли Рока не въ силахъ избжать смертный, и Агамемнонъ ршился принести дочь въ жертву Артемид. Тогда, тронутая благочестіемъ {Такое благочестіе жестоко порицаетъ эпикуреецъ Лукрецій Каръ въ своей дидактической поэм ‘о природ вещей’ (de rerum natura libri VI.) ‘Боюсь, о Меммій,— говоритъ онъ,— чтобъ ты не обвинилъ меня въ томъ, что я проповдую теб нечестіе и веду тебя по дорог къ злодяніямъ, напротивъ, слпая вра въ боговъ слишкомъ часто порождала поступки преступные и нечестивые. Такъ нкогда въ Авлид, избранные мужи — вожди Данаевъ, первые мужи міра, нечестиво обагрили алтарь тривійской двы (т. е. Артемиды) кровью Ифіанассы (Ифигеніи). Когда жертвенная повязка уже обвивала волосы двы и спускалась съ обихъ сторонъ на ея щеки, когда она увидала своего отца мрачнаго и суроваго стоящаго у подножія алтаря подл жрецовъ, скрывавшихъ ножи въ складкахъ одежды, когда народъ, глядя на не, плакалъ на-взрыдъ:— она, онмвшая отъ ужаса, упала на колна, и не помогло ей, бдной, въ эту роковую минуту, что она первая подарила царя именемъ отца. Жрецы е подняли, и трепещущую повели къ алтарю: — не затмъ, чтобы, по окончаніи праздника священной жертвы проводить невсту съ громкими пснями, а за тмъ, чтобы она, непорочная, умерла печальной жертвой, зарзанная своимъ отцомъ, за тмъ, чтобъ флотъ греческій счастливо вышелъ изъ гавани. Такія-то вотъ жестокости можетъ внушить человку вра въ боговъ.’ (См. de rerum natura, I. 81—102.) Изъ ‘Исторіи литературы древняго и новаго міра,’ сост. подъ ред. А. Милюкова. Спб. 1862 г. стр. 339—40.
И хоръ Аргосскихъ старцевъ согласенъ съ Лукреціемъ Каромъ, если потъ
Такъ часто безуміе смертныхъ,
Источникъ всхъ бдъ на земл,
Даетъ имъ ршимость не кстати:
И такъ Агамемнонъ ршился на страшное дло…
(‘Агамемн.’ Эсхила, народъ.) Велико было благочестіе Агамемнона, но велика было и вліяніе на смертныхъ жреческой касты древняго міра.} отца, его покорностью, богиня спасаетъ Ифигенію унося ее въ облак въ Тавриду, гд потомъ длаетъ ее своею жрицей, о чемъ впрочемъ говоритъ не Эсхилъ, а Эврипидъ.
Изъ всего сказаннаго въ этомъ перечн-калейдоскоп миическихъ сказаній у разныхъ народовъ Стараго Свта мы опять возвращаемся къ нсколько разъ уже повторенной, тройственной идеи миа. Въ каждомъ изъ этихъ знаменательныхъ приданій, будь оно о Брам, или объ Ормузд и Ариман, о Промете, или о Бальдер, везд мы замчаемъ одну и ту же борьбу двухъ началъ, добраго и злаго, но борьбою дло еще не оканчивается —
Когда услышатъ два различныхъ мннья,
То въ этомъ только половина дла,
говоритъ Аина въ ‘Эвменидахъ’ Эсхила (Эвмениды, эпизодъ 3-й), и такъ какъ ‘благое всегда возьметъ верхъ’ (Агамемн. Эсхила, народъ), то поэтому и миъ, имющій глубоко-человческое значеніе, всегда оканчивается торжествомъ добраго начала: и Сита и Бальдеръ, и Ормуздъ подъ именемъ Миры, возрожденный Ормуздъ, и Геркулесъ, и другіе главные герои миическихъ преданій, испытавъ страданіе, достигаютъ блаженства.
Эту тройственную идею миа понялъ Эсхилъ и, вроятно, первый изъ трагиковъ началъ проводить ее въ своихъ драмахъ-трилогіяхъ, этимъ только и можно объяснить слова Аристотеля, гд онъ говоритъ, что Эсхилъ открылъ, обнародывалъ часть мистерій, но Элевзнискихъ, или Денисовыхъ, или какихъ другихъ, это все равно, потому что идея мистерій-трилогій везд была одна и таже. До насъ дошло семь драмъ Эсхила.— Вотъ имена ихъ: ‘Персы’, ‘Семь противъ ивъ’, ‘Молящіе’, ‘Прометей скованный’, ‘Агамемнонъ’, ‘Хоэфоры’ и ‘Эвмениды’. Изъ нихъ ‘Персы’, ‘Молящіе’ и ‘Прометей’ — среднія части трилогій, ‘Семь противъ ивъ — послдняя часть трилогіи, ‘Агамемнонъ’, ‘Хоэфоры’ и ‘Эвмениды’ составляютъ полную трилогію, заключавшуюся сатирическою драмою ‘Протей’. {См. ad. Aescli. Agamemn. въ изданіи Клаузена Aesch. quae supersunt. Gothae. 1833.
…. , , , П .} Такъ какъ идея трилогіи — тройственна, то. поэтому Эсхилъ раздлилъ каждую свою трагедію — трилогію на три части: первая — потерянное блаженство, вторая — страданіе, третья — возрожденіе. {Названіе трилогій Потерянное блаженство, Страданіе. Возрожденіе.
Персы (473 г. до P. X.), Финей, Персы. Главкъ Потнійскій.
Тебаида (468 г. до Р.Х.) Лаій. Эдипъ. Семь противъ ивъ.
Данаиды (462 г. до Р. X.) Египтяне. Молящіе. Данаиды.
Прометейя (?) Прометей, похищающій огонь. Прометей скованный. Прометей освобожденный.
Орестейя (459 г. до P. X.) Агамемнонъ. Хоэфоры. Эвмениды.
Кто были дйствующія лица, главные герои трилогій, на это указываютъ названія трилогій.}
Самымъ раннимъ изъ дошедшихъ до насъ, произведеній Эсхила, можно считать драму ‘Персы’, вторую часть трилогіи ‘Персы’. Эта трилогія — больше ничего, какъ панегирикъ Аинянамъ, панегирикъ, который, по мысли поэта, высказанъ устами враговъ Эллады, Персовъ. Въ первой части трилогіи ‘Фине’, вроятно, представлена была блаженная пора персидской націи {Ср. Herdot. lib. IV. 1.}, когда Дарій побдителемъ возвращался изъ похода противъ Скиовъ.
— О какой царь былъ!— увы!—
— поетъ хоръ персидскихъ старцевъ, или ‘Врныхъ’ въ ‘Персахъ’, вызывая тнь Дарія: —
Никогда не губилъ онъ людей
Бдами войнорушительными,
Вдохновенъ онъ былъ свыше, и Персы его
Вдохновеннымъ богами вс звали,
Потому что войска онъ счастливо водилъ.
Или дальше тоже поетъ хоръ ‘Врныхъ’:
Ахъ! наша жизнь была славная, добрая жизнь,
Благоустроенная:
Старецъ довлвшій всему, незлобный, непобдимый,
Дарій, царь богоравный
Правилъ землею тогда.
Прежде всего вотъ славились войскомъ мы многохвальнымъ,
И, огражденные башнями,
Всмъ управляли законы,
Войско съ войны возвратилося бодрое,
Не испытавши кручины,
Радостно въ домы свои.
Вторая часть трилогіи — картина Саламинскаго пораженія и его гибельныхъ для Персовъ послдствій, пора страданія. Въ третьей части встникъ разсказываетъ о Платейскомъ погром Персовъ {До насъ дошли отрывки изъ Главка Потнійскаго, третьей части трилогіи ‘Персы’: In schol. ad Eurip. Phoen. 1229 ed. Matth. Enstath. p. 1157 34. Schol. Ven. ad Horn. Iliad. N 198, и Eustaih. p. 927, 39. Eustath. p. 1625, 44.}, но это уже послдній актъ страданія этого народа, потому что посл такого урока, какой дала Персамъ Эллинская нація, они не осмлятся боле нападать на Элладу, и поэтому будутъ снова счастливы! Припоминая же слова Тни Дарія въ ‘Персахъ’ дйствительно можно согласиться, что именно эту мысль, полную ироніи, и желалъ провести поэтъ въ этой трилогіи-панегирик! (См. разговоръ хора съ Тнью Дарія въ ‘Персахъ’ Эсхила).
‘Тебаида’ или иванская трилогія состояла изъ трехъ драмъ, первая называлась Лній, вторая — Эдипъ, и третья — Семь противъ ивъ. Въ этой трилогіи выражена была тоже тройственная идея, таже борьба двухъ началъ, именно, — начала древней религіи и духа нововведеній, борьба восточной еократіи и національнаго эллинскаго элемента, стремившагося сорвать завсы съ тайны, тщательно скрываемой въ сред жреческой касты. Но, разгадавъ загадку Сфинкса, слишкомъ вознесясь своимъ знаніемъ надъ прочими, Эдипъ губитъ этимъ и себя, и народъ иванскій, который былъ счастливъ, пока въ ивахъ преобладала еократія, наслдіе Востока, надъ городомъ разражается гнвъ боговъ, начинаетъ свирпствовать въ немъ моровая язва, въ бездну несчастій увлечено все семейство Эдипа, сыновья его пали оба въ единоборств, убивъ другъ друга. Но только такою цною возвращается прежнее блаженство священнымъ, семивратнымъ ивамъ, и восточная еократія снова вступаетъ въ свои права, заглушивъ на долго всякій прогрессъ въ развитіи національнаго эллинскаго элемента. Въ этой трилогіи представлялась сначала картина блаженства жреческой касты въ ивахъ, потомъ кратковременное торжество національнаго элемента въ ущербъ власти жрецовъ, но это торжество навлекаетъ на ивы гнвъ боговъ, и потомъ снова беретъ верхъ еократія, и снова начинается обновленное, возрожденное блаженство жреческой касты, которой представителемъ былъ вщунъ Тирезій, знакомый Гомеру {Одиссея, пер. Жуковскаго, пснь XI.} и являющійся въ ‘Эдип Цар’ Софокла {‘Эдипъ царь,’ переводъ С. Д. Шестакова, Пропилеи, кн. II. 1852.} и въ его же ‘Антигон’ {‘Антигона,’ переводъ В. Водовозова, Журн. Мин. Народ. Просвщ. томъ ХСІ и ‘Антигона,’ переводъ С. Д. Шестакова, Отеч. Зап. томъ XCV. 1.}.
Первая и третья части ‘Данаидъ’ потеряны. Въ древнйшія времена, въ Египт царствовалъ Данай, у котораго было пятьдесятъ дочерей (Данаидъ), у него же былъ братъ, Египетъ, который имлъ пятьдесятъ сыновей. Данай — Озирисъ — доброе начало, Египетъ — Тифонъ — злое начало. Египетъ лишаетъ престола брата своего, Даная, и Данай, вмст съ пятидесятые дочерьми, бжитъ въ Аргосъ. Здсь начало второй части трилогіи, или ‘Молящихъ’ — Данаидъ, которыя, покинувъ отчизну, чтобы не вступать въ ненавистный для нихъ бракъ съ сыновьями Египта, со слезами и стонами объ родной земл, молятъ о пристанищ на чужой земл, и наконецъ-то получаютъ его. Въ третьей части трилогіи — торжество добраго начала надъ духомъ злобы: Данаиды, кром одной (Гипермнестры), убиваютъ своихъ мужей, сыновей Египта.
Въ ‘Прометейи’, которая состояла изъ трехъ драмъ (Прометей, похищающій огонь, Прометей скованный, Прометей освобожденный), главный герой, Прометей, одаряющій человчество божественнымъ огнемъ, есть олицетвореніе національнаго эллинскаго элемента, высшее его выраженіе, возвышенный духъ Эллина, гордый, счастливый знаніемъ, страдаетъ, жестоко страдаетъ, но не изнываетъ въ борьб съ гнетущимъ его, налагающимъ на него оковы, восточнымъ элементомъ, вліяніемъ жреческой касты, олицетворенной въ личности Зеиса и исполнителей его воли. Хитрыя убжденія Гермеса не могутъ склонитъ Титана къ повиновенію несправедливому Зевсу: никакія мученія немогутъ сокрушить души страдальца, крпко надющуюся, что когда-нибудь да будетъ конецъ ея страданію, и она возродится къ новой, лучшей жизни, явится въ своей апооз, вс стихіи вооружаются противъ Прометея за своего владыку Зевса, разражается страшная буря, раздаются, ужасающіе вселенную, раскаты грома, молніи пронизываютъ воздухъ, скала, къ которой прикованъ Прометей, низвергается, въ волны бушующаго моря, увлекая за собою бога-страдальца, умирающаго за горячую свою любовь къ человчеству: но не погибаетъ Прометей, потому что его душа безсмертна!..
Въ ‘Прометейи’ также проводится тройственная идея трилогіи-мистеріи: сначала блаженство духа Эллады, проникнутаго, гордаго знаніемъ, но за эту гордость низвергнутаго въ бездну страданія (во время борьбы съ духомъ восточной еократіи), претерпвшаго тяжкія муки сердечныя и, наконецъ, возрожденнаго и одареннаго безсмертіемъ.
Послднимъ, — по общему мннію,— твореніемъ Эсхила была его трилогія ‘Орестейя».