ТРИ ВОПРОСА1
ТРИ ВОПРОСА1
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Три вопроса, Огарев Николай Платонович, Год: 1863
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том второй.
Государственное издательство политической литературы, 1956
Учреждение склада и постоянных сношений.
2) Присоединение финского общества к русскому.
3) Литовское дело. По первому вопросу.
Договор с книгопродавцами, склад в Або или где финны сочтут нужным {Уступка в наших изданиях 50% без провоза или 40% с провозом, считая 10% за провоз. Наше посредство для переговоров с Трюбнером об уступках с его изданий. Обеспечение нам посылок пропагандных листов и тетрадок книгопродавческим путем до Стокгольма для передачи финнам, которые уже доставят их по назначению.}. Учреждение типографии в Стокгольме и покровительство шв[едского] правительства {Типографию устроим себе в продолжении двух-трех месяцев, она может печатать русские издания по договорам с стокгольмскими книгопродавцами свободно от нас и по нашему поручению. Она устранит посылку пропагандных листов и тетрадок из Англии, потому что обязана печатать рукописи, посылаемые из Лондона и из русского общества, и вместе с тем заменит тайные станки для России. Тогда останется только финнам пересылать в Россию. Необходимость покровительства шведского правительства очевидна.}. Учреждение своих почт, т. е. людей, через которых можно пересылать и получать сведения из Петербурга2. Учрежден ние телеграфических депешей через Стокгольм {Для телеграфических сообщений нужно сочинить условный язык и иметь в руках стокгольмского банкира и, если можно, его корреспондента в Финляндии и Петербурге.}.
Так как для сбыта изданий, для почты-телеграфов нужны люди в Петербурге, то финну, отправляющемуся туда, дано будет письмо и он должен условиться с обществом {Письмо наше к обществу непременно должно быть передано аккуратно.}. Прежде чем говорить о деталях условий скажу несколько слов о возможных отношениях Финляндии к русскому делу.
Из письма Б[акунина] очевидно, что финны хотят отделиться и присоединиться к Швеции или остаться самобытными, или даже остаться в федерации с вольной Россией, но на правах самобытного управления. С нашей стороны всего благоразумнее желать им отдельного существования, не в федерации, а в союзе с Россией и Швецией. С падением Петербурга Швеция не может быть врагом и мы, естественно, можем стремиться только к союзу с Скандинавией вообще. Но это дело дальнее. Теперь же надо, знать, что предпринимают финны, какие у них силы, какое настроение, что им обещает Швеция и чем, кроме сношений для пропаганды, они могут быть полезны для нас и мы для них.
Мы для них можем быть полезны заявлением их требований в ‘Колоколе’, ознакомлением России с их требованиями, общество ‘З[емля] и В[оля]’ может быть полезно поднятием финского вопроса постоянными разговорами и даже намеками в петербургской журналистике, так что русское общественное мнение довольно быстро приготовится в пользу самостоятельности Финляндии, и при первом движении в России Финляндия может объявить себя самостоятельною безо всякой помехи и даже без всякой войны. Сверх того, общество может быть им полезно в сношениях с финляндцами, живущими внутри империи.
Финны могут быть для нас полезны: устройством постоянных сношений с Петер[бург]ом через Швецию и союзом общества финского с русским, что послужит к усилению того и другого. Через финское общество русское общество может рассчитывать на финнов, служащих в русской армии {На Кавказе обыкновенно бывало много финских офицеров.} или гражданской службе, как на своих агентов, поручать им печатную пропаганду и прибавку числа членов русского общества, клонящегося все к единой цели военно-народного восстания для созвания земщины. Русские с своей стороны станут отыскивать финнов внутри империи и присоединять их к финскому обществу.
Для всего этого необходимо, чтобы финны сами организовали у себя серьезное общество, что для них гораздо легче, чем для нас организация нашего общества. У них географический радиус мал и подручен и ставится вопрос о самобытной национальности, который один уже способен собрать гораздо больше людей и сил, чем всякий другой вопрос. Без сомнения, мы требуем, чтобы финское общество было организовано и делало бы пропаганду не враждебно России, а в помощь всем стремлениям русской социальной реформы. Таким образом, финны и русские должны намекать, что финны готовы прислать на первый русский Земский собор своего уполномоченного, не как члена федерации, а как посланника от самостоятельной Финляндии для переговоров с дружественной Россией о всех вопросах, смежных для обоих народов. Также пропаганда финская и русская должна намекать, что финны готовы служить дружеским звеном, связующим руссо-скандинавский союз, который бы основывался на уничтожении всяких тарифов между Россией, Финляндией и Скандинавией, на пользовании скандинавов в России и русских в Скандинавии всеми гражданскими правами туземца и на обоюдной военной защите против внешних нападений.
Возбуждение финского вопроса печатно и изустно уже тем равно полезно для русских и для финнов, что заставит русское правительство вздрогнуть и зашататься еще и с новой стороны, на которую оно не обращало достаточно внимания. Вслед за этим правительство, вероятно, усилит полицейские меры в Финляндии, и потому финское общество должно сильно потрудиться организовать деятельную контр: полицию.
Для постановки же финского вопроса в русской литературе и русском мнении финны должны сообщить и нам и обществу подробно: положение своего края — экономическое и гражданское, степень вмешательства и гнета петербургского правительства, экономические, гражданские и политические требования Финляндии {Наши сведения о Финляндии слишком недостаточны, поэтому необходимо указание источников, где можно бы прочесть:
О сословиях в Финляндии (статистические и юридические сведения).
О промышленности и отношении народонаселения к поземельной собственности.
Об управлении и суде обычном и об изменениях, которые внесло русское владычество.
О настроении умов по сословиям и о средствах объединения умов к одной цели.
Все это надо знать для того, чтобы быть полезным органом для финнов.} и собственно силы общества.
Я не думаю, чтобы финское тайное общество уже теперь было организовано сильно, я думаю, что оно, как и русское общество, состоит на правах зародыша, способного к необычайно быстрому росту. Требуется большая искренность в отношениях, чтобы можно было серьезно помогать друг другу.
Теперь перехожу к литовскому вопросу, о котором с финнами надо говорить совершенно a parte {Отдельно (лат.).— Ред.}. Я думаю, что польская революция действительно удастся только тогда, если восстание польское перейдет соседними губерниями в русское крестьянское восстание. Для этого необходимо, чтобы и самое польское восстание из характера только национальности перешло в характер восстания крестьянского и таким образом послужило бы ферментом для целей России и Малороссии. До сих пор я ставлю вопросительный знак — и только. Сведения из Украины показывают, что в крестьянстве настроение совершенно антипольское, то же в Белоруссии. Остается для фермента одна Литва, если в ней движение будет антипанское, то и в Белоруссии, и в Украине легко может быть то же и передаться далее, заменяя характер национальности крестьянским. Если в Литве движение пойдет не из поземельного крестьянского вопроса, а только религиозное, при чем станут жечь русские церкви, то все православное население пойдет против Польши и усилит правительство настолько, что восстание Польши будет подавлено, как католическое и панское. Что же делать в этом недоумении финнам? Есть ли у них силы на восстание прежде, чем исход польско-литовского восстания сколько-нибудь уяснится? Я не думаю. Стало, им остается делать то же, что и нам,— ждать.
Я считаю большим несчастием задержку корабля, ибо Д[емонтович] и Б[акунин] более, чем кто другой, могли повернуть вопрос национальный на вопрос крестьянский 3. Теперь и отправка корабля и способ литовского восстания (принимающий исключительно католический характер) — более чем сомнительны. Обманывать себя не надо. Всего вероятнее, что польский вопрос не дойдет ни до того, чтобы быть ферментом для повсюдного крестьянского восстания, ни до того, чтоб вызвать религиозно-национальные ненависти до жестокого подавления восстания в Польше и Литве. От общего истощения сил он разрешится в какой-нибудь компромисс, который вполовину восстановит Польшу дипломатическими путями и чрезвычайно обессилит петербургское правительство в общем мнении, равно европейском и русском. Опять нам приходится приняться за работу подготовки следующего русского военно-крестьянского восстания, и тут мы с финнами, естественно, должны идти рука об руку и никакие особые цели и чужие вмешательства не могут нас разделить. Для нас самостоятельность Финляндии становится такой же дорогою, внутренней мыслью и целью, как для финнов коренное преобразование России из петербургской в народную и федеративную.
Если же финны будут теперь организовать польско-шведский военный союз против России, то мы, сами не готовые к внутреннему восстанию, и ввиду разгара только национальных ненавистей, вынуждены будем сюбировать {Выдерживать (от французского ‘subir’).— Ред.} события, но принимать участие в иностранном союзе против России не можем, не потеряв всякого влияния на русских, а может быть, и собственного уважения к себе самим. Финны должны объяснить искренно, что они хотят в этом случае, мешать мы им никогда не будем, но характер нашего союза выйдет иной.
Если, паче чаяния, Литва послужит ферментом крестьянского восстания, тогда мы, естественно, соединяемся попрежнему, только решительное действие окажется ближе, чем рационально можно было предполагать. Если корабль доедет до Литвы, если можно набрать русскую дружину {Дружину отнюдь не надо называть легионом, как название, которое возбудит недоверие в ковенских старообрядцах, которые будут первым русским крестьянским населением, способным примкнуть к восстанию и служить узлом с остальными, лишь бы Литва не проповедовала господства католицизма, а только свободу веры.} и прямо поставить вопрос крестьянского земства, то иных средств для этого нет, как чтоб доля русской молодежи ринулась в это дело tte perdue {Очертя голову (фр.). — Ред.}. Я сомневаюсь в возможности этого. Во всяком случае начинать об этом переговоры с русским обществом можно только тогда, когда корабль пристанет к берегу, ибо иначе это было бы только бесплодно вооружать мнение русской молодежи против начинаний из мира фантастического. Пусть и Junior {Младший (фр.), т. е. А. А. Герцен.— Ред.} и финны всмотрятся ближе в дело, и если все шансы против, то гораздо лучше приняться сразу за союз на серьезную подготовку общего восстания через два, три, четыре года, т. е. тогда, когда все шансы будут в нашу пользу и силы достаточно подготовлены. В этом случае Швеции остается тайное покровительство всего, что мы с финнами будем устраивать, таким образом, мы придем наконец к самостоятельности Финляндии, к федеральной России, федеральной Польше и к польско-русско-финно-скандинавскому союзу, т. е. союзу полмира, выгодному для развития свободной гражданственности народного поземельного права, промышленности, торговли и для безбоязненного оплота каждого из союзников против притязаний военных и торговых Западной Европы.
1 Печатается по автографу, хранящемуся в ЦГАЛИ, ф. 2197, оп. 1, ед. хр. 436, записная книжка 1863 г., л. 74 об.— 83. Впервые опубликовано в ‘Литературном наследстве’, т. 61, М. 1953, стр. 518—522.
Датируется точно, как по положению в записной книжке, так и по данным переписки Герцена с Огаревым, 20-ми числами апреля 1863 г. Junior — сын А. И. Герцена Александр Александрович Герцен, принятый А. А. Слепцовым в общество ‘Земля и воля’ и отправившийся 16 мая 1863 г. в Стокгольм для выполнения ряда поручений общества. Настоящий документ представляет собой характеристику трех наиболее существенных для того периода вопросов: организации доставки изданий Лондонской и Бернской типографий в Петербург из Стокгольма через Финляндию, установления контакта с финской организацией и, наконец, выяснения перспектив крестьянского революционного движения в Литве в связи с отправившимся из Лондона в Польшу на корабле ‘Ward Jackson’ и застрявшим в пути польским легионом.
Герцен, получив текст Огарева, писал ему 29 апреля 1863 г.: ‘Насчет финского письма скажу, во-1-х, что оно длинно… во-2-х, следовало бы прежде знать, какого мнения V. Czartoryski. Я бы долею содержание написал для Саши, а квинтэсс[енцию] Квантену (финский деятель.— Я. Ч.). Ехать Саша, пожалуй, может… в понедельник или вторник…’ Из приведенного отрывка ясно, что вопросы о контакте революционных организаций России, Польши и Финляндии стояли на очереди и что А. А. Герцен должен был отправиться в Стокгольм именно по этим вопросам. А. И. Герцен в связи с этим же сообщил дочери 2 мая 1863 г.: ‘Саша едет не сражаться (т. е. не для присоединения к польскому легиону.— Н. Ч.), а по делам книжным и дипломатическим, он, видишь, будет у нас Меттернихом финляндским’. (См. А. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем, под ред. М. К. Лемке, т. XVI, стр. 233—234 и 243.)
2 Сношения были установлены с стокгольмским книгопродавцом Штраубе, а через него — с Норвегией, оттуда — с поморами Архангельской губернии. (См. ЦГИАМ, ф. 109, III отд., 1 экс., 1863 г., д. No 97, ч. 101 ‘О возмутительных воззваниях’.)
3 Корабль ‘Ward Jackson’ был задержан в шведском порту Мальме в конце марта 1863 г. Английский капитан изменил договору и сбежал. Польские волонтеры некоторое время искали другой возможности добраться с оружием до берегов Литвы. Новая попытка высадиться, также неудачная, была предпринята в июне 1863 г.