Три скопческія рукописи.
Три скопческія рукописи.
В. Бончъ-Бруевичъ.
‘Современникъ’, кн. III, 1913 г.
Три скопческие рукописи, Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, Год: 1913
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Обыкновенно принято думать, что секта скопцовъ — секта тайная, скрытная, и что ни ея ученіе, ни ея исторію никому постороннему узнать нельзя. Этотъ взглядъ иметъ постольку достаточныхъ основаній, поскольку, вообще, до самаго недавняго времени большинство старинныхъ сектъ въ Россіи были скрыты отъ глазъ наблюдателя боле всего въ силу невроятнаго преслдованія со стороны свтской и духовной власти. Въ самомъ дл, можно ли ожидать откровенности отъ тхъ, кто хорошо помнить по преданіямъ своей общины, что при допрос о вр основателя ихъ ученія Кондратія Селиванова, ему обливали голову расплавленнымъ, горячимъ сургучомъ, а въ боле позднее время, уже въ XIX вк, 2 ноября 1849 г. было Высочайше повелно относительно скопцовъ ‘чтобы отвратить навсегда отъ поступленія въ сказанную секту, надо представлять скопцовъ въ смшномъ вид. Для сего слдуетъ оскопившихся нын водить по селенію, къ которому они принадлежатъ, въ женской одежд и дурацкой шапк. Исполненіе сего возложить на благоразумнаго чиновника, и донести министру о послдовавшемъ для доклада Его Величеству’ {См. ‘Обзоръ мропріятій министерства внутреннихъ длъ по расколу съ 1802 по 1881 годъ’ (стр. 115, 116). Изданіе Департамента Общихъ Длъ 1903 г. СПБ. 1903 г.}.
Усердные не по разуму чиновники нердко понимали свои ‘благоразумныя’ обязанности, какъ прямыя издвательства надъ несчастными жертвами, виновными въ томъ, что он но своему искали путей къ завтному ‘Царствію Божію’. Такъ, ‘въ 1851 г. было предписано нижегородскому губернатору одного подсудимаго скопца въ Лукояновскомъ узд одть въ бабій сарафанъ и показать народу на базар’… ‘Для того, чтобы одть скопца въ сарафанъ, командировали слишкомъ за двсти верстъ старшаго полиціймейстера Нижняго-Новгорода, Зеншуша, Зенгбушъ, нарядивъ скопца въ сарафанъ, хотлъ показать свое усердіе къ служб тмъ, что, какъ онъ выразился, кажется, въ рапорт своемъ, ‘пригласилъ народъ плевать скопцу въ глаза’. Но на многолюдномъ базар не было смха: смущенная толпа, вслдствіе распространившейся молвы о казни, ожидала появленія палача и вислицы. Кончилось дло тмъ, что вс, и раскольники и нераскольники, смотрли на скопца, какъ на мученика, старухи плакали, а когда скопца повезли обратно въ уздный городъ, то народное къ нему участіе выразилось въ необыкновенно щедромъ ему подаяніи калачами и деньгами {См. 76 стр. книжки А. М. Бобрищева-Пушкина — ‘Судъ и раскольники-сектанты’. СПБ. 1902 г.}.
Само собой, что вс эти мры только заставляли скопцовъ сдлаться еще боле скрытными. Въ послдніе годы хотя судебное преслдованіе скопцовъ вспыхнуло съ новой силой, но духъ времени беретъ свое, и представители стой народной организаціи все боле и боле начинаютъ склоняться къ мысли о необходимости широкаго ознакомленія съ своимъ ученіемъ, исторіей, правами обычаями, литературой всхъ тхъ, кто интересуется судьбами сектантскаго движенія въ Россіи.
Предполагая издать отдльнымъ выпускомъ матеріалы о русской скопческой общин въ нашей серіи ‘Матеріаловъ къ исторіи и изученію русскаго сектантства и старообрядчества’, я обратился къ представителямъ этой интересной и своеобразной общины, прося ихъ все тайное сдлать явнымъ, для чего прежде всего прислалъ мн возможно больше рукописей, картинъ, писемъ и пр. И вотъ за послднія нсколько лтъ со всхъ сторонъ Россіи я начинаю получать множество скопческихъ рукописей, фотографій и пр. Такъ откликнулись они, эти загнанные люди, зная, что надъ ихъ врой, ученіемъ, нравами и обычаями здсь никто не будетъ смяться, а, руководствуясь идеей свободы совсти, отнесутся такъ же, какъ и ко всмъ прочимъ вроисповданіямъ, существующимъ въ мір.
Предъ нами три рукописи одного и того же автора — скопца Никифора. Петровича Латышева. ‘Господи, благослови’ — озаглавливаетъ онъ наибольшую изъ нихъ.— ‘То, что я хотлъ бы передать читающему міру, касается боле не меня лично, а тхъ немногихъ людей, которые, согласно завтамъ Христа, оставляли все свое достояніе и по желанію своего призванія отдавались на судъ міра’…— пишетъ онъ. И затмъ въ спокойной лтописной форм излагаетъ онъ событія съ 1872 г., когда онъ самъ былъ оскопленъ, по ныншніе дни.
‘Наше семейство жило до ссылки въ сел Федоровк, Таврической губерніи. Охедъ былъ земледлецъ. Мы вс ему помогали въ этомъ дл. Хозяйство у насъ росло. Жизнь становилась во всхъ отношеніяхъ изобильной. Сельчане насъ уважали, несмотря на то, что мы уже не участвовали въ ихъ привычкахъ и обрядахъ’…— Такъ начинаетъ свое жизнеописаніе Латышевъ. И вотъ на эту почву отчужденности отъ православія неожиданно упадаетъ смя сектантской проповди, появившейся въ сел Федоровк вмст съ пріздомъ изъ Румыніи двухъ убжденныхъ скопцовъ, которые были привезены гуда однимъ крупнымъ землевладльцемъ-овцеводомъ. Вс т, кто хотлъ послушать новыхъ провозвстниковъ, сейчасъ же бросили. полевыя работы, несмотря на то, что стоялъ самый разгаръ страдной поры. Народъ, чающій хотя бы какого-нибудь движенія воды, жадно бросился слушать новыя слова, новые призывы о вчной жизни, о самосовершенствованіи, объ удаленіи себя отъ блуда и плотскихъ вожделній, объ исканіи Царства Божія здсь на земл ‘среди человковъ’. Заграничные настаивали на томъ, что такъ нельзя жить. Рано или поздно надо курсъ жизни мнять. Христосъ несъ бремя страданій, и мы должны протащить природу съ ея усвоенными привычками по шипамъ и терніямъ, иначе какіе же мы будемъ послдователи Его и ученія Его’? И эти призывы нашли себ отзвукъ въ переполненныхъ и умиленныхъ сердцахъ простыхъ людей. Продолжалась повседневная жизнь. Также убирали хлбъ, также работали съ ранняго утра до поздней ночи, а въ сердц шла своя работа: вс хотли жить какъ-то иначе, никто не зналъ ничего другого, кром той всти, которую принесли съ собой эти новые люди, читавшіе Евангеліе и подтверждавшіе вс свои мысли словами священнаго писанія. Наступила осень. ‘Отецъ нашъ по уборк хлба ухалъ за границу въ село Николаевку нын Бессарабской обл., гд жилъ въ то время извстный скопецъ Волошинъ, занимавшій въ сел должность ‘примаря’ (старшины). Черезъ мсяцъ явился оттуда уже оскопленнымъ. Къ этому времени,— продолжаетъ нашъ авторъ,— и мы, горя желаніемъ поскоре омыть, но завту исуса Христа, свои ноги, спша въ Царство Бога живаго, обращаясь изъ тьмы къ лизни, длали надъ собой кастраціи, такъ что къ концу знаменательнаго для насъ 1872 года въ нашемъ узд и узд Бердянскомъ насчитывалось боле согни послдователей новаго ученія и десятка три-четыре вновь оскопленныхъ. Поучаствовавшіе въ нашемъ торжеств спасенія, какъ Озеровъ, учительница Яркина, Савиновъ, Работяговъ, Красниковы, а изъ нашего селенія Дьяковы, боясь, чтобы и на нихъ не пало подозрніе въ принадлежности къ сект, поспшили заявить полиціи о такомъ нашемъ перерожденіи. Немедленно было предписано: позабрать и посадить подъ замокъ. И съ этихъ поръ начинается обыкновенная русская исторія. Одни ведутъ слдствіе, допрашиваютъ, исписываютъ горы бумаги, другіе сидятъ въ тюрьмахъ и радуются великой радостью своей счастливой дол — тяжелымъ страданіямъ за ‘Христову правду’, за ‘Христовъ законъ’, сознавая только то, что ‘страданіе за правду’,— за ту правду, которую они сами творятъ и понимаютъ,— есть высшее благо человка, очищающее въ своемъ горнил все тлнное во имя вчнаго, все плотское во имя духовнаго. Особенно трудно, а потому и радостно, досталось страданіе на новомъ пути автору воспоминаній. ‘Когда мы съ братомъ Андреемъ,— пишетъ онъ,— будучи еще несовершеннолтними, въ виду этого немного отъ другихъ запоздавшими въ своемъ оскопленіи, лежали съ теплившимися и сочившимися кровью ранами, и, помню, сладко и крпко спали, до сотни мужиковъ съ кольями, съ вилами, 350 глав съ волостнымъ старшиною, писаремъ и сельскимъ старостою, вломились въ запертую на засовъ дверь, и когда я глянулъ, открывъ глаза, то сразу не понялъ, что все это значитъ. Откуда, думаю себ, эти злые и свирпые на видъ поди? Что имъ было нужно отъ насъ, за что хотятъ насъ вилами да кольями побить? Какое мы имъ сдлали зло? Помню, были и знакомые сосди, до того насъ уважавшіе за наше предъ ними преимущество по трезвой и образцовой трудовой жизни, а теперь принявшіе видъ какъ будто палачей. Мы вдь, насколько я помню, не слишкомъ таились въ своемъ убжденіи. Тоща къ чему бы эти колья, вилы и свирпыя, искаженныя злобой мужицкія рожи? Но обрядъ злобы и ненависти былъ выполненъ. Насъ взяли подъ стражу, какъ разбойниковъ. Несмотря на то, что я посл такого чувствительнаго очищенія-омовенія не могъ почти пошевельнуть ногами, меня вынесли или вывели — не помню, и уложили вмст съ братомъ Андреемъ въ бричку и повезли въ управленіе. Вмст съ нами тутъ же арестовали и виновника нашего оскопленія мщанина г. Ейска, проживавшаго въ приморскомъ город Бердянск съ родителями своими, сына ихъ — меньшого — Дмитрія Петровича Семенова. Началось разслдованіе. Набили тюрьму нами… слдствіе продолжалось три года…’
И эти три года люди томились въ одиночномъ заключеніи…Въ 1876 году въ октябр былъ судъ. Судъ но количеству обвиняемыхъ былъ громадный, такъ что въ город, гд это происходило, не находилось въ то время такого большого зданія, гд бы можно было вмстить судящихся, судьевъ, свидтелей и зрителей такого зрлища. Для этого нарочито строили громадное досчагое зданіе наподобіе цирковъ. И вотъ при такихъ условіяхъ,— прибавляетъ авторъ записокъ,— и при такомъ народномъ зрлищ судили, какъ мн теперь кажется, совершенно безвинныхъ людей, желавшихъ себ добра въ будущемъ и не сдлавшихъ никому зла въ настоящемъ’.
Небольшая часть подсудимыхъ, принесшихъ полное раскаяніе, была оправдана, другіе же — большинство — ‘судившихся ея чаяніе и воскресеніе, была приговоромъ Симферопольскаго Окружнаго Суда выслана въ предлы отдаленнаго края Восточной Сибири, въ Якутскую область на поселеніе. Насъ же пятерыхъ мальчиковъ и десятка два молодыхъ двицъ также выпустили посл суда на свободу. Двицъ скоро разсовали по россійскимъ двичьимъ монастырямъ на эпитимью, а мы, пять мальчиковъ, возрастомъ самому старшему брату Андрею было 16 лтъ., вышли, правильне сказать, не на свободу, а прямо на руки нужд и горю’…
Мыкаясь по всей Россіи, переходя отъ малярной профессіи въ послушники монастыря, въ конц-концовъ матеріально вполн хорошо устроившись, Н. П. Латышевъ нигд не могъ найти себ покоя и, наконецъ, добровольно отправляется въ Якутскую область на мсто поселенія своихъ родителей и единоврцевъ. Подробно описывая все экономическое устройство новыхъ поселенцевъ, всю ту суровую нужду, которую перенесли они въ холодной сверной тайг, гд, въ сущности говоря, человку и жить то не слдовало бы. онъ съ особенною грустью пересказываетъ повствованія о тхъ лихихъ дняхъ, когда ссыльнымъ скопцамъ ‘приходилось кору съ деревьевъ глодать и по двое сутокъ не брать въ рогъ никакой пищи’.
Въ миссіонерской литератур до сего времени широко распространяется клевета, что скопцы ненавидятъ своихъ дтей, не любятъ съ ними встрчаться. На самомъ дл, конечно, этого ничего нтъ. Родительскія и сыновнія чувства такъ же остаются у этихъ сектантовъ, приносящихъ по своему ученію свою плоть ‘въ жертву Боту’, какъ и у всхъ другихъ людей. Мы уже видли, что два брата, бросая вполн хорошую, обезпеченную жизнь, неудержимо тянутся къ своимъ родителямъ и достигаютъ своей цли, добровольно переселяясь подъ полярный крутъ, въ полосу вчной мерзлоты. Какъ же встртили ихъ родители? ‘Прошагавъ, идя за телгой 400 верстъ по проложенной уже раньше лсной троп, ночуя подъ открытымъ небомъ и слушая вой дикихъ зврей, мы на 15-й день прибыли въ Петропавловское скопческое селеніе, пишетъ Латышевъ. Тутъ насъ давнишніе жители этого села, торгующіе братья Демьяновы, зазвали въ гости. Пока мы пили чай, слухъ разнесся по селу, что пріхали, наконецъ, и вольные Латышевы. Друзья нашихъ родителей и брата — два молодыхъ скопца — товарищи Семенъ Дамащенко и Филиппъ Крючковъ, узнавъ, что мы у Демьяновыхъ пьемъ чай, пришли и увели нашего коня съ возомъ къ себ. Мы, оставивъ коня и телгу у своихъ друзей, отправились въ лодк черезъ рку Алданъ въ Троицкое селеніе, откуда, увидавъ, что идетъ лодка, братья высыпали на берегъ, дожидаясь насъ, видя, что мы держимъ курсъ прямо къ извозу родительскаго дома, а тутъ еще брать Федоръ крикнулъ: ‘Матушка, ставь самоваръ, гости дутъ’. Выскочивъ первымъ на берегъ, я не зналъ, гд именно мой отецъ, когда ко мн приблизился сухой на видъ, сдой старичокъ и назвалъ меня по имени. Я догадался, что это именно мой отецъ. Матери брать Федоръ шутя предложилъ узнать, гд ея любимецъ Никита, оставленный ею почти ребенкомъ, а теперь большущій, почти 30-лтній человкъ. Она бросилась было къ Андрею. Тутъ вс закричали: ‘не узнала’. Потомъ шествіе чуть не всмъ селомъ направилось въ домъ нашихъ родителей…’ Такъ встртила ихъ родная семья.
Прожили они здсь въ добровольной ссылк вмст со своими родителями долгихъ 16 лтъ, дождавшись, наконецъ, до ярко вспыхнувшей заря новой, свободной жизни. ‘Во время лтнихъ полевыхъ работъ и уборки хлба Григорій Демьяновъ, здившій въ городъ по дламъ торговли, пріхалъ домой въ Петропавловское селеніе и на вопросъ обступившихъ его сельчанъ-скопцовъ повдалъ о томъ, что и намъ, братцы, полная свобода. Для удостовренія подавъ копію съ Высочайшаго указа правительствующему сенату отъ 5 іюня 1905 г., въ коемъ указана милость и ссыльнымъ но 197, 200, 201 и 202 ст. улож. наказ. {Это статьи стараго уложенія о наказаніяхъ, замненныя нын дйствующей 96 ст. Улож. о наказ.}.
Вс присутствовавшіе, какъ подкошенные, преклонили колни и горячо благодарили Бога и царя за милость, а нкоторые, побжавъ по селу, кричали: ‘свобода, свобода намъ’. Отецъ братьевъ Звревыхъ, зная, что его сыны въ пол за ркой въ сторону Троицкаго селенія, поспшилъ переплыть на дощаной ‘втк’ (легкой лодочк) сперва въ Троицкое селеніе, возвщая всюду о полученной свобод. Одни бросали шапки вверхъ, оглашая село криками: ‘Ура, свобода’, старички, гд-нибудь стоя на колняхъ, всхлипывали отъ радости неврія въ бывшее къ нимъ пророчество {За полгода до манифеста ‘на кругу’ во время богослуженія скопцовъ, какъ единогласно утверждаютъ они, было произнесено однимъ изъ ихъ пророковъ ясное предсказаніе о полномъ ихъ. освобожденіи изъ ссылки. Зная, что ни одинъ манифестъ ране не касался ихъ, ссыльные скопцы не поврили этому пророчеству и даже шутили надъ нимъ, когда же пришла свобода, сильно каялись въ своемъ невріи.}.
Сразу на поляхъ и въ домахъ работа прекратилась. Старшіе изъ братьевъ заявили, что этотъ день надо ознаменовать для себя праздникомъ и общей молитвой за здравіе Государя Императора и всего царствующаго дома. Все сразу приняло праздничный видъ и радостныя на всхъ лица…’ И вотъ сразу вс загорлись однимъ чувствомъ: скорй въ Россію. Все стали продавать за безцнокъ — были случаи продажи дома за пару сапогъ — другіе просто все бросали на произволъ судьбы и, словно боясь, что у нихъ отберутъ эту чародйку-свободу, хали и хали — туда въ Якутскъ, а оттуда дале на западъ въ Россію, за Уралъ, на югъ отогрвать свои застывшія кости… Древніе старики и старухи, точно помолодвъ, бодро совершали невроятно трудное, полное лишеній путешествіе, лишь бы скоре увидать родное солнышко, а тамъ, дале, все равно, хотя бы умереть. И этихъ людей осмливаются еще упрекать въ томъ, что они не любятъ своей родины, что они не патріотичны! Правда, среди нихъ не найдется людей, доведенныхъ до изступленія тмъ звринымъ націонализмомъ, которымъ такъ пропитаны вершители судебъ русскаго народа, правда, среди нихъ много гуманныхъ людей, которые отнесутся къ каждому человку безъ всякой предвзятости, правда, они въ бд помогутъ и еврею, и татарину, и православному. Мы вполн также понимаемъ, что отъ всего этого сильно разгораются сердца тхъ, кто въ преслдованіи разноврцевъ-сектантовъ находитъ особенное, почти садическое удовольствіе. Мы также хорошо знаемъ, что вс эти преслдованія окрыляютъ многихъ надеждой на совершеніе хорошей чиновничьей карьеры, какъ по гражданскому, такъ и по духовному вдомству.— Все это врно. Но врно и то, что вс эти утвержденія гг. миссіонеровъ и офиціальныхъ преслдователей русскаго сектантства не имютъ ни малйшаго отношенія къ дйствительной правд сложнаго и крайне важнаго вопроса русской народной религіознообщественной жизни.
Рукописи Н. П. Латышева имютъ еще тотъ особый интересъ, что самъ онъ принадлежитъ къ послдователямъ новоскопчества, утвержденнаго Лисинымъ, принявшаго на себя достоинство второго Искупителя. Въ присланныхъ намъ рукописяхъ Латышевъ затрагиваетъ, мимоходомъ и этотъ крайне интересный момента въ жизни скопческой общины. Мы не сомнваемся, что въ слдующихъ его рукописяхъ ученіе и исторія новоскопчества будетъ изложена во всей полнот, и тогда мы сейчасъ же познакомимъ читателей и съ этими документами. Все настоятельнй чрствуется потребность также въ подробномъ изслдованіи столь твердой и широко распространенной народной легенды объ отреченіи отъ царской власти Петра III едоровича и явленія его въ народ. Это лнъ, Петръ едоровичъ, принялъ на себя званіе Кондратія Селиванова, такъ же, какъ по столь же широко распространенной легенд Александръ I принялъ на себя имя старца Федора Кузьмича. Семинарскіе историки сектантства пытаются все время исказить эту до сего времени могучую народную легенду, всми силами стремятся они подмнить, очевидно, дорогой народному творчеству образъ царя, отказавшагося отъ власти, ушедшаго въ народъ и пострадавшаго вмст съ народомъ за его стремленіе къ истин, чистот и святости,— подмнить пошлой, несвойственной духу народа, идеей самозванства, навязывая всюду, что Селивановъ присвоилъ себ имя Петра III. Въ то время народъ, да и не только народъ,— и, въ частности, скопцы,— твердо былъ убжденъ, что видитъ и знаетъ Петра едоровича, только лишь называвшагося Селивановымъ. Народная легенда вознесла этотъ образъ до крайняго предла возвеличенія и почитанія, надливъ его. всми дарованіями и достоинствами званія перевоплощеннаго по вковчной премудрости Христа. Но, конечно, нашлись многіе, кто пожелалъ уничтожить его ‘небесный ликъ’. А онъ ‘въ свое время явился въ лиц Милосерднаго Батюшки Петра едоровича’,— пишетъ Латышевъ. Такой высокой цной народъ платилъ памяти того, кто еще 20 января 1762 г. своимъ именнымъ указомъ запретилъ преслдовать ‘раскольниковъ’, т. е. всхъ, инако врующихъ той отдаленной отъ насъ эпохи, такъ какъ въ Россіи ‘и иноврные, яко магометане и идолопоклонники состоятъ, а т раскольники-христіане точно въ единомъ застарломъ суевріи и упрямств состоять, что отвращать должно не принужденіемъ и огорченіемъ ихъ, отъ которыхъ они бгаютъ за границу’. (Собраніе постановленій по части раскола, кн. -я, стр. 586). Очевидно, эта вротерпимость была такой огромной, поражающей новостью въ жизни русскаго народа, что онъ крпко и твердо, не вря боярамъ, попамъ и подъячимъ. по-своему понялъ смерть Петра III, причислилъ его къ лику народолюбцевъ, окуталъ поэтической дымкой народной легенды, принялъ его въ себя и бережно хранитъ этотъ образъ до сего времени: съ легендой о цар-Христ, пострадавшемъ за народъ отъ бояръ и вельможъ, съ легендой о ‘воскресшемъ’, т. е. духовно переродившемся Петр III едорович, намъ и до сего времени приходится встрчаться и не только среди скопцовъ, но и среди другихъ сектантскихъ общинъ и крайнихъ отвтвленій старообрядчества. И эта легенда подлежитъ тщательному изученію изслдователей жизни русскаго народа.