— Бессердечный, тупоголовый, упрямый, ворчливый, брюзгливый, плешивый старый варвар! — сказал я однажды вечером — в воображении — моему двоюродному деду Ромгеджону и — в воображении — погрозил ему кулаком.
Только в воображении. Дело в том, что именно в то время существовала некоторая разница между тем, что я говорил, и тем, чего не решался делать.
Когда я отворил дверь гостиной, этот старый морж сидел перед камином, вытянув ноги, с стаканом портвейна в лапе, исполняя со всем усердием совет песни:
Remplis ton verre vide!
Vide ton verre plein!
— Дорогой дедушка, — сказал я, — тихонько затворяя дверь и приближаясь к нему с сладчайшей улыбкой, — вы всегда были такой ласковый и рассудительный и так часто, так часто, выказывали мне свое расположение, что я не сомневаюсь в вашем полном согласии, если только мы обсудим еще раз это дельце.
— Гм! — сказал он, — продолжай, дружище!
— Я уверен, дражайший дедушка (проклятый старикашка!) что вы не имеете серьезного, действительного намерение мешать моему браку с Кэт. Это только шутка с вашей стороны, — ха! ха! ха! — вы бываете иногда очень остроумным.
— Ха! ха! ха! — отвечал он, — да, черт побери!
— Конечно, — без сомнение! — Я знал, что вы шутите. Теперь, дедушка, мы, я и Кэт — желаем только одного, чтобы вы посоветовали нам насчет… насчет времени… знаете… дедушка — насчет времени… то есть когда для вас удобнее всего сыграть… сыграть… сыграть свадьбу.
— Убирайся, бездельник! — это еще что значит? — после дождичка в четверг!
— Ха! ха! ха! — хе! хе! хе! — хи! хи! хи! — хо! хо! хо! — ху! ху! ху! очень хорошо — превосходно — какое остроумие! Но все-таки, дедушка, мы бы желали, чтобы вы точно назначили день свадьбы.
— А! точно?
— Да, дедушка, то есть, если вам угодно.
— Ладно-ли будет, Бобби, если я назначу, примерно, так не позднее года, или я должен назначить точно.
— Если вам угодно, дедушка — точно.
— Ну, коли так, Бобби, — ты славный парень, не правда-ли? если ты хочешь точно определить время, то я — да, я сейчас тебе скажу.
— Милый дедушка!
— Тише, сэр! (заглушая мои слова) я сейчас тебе скажу. Ты получишь мое согласие и капитал, не забудь о капитале — постой! когда именно? сегодня воскресенье? да? Ну, так вы обвенчаетесь, когда три воскресенья будут на одной неделе, именно тогда, именно. Вы поняли, сэр? Что с вами? Я говорю, ты получишь Кэт и ее приданое, когда три воскресенья случатся под ряд на одной неделе, не раньше — слышишь, повеса, — не раньше. Ты меня знаешь, мое слово верное, теперь проваливай. — Тут он осушил стакан, а я в отчаянии кинулся вон из комнаты.
Мой дедушка Ромгеджон был ‘славный старый английский джентльмен’, но, в противоположность джентльмену песни, у него были свои слабые пункты. Это был маленький, толстенький, надутый, вспыльчивый, полукруглый человечек с красным носом, толстым черепом и туго набитым кошельком и сознанием своей важности. Человек добрейшей души, он однако ухитрился приобрести среди людей, знавших его лишь поверхностно, репутацию скряги, единственно благодаря своей страсти противоречить. Как многие прекраснейшие люди, он, по-видимому, был одержим духом поддразнивание, который с первого взгляда мог показаться недоброжелательством. На каждую просьбу он первым делом отвечал: ‘Нет!’, но в конце концов — очень, очень отдаленном конце — почти все обращенные к нему просьбы оказывались исполненными. Он самым свирепым образом оборонялся от всяких посягательств на его кошелек, но величина исторгнутой от него суммы была прямо пропорциональна продолжительности осады и упорству обороны. Вряд-ли кто жертвовал на дела благотворительности так щедро и с таким сварливым видом.
К искусствам, а особливо к изящной литературе, он питал глубокое презрение. В этом отношении его авторитетом был Казимир Перье, нахальный вопрос которого ‘A quoi un pote est — il bon?’ он то и дело повторял, как nec plus ultra остроумия. Таким образом, моя склонность к Музам возбуждала в нем крайнее негодование. Он уверял меня однажды, когда я попросил у него новое издание Горация, будто изречение ‘poeta nascitur non fit’ значит, — ‘поэт ни на что не годится’ чем крайне возмутил меня. Его отвращение к ‘словесности’ еще усилилось в последнее время вследствие внезапно явившегося пристрастия к естественным наукам, как он выражался. Кто-то, встретившись с ним на улице, принял его за самого доктора Дэббль Л. Ди, профессора шарлатанской физики. Это придало новый оборот его мыслям, и, в эпоху настоящего рассказа — так как рассказ-то все-таки будет — мой дедушка Ромгеджон снисходил только к тому, что так или иначе согласовалось с гарцеваньем его любимого конька. От всего остального он отбивался руками и ногами, а его политические взгляды отличались простотой и удобопонятностью. Он находил вместе с Горслеем, что ‘народу нечего делать с законами, довольно с него повиноваться им’.
Я прожил с этим старым джентльменом всю жизнь. Мои родители, умирая, завещали меня ему в качестве богатого наследства. Я думаю, что старый плут любил меня, как родного сына, почти также как Кэт, но все-таки ухитрился отравить мне существование. Со второго года моей жизни до пяти лет он регулярно поучал меня розгой. От пяти до пятнадцати ежечасно грозил мне Исправительным домом. От пятнадцати до двадцати ежедневно обещал оставить меня без гроша. Правда, я был повеса, но повесничество было коренной чертой моей натуры, членом моего символа веры. Как бы то ни было, в Кэт я имел верного друга, и знал это. Она была добрая девушка и так нежно говорила мне, что я могу получить ее руку (приданое и прочее), если только добьюсь согласия со стороны дедушки Ромгеджона! Бедняжка! ей было всего пятнадцать лет, и без его согласия она не могла распоряжаться своим маленьким имуществом до истечение пяти бесконечных лет. Что же было делать? В пятнадцать лет, как и в двадцать один (так как я уже пережил свою четвертую олимпиаду) пят лет совершенно тоже что пять веков. Тщетно мы докучали старому джентльмену нашими просьбами. Тут явилась pice de rsistance (как выразились бы гг. Эд и Карем), вполне соответствовавшая его нелепому характеру. Сам Иов пришел бы в негодование, глядя как этот старый кот тиранил нас, двух бедных мышат. В глубине души он ничего так не желал, как нашего брака. Он давно уже мечтал о нем. Право, он прибавил бы своих десять тысяч фунтов (приданое Кэт было ее собственным) лишь бы найти какой-нибудь предлог согласиться на исполнение наших весьма естественных желаний. Но мы были так неосторожны, что затеяли это дело сами. Но оказать сопротивление при таких обстоятельствах было решительно не в его власти.
Я уже говорил, что у него были свои слабые стороны, но при этом я не имею в виду его упрямства, которое представляло одну из сильных сторон моего деда — ‘assurement ce n’tait pas sa faible’. Говоря о слабости, я подразумеваю его странные бабьи предрассудки. Он твердо верил в сны, приметы et id genus omne ерунды. Он был также крайне щепетилен в мелочных вопросах чести и на свой лад, без сомнение, верен своему слову. Это тоже был один из его коньков. Он не особенно заботился о духе своих обетов, но букву соблюдал ненарушимо. Эту последнюю черту его характера и удалось нам обратить себе на пользу совершенно неожиданным образом, благодаря остроумию Кэт, вскоре после вышеприведенной беседы с дедушкой. Теперь, истощив в prolegomena, по обычаю всех новейших бардов и ораторов, все время и почти все место, которыми я мог располагать, я постараюсь передать в немногих словах самую суть рассказа:
— Случилось, — так решила Судьба, — что двое моряков, знакомых моей возлюбленной, вернулись в Англию из продолжительного плавание как раз в это время. Эти господа, с которыми я и моя кузина сговорились заранее, — явились вместе с нами к дедушке Ромгеджону в одно октябрьское воскресенье, ровно три недели спустя после достопамятного решение, так безжалостно разрушившего наши надежды. В течение получаса разговор вертелся на разных мелочах, но в конце концов мы совершенно естественно перешли к следующей беседе:
Кап. Пратт. Я провел в плавании ровно год. Ровно год исполнился сегодня, — позвольте, дай Бог память — да, точно так, сегодня десятое октября. Помните, мистер Ромгеджон, я заходил к вам проститься в этот самый день. Кстати, ведь капитан Смисертон был в отсутствии тоже ровнехонько год, — не правда-ли, странное совпадение.
Смисертон. Да, ровнехонько год. Помните, листер Ромгеджон, я заходил к вам проститься вместе с капитаном Праттом, в прошлом году, в этот самый день.
Дедушка. Да, да, да, — помню, помню — вот потеха в самом деле! Вы оба провели в плавании ровно год. В самом деле странное совпадение! Доктор Дэббль Л. Ди назвал бы это чрезвычайным совпадением обстоятельств. Дэб…
Кэт (перебивая). Конечно, папа, это довольно странно, но ведь капитан Пратт и капитан Смисертон отправлялись в разные стороны, значит, вы сами видите — есть и разница.
Дедушка. Ничего я такого не вижу, болтунья! Что тут видеть? По моему, совпадение тем страннее. Доктор Дэббль Л. Ди…
Кэт. Видите, папа, капитан Пратт обогнул мыс Горн, а капитан Смисертон мыс Доброй Надежды.
Дедушка. Именно! — один отправился на восток, а другой на запад, проказница, и оба объехали вокруг света. Кстати, доктор Дэббль Л. Ди…
Я (торопливо). Капитан Пратт, вы должны зайти к нам завтра вечерком, — вы и капитан Смисертон — рассказать нам о вашем плавании, а потом засядем в вист и…
Пратт. В вист, дружище — что вы? Завтра воскресенье. Другой раз как-нибудь…
Кэт. Ах, нет, что вы! Сегодня воскресенье.
Дедушка. Конечно, конечно.
Пратт. Виноват, но я не мог так ошибиться. Я знаю, что завтра воскресенье, потому что…
Смисертон (с удивлением). Что вы говорите, господа! Вчера было воскресенье!
Все. Вчера, как бы не так!
Дедушка. Сегодня воскресенье, — мне-ли не знать?
Пратт. О, нет, — воскресенье будет завтра.
Смисертон. Вы все сбились с толку, — решительно все. Вчера было воскресенье, это также верно как то, что я сижу здесь.
Кэт (прыгая от радости). Я понимаю, понимаю. Папа, теперь вы должны согласиться, — вы сами знаете на что. Не перебивайте меня, я сейчас вам растолкую в чем дело. Это очень просто. Капитан Смисертон говорит, что вчера было воскресенье: это верно, он нрав. Кузен Бобби, дедушка и я говорим, что сегодня воскресенье: это верно, мы правы. Капитан Пратт утверждает, что воскресенье будет завтра: это верно, он тоже прав. Дело в том, что мы все правы, и таким образом три воскресенья случились на одной неделе.
Смисертон (после некоторого молчание). А ведь Кэт совершенно права. Какие мы олухи с вами, Пратт. Вот в чем дело, мистер Ромгеджон: земной шар имеет, как вам известно, двадцать четыре тысячи миль в окружности. Теперь, земной шар вращается вокруг своей оси — вертится, поворачивается — с запада на восток ровно в двадцать четыре часа. Вы понимаете, мистер Ромгеджон?
Дедушка. Разумеется, разумеется, доктор Дэб…
Смисертон (заглушая его слова). Ну-с, сэр, это составить тысячу миль в час. Теперь, предположим, что я проехал тысячу миль к востоку от этого пункта. Конечно, я опережаю восход солнца здесь, в Лондоне, ровно на один час. Я вижу восход солнца часом раньше, чем вы. Проехав в том же направлении еще тысячу миль, я выигрываю два часа, еще тысячу — три, и так далее, так что, объехав весь земной шар и вернувшись на то же самое место, откуда выехал, то есть, сделав двадцать четыре тысячи миль к востоку, я предваряю восход солнца в Лондоне ровно на двадцать четыре часа, иными словами, опережаю вас на целыя сутки. Понятно, а?
Дедушка. Но доктор Дэббль Л. Ди.
Смисертон (еще громче). Наоборот, капитан Пратт, проехав тысячу миль к западу, отстает на один час, а сделав двадцать четыре тысячи миль в том же направлении, на двадцать четыре часа, т. е, отстает на сутки от Лондонского времени. Таким образом, для меня вчера было воскресенье, — для вас сегодня воскресенье, для Пратта воскресенье будет завтра. Мало того, мистер Ромгеджон — очевидно, мы все правы, потому что нет никакого научного основание для того, чтобы признать преимущество за кем-либо из нас.
Дедушка. Лопни мои глаза! — ну, Кэт, ну, Бобби! — я должен согласиться, да. Но мое слово верно, — заметьте это! она твоя, дружище (с приданым и прочее), твоя! Каково! Три воскресенья под ряд? Посмотрим, что скажет об этом Дэббль Л. Ди!
Источник текста: Собрание сочинений Эдгара Поэ. — Санкт-Петербург: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 2.
Исходник здесь:Викитека.
Современная орфография: В. Г. Есаулов, 16.02.2016 г.