Д. С. Мережковский
Трагедия целомудрия и сладострастия
——
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ТРАГЕДИЯ ЦЕЛОМУДРИЯ И СЛАДОСТРАСТИЯ
Трагедия целомудрия и сладострастия, Мережковский Дмитрий Сергеевич, Год: 1899
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Д. С. Мережковский. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы
С.-Пб., ‘НАУКА’, 2007
В Москве в нынешнем году поставлена трагедия Софокла ‘Антигона’ {В переводе Д. С. Мережковского. — Примеч. авт.}, судя по многочисленным отзывам — тщательно, но едва ли вполне удачно, с излишними сценическими эффектами1.
Значение хоров, в которых заключена вся мудрость и поэзия трагедии, ослаблено, потому что их превратили в ‘оперные’ хоры. Публике, впрочем, это понравилось: вероятно, без оперы она бы скучала от однообразной простоты великих слов и не столь охотно посещала бы представления. Но, во всяком случае, постановка греческой трагедии у нас, и то, что толпа любопытствовала и шла в театр, есть уже событие. Оно говорит о едва нарождающемся, смутном желании что-то понять, прежде совсем ненужное, обратить взоры в ту сторону, куда прежде вовсе не смотрели. Но, может быть, нехорошо, что нашей младенческой толпе, чтобы привлечь и забавить ее, чтобы остановить ее внимание, делают вечные уступки: дают оперу в трагедии, скрывая под семитическими сентиментально-нежными мелодиями Мендельсона2 суровые и беспощадные пророчества древнего эллина, из других трагедий выбрана первою ‘Антигона’, произведение высокое и совершенное, но все-таки менее дерзновенное, чем остальные части трилогии — ‘Эдип-царь’ и ‘Эдип в Колонне’3. Те, от кого зависел выбор трагедии, думали, вероятно, что ‘Антигона’ современнее. Но ее только скорее, чем какую-либо иную трагедию, можно ‘приспособить’ к современной сентиментальности, понять со стороны неглубокой, общедоступной, мнимохристианской чувствительности, что, вероятно, большинство публики, не скучающей во время представления, и делает. Современность гораздо шире и глубже, чем случайное, сентиментальное волнение, которое может дать среднему человеку ложно понятая ‘Антигона’.
И если взоры людей невольно обращаются назад, к великим произведениям древности, со смутной надеждой найти в них звуки наших дней, почему не дать им то, в чем звуки эти яснее и совершеннее, почему не показать живую связь прошлого с будущим без прикрас, уступок и смягчений?
Еврипид в сравнении с Эсхилом и Софоклом казался некогда трагиком упадка. Его находили слишком утонченным, изысканным, лишенным той громовой силы, которая есть у его предшественников, упрекали за то, что он отошел от правды жизни и допускал чудесное в своих трагедиях. Но так ли это?
Действительно, боги развязывают у него узлы человеческих страстей сверхъестественным вмешательством, он обнажает два вечные начала — ‘я’ и ‘не-я’, Аполлона и Диониса, — до последней, почти безобразной наготы, он знает борьбу между ними и уже символизирует ее в ‘Ипполите’4 борьбой двух богинь — Афродиты и Артемиды. Может быть, у него уже слишком много сознания, что лишает его стихийной, первобытной мощи Эсхила и совершенной гармонии Софокла, но именно это мощное и тонкое сознание и преобладание его над стихийностью, глубокая прозрачность символов, разлад, ослабляющий и углубляющий его, и приближают к нему нас, людей с душами, едва пробудившимися к сознанию, еще такими же раздвоенными, как душа Еврипида. Так же, как он, мы поняли, что трагедия мировой жизни заключается в окружающей, в проникающей нас великой борьбе двух великих начал, так же, как он, увидели, что говорить о ней можно только символами, и, как он, слишком острым и тонким сознанием еще не сумели найти последней гармонии, последнего соединения.
Афродита — сила, сладострастие и красота — идет против Артемиды, целомудренной, строгой, нежной и такой же сильной и прекрасной. Обе они равно прекрасны — и потому равно правы. Вечная борьба их не оканчивается и никогда не окончится в трагедии мира поражением одной, победой другой, и эта борьба не нарушает их олимпийской тишины и ясности, совершаясь только внизу, на земле, в сердцах человеческих. Артемида говорит Тезею, после гибели Ипполита:
А есть такой обычай у блаженных,
Что на своих в семье богов никто
Не восстает, но каждый уступает.
Не то, поверь, не стала бы терпеть
Я, гордая, такого униженья,
Чтоб из людей того, кто для меня
Дороже всех, невинного, казнили.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Но как над ним ты должен плакать, смертный,
Когда и мне его, богине, жаль*5!
* Трагедия Еврипида ‘Ипполит’ в переводе Д. С. Мережковского. — Примеч. авт.
Молниеносную Афродиту — мстительницу — Хор называет беспощадною:
Эрос! Эрос! Желанья
Ты вливаешь чрез очи
В душу тех, кого губишь.
Проникая в сердца
Упоительной негой…
Не являйся мне, Эрос,
Разрушающей силой,
Беспощадным врагом!
Нет, слабый огонь пожара
И светил, враждебных людям,
Смертоносные лучи,
Чем из рук твоих любезных
Стрелы нежной Афродиты,
Олимпийское дитя!
И далее:
Диркейский колодезь,
Священные Фивы,
Вы помните ярость
Богини любви:
Там Семелу, Дионисия,
От Крониона зачавшую,
Не на радость полюбившую,
Ты сожгла, Киприда, молнией:
Губишь все своим дыханьем,
А потом, золотокудрая,
Улетаешь, как пчела!
Богиня сладострастия мстит человеку, непокорному ей, чтущему в сердце своем Богиню Целомудрия, убивает его и губит невинную Федру, ‘сжигает все своим дыханьем’, Ипполит умирает, его должны принести к отцу: и вдруг, среди горя и плача, среди несчастий, созданных Афродитою, перед самым появлением Артемиды, Хор возглашает радостный, как бы победный гимн:
Гордое сердце богов и людей
Ты, Афродита, смиряешь,
Веет над ним, порхая, твой сын
Легкий, на радужных крыльях,
И над певучей соленой волной,
И над землею летает.
Укрощает Эрос
И зверей свирепых,
На горах живущих, —
Только что в их душу
Темную проникнет
Золотым лучом, —
И морских чудовищ,
И несметных тварей,
Вскормленных землею,
Озаренных оком
Солнца, — и людей!
Всем повелевает,
Надо всем, Киприда,
Ты одна царишь!
Какая тишина, какое благоволение в злой силе прекрасного!
В этот миг является Артемида, непобежденная и непобедившая, чистая, справедливая и холодная. Она снимает клевету с Ипполита:
О милый мой, для мук ты был рожден
И жить с людьми не мог, затем что слишком
Была для них душа твоя чиста.
Но когда он, умирающий, взывает к ней:
О Артемида,
Взгляни, как я страдаю! —
Богиня отвечает ему кротко:
Вижу все,
Но слезы лить не должно нам, блаженным…
Ипполит, в безумии ропота, восклицает:
Зачем проклясть богов не могут люди!
Но Артемида утешает его безгневно, обещает отомстить Афродите, убив человека, который ей дороже всех. Борьба продолжается в бесконечность, и поле битвы все то же — сердце человека. Еврипид понимает, что эта борьба богов есть истинная жизнь людей, что она — биение их сердца, движенье крови, усилие и победа мысли. Мир — две чаши весов, вечно колеблющихся, две разные и равные чаши, с одной трепетной стрелкой сверху. И только две, соединенные и далекие, они могут существовать, обреченные на ничтожество, одна без другой:
Если о мудрости вечных богов помышляю,
В сердце моем утихает тревога.
И понимать начинаю
Волю бессмертных
В мире земном.
Прошло много веков, борьба Артемиды и Афродиты проявилась многими символами, люди познали галилейское учение целомудрия, смирения, отречения и покорности, не побежденное радостью жизни и солнца, но и не победившее их.
Еврипид как будто за много веков прозревал неведомое, новое учение и носил его в душе своей. Это смутно чувствовали люди старой русской Церкви, тихие и глубокие, более нас близкие к тайне жизни, потому что они в эту тайну хотели проникнуть, тогда как средний человек (под корой сонной нехристианской и неязыческой пошлости) к ней равнодушен. Наши древние иконописцы изображали языческих мудрецов, поэтов и сивилл, предвещавших Мессию. И в Вяжицком монастыре, в храме святого Николая (1462) под Спасителем, сидящим на престоле, изображен ‘Трагик Эврипидий’ со свитком: ‘Аз чаю неприкосновенному родитися от Девы и воскресити мертвыя и паки судити им’.
В Петербурге, на частной сцене, предполагается постановка ‘Ипполита’ с возможной верностью и строгостью. Обещано участие артистов императорских театров. Хоры будут сопровождаться музыкой, которую напишет бар<онесса> Е. Овербек6. Полное подражание древней постановке недостижимо, да и не нужно. Все мелочное, временное уходит с временем, остается лишь вечное, и ясною должна быть только цепь, соединяющая наши помыслы и желания с душой великого поэта и пророка. Антигона может растрогать на минуту доброго, среднего человека, может испугать и ослепить душу более глубокую, но надо, чтобы нежный, девственный Ипполит заговорил со сцены, чтобы Богиня Целомудрия Артемида и Богиня Сладострастия Афродита, страшная, как смерть, золотая и легкая, как пчела, стали вновь лицом к лицу в вечной борьбе, губя и возвеличивая сердца человеческие, и тогда, может быть, многие смутно или ясно вдруг почувствуют, как две чаши весов мира, разные и равные, колеблются и как дрожит между ними, вверху, единая стрелка, не умея найти последнюю неподвижность.
ВЕ — журнал ‘Вестник Европы’.
ВИЛ — журнал ‘Вестник иностранной литературы’.
ВС — Мережковский Д. С. Вечные спутники. Портреты из всемирной литературы. СПб., 1897.
‘Записки’ — Записки А. О. Смирновой. (Из записных книжек. 1826—1845 гг.). СПб.: Изд. ред. ‘Северного вестника’, 1895. Ч. 1.
МИ — журнал ‘Мир Искусства’.
HB — газета ‘Новое время’.
Опыты — Мишель Монтень. Опыты: В 3 кн. / Изд. подгот. А. С. Бобович, Ф. А. Коган-Бернштейн, Н. Я. Рыкова, А. А. Смирнов. 2-е изд. М.: Наука, 1979. (Серия ‘Литературные памятники’).
ПСС17 — Мережковский Д. С. Полное собрание сочинений: В 17 т.
СПб.: М. О. Вольф, 1911—1913.
ПСС24 — Мережковский Д. С. Полное собрание сочинений: В 24 т. М.: И. Д. Сытин, 1914.
ППМ — Письма Плиния Младшего. Книги I—X / Изд. подгот. М. Е. Сергеенко, А. И. Доватур. 2-е изд. М.: Наука, 1984. (Серия ‘Литературные памятники’).
‘Разговоры’ — Разговоры с Гёте, собранные Эккерманом, в пер. с нем. Д. В. Аверкиева. Ч. 1—2. СПб.: Изд. А. С. Суворина, 1891.
РБ — журнал ‘Русское богатство’.
РМ — журнал ‘Русская мысль’.
РНБ — Российская национальная библиотека (С.-Петербург).
РО — журнал ‘Русское обозрение’.
PC — газета ‘Русское слово’.
СВ — журнал ‘Северный вестник’.
ТГ — ‘Театральная газета’.
Впервые: МИ. 1899. Т. 1. NoNo 7—8. ПСС17, Т. XIII, ПСС24, Т. XVII.
1 В Москве в нынешнем году поставлена трагедия Софокла ‘Антигона’ со с излишними сценическими эффектами. — Трагедия Софокла в переводе Мережковского (1892) была поставлена в Московском Художественном театре 12 января 1899 г. Ср. отзывы о постановке: ‘Поставить ‘Антигону’ так, как ее ставили во времена автора, — вот задача вчерашнего спектакля. На сцене — сцена, перед суфлерской будкой — жертвенник, по обе стороны — хор, на боковых скамьях — музыканты (в плохом трико, но с древнегреческими инструментами в руках), артисты все время принимают пластические позы, самый тон исполнения должен перенести нас в те времена, когда спектакли происходили на площади, под открытым небом <...> Во времена Софокла страшно кричали, потому что под открытым небом нельзя говорить перед многотысячною толпой обыкновенным голосом <...> Уж если восстанавливать древнегреческое исполнение, то нужно было бы прежде всего добиться от артистов, чтобы не только криком и хореографическими упражнениями, а и общим своим душевным настроем они напоминали времена Софокла. Это нелегко. <...> туники древнегреческие, крик древнегреческий, позы древнегреческие, а интонации самые московские. <...> Костюмы, амфоры, жертвенник, декорации — ужасно много тщательности, внимания, труда’ (Ар. Н. Русское слово. 1899. Январь. No 13. С. 3, в рубрике ‘Театр и музыка’). По словам рецензента газеты ‘Русские Ведомости’, постановка прошла с успехом, ‘театр был переполнен. Артистов много вызывали. По окончании второго действия г. Санину, режиссировавшему постановкой трагедии, поднесен лавровый венок при дружных аплодисментах публики’ (Русские Ведомости. 1899. No 13. 13 января. С. 3 в рубрике ‘Театр и музыка’. Без подписи).
2 …мелодиями Мендельсона… — В русском театре, как правило, музыкальное оформление спектаклей составлялось из разных музыкальных произведений. Тенденция к целостному, специально для данного спектакля создаваемому музыкальному сопровождению сложилась позднее.
3 …остальные части трилогии — ‘Эдип-царь’ и ‘Эдип в Колонне’. — Мережковский перевел обе трагедии: ‘Эдип-царь’ (с предисловием): ВИЛ. 1894. No 1. С. 5—36, No 2. С. 13—34, отд. изд.: СПб.: Т-во ‘Знание’, 1902, ‘Эдип в Колонне’: ВЕ. 1896. No 7. Отд. XXII. С. 22—70, отд. изд.: СПб.: Т-во ‘Знание’, 1902 (2-е изд. — 1904 г. и 3-е изд. — 1910 г.).
4 …в ‘Ипполите’… — Мережковскому принадлежит перевод ‘Ипполита’ Еврипида (ВЕ. 1893. No 1. Отд. I. С. 5—55, отд. изд.: СПб.: Т-во ‘Знание’, 1902, 2-е изд. — 1903 г.), смысл трагедии он истолковывает в статье ‘О новом значении древней трагедии’ (HB. 1902. No 9560. 15 окт.).
5 А есть такой обычай у блаженных ~ Когда и мне его, богине, жаль! — Здесь и далее цитируется ‘Ипполит’ в переводе Мережковского.
6 В Петербурге, на частной сцене, предполагается постановка ‘Ипполита’ ~ бар<онесса> Е. Овербек. — ‘Ипполит’ был поставлен на сцене Александрийского театра 14 октября 1902 г. (режиссер Ю. Э. Озаровский). Баронесса Елизавета фон Овербек, английский композитор, была автором музыки к постановкам на сцене Александрийского театра трагедий Еврипида ‘Ипполит’ и Софокла ‘Антигона’ в переводах Мережковского. Перед спектаклем Мережковский прочитал доклад ‘О новом значении древней трагедии’, в которой призывал к религиозному возрождению театра и говорил о превращении театрального действия в мистерию. См. отклики: Беляев Ю. Н. HB. 1902. No 9561. 16 октября, РМ. 1902. No 7. Библиогр. отд. С. 221. Без подписи.