Тредьяковский
Тредьяковский
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Тредьяковский, Вельтман Александр Фомич, Год: 1836
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Вельтман А. Ф. Древности и сокровища российские
М.: Институт русской цивилизации, 2015.
‘Родился 22 февраля, 1703 года. — По склонности с ранних лет к наукам путешествовал для просвещения себя во Францию, Англию и Голландию, на свое иждивение, обучался в Парижском университете, его наставником в истории был Роллен. По возвращении из путешествия в С.-Петербург в 1730 году был принят в Императорскую академию наук студентом, в 1745 году утвержден профессором красноречия, первый из русских получил он это звание. Труды его по всем предметам словесных наук неисчислимы. Это второй Колумб, имя которого заглушил более счастливый Америк Веспуций. В 1763 году этот труженик оставил кафедру, в 1769 умер’.
Тредьяковский, как судьба юного русского языка, нового Тилемаха, влек его на остров Калипсо. Юноша, наученный уже комплиментам из прикладов, вышел на берег и произнес:
О колико ты красна, лица красотою,
Снега белость ничего в сравневаньи с тою,
А на щечках ямки две и они отверзты,
Плут Купидо в них сидит, сложа нежно персты,
Улыбается, молчит и красно глаголет:
О колико ты, красна, лица красотою!
Гречанка гордо встретила его словами: ‘Ты с чего вос-приял толикую дерзость, что к моему привалил так острову, вышел на сей же?’
Но, узнав, что он новый Тилемах, сын нового Улисса, с которым она издавна была уже в кровном союзе и которому в вечную память дала ожерелье из нанизанных 44 букв, Калипса полюбила Тилемаха, и Тилемах пленился Калипсой, но вдруг явился, как божич любви, Александр Петрович Сумароков, тайно внушил в него страсть к молоденькой нимфе Эвхарите — началась ревность, началась трагедия! Профессор химии, Михаил Васильевич Ломоносов, предназначенный Провидением быть ментором, видя несчастье, грозящее юному языку, стал увещать его:
О, беги Тилемах от нимф, беги мой любезный,
Больше ж беги вгрунь от паренька сего не позванна
(т.е. от Эрота, божича любви. — Сост.).
Речи сей отвечал Тилемах воздыханием токмо.
Видя, что речи мало помогают, ментор схватил его поперек и с высокой скалы Пиимы сбросил его в Оду.
Ода, как вода, первоначальная стихия (по мнению некоторых философов), приличествует более всего младенчеству словесности.
Таким образом Тредьяковский, воображая, что русский язык и русские понятия уже не дети, предложил им целый европейский обед, тогда как нужно было дать просто молочной кашки, что и сделал Ломоносов, вполне современный.
Язык, внезапно сбросивший формы XVIII столетия, и техническое правописание, более всего повредили Тредьяковскому Сам виноват: для чего щекотать русский слух беззвучным эллинизмом, когда он привык, чтобы слово стучало в барабан? Зачем писать правильно Тиле мах вместо неправильного, но звучного Телемака, вместо поэмы, эпопеи — пиима, эпопиа, вместо герой — ирой, Махиавелъ — Махиавилъ, вместо Гоббез — Оввисии! Язык сам знает, какие звуки ему приличны. Кто ни учи нас правильности Омира, мы вечно будем говорить Гомер, кто ни пиши Ньютон, нам все-таки он будет известен более под названием Невтона, феатр всегда будет у нас театром, Бенфам — Бентамом, Аранхуес — Арангуецом и т.д. И кто поручится за правильность правописания по произношению?
Оценим же полезные труды Тредьяковского, и тень великого, ударив его по плечу, сказала бы: ‘Спасибо тебе за Ролленя, за Телемака и за Абуль-Гази, спасибо и за введение гекзаметра, но участь твоих трудов будет горька, тебе надо было жить или при мне, или целым столетием после меня’.
Публикуется по: Картины Света. Энциклопедический живописный альманах на 1836 год с политипажными рисунками. М.: В типографии С. Селивановского, 1836.