Три года в Сибири и Амурской стране, Мевес Иван, Год: 1860 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 110 минут(ы)

ТРИ ГОДА ВЪ СИБИРИ и АМУРСКОЙ СТРАН.

Статья первая.

I.
Тюмень.— Тюкала и Барабинская степь.— Волостные писаря и становые.— Сибирскіе бродяги.— Переправа.— Крестьянскія женщины.— Томскъ и Красноярскъ.— Тайга.— Нижнеудинскъ и Иркутскъ.— Омули.— Байкалъ.— Буряты.— Чита.— Плаваніе по Ингод.

Пріхавъ въ Тюмень (первый сибирскій городъ) въ ма 1858 года, я не ршился ждать парохода и думалъ отправиться попрежнему на почтовыхъ. О дешевизн тюменскаго рынка можно судить изъ того, что за пятидневное пребываніе мое на постояломъ двор, въ свтлой комнат, со столомъ, при чемъ подаваемымъ оладьямъ, перьменямъ, пряженникамъ въ смтан, масл, не было числа — и за все это, исключая чая и сахара, хозяинъ взялъ съ меня только пять рублей на мдь. На серебряный курсъ въ Западной Сибири никто не считаетъ, это почитается здсь по сю пору — нововведеніемъ.

Хозяинъ показался мн человкомъ любознательнымъ въ своемъ род. Какъ-то между нами зашла рчь о несгараемой краск и производимыхъ надъ нею опытахъ въ Петербург.

— Нельзя ли ее выписать? обратился онъ ко мн и, получивъ въ отвтъ, что я самъ о ней слышалъ мелькомъ и не знаю къ кому обратиться, прибавилъ: — поди ты! какое горе, сижу на мст и ничего не знаю, ничего бы не пожаллъ для нея.

— Если бы ты читалъ газеты, то зналъ бы, куда объ ней писать, сказалъ я ему.

— Читать-то я читаю, благодаря отцамъ, да газетъ-то у насъ и въ заведеніи нтъ.

— Такъ для какой же пользы ты грамотенъ? спросилъ я.

— Ну, да грамотный человкъ все не то, что простой, сказалъ онъ, поднимаясь съ мста, какъ бы желая отдлаться отъ дальнйшаго объясненія. Впослдствіи я убдился, что грамотность въ Сибири, такъ же какъ и въ Россіи, у простолюдиновъ къ длу не прикладывается.

Нигд посл не видалъ я по Сибири такого городскаго движенія, какъ въ Тюмени, этомъ крайнемъ город. Отдохнувъ два дня, я сталъ пріискивать попутчиковъ. Проходя мимо одного постоялаго двора, я замтилъ подъ навсомъ двухъ купчиковъ: одного суетившагося около вещей, а другаго со связкою сальныхъ свчей въ рукахъ, наблюдавшаго за смазкою тарантаса. Узнавъ, что они дутъ въ Томскъ, я не задумался обратиться къ нимъ съ вопросомъ: не желаютъ ли они принять меня въ дорожные товарищи на половинныхъ издержкахъ.

— Съ нашимъ удовольствіемъ… мы любимъ военныхъ, отвчали они: — первое мсто для васъ уступимъ… врно у васъ пожитковъ немного?

— Одинъ чемоданъ.

— Въ такомъ случа мста будетъ довольно, только мы бы желали чрезъ часъ и выхать, добавили будущіе попутчики.

Дло было слажено. Мы вскор поскакали по гладкой дорог. Слдуя такимъ образомъ по иркутскому тракту, добрались мы до Ишима. Мертвенность этого города поразитъ и столтняго путешественника. Вотъ и Тюкала-городъ! Отсюда начинается извстная Барабинская степь, или лучше Бараба, какъ ее называютъ. Степь эта, сливаясь съ Омскою, тянется въ длину по тракту на нсколько сотъ верстъ, оканчиваясь близь Каинска. Глазъ путника, привыкшій встрчать одн сосны и березы, угрюмо тснящіяся на хребтахъ Урала, отрадно здсь отдыхаетъ на безконечномъ зеленомъ ковр. Изъ обновленной травы гордо поднимались степной колокольчикъ и дикій клеверъ, вдали расхаживали драхвы или степныя куры по-сибирски. Тучи дикихъ утокъ перелетали съ одного разлива на другой, въ низкихъ мстахъ вода еще держалась, образуя зеркальные оазисы. Но очарованіе наше скоро превратилось въ уныніе: за нами понеслась миріада мошекъ, кровожадность которыхъ такъ памятна сибирскимъ путешественникамъ. Казалось, воздухъ былъ насыщенъ этими адскими птичками, которыя, забиваясь въ носъ, ротъ и уши, производали несносный зудъ. Ночью мошки смнялись комарами и паутами {Оводъ по-сибирски.}. Не знаю, кому отдать предпочтеніе въ лютости, но тогда же я ршилъ, что эти воздушные попутчики питаются кровью бдныхъ путешественниковъ. При первомъ же случа поспшилъ я запастись волосяною сткою, безъ которой свжему человку, лтомъ, едва-ли можно прохать чрезъ Сибирь.

Вся эта часть Сибири производитъ въ изобиліи яровой хлбъ, въ особенности пшеницу, озимый же хлбъ, по случаю раннихъ заморозковъ, почти не сятъ. Нигд я не видалъ здсь огородовъ: овощь замняется въ этихъ мстахъ колбою. Въ Восточной Сибири называютъ ее черемшою. Она — что-то среднее между лукомъ и чеснокомъ, стебель ея, подобно тростнику, выступаетъ на низкихъ мстахъ. Растеніе это предохраняетъ жителей отъ скорбута, который, по причин дикости края, часто свирпствуетъ въ тайгахъ. Колба иметъ такой ядовитый запахъ, что отвдавшій ее не можетъ и въ три дня отъ него отдлаться. По Бараб жители-поселенцы мало занимаются земледліемъ, предпочитая уходить на частные золотые пріиски и выработанныя деньги, не доходя до дома, пропиваютъ, зиму проводятъ они на печк въ полуразвалившихся избахъ. Отъ нихъ весьма замтно отличаются переселенцы, съ успхомъ занимающіеся полевымъ и домашнимъ хозяйствами. Тутъ въ первый разъ я понялъ неизмримую разницу между ‘поселенцами’ и ‘переселенцами’. Читатель впослдствіи самъ увидитъ изъ предлагаемыхъ записокъ, какіе противоположные элементы внесли они въ статистику страны.

Но впередъ, впередъ!… Путь нашъ великъ! По темнымъ тайгамъ, по сокровеннымъ пустынямъ поведу я васъ, вскрою предъ вами завсы потаенныхъ угловъ темнаго царства и покажу жизнь, какъ она есть съ изнанки.

Везутъ насъ дружки (вольные ямщики) и, передавая своимъ родственникамъ или знакомымъ, безостановочно мчатъ, взимая только по мдной гривн за тройку. Охотниковъ на эту промышленость такъ много, что въ околиц каждой станціи можно ихъ насчитать до полдюжины. Тутъ я вспомнилъ факторовъ-евреевъ, цпляющихся за колеса… ‘Ревлъ {Въ Сибири, глаголъ ‘ревть’ во всхъ случаяхъ употребляется тамъ, гд надо сказать ‘кричать’, разумется, у простолюдиновъ.} коней?’ прогремлъ нашъ дружокъ, ровнясь съ парнемъ, стоящимъ у воротъ станка {Сибиряки называютъ станцію станкомъ, что, кажется, ближе подходитъ къ свойству русскаго языка.}.

— Ревлъ, лниво отвтилъ ему парень, и дйствительно, вслдъ за этимъ показались въ воротахъ кони, а чрезъ десять минутъ мы скакали дальніе.

Быстрая наша зда не была продолжительна: пришло большое волостное село и попутчики мои упросили меня подождать въ немъ какихъ нибудь полчаса. Но не такъ вышло на дл. Купцы мои едва успли вытащить чемодана, и отстегнуть ремни, какъ явился на зовъ ихъ волостной писарь въ пальто и при часахъ. Завелся торгъ — тутъ я познакомился со вкусомъ волостныхъ писарей.

— Что это за бархатъ?… гладкій совсмъ, къ жилету не подойдетъ, важно молвилъ волостной, щупая кусокъ плису.

— Помилуйте-съ, пестре на жилетъ бархата не бываетъ… Послдней московской моды… Сами выбрали… Дрянь не стоитъ и завозить! И кусокъ оставался за покупателемъ.

‘Вольному воля, а спасенному рай’, подумалъ я, и ушелъ бродить по деревн. Подобные торги продолжались не мене часу или двухъ и возобновлялись по большимъ селамъ. Попутчики мои — томскіе мщане, слдовательно, истые сибиряки.

— Откуда берутъ волостные писаря такія деньги? спросилъ я ихъ.

— Помилуйте! отъ всего имъ доходъ.

— Да что же длаютъ здсь ваши головы и старшины?

Улыбнулись только попутчики моему невднію и чрезъ минуту одинъ изъ нихъ сказалъ:

— Вы знаете, что волостной не только не боится головы, но даже приказываетъ ему, потому что рдкій голова грамотенъ… ‘Вотъ, скажетъ писарь голов: — приложи молъ печать къ этому рапорту’, и прочтетъ ему какой нибудь рапортъ о казенномъ хлб, тотъ и приложитъ волостную печать, а это не рапортъ, а билетъ бродяг на пріиски.

Тутъ только я принялъ волостныхъ писарей за утшительную исключительность, у которой грамотность прикладывается такимъ очевиднымъ образомъ къ длу.

Разговаривая въ этомъ род, мы дошли до интереснаго мста, гд засдатели занимались ‘травлей бродягою’. Тутъ я сталъ втупикъ, не зная, что можно замнить борзую бродягой, но дло объяснилось просто.

— Въ прежнее время, изволите видть (началъ одинъ изъ попутчиковъ), засдатели были злобне, и если, бывало, задумаютъ проучить кого посущественне, то непремнно затравятъ бродягой. Возьметъ съ собою бродягу въ цпяхъ, ну и задетъ въ то село, куда надо, переночуетъ, а тмъ временемъ за ночь, бродяга высмотритъ все мстоположеніе того мужика, на котораго укажетъ засдатель. Вотъ на другой день и закричитъ становой: ‘подайте мн такого-то крестьянина’. Какъ этотъ явится къ нему, такъ бродяга зазвенитъ своими браслетами и выйдетъ изъ-за перегородки, протягивая бдняку руку. ‘Здравствуй, Никифоръ Петровичъ!’ скажетъ ему: ‘что поспсивился? ужь и не узнаешь Ваньку Непомнящаго’.— Что ты, господинъ честной, Христосъ съ тобою… въ первой тебя и вижу, скажетъ бднякъ, пятясь отъ варнака. Не тутъ-то было… Тотъ такъ и начнетъ, какъ по пальцамъ, пересчитывать его семью, и овинъ-то гд, и какъ они въ лсу корову зарзали… ‘Кого это вы рзали?’ зареветъ засдатель: ‘э, э, э! Никифоръ Петровичъ, самъ на плети нахалъ’.— Разводитъ только руками Никифоръ Петровичъ:— ‘Что за напасть такая и въ умъ не приложу!’ думаетъ про себя. Ну, разумется, и отдлается тутъ же отъ суда, съ потерею только финансовъ, а засдателю чего же больше и надо!… Ропота на деревн быть не можетъ, потому что у кого нибудь да есть же непремнно бродяга въ услуженіи.

Впослдствіи, въ Восточной Сибири, я узналъ, что прежде засдатели зжали не только съ бродягой, но и съ мертвымъ тломъ и въ этомъ пріятномъ обществ длали частые набги на свои владнія. Теперь, къ чести Сибири, явленія эти исчезли, но еще хранятся въ свжей памяти. Кстати о бродягахъ.

Сибирскіе бродяги раздляются на два сорта. Къ первому принадлежатъ бродяги, стремящіеся къ осдлости, ко второму такіе, которые не могутъ долго оставаться на одномъ мст, по укоренившемуся отвращенію къ гражданственности и обществу. Пользуясь непроницаемостію сибирскихъ лсовъ, они при первомъ удобномъ случа скрываются отъ людей и, питаясь одними кореньями и ягодами, ни за что не промняютъ свою свободу. Сибирскіе инородцы охотятся за ними какъ за зврьми и часто изъ-за одной полуистлвшей рубахи убиваютъ ихъ. Часто случается, что оборванный бродяга изъ-за какихъ нибудь плисовыхъ шароваръ (верхъ щегольства) убиваетъ своего товарища. Несмотря на эти неестественные случаи смертности, количество бродягъ повидимому не уменьшается. Сибирская поговорка хорошо характеризуетъ бродягъ этого сорта: ‘Собаки облаяли, втры обдули, отцы и матери оплакали’.

Между тмъ бродяга перваго рода, то-есть стремящійся къ осдлости, отыскавъ по вкусу край, пристаетъ къ заимк (хутору) какого нибудь мужика и поработавъ на него, вызнаетъ — нтъ ли какого бглаго изъ деревни, гд живетъ хозяинъ. Послдній называетъ какого нибудь Ивана Кучерова, и чрезъ сосдей начинаетъ дйствовать въ пользу своего работника.

Въ условленное время бродяга является въ селеніе на мірскую сходку.

— Чей ты таковъ? раздается въ толп.

— Я вашъ, Иванъ Кучеровъ… пришелъ съ повинною, домой основаться.

— Да мы Ивана Кучерова хорошо знаемъ… Ты не нашъ! раздается опять изъ толпы.

— Нашъ, нашъ! Кайся, да подноси міру вина, заговорятъ сосди его патрона. Зазвенятъ штофы и раздадутся со всхъ сторонъ голоса, вмсто тостовъ: ‘нашъ, чего ужь толковать… Богъ съ нимъ, нашъ’. А съ писаремъ уже прежде было слажено. Повезутъ въ волость, поскутъ какъ ребёнка за шалость, и водворятъ на жительство.

Случается, что настоящій Иванъ Кучеровъ, наскучивъ бродяжничать, воротится домой въ деревню и явится на мірскую сходку… ‘Простите, господа, надоло шататься по блу-свту… я вашъ Иванъ Кучеровъ’. ‘Не нашъ ты!… Иванъ Кучеровъ давно живетъ съ нами, у насъ и въ домъ вошелъ (женился)… мы тебя не знаемъ!’ — отвезутъ его въ волость и предадутъ въ руки суда.

Къ чести сельской общины, надо сказать, что въ Сибири, какъ и въ Россіи, приговоренное разъ міромъ хранится свято и ненарушимо. Кто бы захотлъ доказать въ этомъ случа на самозванца, тотъ долженъ бы былъ бороться со всмъ міромъ.

Сибирскіе крестьяне, больше изъ разсчета чмъ изъ сочувствія, пекутся о бродягахъ. Въ сняхъ выставляютъ почти всегда коравай хлба, туезъ квасу, а иногда и чашку съ какой нибудь прихлебкой для этихъ странствующихъ рыцарей. На своихъ заимкахъ, которыя въ нерабочую пору остаются пустыми, они не запираютъ подвала и хаты. Странникъ-бродяга заходитъ туда какъ домой, отправляется въ подвалъ, беретъ нужную провизію для ужина, растопляетъ въ хат печь, но, кром състныхъ припасовъ, ни до чего не дотрогивается, даже не ворохнетъ хозяйской огнивы, если иметъ, для разведенія огня, свою. Нердко хозяинъ, постивъ свою заимку, застаетъ подъ ночь добрую компанію у себя въ гостяхъ, отужинаетъ съ нею и возвратится, какъ ни въ чемъ не бывалъ домой, прежде чмъ проводитъ ватагу со двора.

— Здорово, гостинушка! скажетъ онъ, завидя въ углу своей оставленной хаты незваннаго гостя:— здорово живешь!… Что жь ты ничего не варилъ?

— Хлбца, дядюшка, будетъ съ меня одного, отвтитъ поститель.

— Ну, нтъ, вотъ бы и мн пригодилось съ дороги-то, возразитъ хозяинъ.— Да что? начали ваши пошаливать… бараній зубъ (отъ бороны) стащилъ кто-то.

— А когда это было? спроситъ съ участіемъ бродяга, и непремнно разыщетъ похитителя, если не самъ, такъ чрезъ товарищей.

Заговоривъ о бродягахъ, я нарушилъ постепенность разсказа. Но, да не поставятъ мн этого въ укоръ. Сибирь такъ разнообразна въ своихъ явленіяхъ, что написать о ней что нибудь систематическое очень трудно. Кому приведется писать первый сибирскій романъ, тому иначе, кажется, не назвать его, какъ ‘Сибирскія Тайны’: такъ здсь все загадочно, начиная съ непроницаемой тайги до лукаваго глаза красавицы. Позволю себ сказать, что Сибирь составлена изъ обломковъ различныхъ національностей… Кого здсь не встртишь?… Евреи, нмцы, поляки, монголы, тунгусы, номады, и русскіе съ ихъ перерожденцами. И все это вращается на одной арен дятельности. До-сихъ-поръ нтъ еще достаточныхъ средствъ, чтобы слить вс эти народности въ одно благоустроенное гражданское общество: ‘Охъ, ужь мн этотъ дворянскій родъ!’ повторяетъ вслдъ за каторжною двкой ея четырехлтній сынъ, провожая чиновника. ‘Я не дамъ барана изъ своего стада за стадо челдоновъ’ (каторжныхъ), съ гордостью скажетъ монголъ. ‘За эту собаку я не возьму трехъ худыхъ людей’, сказалъ мн однажды бродячій тунгусъ.

Изъ всего этого хаоса рельфно выдается господствующая религія, но тмъ замтне становится, что здсь она существуетъ ‘сама по себ’. Самая страна не видала непріятельскихъ вторженій, не подвергалась прочимъ превратностямъ судьбы, чрезъ которыя проходятъ націи, исторія ея блдна, какъ непочатая тетрадь, ни легенды, ни историческія преданія не связываютъ сибиряка со страною. Отсюда — излишній его матеріализмъ, холодность къ вр, презрніе къ нравственности, семейнымъ узамъ. Въ Сибири удивляются только тмъ преступленіямъ, которыя сдланы безъ цли.

Но пора возвратиться къ дорог. Подъ сидніемъ нашимъ были ящики съ лимонами, на нихъ попутчики мои возлагали блестящія надежды — не даромъ и везли ихъ изъ Казани. Въ Сибири, какъ извстно, не только лимоновъ, но и яблокъ нтъ. Не одинъ разъ я сталъ замчать за попутчиками тревожные взгляды въ ту сторону, гд покоились эти иноземные гости. Острый духъ сталъ пробиваться сквозь подушки. Наши лимоны, къ великому страху попутчиковъ, стали портиться. Бдняги понукаютъ дружковъ, прибавляютъ на водку — ничто не помогаетъ: зловоніе захватываетъ духъ. Длать нечего — я переселяюсь къ козламъ — да и отъ мошекъ на втру легче. Вотъ и Иртышъ — рка, которой принадлежитъ первая страница сибирской исторіи. Остановились пить чай въ живописной деревн, расположенной на берегу Иртыша, въ ожиданіи перевоза. Попутчики вызвались сами устроить это дло. Не усплъ я допить стакана чаю, какъ они вернулись. По лицамъ ихъ я заключилъ о неудач.

— Дло неладно: съ насъ требуютъ двадцать-пять цлковыхъ за перевозъ, будто бы не по тракту демъ, потому что казенный перевозъ перенесенъ подрядчикомъ отсюда за тридцать верстъ, говорили мн почти въ одинъ голосъ товарищи. Я сталъ наливать другой стаканъ, придвинулись и они къ самовару. ‘Вотъ почему’, подумалъ я: ‘наши купчики, собираясь въ дорогу, поднимаютъ чуть ли не всхъ святыхъ своего прихода’. Я вышелъ на берегъ распоряжаться переправою, и покуда нашли посудину, то-есть гнилой плотъ, утвержденный на двухъ старыхъ лодкахъ, я налюбовался вдоволь вечернимъ видомъ съ крутаго берега. Два или три острова, утопавшіе въ разлив, далеко пускали тни отъ своихъ кудрявыхъ березъ. Противоположный берегъ исчезалъ подъ снью дремучихъ лсовъ. Вотъ ужь лучъ исходящаго солнца пересталъ золотить верхушки кедровъ, вдали перекликнулись гагары, наступилъ вечеръ.

— Готово, ваше благородіе! раздалось надъ моимъ ухомъ.

Попутчики были уже на льготу, втащили и тарантасъ… ударили въ весла, и мы потянулись по рк. Подъ обаяніемъ майскаго вечера и подъ мрные удары веселъ, я заснулъ въ тарантас — въ дорог легко спится, за то и сонъ похожъ на дремоту. Не помню, долго ли я спалъ, но былъ пробужденъ намёками на какую-то опасность, я открылъ одинъ глазъ, навострилъ свободное ухо, но кром черной пучины и глухаго всплеска гребли ничего не замтилъ, ‘врно померещилось’, подумалъ я, переваливаясь на другой бокъ.

— Не сладить намъ, однако! глухо проворчалъ тотъ же голосъ:— и какой лшій тутъ ее поставилъ?

Я соскочилъ съ тарантаса и, всматриваясь пристально впередъ, замтилъ точку, которая росла съ каждымъ взмахомъ весла, и наконецъ видимо было, что плотъ нашъ быстрымъ переваломъ теченія наносило на нее. Опасность увеличивалась съ каждой секундой, лошади, какъ бы предчувствуя столкновеніе, навострили уши. На аршинъ отъ плота возвышалась огромная затонувшая баржа, не вс успли употребить въ дло свои шесты, второпяхъ я схватилъ шестъ и уставилъ въ упоръ, но тонкимъ концомъ, отчего шестъ надломился и я чуть не пошелъ отъискивать Ермака. Накатникъ со скрипомъ заколебался подъ нашими ногами, но баржа была уже назади… по какому-то чуду мы легко отдлались отъ этого пагубнаго карамболя… Вотъ вамъ на выдержку одна изъ безчисленныхъ переправъ, совершенныхъ мною вдоль всей Сибири.

Но дорог я насмотрлся, въ какомъ употребленіи здсь кедровые оршки. Сибирячки грызутъ ихъ съ проворствомъ блки и только полтину мди берутъ съ пуда, для того чтобы разщелкать ихъ на масло. Прежде, чмъ наша жеманная мщанка успетъ взять съ тарелки горсть орховъ, сибирячка вылущитъ ихъ зубами цлую дюжину. Въ этой не совсмъ граціозной работ, первое мсто въ механическомъ усовершенствованіи принадлежитъ зубамъ, которые, не раздробляя шелухи, раскалываютъ ее на дв равныя части, такъ что чистое ядро валится въ посуду, поставленную на колни, а шелуха въ то же время въ сторону. Такое занятіе безобразитъ зубы, и ни у одной сибирячки не приводилось мн видть порядочныхъ зубовъ. Но виновники этого удовольствія — кедры терпятъ еще боле зубовъ. За горсть орховъ, какъ возможно мене желая истратить труда, рубитъ сибирякъ исполинское дерево, и оно безнаказанно погибаетъ у своего корня. Нельзя не пожалть объ участи кедровъ.

По вечерамъ мы часто встрчали въ деревняхъ хороводы. Псни сибирячекъ отличаются своею монотонностію, поются он полутономъ, и незамтно въ нихъ тхъ бабьихъ взвизгиваній, которыя составляютъ принадлежность нашихъ деревенскихъ мелодій. Широкоплечія, породистыя двки, заплетавшія хороводъ, такъ же переглядывались съ парнями и такъ же смло, за неловкое пожатіе руки или чего нибудь другаго, награждали обожателей затрещинами, всеобщій звонкій смхъ покрывалъ такую шутку. Въ Восточной Сибири, особенно въ Забайкаль, двки не такъ взыскательны и позволяютъ себя даже цаловать, принимая это за обрядъ національнаго танца, и ни одна вечеринка тамъ не обойдется безъ сердечныхъ изліяній. Сибирская двка не скоро выходитъ замужъ, желая напередъ отпраздновать вволю свое двичество. Даже пожилыя замужнія женщины, прославившіяся своимъ независимымъ взглядомъ на вещи, въ обращеніи между собою, называютъ себя двками. Что касается до псни мужчинъ, то складъ ея свойственъ особенностямъ сибирскаго края — ноетъ ли ее вольный бродяга, или заводскій варнакъ. На выдержку, съ позволенія читателя, возьму дв псни, записанныя мною со словъ.

Шелъ удаленькій

Въ путь-дороженьку,

Застигала его ночка темна

Въ сыромъ бору, подъ сосенкою.

Гд жь мн ноченьку ночевать будетъ?

Гд осенню коротать будетъ?

Заночую ли, молодецъ, во темномъ лсу,

Что подъ этой ли подъ сосенкой.

Ты не дуй-ка, не дуй съ горъ, погодушка,

Не шуми-ка, ты, зелена дубравушка,

Не качай-ка, ты, зелену сосну,

Не мшай-ка мн думу думати!

Ужь я думаю, да подумаю,

Припаду къ земл, да послушаю —

Ужь не стонетъ ли мать-сыра-земля,

Не кукуетъ ли гд кукушечка.

Не горюетъ гд горюшечка,

Не поплачетъ ли родна матушка,

Не потужетъ ли родный батюшка,

Не взрыдаетъ ли молода жена,

Не вспомянутъ ли други прежніе,

Сотоварищи службы ратныя.

II.

Взрявкалъ медвдь на Гурьевскомъ,

Затопали кони на Соймановскомъ.

Стой прямо, гляди браво,

Гребкомъ длай хорошо,

Чтобъ нарядчики на насъ

Не косили своихъ глазъ,

Не грозили бъ намъ рукой,

Не стращали бы лозой.

Чтобы наши господа,

Командиры пристава,

Все въ порядк бы нашли,

Посмотрли бъ, да ушли.

Степь окончилась. Затемнли лса. Мы подъзжали къ Томску. Съ каждой верстой попутчики мои обновлялись надеждой увидать родимый городъ, гд ждали ихъ подруги и дти. Счастливы т путешественники, которыхъ ждетъ подобная встрча. Въ долгихъ моихъ странствованіяхъ по свту, ничто не приносило такого удовольствія, какъ симпатичное слово… немного ласки дорожному человку и онъ покуда счастливъ! Но Томскъ показался. Городъ довольно великъ для края… есть много хорошихъ каменныхъ домовъ. Я захалъ въ гостиницу, распростившись съ добрыми попутчиками. Гостиница была на петербургскую руку… т же цны, тотъ же буфетный каталогъ. Несмотря на это, мн подали разогртый супъ, въ которомъ, кром мухи, не было никакой зелени.

Нумера большею частію были пусты. Золотопромышленники, ихъ прикащики и довренные были вс въ тайг (на пріискахъ). Самый городъ представлялъ полное отсутствіе публичной жизни. Сосдъ мой по нумеру, отставной золотопромышленный прикащикъ, не замедлилъ познакомиться со мною и тутъ же объявилъ, что его способъ закалки стали — наилучшій изъ всхъ извстныхъ, и что онъ держитъ его пока въ секрет. При этомъ объявилъ мн, что казенные заводы отстали отъ нкоторыхъ частныхъ по причин малой заработной платы и отсутствія горной и механической школъ въ Екатеринбург. ‘Здсь въ главной кузниц Сибири — въ Екатеринбург, долженъ быть горный институтъ и на другихъ началахъ (прибавилъ онъ), чтобы ученики вмст съ теоріею занимались мастерствомъ, дабы впослдствіи работники не могли ихъ обманывать’.

— Я съ вами согласенъ и умываю руки, отвчалъ я ему, отправляясь бродить по городу.

Есть около города и дачи, гд тшится городская знать. Т же шляпки, т же кринолины промелькнули мимо меня на туземной линейк. Томскъ безспорно — лучшій городъ въ Сибири, но найдти въ немъ что нибудь особенное ршительно невозможно. Всякій, кто и не былъ тамъ, съ разу можетъ указать: на соборъ, присутственныя мста, городской театръ, казармы — словомъ, для все то, изъ чего складываются наши города. Зимой, при създ золотопромышленниковъ, говорятъ, городъ принимаетъ праздничный видъ.

Но пора въ путь… Запылила опять дорога, запестрли поля, опушенныя неизбжнымъ лсомъ. Отъ Томска до Красноярска нтъ ничего замчательнаго на пути, кром дремучихъ лсовъ, раздленныхъ одною дорогою, и горныхъ хребтовъ. Горы эти становятся все выше и выше и наконецъ исполинскими песчаными холмами окружаютъ равнину, омываемую Енисеемъ. На этой равнин расположенъ Красноярскъ. Городъ этотъ оставилъ во мн пріятное впечатлніе. Видъ на рукавъ Енисея, съ ротонды городскаго сада, великолпенъ. По быстрот эта рка, за исключеніемъ своего притока Ангары, считается первою въ Сибири. Садъ хорошо планированъ и иметъ довольно тни, но вс деревья почти исключительно состоятъ изъ одной березы. Это однообразіе растительности напоминаетъ грустный сверъ.

Итакъ началась Восточная Сибирь!… Дорога, усыпанная хрящемъ и пескомъ, отрадно для глазъ извивается свтлою лентою по зеленымъ холмамъ горныхъ хребтовъ. Мосты, сложенные изъ гигантскихъ бревенъ, везд въ исправности. Тутъ нельзя не вспомнить о нашей, хоть бы, рязанско-астраханской дорог, которая только тмъ и отличается отъ крымскихъ грязей, что иметъ обратное дйствіе на своихъ паціентовъ. Земледльческая промышленность Красноярской, или, врне, Енисейской губерніи сосредоточивается вся въ минусинскомъ округ, который, сверхъ того, славится своими нетронутыми минеральными богатствами. Тамъ, между прочимъ, недавно открыты огромные пласты графита. Енисей раздляетъ минусинскій край на дв половины и способствуетъ удобному вывозу пшеницы нетолько до Енисейска, который безъ нея давно бы пересталъ существовать, но и дале. Жители-крестьяне живутъ зажиточне прочихъ своихъ сибирскихъ собратій. Южное положеніе края (на линіи) и роскошныя долины позволяютъ называть его сибирскою Швейцаріей). Во вс послдующіе три года, ни объ одной стран не отзывались при мн съ такимъ увлеченіемъ, какъ о ‘Минус’: ‘Пріду домой, возьму жену, дтей и уду навсегда въ Минусу’, говорили мн не разъ люди, изъздившіе всю Сибирь.

— Что это, тайга, что ли? спросилъ я ямщика, приближаясь къ темнымъ лсамъ.

— Нтъ, баринъ, простая дуброва… Тайга впереди.

Наконецъ мы коснулись этой тайги. Дикіе зври и инородцы — единственные обитатели этихъ угрюмыхъ мстъ, и только одно присутствіе станцій развлекаетъ путешественника. Крестьяне рдко заходятъ въ глубь этихъ лсовъ дале двадцати верстъ отъ дороги. Подъ словомъ ‘тайга’ здсь разумтотъ неизмримое пространство, обросшее непроницаемымъ лсомъ, неудобное для населенія, но каменистому грунту, непроходимымъ болотамъ и горнымъ хребтамъ. Тайга эта къ сверу доходитъ до предловъ Ледовитаго Океана, гд, постепенно измняя свой характеръ, оканчивается тундрами. Дикіе зври наполняютъ эти мрачныя пустыни. Медвди здсь ходятъ ‘артелями’, а пушные зври, чмъ дале къ сверо-востоку, тмъ становятся роскошне. Настоящіе звровщики (охотники) — тунгусы и каргазы. Когда вы послдуете за инородцемъ въ тайгу, тогда только увидите, что полудикарь вошелъ въ свою сферу.

Въ дремучемъ лсу, среди глухой тишины, въ полумрак, онъ поведетъ васъ по едва замтной тропинк, а когда и она исчезнетъ, по какому нибудь изсохшему руслу горной рчки и никогда въ обратный путь не заблудится. Но вотъ вы замчаете, что странный разрзъ глазъ его принимаетъ еще боле неестественную форму. Вы стараетесь узнать причину — ‘здсь прошла козуля’ (коза), угрюмо отвчаетъ онъ вамъ. Напрасно напрягаете зрніе: вы ничего не замтите. По маленькимъ опрокинутымъ остроконечными копытцами козы камешкамъ тунгусъ открываетъ ея слды. Углубляясь дале въ чащу, онъ по обкусаннымъ листьямъ, для насъ совершенно незамтнымъ, узнаетъ, какого роста и величины пробжала здсь лось и если захочетъ, то непремнно ее выслдитъ. Меткость его выстрла достойна удивленія. Дйствуя тяжелою винтовкой, приспособленною къ сошкамъ, онъ иначе не стрляетъ въ блку, какъ въ голову, чтобы не попортить мха. Идете съ нимъ дале, углубляясь все боле въ лсную пучину, вы близь солончака, садитесь съ нимъ, въ ожиданіи прихода козъ, которыя любятъ лакомиться соленой травой. Отъ жажды и комаровъ вы закуриваете трубку, но тунгусъ не даетъ вамъ долго курить — ‘коза далеко чуетъ табачный дымъ’, вы слышите отъ него и съ досадой кладете трубку. Вдругъ среди невозмутимой тишины дебри, слышите вы отдалённые мрные удары палочкой по пустому пню, вы спрашиваете товарища, и онъ едва отвчаетъ вамъ, что ‘это балшой мохнатый мышка’ выгоняетъ изъ дупла муравьевъ (рчь идетъ о медвд), ‘теперь онъ дуритъ и собаки съ нами нтъ, а то бы мы пошли на него’, говоритъ онъ и вмст съ этимъ, запустивъ конецъ указательнаго пальца въ рогъ, вынимаетъ его потомъ и ставитъ на воздухъ: та сторона, которая засвжетъ, покажетъ ему теченіе незамтнаго втерка, сообразуясь съ которымъ, онъ берегъ новое направленіе, чтобы миновать чуткаго звря {Медвдь любитъ лакомиться муравьями, и иногда прямо запускаетъ свои влажный языкъ въ дупло, языкъ мгновенно покрывается озлобленными обитателями муравейника и, безъ всякой примси ихъ домоводства, отправляется въ пасть.}.

Вотъ и Нижнеудинскъ — городъ, замчательный разв только тмъ, что туда заходятъ изъ тайги медвди. На первомъ станк отъ этого города на разсвт, при перемн лошадей, я зашелъ въ комнату и полусонный едва не наступилъ на спящаго человка, на другой сторон комнаты лежать также одинъ господинъ. Появленіе мое ихъ разбудило, они, какъ бы сговорясь, встали и встряхнули бараньи тулупы, на которыхъ покоились. Когда они вышли въ сни умываться, я заглянулъ въ ихъ подорожную, раскинутую рядомъ съ моею на книг, оказалось, что эти старики были польскіе изгнанники тридцатаго года, возвращавшіеся на казенный счетъ на родину. Изъ разговоровъ съ ними, я узнать, что сдые несчастливцы, успвшіе состариться въ ссылк, хали безъ особенной радости на родину, гд ожидало ихъ новое поколніе.

Но лса стали рдть — мы подвигаемся къ Иркутску. Поёмные луга, окаймляющіе Ангару, стали шире, деревни чаще… мы подъхали къ городскому перевозу. Красиво раскинутый на всхолмленномъ берегу Ангары, противъ впаденія въ нее Иркута, выглядывалъ изъ-за утренняго тумана Иркутскъ. Мы въхали на паромъ-самолётъ. Посредствомъ каната, перекинутаго чрезъ нсколько лодокъ и укрпленнаго на противоположномъ берегу, этотъ самолётъ, повинуясь напору воды, съ помощію одного только руля описываетъ дугу чрезъ всю ширину рки, и переправа въ дв минуты кончена. Я слышалъ, что благодтельный паромъ этотъ устроенъ какимъ-то нмцемъ. Прежде обыкновенный перевозъ былъ неудобенъ по причин страшной быстроты Ангары. Рка эта по красот и быстрот водъ своихъ не иметъ себ соперницъ въ цлой имперіи. Отъ Байкала, изъ котораго вытекаетъ, до Иркутска, на протяженіи шестидесяти верстъ, она иметъ шестьдесятъ саженъ паденія, чмъ и объясняется ея необыкновенная быстрота. Яркозеленый цвтъ ея воды, въ стакан иметъ цвтъ чистаго кристала… вода пріятна на вкусъ и такъ прозрачна, что на нсколько саженъ видно дно рки. Ниже къ Енисею, по причин гигантскихъ пороговъ, плаваніе по ней небезопасно. Впадая въ Енисей, она долго сохраняетъ свой оригинальный цвтъ.

Начался осмотръ Иркутска. Опять нечего сказать въ пользу его особенности, разв упомянуть о небольшомъ музеум и библіотек, которые такъ рдки въ нашихъ городахъ. Забайкальскій край богатъ лекарственными травами, которыми искусно умютъ пользоваться монгольскіе ламы: поэтому многіе находятъ полезнымъ учредить въ Иркутск ботаническое отдленіе забайкальской флоры. Но боле всего недостаетъ Иркутску — технологической школы. Не прямая ли это причина отсутствія самыхъ необходимыхъ для края фабрикъ? Во время пребыванія моего въ Восточной Сибири, мн приводилось часто слыхать жалобы купцовъ на недостатокъ технологовъ, такъ-что послднему изъ нихъ платятъ по дв тысячи рублей въ годъ.

Въ Иркутск, какъ и во всемъ Забайкаль, воздухъ сухъ и рдокъ, но край славится своими минеральными водами. Больше мн сказать объ Иркутск пока нечего… поду дальше.

Отъ города до Байкала дорога идетъ близь праваго берега Ангары по всхолмленнымъ подошвамъ утесистыхъ горъ. Ущелья, обросшія вковыми соснами и лиственницами, поражаютъ путника дикимъ величіемъ. Когда мы подъзжали къ Байкалу, проливной дождь испортилъ красоту вечера, и скоро горные хребты и утесы, угрюмо сторожащіе это одинокое море, одлись въ непроницаемый туманъ. Незамтно подъхали мы къ крыльцу гостиницы, расположенной близь пароходной гавани. Перездъ чрезъ Байкалъ не представилъ ничего замчательнаго. Цвтомъ и вкусомъ вода озера напоминаетъ Ангару. Въ озер водятся тюлени и особая порода рыбъ (въ род большихъ сельдей), извстная подъ именемъ омулей. Этотъ омуль для забайкальца то же, что селедка для чухонца. Онъ поглощается въ огромномъ количеств и составляетъ особую отрасль промышлености. Крайняя глубина озера не извдана: опускали лотъ въ нкоторыхъ мстахъ на 1,200 саженей и не находили дна… Байкалъ неизмримъ, какъ и все въ Сибири неизмримо! Въ народ существуетъ убжденіе, что озеро это ничего не держитъ нечистаго, выбрасывая на берегъ все — отъ утопленника до послдней щепки погибшаго судна, оттого и называютъ его Святымъ Моремъ. Пристали мы къ посольской гавани, получившей названіе отъ монастыря, построеннаго на мст убіенія московскихъ пословъ, лта за 200 назадъ, монголами. Монастырь обнесенъ каменною стною, которая отдляетъ отъ міра только трехъ монаховъ. Я слъ опять въ повозку, направляясь на областной городъ Читу, откуда по амурской систем ркъ предстоитъ мн плаваніе до береговъ Тихаго Океана. На другой день мы достигли живописной долины, образуемой отраслями Яблоннаго хребта. Въ глубин долины извилистой лентой бжала Селенга, впадающая въ Байкалъ. Живописный переливъ тни и солнечнаго свта разнообразилъ картину горныхъ уваловъ.

Прохали городъ Верхнеудинскъ. Ночью по окраинамъ лсовъ горли свтящіеся червячки. На зар мы въхали въ степь, слегка всхолмленную уходящими хребтами, это была обширная Бурятская степь.

Потомки воинственныхъ монголовъ и наслдники ихъ степей мирно живутъ въ своихъ улусахъ. Они принялись, отчасти съ успхомъ, за земледліе, вообще же занимаются скотоводствомъ и звринымъ промысломъ. Они усвоили много русскихъ обычаевъ и многіе приняли христіанство. Забайкальскіе буряты, или, пряме сказать, монголы, сохранили все уваженіе къ своимъ ламамъ (священникамъ), которые въ то же время ихъ и лечатъ. Ламы большею частію знакомы съ монгольскою и даже тибетскою грамотами. Тайна вертящихся столовъ, замняемыхъ здсь только скамейками, давнымъ давно имъ извстна и нердко способствуетъ къ открытію преступленій. Ихъ ныншній Хамба-лама {Умеръ въ 1859 году.} (степень архіерея) есть въ своемъ род ученый человкъ, но больше славится своею тучностію, такъ что вситъ слишкомъ 15 пудовъ, говорятъ, что на завтракъ ему подаютъ жаренаго барана. Объ апетит монгольскаго первосвященника (Далай-ламы) ничего не могу сказать, потому что, какъ извстно, онъ никому не показывается, даже и въ Тибет. Кумирни нашихъ монголовъ составлены изъ бревенчатыхъ юртъ, наподобіе палатки. На первомъ план, въ глубин кумирни, возвышается жертвенникъ, заставленный цлымъ легіономъ боговъ, въ одномъ углу кумирни дежатъ религіозныя книги, покрытыя толстымъ слоемъ пыли, въ другомъ валяются мдные тазы, мдные пустые шары, бубны и прочіе музыкальные атрибуты. Въ минуту религіознаго экстаза, по знаку ламы, эти инструменты начинаютъ издавать одну изъ отвратительнйшихъ мелодій. Между этими бурятами есть и такіе, которые исповдуютъ шаманскую вру, или, лучше сказать, не исповдуютъ никакой вры. Шаманы, за шарлатанство, преслдуются правительствомъ, по еще продолжаютъ владть умами своихъ почитателей. Буряты шаманскаго толка замчательны оригинальнымъ обращеніемъ съ своими кожаными богами. У нихъ на каждый предметъ есть бурханъ (богъ): бурханъ охоты, бурханъ скотоводства, и. т. д. Боги эти лежатъ въ мшк. Когда медвдь задеретъ корову, хозяинъ вынимаетъ покровителя скотоводства и принимается его счь. Если корова хорошо отелилась, онъ ставитъ того же бурхана на скамейку, обмазываетъ ему смтаною лицо и въ оскаленные зубы втыкаетъ кусокъ бараньяго сала. На могил своихъ покойниковъ буряты втыкаютъ колъ, на верхней оконечности котораго устроенъ цилиндрическій катокъ съ крыльями, на немъ намотана кожа съ написанною молитвою, втеръ приводитъ въ движеніе крылья, катокъ съ молитвой начинаетъ вертться и молитва по умершемъ сама собой читается. У бдныхъ, для той же цли, привязывается къ колу, безъ дальнихъ затй, кусокъ исписанной ткани, раздуваемой втромъ, иногда и на юрт можно видть подобный флюгеръ: ‘я не хочу молиться (скажетъ бурятъ), я далъ лам пару барановъ и онъ веллъ молитв самой читаться’ Буряты брютъ голову и носятъ косу, задваемую за поясъ, халатъ ихъ татарскаго покроя, одежда женщинъ отличается только корольками. Младенцамъ, вмсто соски, часто всовываютъ въ ротъ кусокъ бараньяго сала, а между ногъ вкладываютъ скомканную кожу или тряпку, отчего ноги будущаго героя степей принимаютъ дугообразную форму, свойственную всмъ народамъ монгольскаго поколнія.

Изъ бурятъ многіе служатъ казаками и отличаются бравымъ видомъ и врностью глаза. Кочевья бурятъ раздляются на лтнія и зимнія. Не могутъ они свыкнуться съ русскою печью, отъ которой угараютъ, и не покидаютъ своихъ юртъ, даже и зимой, несмотря на дымъ, сквозной втеръ и лютые морозы. Кумыса мн у нихъ не приводилось пить, за то пробовалъ ихъ арку (водка), выгоняемую изъ кобыльяго или коровьяго молока, она крпка, но непріятно отзывается острою молочною эссенціею. Лтомъ у нихъ бываютъ праздники и вокругъ кумирни собираются ихъ жоны и двки въ цвтныхъ халатахъ и затваютъ пиршество. Нкоторыя бурятки привлекательны, дикость ихъ взгляда идетъ къ смуглому лицу. Мужъ можетъ продать свою жену, а жена можетъ бросить мужа, если найдетъ убжище въ улус родныхъ. На каждую жену бурятъ долженъ имть особенную юрту. Цна даурской красавицы невысока: ее можно купить за пять барановъ.

Буряты хорошо выковываютъ стальныя огнивы и прочія желзныя вещи для своего обихода, и въ этихъ издліяхъ превзошли сибиряковъ. Потребность желза такъ велика въ Забайкаль и Иркутской губерніи, что одинъ только казенный петровскій заводъ далеко не можетъ удовлетворять мстныхъ потребностей, да еще къ несчастію этотъ заводъ выплавляетъ желзо и чугунъ плохаго качества. На мст приписывается обстоятельство это двумъ главнымъ причинамъ: занятію классныхъ должностей заводскими служителями, связанныхъ между собою круговою порукой, и пристрастной экономіи въ угл, нарушающей достоинство выплавляемаго металла. Машины, приготовляемыя на этомъ завод, не отвчаютъ своему назначенію, и самый заводъ приноситъ, кажется, только убытокъ. Поговариваютъ объ отдач его въ арендное содержаніе. Разумется, въ частныхъ рукахъ онъ скоре принесетъ пользу, задльная плата возрастетъ и классныя должности достанутся по способностямъ.

Монгольское вліяніе сильно отразилось въ физіономіи и обычаяхъ забайкальца, русскій съ монголомъ живутъ дружно. Въ нкоторыхъ караулахъ по линіи наши казаки на вышкахъ держатъ тайкомъ даже монгольскаго бурхана.

— Зачмъ ты держишь въ дом бурхана? спросите вы его, если вамъ удастся открыть эту диковину.

— Да, что баринъ! Господь, разумется, для людей, а для скота бурханъ пользительне — отвтитъ казакъ.

Русскіе любятъ говорить съ бурятами по-монгольски, тогда какъ послдніе умютъ говорить по-русски. Такое сродство двухъ различныхъ племенъ объясняется только временемъ и первоначальными нуждами зашедшаго въ монгольскій міръ русскаго простолюдина. Смшеніе монгольской расы съ русскою породило особый типъ, достойный изученія художника. Странно, что наши татары не понимаютъ монгольскаго языка, но могутъ объясняться съ якутами и каргазами, у которыхъ находятъ много родныхъ словъ, изъ чего можно заключить, что якуты и каргазы — обломки татарскаго племени. На скачкахъ, затваемыхъ въ деревняхъ, любятъ являться и монголы ‘братскіе’, какъ здсь ихъ называютъ, и за неимніемъ денегъ, ставятъ на пари самого коня съ полной сбруей. Монголы не только участвуютъ въ почтовой гоньб, но на многихъ станкахъ есть и писаря изъ нихъ, вс земскія повинности исполняются ими съ замчательнымъ усердіемъ. Но пора обратиться къ Чит, куда мы пріхали.

Чита, сдланная областнымъ городомъ, по мсту не можетъ отвчать своему назначенію. Ингода, при которой она расположена, какъ горная рчка, не можетъ служить для пароходства. Нтъ сомннія, что торговля забайкальская современемъ сосредоточится въ Нерчинск, старинномъ воеводскомъ город, расположенномъ на Нерч, въ двухъ верстахъ отъ паденія ея въ Шилку. Городъ этотъ — средоточіе богатйшаго въ Сибири нерчинскаго округа, Чита же стоитъ въ захолустьи, и какъ въ ней, такъ и кругомъ ея все бдно.

Между тмъ, устроивъ плотъ съ каютами изъ лиственичной коры и запасшись всмъ необходимымъ, чтобы не питаться дикимъ медомъ и акридами въ пустыни, я въ одно прекрасное іюньское утро, въ сообществ четырехъ чиновниковъ-попутчиковъ, взошелъ на плотъ, сопровождаемый своимъ скарбомъ. Скоро собрались вс солдаты (восемь человкъ), данные намъ въ проводники, и плотъ нашъ, незамтно отдлившись отъ берега, такъ же незамтно поплылъ. Утро было прекрасное, солнце обливало свтомъ высокія скалы, нависшія надъ Ингодой, чернли только горныя впадины и ущелья. Я притворилъ дверь своей каюты и слъ за столъ у раствореннаго окошка. Каюта моя имла пять шаговъ длины и три ширины. Два стула, столъ и кровать украшали мой движущійся кабинетъ. Ни шумъ пароходныхъ колесъ, ни докучный говоръ дорожныхъ собесдниковъ не возмущали тишины, плотъ подвигался вмст съ теченіемъ воды, безъ шума и качки, до слуха долетали мрное щолканье кузнеца, туземной птички, и щебетанье лсной ласточки, прерываемыя изрдка крикомъ журавля, и все это покрывалось плнительнымъ гуломъ горной рки. Улыбающіеся увалы (отлогости двухъ смежныхъ горъ) смнялись голыми скалами и темными ущельями. Здсь природа, одна природа, во всемъ своемъ дикомъ величіи!…

— Что вы длаете, сосдъ? спросилъ я попутчика, отдленнаго отъ меня стною.

— Набиваю папиросы… а вы?

— Я думаю писать — и мы занялись каждый своимъ дломъ, въ ожиданіи обда.

Я былъ въ счастливомъ настроеніи духа, и было отчего порадоваться: пыльная дорога смнилась зеркальною поверхностію рки, телега или лучше дорожная пытка — покойной каютой. Во всемъ своемъ безобразіи отразилась въ воспоминаніи моемъ готовая телега у крыльца. Вотъ входитъ ямщикъ: ‘Лошади готовы’… Съ кислой миной идешь, какъ на закланіе. Вотъ, взгромоздившись на колесницу, обложенный своими пожитками, получилъ первый толчокъ въ бокъ, заскрипла поясница, неловко ногамъ, не къ чему прислониться, запрыгали мшки и чемоданы, того и гляди, что нибудь да вылетитъ вонъ, кругомъ ни эти не видно, глухая полночь. Чортъ-знаетъ, на чемъ сидитъ ямщикъ и едва сдерживаетъ коней подъ гору. ‘Господи! чмъ все это кончится!’ подумаете вы. Но, знаетъ ямщикъ вс ямки и рытвины своего станка, не выпадетъ ничто изъ телеги — укладывалъ самъ ямщикъ, исчезнетъ и дорожная скука, съ первымъ станкомъ — тяжело только подниматься въ путь.

— Эй, братцы, возьмемъ на атурку! громко прохриплъ Кольцовъ, и разогналъ мои думы.

Кольцовъ — старый бурлакъ — зналъ свое дло. Заскрипло рулевое весло, заходили шесты, и плотъ такъ же легко сошелъ съ мели, какъ и попалъ на нее. Входитъ Лапшинскій съ салфеткою въ рук, предвстницей обда. Лапшинскій — блостокскій мщанинъ, долго служилъ въ гарнизон и теперь пожелалъ на Амуръ. За политическую выходку онъ долженъ былъ промнять свободу свою на солдатскую неволю. Одвался онъ всегда чисто и имлъ даже часы. Онъ вызваіся услуживать намъ, ссылаясь на свое безсиліе работать съ другими. Какъ теперь смотрю на этого лысаго старика, рчь его была мягка и вкрадчива, въ глазахъ и во всей физіономіи отражалось одно желаніе — угодить. Но какое-то тайное предчувствіе тяготло надъ нимъ. ‘Не вернуться мн домой, сгинею якъ пёсъ на этомъ Амур’, говаривалъ онъ часто, когда рчь заходила о его родин.

Вотъ подана уха съ пятифунтовой стерлядью, и мы съ сосдомъ моимъ, Нор… Ф…. услись за столъ, восхваляя амурскую гостью. За обдомъ тшилъ насъ Лапшинскій, передразнивая монголовъ и подсмиваясь надъ сибирскими обычаями. Обдъ заключился послобденнымъ отдыхомъ, сонъ въ свою очередь смнился купаньемъ съ плота. Солнце склонялось къ западу, закипали самовары и солдатскіе чайники, а плотъ все подвигался впередъ. Вотъ заходящіе лучи золотятъ только одну вершину противоположнаго хребта, кудрявые островки, разсянные по рк, пустили далеко тни отъ тальника и дикой акаціи, закричали гагары, журавли, и мы встртили первый вечеръ въ горахъ. Пристали къ берегу, канатомъ подтащили плотъ и причалили за толстый пень. Запылалъ огромный костеръ, вокругъ котораго разслись съ трубками въ зубахъ наши солдаты. Для своего костра мы натаскали сами сухаго валежника. Солдаты варили себ кирпичный чай на ужинъ, разсуждая о будущемъ жить-быть на Амур. Съ восходомъ зари, плотъ нашъ пускался впередъ со спящимъ населеніемъ, не спалъ одинъ рулевой. Плотъ нашъ длалъ отъ утра и до ночи до 70 верстъ. На берегу черезъ 10 или 16 верстъ были расположены казачьи деревушки. Здшніе казаки нсколько лтъ назадъ обращены изъ крестьянъ, приписанныхъ къ нерчинскому заводскому округу. Эта метаморфоза, можетъ быть, сначала и общала полезныя послдствія, но теперь сдлалось очевидно, что край много чрезъ это потерплъ. Служебныя занятія и начальническій произволъ отняли много рукъ у земледлія и сельской промышлености. Но при всемъ этомъ есть одно обстоятельство, которому нужно отдать свою долю правды — казачество одной своей дисциплиной просвтило забайкальца, угрюмаго отъ природы и одичавшаго въ этомъ монгольскомъ углу Сибири.

Не доходя трехъ станцій до Нерчинска, въ четырехъ верстахъ отъ берега, въ слобод Урург живутъ князья Гантимуровы, предки которыхъ вышли съ 15-ю родами тунгусовъ изъ Китайской Монголіи. Родоначальникъ Гантимуровыхъ, князь, сохранилъ свою почетную власть надъ тунгусами и пользуется ихъ услугами, но въ длахъ суда и податей послдніе вдаются областнымъ правленіемъ. Въ его слобод есть церковь. Сынъ {Ныншній владлецъ.} князя обучался въ кадетскомъ корпус и служитъ хорунжимъ въ казачьемъ полку. Въ этихъ мстахъ по хребтамъ водятся кабаны, лоси и особая порода оленей, извстная на мст подъ именемъ изюбря. Этотъ зврь славится своими рогами, заключающими въ себ кровавую жидкость. Рога эти называются у китайцевъ ‘пантами’ и дорогой цной покупаются ими у нашихъ пограничныхъ казаковъ. Эта жидкость употребляется на лекарство въ Кита.

Вотъ мы вступили въ воды Шилки, образуемой соединеніемъ Онона съ Ингодою, полуденныя воды Онона вытекаютъ съ правой стороны изъ Китайской Монголіи. Окрестности этой рки прославлены мсторожденіемъ перваго монгольскаго хана. Сохранилось у монголовъ преданіе, что когда Чингисханъ въ первый разъ шелъ войною, впереди по Онону плылъ его шаманъ, проповдуя, что ханъ покоритъ вселенную. У мстныхъ жителей ходитъ молва о зарытыхъ въ хребтахъ монгольскихъ сокровищахъ. Ононъ, соединяясь съ Ингодою, сохраняетъ свой мутный цвтъ. Можно принимать его за истинный истокъ Амура. Миновали мы и городъ Нерчинскъ, расположенный на Нерч въ 2-хъ верстахъ отъ впаденія ея въ Шилку. Городъ этотъ — старинное мстопребываніе воеводъ — теперь заброшенъ, на обратномъ пути мы поговоримъ объ немъ. Въ 80-ти верстахъ отъ Нерчинска, на правомъ берегу Шилки, близъ селенія Стртенскаго, устраивается гавань при впаденіи горной рчки Нуринги. Эта гавань предназначена для амурскихъ пароходовъ, но такъ-какъ тамошніе пароходы должны имть цль торговую, то удобне бы гавань эту перенести на естественный пунктъ, то-есть на устье Нерчи.

Земледліе во всхъ этихъ мстахъ въ плохомъ состояніи, нигд незамтно порядочнаго огорода, жители почти незнакомы съ употребленіемъ овощей и питаются преимущественно однимъ кирпичнымъ чаемъ. Они лнивы, говоря о нихъ, я вспомнилъ о нашихъ оренбургскихъ башкирцахъ, съ которыми въ этомъ отношеніи они имютъ большое сходство. Извстно, что башкирецъ наднетъ свой чупанъ, обопрется на заборъ и смотритъ по цлымъ днямъ въ степь. Если у него есть пять фунтовъ муки, онъ не работаетъ.

— Что ты завтра будешь сть?

— Завтра Богъ дастъ, отвтитъ башкирецъ.

Вотъ и старый шилкинскій заводъ (среброплавильный), со времени открытія карипскихъ золотыхъ пріисковъ оставленный безъ дйствія. Что за утесы и хребты отъ Шилки до Бокачей и Куларки!… Какая торжественная перемна декорацій: то рядъ подстриженныхъ аллей, восходящій до облаковъ и сбгающій до дна долинъ, то исполинскія гранитныя набережныя, увнчанныя столтними елями, то обнаженные увалы хребтовъ, обрамленные густою зеленью тальника. По крайней мр, такъ мн показалось съ плота. Наконецъ, достигли устьстрлкинской станицы, гд Аргунъ впала въ Шилку. Чрезъ пять минутъ, обогнувъ утесъ, мы вступили въ воды Амура. На этотъ разъ никто не оспаривалъ имени у великой рки, и мы могли вслухъ сказать, что плывемъ по Амуру.

II.
Амуръ.— Первая встрча съ номадами.— Китайцы у Албазина.— Манегры — дикіе подвластные Китаю, купецъ-маньчжуръ, устье рки Зеи и Благовщенскъ, маньчжурскіе деревни и ихъ сношенія съ казаками, маньчжурскія красавицы, роскошные лса рки Бурея и Комары, безконечныя черноземныя поляны, гольды-инородцы.— Устье Сунгары и китайскій лагерь, домъ китайскаго коменданта, угощеніе опіумомъ, опять роскошные лса.— Устье Усури.— Предполагаемый городъ Софійскъ.— Гиляки и священный утесъ, обожаемый имя.— Ураганы.— Солдатская служба.— Обожаніе медвдя.— Николаевскъ.

Итакъ мы плывемъ по Амуру. Не могу забыть той ночи, когда мы остановили плотъ нашъ на ночлегъ по сосдству съ какимъ-то пылающимъ костромъ. Солдаты наши говорили, что это должно быть орочоны. Покуда раскладывали костры, мы втроемъ отправились по направленію огня. Поднявшись на подошву лсистой горы, мы подошли къ одинокой юрт, изъ звриныхъ кожъ. Передъ ея порогомъ пылалъ костеръ и свтомъ своимъ обдавалъ верхушки лиственъ и березъ. Звровыя собаки, привязанныя за деревья, были едва видны въ высокой трав. Въ юрт сидла старуха и жилами сшивала козлиную куртку, вроятно для своего мужа, который спокойно въ другомъ углу курилъ свою ганзу (китайскую трубку). При нашемъ появленіи онъ привсталъ, но мы показали рукой, чтобы онъ слъ на прежнее мсто. Нагіе ребятишки, разинувъ рты, глядли на насъ во вс глаза. Мы дали старику горсть табаку, онъ набилъ ганзу, покурилъ и передалъ жен, оба поперемнкамъ курили съ видимымъ удовольствіемъ, пощелкивая языкомъ. Это было первое свиданіе съ амурскими номадами. Какое-то грустное чувство обнаруживалось во мн подъ кровомъ этого одинокаго семейства въ пустынныхъ хребтахъ. Орочоны ведутъ жизнь кочевую, лтомъ приближаются къ рк для рыболовства, а зимой отходятъ въ хребты, для звропромышлености. Эти обломки великаго тунгузскаго семейства живутъ въ полудикомъ состояніи… одваются въ шкуры зврей, по нскольку дней проводятъ безъ пищи, не запасая себ никакой провизіи. Порохъ и винтовка составляютъ все ихъ богатство. Вс они,— замчательные стрлки. На своихъ берестяныхъ ладьяхъ или вткахъ, они приставали къ нашему плоту, съ пойманною свжею рыбою… Чего другаго, а рыбы въ Амур много! Орочоны — наши старинные ясачные — имютъ довольно дятельныя сношенія съ казаками. Погода все время стояла жаркая. Мошки, комары и всякаго рода и вида наскомыя носились миріадами надъ Амуромъ, только въ полдневный зной можно было отдохнуть отъ нихъ. Тучами падали они въ воду и, разлагаясь, производили гніеніе, подобно органическимъ животнымъ. Чтобы избавиться отъ удушливаго запаху, мы должны были заставлять рабочихъ отводить эти смрадные оазисы отъ плота. Множество лсистыхъ острововъ, разбросанныхъ по Амуру, придавали особенно пустынный характеръ этой величественной рк. На первомъ план чернетъ лсной оазисъ и тнь отъ его высокихъ березъ и тальника далеко ложилась на гладкой поверхности водъ, между тмъ вечерніе лучи удалившагося за хребетъ солнца золотятъ только одну вершину противоположнаго хребта, остальная часть горы погружена въ густую тнь… впереди симютъ дальніе утесы, которые, сходясь на горизонт, какъ бы замыкаютъ рку, образуя изъ нея пустынный заливъ. Не дозжая Албазина, встртили мы китайскую лодку съ дугообразною каютою, покрытою тростниковымъ ковромъ. Плылъ нойонъ (офицеръ) изъ Айгуня, единственнаго китайскаго города на Амур, на рку Аргунъ, для снятія оттуда китайскихъ постовъ. Дюжина здоровыхъ маньчжуръ гребла изо всхъ силъ, какъ бы хвастаясь передъ нами, и лодка пронеслась мимо плота стрлой. Но вотъ на нашей лвой сторон Амура показались возвышенія историческаго Албазина. До сихъ поръ земляной валъ, за которымъ отсиживались казаки, еще цлъ, огромная, кривая линія правильныхъ четыреугольниковъ, окружающая насыпь, указываетъ на лагерь китайцевъ, въ 1685 году взявшихъ крпость. Нельзя было устоять храбрымъ казакамъ… У китайцевъ была грозная артиллерія, сверхъ того, на каждаго казака приходилось по 30 непріятелей. Исторія записала ихъ геройское сопротивленіе, а китайцы почтили ихъ уваженіемъ, что видно изъ того что всхъ уцлвшихъ казаковъ отвели въ Пекинъ и позволили имъ жить по своимъ обычаямъ. Между тмъ плотъ нашъ пристать къ земляному валу, праве котораго, подъ уклономъ возвышенія, строятся избы и церковь для новыхъ переселенцевъ. Часть станицы уже отстроена и въ ней живутъ. По преданію, валъ албазинскій сдланъ гораздо ране появленія казаковъ на Амур, здсь жили какіе-то мунгальскіе князья (мунгалъ или монголъ — одно и то же у нашихъ пограничныхъ казаковъ). Съ древняго вала мы долго любовались необозримыми полянами, покрытыми высокою травою. Он такъ возвышены надъ уровнемъ воды, что никакое наводненіе не можетъ повредить имъ. Земля во многихъ мстахъ представляетъ довольно толстый слой чернозема. Казаки-переселенцы отыскали много ключей и родниковъ вокругъ своей станицы. Послднее обстоятельство весьма важно для всякаго поселенія, даже и на берегахъ большой рки, что же будетъ, если деревня или городъ стоятъ при какой нибудь луж, да лишены колодцевъ и ключей? А будетъ то, что теперь есть съ Казанью. Всмъ извстно, что Казань, за семь верстъ удаленная отъ Волги, со дня основанія своего, пьетъ гнилую воду, которую, при таяніи снговъ, даже къ носу поднести нельзя. Озеро Кабанъ, изъ котораго весь городъ пользуется водой, очищается одинъ разъ въ году — въ половодье, сверхъ того, съ татарской части города, расположенной съ двухъ сторона, озера, стекаетъ въ это казанское водохранилище {Въ послднее время, говорятъ, представленъ на утвержденіе проектъ водопровода съ водочистительнымъ апаратомъ.} всякое неприличіе. А Казань слыветъ еще третьею столицею! Но обратимся къ чистымъ родникамъ двственныхъ пустынь, почерпнемъ изъ нихъ стаканъ кристальной влаги и выпьемъ за здравіе благодтельной природы, неиспорченной людьми. Ниже Албазина стали показываться на своихъ вткахъ или оморочахь манегры — дикари, подвластные Китаю. Они приставали къ нашему плоту и между нами тотчасъ же заводился торгъ. Они продавали намъ свжую рыбу. Замчательно, что дти ихъ до десятилтняго возраста не носятъ никакой одежды, отчего кожа этихъ двуногихъ зврковъ иметъ цвтъ печенаго яблока. Манегры брютъ голову, оставляя только по китайскому обычаю косу. Въ этомъ случа наши орочоны имютъ передъ ними большое преимущество… волосы послднихъ длинными черными прядями падаютъ на полуобнаженныя плеча. Но оба эти племени отличаются непропорціонально-малыми размрами лица, вроятно отъ недородной жизни. Смотря на нихъ, нельзя было не вспомнить бднаго блорусскаго или литовскаго крестьянина. Нужно употребить, по крайней мр, полдюжины этихъ циклоновъ, чтобы слить въ какую нибудь форму нашего великороссійскаго, краснопадкаго дворника. Не дозжая ста верстъ до устраиваемаго города Благовщенска, мы, близь мста своего ночлега, замтили два сарая, въ которыхъ жили манегры. Мы не замедлили отправиться туда и нашли тамъ совершенно неожиданное зрлище. Посреди цлой компаніи туземцевъ-манегровъ, поджавши ноги на полу, сидлъ айгунскій купецъ-маньчжуръ. Вокругъ него въ ящикахъ былъ разложенъ товаръ, заключавшійся изъ рису, разныхъ сортовъ бобовъ, стручковаго перцу, саги, гречневой муки и неизбжнаго ханчина (китайской рисовой водки), при этомъ въ особенныхъ ящичкахъ лежали разныя китайскія бездлушки, какъ-то: бумажные вера съ чудовищными изображеніями, столовые ножи въ футлярахъ съ двумя извстными палочками, грубыя картины, дышащія полдневнымъ любострастіемъ обитателей поднебесной имперіи, ганзы (трубки) и между прочимъ искусно засушенныя тропическіе цвты. Купецъ этотъ пріхалъ къ манеграмъ сбывать свой товаръ на соболя, блку и панты (рога изюбря). Намъ ничего не удалось купить у него, по безстыдной его жадности къ серебру: за пять горстей пшена онъ требовалъ серебряную монету. Однакоже, вслдъ за нами и онъ появился на нашемъ плоту, сопровождаемый толпой маневровъ. Начался снова торгъ. Я выбралъ пачку засушеныхъ цвтовъ и на его ладонь, подставленную къ моему носу, сталъ выкладывать четвертаки поодиначк, соблюдая при этомъ благоразумную постепенность, но маньчжуръ изнемогалъ отъ нетерпнія — глаза его сверкали, носъ, уши и щетинистые усы дергали по разнымъ направленіямъ, губы его, не выпуская дымящейся ганзы, дрожали какъ въ лихорадк, и всю эту игру физіономіи сопровождалъ онъ хриплымъ звукомъ ко… ко… ко… ко… и не отнималъ ладони. Тогда я, придержавъ одной рукой его кисть, другою наклонилъ его ладонь и выложенныя монеты посыпались на столъ, къ крайнему неудовольствію купца. Въ то время, какъ я укладывалъ четвертаки въ кошелекъ, одно обстоятельство дало длу совершенно другой оборотъ: изъ его синей курмы показались иглы измнницы вилки, похищенной имъ съ ловкостью опытнаго вора. Но интересовало ли его назначеніе этого неизвстнаго для него орудія, или просто она. хотлъ вознаградить потерянное время — не знаю, но только когда одинъ изъ солдатъ отобралъ отъ него вилку и обыскалъ его карманы, онъ хранилъ молчаніе. Сквозь смхъ мы старались пристыдить его при свидтеляхъ манеграхъ, которые тоже улыбались. Онъ медленно прошелся по плоту и потомъ, подойдя къ своей лодк, причаленной за плотъ, быстро вскочилх въ нее и еще быстрее оттолкнулся весломъ. Когда лодка отошла на саженное разстояніе, онъ неистово принялся кричать что-то скороговоркою и долго его гортанные звуки отдавались по рк, погруженной въ ночную тнь. На другой день онъ не постыдился, впрочемъ, явиться къ нашему плоту и, держась въ лодк на нкоторомъ разстояніи отъ плота, предлагалъ намъ купить у него рыбу, пойманную въ эту ночь манеграми.

Берега Амура въ этихъ мстахъ имютъ характеръ равнинъ, направленіе рки идетъ на юго-востокъ, ширина до 4-хь верстъ, но множество острововъ перескаютъ рку цлымъ лабиринтомъ протоковъ. Мы подвигались къ маньчжуро-китайскому населенію. По берегалъ липовыя и дубовыя рощи стали показываться чаще: трава въ этихъ мстахъ такъ велика, что только одна шапка всадника виднется надъ ней. Солдаты наши, отдаливъ лодку отъ плота, отправились на острова за орхами, черезъ часъ они насъ догнали и привезли цлый мшокъ дикаго винограду, но онъ былъ киселъ. На островахъ въ тальниковыхъ рощахъ стали находить роскошный голубой плющъ. Вотъ и устье рки Зеи, равняющейся Волг, при соединеніи съ нею, Амуръ дошелъ до восьми верстъ въ ширину. При впаденіи Зеи, на нашей лвой сторон застроивается городъ Благовщенскъ. Тутъ расположенъ линейный батальйонъ, занятый постройками, полевая батарея и казачья сотня. Работа кипитъ не по днямъ, а по часамъ. Для переселенцевъ устроивается станица близь города и туда отчасти уже и перебрались. Лсу, особенно строеваго, въ окрестностяхъ Благовщенска совсмъ нтъ — его сплавляютъ снизу, но на берегу Зеи, невдалек отъ города, найдена хорошая глина, что даетъ возможность устроить кирпичный заводъ. Окрестности будущаго города имютъ степной характеръ. Въ Благовщенск находится манчжурскій рынокъ, гд каждую первую недлю мсяца производится ярмарка. Это полезное учрежденіе много поддерживаетъ наши юныя колоніи. Манчжурскіе купцы прізжаютъ изъ Айгуня, отстоящаго отъ нашего города въ 35-ти верстахъ, и расположеннаго на правой сторон Амура, то есть на китайской. Мы пробыли въ Благовщенск два дня и поплыли дале, но уже на катер, распростившившись съ плотомъ, величина рки длала плаваніе на немъ уже опаснымъ. Тмъ боле, время приближалось къ осени, а въ эту часть года, господствующіе втры производятъ частыя бури на рк. На нашей лвой сторон и на правой китайской, не въ дальнемъ разстояніи отъ Благовщенска, расположены многолюдныя манчжурскія деревни. Манчжуры открыли дятельныя сношенія съ нашими казаками-переселенцами, и въ большомъ изобиліи снабжаютъ ихъ своимъ ханчиномъ. Откормленная манчжурская свинья продается только за рубль, но какъ ихъ кормятъ одною рыбою, то мясо непріятно отзывается на вкусъ. Пшеница, гречиха и овощи разводятся манчжурами въ большомъ количеств. До самаго Айгуня, рядъ манчжурскихъ деревень на правомъ берегу не прекращался, наконецъ показался и самый городъ. Но строенія его ничмъ не отличались отъ деревенскихъ: т же продолговатые сараи съ окнами на дворъ, т же просторные дворы, усыпанные пескомъ, т же манчжуры съ своимъ собственнымъ запахомъ и своею неопрятностію, но манчжурки — совсмъ другое дло! Черные, блестящіе глазки, дугообразный разрзъ которыхъ придаетъ имъ столько плнительной оригинальности, поразятъ не только какого нибудь амурскаго странника, но и самаго равнодушнаго льва, самой равнодушной столицы. Прибавьте къ этому національную прическу la chinoise, высокую талью, стройный станъ — и вы познакомитесь съ общими чертами манчжурской красавицы. При всемъ этомъ нарядъ женщинъ некрасивъ: онъ ограничивается какой-то синей блузой, съ широкими рукавами. Манчжурка врна мужу и покорна отцу, отъ этого, кажется, еще не было романическихъ сценъ съ незванными пришлецами, но нтъ сомнія, что съ размноженіемъ русскаго люда, европейская общепонятность побдитъ азіатскій стоицизмъ. Когда мы плыли мимо городскаго берега, были сумерки. Сытые мулы рзвились на водопо, два или три манчжурскіе чиновника важно разъзжали на коняхъ по берегу, стая оборванныхъ мальчишекъ, подскакивая на. одной ног, громко кричала намъ: ‘Айда, Урусъ, купи бабушка!’, что означало: другъ русскій, продай жену,— тогда почтенный попутчикъ нашъ Д. А. заградилъ собою свою молодую жену и при этомъ силился улыбнуться, но не могъ скрыть досады, осталась на показъ только его лысая служанка-нмка, и рисовалась передъ солдатами, воодушевляемая лестною фразою манчжурскихъ сорванцовъ… Дти везд, одинаковы!… Проплывъ верстъ 30 отъ Айгуня, мы встртили прежнія пустыни, только изрдко попадались на берегу туземныя хижины съ навсомъ, подъ которымъ вялилась рыба и выдлывался осетровый клей. Верстъ черезъ 150 показалось устье Бурей, впадающей въ Амуръ съ нашей стороны. Тутъ на берегу мы нашли цлый таборъ нашихъ аргунскихъ переселенцевъ. Окрестности рки Буреи изобилуютъ между прочимъ оршинами, какихъ и у насъ нтъ… Тотъ же самый грцкій орхъ, только скорлупа его потолще. Плодоносныя поляны буреинскія еще роскошне предъидущихъ. На островахъ попадался шиповникъ и барбарисъ. Черная Рка или Сахалян-ула (Амуръ по-манчжурски) подходила къ своему южному уклону. На горизонт засинли утесы и хребты Хпигановъ, перескающихъ Амуръ съ свера на югъ. Плнительныя равнины, заключенныя между ркой и сходящею линіею Хингановъ, напомнили мн тнистые сады Венгріи и дунайскихъ округовъ. Въ этихъ мстахъ застигла насъ ночь и мы, поднявшись на крутой берегъ, пошли посмотрть на эти равнины, которыхъ не мялъ, можетъ быть, еще человческій слдъ. Дубъ, клёнъ, вязы стояли въ почтительномъ другъ отъ друга разстояніи, погруженные въ ночную тнь, дикій виноградъ, вмст съ плющемъ, вился по ихъ стволамъ. Полночный мсяцъ едва обливалъ своимъ полусвтомъ дремлющую пустыню, но не дремали степные сверчки и комары… Безчисленнымъ хоромъ, среди невозмутимой тишины ночи, они звонко трещали и гудли въ высокой трав. Свтящіеся червячки, которыми были усыпаны кусты шиповника и барбариса, горли тусклымъ фосфорическимъ огнемъ и, срываясь съ втокъ, бороздили блестящія линіи по темному полю картины. Какое искусство сравнится съ таинственнымъ блескомъ этой волшебной иллюминаціи? Шумъ и трескъ нашихъ увеселительныхъ огней оскорбилъ бы гармоническій ропотъ этихъ двственныхъ пустынь!… ‘Mon cousin’, прожужжалъ въ это время у моего уха комаръ, и не усплъ я оторваться отъ фантастическаго созерцанія, какъ жало его впилось въ мою щоку. Я прихлопнулъ смльчака, но въ это время почувствовалъ укушеніе въ 10-ти различныхъ мстахъ, скоро я спустился съ берега, чтобы еще скоре добраться до каюты, но тамъ я засталъ цлый концертъ моихъ непріятелей. Нечего длать, надо было прибгнуть къ дымокуру (въ горшокъ на горячіе угли сыплется свжая трава) и въ облакахъ дкаго дыма, сквозь слезы, проклинать эти плнительныя пустыни. Какой переходъ отъ восторженности къ досад!… На зар, съ тяжелой головой, поднялся я на палубу освжиться и заспаннымъ глазамъ моимъ представилось грандіозное зрлище: Амуръ, собравъ вс свои многочисленные протоки въ одну трубу, стремительно врывается въ хинганскую долину, ширина которой не превышаетъ и трехсотъ сажень. Исполинскія пирамидальныя вершины, обросшія хвойными лсами, угрюмо стоятъ на страж бшеной рки. Здсь быстрота теченія и глубина достигаютъ значительной степени. По уваламъ росли дикія фруктовыя деревья, желтыя и блыя лиліи пестрли по берегамъ горныхъ потоковъ, съ шумомъ ввергающихся въ заключенную рку. Вмст съ роемъ блыхъ мошекъ (которыя, падая въ воду, составляютъ лакомую пищу рыб, на все протяженіе Амура) стали появляться на палуб нашей бабочки, какими можетъ гордиться только Китай. Все здсь трепетало жизнію и подернуто было синеватымъ паромъ. Въ Хинганахъ водятся тигры, барсы, медвди, кабаны и кабарга (извстная въ аптек по своей стру). Между прочимъ, по словамъ инородцевъ, на сибирской сторон, верстахъ въ 20-ти отъ берега, водится какая-то особая порода красныхъ волковъ. Берары и солоны, хинганскіе инородцы, тунгузскаго рода, говорили, что промыселъ соболиный въ Хинганахъ опасенъ. По нашему лвому берегу въ такомъ же порядк, то-есть въ двадцати-пяти или тридцати верстномъ разстояніи, застраиваются казачьи станицы и отчасти уже заселены. На сто-пятьдесять верстъ продолжается заключеніе Амура въ горной долин, потомъ, по выход изъ ней, онъ опять разливается по необозримой равнин, дробясь, попрежнему, на множество протоковъ. Чмъ дальше мы плыли, тмъ воздухъ становился мягче и тепле. На какихъ счастливыхъ мстахъ расположены здсь станицы!… Вс условія для сельской промышлености соединились на этихъ плодоносныхъ полянахъ. Черные строевые лса, высокая шелковистая трава двственныхъ пустынь общаютъ многое впереди. Станицы Ипокентьевская, Михайлосеменовская, Квашнина и Добрая (самая южная 48^о) могли бы пропитать нетолько Амуръ, но и всю Восточную Сибирь. Такъ, по словамъ казаковъ, черноземныя поляны Инокентьевской идутъ въ глубь страны боле, чмъ на двсти верстъ, слдовательно, на земляхъ этой станицы улеглась бы вся Баварія. Но въ свое время о степени развитія этихъ колоній и вообще о всей систем колонизаціи на Амур мы поговоримъ подробне. Теперь обратимся къ нашему плаванію. Такъ же, какъ и къ плоту, стали приставать къ катеру нашему гольды на своихъ оморочахъ, новый народецъ тунгузскаго племени. Замчательно, что амурцы и сибиряки передлали слово ‘инородецъ’, на ‘уродецъ’, что, по ихъ понятію, ближе къ длу. Никогда не скажетъ сибирякъ ‘слабительное’, а — ‘проносное’… Сибирское ухо не любитъ мягкихъ звуковъ. ‘Пахомовна, подбавь-ка намъ щецъ, да дай-ка огурчиковъ’, сладенькимъ голоскомъ пропищитъ какой нибудь нашъ степной дворенокъ. ‘Подлей щей, да тащи огурцовъ!’ замтитъ сибирякъ служанк. ‘Ревла я, сейчасъ несутъ’, отвтитъ нимфа, въ образ сибирской стряпки.

Но вотъ показалось устье Сунгари-Ула, принимаемой китайскими географами за главную рку, а Амуръ за ея притокъ, но Господь съ ними — китайскими учеными: для нихъ, пожалуй, и Адамъ есть не больше, какъ ‘бглый китайскій солдатъ’, мы не измнимъ нашему Амуру до самыхъ береговъ Тихаго Океана. Когда мы поравнялись съ устьемъ Сунгари, порывистый втеръ сталъ прибивать нашъ катеръ къ правому берегу. Длинный рядъ пылающихъ костровъ обозначалъ позицію китайскаго лагеря… мы знали, что на усть Сунгари есть караулъ, а потому и старались миновать его, но съ втромъ спорить трудно, и катеръ нашъ подтянуло къ берегу. Неистовые, оглушительные вопли, смшанные съ отвратительнымъ бряцаніемъ въ тазы и мдныя тарелки, раздавались изъ лагеря. Чмъ ближе мы подходили къ берегу, тмъ боле страдали наши ушные нервы. Въ полуверст ниже лагеря мы бросили якорь на ночлегъ. Шаманили ли они, или просто хотли насъ озадачить — вопросъ остался нершеннымъ. Не прошло и четверти часа нашей стоянки, какъ дв большія лодки съ китайскими солдатами показались у нашей кормы. Ночь была темная, порывистый втеръ усиливалъ съ каждой минутой волненіе… на палуб отъ качки было трудно стоять, бдныя спасти ветхаго катера скрипли немилосердно… головы наши начинали кружиться и мы вздыхали о берег. Въ эту минуту ползли со всхъ сторонъ на нашу корму незванные гости… ихъ было, по крайней мр, по дв пары на каждаго изъ насъ. ‘Аида менду!’ (другъ, здорово!) проговорили они намъ и пропустили своего урядника, который, повидимому, принялся считать насъ. Узнавши, что мы плывемъ къ морю, они съ такимъ же шумомъ удалились обратно. Втеръ начиналъ стихать и мы, не надясь простоять дальше разсвта, ршились также въ свою очередь поглядть на китайскій лагерь, несмотря на поздній вечеръ. Если они имли право насъ осматривать, то почему же и мы не могли сдлать того же? по крайней мр, мы тогда такъ думали. Втроемъ сли мы въ свою лодочку, взявъ съ собой двухъ гребцовъ. Было десять часовъ, ночь была сумрачна, накрапывалъ дождикъ, по водной пустыни ходили валы, съ шумомъ разбиваясь о берегъ. Несмотря на все это, сторожевые удары въ тазы стали чаще… часовой у перваго костра насъ замтилъ. Мы вышли на берегъ немного ниже этого костра и, разумется, при насъ не было никакого оружія, чтобы не ввести въ подозрніе азіятцевъ. Вмсто оклика, часовой сталъ бить непрерывно въ тазы, изъ балагановъ стали высыпать солдаты и образовали густую толпу у костра, къ которому и мы подошли. Къ намъ подошелъ молодой человкъ безъ шарика, но съ соболинымъ хвостомъ на шапк и мы какъ умли спросили: ‘здоровъ ли большой нойонъ и что теперь длаетъ?’ Урядникъ исчезъ, а мы, въ ожиданіи отвта, заглянули въ одинъ изъ балагановъ. Отдернувши пологъ, мы увидли пять или шесть совершенно нагихъ солдатъ, другъ около друга, покоящихся на рисовой циновк. Свтъ ли отъ костра, или шумъ при нашемъ появленіи разбудилъ ихъ и они заторопились около своихъ блузъ. При этомъ эти маньчжурскіе аполлоны успли выказать намъ, къ чести своего племени, свои мощныя мышцы и стройный станъ, возвратившись къ костру мы недолго ждали отвта: ‘балшой нойонъ’, запыхавшись проговорилъ урядникъ, и склонилъ на правую ладонь свою голову, то-есть спитъ. Свтъ отъ костра озарялъ длинную линію балагановъ, по мы удовольствовались уже и тмъ, что были въ китайскомъ лагер. Не успли мы возвратиться на свой катеръ, какъ волненіе усилилось и втеръ превратился окончательно въ штормъ. Мы опасались, чтобы насъ не высадило на берегъ. Въ тревожной полудремот прошла ночь, втеръ хотя и стихъ, но дулъ намъ въ лобъ, слдовательно, плыть было нельзя, а потому, посл чаю, мы располагали постить лагерь и осмотрть его во всхъ частяхъ. Желаніе наше было на этотъ разъ предупреждено неожиданнымъ появленіемъ нойоновъ (офицеровъ), которые съ восьмаго часа одинъ за другимъ являлись къ намъ въ каюту. Мы потчивали ихъ папиросами, одинъ изъ нихъ, по просьб моей, написалъ нашимъ перомъ въ моемъ журнал, два столбца мелкимъ почеркомъ, о чемъ онъ писалъ — я до сихъ поръ не знаю. Наши дамы были въ другой половин и мы не только не чувствовали себя стсненными, но были очень довольны этому новому знакомству. Наконецъ, посл минутнаго предувдомленія, вошелъ къ намъ въ каюту самъ комендантъ, сопровождаемый переводчикомъ и двумя мальчиками, послдніе слдили за всми его движеніями… Въ рукахъ одного изъ нихъ было опахало изъ шелковистаго благо пучка, прикрпленнаго къ полированной палочк, у другаго ганза съ кисетомъ. Кортежъ коменданта помстился у дверей, а самъ старикъ, по нашему приглашенію, слъ на стулъ у стола. На немъ былъ халатъ изъ свтло-зеленой канфы (шелковая матерія) и такая же курма (въ род короткаго бурнуса) гороховаго цвта, не помню, какой шарикъ украшалъ его шапку. Я думаю, взаимное любопытство посмотрть на чужеземцевъ руководило боле его визитомъ. Подали самоваръ и ему предложили стаканъ чаю съ сахаромъ… онъ имлъ терпніе выпить его до дна. Замтя въ углу каюты шашку, онъ съ нжньтмъ вниманіемъ посмотрлъ на нее, щупая лезвіе стали. Переводчикъ почти вовсе не дйствовалъ, а потому бесда шла больше пантомимами. Увидя у меня путевой журналъ на стол, онъ вскрылъ книгу, я же, опасаясь подвергнуть неосторожной случайности дв строчки, оставленныя мн на память прежнимъ нашимъ гостемъ, уклончиво ее принялъ изъ его рукъ и показалъ чисто написанную страницу, но въ то время, когда я перелистывалъ книгу, хитрый старикъ-переводчикъ у дверей замтилъ эти дв строчки, и, передавъ поспшно свое замчаніе коменданту, настойчиво сталъ просить вмст съ послднимъ посмотрть маньчжурскую надпись. Я колебался, это еще боле подстрекнуло ихъ любопытство. Просьбы посыпались градомъ. Наконецъ товарищи склонили меня показать роковыя строки. Съ жадностью устремивъ на нихъ глаза, старикъ-комендантъ, не дойдя и до половины, сдлалъ кислую гримасу, протяжно фукнулъ и презрительно махнулъ рукой, закрывъ книгу. Впрочемъ, въ глазахъ его я не замтилъ негодованія и успокоился на счетъ бднаго нойона. Своимъ почтеннымъ видомъ этотъ начальникъ китайскаго поста внушалъ къ себ невольное уваженіе. Посидвъ съ четверть часа, онъ всталъ, раскланялся съ нами, причемъ мы проводили его до трапа. Чрезъ часъ и мы въ свою очередь постили лагерь, считая нужнымъ размняться визитами, а главное, имли въ виду боле интересную сторону посщенія — любопытство. Пройдя линію балагановъ, мы, въ сопровожденіи вчерашняго урядника, вступили на просторный дворъ коменданта. Дорожки были усыпаны желтымъ пескомъ, къ одной сторон глухаго забора примыкалъ огородикъ въ которомъ, между прочимъ, красовались продолговатыя дыни и рядъ подсолнечниковъ. На югъ открывалась необозримая степь, отъ которой вяло душистыми травами. Чичероне, заставивъ насъ подождать немного у дверей, ввелъ въ продолговатый сарай, крытый тростникомъ и обмазанный глиною. Это былъ домъ коменданта. Пройдя что-то въ род прихожей, мы вошли въ длинную комнату, у стнъ которой шли широкія нары, застланныя циновками и шелковыми коврами. Нары эти нагрваются посредствомъ дымоотвода, выходящаго наружу. Окна, въ вид большихъ ршетчетыхъ рамъ, были обращены на степь, густой плющь вился по сквозной ршетк и производилъ пріятный переливъ тни и свта, въ углу стояли дв фарфоровыя вазы съ цвтами. Наконецъ, открылся пологъ — въ глубин зала и вошелъ нашъ старый знакомецъ комендантъ, ласково кивая головой и приглашая насъ ссть. Тотчасъ же намъ подали ганзы съ прекраснымъ табакомъ, неуступающимъ лучшему турецкому, и вслдъ за этимъ поставили на нары лаковые столики и разнесли намъ чай. Фарфоровыя чашечки имли форму и прозрачность яичной скорлупы… Чайный ароматъ напомнилъ намъ, что мы въ Кита. При этомъ подали цлую гору печеній изъ сахарнаго тста. Не успли мы допить чашечекъ, какъ намъ наливали свжаго чая. Фрукты довершили угощеніе, на нихъ мы только полюбовались. Простившись съ почтеннымъ хозяиномъ, мы пошли бродить по лагерю, насъ провожала, тотъ же урядникъ. Столовыя солдатскія были подъ навсомъ, въ правильной линіи, везд была чистота и порядокъ. Наши солдаты завели разговоры съ маньчжурами и покуривали изъ ихъ ганзы. Грубая срая шинель составляла большой контрастъ съ легкими гарусными блузами китайскихъ солдатъ, повидимому она имъ не нравилась… По дорог зашли мы къ одному изъ нойновъ бывшихъ у насъ. Тотъ же чай, т же ганзы, но только, на этотъ разъ, мн удалось покурить опіума. Процесъ съ лампой и иглой, служащей для накалыванія въ трубк, мн показался утомительнымъ для рукъ. Опіумъ, въ фарфоровой банк, имлъ цвтъ и густоту чистаго дёгтя. Посл трехъ или четырехъ затяжекъ, я дйствительно почувствовалъ что-то въ род опъяненія, но съ первымъ движеніемъ это прошло. Въ просторной комнат, было два или три шелковыхъ шатра на нарахъ. Эти импровизоваиныя палатки служатъ, спальнями. Цлый рой мальчиковъ суетился въ прихожей. Проходя мимо берега, мы замтили дв большія купеческія джонки, приплывшія изъ Сянсина по Сунгари, съ товаромъ и продуктами. Вообще въ сунгарійскомъ лагер было замтно во всемъ изобиліе. Возвращаясь къ своей лодк, мы застали нашего Кольцова въ пріятномъ самозабвеніи, обернувшись спиной къ берегу и свсившись на одну сторону лодки, онъ тянулъ изо всхъ силъ ‘Не одна во пол дороженька’, немилосердно коверкая эту прекрасную, старинную псню. ‘Много ли ты выпилъ ханчину?’ спросили мы его, когда услись въ лодку. ‘Не знаю, ваше благородіе — подчивали изъ ящика безъ мры, отвтилъ онъ, самодовольно ухмыляясь: — а славные люди, эти маньчжуры, любятъ попотчивать… знаютъ, что нашему брату, солдату неоткуда взять’ замтилъ онъ, принимаясь за весло.

Съ самаго соединенія своего съ Сунгарью, Амуръ подчиняется направленію этого главнаго своего притока, поворачивая на сверовостокъ. Но тутъ-то и есть самое богатство всей страны, между Сунгари и Усури, черные лса принимаютъ колоссальные размры, оршины достигаютъ до 7 саженъ въ вышину, имя иногда до 12 вершковъ въ отруб. Тутъ родится между прочимъ розовое дерево (кажется, еще тверже дуба), открытое Маккомъ, пробковое и другія. Если вспомнимъ, что въ Шанга, Гонконг и прочихъ портахъ Тихаго Океана такъ нуждаются въ строевомъ лс, то поймемъ, какую важную статью внесетъ современенъ въ торговлю это лсное изобиліе. Наконецъ, самое существованіе русскаго морскаго арсенала на берегахъ Тихаго Океана уже обезпечивается присутствіемъ корабельныхъ лсовъ на Амур и Усури. Вотъ и устье Усури, которая, вытекая изъ Китая, иметъ по положенію своему еще боле южныхъ явленій. Лса ея береговъ еще гуще и роскошне, плодоносныя поляны тучне, трава шелковисте, на всемъ протяженіи ея водятся дикія пчелы. Правый берегъ Усури заселяется нашими казаками, строятся станицы. Въ Хабаровк, расположенной противъ впаденія Усури въ Амуръ, квартируетъ линейный батальйонъ. Хабаровка передъ Благовщенскомъ — то же, что садъ передъ степью. Чрезъ два дня мы пустились дальше. Чмъ боле мы подвигались на сверъ, тмъ замтне окрестности начинали принимать сверный характеръ, хвойная порода стала постепенно вытснять прежнюю растительность. По берегамъ продолжали показываться домики гольдовъ, съ навсами, для вяленія красной рыбы, изъ которой приготовляется юкала. Юкала употребляется исключительно на кормъ собакамъ зимой, когда безъ этихъ животныхъ нельзя обойтись по причин глубокихъ снговъ, а потому зда на нартахъ и при большой степени развитія края, прекратиться здсь не можетъ. Гольды, подобно предъидущимъ амурскимъ инородцамъ, лтомъ занимаются рыбнымъ, а зимой звринымъ промыслами, они стоятъ на той же низкой степени гражданскаго развитія и прежде много терпли отъ самоуправства маньчжуровъ, теперь, съ упроченіемъ русскаго господства, положеніе ихъ измнилось къ лучшему, но отстать совершенно отъ прежнимъ повелителей они еще не могутъ… имъ нужна куда (пшено), ханчинъ и табакъ, а эти вещи они могутъ доставать только у маньчжуровъ. Разумется, современемъ, когда наши колоніи разовьются, имъ незачмъ будетъ обращаться къ прежнимъ гонителямъ, къ которымъ они питаютъ враждебную ненависть. Они охотно принимаютъ св. крещеніе и число новообращенныхъ увеличивается съ каждымъ годомъ, хотя, къ сожалнію, переходъ этотъ совершается безъ всякихъ моральныхъ послдствій: попрежнему они чтутъ медвдя и священныя скалы родины, вруютъ въ горнаго и водянаго духовъ и не покидаютъ прежняго образа мыслей. Впрочемъ, въ нкоторыхъ мстахъ заводятся при церквахъ школы для инородческихъ дтей. Хижины гольдовъ обмазаны глиной и во внутреннемъ устройств своемъ носятъ слды маньчжурскаго вліянія. Въ рдкомъ селеніи нтъ маньчжура или бглаго китайца, которые ведутъ съ ними дятельныя сношенія, но за то и селенія эти рдки. Уединенно расположенныя за какимъ нибудь утесомъ, они окружены высокою травою… на берегу валяются нарты, расхаживаютъ здовыя собаки, тутъ же стоятъ и навсы, подъ которыми вялится рыба, выдлывается клей и рыбьи шкуры, послднія идутъ на одежду. Главный зимній промыселъ гольдовъ — соболиный, впрочемъ, у нихъ зимой всегда можно достать зврины: лосины, кабанины, козулины (дикой козы). Съ малолтства пріучается гольдёнокъ къ охот. Въ 9-ть лтъ онъ уже раздляетъ вс трудности зимняго промысла съ отцомъ, питаясь по нскольку дней сряду, вмст съ собаками, одной юкалой. Его ама (отецъ) недолго даетъ ему понжиться въ объятіяхъ ани {Ама — отецъ, а аня — мать по-гольдски.} (матери), да и послдняя сама старается выпроводить сына на геройскіе подвиги.. Гольды довольно плотны и рослы, характеръ имютъ кроткій, они трудолюбивы и никогда не увидите, чтобы гольдъ сидлъ сложа руки, разв когда буря задержитъ его на берегу.

Но хвойные лса покрыли береговыя пространства, трава стала желтть, мы приближались къ устью великой рки, но еще оставалось боле 300 верстъ до него, когда показался вдали высокій Джайскій утесъ. Племя мангунцевъ, смнившее гольдовъ, не такъ многочисленно, они малорослы и составляютъ переходъ тунгузской расы къ поморской. Они также живутъ селеніями, но боле угрюмаго темперамента.

При подошв Джая назначено быть городу Софійску, но тамъ покуда еще расположена только рота солдатъ, для которой устроена казарма. Положеніе этого утеса, вблизи залива де-Кастри (въ Татарскомъ пролив), общало бы большое значеніе предполагаемому городу, но занятіе южныхъ океанскихъ гаваней дастъ, современемъ, лучшее направленіе амурской торговли и надолго еще окрестности Джая останутся пустынями. На островахъ собираютъ хорошее сно и почва земли способна еще къ разведенію яровыхъ хлбовъ и овощей. Лиственица, кедръ, сосна, береза, пихта, ель родятся здсь въ изобиліи. Но вотъ показалась вдали церковь селенія Кизи, раскинутаго на правомъ берегу, гд окончилась знаменитая экспедиція 1854 года, ршившая судьбу Амура. Здсь расположенъ линейный батальйонъ и батарея. Отъ Кизи начинается многочисленное племя гиляковъ, селенія которыхъ раскинуты но обоимъ берегамъ Амура, по лиману на татарскомъ берегу и въ сверной оконечности острова Сахалина. Въ Кизи было ихъ главное селеніе, тутъ находится священный утесъ, обожаемый ими, съ водвореніемъ русскихъ, они отошли въ другія мста, по сосдству съ прежнимъ пепелищемъ. Этотъ народъ не иметъ ничего общаго съ тунгузскою расою ни по наружному виду, ни по языку, только одинъ образъ жизни и промыслы сближаютъ эти два племени. Гилякъ малъ ростомъ, одутловатъ, глаза его похожи на бутылочные осколки, вставленные подъ лобъ, походка нетвердая и робкая. Полусырую рыбу они дятъ безъ соли, не говоря уже о хлб, который только съ прихода русскихъ сдлался имъ извстенъ и принимается ими за верхъ лакомства. Но юныя колоніи наши еще сами бдны хлбомъ, а потому у гиляковъ онъ еще не въ употребленіи. Лтомъ они одваются въ шкуры нерпы (тюленя), а зимой въ собачьи. Собака для гиляка то же, что олень для лапландца: онъ здитъ на ней, одвается въ ея шкуру, а иногда и употребляетъ въ пищу ея мясо. Оставимъ на время гиляковъ и обратимся къ Кизи, куда уже давно присталъ нашъ катеръ. Мн суждено было прозимовать въ этомъ мст, а потому я занялся изготовленіемъ квартиры. Осень стояла прекрасная до половины октября, и какъ нельзя лучше благопріятствовала прогулкамъ, въ которыхъ принимали участіе и дамы (жены чиновниковъ и купцовъ). По вечерамъ мы наслаждались собачьимъ концертомъ, сначала, какъ и всякая новинка, эта музыка показалась, въ нкоторомъ род, только немножко сантиментальною, но потомъ, когда музыканты были вс безъ исключенія пойманы и привязаны, въ ожиданіи зимняго пути, тогда съ закатомъ солнца сталъ, со всхъ сторонъ, разноситься пронзительный, потрясающій хоръ не одной сотни голосовъ, выводящихъ до безконечности одну ноту, адская музыка эта продолжалась далеко за-полночь. Но это все-таки не мшало мн вставать вмст съ зарею, усвшись за чай у окна, обращеннаго на востокъ, я съ наслажденіемъ. ожидалъ минуты великолпнаго восхода солнца падь черной тайгой, застилающей горизонтъ. Я видлъ мгновенный восходя, солнца на мор, но изъ-за тайги онъ въ десять разъ эфектне. Посл служебныхъ обязанностей, которыхъ было не мало, по случаю безпрерывныхъ построекъ и заготовленій матеріаловъ, время проводилось кое-какъ въ небольшомъ кружку нашего незатйливаго общества. Скоро дожди и втры напомнили намъ о зим, которая въ этихъ мстахъ бываетъ сурова. Къ концу октября подули верховые втры, заскрипли ели и сосны, загудла тайга, а свинцовыя волны, смшанныя съ шугою {Шуга или снжная крупа.}, забороздили по гладкой поверхности рки и, наконецъ, въ ночь на 30-е октября, сталъ. Амуръ противъ джайскато утеса и озера Кизи, а чрезъ два дня гиляки уже стали разъзжать по льду на собакахъ. Въ ночь на 2-е ноября, съ полуночи, поднялась первая пурга съ ревомъ бури, сопровождаемой громовымъ порывистымъ втромъ, отъ котораго трещали стны и дрожали стекла, снгъ валилъ по всмъ направленіямъ и въ трехъ шагахъ нельзя было отличить зданія. Къ разсвту пурга ослабла, превратившись, впрочемъ, въ теченіе цлаго дня, въ сильную мятель, двери и окны съ подвтренной стороны были занесены на-глухо. Этотъ зимній ураганъ представлялъ на первый разъ плнительную картину борьбы стихій. Къ числу лучшаго зимняго развлеченія принадлежалъ ‘клубъ по подписк’, тамъ проводили время пріятно… одни танцовали, другіе играли въ карты, а третьи, не принимая прямаго участія ни въ томъ, ни въ другомъ, наслаждались независимостью, время кое-какъ проходило. Въ декабр повторился ураганъ въ ужасающемъ, размр. Съ утра дулъ сильный втеръ, при мороз въ 30^о по Реом., приглашенные на партію ералаша, мы съ новымъ сосдомъ моимъ по квартир, пор. Г., не взирая на погоду, отправились на вечеръ. За картами мы незамтно просидли до полуночи. Между тмъ, поднявшійся съ вечера ураганъ былъ въ полномъ разгар. Хозяева предлагали намъ заночевать у нихъ, намекая на опасность, но мы никакъ не могли согласиться, что какихъ нибудь полтораста шаговъ въ селеніи, при какомъ бы то ни было ураган, могли остановить насъ. Мы не послушали совта и сдлали худо. Съ послдней ступенки сней, намъ пришлось подниматься на цлую гору снга. Поровнявшисъ съ крышей оставляемаго дома, мы спустились съ этого намёта, утопая въ снгу. По слободк мы еще кое-какъ двигались впередъ, но когда намъ пришлось завернуть за уголъ и выдти на открытую площадь, въ конц которой стоялъ нашъ домъ, мы встртились съ настоящимъ ураганомъ: бурные порывы втра безпрестанно сбивали насъ съ ногъ, голова начала кружиться, какъ отъ сильной морской качки, ноги погружались во всю свою длину въ снгъ, и, для того, чтобы сдлать одинъ шагъ, нужно было употребить много усилій. Не сдлали мы и шести шаговъ по площади, какъ глазные вки наши слиплись, руки отъ мороза закоченли… но намъ нужно было идти, во что бы то ни стало. Мы перестали издваться надъ своимъ безсиліемъ, досада смнила это чувство. По врному разсчету, вамъ оставалось немного до квартиры, но крайнее изнеможеніе и разслабленіе въ пахахъ заставляло насъ пріостанавливаться на каждомъ шагу. Не теряя бодрости, свойственной солдату, мы сознали, впрочемъ, все свое безсиліе въ борьб съ ураганомъ. Кое-какъ, пополамъ съ горемъ, добрались мы, наконецъ, до сней своихъ. Первымъ дломъ, по приход домой, было погрузить руки въ воду со снгомъ, терли спиртомъ и сукномъ свои окоченвшіе члены, и навсегда отказались отъ желанія спорить съ пургою. За то потомъ, когда начиналась пурга, я приказывалъ поплотне запирать сни и оборачивался къ ней спиной, придвинувшись къ печк.

Въ одинъ изъ такихъ тягостныхъ вечеровъ, когда нельзя было оставить квартиры, по случаю усилившейся пурги, у меня случился забайкальскій поселенецъ, крестьянинъ Родивонъ, по охот прибывшій на Амуръ. Я его позвалъ къ себ, усадилъ за чай и у насъ завязался разговоръ. ‘Скажи мн, старика., что понудило тебя оставить домоводство и придти въ незнакомый край?’ сказала, я ему. ‘Поврилъ слуху, угрюмо отвчалъ онъ:— да и не такъ взялся за дло: слдовало запастись инструментомъ (онъ былъ плотникъ), тутъ и на деньги ничего не добудешь, а если у кого что и есть, такъ про-себя… край необдланный, новый. Ну, въ Сибири совсмъ не то, вотъ ужь и въ Красноярск совсмъ другое дло, а туда дальше къ Рассеи (такъ сибиряки зовутъ Россію) за Томскую губернію, житье — не надо умирать, мужики живутъ лучше здшнихъ чиновниковъ. Знавалъ я тамъ, недалеко взять, Тобольской губерніи близь города Кургана, крестьянина, Васильемь Назаровичемъ звали, ну, мужикъ была, зажиточный: кром четырехъ сыновъ, работниковъ держалъ. Бывало, какъ котъ на солнышк, сидитъ себ, да посиживаетъ у окошка’. ‘Вдь, такъ, старикъ, сложа руки сидть, да на улицу звать — не великая радость’ замтилъ я сдому разскащику.— ‘Ну, да, што ему, денегъ у него и всякаго добра — двать некуда, какъ ему бариномъ-то не сидть. А ужь домъ держалъ въ какомъ порядк, бывало, безъ него по бабьему разуму, заспорятъ снохи — ты-де меньше вчера работала, я больше, и пойдетъ у нихъ перебранка… вдругъ кто нибудь крикнетъ: хозяинъ идетъ! вс такъ и притихнутъ. Держалъ онъ, по убожеству, дурачка у себя… ну, вотъ иногда и сшутитъ надъ нимъ шутку: ‘Эй! скажетъ сыну, поди-молъ отведи Ванюшку въ баню, да смотри выпарь хорошенько, завтра, молъ, воскресенье… мы его женимъ’. ‘Двку-то, дядя, я еще не выбиралъ’, дуракъ-то скажетъ.— ‘Ну, молъ, посл бани выберемъ’. И станутъ посл пересчитывать: ‘Василису Панфилову не возмешь-ли?’ ‘Эка, долгоносую-то’, отвтитъ дуракъ. ‘Ну, возьми Арину Спиридонову’ — ‘Рябую-то не надо…’ ‘Вотъ Дуньку Чернявкину возьму.’ Ну, вотъ посл обдни и велитъ хозяинъ запречь въ кованную тележку жеребца, да двокъ и насажаютъ съ дурачкомъ, а его однутъ по свадебному… а двкамъ на руку: завезутъ его въ лсъ, да и отдерутъ тамъ. Вотъ, гляди, немножко погодя, бжитъ Ванюшка домой и оретъ благимъ матомъ: ‘Охъ! дядя, двки-то меня прибили’. ‘Поди-ти какое горе!.. постой, молъ, мы имъ отплатимъ’. Тутъ старикъ вздохнулъ, погладивъ сдую бороду. ‘Экъ баринъ, сказалъ онъ:— какъ тутъ ему не пробавляться… тотъ же онъ господинъ, даромъ что простой сибирской породы’.

Вся тягость здшнихъ казенныхъ работъ лежитъ на бдныхъ солдатахъ. Зимой по грудь въ снгу вытаскиваютъ они изъ лсу бревна, лтомъ работаютъ въ тайг надъ просками или же бревнами, и тогда бываетъ имъ еще трудне отъ мошки. Пища для нихъ преимущественно готовится рыбная, по недостатку скота и частымъ передвиженіямъ командъ. Только что успютъ обдлать одно мсто, то есть воздлать огороды, устроить бани, завести хозяйство — ихъ посылаютъ на другое мсто. Разумется, новый край требуетъ большихъ трудовъ и усилій и здсь винить некого, но служба линейныхъ войскъ, въ этихъ суровыхъ мстахъ, тяжка, общій пятнадцати-лтній срокъ слишкомъ великъ для этого края, особенно на усть Амура, гд берега покрыты тайгою. Безъ преувеличенія можно сказать, что вс здшніе постройки и огороды смочены солдатскимъ потомъ. Еще въ окрестностяхъ Кизи много удобныхъ мстъ для воздлыванія полей и даже верстъ на полтораста отъ нея къ Николаевску, обработка земель, удобна, но дале къ устью, гд, по случаю присутствія военнаго и торговаго порта, сгруппировано большое населеніе, тамъ каждый аршинъ тундристой земли, заросшей пнями и кореньями, требуетъ большихъ усилій, да и самый климатъ рзко измняется, пней выбиваютъ тамъ всякую растительность, кром хвойной разумется, и, если что и родится, такъ въ ‘трубку’, какъ выражаются на мст.

Но вотъ окончилась зима. Въ начал мая началась разработка огородовъ… задымились окрестности. По ночамъ небо багровло отъ общаго зарева… пускались палы. Сибирякъ не можетъ обойтись безъ паловъ. Весною онъ зажигаетъ перелтковую сухую траву, острова и равнины покрываются огненнымъ потокомъ. Правда, что новая трава, отъ этого пожога, длается нжне, но огонь часто врывается въ лса и губитъ ихъ на необъятныя пространства, застилая окрестности дымомъ. Во все продолженіе лта не перестаютъ эти искусственные туманы, и малйшій втерокъ дышитъ пожарищемъ. При разработк огородовъ въ Кизи попадались часто берестяные гроба гиляцкіе. Гиляки кладутъ гроба свои на поверхность земли, лукъ, ножъ и домашняя утварь служатъ надгробными атрибутами и кладутся возл гроба. Въ день похоронъ собираются родные покойника, и начинаютъ печальное пиршество: пьютъ арку и дятъ кушанья, до которыхъ покойникъ былъ охотникъ. Сначала основанія нашего селенія въ Кизи, принуждены были жечь эти гроба, къ крайнему неудовольствію гиляковъ. До сихъ поръ эти бдняки не могутъ понять губительной страсти русскихъ къ пожарамъ. Съ ужасомъ они смотрятъ на палы и видятъ въ этомъ справедливую причину перебга пушныхъ зврей… зда на нартахъ замнилась лодкой, начались прогулки по необходимости, о прогулкахъ по охот и думать было нкогда: я собирался плыть въ Николаевскъ. Передъ отъ здомъ я познакомился съ Кипрюшкой. Эта личность занимаетъ не послднее мсто въ дл пріобртенія Амура. Кипрюшка — старый казакъ, якутъ родомъ. Незадолго до главной экспедиціи, онъ совершилъ тайное путешествіе отъ Горбицы (старая граница) до береговъ Восточнаго Океана, хребтами, по всему амурскому краю, на двадцати-четырехъ оленяхъ, въ сопровожденіи трехъ врныхъ орочонъ, и экспедиціонной партіи, подъ начальствомъ чиновника. ‘Ухо слышитъ далеко — такъ началъ свой разсказъ Кипрюшка:— еще на мст я узналъ, какъ добраться хребтами до устья Амура, Орочоны, Манеры, и вс амурскіе инородцы удивлялись нашему каравану: они никогда не видали оленей подъ верхомъ’. ‘Кто вы за люди и куда идете?’ спрашивали они насъ, мы всегда отвчали, что идемъ платить ясакъ маньчжурскому джангину (чиновнику), они намъ врили и мы свободно продолжали путь. У Айгуня-города, маньчжуры выслали цлую роту солдатъ насъ окружить, но мы, во время, отошли въ хребты. Путь мы направляли по солнцу и звздамъ, и рдко ошибались, наконецъ, чрезъ два мсяца по выход изъ Горбицы, достигли Петровскаго Зимовья, сдлавъ въ этотъ срокъ боле четырехъ тысячъ верстъ. Чиновникъ, который завдывалъ нашею экспедиціею, передалъ конверты начальнику въ Петровскомъ Зимовь, которое уже было занято русскими. Лтомъ, по случаю тундръ и протоковъ, идти было нельзя, а зимой на оленяхъ — удобно, тмъ боле, что олень самъ чуетъ, гд есть мохъ и достаетъ его изъ-подъ снга: для него не надо припасать корма’. Кипрюшка — горькій пьяница, но дла свои ведетъ хорошо, онъ получилъ за эту экспедицію, въ стран бдительныхъ маньчжуръ, почетный кафтанъ. Въ этомъ кафтан онъ весьма интересенъ и напоминаетъ няню стараго покроя. Передъ разставаніемъ съ Кизи, я зашелъ на священный утесъ, гд расположена теперь батарея. Оттуда открывается величественный видъ на Амуръ и безчисленные его острова. У гиляковъ стояли тутъ прежде шесты, возл которыхъ длались возліянія арки. ‘У насъ тутъ былъ земной богъ, а на неб большой богъ’, говорятъ гиляки, показывая на этотъ утесъ. Гиляки, подобно гольдамъ и мангунцамъ, чтутъ медвдя и потому за грхъ считаютъ выдлывать его шкуру. Мафи (медвдь) бываетъ у нихъ предметомъ религіознаго праздника. Сначала они его водятъ на цпяхъ по всмъ юртамъ селенія и угощаютъ, потомъ убиваютъ и, раздливъ на куски, варятъ въ котлахъ. Когда они его дятъ, то приговариваютъ: ‘не я тебя мъ, а собака’, какъ бы боясь своей смлости. Лто много оживляется движеніемъ пароходовъ, число которыхъ съ каждымъ годомъ возрастаетъ. Инородцы не боятся боле Тава-огды (огненной лодки) и вполн сознаютъ ея достоинство. Наконецъ и я двинулся дальше. Отъ Кизи до селенія Михайловскаго, свойство мстностей и почвы почти одни и т же, за этимъ селеніемъ и до самаго лимана начинаются тундры и безпрерывная тайга. Правда, и въ Кизи есть то и другое, но не везд, и лто тамъ гораздо тепле и постоянне, вроятно отъ направленія хребтовъ. Въ Михайловскомъ есть церковь. Во всхъ этихъ селеніяхъ, начиная съ Хабаровки, поселены крестьяне. Воздлываніе огородовъ и приступъ къ разработк полей въ Михайловскомъ удовлетворительны. Это селеніе, подобно Кизи, ведетъ дятельныя сношенія съ г. Николаевскомъ, снабжая послдній покуда одними овощами. Еще въ селеніи Тыр возможна кое-какая растительность. Тырь названъ по утесу, вблизи гиляцкаго селенія. Этотъ утесъ замчателенъ но своей отвсной выцот, на которой находятся четыре камня съ полуизглаженною манчьжурскою надписью. Говорятъ, что памятники эти означали китайскую границу… Извстно, что дале Тыра маньчжуры не заходили. Амуръ у Тыра небезопасенъ. Вчная зыбь подъ утесомъ при небольшомъ втр превращается въ волненіе и грозитъ разбить неосторожное судно объ отвсныя скалы. Глубина фарватера противъ утеса доходитъ до семидесяти саженъ. Миновали мы и Тыръ, на другой день достигли Сабаха, небольшой гиляцкой деревни. Здсь, въ 1846 году, убитъ французскій миссіонеръ от. де-ла-Бруньеръ,я видлъ его медальйоны съ изображеніемъ парижской богоматери, окруженные китайскою надписью, они куплены у тамошнихъ гиляковъ. Прозимовавъ въ усть Усури, от. де-ла-Бруньеръ одинъ приплылъ на лодк въ маньчжурскомъ плать, въ Сабахъ и на вопросъ: ‘Что за человкъ?’ отвчалъ отчасти по-гольдски и по-маньчжурски гилякамъ, что: ‘Слуга божій’. Между тмъ, гиляки предложили ему соболей, но онъ указалъ, на обувь, и ему со всей деревни натащили гиляцкихъ сапоговъ. Одну пару онъ купилъ, но хозяева остальныхъ требовали того же, и чтобы отдлаться, онъ слъ въ лодку и поплылъ по вод, но втеръ былъ сильный и лодку прибило къ вайтанскому утесу, на которомъ онъ, какъ бы предчувствуя кончину, совершилъ молитву, съ колнопреклоненіемъ, передъ раскрытымъ евангеліемъ. Молодые вайтанскіе гиляки, не слушая запрета стариковъ, сговорились его убить, подозрвая въ немъ чрезвычайнаго человка, который, не имя товару, далъ за обувь нсколько серебряныхъ монетъ. Они его преслдовали, завладли лодкой и пронзили бднаго ревнителя вры ножомъ, и его же собственнымъ топоромъ, взятымъ изъ лодки, добили, трупъ его свезли на островъ и заметали листьями. На другой годъ одинъ изъ неофитовъ-маньчжуръ изъ города СанСина прізжалъ къ устью Амура его отъискивать и, узнавъ о его кончин, молился на мст убіенія и на острову, но трупа не нашелъ: его снесла весенняя вода. Первый кто напалъ на слды этого происшествія, былъ чиновникъ Орловъ: онъ купилъ у сабахскихъ гиляковъ крестикъ съ надписью: ‘Souvenir de la mission’.

Но вотъ вдали показались клипера и купеческія суда, стоящіе на рк противъ порта. Ближе къ намъ, будто выросшая изъ воды, опоясанная утреннимъ туманомъ, стояла константиновская батарея, за которою открывается какъ на ладони весь Николаевскъ. Кром большой деревянной церкви и двухъ или трехъ объёмистыхъ домовъ, вс строенія состоятъ изъ небольшихъ домиковъ, но врядъ ли въ Сибири найдется другой городъ, имющій столько движенія и новыхъ элементовъ зарождающейся жизни. Кого не встртишь тутъ — американцы, нмцы, евреи, камчадалы, и вся сибирская разноязычность кишатъ здсь какъ въ муравейник. Амуръ, эта главная артерія сибирскаго края съ одной стороны, и океанъ съ другой, несутъ жизнь и дятельность на эту точку, здсь совершается обмнъ идей дальняго Востока съ Западомъ. Портъ и присутствіе судовъ на рейд придаютъ городу особенный оживленный характеръ. Но какъ-то неловко для русскаго глаза не встртить ни единаго каменнаго дома въ город… На то вдь и городъ!… Хоть какая нибудь каланча или присутственныя мста, хоть изъ небленаго кирпича, но и въ степномъ шатр тайши {Тайша — родоначальникъ у сибирскихъ инородцевъ.} можно найдти относительный просторъ и удобство. Упаси боже отъ того удобства, которое представляютъ намъ многоэтажные дома съ надписью подъ раззолоченнымъ орломъ, гласящей тако: ‘X… губернская почтовая контора’. Это не домъ, а дворецъ, думаете вы, подходя къ широкой лстниц, и теряясь предъ ея величіемъ, но успокойтесь, вамъ не придется взбираться по ея заманчивымъ ступенькамъ: боковая, подобно предъидущей, надпись завела васъ подъ лстницу, отворяется дверь и предъ вами открывается темная анфилада грязныхъ комнатъ, а народу-то, народу!… какъ каша!… негд прислониться, того и гляди отшибутъ локти… все суетится и ломится къ конторкамъ. И какая живописная разнообразность!… Вотъ, посмотрите на эту группу: нсколько конвертовъ съ протянутыми руками повисли надъ головой лысаго экспедитора, повидимому необращающаго на эти отчаянныя усилія никакого вниманія. ‘Ахъ батюшки!… отцы родные!… Не дайте согршить’, пищитъ, задыхаясь въ толп, дородная купчиха, въ лисьей душегрейк: ‘совсмъ чуть не стерли… и души-то негд здсь отвести’, уныло озираясь на ‘удобства’, шепчетъ она, подъ вашимъ ухомъ. Въ это время отхлынувшая толпа потащила концы вашего плаща и вы чуть не задохлись на собственныхъ крючкахъ. Подъ мышкой у васъ кипа корреспонденцій, вы жмете ее къ сердцу, какъ возлюбленное чадо, съ ужасомъ взирая на приливъ и отливъ, какъ волны, бушующаго народа. Къ довершенію ужаса, часовая стрлка передвинулась на половину двнадцатаго и вы отчаиваетесь успть отправить ваши бумаги, но стрлка не ждетъ… двигается. Скрпя сердце и сжавъ кулаки, однимъ геркулесовскимъ натискомъ, разбиваете вы волны и устремляетесь къ конторк, сунувъ чуть не подъ самый носъ экспедитора пакетъ уважительной толщины. Кто-то беретъ вашу драгоцнность и голосъ изъ-за конторки едва говоритъ: ‘одинъ рубль три копейки’… Поспшно вы кладете рубль и двугривенный… ‘семнадцать копекъ сдачи’ гласитъ тотъ же голосъ, и мдная кучка двигается къ вамъ, но въ эту минуту кто-то отдавилъ вамъ ногу… вы посторонились и упустили свое мсто, прощай и сдача — теперь не до нея. Первая часть испытанія окончилась, начинается вторая: вамъ нужна квитанція, за которую вы уже отдали три копейки. Обливаясь потомъ и едва переводя духъ, вырываетесь вы наконецъ въ сни… слава-богу! Съ наслажденіемъ вы чувствуете, какъ свжій воздухъ защекоталъ вамъ ноздри. Прежняя лстница теперь кажется вамъ еще грандіозне. ‘Въ какую райскую обитель ведетъ эта трехэтажная лстница?’ спрашиваете вы перваго попавшаго вамъ сторожа. ‘Въ квартиру его высокородія г. губернскаго почтмейстера, или въ квартиру почт-содержателя или въ почтовую гостиницу’, отвтятъ вамъ. Пожимая плечами, выйдете вы на улицу и, отойдя шаговъ двадцать, еще разъ оглянетесь въ недоумніи. Ярко горятъ позлащенныя когти двуглаваго орла, какъ бы стерегущаго заманчивую надпись… гордо возносится крыша оставляемаго дома, чуть не до облаковъ… ‘Ваше благородіе, куда прикажете держать?’ и воздушные замки съ орлами и удобствами исчезли… я у Николаевской пристани, у пристани послдняго русскаго города!…

Статья вторая.

III.
Зима въ Николаевск.

Мы говорили, сколько элементовъ новой, зараждающейся жизни вмщаетъ въ себ Николаевскъ, но не какъ городъ, а какъ точка соединенія великой сибирской водной системы съ океаномъ. Напротивъ, какъ портъ и какъ городъ, онъ самъ но себ существовать не можетъ: какъ портъ, вопервыхъ потому, что лиманъ и устье рки мелки для большихъ судовъ, а по измнчивости фарватера опасны и для малыхъ, во вторыхъ потому, что жестокая восьмимсячная зима держитъ безполезно суда во льдахъ, оставляя для навигаціи какихъ нибудь четыре мсяца. Что портъ перенесется въ одну изъ нашихъ южныхъ океанскихъ гаваней — въ томъ нтъ никакого сомннія, и чмъ скоре это сбудется, тмъ будетъ лучше для эскадры и для края. Гавани св. Ольги по сосдству ея съ верховьемъ Усури, одного изъ главныхъ южныхъ амурскихъ притоковъ, и по превосходству во всхъ отношеніяхъ ея великолпной бухты, кажется, предстоитъ честь сдлаться главнымъ портовымъ пунктомъ. Шоссе, или, что еще лучше, желзная дорога, на какихъ нибудь 300 верстъ, свяжетъ всю амурскую систему водъ съ океаномъ на этомъ превосходномъ пункт. Строевой и корабельный лсъ можетъ на транспортныхъ судахъ приходить въ новый портъ чрезъ устье Амура — извстно, что лсъ есть легкій грузъ. А Усури, съ своими берегами и окрестностями, представляетъ вс условія богатйшей страны. Между тмъ близкое сосдство съ Япопіею, Китаемъ и Америкою служитъ врнымъ ручательствомъ за будущее процвтаніе порта. Но обратимся къ Николаевску и посмотримъ, можетъ ли онъ существовать какъ городъ. По неимнію пастбищъ и снокосовъ близь города, горожане, за ничтожнымъ исключеніемъ, лишены возможности держать коровъ, не говоря уже о скотоводств, нтъ ни у кого порядочнаго огорода, по неспособности почвы и суровости климата, нельзя разводить птицу по обилію собакъ въ город, безъ которыхъ, впрочемъ, нельзя ничего достать зимой: снга такъ глубоки, а пурги часты, что только одн собаки могутъ выносить эту печальную особенность края. А потому въ Николаевск до сихъ поръ не существуетъ рынка, за фунтъ крупъ надо заплатить 10 к., за свчку — 10, за яйцо — 10, впрочемъ, послднее доходило и до полтины къ красному дню. Кругомъ города непроходимая хвойная тайга. При такихъ условіяхъ можетъ ли существовать этотъ послдній городъ сибирскаго материка?

Припасы продовольствія, собираемые системою искусственнаго пониженія цнъ въ Забайкаль, по бдности транспортныхъ средствъ, приходятъ въ Николаевскъ далеко не въ надлежащемъ количеств. Сначала имется въ виду пополнить годовымъ запасомъ суда эскадры, оттого въ город и окрестностяхъ перемежающіяся голодовки. При всемъ этомъ не надо забывать, что николаевскій округъ есть единственный непроизводительный, самъ по себ, на всемъ Амур. Несмотря на такія печальныя условія, доставшіяся въ удлъ Николаевску, живымъ, неподдльнымъ ключомъ кипитъ здсь жизнь, небывалая въ Сибири! Мало перебросить это живое населеніе на берега великолпной южной бухты: надо дать прочныя права зараждающемуся городу, безправность городской корпораціи не только мертвитъ, по и убиваетъ торговлю.

Но скоро ли мы доживемъ до новой Одессы, на тхъ берегахъ, гд боле всего можемъ имть значенія?.. Возьмемъ въ паралель Гонконгъ, англичане не любятъ присоединять пустыню къ пустыни, заняли голую скалу и въ нсколько лтъ превратили ее въ великолпный городъ. Но для страны, гд ‘царствуютъ деньги’, нтъ невозможнаго!… Впрочемъ, и съ маленькимъ капиталомъ, путемъ безгршной распорядительности и свойственнымъ намъ терпніемъ, мы можемъ добиться не мене блистательныхъ результатовъ, тмъ боле при ныншнемъ просвщенномъ стремленіи нашего правительства, мы могли бы вполн на это разсчитывать.

Въ послднее время, открытіе школъ по всему сибирскому континенту, новыя благодтельныя учрежденія, какъ-то: продажа въ частную собственность земель и угодій, отдача въ арендное содержаніе казенныхъ заводовъ, сибирскій телеграфъ, а, главное, зарождающаяся гласность уже есть видимое пріобртеніе края. И такъ мы съ убжденіемъ можемъ сказать, что прогресъ коснулся и Сибири.

Но обратимся къ Николаевску. Приходъ иностранныхъ судовъ, обновленіе магазиновъ, движеніе на пристани и сплавъ товаровъ вовнутрь страны и Забайкалье, приходъ транспортовъ съ казеннымъ грузомъ по Амуру, отправленіе клиперовъ по портами, Восточнаго Океана, обратный приходъ ихъ, японскія и китайскія бездлушки и новости, прогулки по отдаленной тайг, купанье, приходъ почты изъ Россіи, всти изъ отечества, трактиръ, тутъ же и кафе и, наконецъ, клубъ съ библіотекой и танцовальными вечерами — вотъ весь реэстръ лтнихъ развлеченій въ Николаевск. По утрамъ весь чиновный людъ занятъ служебными обязанностями, купцы, конторщики, сидятъ за своими толстыми книгами, лавочники — за стойками. ‘Командиръ-то нашъ плшивый, выдаетъ приказъ фальшивый, ура!… ура!… ура!…’ слышится повременамъ изъ порта, гд идутъ безпрерывныя работы.

Вообще, время въ Николаевск проводится однообразно, и чего можно ожидать въ этомъ отношеніи отъ маленькаго городка, гд все населеніе временное, гд каждый озабоченъ своею временною цлью и торопится исполненіемъ своего дла, чтобы выхать изъ этого угрюмаго угла Сибири? Недостатокъ женщинъ, здсь, какъ и на всемъ Амур, иметъ неотразимое вліяніе на характеръ сборищъ и вечеринокъ, воспоминаніе преобладаетъ тамъ надъ дйствительностію… хать неженатому въ эти отдаленныя страны на житье, хотя и временное — большая ошибка. Здсь нельзя не отдать должную дань удивленія мудрости японскаго правительства, которое принимаетъ непосредственное попеченіе въ правильномъ распредленіи жизненныхъ сила, народа въ этома, отношеніи, ни мало не стсняясь никакими филантропическими идеями Запада. въ число государственныхъ учрежденій, освященныхъ временемъ и обычаемъ, тамъ входитъ и устройство публичныхъ домовъ… Народъ, привыкшій къ правительственной опек, не всегда способенъ самъ къ улучшенію своего быта.

Недостатокъ женщинъ на Амур иметъ огромное вліяніе на ходъ административныхъ, торговыхъ длъ этого края, очень часты посягательства на святость брака и чистоту семейныхъ узъ, интриги, исходящія изъ небольшаго кружка привилегированныхъ женщинъ, пользующихся своимъ преобладающимъ вліяніемъ, уклоненіе отъ прямыхъ обязанностей служащихъ общественному интересу.

Обратимся къ исторіи. Римская колонія никогда бы не процвла, если бы римляне не похитили сабинокъ, наши казаки никогда бы не удержали за собой своихъ поселеній, если бы не длали того же. До сихъ поръ въ Сибири во многихъ мстахъ сохранился обычай похищать невстъ. Гиляцкихъ и тунгузскихъ красавицъ не стоитъ труда похищать, а маньчжурка покуда очерчена таинственнымъ кругомъ китайской исключительности. И такъ бднымъ амурскимъ отшельникамъ остается одна надежда на помощь извн. Посл этого неудивительно, что амурскіе львы отличаются черезъ-чуръ угрюмымъ настроеніемъ. Натура везд и всегда беретъ свое!..

Теперь поговоримъ о торговл. Американцы, преимущественно изъ Сан-Франциско, и два или три купца изъ Европы, производятъ довольно дятельную торговлю, но пока на деньги. Своихъ денегъ они мало оставляютъ въ кра, забирая на товаръ у инородцевъ пушнину (соболей преимущественно) и отправляя ее по почт въ Петербургъ, гд лучшая партія остается, а остальныя идутъ за границу. Цны на привозный товаръ высоки, но это происходитъ отъ отсутствія конкуренціи и предметовъ мны: Сибирь еще не созрла для заграничной торговли.

Лтъ за двадцать назадъ, правительство озаботилось присылкою мериносовъ въ забайкальскій край, но они или переродились, смшавшись съ туземною породою, или были съдены жителями, которые, къ слову сказать — большіе охотники до баранины. Забайкальскій же баранъ не можетъ щеголять своею шерстью, которая недалеко ушла отъ свиной. Итакъ одной главной степной статьи недостаетъ. Кожа вся поглощается Кяхтой на цибики, сало обращается на мыло и другія внутреннія потребности, а о фабричной промышлености и говорить нечего: она почти незамтна, несмотря на богатыя условія къ ея развитію. Въ послднее время дв или три фабрики завелъ одинъ читинскій купецъ, но это какъ капля въ стакан. Въ Читу сахаръ идетъ за шесть тысячъ верстъ, съ нижегородской ярмарки, немудрено, что тамъ онъ иногда доходитъ до рубля за фунтъ. Весь нерчинскій край подверженъ той же участи. Между тмъ нтъ ничего удобне и выгодне, какъ устроить сахарную фабрикацію на Амур. Сахарный песокъ получается въ Николаевск чуть не изъ первыхъ рукъ, въ костяхъ въ Забайкаль нтъ недостатка, да притомъ ихъ легко сплавлять по теченію, дровъ на Амур хватитъ на тысячу лтъ. Итакъ покуда остается одна надежда на лсную торговлю. Великій недостатокъ въ лс обнаруживается въ сосдственныхъ иностранныхъ портахъ Тихаго Океана, но продажа лса покуда еще не разршена. Наша Сверо-Американская компанія просила отвести себ участокъ лсной дачи близь Хабаровки, но предоставленное ей временное право пользованія заставило ее отказаться отъ своего намренія. Нтъ сомннія, что амурская пшеница, современемъ, при правильномъ развитіи колонизаціи, и шерсть, если займутся разведеніемъ тонкошерстныхъ овецъ на южныхъ равнинахъ, будутъ извстны отдаленнымъ краямъ. Но это покуда еще мечта, обратимся къ дйствительности.

Американцы совсмъ не привозятъ жизненныхъ припасовъ, не считая удобнымъ влачить этотъ грузъ чрезъ океанъ. Наши же забайкальскіе купчики, кром плохаго миткалю, размниваемаго ими у инородцевъ на соболей, до сихъ поръ ничего не привозятъ, разв только чай и кунгурскіе сапоги. Остается сказать нсколько словъ объ амурской компаніи или, какъ говорили прежде, трехмильйонной. Служащіе этой компаніи — вс съ правомъ собственной торговли, да къ тому же природные сибиряки. Управляющій {По смерти котораго заступилъ это мсто его сынъ.} длами этой компаніи началъ съ того, что послалъ въ магазины компанейскіе свой залежалый, гнилой иркутскій товаръ, взамнъ котораго получилъ немалое количество соболей. Помощники и прикащики не хотли отъ него отстать, послдующая затмъ исторія съ Орусомъ (кораблемъ) подтвердила, что сибирякамъ рано еще доврять большія торговыя операціи. Говорю я безъ задней мысли, единственно съ цлію указать на истинную причину неудачи этой компаніи.

Гиляки въ свою очередь не хотятъ отстать отъ прочихъ, они разносятъ по городу рыбу, дикій лукъ, дичь, съ соболями они идутъ, поднявъ головы, прямо въ магазины. Въ послднее время появилось много мелкихъ торговцевъ, торгующихъ на кредитъ. Въ заключеніе всего есть и булочникъ-китаецъ, который продаетъ булки сомнительной близны, и что-то въ род пряниковъ. Эта лихорадочная коммерція заразила поселенцевъ сосдней деревни Личи: ребятишки, а иногда и взрослые мужики, разносятъ но городу молоко въ бутылкахъ.

— Не стыдно ли теб, такому молодцу, браться за бабье дло? сказалъ я, разъ, тридцатилтнему парню, съ двумя бутылками молока подъ мышкой. Онъ остановился… Я продолжалъ:— теб только копать, да копать въ огород.

— Огорода-то, баринъ, не скоро дождешься, а это ближе къ длу, поврне — поглаживая бутылки, сказалъ онъ, съ самоувренностію.

И дйствительно, слова его подтвердились вполн: черезъ часъ онъ прошелъ мимо моихъ оконъ съ своими бутылками, на этотъ разъ одна была пустая, а другая до половины съ коньякомъ. Стоило для этого тащиться ему за 16 верстъ, да еще въ рабочую пору!… Начальство старается всми мрами пріохотить ихъ къ домоводству, да трудно этого добиться, и такъ они работаютъ чуть не по команд.

Гиляки до того оказываютъ сочувствіе къ этому торговому движенію, что и самое дло принятія христіанства обратили въ спекуляцію: ‘Рубашка надо, крестъ надо… креститься буду’, говоритъ гилякъ, прійдя къ священнику. Окрестить недолго… дадутъ ему и имя, и крестикъ серебряный, и рубашку дабовую, тмъ дло и кончится, а онъ отправится къ другому за тмъ же и съ тою же фразою.

Но путеводная звзда моя еще не остановилась: мн суждено было отправиться дале, на Чныррахъ, гд я пробылъ нкоторое время, въ обществ своихъ солдатъ. На чныррахскомъ мыс, отстоящемъ отъ Николаевска въ 9-ти верстахъ къ лиману, стоитъ батарея. На этомъ мст теперь приступили къ возведенію настоящихъ укрпленій. Такъ-какъ я не принадлежалъ къ числу посвященныхъ, то-есть спеціалистовъ, то дла мн было немного, тмъ боле что все хозяйство наше было въ Амур… тамъ плавали въ изобиліи вкусная кита-рыба, калуги, осетры, дельфины, на послднихъ мы только любовались. Я назвалъ этотъ счастливый мысъ — мысомъ Доброй Надежды, къ этому былъ особый поводъ, который я сейчасъ и передамъ.

Разъ — а это случалось нердко — мн довелось позднимъ осеннимъ вечеромъ возвращаться изъ города на свой мысъ. Сильный верховой втеръ дулъ порывами, у городской пристани не видать было ничего особеннаго… тутъ затишье, по когда моя лодка стала подходить къ фарватеру, тогда только я увидалъ, что тамъ длается.

— Послушай, Казаковъ! берешься ты меня доставить? спросилъ я своего лоцмана, Казаковъ былъ исправный унтер-офицеръ.

— Берусь, ваше благородіе, не по такимъ плавали, бодро отвчалъ онъ.

Я успокоился, но ненадолго, лодку стало перебрасывать съ волны на волну, какъ ‘втку’, восптую въ старинномъ романс. Съ нами еще было трое солдатъ, двое принялись откачивать воду, а третій едва управлялся съ парусомъ. Когда мы коснулись фарватера, меня раза два обдавало съ ногъ до головы волною… я принялся тоже за отливаніе воды. Въ это время я только замтилъ, и то изъ разговора солдатъ, что Казаковъ ‘выпимши’. ‘Пьяному и море по колна’, подумалъ я: ‘съ какой стати я-то записался къ нему въ товарищи!’ Но длать было нечего, пристать было ужь некуда, одна надежда оста валась на нашъ мысъ, и она насъ не обманула. Посл всхъ испытаній, мы все-таки, около полуночи, вышли на свой беретъ.

Къ этому же времени относится и поздка моя на лиманъ. Захали ко мн гости изъ Николаевска, докторъ Т. и аудиторъ В., командированные на лиманъ для производства слдствія по какому-то ‘тлу’. Пароходикъ ихъ, въ 4 или 5 силъ, остановился у берега, а сами они зашли ко мн. За завтракомъ, они предложили мн прокатиться на лиманъ. ‘Если не къ вечеру, то къ завтрашнему дню, мы непремнно вернемся домой’, объявили они мн. Я принялъ предложеніе и, попросивъ помощника своего, офицера, въ мое отсутствіе посмотрть за командой, услся вмст съ ними на пароходикъ. Туда мы плыли какъ нельзя лучше, погода стояла ровная, даже полуденное солнце два или три раза озарило пожелтвшую тайгу. Къ четыремъ часамъ пополудни, мы прибыли на мсто, сдлавъ въ этотъ переходъ боле сорока верстъ. У мыса Пронги мы вышли на берегъ, на которомъ была раскинута гиляцкая деревушка. Осеннее солнце скрылось за тучами, день становился все пасмурне, поднялся и втеръ. Покуда мы ходили по юртамъ и отбирали свднія, втеръ скрпчалъ, поднялось волненіе, а у мыса Пронги, и безъ того, такая же вчная зыбь, какъ у Тыра. Къ ночи разыгралась настоящая буря. Два раза мы принимались отъ скуки за чай… съ нами оказалась бутылка коньяку, мы положили употреблять его только съ чаемъ, разсчитывая на всякій случай… Тутъ же мы обратили вниманіе на свою провизію, но, увы! кром небольшаго остатка отъ окорока ветчины и куска сыру, съ нами ничего не было. Съ сигарами стали обращаться бережне. Наступила ночь. Пять разъ я укладывался и пробовалъ заснуть… Не тутъ-то было! меня подбрасывало какъ на качеляхъ, и я провелъ ночь въ мучительной безсонниц, еще хуже той, когда мн въ первый разъ пришлось познакомиться съ барабинскими комарами. Я воспользовался первымъ лучомъ свта, чтобы выбраться на берегъ. Утро было холодное, втеръ продувалъ насквозь, я вошелъ въ первую гиляцкую юрту. На берегу два гиляка распластывали только что пойманнаго тюленя, отливая при этомъ съ особенною бережливостію его кровь. Юрта была пуста, только одна старуха возилась въ углу съ своею рухлядью. Я услся на пар противъ непотухающаго очага, дымъ проходилъ въ верхнее отверстіе, а потому не сильно безпокоилъ. Черезъ минуту, вошла молодая гилячка съ порядочнымъ кускомъ сырой тюленины, тотчасъ же она принялась рубить изъ него фаршъ, поминутно обсасывая свои окровавленные пальцы.

Пришли и товарищи мои и услись съ своими сигарами также возл очага, мы кое-какъ напились чаю съ матросскими сухарями. Наконецъ юрта стала наполняться гиляками. Чинно усаживались они на парахъ, противъ очага, и хранили молчаніе, не выпуская изъ зубовъ ганзы. Когда тюленій фаршъ былъ мелко изрубленъ, гилячка дослала съ полки берестянку съ искрошеннымъ дикимъ чеснокомъ, который приходитъ къ нимъ изъ Маньчжуріи, и посыпала имъ свою стряпню, при этомъ она не упустила случая въ послдній разъ пососать пальцы обихъ своихъ рукъ, поглядывая съ самодовольствіемъ на голодную публику. Положивъ фаршъ на деревянную тарелку и воткнувъ въ него дв насочки (извстный китайскій приборъ), она сунула блюдо на колни своему мужу, парню лтъ тридцати… Проворно заходили палочки отъ рта къ тарелк и обратно. Смотря на эту операцію, я невольно находилъ въ ней большое сходство съ дйствіемъ журавлинаго клюва, вытаскивающаго изъ болота лягушекъ. Мы были голодны, но отважиться на этотъ слишкомъ ужь натуральный бифстексъ не ршились и потому, когда дошла до насъ очередь и тарелка, обойдя кругъ, очутилась въ моихъ рукахъ, я передалъ ее, минуя своихъ товарищей, стряпух, которая съ жадностію напала на остатки своего произведенія…

Задымились снова ганзы и начался гиляцкій ‘far niente’, но, на этотъ разъ, недолго продолжалось молчаніе: начался отрывистый разговоръ. Бабы услись за работу, сшивая куски синей дабы (бумажной ткани). Ихъ баба не можетъ сидть безъ работы. Жена у нихъ боле, чмъ покорна своему мужу: она принадлежитъ ему какъ вещь. По взнос части калыма, всегда заключающагося въ нарт собакъ, копь и лук, женихъ беретъ иногда невсту еще въ пеленкахъ, младенцемъ, къ себ на воспитаніе, и потомъ длаетъ своею женою. Будущая жена безсознательно привыкаетъ съ малолтства ко всмъ слабостямъ и привычкамъ своего будущаго мужа.

Въ переднемъ углу на пар, въ полустоячемъ и полусидячемъ положеніи, какъ бы пригвожденный къ стульцу съ высокой рзною спинкой, прившанною за потолокъ, покачивался младенецъ, глотая свои слюни, онъ весь былъ зашитъ въ тюленьи шкуры, глазки его блистали радостью и, казалось, онъ одинъ, изъ цлой компаніи, былъ доволенъ своимъ положеніемъ. На голов его была надта соболья шапка. Смотря на него, я вспомнилъ лубошнаго: ‘Соломонъ въ своей слав’. Это неестественное положеніе ребёнка, я полагаю, есть одна изъ главныхъ причинъ малорослости и одутловатости этого племени.

За гиляками, которые отправились къ своему тюленю, вышли и мы на чистый воздухъ. Втеръ за утесомъ дйствовалъ не такъ сильно, но стужа была ощутительна. Съ подошвы горы былъ ясно виднъ сахалинскій берегъ, чернвшійся на синев горизонта. Страшные буруны бились о пронгскій утесъ, производя глухой шумъ, какъ бы отъ мельничнаго колеса, съ нетерпніемъ, ожидая окончанія непогоды, мы были скучны, а что всего важне — голодны. Гиляки этой деревни бдны: у нихъ въ это время не было и золотника рыбы, которую въ бурю ловить нельзя. У насъ изъ запаса нашей провизіи оставалось немного сухарей, да и т были матросскіе. Двое сутокъ мы бродили безъ цли по негостепріимному берегу мыса Пронги, и я не разъ вздыхалъ о своемъ мыс Доброй Надежды. Наконецъ, къ вечеру втеръ немного стихъ и мы, когда взошелъ мсяцъ, пошли на авось.

Открытая палуба нашей паровой скорлупы угрожала немалою опасностью быть залитой волной, но путешествіе миновалось безъ особенныхъ приключеній. Съ тхъ поръ я отказался отъ удовольствія кататься по лиману, вполн согласившись съ старою пословицею: ‘дальше отъ моря — меньше горя’.

Въ Николаевск уцлло небольшое число петропавловскихъ выходцевъ, до сихъ поръ они не могутъ забыть стараго порта. И зима-то у нихъ на родин была не такая суровая, и собаки-то ихъ были далеко не такія, на которыхъ приходится имъ разъзжать теперь по Амуру… А горы-то ихъ какъ горли по ночамъ?… Дв сопки видны были изъ Петропавловска!… Тутъ глаза разсказчика, припоминающаго родныя сопки, воспламенялись и восторженная рчь прерывалась вздохами…

— Овощь у насъ, говорила мн тоскливымъ голосомъ камчадалка (тутъ всхъ камчатскихъ уроженцевъ называютъ, какъ бы въ насмшку, камчадалами, несмотря на то, что они такіе же русскіе, только обиліе шипящихъ звуковъ въ ихъ рчи напоминаетъ о ихъ происхожденіи) овощь у насъ родитша вшакая, въ яицахъ такого недоштатка, какъ здшь, у нашъ не бывало. Еще ребёнкомъ, бывало, залзешь на шкалу и въ какой нибудь трещин набредешь на цлую гору утиныхъ яицъ.

— Какъ же безъ соли-то вы обходились? перебилъ я разсказчицу.

— Ежели ешть шоль — такъ хорошо, а не шлучитшя, такъ обходилишь по привычк и безъ ней.

Обращаясь къ камчатскимъ изгнанникамъ, вздыхающимъ о потерянной родин, какъ о потерянномъ Іерусалим сыны Израиля, нельзя не подивиться сил сочувствія къ родин. Изгнаннику Кавказа приходится горевать въ снжныхъ пустыняхъ Сибири по цвтущимъ долинамъ — и это неудивительно, но вздыхать по милой Камчатк, съ понятіемъ о которой у насъ привыкли соединять вс ужасы сверныхъ пустынь, заставляетъ призадуматься надъ тайнами человческой природы. ‘Слишала я много хорошаго о твоей сторон, говорила русскому тунгузска, въ своей снжной берлог: — у васъ домы изъ камня, какъ горы велики… и зимъ не бываетъ, я бы туда пошла, да своей стороны жаль…’

По разсказамъ служившихъ въ Камчатк и прізжающихъ оттуда, зима въ Петропавловск рдко доходитъ до 20-ти градусовъ, когда въ Николаевск въ настоящую зиму морозы доходили едва-ли не до замерзанія ртути. И это понятно, если вспомнить, что устье Амура лежитъ сверне камчатской оконечности. У береговъ полуострова водятся сельди, но нечмъ солить, старый же способъ солить рыбу золой употребляется тамъ только по необходимости. Въ рчкахъ такъ много рыбы, что медвди ловятъ ее пригоршнями. Въ Камчатк всегда недостаетъ двухъ вещей: хлба и соли, отъ перваго жители отвыкли, а безъ соли и рыбу солить нельзя. Камчадалы бдны, все состояніе хозяина заключается въ хухлянк {Зимняя одежда изъ пыжиковъ (оленьихъ выпоротковъ), имющая форму мшка съ рукавами и отверстіемъ для головы, къ которому съ задней стороны пришитъ откидной колпакъ, накидываемый на шапку, а съ передней — язычокъ, который, дйствіемъ противнаго втра, поминутно прикрываетъ лицо. Хухлянка всегда бываетъ двойная: исподняя, мхомъ внутрь, а вншняя — мхомъ наружу. Къ ней принадлежатъ еще оленьи торбасы (теплые сапоги выше колнъ). Хорошая хухлянка, имющая легкость обыкновеннаго ватнаго пальто, и торбасы защищаютъ, какъ нельзя лучше, отъ всякаго мороза и втра и не мшаютъ ходить.} и нарт собакъ, а часто въ рабочую пору (добываніе пушнины) приходится потратить бдняку все это время на безвозмездный перездъ, по казенной надобности, станціи, а камчатскія станціи простираются иногда на 500 верстъ. И все это время бдный каюръ долженъ питаться однимъ кормомъ съ собаками — юкалой. Одни только жители Петропавловска избавлены отъ этой гоньбы.

Иностранные купцы, прізжающіе на полуостровъ за пушниной, происками нердко достигаютъ до самыхъ инородческихъ стойбищъ, и тамъ почти задаромъ вымниваютъ драгоцнную пушнину, навязывая свой коньякъ. Изъ статистическихъ отчетовъ петропавловскаго городничаго за 1858 видно, что продано и выпито въ теченіе года крпкихъ напитковъ въ город Петропавловск на 2,700 руб. сер., тогда-какъ всхъ жителей въ город съ командами только до 400 человкъ.

Прежде, еще во времена Беринга, были въ Камчатк соляныя варницы и соль добывалась изъ морской воды, но уже давно это полезное учрежденіе покинуто, вроятно отъ недостатка рабочихъ, остались одни только названія этихъ мстъ.

Говорить объ Охотск, Удскомъ кра и Гижиг, значитъ — повторять все сказанное о Камчатк. Изъ всхъ разсказовъ, слышанныхъ мною отъ людей, заслуживающихъ довріе, я составилъ убжденіе, что прогодовать въ Камчатк есть уже подвигъ.

Система покровительства и связей, которая получила историческое значеніе въ Сибири, и увы! не въ одной Сибири, обхватываетъ и Камчатку. Недоврчивость и скрытность, характеризующія каждаго сибиряка, суть прямыя послдствія этой жалкой системы, недопускающей никакой честной самостоятельности. Діогенъ не былъ бы здсь смшонъ въ своей бочк: онъ былъ бы сочтенъ за возмутителя общественнаго порядка и врно бы кончилъ странную жизнь свою въ какомъ нибудь забытомъ острог, подъ именемъ ‘Ваньки Непомнящаго’. Говорить объ этомъ — есть долгъ каждаго честнаго туриста. ‘Если они замолчатъ, то камни возопіютъ’, сказалъ божественный нашъ учитель фарисеямъ, первымъ изобртателямъ этой системы. На эту тему можно бы развить безчисленное множество варьяцій съ громовымъ хоромъ потрясающихъ фактовъ, но я боюсь промахнуться и не попасть въ цль. Благодтельныя начала готовы проникнуть въ сокровенныя пади, они стали проникать въ духъ сибирской администраціи, и если не успли искоренить это старинную язву, то-есть систему покровительства и связей, то предоставили средства противъ нея. Иркутская газета ‘Амуръ’ есть уже довольно сильный, хотя и односторонній, органъ сибирской гласности. Никакой телеграфъ безъ этой гласности, проведите его хоть до Чукотскаго Носа, не поможетъ правд высказаться, слдовательно краю пользы не принесетъ {Считаемъ нужнымъ ршить, что какъ приводимые авторомъ факты, такъ и воззрнія его относятся къ времени — уже прошлому. Ред.}.

Въ конц октября установилась настоящая зима — зима, какихъ у насъ не бываетъ!… Пронзительные верховые втры, при лютомъ мороз, смнялись только пургами. Въ одну изъ нихъ погибъ въ Николаевск, нашъ старинный знакомецъ Лапшинскій… мерзлый трупъ его нашли въ десяти шагахъ отъ казармы. Предчувствіе его не обмануло.

Къ январю морозы возросли до 40^о, при этомъ втры не прекращались. Я сталъ замчать, что суровый климатъ началъ разрушительно дйствовать на мой организмъ. Потребность перемнить климатъ и освжиться впечатлніями заставила меня подумать о вызд, но извстная сибирская поговорка: ‘въ Сибирь ворота широки, а изъ Сибири узки’ показывала, что не такъ-то легко было это исполнить, но все-таки я сталъ собираться въ дорогу…

На святкахъ явились увеселенія — театральныя представленія. Что касается до этихъ представленій, то дамы не участвовали въ нихъ: он только были зрительницами, на сцен не было прекраснаго пола. Характеръ этихъ представленій, по фарсамъ и пародировкамъ, не лишенъ былъ намековъ на окружающихъ. Такія представленія не могли всмъ нравиться, но большинство оставалось довольнымъ.

Мои солдаты, на чныррахскомъ мыс, тоже открыли представленіе ‘Царя Максимиліана’ съ иллюминованными тнями и фигурами изъ гиляцкой жизни. Первый спектакль, на которомъ и я присутствовалъ, прошелъ обыкновенно, только вмсто ‘Рудольфа, непокорнаго сына’, я веллъ вывести фельдшера Сдинкина, который въ самомъ разгар комедіи принялся тушить за кулисами свчи и плошки.

Разъ, предъ обдомъ, сидлъ я, въ своемъ уединеніи, у окна, съ трубкою въ зубахъ и безсознательно смотрлъ на снжную пустыню, вдругъ неожиданное зрлище вывело меня изъ мечтательности. Предъ окномъ моимъ, по берегу, длинной вереницей тянулся тунгузскій караванъ, задуваемый снгомъ. Закинувъ втвистые рога свои на спину и гордо поднявъ морды, противъ мятели, дробили ножками олени. Склонивъ напередъ свои малахаи (мховыя шапки), неподвижной копной сидли тунгусы на этихъ благородныхъ животныхъ. Я послалъ сказать, чтобъ завернули караванъ къ моему крыльцу, и вышелъ самъ въ сни встрчать далекихъ гостей. Скоро, сквозь завываніе втра, послышались звонки — караванъ былъ у крыльца. Я зазвалъ тунгусовъ въ свою комнату. Тунгуски были въ цвтныхъ дубленыхъ шубахъ, унизанныхъ коральками, он были нарядны въ этомъ костюм. Тунгусы закурили изъ своихъ трубочекъ блый мохъ, замняющій этимъ неприхотливымъ людямъ табакъ. Мужчины довольно ясно выражались порусски и мы начали бесду. Оказалось, что они шли изъ петровскаго зимовья въ Николаевскъ. Я подчивалъ ихъ водкой и табакомъ — дв вещи, для которыхъ тунгусъ не иметъ ничего завтнаго… Бесда оживилась. Хозяинъ каравана, парень лтъ 35-ти, сталъ хвалить мн свою звровую собаку, выдержавшую не одну битву съ медвдемъ.

— Что ты возьмешь за свою собаку? спросилъ я тунгуса.

— Трехъ худыхъ людей за нее не возьму, отвтилъ онъ, поглаживая своего умнаго пса, который не больше былъ простой дворняшки.

Я купилъ у тунгуса молодаго оленя, разсчитывая когда нибудь прокатиться на немъ въ Николаевскъ. Одинъ солдатъ изъ якутовъ взялся мн сдлать санки… за оленя я отдалъ 16 рублей и былъ доволенъ покупкой, но только что усплъ я проводить гостей со двора, какъ неожиданное обстоятельство огорчило меня. Оказалось, что благо моху, безъ котораго лсной олень не можетъ обойтись, въ окрестностяхъ Чпырраха нтъ, и ближе 20-ти верстъ отъ Николаевска его нельзя найти. Туда-то направили тунгусы и караванъ свой и только нкоторые изъ нихъ останутся на время въ Николаевск. Въ тотъ же вечеръ закололи моего бднаго олепя.

Но всему есть конецъ!… Миновалась и наша печальная зима. 7-го мая 1860 года, въ 11-ть часовъ ночи, съ громомъ и молніею, прошелъ Амуръ въ Николаевск. Напоромъ воды сверху, ледъ затопило и къ утру ясное солнце освтило синюю поверхность живой рки. Налицахъ всхъ и каждаго сіяла радость… Одни ждали съ нетерпніемъ выхода въ море, другіе — вызда на родину, бдный классъ населенія — свжую рыбу, а потому никакой праздникъ не сравнится съ этимъ днемъ въ Николаевск.

Со вскрытіемъ льда, гиляки, въ большихъ лодкахъ, отправились съ соболями, выдрами, лисицами, хрящемъ калужьимъ (хрящъ этой рыбы сушится и по высокой цн продается китайцамъ, употребляющимъ его въ пищу), въ китайскій городъ Сян-синъ на Сунгари, мнять свой товаръ на ханчинъ, табакъ и буду. Но на этотъ разъ, какъ мы посл узнали, китайцы въ свой городъ ихъ не впустили, вроятно съ цлью уклониться отъ непосредственнаго сношенія съ племенемъ, вполн подчинившимся русскому вліянію. Въ эту же весну маньчжуры, но распоряженію своего начальства, перегнали многихъ гольдовъ на свой берегъ, а бераровъ и солоновъ (количество ихъ очень незначительно) совсмъ угнали въ Айгунь, и юрты ихъ пожгли.

Наконецъ насталъ и мой день. Пароходъ, назначенный къ отплытію вверхъ по Амуру, сталъ разводить пары… Я не заставилъ себя долго ждать и перебрался съ своимъ скарбомъ въ общую каюту, которая, мало-по-малу, наполнилась пасажирами, одни плыли до Благовщенска, другіе до Забайкалья, что же касается до меня, то я положительнымъ образомъ направился къ Москв.

IV.

19-го августа 1860 года, въ часъ пополудни, пароходъ нашъ отвалилъ отъ николаевской пристани. Погода стояла прекрасная, хотя николаевское лто уже миновалось. Сквозь вчную зелень хвойныхъ лсовъ проглядывали желтыя верхушки растрепанныхъ березъ.

Каждый взмахъ колеса приближалъ насъ къ родин, мы были въ веселомъ настроеніи. Окрестности Николаевска теперь потеряли для меня свою грустную обстановку, и я долго любовался съ палубы уходящими хребтами. Между тмъ на палуб подъ брезентомъ публика услась за общимъ столомъ, упиваясь чаемъ и мшая были съ небылицами. Между нами было два или три купца, которые не измняли обычаю и пили чай съ ‘музыкой’ (въ прикуску), но это не мшало ихъ, словоохотливости.

Тутъ, съ позволенія читателя, я остановлю вниманіе его на ‘брезент’, на этой повидимому пустой вещи.

Что можетъ быть проще этого холстиннаго намёта, защищающаго палубную публику отъ палящихъ лучей солнца и отъ дождя, и не представляетъ ли онъ, при всей своей малоцнности, необходимость первой важности?

Другое совершенно зрлище представилось мн чрезъ девять мсяцевъ посл описываемаго дня на родной Волг.

На открытой, незащищенной брезентомъ палуб, одного изъ безчисленныхъ компанейскихъ пароходовъ, задыхалась отъ жара и палящихъ лучей бдная палубная публика. Носовые платки, тряпки и даже грязныя портянки, снятыя съ потныхъ ногъ, составляли отчаянныя и вмст съ тмъ послднія средства, къ которымъ поневол прибгали бдняки, обреченные на эту пытку. Треснувшія губы, облупившіеся носы и полосатыя лица свидтельствовали о произвольныхъ мукахъ. Ночью пошелъ дождь и промочилъ всю публику до послдней нитки.

— Скажите, пожалуйста, обратился якъ помощнику капитана:— отчего вы не устроите брезента на палуб?…

— Это — дло конторы, сами отъ себя мы этого сдлать не можемъ, получилъ я въ отвтъ.

Машинистъ былъ пооткровенне и объяснилъ мн настоящую причину этой небрежности.

— Еслибы палуба была защищена брезентомъ, тогда бы рдкіе пошли въ первые два класса, а охотно оставались бы на палуб, гд цна мстамъ вдвое дешевле.

Страшныя цны въ буфет и порціи, напоминающія гомеопатическія дозы, единственно потому, что буфетчикъ долженъ заплатить огромный откупъ компаніи за право кормить путешественниковъ, окончательно заставили меня вздохнуть объ нашихъ далекихъ амурскихъ пароходахъ, охраняемыхъ до-сихъ-поръ геніемъ пустынь отъ монопольной системы.

Но вернемся къ прежнему разсказу.

Нашъ буфетчикъ, незаплатившій никому дани, приготовилъ для насъ обильный ужинъ, и мы весело пировали предъ лицомъ пустыни, подъ мрный шумъ пароходнаго боя. Вечерній втерокъ разливалъ въ воздух смолистый запахъ безконечныхъ хвойныхъ лсовъ, застилающихъ хребты лваго берега.

На шестой или седьмой день мы достигли Хабаровки, противъ которой Усури впадаетъ въ Амуръ. Густая зелень и широкіе листья роскошныхъ деревьевъ напомнили намъ, что грустный сверъ миновался.

Хабаровка за эти два года выросла и приняла видъ большаго селенія съ опрятными домишками. Я очень жалю, что мн не удалось побывать въ Усурійской стран: по отзывамъ всхъ бывшихъ тамъ хабаровскихъ офицеровъ и купцовъ, страна эта ‘течетъ медомъ и млекомъ.’ Оттуда, между прочимъ, доставляется къ пекинскому двору высокаго сорта ‘жень-чинъ’ — корень сердца. Одинъ купецъ, возвращавшійся съ нами съ береговъ Усури, куда здилъ за соболями, имлъ при себ два корешка этой драгоцнности. Китайцы убждены, что жень-чинъ поддерживаетъ жизнь, по-крайней-мр такъ передавали намъ туземцы. Цвтъ онъ имлъ желтый, сквозной, какъ янтарь, форма его напоминаетъ человческій остовъ величиною въ четверть.

По общему отзыву, лвый берегъ Усури (китайскій) заключаетъ гораздо боле плодоносныхъ полянъ, но и нашъ правый недалеко ушелъ отъ него въ этомъ отношеніи. Но всему протяженію нашего праваго берега Усури, расположены казачьи станицы въ двадцати-пяти верстномъ разстояніи, всего около 700 верстъ въ длину. Усурійскіе переселенцы много пострадали въ этомъ (1860) году отъ недостатка соли. Трудно ее доставлять изъ Забайкалья на вс пункты амурскаго бассейна. Говорятъ, что въ верховьяхъ Усури, въ окрестностяхъ озера Ханкая (въ китайскихъ предлахъ), есть соляныя озера и устроены китайскія варницы. Того, чего самъ не видалъ, утверждать не могу, между тмъ я слышалъ объ этомъ отъ многихъ.

По берегамъ Усури водятся дикія пчелы, но паскъ никто не разводитъ: еще некому. Въ рк водятся черепахи, употребляемыя казаками въ пищу.

Вс усурійскія породы чернаго лса застилаютъ окрестности Хабаровки. Орщины здсь достигаютъ иногда 12-ти вершковъ въ отруб, какого еще лса нужно желать?

Двственный берегъ, за два года назадъ имвшій столько привлекательной тни, теперь обнаженъ, на мст громадныхъ оршинъ, пробковаго дерева и дубняка, лпятся по берегу брусчатые домики Хабаровы. Кое гд только между зданіями сохранились небольшія группы крупныхъ деревъ, спускающихся по крутой покатости берега. Чрезвычайно прозрачный и мягкій воздухъ вечера составлялъ пріятный контрастъ съ сырыми вечерами свера. При другихъ условіяхъ я былъ бы не прочь провести остальную половину жизни въ этихъ мстахъ. Еслибы мн предложили сравнить ихъ съ какимъ нибудь угломъ Россіи, я бы указалъ на южную часть Волыни, но только послдній край далеко не иметъ грандіозной обстановки этихъ великолпныхъ пустынь. И лса-то здсь не такіе, какъ у насъ: въ двухъ шагахъ ничего не видно, ползучія растенія переплетаютъ исполинскія деревья до самыхъ вершинъ. Колоссальные хребты, синющіеся на свтломъ горизонт, и вчная рка, сверкающая на первомъ план, длаютъ это сравненіе весьма неполнымъ.

Барсы и тигры съ размноженіемъ народонаселенія стали рже показываться, впрочемъ, за полгода до этого, недалеко отъ Хабаровки, въ станиц Козакевичевой, на Усури, барсъ утащилъ дворную собаку, совсмъ съ цпью. Гольды принимаютъ барса и тигра за злаго духа, и потому въ хату, гд есть ихъ шкура, не войдутъ, а завидя живаго — падаютъ ницъ.

Маньчжурскіе нойоны не перестаютъ еще обирать этихъ бдныхъ дикарей. Лишь только пристанетъ маньчжурская лодка къ гольдскому селенію (на китайскомъ берегу), бдняки выходятъ на поклонъ къ нойону съ соболями. Не выходя изъ лодки, онъ поодиначк принимаетъ соболей и, если какой ему не понравится, онъ выбрасываетъ его на берегъ и тогда въ обмнъ этого ему выдаютъ другой — лучшій. Посл такой выгодной пріемки, нойонъ подчуетъ приносителей ханчиномъ изъ наперстка и надляетъ каждаго по горсти буды (пшена).

Въ послднее время высшее китайское начальство, желая удержать гольдовъ на своей сторон, стало преслдовать подобный произволъ. Въ ста верстахъ выше Хабаровки, одинъ старикъ разсказывалъ мн, что въ прошлую зиму старшій нойонъ въ Усури прізжалъ въ одно гольдское селеніе поврять младшаго нойона и за хищеніе отпоролъ послдняго отъ шеи до пятокъ, разогртыми на жаровн тальниковыми прутьями, и полумертваго веллъ положить въ нарту и отвезть на Усури.

Гольды, глядя на никановъ (китайцевъ), занимаются по Усури огородничествомъ и даже кое-гд сютъ буду (пшеницу).

‘Еслибы у русскихъ была буда, мы бы вс приняли русское подданство, и маньчжуровъ намъ тогда ненадо’, говорятъ гольды.

При этомъ они сложили на своемъ нарчіи псню: ‘Маньчжурскій купецъ хорошъ, русскій хорошъ, маньчжурскій даетъ намъ за соболя буду, русскій — серебро. Маньчжурскій нойонъ нехорошъ — русскій хорошъ.’

Въ 1859 году, когда еще большая часть усурійскихъ станицъ не существовала, зимой, по распоряженію хабаровскаго батальоннаго командира, были отправлены съ пакетомъ въ гавань св. Ольги (на Тихомъ Океан) по Усури двое солдатъ, имъ выдали пистолеты, новые полушубки, и четыре рубля на дорогу.

Въ первой станиц, разумется, они пропили эти рубли и пошли на авось.

— Какъ же вы шли? спросилъ ихъ офицеръ, къ которому они явились за одеждой, на Сунгач, въ семи-стахъ верстахъ отъ мста своего назначенія.

— Ничего, ваше благородіе, шли помаленьку, кошку нигд не встрчали, посмотришь на солнце, да и ползешь по хребтамъ. Только ужь снгъ больно досадилъ. На полдорог зашли въ никанскую {Китайцы обижаются, если ихъ называютъ китайцами, названіе это бранное, въ смысл раба, данное имъ татарами, а потому они говорятъ: ‘Мы — никаны’ (господа).} деревню, поотдохнули тамъ, взяли никана въ проводники, онъ насъ и довелъ до сихъ мстъ, а отсюда недалеко и до Ольги.

— Да надо ему, ваше благородіе, заплатить два рубля, прибавили герои путешественники. Офицеръ отказался платить, по неимнію казенныхъ денегъ у себя, а солдатики пошли дальше, вовсе не подозрвая, что совершили безотвтный подвигъ, отъ котораго у какого нибудь заморскаго туриста закружилась бы голова.

На слдующее утро пароходъ нашъ пустился дальше. Вмст съ Хабаровкой окончились и деревни нашихъ крестьянъ-переселенцевъ, начались теперь казачьи станицы, которыя съ этого пункта переходятъ и на всю усурійскую линію.

Роскошныя мста ни мало не дйствуютъ на лнивую натуру нашего омонголившагося казака. Съ люлькой въ зубахъ, сидитъ онъ по цлымъ днямъ на берегу и смотритъ на Амуръ, а дворъ его обнаженъ, какъ посл пожара иль какого непріятельскаго погрома. Двухъоконныя хаты станицъ, вытянутыя въ струнку и лишенныя всякихъ хозяйственныхъ пристроекъ и тни, наводятъ грусть своимъ однообразіемъ. А бдный скотъ!… Какую жалкую участь терпитъ онъ!… и лто и зиму стоитъ въ открытыхъ загородахъ.

— Какъ у васъ пшеница? спрашивали мы казаковъ.

— Пшеница, слава-богу, уродилась, да дожди погноили, отвчали они, лниво продолжая смотрть вдаль.

Тотъ же отвтъ я слышалъ по всему протяженію плодоносныхъ южныхъ равнинъ. А все произошло оттого, что казаки, желая обмануть станичнаго офицера количествомъ сноповъ и самыхъ крестцевъ, произвольно уменьшали вязку и дошли до того, что тощіе снопики были насквозь вымочены дождемъ. ‘Казенный паекъ они получаютъ, чего имъ? да еще и податей не несутъ, замтилъ мн одинъ захожій изъ Сибири мужичокъ: — нтъ, еслибы отняли у нихъ паекъ, да еще бы и подать доправляли, небось не стали бы сидть сложа руки’, добавилъ онъ. Какъ бы то ни было, а пшеница на Амур въ 1860 году вся пропала. Кой-гд на берегу, по линіи усадьбы, торчатъ тощіе огородишки, съ нсколькими грядами капусты: несмотря на близость воды, казакамъ лнь ее поливать. Еще хуже идетъ хозяйство на Усури, гд казаки превращены прямо изъ штрафованныхъ гарнизонныхъ солдатъ.

Я старался заводить рчь объ этомъ предмет съ опытными старичками изъ Россіи, и остановился на томъ убжденіи, что прежде чмъ приневоливать амурскихъ переселенцевъ къ хозяйству, надо показать имъ, въ чемъ оно заключается, а этого можно только достигнуть, распредливъ по-крайней-мр хоть по два семейства на каждую станицу опытныхъ землепашцевъ изъ нашихъ внутреннихъ губерній, подчинивъ имъ и полицейскій надзоръ за станицей. Но для этого нужно дать послднимъ, по крайней мр, пары по дв рабочихъ воловъ и обзавести ихъ сначала всмъ необходимымъ. Пчеловодовъ въ Вятской и Казанской губерніяхъ есть много желающихъ переселиться на Амуръ (разумется, имъ на этой рк не придется разводить пчелъ, а на Усури, гд въ Козакевичевой станиц, напримръ, казаки наломали въ этомъ году до двухъ пудовъ дикаго меду). Въ послдующій проздъ мой чрезъ эти губерніи, многіе поклонники Амура, изъ казеннаго вдомства, услыхавъ, что я ду изъ этой обтованной земли, приходили ко мн за совтомъ, какъ бы приступить съ просьбой къ начальству о переселеніи, но дло всегда кончалось затрудненіемъ въ пріисканіи средствъ къ совершенію самаго пути.

Но Хабаровка {Въ послднее время въ окрестностяхъ Хабаровки, на нашей лвой сторон, близь озера Оджаю, найдена, по указанію мстныхъ орочанъ, богатйшая серебряная руда. Нкто г. Веберъ вывезъ образчикъ этой руды и по произведенному надъ ней испытанію на бывшемъ сереброплавильномъ шилкинскомъ завод, она оказала богатое содержаніе серебра.} осталась у насъ далеко назади, мы приближались къ устью Сунгари. Совершенное лто царствовало во всей своей крас, на всемъ южномъ уклон Амура, несмотря на приближающійся сентябрь.

Наши купцы говорятъ, что маньчжурскій постъ на Сунгари, гд, два года назадъ, я провелъ нсколько пріятныхъ часовъ, замненъ теперь чисто никанскимъ.

За годъ до этого, лтомъ 59 года, нашъ купецъ Чеботаревъ, побуждаемый дешевизною соболей, пустился въ лодк съ двумя своими работниками по Сунгари, съ серебромъ и кое-какимъ товаромъ. На усть этой рки его остановили, но онъ, имя билетъ отъ нашего генерал-губернатора на торговлю по этой рк, не послушалъ предостереженій и продолжалъ плыть. Берега Сунгари не такъ заселены, какъ лвый усурійскій, гд, кром ссыльныхъ никановъ и полудикихъ гольдовъ, никого нтъ, здсь на каждомъ шагу встрчаются многолюдныя деревни. Маньчжуры такъ за нимъ слдили, что гд онъ ни приставалъ къ берегу, его встрчалъ везд нойонъ съ нсколькими солдатами. подплывъ къ городу Сан-Сину, верстъ за 200 отъ устья Сунгари, онъ ночью (днемъ ему не позволили хать) отправился одинъ въ городъ и боле не возвращался. На другое утро, работники нашли его обезображенный трупъ, недалеко отъ своей стоянки. Китайскія власти снарядили лодку, уложили въ нарочно сдланный ящикъ трупъ отважнаго купца, и съ его работниками и соболями отправили, въ сопровожденіи нойона, на Амуръ, въ нашу Михайло-семеновскую станицу, гд, по прибытіи, нойонъ объявилъ, что Чеботаревъ былъ убитъ за покушеніе на чужую жену обиженнымъ мужемъ. Но у бднаго покойника не китайскія красавицы были на ум, а рублевые соболи. Тмъ дло, разумется, и покончилось.

Нсколько разъ въ предлагаемыхъ запискахъ я упоминалъ объ этомъ зврк, надлавшемъ столько шуму и притянувшемъ столько промышленниковъ и купцовъ на Амуръ въ первые годы его открытія.

Этотъ хищный, немного мене кошки, зврекъ питается крысами, которыя, къ слову сказать, наподняютъ всю страну и истребили всю мелкую породу мышей. Крысы наполняютъ лса, поля, и стоитъ только поставить хату съ поломъ, чтобы, черезъ день, или два, подполье наполнилось этимъ звркомъ, особенно если сдланъ, какъ это принято въ Сибири, двойной полъ. Днемъ и ночью тогда крысы не перестаютъ надодать своимъ глухимъ пискомъ. Но съ разведеніемъ кошекъ въ новомъ кра, он сдлались не такъ смлы. Кром крысъ, соболь питается еще зайцами. Нтъ ничего хищне этого зврька, составляющаго гордость дамскаго туалета.

Ловъ соболей производится изъ лучковъ-самострловъ и отравой, послдній способъ, съ прихода русскихъ, почти вытснилъ первый. Сулема и стрихнинъ поэтому цнятся на Амур весьма высоко. На отраву идетъ и лисица. Ядъ предварительно завертывается въ восковой шарикъ, и уже потомъ обвертывается въ коровье масло. На пять шариковъ можно почти врно предположить одну лисицу или соболя, если мсто выбрано удачно. Амурская лисица большею частію сиводушка, цнится дороже обыкновеннаго соболя, по причин огромнаго на нее запроса въ Китай, а отъ соболя идутъ туда только одни хвосты. Средняя цна соболя, въ 1860 году, изъ первыхъ рукъ, была на серебро отъ 5 до 6 рублей, на бумажки отъ 7—8. Но купцамъ, пріобртающимъ соболей на товаръ, они приходятся еще дешевле.

Въ одинъ прекрасный вечеръ, посл солнечнаго заката, пароходъ нашъ присталъ къ станиц Квашниной (48^о св. ш.), для нагрузки дровъ, и мы, по обыкновенію, разбрелись по усадьб. Я завернулъ, съ однимъ изъ товарищей, въ хату, гд старуха хозяйка приняла насъ радушно, подчивая дикимъ виноградомъ, изъ полнаго ршета. Явилось на сцену и молоко. Несмотря на богатыя пастбища, скотоводство плохо еще подвигается въ этомъ краю. Продолжая бродить по усадьб, мы увидли въ окн сдаго старика и завернули къ нему въ хату.

Старикъ былъ видимо радъ нашему посщенію, изъ дорожной фляги мы попотчивали его коньякомъ, глаза его разгорлись и онъ приступилъ къ безконечнымъ разсказамъ.

Оказалось, что старикъ былъ изъ пограничныхъ казаковъ, родомъ съ Онона, о которомъ и теперь вспоминаетъ со вздохомъ.

— Въ двадцатыхъ годахъ, началъ между прочимъ сдой разсказчикъ:— былъ я, въ числ прочихъ, съ миссіею въ Пекин… славно пожили, прямой городъ! въ длину 40 верстъ, а поперегъ 20, народу — какъ каша. Ночью — какъ днемъ: у каждаго домохозяина выставлено на улиц по три роговыхъ фонаря, на каждомъ шагу трактиры, насъ русскихъ принимали у нихъ съ почтеніемъ, за то что много ли и пили. Жалованьемъ мы были довольны: шло намъ въ мсяцъ ¹/₂ фунта серебра. Всего въ столиц довольно, захочешь купить что, и въ три дня не укупишь: такъ въ лавк глаза и разбгаются. Надъ нашимъ храмомъ Николой зелень разрослась, какъ неводная мрежь, видно, божія благодать надъ нимъ. Когда нашей миссіи пришло время возвращаться назадъ, духовные наши плакали, да и мы готовы были плакать.

— Не знаешь ли ты чего объ албазинцахъ? спросилъ я старика.

— Какъ не знать, объ нихъ и теперь въ Пекин идетъ слухъ. Самый городъ китайцы прогромили, а 300 казаковъ, вжив оставшихся, вмст съ Николой (образомъ), отвели въ Пекинъ. Извстно, что богдойскій царь далъ казакамъ три года вольготы: пей, шь, гуляй и бери денегъ въ казн, сколько похочешь, да и тмъ неподовольствовались албазинцы, и много народу за три года сгубили, за то, какъ срокъ вышелъ, и развели ихъ по каторжнымъ заводамъ.

Затмъ старикъ не упустилъ случая приложиться, съ нашего позволенія, къ фляг.

— Хороши здсь мста — да пустыня, примолвилъ онъ, обтирая кулакомъ сдые усы:— у насъ на Онон и подъ землей города, и тутъ же старикъ объяснилъ эту диковинку: — верстахъ въ полутораста отъ Чинданской крпости, въ Кундуйской слобод, мы же разрыли холмъ, а подъ нимъ дворецъ Чингисхановъ: вмсто оконныхъ колодъ, рзные камни, а самъ весь изъ кафельнаго кирпича.

— Не нашли ли чего въ комнатахъ? спросили мы.

— Какъ же, въ одной комнат нашли мечъ Чингисхановъ, на немъ и надпись такая была, что ему принадлежалъ. Посл было слышно, что достался онъ Кандинскому, препоясался онъ имъ, да и похалъ къ себ на пріиска (золотые), да дорогой-то, видно подъ хмелькомъ, и оброни. Рукоять и ножны у меча были изъ чистаго серебра, длиною въ аршинъ. Посл онъ отыскалъ его, только безъ рукояти и ноженъ. Тутъ же неподалеку есть и желзная дверь въ гору, да не всякому она кажется: приходили и по приказу начальства ее отыскивать, да съ тмъ и уходили. Зарытъ тамъ мунгальскій кладъ.

Тутъ старикъ подошелъ опять къ чарк и, проглотивъ свою порцію, пошелъ въ присядку, припвая дребезжащимъ голосомъ: ‘Ну-ка, ну-ка, ну, нутка, да нутка, да ну’.

— Мои бабы и внуки ушли на берегъ звать, ихъ теперь оттуда и дубьемъ не выгонишь, а меня оставили одного, проговорилъ старикъ, едва переводя духъ отъ своего танца: — да нтъ же, вотъ на зло имъ, я и безъ нихъ погуляю.

И новая пляска съ тмъ же припвомъ огласила хату.

Подойдя къ пристани, мы дйствительно нашли все населеніе станицы на берегу: одни сидли, Другіе стояли, покуривая трубки, а бабы пощелкивали кедровые оршки, которые здсь вдвое больше сибирскихъ.

— Здшніе люди, точно птицы, не заботятся о завтрашнемъ дн, проговорилъ матросъ, опускаясь въ люкъ.

Съ пароходной палубы нельзя было налюбоваться необыкновенно эфектной ночной картиной. Яркое пламя костровъ переливалось за чащей густыхъ оршинъ, не ясно озаряя группы людей на возвышенномъ берегу. Подчиняясь теченію воздуха, пламя перемняло направленіе, всякій разъ вызывая ночныя тни: то вдругъ, выпрямившись на саженную высоту, огненнымъ вихремъ разсыпится въ сторону, озаривъ на мгновеніе черную поверхность рки.

Художнику было бы здсь падь чмъ поработать!…

Далеко за полночь пошелъ я въ свою каюту и заснулъ богатырскимъ сномъ. На вод и сонъ и апетитъ дйствуютъ въ совершенной гармоніи.

Отсюда Амуръ начинаетъ свой незамтный поворотъ на сверозападъ.

Апатичная натура казака-переселенца становится еще безобразне въ великолпной рамк окружающей его пустыни. Не этому зерну принесть плодъ на этой благородной почв!…

Сколько мы миновали живописныхъ утесовъ, изъ которыхъ многіе слывутъ священными у маньчжуръ!

Разъ утромъ, у пристани одной изъ станицъ, гд остановился нашъ пароходъ за нагрузкой дровъ, берегъ, по обыкновенію, былъ усыпанъ празднымъ населеніемъ. Лишь только увидали съ берега, что между пассажирами есть священникъ, какъ стали громко вызывать его на различныя требы. Одни просили отпть давно зарытыхъ родственниковъ, другіе окрестить прошлогоднихъ младенцевъ. Священникъ, которому и я вызвался сопутствовать, отправился на берегъ.

Въ первой хат, куда мы вошли, все было приготовлено для крестинъ, но только что священникъ расправилъ свои волосы и отверзъ уста для начатій обряда, какъ былъ остановленъ хозяиномъ:

— Постой, батька, сколько ты возьмешь? возразилъ онъ ему при этомъ.

Не знаю, что ему отвтилъ на это пастырь. Я сейчасъ же вышелъ вонъ… Мн сдлалось душно въ этой хат.

— Легче научить молитвамъ глухонмаго, чмъ здшняго казака, сказалъ мн священникъ, когда мы опять сошлись на пароход.— Поврьте, продолжалъ онъ: — ни одинъ изъ нихъ не знаетъ молитвы господней: можно ли посл этого быть взыскательнымъ къ невжественному взгляду ихъ на духовное благочиніе?…

Китайскія власти нетолько знаютъ наши амурскія станицы, но каждая у нихъ иметъ свое названіе, такъ Екатерино-Никольскую, ниже Хингановъ, называютъ они Моха-ду. Не знаю, что означаетъ это слово.

Ныншнею весною нойоны по всмъ нашимъ станицамъ развозили печатныя прокламаціи, не въ пользу нашего занятія страны. Не знаю, чмъ бы окончились вс эти мелкія взаимныя неурядицы наши съ поднебесною имперіею, еслибы не пекинскій трактатъ, торжественно разршившій, съ такой выгодой для насъ, двухвковой споръ о границахъ и торговл. Но тогда никто еще не думалъ объ этомъ трактат, и вс мелкія взаимныя непріятности между двумя господствующими націями на Амур принимались за наличную монету и размнивались при всякомъ удобномъ случа.

Слово ‘шолоро’ (пошелъ вонъ) слышалось отъ маньчжуръ чаще. Нкоторые изъ нихъ заходили еще дальше. Посщая наши станицы и видя, что прокламаціи не произвели никакого дйствія, они старались уврить казаковъ, что русскій богдыханъ разжаловалъ Муравьева за то, что у казаковъ недостало буды {Нтъ манчьжура или китайца изъ сверныхъ провинцій, который не выговаривалъ бы ясно фамилію графа Амурскаго. Этотъ дятель сибирскій, за пріобртеніе намъ Амура, раздляетъ авторитетъ Ермака у китайцевъ и величается ими ‘большимъ сибирскимъ разбойникомъ’.}.

Наши, повидимому, не хотли остаться въ долгу, и вотъ, по распоряженію благовщенскаго начальства, велно было сжечь самадонскій храмъ въ окрестностяхъ Благовщенска, на нашей лвой сторон Амура.

Команда отправилась и сожгла кумирню. Маньчжуры молча построили другую на томъ же мст и поставили сто сторожей охранять ее.

Тогда былъ командированъ тотъ же офицеръ изъ Благовщенска, но только съ цлою ротою солдатъ, повторить фейерверкъ.

Стоглавая стража, завидя вдали русскіе штыки, ударилась въ бгство, разбросавъ свои стрлы и колчаны.

Фейерверкъ повторился.

Тогда маньчжуры, выбравъ изъ остывшаго пепла своихъ уцлвшихъ боговъ, приступили къ постройк храма на своемъ уже берегу, какъ разъ противъ стараго мста.

Въ то же время айгуньскій амбань (котораго раздляетъ только Амуръ и тридцати-пяти-верстное разстояніе отъ нашего благовщенскаго губернатора) послалъ совтника своего въ Благовщенскъ объясниться на этотъ счетъ съ нашимъ губернаторомъ.

— Зачмъ вы сожгли самадонскій храмъ? Вы знаете, что вся Маньчжурія приходитъ къ нему на поклоненіе. Поступкомъ этимъ вы раздражили маньчжуръ, и мы не отвчаемъ за послдствія. Отчего же вашъ храмъ Николая стоитъ у насъ въ Пекин около полутораста лтъ и никто его не жгетъ?

Я не знаю, какой на это былъ отвтъ.

Случись, что въ то же время опился нашъ солдатъ, послдовало запрещеніе покупать у маньчжуръ араку, на томъ основаніи, что она причиняетъ смерть.

— Если наша арака вредна вашимъ людямъ, объявилъ тотъ же джангинъ, прибывшій въ Благовщенскъ:— то и хлбъ нашъ, изъ котораго она гонится, также имъ вреденъ, а потому амбань запретилъ продавать его вашимъ людямъ.

И мсяца два или три Благовщенскъ питался одной рыбой.

При этомъ замчательно, что хитрые китайцы никакъ не хотли пустить первые камень и нарушить айгунскій трактатъ. Ихъ купцы каждую первую недлю мсяца являлись въ Благовщенскъ акуратно, открывали лавки и, звая цлую недлю на голодную публику, торговали втромъ.

Слава-богу, что къ нашему прізду въ Благовщенск дла поуладились и пошли кое-какъ попрежнему.

Надо правду сказать, что китайскія власти всегда со страхомъ поглядываютъ вверхъ по Амуру: не идетъ ли оттуда грозная русская сила. Это обстоятельство постоянно держитъ ихъ въ тревожномъ страх.

Но обратимся къ разсказу.

Во всемъ своемъ дикомъ величіи красовался предъ нами хинганскій хребетъ, съ своими пирамидальными вершинами и отвсными скалами. Всю ночь напролетъ шелъ нашъ пароходъ, не думая о меляхъ въ этой пустынной галере. Горныя раздлялись только трехсотъ саженнымъ воднымъ пространствомъ.

Мрный бой колеса, отражаясь въ береговыхъ скалахъ, производилъ какой-то таинственный гулъ. Кое-гд на заворотахъ, вдругъ пахнетъ свжимъ втеркомъ изъ горной пади и обдастъ смолистымъ запахомъ лсистыхъ вершинъ. Долго я сидлъ на палуб, покуда не задремалъ и сигара моя не вывалилась, я поднялъ остывшій окурокъ, еще разъ взглянулъ на грозныя вершины и опустился въ свою клтку.

Когда на другой день утромъ я вышелъ на палубу, со стаканомъ чая, подышать свжимъ воздухомъ, мирная картина равнинъ ярко озарялась утреннимъ солнцемъ, а Хинганы, какъ ночной призракъ, исчезли вмст со сномъ.

Но вотъ на китайскомъ берегу стали чаще показываться маньчжурскія деревни: одн едва были замтны за отдаленными протоками, другія выростали, какъ изъ земли, на первомъ план. Нигд не видно было праздныхъ звакъ, разв какой нибудь согбенный старикъ въ синей куртк, медленно выйдя изъ-за калитки, опустится на свою завалинку, устремивъ взоръ на ‘огненную лодку’, на это дьявольское порожденіе незванныхъ варваровъ.

Вотъ рзвая стая оборванныхъ мальчишекъ гонитъ отвратительную маньчжурскую свинью, у которой брюхо волочится по земл. На минуту они остановятся, вперивъ свои глаза на нашъ пароходъ, и потомъ снова примутся догонять испуганное животное.

Вотъ украдкой, изъ-за густой группы подсолнечниковъ, робко слдитъ за движеніемъ парохода черноглазая маньчжурка.

Видно, что все населеніе въ пол на работ.

Статья третья и послдняя.

Поздно вечеромъ подошли мы къ Айгуню и бросили якорь противъ самаго центра города, въ десяти шагахъ отъ берега. Стали выпускать пары, но тихо, безъ обычнаго свиста. Мы стояли въ китайской черт, и поэтому, тотчасъ же, явился къ намъ айгунскій полиціймейстеръ съ переводчикомъ.

Нашъ пароходъ тащилъ за собой огромный подчалокъ, на которомъ помщалось боле двухсотъ человкъ безсрочныхъ солдатъ, возвращавшихся на родину. Это обстоятельство не ускользнуло отъ подозрительной бдительности китайскихъ чиновниковъ. Когда удовлетворили первымъ вопросамъ полиціймейстера, командиръ парохода предложилъ ему, въ свою очередь, свой: ‘Нтъ ли извстій изъ Пекина о войн съ англо-французами?’ На это почтенный джангинъ отвчалъ, что еще не получали въ Айгун никакихъ объ этомъ свдній и вдругъ, какъ бы вспомнивъ что-то интересное, обратился къ своему переводчику съ цлымъ потокомъ словъ.

— Гд Максумъ? заговорилъ переводчикъ.— Амбаню нужно Максумъ, и тутъ онъ показалъ, что примрно пишетъ:— Амбань проситъ Максумъ кушая, потомъ склонилъ голову на ладонь — слдовательно ночевать и т. д.

Изъ фразъ и жестовъ вс ясно поняли, что айгуньскій амбань приглашаетъ извстнаго нашего литератора, г. Максимова, если онъ окажется на пароход.

Но того, кого имъ было нужно, на пароход не оказалось, и джангинъ убрался во-свояси.

Затмъ настала глубокая тишина, никому не позволено было съзжать на берегъ.

Казалось, чужеземный городъ хотлъ перещеголять насъ въ сдержанномъ своемъ дыханіи. Ни сторожевыхъ звуковъ, ни свиста, словомъ, никакого человческаго голоса не было слышно въ город. Молча покоилась у костра береговая стража, молчалъ и нашъ пароходъ съ подчалкомъ.

Не стало охоты смотрть на эту безцвтную картину, я спустился въ каютъ-кампанію, гд засталъ публику за общимъ столомъ въ ожиданіи ужина.

— Охота вамъ смотрть на этихъ зврей — прямые азіаты, и городъ-то ихъ не лучше нашей грязной деревни, обратился ко мн купецъ, удерживая для меня мсто.

На слдующее утро, прежде чмъ мы успли протереть заспанные глаза, пароходъ нашъ остановился у благовщенской пристани.

Справившись кое-какъ съ своимъ туалетомъ, каждый пассажиръ засуетился около своего багажа, пароходъ дальше этого пункта не шелъ, слдовало дожидаться другихъ пароходовъ, мене сидящихъ въ вод.

Взобравшись на крутой берегъ, я слъ на обрубокъ гигантскаго бревна близь строящагося зданія, и городъ представился мн во всемъ своемъ объем.

Брусчатыя зданія то толпились въ одной групп, то отдлялись другъ отъ друга длинными пустырями. На каждомъ шагу нужно было дополнять воображеніемъ линію проспектовъ, или очертаніе угловъ, по всему видно было, что городъ строится по строгому плану.

Такъ-какъ въ окрестностяхъ Благовщенска нтъ строеваго лсу, то онъ приплавляется сверху, очень жаль, что до сихъ поръ не приступили къ дланію кирпича: въ нсколькихъ верстахъ отъ города по рк Зои найдена глина хорошаго качества.

Отыскавъ лошадь съ телегой, я отправился въ пригородную станицу, въ двухъ верстахъ отъ города, гд можно было сыскать квартиру, въ город же нетолько зазжаго дома или какой нибудь гостиницы, но даже и квартиры нельзя найти.

Я нанялъ довольно свтлую комнату, съ двумя окнами, лишенными на половину стеколъ, повсемстный недостатокъ въ стеклахъ обнаруживается нетолько на Амур, но и въ Забайкаль {Манчьжуры вмсто оконныхъ стеколъ употребляютъ пузыри.}, и потому мстная изобртательность, съ помощію бересты, придумала составлять оконную раму изъ дробныхъ кусочковъ. Бутылки и вообще посуда цнятся весьма дорого по всей великой линіи Амура. Плохой стеклянный заводъ близь Иркутска можетъ ли удовлетворить требованіямъ на все громадное протяженіе Восточной Сибири?

По крайней мр въ молок, яицахъ и зелени въ Благовщенск нтъ недостатка.

Какое обширное поле сулитъ въ будущемъ амурскій край для дятельности! Съ одной стороны цлая линія станицъ отъ нерчинскаго края до предловъ Тихаго Океана, съ другой — тысячи китобойныхъ судовъ всхъ націй, снующихъ взадъ и впередъ по смежнымъ свернымъ морямъ.

Но до тхъ поръ, пока хлбъ на Амур не сдлается дешевъ, нельзя разсчитывать на развитіе края. Не на города, а на станицы нужно обратить первоначальное вниманіе.

Можно ли разсчитывать въ настоящую минуту на какую нибудь фабричную промышленость, когда работникъ обходится до трехсотъ рублей въ годъ?… А потому вс усилія надо покуда обратить на земледльческую промышленость. Хлбъ будетъ дешевъ — все будетъ дешево, и тогда многіе изъ Сибири отправятся на заработки въ новый край.

Что амурское казачество представляетъ весьма скудный элементъ въ дл развитія края — въ томъ нтъ сомннія, а потому обратимся къ русскимъ переселенцамъ и коснемся вообще всей системы колонизаціи на Амур.

Въ описываемомъ 1860 году, изъ переселенцевъ, отправленныхъ изъ губерній Вятской, Костромской, Тамбовской и другихъ, немногіе достигли Благовщенска и Хабаровки, заваливъ тамъ кладбища отъ изнурительныхъ болзней. Въ Читу они занесли тифозную горячку, везд они шли подаяніемъ.

Меньшая половина изъ нихъ, хотя и дошла до мста назначенія, но лишенная средствъ и способовъ къ заявленію труда, обременила только край своею непроизводительностію.

Но на этомъ не остановилось переселеніе.

Изъ великороссійскихъ губерній густыми толпами гонятъ штрафованныхъ солдатъ на Амуръ, разумется, большею частію женатыхъ.

Во весь послдующій мой путь чрезъ Забайкалье, я не разъ встрчался съ ними.

Чтобы показать, въ какой степени можно ожидать пользы для новаго края отъ людей подобнаго рода, обращусь къ старому способу заселенія забайкальскаго, напримръ, края, съ которымъ я имлъ случай познакомиться покороче. При этомъ я имю въ виду, путемъ аналогіи, при помощи осязаемыхъ фактовъ, подвести читателя къ врному заключенію.

Въ восьмисотыхъ годахъ были переселены въ нерчинскій округъ, Татауровской волости, въ селеніе Николаевское (близь истоковъ Ингоды) 183 малороссіянъ, свободныхъ переселенцевъ, непожелавшихъ остаться на кавказской линіи.

Одновременно съ этимъ, послдовало заселеніе ссыльно-поселенцевъ въ 15-ти верстахъ отъ Николаевскаго, въ Гарикацанскомъ селеніи, въ количеств 195 ревизскихъ душъ.

Въ 1858 году, слдовательно по прошествіи 58 лтъ, въ самомъ Николаевскомъ селеніи оказалось наличныхъ душъ мужскаго пола 770, несмотря на то, что вс селенія, расположенныя по рк Ингод, какъ-то Орта, Аблатуканъ, Улёты, Кадахта, Черемхово, заселены наполовину тми же малороссами, которые, по причин тсноты, то-есть недостатка въ покосахъ и другихъ угодьяхъ, выселились изъ Николаевскаго селенія. Притомъ же и въ другихъ деревняхъ Татауровской волости находится нкоторое число тхъ же малороссовъ, словомъ, въ 1858 году, взявши общее число малороссовъ, составится боле полуторы тысячи ревизскихъ душъ, тогда какъ въ томъ же 1858, слдовательно по прошествіи того же 58-ми лтняго срока, въ Гарикацанскомъ селеніи, заселенномъ, какъ мы видли, ссыльно-поселенцами, несмотря на присутствіе 6-ти семей малороссовъ, переселившихся изъ Николаевскаго, оказалось наличныхъ душъ мужескаго пола только 94 души, слдовательно убыли боле чмъ на 100 душъ въ теченіе этого же срока. У малороссовъ же, свободныхъ переселенцевъ за эти 58 лтъ прибыли оказалось боле чмъ на 1,300 душъ.

Другой разительный фактъ представляется намъ въ томъ же Нерчинскомъ округ, Татауровской волости, въ селеніи Александровскомъ. Туда была поселена, въ числ ссыльно-поселенцевъ, одна ревизская душа въ зачетъ рекрута. И теперь въ этомъ селеніи въ семейств Климова, зачетнаго рекрута, слдовательно нештрафованнаго, насчитываютъ боле 20-ти душъ мужескаго пола. Въ Бальзинскомъ селеніи Усть-Ильинской волости, у крестьянина Ивана Тимофеева, тоже до 20-ти душъ. Въ Ундуржинскомъ селеніи, той же волости, у крестьянина Семенова или Пискурова до 25-ти душъ, и вс они были переселены въ зачетъ рекрута, слдовательно нештрафованные и женились на вольныхъ. Углубляясь въ генеалогію ссыльно-поселенцевъ, нельзя не убдиться, что приращеніе народонаселенія у нихъ становится замтнымъ только съ третьяго поколнія и то не во всхъ случаяхъ.

Третій фактъ представляютъ намъ такъ называемые Семейскіе.

Въ первый разъ, за 127 лтъ до нашего времени, и второй, за 87, были переселены цлыми семьями въ Верхнеудинскій округъ старовры изъ западныхъ губерній и смшаны съ сибиряками. Но теперь Семейскіе, свято соблюдающіе свои уставы, заняли уже и окрестныя сибирскія деревни, снабжая притомъ прочія селенія избыткомъ своихъ произведеній. Пшеница ихъ идетъ въ отдаленныя мста.

Довольно этихъ статистическихъ данныхъ, чтобы убдиться, въ какой степени было бы полезно заселять амурскій край честными семьями, а не бродягами и людьми, которыхъ ‘собаки облаяли, втры обдули, отцы и матери оплакали’.

Если то, что до сего времени сдлано для Амура, и извиняется временемъ и средствами, то во всемъ, что еще предстоитъ для него сдлать, исторія потребуетъ отчета.

Долина Амура, вмст съ Усурійскою, простирается боле чмъ на 4,000 верстъ, не считая при этомъ многочисленныхъ притоковъ. Долина эта такъ разнообразна по богатству природы, что вотъ такъ и кажется, одно мсто лучше другаго, пусть будетъ такое же соревнованіе и между хозяевами. Но мало того, чтобы переселить хорошаго хозяина: надо дать ему средства, чтобы онъ, не обременяя проходимыхъ странъ, могъ съ семействомъ, рабочимъ скотомъ и необходимыми орудіями, достигнуть безъ нужды мста назначенія.

Разумется, все хозяйство свое онъ можетъ сформировать въ предверьи къ Амуру, въ Забайкаль {Многіе находятъ полезнымъ отправлять переселенцевъ на Амуръ на нашихъ кругосвтныхъ клиперахъ.}.

Сколько мы видли печальныхъ примровъ несоблюденія этихъ мръ въ частномъ быту на Амур. Такъ, подъ вліяніемъ первыхъ привлекательныхъ слуховъ объ этомъ сибирскомъ Эльдорадо, многіе изъ богатыхъ крестьянъ Забайкалья кинулись туда, обративъ свое хозяйство въ деньги. И что же вышло изъ того? Не найдя на Амур работниковъ, или необходимыхъ орудій, а также готоваго помщенія, они, съ неудачи, предались пьянству, и съ пустыми кошельками перешли въ землянку, стыдясь вернуться на родину. Этихъ примровъ я видлъ много.

Путеваго довольствія, получаемаго переселенцами, не хватаетъ имъ и на табакъ, и потому они идутъ, какъ пилигримы, не заботясь о завтрашнемъ дн. Послднее обстоятельство дйствуетъ разрушительно на нравственность переселенца. Трудно предположить, чтобы и честный человкъ не испортился втеченіе годичнаго нищенскаго странствованія по сибирскимъ захолустьямъ.

Но обратимся къ Благовщенску.

На третій день посл моего прізда, приходили въ станицу къ нашему переводчику Гантимурову (казаку) двое знакомыхъ ему маньчжуръ и заботливо разспрашивали, для какого употребленія назначались приплавленные на буксир парохода солдаты, притомъ сообщили, что айгунскія власти на этотъ счетъ сильно безпокоятся. Гости-маньчжуры повеселли, когда узнали отъ переводчика, что солдаты эти просто выслужили свои сроки и возвращаются на родину.

Прекрасная лтняя погода нисколько не измнилась, несмотря на наступившій сентябрь. Въ станиц, гд я расположился, не было ни одного кустика, гд бы можно было укрыться отъ зноя, а два года назадъ двственный берегъ скрывался подъ кудрявымъ дубнякомъ, образуя естественный бульваръ. Теперь отъ этого ничего не осталось, только по самой покатости берега, тянется длинный рядъ землянокъ, откуда иногда выползетъ тощая фигура переселенца.

Самый городъ, раскинутый какъ на тарелк, похожъ на покинутую ярмарку: остались только балаганы въ степи. Какъ далеко отсталъ онъ отъ своего соперника Николаевска, гд на каждомъ шагу бросается въ глаза какая нибудь рзкая особенность: то широкая натура нашего кругосвтнаго матроса, то таинственно-угрюмая физіономія какого нибудь лиходя, обреченнаго на крпостныя работы. Вотъ въ куцомъ пальто, закинувъ голову и заложивъ руки въ карманы, идетъ какой нибудь машинистъ-американецъ, неистово вытягивая дымъ изъ своей сигары и не обращая ни на кого вниманія. Вотъ молодой мичманъ, мечтающій объ адмиральскихъ эполетахъ, и гордый негоціантъ о мильйонахъ, самонадянно преслдуютъ свою звзду, избгая рутины.

Если нашъ приморскій пунктъ не сдлается центромъ цивилизаціи Восточной Сибири, то онъ безспорно удержитъ за собою прогресивное вліяніе на весь амурскій край. Здсь же все вытянуто въ строчку, оттого и вся картина кажется подернутою одною безцвтною тнью.

Я прожилъ цлую недлю въ Благовщенск — и ничего, ни одного впечатлнія не вынесъ оттуда, а потому, когда въ одно прекрасное утро, показался на горизонт пароходъ снизу, я очень обрадовался и, ни минуты не мшкая, отправился къ пристани. Пароходъ былъ американскаго купца де-Фриза, принявшаго русское подданство и получившаго черезъ то возможность ходить по Амуру.

Пароходъ былъ наполненъ купцами, возвращавшимися изъ Николаевска и съ береговъ Усури съ товарами въ Забайкалье и Иркутскъ. Нкоторые прозжали даже въ Россію. Я взялъ билетъ и отправился домой за вещами.

При разсчет, хозяйка не упустила случая выпросить у меня старый шерстяной платокъ на память и вслдъ за собой протолкнула ко мн въ двери ребятишекъ, между которыми была и взрослая дочь, съ претензіями на подарки. Тому, кто незнакомъ съ ихъ бытомъ, картина эта показалась бы умильною, я же былъ свидтелемъ, какъ карымскій чай не сходилъ у нихъ съ очага, а къ обду варилось иногда и мясо, что у насъ въ Николаевск считалось роскошью.

На пароход я нашелъ многочисленную публику. Одни разсказывали про свои соболиные подвиги, другіе таинственно намекали на новыя золотыя розсыпи.

Вопросъ о допущеніи золотопромышлености на Амур занимаетъ всхъ, одни идутъ — за, другіе — противъ, что же касается до моего личнаго убжденія, то оно на сторон тхъ, которые считаютъ еще несвоевременнымъ учрежденіе золотопромышлености въ новомъ кра, гд всю дятельность надо покуда сосредоточить на земледліи.

Противная сторона старалась, при этомъ, доказать безвредность золотопромышлености для новаго края тмъ, что хозяева будутъ выписывать рабочихъ для своихъ пріисковъ изъ Россіи, но это только одни пустые возгласы: рабочихъ будутъ попрежнему всми мрами притягивать изо всхъ сосднихъ мстъ, и тмъ, разумется, подорвутъ зарождающуюся земледльческую промышленость.

Начало нашего плаванія не ознаменовалось ничмъ замчательнымъ. Спустя немного времени по выход изъ Благовщенска, на одной станціи, гд производилась нагрузка дровъ, начальникъ станицы, нкій заурядъ-сотникъ (изъ урядниковъ), пробужденный отъ послобденнаго сна, съ отуманенными глазами и тяжелой головой, явился къ намъ на палубу, съ высоты которой производилъ свои распоряженія, касавшіяся нагрузки дровъ.

— Еповъ! Куда ты двался? Эй! Еповъ, неистово возглашалъ къ берегу заурядъ-сотникъ.

Мы улыбнулись этому прозвищу, возглашатель это замтилъ и взоромъ обнаружилъ свое неудовольствіе.

— Ярило! грозно воскликнулъ онъ, съ свирпымъ акцентомъ, и мы окончательно разразились смхомъ.

— Помилуйте, господа! Вы меня обижаете: Еповъ и Ярило — исправные урядники, извстные начальству. Я не велю отпускать дровъ на пароходъ.

Когда нмцу-хозяпну перевели угрозу прогнваннаго заурядъ-сотника, онъ увлекъ послдняго знакомить съ своимъ коньякомъ, умоляя насъ жалобнымъ взоромъ оставить въ поко Епова и Ярилу.

Мы давно миновали южный уклонъ рки и плыли теперь по направленію на западъ. Но мр того, какъ мы подвигались навстрчу къ глубокой осени, погода измнялась, только полдневное солнце отогрвало насъ, утренніе заморозки усилились. Мы облеклись въ мховыя платья, въ которыхъ не было недостатка. Я не снималъ свою камчатскую хухлянку, находя эту одежду весьма удобною.

Наконецъ, въ одно холодное утро, осеннее солнце освтило пожелтвшія окрестности историческаго Албазина.

Станица видимо выросла за эти два года, но церковь еще недостроена.

На пути отъ Албазина стали попадаться намъ встрчные плоты съ блковщиками. Блковщики отправляются въ это время на промыселъ (стрлять блокъ), пользуясь послднимъ воднымъ путемъ, возвращаются уже на саняхъ.

Утренники сдлались морозне и мы стали подумывать о шуг (снжной круп). Во что бы то ни стало, намъ хотлось добраться хоть до Шилкинскаго завода.

Многіе ударились въ закладъ, что шуга не допуститъ до мста назначенія, съ тми, кто уврялъ противное, но никому не удалось выиграть пари.

При вход въ р. Шилку, мы остановились на минуту близь затопленнаго желзнаго парохода, принадлежащаго амурской компаніи. Огромная желзная баржа, хотя и держалась на вод, но во многихъ мстахъ была повреждена. Этотъ пароходъ нахалъ на ‘безпечальный’ камень и получилъ пробоину. Капитанъ едва только усплъ направить его къ берегу, гд на саженной глубин онъ и погрузъ. Пассажиры и вещи были спасены, но пароходъ приведенъ въ негодность. Товары компанейскіе сняты съ баржи и для нихъ строится на берегу сарай.

Это — новый ударъ для компаніи.

Безпечальный камень названъ такъ потому, что при первыхъ еще рейсахъ, одинъ мужичокъ, плывшій на плоту со всмъ своимъ имуществомъ, нахавъ на этотъ камень, потерялъ все и, усвшись на немъ, затянулъ съ горя псню. Псню услышали съ плывшей въ то время баржи и сняли его съ камня, получившаго съ тхъ поръ прозвище ‘безпечальнаго’.

До Шилкинскаго завода оставалось еще 50 верстъ и 150 до Стртенска — цли плаванія, когда посл утренняго чая, вся наша каютъ-компанія наполнилась суматохой.

Неожиданно разразились два сильныхъ одинъ за другимъ удара, будто-бы бревномъ по палуб, и чрезъ минуту все объяснилось.

Машина испортилась, лопнули крышки обоихъ цилиндровъ, и машину выкинуло при этомъ за бортъ назадъ. Очевидно было, что плаванію нашему наступилъ конецъ. Несчастіе это съ нашимъ пароходомъ случилось противъ устья рки Черной, близь станицы того же наименованія. Впечатлніе, произведенное этимъ случаемъ, отразилось на лиц каждаго пассажира. Гд взять столько лодокъ и рабочихъ, чтобы достигнуть хотя Шилки, не говоря уже о Стртенск, куда мы потеряли всякую надежду добраться водой! Къ довершенію неудачи показались въ то же время признаки шуги. Несчастіе съ пароходомъ произошло отъ того, что машинистъ американецъ, желая выгрести противъ весьма быстраго теченія, далъ машин черезчуръ ужь сильный ходъ, отчего крышки цилиндровъ не выдержали и лопнули. На выдолбленномъ бревн я, съ однимъ господиномъ, перебрался на берегъ, откуда мы направились къ станиц отыскивать лодку. Проходя по усадьб, мы замтили на одномъ двор много казаковъ и офицера, стоящаго въ сняхъ хаты. Оказалось, что это былъ командиръ казачьяго батальона, и это обстоятельство много помогло намъ въ нашей бд.

Немедленно были розданы приказанія о привлеченіи къ этому пункту нужнаго количества лодокъ, тутъ никто ужь не торговался, и давалъ столько, сколько просили казаки.

Нанявъ съ своими товарищами для себя лодку и нагрузивъ въ нее вещи, самъ я отправился съ ними верхами, чрезъ хребты, въ Шилкинскій заводъ.

Два съ половиною года назадъ, спускаясь по Шилк на Амуръ, я былъ пораженъ грандіозностію горныхъ картинъ окрестностей Куларокъ и Шилкинскаго завода. Теперь, поднимаясь по тмъ же самымъ утесамъ и огибая подошвы ихъ, я, на этотъ разъ, готовъ былъ проклясть эти хребты, по которымъ только одн мстныя лошади могутъ бжать.

Необходимость воспользоваться послднимъ днемъ лта, для заготовленія лодки и рабочихъ, заставила меня и спутника моего скакать по нимъ безъ отдыха, такъ что, съ непривычки, я пріхалъ на заводъ безъ ногъ. Чрезъ день пришла и лодка. Я поплатился на этотъ разъ чемоданомъ, затеряннымъ въ общей суматох. Чрезъ день посл этого пошла шуга, а потомъ и ледъ, прекратившій всякое движеніе по рк. Пришлось ожидать зимняго пути.

Желая воспользоваться временемъ, я отправился на каринскіе золотые пріиски, въ двадцати верстахъ отъ завода. Долина, по которой извивается рчка Кара, впадающая въ р. Шилку, очень живописна. Деревья осняютъ эту золотоносную рчку, преслдуя ее до самыхъ пріисковъ. Эти пріиски раздляются на три промысла: верхній, средній и нижній.

Промывку золота, по причин наступившихъ заморозковъ, мн не довелось видть. Прохавъ верхній промыселъ, я добрался до средняго, гд и остановился на квартир. Видимый порядокъ и чистота замтны были повсюду. Количество добываемаго золота уменьшилось противъ прежняго, по причин недостатка въ вольнонаемныхъ, а отъ каторжныхъ мало пользы: работаютъ они лниво и при строгости бгаютъ, если не буянятъ. Нужно одному удивляться: это — умнью нашихъ инженеровъ управляться съ ними. Посл мн случалось встрчаться въ Шилк {Шилкинскій заводъ на мст принято называть просто Шилкой, потому что тамъ теперь нтъ никакого завода. Говорятъ, что въ здшнихъ покинутыхъ рудникахъ находится еще много нетронутой руды (серебряной).} съ отставными заводскими служителями и урядниками, и они вс въ одинъ голосъ говорили въ пользу заарендованія казенныхъ заводовъ и вольнаго труда.

На обратномъ пути въ Шилку меня догнали нмцы-мащинисты, возвращавшіеся съ Амура и также постившіе Кару. Ихъ очень занимало, что такая пустынная долина привела ихъ неожиданно къ такой широкой заводской дятельности, какую они нашли на каринскихъ пріискахъ. Возвратившись въ Шилку, я расположился отдохнуть въ ожиданіи санной дороги, великій зимній путь еще лежалъ передо мною.

Въ Шилк и окрестностяхъ ея многихъ интересовалъ слухъ о бжавшемъ изъ Николаевска разбойник Дубровин, который, годъ назадъ, былъ выписанъ съ каринскихъ золотыхъ пріисковъ и отправленъ на Амуръ, гд въ рот ссыльно-каторжныхъ сдланъ былъ старостой. На третій день пасхи онъ бжалъ изъ Николаевска, подговоривъ четырехъ товарищей, запасшись винтовками и провизіею. Несмотря на дятельное преслдованіе, ему удалось, съ двумя сообщниками, выбраться, какъ кажется, на р. Зею, гд ужь его трудно найти.

Разбойникъ Дубровинъ хорошо извстенъ всему шилкинскому околотку, гд, какъ самъ онъ хвастался, сгубилъ до двадцати душь, въ томъ числ двухъ младенцевъ. Гоняли его и сквозь строй, да что-то мало выходило.

Еще въ первый путь мой лтомъ къ Верхнеудинскомъ округ, при перемн лошадей, я какъ-то зашелъ на этапный дворъ, куда только что пригнали партію. Меня заинтересовалъ одинъ семидесятилтій старикъ, у котораго ноги были закованы. Узнавши, что онъ ужь шесть разъ бгалъ съ казенныхъ пріисковъ, я обратился къ нему съ вопросомъ, что заставляетъ его такъ настойчиво бгать?

— Эхъ, баринъ, да какъ мн не бгать! Годъ въ острог, водятъ по судамъ… ну, разумется, врешь, что въ голову забредетъ… дадутъ плетишекъ двадцать, и отправятъ опять на заводъ, не дойдешь верстъ десятокъ, опять бжишь, опять та же исторія — такъ помаленьку и пробавляешься. Въ острог тепло, охранно и сытно, отдохнешь — опять въ походъ!

— Что жь, ты опять уйдешь? спросилъ я его.

— Уйду, не задумавшись отвчалъ старый гршникъ.

Не знаю, много ли казна выигрываетъ отъ содержанія остроговъ въ Сибири, этихъ притоновъ всякаго разврата и лни, гд каждому преступнику, кром казенной дачи, еще идетъ и подаяніе, тогда какъ, напримръ, на уральскихъ казенныхъ заводахъ лучшему заводскому работнику идетъ въ мсяцъ два пуда муки и въ сутки только шесть копеекъ серебромъ, на все содержаніе и одежду, въ то время, какъ послдній работаетъ ежедневно съ пяти часовъ утра до одиннадцати и съ двухъ пополудни до семи, и только потому работаетъ, что предки его были приписаны къ заводу. Сравните его положеніе съ острожникомъ и вы увидите, что послднему лучше.

Посланный мой, отправленный на Черную за чемоданомъ, возвратился оттуда безъ успха, а потому я собрался самъ. Передъ отъздомъ, въ Шилк, я повстрчался съ однимъ ссыльнымъ, которыхъ здсь называютъ ‘несчастными’, онъ, между прочимъ, сообщилъ мн, что нашелъ въ Сибири четыре вещи: траву безъ зелени, цвты безъ запаха, птицъ безъ голоса и человка безъ сердца. Во всемъ этомъ была своя доля правды.

На р. Черной я нашелъ хозяина парохода въ станиц, гд онъ расположился посреди своихъ товаровъ, со всми своими американскими привычками. Стны его квартиры были завшапы винтовками, револьверами и охотничьими ножами. При свиданіи, нмецъ выразилъ свое удивленіе, что путешествуя по Алжиріи, Египту, Аравіи, Индіи и большей части Америки, онъ нигд не встрчалъ такого лниваго народа и который, притомъ, такъ бы мало довольствовался жизненными потребностями, какъ жители этой станицы, теплая печь и кирпичь чаю — весь комфортъ здшняго сибиряка.

Я нашелъ свой чемоданъ, и въ тотъ же день отправился въ обратный путь. На полдорог захалъ на станцію, откуда уже вечеромъ пустился дальше. Обойдя, съ великою опасностію, утесъ, по замерзшимъ окраинамъ рки, я соскучился тащиться съ вьюкомъ и, обнадеженный словами проводника, что тутъ одна дорога, пустился впередъ. Я халъ рысью часа полтора и, по разсчету моему, мн должно было уже дохать до ночлега, но кром пустынныхъ хребтовъ и темнаго неба, я ничего не примчалъ. Я сталъ попукать лошадь, переваливаясь съ хребта на хребетъ, я прохалъ еще съ часъ времени. Ночь была темная, мсяцъ не выходилъ изъ-за тучъ. Къ довершенію непріятности повалилъ снгъ. Утомленному воображенію моему мерещились сибирскія сказки: Царь-двица съ мечомъ-самоскомъ, горныя пади и утесы, съ потаенными дверями, стерегущими сокровища, вдругъ послышался на другой сторон хребта чей-то голосъ, я поворотилъ коня по тому направленію, думая встртить человка. Съ трудомъ пробравшись по рытвинамъ и ямамъ долины, въ глубин которой не видать было ничего, я услыхалъ тотъ же голосъ, но только съ варіаціями на другую тэму: передо мной, въ хребтахъ заливался на десять голосовъ волкъ. Какъ ни непріятна была эта полночная серенада, но она прекратила мое заблужденіе. Тутъ только замтилъ я, что сбился съ настоящей дороги и захалъ въ падь. Тропинка куда нибудь да приведетъ, я похалъ дальше, разсчитывая попасть на Каринскіе пріиски и принимая эту падь за каринскую, но незнакомые утесы и положеніе горной рчки заставили меня вернуться по той же тропинк назадъ на станцію. Ноги мои прозябли, бдный конь утомился и я повелъ его въ поводу. Мое положеніе было незавидно: мн предстояло еще сдлать верстъ тридцать, по пустыннымъ хребтамъ. Уже передъ свтомъ, я вернулся на старую станцію и въ крайнемъ, изнеможеніи повалился на солому. Солнце уже было высоко, когда я проснулся. Утромъ хозяинъ вывелъ меня изъ заблужденія, объяснивъ, что я, принявъ вправо, попалъ въ Лужниковскую падь, которая идетъ верстъ на сорокъ. Когда я ему сказалъ, что думалъ нкоторое время разложить въ лсу огонь, да не оказалось спичекъ — ‘Это къ лучшему, баринъ, сказалъ онъ: — огонь примтенъ издалёча, что до зврей-то, они здсь дики, а надо опасаться людей: тутъ всякихъ довольно, недаромъ и сторона слыветъ каторжною’.

На этотъ разъ я не доврилъ своему искусству разбирать дороги, даже днемъ, и взялъ провожатаго, съ которымъ и прибылъ благополучно въ свою Шилку ожидать санной дороги.

Итакъ два раза окрестности Шилкинскаго завода оставили во мн неизгладимое впечатлніе: въ первый разъ, когда, въ 1858 году, съ плота я спокойно наслаждался горными картинами, и теперь, когда несчастіе съ пароходомъ заставило меня длать даже ночныя прогулки по нимъ. Думалъ ли я тогда, что мн приведется измрить ихъ по всмъ направленіямъ?

22 октября, въ день казанской божіей матери, выпалъ настоящій снгъ, и я началъ свои приготовленія къ дальнему путешествію, покупкою восьми молодыхъ медвжинъ на шубу и двухъ собачинъ на дорожные чулки, изъ своей же двойной оленьей хухлянки сдлалъ просторную чуйку, въ род халата. Въ этой одежд я ршился противиться всмъ сибирскимъ морозамъ.

Промышляютъ здсь медвдей бродячіе орочоне, которые, добывъ звря, остаются на одномъ мст, покуда не съдятъ его.

Прошлаго года, по зим, произошелъ необыкновенный случай съ однимъ орочонскимъ семействомъ, близь деревни Омороя, въ окрестностяхъ р. Черной.

Орочонъ, съ женою и двумя дтьми, уходилъ отъ шатуна (медвдь, который не ложится въ берлогу), преслдовавшаго его боле 50 верстъ, хребтами, до самаго Омороя. Медвдь былъ ходячій, что случается рдко, ибо въ зимнее время, какъ извстно, они лежатъ. Звроловъ зналъ, что медвдь идетъ по его слду, и потому понукалъ своихъ оленей, чтобъ засвтло достигнуть деревни. Съ своей стороны и медвдь днемъ опасался состязаться съ орочономъ и скрывался изъ виду. Олени, несмотря на хребты и снга, идутъ ходко и орочонъ, засвтло миновавъ деревню, прикочевалъ въ одной десятин отъ ней, полагая, что зврь не ршится подойти къ деревн, гд было много собакъ. Но не такъ думалъ зврь: несмотря на разложенный костеръ, онъ подошелъ къ юрт, гд спали несчастные скитальцы, и началъ съ ребятишекъ, которыхъ тутъ же сожралъ. Мать влзла на кустъ, но онъ ее и оттуда досталъ и ею заключилъ свой ужинъ. Тмъ временемъ, орочонъ усплъ скрыться въ деревню и повстить о случившемся, къ утру изъ двухъ смежныхъ деревень {Большая и Малая Омороя.} поднялся народъ, въ числ 50 конныхъ — медвдя нашли лежащимъ у юрты и убили его.

Медвдь былъ изъ породы срыхъ, огромной величины.

Наконецъ, я пустился въ путь и, сильно утомленный, безостановочною трудною дорогою прибылъ въ Нерчинскъ. Меня завезли въ сренькій домикъ, къ одной столтней старух, которая держала наготов комнату для прозжихъ. Услужливая старушка, у которой на плечахъ лежалъ цлый вкъ, не подпускала никого къ очагу и сама исполняла всю трудную должность стряпухи. Обычныя пельмени и жареная баранина явились на стол. Никогда мн не доводилось сть такую вкусную баранину. Вроятно, отъ свойства кормовыхъ травъ въ нерчинскомъ кра, мясо барана трудно отличить отъ телятины. Дале къ Чит, баранина уже не та. Еще на Амур, маньчжуры говорили, что въ нерчинскомъ кра есть вс травы, которыя входятъ въ составъ кирпичнаго чая. Это даетъ высокое понятіе о нерчинской флор.

Городъ Нерчинскъ похожъ на вс сибирскіе города: такая же пустота на улицахъ. Я зашелъ въ городническое правленіе и казначейство взять подорожную бланку, т же служители уздной емиды, со всми пріемами, свойственными имъ у насъ на широкой Руси. И мн на минуту показалось, что я уже дома, на родин.

Нельзя здсь не остановиться, чтобъ не сказать нсколько словъ объ общемъ характер судопроизводства въ отдаленной Сибири. Его можно подвести подъ три главные вида: а) произвольное толкованіе законовъ, b) нескончаемыя справки и с) журнальныя постановленія заднимъ числомъ, на трехъ этихъ незыблемыхъ столбахъ основана вся безнаказанность судебнаго произвола. Прибавьте къ этому личную безотвтственность суда за его ршеніе, и вы увидите, что судопроизводство въ Сибири основано на тхъ же самыхъ элементахъ, какъ и у насъ на Руси.

Отнимите у суда эти главные виды вопіющей несправедливости — и вы возвратите истцу отнятые у него шансы. Тогда не будутъ говорить, что наши юристы изучаютъ права для того, чтобъ длать несправедливости, шансы уравняются и законъ восторжествуетъ.

Я прожилъ въ Нерчинск два дня. Тамъ, какъ и въ каждомъ сибирскомъ город, есть довольно евреевъ, занимающихся мелкою торговлею на мст и развозкою товаровъ но деревнямъ, съ ними постоянно соперничаютъ владимірцы, при случа вздыхающіе по родин, но никогда непокидающіе Сибири, гд живутъ домами. Евреи здсь, какъ и везд, отличаются отъ прочихъ племенъ своею энергическою дятельностію, за то и пользуются гораздо большимъ уваженіемъ и объемомъ правъ противъ своихъ песибирскихъ собратій. Если еврей живетъ на поселеніи въ деревн, онъ непремнно занимается какимъ нибудь подрядомъ, чаще всего содержитъ почтовую гоньбу. Безъ дла они не сидятъ, но нигд земли не обработываютъ. Т изъ нихъ, которые родились въ Сибири, считаютъ ее своимъ отечествомъ, но правиламъ отцовъ остаются врны. Шабаши свои исполняютъ аккуратно, женятся только на своихъ и хоронятся на еврейскихъ кладбищахъ. Евреи-капиталисты всегда помогаютъ своимъ собратамъ. Трудно найти еврея-поселенца, который бы былъ сосланъ въ Сибирь не за контробанду.

На другой половин моей квартиры, чрезъ сни, жилъ хозяинъ съ семействомъ, онъ былъ сынъ старушки и имлъ самъ взрослыхъ дтей, одинъ изъ нихъ уже служилъ конторщикомъ на частныхъ пріискахъ. Замтивъ, что онъ зоветъ свою мать бабушкой, я спросилъ, что побуждаетъ его къ этому.

— Люди зовутъ ее бабушкой, такъ и я за ними по привычк, отвчалъ онъ простодушно.

Рано вечеромъ возвратившись изъ гостей, я улегся въ постель, располагая со свтомъ пуститься въ путь. Старушка помстилась за перегородкой. Въ комнат настала тишина, прерываемая только молитвеннымъ шопотомъ моей столтней сосдки, воображенію моему рисовался не въ розовомъ вид безконечный морозный путь, со всми неудобствами и лишеніями, но желаніе увидть опять родину, успокоивало мои смутныя мысли. Образы стали исчезать одинъ за другимъ, перервалась и нить мысли, на встрчу которой шелъ сонъ съ его утшительнымъ забвеніемъ. Я заснулъ, я врно крпко спалъ, что усплъ отлежать себ бокъ, а потому перевернулся на другой, заспанные глаза мои не выдержали блеска затопленной печки, которая на этотъ разъ пришлась прямо противъ нихъ, бабушка суетилась около очага. Я закурилъ свою трубку и у насъ съ нею завязался разговоръ.

— Не рано ли, бабушка, ты поднялась?

— Не должно быть совсмъ рано: я уже и Богу успла помолиться, скоро пойду будить своихъ.

Чайникъ съ крымскимъ чаемъ киплъ немилосердно и старушка, приготовивъ себ чашку, отправилась будить сына. На легкій стукъ ея въ дверь, вышелъ изъ другой половины сынъ, спустился по ступенькамъ сней и отворить наружную дверь.

— Э, э, бабушка! ты какъ хочешь, а намъ еще рано, кичиги {Сибиряки отлично узнаютъ время по Кичигамъ, извстному созвздію, которое впродолженіе ночи описываетъ дугу по небосклону.} еще на полночи стоятъ, послышалось изъ сней.

Сынъ ушелъ опять спать, а бабушка возвратилась къ своей печк. Я началъ тоже думать, что бабушка промахнулась, но старушка не замедлила мн объяснить, что завтра годовыя поминки ея старшему сыну, умершему лтъ десять назадъ, при этомъ она не упустила случая похвалиться своимъ бднымъ сыномъ, который не захотлъ подождать ея смерти.

— Ты здсь, что ли, родилась, бабушка? спросилъ я ее.

— Здсь, батюшка, только въ старомъ город, отсюда версты за дв. Было мн по двнадцатому году, когда городъ перенесли сюда, тогда были еще воеводы. Въ старое время жить было лучше, все было дешево и просто, теперь народъ умудрился, другъ друга грызутъ, проговорила старушка и тутъ же мн разсказала, какъ покойный воевода, ‘баронъ или фонъ’, подозвалъ ее, когда она горько плакала у воротъ покидаемаго дома, ласково потрепалъ по щек и посулилъ ей хорошаго жениха.— Воеводы были проще теперешнихъ губернаторовъ, сами судили и рядили, прибавила она:— а теперь ступай сначала въ канцелярію или судъ и кланяйся приказнымъ.

Долго ворчала старушка, помянула она тутъ и Амуръ, ‘чтобъ ему ни дна, ни покрышки’, совсмъ-де зали своими амурами: накорми переселенца, напой, да еще гляди за нимъ, чтобъ не стащилъ чего, мало у насъ земли, что ли? говорила она, помшивая въ печк. На этотъ разъ старушка выражала убжденіе массы народа, которому Амуръ пришелся больно не по-сердцу. Сдавай чуть не за даромъ хлбъ въ казну для Амура, корми тамошнихъ переселенцевъ — все такія причины, которыя перевернули вверхъ дномъ все хозяйство забайкальца. Я опять заснулъ. На зар старушка поплелась въ церковь, а я сталъ сбираться въ путь.

Несмотря на наступившіе морозы, снга почти нигд не было и я принужденъ былъ продолжать путь свой на колесахъ. Дорога въ Читу содержится въ исправности и потому я, безъ большихъ затрудненій, достигъ этого города. Не было замтно, чтобъ Чита въ эти два съ половиною года сколько нибудь увеличилась, увеличились только цны на вс жизненные припасы.

Недалеко отъ Верхнеудинска, я захалъ, посл полночи, на одну станцію и расположился отдохнуть до свта. Мн пригрезился сонъ, будто бы гуляя въ какомъ-то лсу, увидлъ я въ сторон отъ дороги человческую голову, я приподнялъ ее за волосы и въ окровавленныхъ чертахъ узналъ своего брата, отъ котораго ужь давно не имлъ писемъ. Я проснулся, въ это самое время вошли въ комнату двое путешественниковъ и пробрались къ переднему углу, гд сли за столъ.

Несовсмъ еще отршившись отъ непріятнаго сновиднія, при пробужденіи своемъ, я произнесъ что-то вслухъ, одинъ изъ вошедшихъ спросилъ меня объ этомъ сн и я ему передалъ его съ пунктуальною врностью.

— Не увидать вамъ больше брата, съ самоувренностью сказалъ онъ мн и вынулъ изъ-за пазухи штофъ водки.

Дйствительно, посл, по прізд въ Россію, я узналъ, что братъ мой давнымъ-давно померъ.

— Откуда вы дете? спросилъ я въ свою очередь снотолкователя.

— Изъ Николаевска на Амур, мы съ товарищемъ корабельные мастера, слдуемъ теперь на родину въ костромскую губернію, въ чистую.

— А ваша милость откуда?

— И я оттуда.

Они подошли къ моей постели, повидимому, стараясь, во что бы то ни стало, меня узнать, но окладистая борода, которую я носилъ уже полгода, ршительно сбивала ихъ съ толку. Я имъ помогъ самъ выйти изъ затрудненія и скоро они напомнили нсколько случаевъ свиданія нашего въ Николаевск. Старики были навесел: съ ними вмст путешествовалъ еще боченокъ, ежедневно наполняемый виномъ.

Снотолкователь налилъ водки въ квасной стаканъ и, противъ моего ожиданія, поднеся чуть не къ самому моему носу это питье.

— Ваше благородіе, сдлайте милость, не откажите.

— Я, вдь, землякъ, не пью ничего натощакъ, кром чая, проговорилъ я, вооружившись, на всякій случай, концомъ одяла.

Невдругъ отошелъ отъ меня землякъ: въ раздумьи постоялъ онъ немного, повернулся, сдлалъ два шага и опять обратился ко мн.

— Право, ваше благородіе, изволили бы выпить, прочне вдь будетъ. На это я только покачалъ головой и добрый старикъ успокоился.

Вслдъ за этимъ земляки чокнулись и выпили залпомъ по стакану ‘брыкаловки’, но, слава-богу, они оказались самаго кроткаго темперамента и вовсе не брыкались. Вино, напротивъ, растворяло ихъ сантиментальную сторону, и одинъ изъ нихъ не шутя заплакалъ.

— Полно, Вася, сокрушаться, право, глупо, говорилъ первый.

— Хорошо теб совтовать, отвчалъ на это его товарищъ, склонивъ на ладонь свою посдвшую голову.

Мн принесли самоваръ и я, усвшись за столъ, налилъ и землякамъ по стакану чаю, не сильно разсчитывая на ихъ охоту, а длая это только изъ приличія. И дйствительно, каждый изъ нихъ отпилъ только по нскольку глотковъ, оставивъ стаканы безъ вниманія. Между тмъ, это послужило поводомъ къ сближенію.

— Прошу я его, в. б., забыть горе, да толку выходитъ мало, Богъ его знаетъ, чмъ его тамъ закормили? говорилъ мн снотолкователь, повидимому, имвшій вліяніе на своего товарища.

— И дло-то все вышло изъ того, что здшнія вдьмы-бабы очаровали его какимъ-то зельемъ. ‘Не ду, говоритъ: останусь въ Отомановк у своей Дуни’, насилу вытащилъ, ну, какъ, говорю, можно отъ родины отрекнуться, а работникъ-то какой — правая у меня рука… Баркасъ-то какой, по морскому чертежу, мы съ нимъ справили въ Отомановк. И въ Костром, на Волг, будетъ работы довольно, притомъ родина… Эхъ, Вася, забудь пожалуйста… выкинь изъ головы.

— Не могу, братъ, видитъ Богъ, не могу: такъ злодйка на ум и вертится, думается все, какъ бы вернуться въ Отомановку, уныло проговорилъ сдой любовникъ.

— Ну, видно метко напали! коль своей силы недостаетъ, такъ въ первомъ же сел сходимъ въ церковь — авось святыня пересилитъ.

Моя тройка стояла ужь у крыльца, горячіе монгольскіе кони нетерпливо били копытомъ о мерзлую землю и фыркали, жадно вдыхая въ себя воздухъ родной степи.

— Мы васъ догонимъ, ваше благородіе, говорили мн вослдъ старые моряки: — намъ съ вами надежне, хоть остановокъ-то по станціямъ не будетъ.

Опорошенная легкимъ снгомъ, грустную картину представляла на этотъ разъ бурятская степь: неуклюжей копной сидлъ на козлахъ монголъ въ своей дах, шерстью навыворотъ, бшено скакала повозка по мерзлымъ колеямъ голой дороги.

Монгольскіе кони неутомимы: они зимой могутъ проскакать сто верстъ въ одну упряжку, никогда не требуя овса и теплаго стойла. Они довольствуются тмъ, что предоставляетъ имъ степь во всякое время года. Какой бы ни былъ морозъ, они всегда на открытомъ воздух. Мн случалось видть, чрезъ мсяцъ посл этого, что даже кровь выступала изъ храпа бднаго животнаго отъ мороза, но все-таки не давали убжища, основываясь на томъ, что туземная лошадь не можетъ терпть тепла и скется, покрываясь коростою. Я несовсмъ раздляю это убжденіе, относя его боле къ невжественному взгляду на свойство домашняго скота. Монгольскіе бараны пасутся всю зиму тоже въ степи, но что всего странне мн показалось въ Забайкаль — это индейки, которыя въ самую сильную стужу ночуютъ на крыш или забор, повидимому, ни мало не стсняясь лютымъ морозомъ. Обращаясь опять къ монгольскимъ конямъ, по виду невзрачнымъ, я, по моему мннію, могу противопоставить имъ только обвинокъ, извстную немногочисленную породу, на р. Обв, Оханскаго узда, Пермской губерніи, но обвинка привыкла къ хол и нг, безъ овса и теплаго стойла она не будетъ служить.

Пограничные казаки имютъ здсь часто до 3-хъ тысячъ головъ лошадей и по стольку же овецъ — и все это отдано на произволъ суровой зимы. Недостатокъ въ рабочихъ длаетъ, впрочемъ, невозможнымъ заготовленіе для такого количества корма на зиму.

На вечерней зар, подъзжая къ станку, я увидалъ, при възд въ селеніе, длинный рядъ дымящихся монгольскихъ, войлочныхъ юртъ, передъ которыми рзвились неуклюжіе ребятишки. Добровольно обрекая себя на суровую зиму, монголы не только не мечтаютъ о русской изб, но боятся ее какъ огня, опасаясь угара. На станціи, за чаемъ, смотритель объяснилъ мн, что въ сильные морозы одинъ изъ бурятъ не ложится ночью, поминутно поправляя шестомъ ворохъ теплой одежды, подъ которымъ покоятся спящіе. Впрочемъ, на нкоторыхъ станціяхъ мн случалось видть, что ямщики-буряты спятъ въ повалку въ теплой ямской комнат, видно, привычка все передлаетъ!

Пріхавъ въ Верхнеудинскъ, я остановился у одного отставнаго станціоннаго смотрителя: еслибы не онъ, то ршительно некуда было бы пристать, нетолько гостиницы, но даже и постоялаго двора въ город нтъ.

Теплая, свтлая комната, съ услужливыми хозяевами, показалась мн пріятнымъ вознагражденіемъ за дорожные труды, и я расположился здсь отдохнуть денька на два, намреваясь повернуть отсюда въ Кяхту, на которую мн хотлось взглянуть. Я помню эту добродушную личность, изъздившую всю Сибирь, и теперь отдыхающую въ кругу своего семейства:

— До сихъ поръ, милостивый государь, не могу отвыкнуть отъ колокольчика, говорилъ отставной смотритель, вспоминая свою долговременную службу.— Иногда ночью, услышишь подъ окномъ колокольчикъ, вскочишь, протирая глаза, съ постели, переполошишь жену — а все понапрасну… Одумаешься, и самому станетъ смшно. Что длать — привычка, такъ и кажется, что вотъ нахала почта или лихой человкъ.

— Вы какъ же теперь уволены? спросилъ я его.

— Съ чиномъ, по экзамену — безъ экзамена нельзя у насъ и чина получить.

И тутъ мн пришелъ на память анекдотъ, слышанный гд-то, по поводу этого экзамена.

За долговременную службу въ должности станціонныхъ смотрителей, представлялись двое стариковъ къ чину въ отставку, для этого имъ предстояло выдержать экзаменъ по форм.

Одинъ изъ нихъ былъ 70-лтній старикъ, сибирякъ, другой — 60 и, родомъ якутъ, оба, по старин, не знали грамот. Смотритель училища былъ знакомъ съ первымъ и, желая помочь горю, предупредилъ старика, что на стол будетъ лежать священная исторія, чтобы онъ раскрылъ ее и прочелъ на память: ‘Богъ сотворилъ небо и землю’. На другой день является старикъ передъ экзаменаторами и, дрожа всмъ тломъ, беретъ роковую книгу. Но у него недостало духу прослыть, въ первый разъ, грамотнымъ. Погладивъ раскрытую страницу, онъ объявилъ, что забылъ взять очки, безъ которыхъ ничего не видитъ.

— Пять — да пять, сколько? обратился къ нему одинъ изъ чиновниковъ.

— Двадцать-пять, отвчалъ смущенный старикъ.

— Да какже, братецъ? вотъ пять пальцевъ — да еще пять — сколько будетъ?

— Такъ-то выходитъ только десять, проговорилъ смотритель, не постигая, какъ могъ промахнуться.

Вошелъ якутъ, его товарищъ, который не только не зналъ грамот, но даже и молился по якутски.

— Что ты знаешь? вопросили его.

— Я ничего не знаю, кром иностраннаго языка.

— Какого же? спросили присутствующіе, выпучивъ на него глаза.

— Якутскаго, съ самоувренностію отвчалъ старикъ.

Желая ознакомиться съ краемъ, я похалъ изъ Верхнеудинска проселкомъ, имя въ виду пробраться въ Кяхту.

Семейскіе (старовры), о которыхъ было упомянуто выше, живутъ большими селеніями и щеголяютъ предъ прочими сибиряками своимъ хозяйствомъ. Они живутъ опрятно и довольно развиты для простаго крестьянина. Прозжая одну деревеньку, принадлежащую впрочемъ не семейскимъ, я отыскивалъ ночлега и, увидавъ проходящаго крестьянина, спросилъ: гд бы мн пристать на ночь?

— Гд же, какъ не у повара Антона, у него и засдатель и вс господа пристаютъ, отвчалъ мн бородка.

У воротъ щеголеватаго домика мы остановились. Чрезъ минуту показался у калитки бодрый старичокъ, съ сдыми подстриженными усами, въ пальто.

— Не здсь ли домъ повара Антона? спросилъ я его.

— Я самый поваръ Антонъ, отвтилъ, низко кланяясь, услужливый старичокъ, и, узнавши, что я прошу ночлега, поспшилъ отворить ворота. Онъ пособилъ мн вылзти изъ повозки и проводилъ, чрезъ широкія сни, въ чистую половину, гд было 3 или 4 комнаты.

Надворныя строенія, чистота въ сняхъ, убранство комнатъ и выточенное распятіе обличали его нетуземное происхожденіе, и дйствительно, это былъ старый польскій уланъ, съ 1856 года получившій свободу, но нежелающій ею воспользоваться, какъ я посл узналъ. Старикъ засуетился, вмст съ старухой женой своей, около самовара и ужина и только посл, когда я пригласилъ ихъ отвдать моего пуншу, онъ представилъ мн жену: ‘Старуха моя, здшняя сибирячка, дтей у насъ нтъ, а есть только пріемышъ, который выросъ на нашихъ рукахъ’, говорилъ при этомъ старикъ.

Я не забывалъ подливать коньяку въ хозяйскія чашки, бесда оживилась, изъ всего сказаннаго я узналъ, что Ан онъ-поваръ былъ другомъ и слугою одного богатаго своего единоземца, и когда этотъ послдній былъ прощенъ и возвращенъ на родину въ 1856 году, получилъ отъ него домъ и щедрое пособіе.

— Жена у меня русская: я здсь обжился, и не желаю хать на родину, хотя меня и вызываютъ родичи, говорилъ мн старый уланъ, къ видимому удовольствію своей дражайшей половины,— жаль бросить свою заимку (ферму), свое домоводство, когда не случилось отпраздновать молодость въ своей сторон, такъ нечего хлопотать объ этомъ подъ старость, говорилъ Антонъ-поваръ, не выпуская изъ зубовъ свою коротенькую трубку.

Старикъ вполн заслуживалъ свое прозвище: пылающій борщъ, сочныя сосиски и воздушныя зразы вполн подтвердили его поварское достоинство. На другой день, посл чая, старикъ повелъ меня по хозяйству, и было на что посмотрть: все было устроено на славу! Коптильня, погребъ, анбаръ, овинъ, рига, гумно, даже самодльные кирпичи, служили доказательствомъ разумной хозяйской дятельности. Везд порядокъ и чистота, кони, вопреки обычаю тхъ странъ, стояли подъ навсомъ, защищенные отъ втра. Не даромъ Антонъ-поваръ слылъ первымъ хозяиномъ въ деревн.

— У меня въ огород растутъ даже нкоторыя аптечныя травы, говорилъ старикъ, когда мы проходили мимо занесеннаго снгомъ плетня.

‘Чего недостаетъ для Сибири?’ подумалъ я… ‘Смысла’, отвчалъ мн внутренній голосъ, но разсужденія мои вдругъ были прерваны громкомъ возгласомъ индекъ, обступившихъ хозяина.

— Эхъ, баринъ, все у меня хорошо, да одно неладно: дтей нтъ, сказалъ онъ, когда мы возвратились съ прогулки.— На пріемыша я мало разсчитываю: онъ вялъ и тупъ отъ природы, хотя и честный парень… Я его и оженилъ, вотъ разв отъ снохи чего добьюсь: баба умная, работящая, брата изъ хорошаго дома, а на работниковъ плохая надежда: куда не достигнетъ хозяйскій глазъ — тамъ врный промахъ, угрюмо проговорилъ старый солдатъ, потягивая изъ своей походной трубки.

Въ это время вошла хозяйка, съ подносомъ, заставленнымъ домашнимъ сыромъ, сосисками и прочимъ орнаментомъ обильнаго завтрака. Мы выпили по рюмк коньяку.

— А что, баринъ, сказалъ старикъ, придвигая ко мн блюдо съ сосисками: — не послушаться ли мн стараго друга и господина, не махнуть ли на родину?

— Почему бы и не такъ? разсянно проговорилъ я.

— Ну, вотъ видишь ли, старуха, и баринъ совтуетъ намъ хать, обратился онъ къ жен.

Какъ снопъ повалилась къ моимъ ногамъ старуха и залилась слезами.

— Батюшка, что ты говоришь. Куда онъ меня старую дуру потащитъ? у нихъ народъ ученый… Я — простая крестьянка, застъ чужая родня!…

Напрасно я старался приподнять старуху и усадить на мсто — она исчезала въ слезахъ.

— Не спроста онъ это говоритъ, я знаю его помыслы: благодтель письмомъ его вызываетъ, говорила она, всхлипывая.

Я мысленно раскаивался, что былъ причиною завязки семейной драмы. Старикъ смутился, но всему было видно, что онъ привязанъ къ жен.

— Ну, вотъ, что я буду длать съ ней? проговорилъ онъ.

— Да и хозяйство-то кинуть не разсчетъ, сказалъ я, стараясь напасть на слабую сторону: — а лучше, пане Антонъ, живи-ка здсь, чмъ Богъ послалъ — всего у тебя довольно, а тамъ еще что будетъ — неизвстно, проговорилъ я, несильно разсчитывая на свое краснорчіе.

Старуха услась на прежнее мсто, наступило молчаніе, я наполнилъ попрежнему рюмки и мы, машинально чокнувшись, осушили ихъ до дна.

— Не знаю, что и длать, въ раздумьи произнесъ старый уланъ, утирая концомъ обшлага свои сдые усы:— видно, прійдется отписать благодтелю, что я крпче столтней груши приросъ къ этому мсту.

Старуха повеселла. Она ла изъ одной тарелки съ мужемъ.

— Въ лихую годину, она длила со мной бду, не добро же ее бросить теперь, говорилъ онъ, успокоившимся тономъ.— Эту трубку, продолжалъ старикъ, потягивая изъ нея, и повидимому желая перемнить разговоръ: — подарилъ мн, при разставаньи, на память мой благодтель, она со мной и во гробъ пойдетъ.

— Да разв ты, пане Антоній, собираешься помирать?

— Пожить-то бы, отчего не пожить, да есть люди, которые ждутъ моей смерти. Былъ на дняхъ у меня приходскій священникъ, понравилась ему одна моя корова: ‘Отдай мн, Антонъ, эту бурую корову, говоритъ:— старуха тебя не переживетъ, старъ и ты, когда помрешь, моихъ рукъ не минуешь, кто мн заплатитъ тогда за твои похороны?’ Посмялся я только, да и веллъ загнать корову подальше.

Лошади мои были готовы. Пріемышъ съ работникомъ тоже впрягали иноходца въ крашеную таратайку, старикъ вызвался меня проводить до своего поля. На границ его владній мы съ нимъ дружески простились.

Не удивила меня исторія о бурой коров: слышалъ я, еще прежде, какъ нсколько лтъ назадъ (благо, что не теперь), нкоторые священники якутскаго края прибгали къ такимъ мрамъ: помретъ богатый якутъ, подетъ священникъ (полуякутъ, полурусскій) на зовъ его родныхъ, дорогой разспроситъ, что у покойника, было подрагоцнне. ‘Срый жеребецъ, каряя кобыла, да лисья шуба, опушенная бобромъ’, скажутъ ему. Ну, вотъ на могил, при отпваніи, умышленно растягиваемомъ до безконечности, махнетъ рукой священникъ на толпу якутовъ и настанетъ тишина. Тогда припадетъ онъ къ свжей могил и начнетъ будто бы разговаривать съ покойникомъ. Потомъ, воставши отъ бесды и обратившись къ якутамъ, скажетъ:

— Знаете ли, что мн говорилъ покойникъ?

— Бильбяпинь — не знаемъ.

— Покойникъ говорилъ, что шибко тяжело ему въ могил, а чтобъ я пуще за него молился, веллъ мн отдать своего сраго жеребца.

— Учугэ, учугэ — хорошо, хорошо.

Помолившись еще немного, онъ припадаетъ еще разъ къ земл и повторитъ этотъ маневръ, пока не дойдетъ до лисьей шубы, опушенной бобромъ.

Дти этихъ священниковъ, большею частію недоучки, силою родовыхъ богатствъ, постоянно удерживаютъ отцовскія мста. Примръ и дятельность ныншняго архіепископа этихъ полночныхъ странъ искоренили много старинныхъ злоупотребленій въ мстномъ духовенств, но многое еще остается ожидать въ будущемъ.

Прозжая невдалек отъ рки Чикоя, я имлъ случай слышать, что блковый промыселъ въ чикойской стран, въ ныншнюю осень и зазимье, былъ неудаченъ. Лтомъ не уродились здсь ягоды и орхи, и это было причиною перебга блокъ дальше. Медвди также не зались какъ слдуетъ, а потому продолжали шататься, несмотря на наступившую зиму. Послднее обстоятельство еще больше встревожило блковщиковъ, разсказывали мн два или три свжихъ, кровавыхъ анекдота, имвшихъ, по обыкновенію, одинъ конецъ — безстрашную кончину героя разсказа — медвдя. Блковщики больше охотятся въ китайскихъ лсахъ, сохранившихъ свою двственность. Замчательно преданіе у чикойцевъ о нкоемъ Савв Ярославич, который, вмст съ китайцемъ, проводилъ пограничную линію. Одинъ день шелъ русскій, другой — китаецъ, каждый изъ нихъ углублялся въ чужую сторону, оттого и линія идетъ зигзагами.

Рано утромъ пріхалъ я въ Кяхту и сейчасъ же потребовалъ самоваръ. Гостиница, куда меня завезли, была лучшая, какую мн удавалось видть въ Сибири. Хорошая комната съ обдомъ и ужиномъ стоила тамъ только одинъ рубль въ сутки. Вмст съ самоваромъ, я потребовалъ лучшаго цвточнаго чаю на засыпку и сталъ потирать руки отъ удовольствія, въ ожиданіи настоящаго чая. Принесенный чай былъ дйствительно высокаго сорта, но я обманулся въ надеждахъ: чай оказался нехорошаго вкуса, отъ воды, которая здсь ниначто не похожа. Лтомъ, говорятъ, здсь пересыхаетъ отъ зноя и эта вода. Сохранилось преданіе, что первые обитатели Кяхты оттого не поселились на рк Селенг (въ двадцати верстахъ отъ Кяхты), что боялись отравы со стороны китайцевъ, у которыхъ потоки Селенги во владніи, кажется, боле и нечмъ объяснить этотъ неудачный выборъ мста, гд лтомъ некуда дваться отъ удушливаго зноя и песчаной пыли. Въ город по главной улиц до самой Торговой слободы, на протяженіи четырехъ верстъ, недавно устроено шоссе. Это полезное учрежденіе, какъ и во всякой полуцивилизованной стран, было встрчено здсь дружнымъ акордомъ городскаго ропота.

Въ послднее время, открыта здсь воскресная школа и учреждается женскій пансіонъ.

Въ теченіе дня я слышалъ отъ многихъ, что вчера, въ Маймачин (въ смежномъ китайскомъ городк), были по угламъ прибиты доски, на которыхъ означено, въ похвальныхъ выраженіяхъ, какое содйствіе при заключеніи мира съ англо-французами оказалъ русскій посланникъ, генералъ Игнатьевъ, подобныя доски суть единственныя, офиціальныя извщенія китайской публик отъ правительства.

Какъ въ Кяхт, такъ и въ китайскомъ Маймачин, ожидали прибытія генерала Игнатьева и по этому случаю въ обоихъ городкахъ длались большія приготовленія къ встрч. Кяхтинское общество, или лучше сказать, представители Торговой слободы, состоящей всего изъ полуторы дюжины домовъ, принадлежащихъ первостатейнымъ нашимъ чайнымъ купцамъ — большіе охотники до всякой встрчи, лишь бы былъ предлогъ къ попойк, прибгать для этого случая къ подписк имъ не нужно: деньги берутся изъ суммъ акциденцій, на этотъ разъ они, то есть коммиссіонеры торговыхъ домовъ, хотли блеснуть торжественнымъ пиршествомъ, справедливо сознавая всю важность пекинскаго трактата, не только для своей слободы и Кяхты, но и для всей Сибири вообще.

Дня черезъ три посл моего прізда, съ девяти часовъ утра, народъ повалилъ къ Торговой слобод встрчать генерала. Въ этотъ день на офиціальномъ обд въ клуб было много пролито шампанскаго и высказано задушевныхъ фразъ. Генералъ былъ со всми привтливъ и въ короткихъ словахъ намекнулъ на общія мста трактата, тогда еще нератификованнаго. Вечеромъ городъ былъ иллюминованъ. Казаки, сопровождавшіе нашего посланника, кажется, въ числ 16-ти человкъ, также были предметомъ общаго вниманія, они принесли съ собой много разсказовъ, между которыми не забыли упомянуть, какъ, развозя пакеты изъ нашего подворья въ Пекинъ, въ союзный лагерь, были угощаемы французами, которые, при всякомъ случа, старались выпытать отъ нихъ, сколько русскихъ батальйоновъ въ Пекин, они никакъ не хотли врить, что вся наша сила, которую они, къ удивленію, нашли въ этой столиц, ограничивалась 16-ю казаками. Амуръ и эти казаки, въ сердц Китайской Имперіи, окончательно сбили ихъ съ толку. Имъ нравилась молодцоватость нашихъ казаковъ, а жители столицы, во время военныхъ дйствій и переговоровъ, боготворили послднихъ. Въ числ многихъ вещей изъ ограбленнаго загороднаго дворца, подаренныхъ французами казакамъ, первое мсто занималъ богдыханскій халатъ, изъ легкой золотой ткани, на мериносовыхъ смушкахъ, нжныхъ какъ лебяжій пухъ. Поперегъ халата былъ вытканъ змй, съ какими-то крыльями (вроятно символъ какого нибудь божества), несмотря на то, что драгоцнные глаза дракона и пуговицы были сняты, за халатъ давали казаку 200 рублей.

Во весь этотъ вечеръ мн удалось посмотрть только на кончикъ иллюминаціи, да перекинуть нсколько словъ съ двумя или тремя казаками изъ свиты. Зато посл, когда генералъ, какъ метеоръ, скрылся за кяхтинскимъ горизонтомъ, толкамъ не было конца, куда ни придешь — у всхъ одна рчь. Начались проекты образованія компаній для непосредственной торговли съ Пекиномъ, судились и рядились участіе и настойчивость главнаго начальника края, графа Амурскаго, зоркимъ глазомъ слдившаго за ходомъ переговоровъ и всхъ политическихъ событій вообще въ Кита. Китайскіе купцы въ Маймачин также были въ восторженномъ настроеніи отъ удачной развязки ‘съ красными людьми’ (англичанами). Всхъ розсказней не переслушаешь. Я затянулъ свой походный чемоданъ и отправился назадъ по иркутскому тракту.

Несмотря на наступившій декабрь, снга въ пол было такъ мало, что я продолжалъ путь свой на колесахъ. Проскакавъ безъ отдыха до Селенгинска, я перевелъ духъ въ этомъ город.

Городокъ этотъ иметъ видъ пустынный, окрестности его т же степи, но онъ какъ будто бы улыбается. Есть города, которые, не знаю почему, съ перваго взгляда на нихъ будто хмурятся, и первое впечатлніе тогда остается неизгладимымъ. Этого феномена объяснить я не берусь, а между тмъ не разъ испыталъ я это.

Неутомимо преслдуя путь свой, чрезъ Верхнеудинскъ, я достигъ Байкала, безпокойныя волны котораго покоились теперь подъ толстой ледяной корой. Въ ныншнюю осень погибли здсь три парохода съ чаями. Купечество, привыкшее къ правительственной опек, до сихъ поръ не озаботится устройствамъ кругоморской дороги. Всякій купецъ охотно бы далъ четвертакъ съ мста (чая), лишь бы не подвергать его опасной случайности отъ осеннихъ штормовъ на озер, а изъ этихъ чётвертаковъ образовалась бы немалая сумма, и года въ три, по меньшей мр, дорога окупилась бы.

Въ Иркутск я засталъ все по старому, впрочемъ, меня подвезли къ новоустроенной гостиниц ‘Амуръ’ гд я нашелъ грязную, бснующуюся прислугу и страшныя цны, я бжалъ отъ ней, какъ отъ чумы, и остановился на мирномъ постояломъ двор.

Хозяйка моя при всякомъ удобномъ случа старалась заявить при мн свое неудовольствіе на дороговизну. Эти вопли служили жалкимъ акомпаниментомъ моимъ жалкимъ обдамъ, и я ршился брать ихъ изъ трактира.

Въ Иркутск я пробылъ цлую недлю, страдая ревматизмомъ, и потому, кром тумановъ отъ лютыхъ морозовъ, доходившихъ до 40^о, и визитныхъ поздокъ на первый день рождества, я ничего не видалъ изъ своего уединенія.

Сначала я имлъ слабость прибгнуть къ аптек, но скоро впрочемъ одумался, и обратился къ извстному немудреному средству: высыпавъ соль изъ солонки на свою ладонь, я натеръ этимъ лекарствомъ пораженные члены — руку и ногу, укутавъ ихъ шарфомъ и шерстянымъ платкомъ, благодтельная испарина была врнымъ доказательствомъ, что средство принесло пользу.

На Амур и вообще въ дальней Сибири медикаменты ршительно ни на что не похожи. Гнилые коренья и травы, выдохшіяся соли и кислоты сохраняютъ только свои названія.

Ни на чемъ такъ не обозначилось въ такой степени ярмо монопольной системы, какъ на сибирскихъ аптекахъ. Прикрываясь законной фирмою, он выпускаютъ свои гнилые товары по высокимъ цнамъ: на 5 копеекъ бдняку ршительно нечего купить въ аптек.. Если ему нуженъ только одинъ пріемъ соды, ему предлагаютъ цлую коробку.

Зато сибирскіе знахари и знахарки, понимающіе свойство цлебныхъ травъ и кореньевъ и много перенявшіе отъ инородцевъ, всегда пользуются большимъ почетомъ.

Изъ всхъ способовъ, мн извстныхъ, не могу умолчать объ одномъ, по его оригинальности: это — пользованіе чахотки и вообще грудныхъ болзней у гиляковъ на Амур. Гиляки употребляютъ въ этихъ болзняхъ медвжье сало, натирая имъ грудь, и при этомъ пьютъ желчь этого звря. Я зналъ одного человка, которому, въ дв недли, эти два средства возвратили всю свжесть груди.

Еще не совсмъ владя ногой и рукой, пустился я въ путь, но невольный моціонъ возвратилъ мн всю упругость членовъ.

Нтъ ничего хуже, какъ путешествовать по Сибири — лтомъ отъ комаровъ и мошекъ, а зимой отъ морозовъ и втровъ. Нужно обладать всми курьерскими достоинствами, чтобъ примириться съ этими неудобствами. Не чувствуешь никакого холода, но съ лицомъ ршительно не знаешь, что длать, особенно съ носомъ: того и гляди, что отморозишь эту вывску благонравія. Закроешь носъ и нижнюю часть лица шерстянымъ платкомъ — послдній сдлается скоро влажнымъ отъ испарины, производя непріятное ощущеніе. Одно утшеніе возлагается тогда на станцію. Скоро ли она, эта станція?… Сидишь и не дождешься. Уже кони вытянулись во вс свои постромки, не дремлетъ ямщикъ, побуждаемый своими надеждами. Бгутъ лса, остаются назади хребты, а станка еще не видать. Но вотъ, съ высокой горы, показалась, на дальнемъ горизонт, струйка дыма… Стрлой несутся сани подъ гору, никакая сила тогда не удержитъ коней, облако вихря порошитъ вамъ глаза. Но вотъ на широкой равнин, какъ на ладони, открывается село. Вы въхали въ усадьбу, запахъ жилья, разносимый дымомъ, пріятно щекотитъ окоченвшія ноздри… Вы у станціоннаго дома. Снимаете съ шеи свой мокрый платокъ и вшаете на заслонку, печь славно натоплена. Шуба, вся зимняя рухлядь летитъ на лавку и, отршившись отъ этой обузы, чувствуешь себя какъ дома. Но скрипитъ перо станціоннаго смотрителя, ведетъ ямщикъ новую тройку, пора надвать шубу, и опять, опять!…

‘Господи! да скоро ли эта кончится дорога?’… думаете вы, вваливаясь въ сани.

‘Матерь божія, какъ бы мн не опоздать!’ — думаетъ купецъ, торопящійся на ирбитскую ярмарку и стремглавъ летитъ, забывая все остальное.

— Хорошо имъ торопиться и летть, сломя шею, когда отъ этой поздки у нихъ очутится лишнихъ сто тысячъ въ карман, говорилъ мн какъ-то станціонный смотритель.

Но всего интересне путешествуютъ татары-купцы. Вдвоемъ, втроемъ — залягутъ они въ свою кошеву (сани) на одинъ конецъ кошмы (войлокъ), другимъ накинутся, черезъ головы, наглухо, не знаю, могутъ ли они спать, подъ этимъ тснымъ намётомъ, какъ они увряютъ. Что касается до меня, такъ я только одну станцію могъ пролежать въ такомъ неестественномъ положеніи, давъ себ слово, съ тхъ поръ, никогда ни въ чемъ не подражать татарамъ.

Въ одно прекрасное морозное утро, растрепанная моя кошева остановилась у крыльца одной красноярской гостиницы. Если въ Иркутск я не замтилъ ничего новаго, то тмъ мене я могъ ожидать чего нибудь отъ Красноярска, а потому, не оглядываясь, ввалился въ отведенную мн комнату. Только усплъ я разршиться отъ цлаго вороха одежды и придти въ нормальное положеніе, явился на порог моемъ толстый нмецъ, хозяинъ заведенія.

— Вы дете съ Амура… Скажите, пожалуйста, каково тамъ?… и онъ засыпалъ меня цлымъ потокомъ вопросовъ.

— Скоро ли мн дадутъ самоваръ? обратился я къ нему въ свою очередь.

— Сейчасъ, сейчасъ будетъ, а тмъ временемъ позволите васъ просить къ себ на чашку кофе, я живу на одномъ двор. Я и жена будемъ рады.

— Благодарю васъ, я не пью кофе, отвчалъ я.

— Нтъ, ужь это какъ вы хотите… кофе на стол и я безъ васъ не выйду.

Нечего длать, я пошелъ, съ заспанными глазами и разгорвшимся лицомъ просидлъ я у него около часу. Возвратившись въ свою комнату и сдлавъ нужныя распоряженія о починк кошевы, я бросился въ постель, въ ожиданіи обда, но проспалъ до вечера. Поздно вечеромъ опять добродушная физіономія нмца, съ лысиной, появилась на порог.

Наконецъ мн сдлалось досадно, что меня преслдуютъ.

— Мы имемъ привычку, началъ, умильно улыбаясь и прищуривая глазки, нмецъ: — ужинать ровно въ девять часовъ, но жена моя безъ васъ не хочетъ садиться за столъ, я…

— Напрасно ваша супруга безпокоилась, я не расположенъ сегодня ужинать.

— Ахъ, вы не знаете, какія пельмени она состряпала, уха изъ свжихъ налимовъ, самъ губернаторъ такой ухи не будетъ сегодня имть.

Я снялъ свои сюртукъ и прилегъ на кровать, думая этимъ маневромъ отдлаться отъ нмца.

— Я надюсь, что вы не откажете сдлать намъ честь, проговорилъ онъ, и вдругъ мн сдлалось неловко, что я такъ долго заставлялъ себя просить, я всталъ и отправился съ нимъ.

Меня закидали вопросами о томъ же Амур. Правда, что слава объ этой рк перебжала хребты, проникла черезъ тайгу и степи и достигла нашихъ внутреннихъ губерній въ какомъ-то извращенномъ вид.

— Правда ли это, баринъ, говорилъ мн чрезъ полгода на Волг, одинъ мужичокъ: — что тамъ въ Сибири рка Муръ нашлась и по берегу бисеръ ростегъ, а въ самой рк китъ-рыба плаваетъ?…

— Отъ кого это ты слышалъ? спросилъ я его.

— Да вотъ, по зим, какъ-то, солдатиковъ гнали, такъ одинъ, изъ себя больно немудрый, а ужь какъ у него складно выходило. ‘Подавайте, молъ, прошеніе на Муръ, всмъ мста будетъ довольно’. Больно бабы-то наши позарились на бисеръ-то, слышь, да и хлба-то, говорилъ, всякіе тамъ несяные, сами по себ произрастаютъ… Ужь про этотъ Муръ давно что-то говорятъ?’ гуторила бородка.

На этотъ разъ про бисеръ меня не спрашивали, рчь вертлась на томъ, можно ли избжать голодной смерти, на пути къ Николаевску, много ли тамъ соболей, и правда ли, что можно купить соболя за солдатскую пуговицу? и проч. и проч. Рано утромъ поспла моя кошева, и я собрался въ дорогу. Тутъ въ третій разъ появилась на порог моемъ физіономія добряка нмца, теперь ужь со счетомъ. Въ счет этомъ онъ не забылъ помстить своего кофе и ужина, несмотря на то, что въ послднемъ мн не было ни охоты, ни времени принимать участія. ‘Какой шутникъ этотъ нмецъ!’ подумалъ я, вызжая за вороты.

Несмотря на выгоду, представляемую въ дальней дорог попутчикомъ, я нигд не дождался послдняго, разсчитывая въ Томск, во что бы то ни стало, запастись имъ. А потому теперь я халъ но прежнему — одинъ.

Зимой Томскъ показался мн во всемъ своемъ разгар. Рысаки и иноходцы золотопромышленниковъ бороздили широкія улицы, по угламъ были прибиты театральныя афиши какой-то странствующей труппы. Томскъ, на этотъ разъ, показался мн больше и красиве Иркутска: на его главныхъ улицахъ есть много каменныхъ домовъ, притомъ же и жизнь здсь не такъ дорога.

Дв недли я пробылъ въ этомъ город, выжидая попутчика, наконецъ таковой нашелся, въ лиц одного иркутскаго чиновника, и мы пустились въ дорогу.

‘Скоро сказка сказывается, да не скоро дло длается’. Еще много дней и ночей предстояло потратить мн на безостановочный путь. Въ какихъ нибудь три года я не усплъ еще усвоить себ сибирскихъ привычекъ, а потому, съ тупымъ раздумьемъ смотрлъ я на безконечную снжную равнину, лежавшую передо мной.

Сибиряку, напротивъ, по врожденной наклонности его ко всему крупному, нипочемъ проскакать тысячу верстъ, по морозной пустын. За пятьсотъ верстъ онъ собирается на званый обдъ, или какую нибудь попойку, такъ же легко, какъ мы въ другую часть города.

Страсть сибиряковъ ко всему крупному объясняется очевидными фактами: заведетъ ли сибирякъ сигарницу — она непремнно 84-й пробы и чуть не въ поларшина длины. Утиныя яйца предпочитаются въ Восточной Сибири куринымъ единственно потому, что крупне послднихъ.

Выше было замчено, что рчь сибиряка дышетъ крупною выразительностію. Закутитъ ли какой-нибудь золотопромышленскій прикащикъ, онъ бьетъ до послдняго рубля, пока не швырнетъ пустой кошелекъ подъ столъ и самъ не выйдетъ пшкомъ въ свою тайгу.

Дальнйшій путь мой по Сибири не представилъ ничего особеннаго. Я очень жалю, что не усплъ побывать въ Семипалатинскомъ округ и на верхнемъ Иртыш. Страна эта, замчательная по своей живописной природ и умренному климату, достойна спеціальнаго изслдованія.

Между тмъ отъ попутчиковъ-татаръ я узналъ, что многіе поселенцы-татары чрезъ Семипалатинскъ уходятъ съ бухарскими караванами въ Ташкинію, откуда пробираются въ Бухару. Погостивъ въ этомъ татарскомъ вертеп, они, съ крошечной бородкой и бухарскими видами, являются снова въ Семипалатинскъ. Черкесы поступаютъ еще отважне: изъ этого пункта они бросаются въ Ташкинію и, чрезъ Бухару и Персію, достигаютъ своего роднаго Кавказа.

Въ дорог не видать дня: не успешь сдлать и четырехъ станковъ, какъ ужь надвинется ночь.

Снжная равнина, обрамленная темными лсами, ночью кажется еще молчаливе и таинственне. Какъ испуганная ночная птица, несется вольная тройка на встрчу полночнымъ грезамъ, заметая слдъ свой снжною пылью и оглашая пустыню замирающимъ колокольчикомъ.

Вотъ ели и сосны приблизились къ одинокой дорог, перекинувъ черезъ нее свои длинныя тни, вотъ придорожная ель, закинувъ сдую голову свою къ облакамъ, протянула ко мн свои опушенныя инеемъ втви, я слышу ея холодный шопотъ: ‘Стой, путникъ, прійми отъ меня безотвтные вздохи, заповданные мн легіономъ твоихъ злополучныхъ соотечественниковъ, молча, гремя своими цпями, прошли они мимо меня, но въ сокрушительномъ вздох сказалась ихъ таинственная судьба: людская вражда и злоба загнали ихъ изъ-подъ мирнаго крова за этотъ рубежъ темнаго царства и темная доля оснила ихъ… Но крылатые втры давно замели ихъ слдъ — иди съ миромъ…’

Сибирь, Сибирь! Пустынная дорога твоя, осненная темными дубровами, не разъ вводила меня въ таинственный кругъ фантастическихъ грезъ.

Но напрасно, путникъ, силишься ты проникнуть въ молчаливую даль отлетвшихъ временъ: безотвтна дорога, молчатъ лса!…

Ив. Мевесъ.

1860.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 5—7, 1863

ТРИ ГОДА ВЪ СИБИРИ и АМУРСКОЙ СТРАН.

Читайте также: