Три розы. Книжка для детей, изданная Б. Федоровым, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1840
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 4. Статьи и рецензии (1840-1841).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
46. Три розы. Книжка для детей, изданная Б. Федоровым. С.-Петербург. 1840. В тип. Е. Алипанова. В 16-ю д. л. 238 стр.1
Предисловие к этой книжке так интересно и дает о ней такое ясное понятие, что мы почитаем нужным выписать его:
В сей книжке помещены три драматические пиесы, избранные мною из новых сочинений Шмидта:
I. Лютня, или Маленькая певица Альпийской долины, драма в 5-ти действиях.
II. Корзинка земляники, драма в 1-м действии.
III. Эмма, или Любовь к матери, драма в 3-х действиях.
Многие сочинения Шмидта, писателя, заслужившего общее уважение и европейскую славу (?), известны у нас по переводам В. А. Жуковского, г-жи Зонтаг и других.
Помещаемые здесь три новые его пиесы для юного возраста принадлежат к лучшим из его полезных произведений. Они прелестны и дышат чистейшею нравственностию.2
Переводчик назвал их тремя розами, с тою мыслию, что они (,) привлекая внимание юных читателей, исполнят сердца их нравственным ароматом: теми кроткими, отрадными чувствами любви к богу и ближним, чувствами благочестия и доброжелательства, без которых нет истинного счастия в жизни.3
Прекрасное предисловие — оно так и дышит чистейшею нравственностию и общими реторическими местами! Одно уже название чего стоит — ‘Три розы’! Оно и символическое и аллегорическое вместе! Но увы! Розы г. Шмидта сильно попахивают дурманом резонерства и колят руки шипами безжизненных, отвлеченных сентенций, одетых в человеческие имена, но без человеческих образов и лиц! Переводчик подбавил к ним еще и своего ‘аромата’. Одну из этих плохеньких драм он переложил на русские нравы, и вот вам образчик мужицкого языка — монолог мужика Якова, бросившего в лесу своего маленького брата, который по сему случаю много лет пропадал без вести:
Куда ни хожу, а всё прибреду сюда. Кажется бы (т. е. казалось бы), незачем далеко отходить от нашей хижины, но, проходя лесом, всегда заверну в это место. Сердце не дает мне покоя, и я всё думаю найти бедного брата, здесь мною покинутого. Теперь я понимаю, почему есть в людях поверье (т. е. есть у людей или между людьми поверье), что душа злодея скитается на том месте, где сделано злодеяние. После роковой бурной ночи (ай да мужичок!..), в которую мы искали брата и не могли найти, всё для меня переменилось в природе. Небо не кажется радостным, как прежде. Лучи солнца как будто реже проникают сквозь этот лес, свист ветра пугает меня. Шелест листьев увеличивает боязнь, О (о) как тяжки укоры совести! Это ад в сердце. (О как несносна реторика? Это скрып немазанных колес в слухе!) Ах! (именно ах!). Я желал бы громко, громко сказать всем людям: сохраните ваши руки от преступления, гоните от себя мысль о худом поступке. (Садится на дерновую скамью, опускает руки на колена и обращает взоры к небу). Брат мой! Добрый, бедный Ф()едя, которого за тридцать лет я так коварно покинул здесь, где ты теперь? В небесах? Или еще живешь на земле? Не растерзали ли тебя звери? Не захватили ли тебя разбойники? Страшная мысль! Ах (ах!) лучше быть растерзаиу зверьми, чем жить со злодеями, лучше умереть, нежели быть преступником. Я это чувствую. (Встает и озирается). Вот где ты спокойно почивал… тут… (примечает Ф()еденьку). Боже, что я вижу? Всемогущий, подкрепи меня! Не совесть ли помутила мой рассудок (,) или не тень ли брата моего меня преследует? Нет, нет, воображение меня обманывает! (Отступает несколько шагов, потирая лоб, и снова смотрит на дитя). Опять!.. Это не призрак… (Какой болтун этот мужик!). Так! Это дитя верно заблудилось в лесу. Отведу ого к родителям. (Приближается). Как походит этот мальчик на моего бедного брата, все черты лица его (ай да Яшка!), такой же румяный, белокурый. Не смею заговорить с ним, но он усмехается во сне, разбужу ого. Родимый, родимый! Проснись!
Ф()еденька (полусонный). Ну, что? Что такое? Оставь меня спать.
Яков. Не погневись, сердечный, скажи, как зовут тебя.4
Как хорош этот переход от реторического языка к мужицкому, от этих пустых, но громких книжных фраз к словам — ‘родимый’, ‘не погневись’ и ‘сердечный’!.. Разумеется, этот Феденька — племянник Якова, сын его потерянного брата, который найден был в лесу одною знатною особою, подучил отличное воспитание, дослужился до генеральства и, на радости, стал говорить не иначе, как книжным языком и моральными сентенциями.
Все эти драмы испещрены варварскими виршами, напоминающими блаженные времена Сумарокова с братиею. Вот не угодно ли полюбоваться:
Тут нежно дочь свою целуя,
Мать к сердцу привлекла ее
И говорит: тебе скажу я,
Что это дерево твое.
Оно твое, мой друг бесценный!
Возрощено тебе родной,
В замену вишенки дареной,
Взросло из косточки родной.5
По этим образчикам прозы и стихов с родными косточками читатели могут видеть, как хорошо переведена на русский язык эта плохая детская книжонка. Бедные дети!..
1. ‘Отеч. записки’ 1840, т. X, No 6 (ценз. разр. 14/VI), отд. VI, стр. 87—88. Без подписи.
2. ‘Чистейшую нравственность’, которую проповедовал Б. Федоров, Белинский разоблачает в статье о ‘Герое нашего времени’ Лермон-това, напечатанной в том же номере ‘Отеч. записок’ (см. н. т., стр. 263).
3. Курсив в цитате — Белинского.
4. В цитате слова в скобках, за исключением авторских ремарок, и курсив — Белинского.
5. В цитируемом тексте: ‘одной’.