СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА
Изданіе Вл. Михневича.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.
П. Д. Боборыкинъ.
П. Д. Боборыкинъ.
Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине, Боборыкин Петр Дмитриевич, Год: 1884
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Намтимъ кое какія черты Якушкина, съ которымъ столько петербуржцевъ встрчалось на литературныхъ перепутьяхъ. Прошу вопервыхъ припомнить, что исторія Павла Ивановича, съ бывшимъ псковскимъ полиціймейстеромъ Гемпелемъ, была сигнальной ракетой обличительнаго періода русскаго прогресса. Можно даже сказать: ‘грянула Якушкинская эпоха!’ Умеръ П. И. и многіе-ли, оглянувшись назадъ, вспомянутъ, какъ слдуетъ, его псковскую одиссею, которая исполнила г. Каткова гражданскаго негодованія и питала цлый годъ либерализмъ ‘Русскаго Встника’ первой манеры. Тогда (и давно-ли это?) Якушкинъ, въ своемъ потертомъ зипун и засаленныхъ плисовыхъ шароварахъ, былъ символъ, знамя, стягъ, синтезъ ‘настоящаго времени, когда и проч.’ И какъ кончилъ!.. П. И. отправился въ 1864 году на нижегородскую ярмарку изучатъ жизнь пловучаго населенія, стекающагося къ Макарію. Какъ уже онъ его изучалъ — это другой вопросъ, но случилось ему въ ресторан извстнаго Никиты Егорова обмолвиться. Никита Егоровъ, (сдлавшійся ‘еропейской извстностью, его вы найдете и въ ‘гидахъ’ Бедекера)— туземный нижегородскій продуктъ. Мстные ‘господа’, пользуясь патріархальностью отношеній, продолжали по старой памяти обращаться съ нимъ, какъ съ бывшимъ ‘вольноотпущеннымъ’. Вотъ одинъ изъ такихъ господъ подходитъ къ буфету и говоритъ Никит Егорову, примрно, слдующее:
— Налей-ка, братецъ, мн рюмку горькошпанской.
Якушкинъ стоялъ тутъ же у буфета, все въ томъ же зипунишк, плисовыхъ шароварахъ, въ очкахъ и съ ужасающей безпорядочностью прически.
— Зачмъ, замтилъ онъ барину, говорите вы ‘ты’ почтенному человку, у котораго свой ресторанъ, чмъ онъ ниже васъ?
Баринъ, разумется въ амбицію, и Павелъ Ивановичъ черезъ нсколько дней исчезъ съ нижегородской ярмарки, а земную долю свою покончилъ на низовьяхъ все той же матушки Волги…
Такъ повствуетъ легенда.
Съ Якушкинымъ едва-ли не умеръ типъ московскаго литературнаго ‘богемы’.
Предпослдній чистокровный представитель его былъ Григорьевъ. По поводу Павла Ивановича станутъ, пожалуй, толковать о славянофильств, о народномъ элемент въ русской литератур и т. п. Все это не то. Якушкинъ, если и знался со славянофилами, если и ходилъ по губерніямъ отъ братьевъ Киревскихъ, то славянофиломъ, въ московскомъ смысл, не былъ, о крайней мр въ тотъ періодъ, когда приводилось съ нимъ сталкиваться. Пріятели его любили даже распространяться на ту тему, что Павелъ Ивановичъ, хоть и любилъ народъ, но человкомъ изъ народа никогда не былъ, да и не отличался особымъ умньемъ обращаться съ нимъ. Онъ въ крестьянахъ возбуждалъ, почти всегда, недоумніе, а подчасъ и зубоскальство. Простой человкъ чувствовалъ все таки, что онъ изъ ‘господъ’, занимающихся шатаньемъ и калдханьемъ съ кмъ попало. Въ Якушкин сидлъ всегда студентъ, ‘прожигатель жизни’, человкъ, прошедшій черезъ анализъ и рефлекцію, но по натур наклонный ко всякаго рода безшабашности. Даже вншность его, не смотря на костюмъ и мужицкій типъ лица, сейчасъ же указывала на его господское происхожденіе. Видъ былъ всегда растерзанный, но тонъ рчи, не смотря на прибаутки, отзывался литераторствомъ, очки говорили о студенческой привычк господскаго же пошиба, даже манеры и т оказывались не народными. Да и самъ П. И. это сознавалъ. Онъ былъ въ лучшія свои минуты человкъ очень не увлекающійся и то, что называется объективный. Онъ и себя, и другихъ, разумлъ какъ слдуетъ, и съ юморомъ относился ко всякому напускному паосу, ко всякой фраз. Будь онъ не Якушкинъ, по типу своей жизни, изъ него бы выработался юмористъ, по преимуществу, но выработаться не могъ потому, что Якушкинъ не былъ способенъ ни на какой послдовательный трудъ.
Писалъ онъ свои статьи мсяцами, по нскольку строчекъ, на невозможныхъ клочкахъ бумаги, которые постоянно и носилъ съ собою. Мн припоминаются прибаутки Павла Ивановича, гд сказывались его юркій умъ и смлое юмористическое отношеніе ко всему, что онъ уразумлъ по своему.
Сколько разъ, говоря о славянофилахъ, онъ повторялъ, усмхаясь на одинъ, ему только свойственный, манеръ:
— Читали книжки нмецкія.
И право, въ этой прибаутк — разъясненіе всей эпидеміи славянофильства. Ни одинъ изъ ихъ столбовъ: ни Хомяковъ, ни Киревскіе не надумали ничего такого, что-бы не значилось предварительно въ измышленіяхъ того нмецкаго идеализма, которымъ они набивали свои головы въ періодъ московскаго запойнаго любомудрія.
Вспоминаю я также сцену, бывшую въ одной петербургской редакціи. Литературный снобсъ ‘собралъ вокругъ себя родъ вча’ и повствовалъ о своемъ заключеніи, давая таинственно понять, что за нимъ дйствительно водятся дла крупнйшихъ размровъ. Павелъ Ивановичъ расхаживалъ въ это время, въ сторонк, покачиваясь по привычк и засунувъ руки въ шаровары. Когда снобсъ кончилъ свою исторію, Якушкинъ приблизился въ групп и жалостливо вымолвилъ:
— Вдь вотъ, братцы, какая незадача Микол: столько злосчастіевъ прошолъ и все занапрасну!
Разскащикъ былъ убитъ на мст….
‘Богема’ сидлъ въ Якушкин первосортный. Якушкинъ съ Григорьевымъ одни могли дать уразумть зазжему иностранцу, какъ во дни они, въ литературныхъ дебряхъ Москвы, услаждали земную юдоль. Эпоха эта канула. Тогда ‘широкія натуры’ все искали шири и исхода своимъ порываніямъ въ обширной области русскаго загула и разгула. Тогда легче было находять забвеніе. Міровая скорбь — Weltschmers заливалась зеленымъ виномъ…
Мы смемся надъ этими патологическими явленіями изъ жизни людей сороковыхъ годовъ, а вокругъ васъ разв есть что либо боле возвышенное, дающее исходъ нашей душевной хандр?
Вотъ какъ произошло мое первое знакомство съ Якушкинымъ.
Я уже издавалъ ‘Библіотеку для Чтенія’. Шелъ я разъ, днемъ, по Невскому, и, не доходя Ново-Палкина на углу Литейной, былъ внезапно остановленъ.
Съ извощичьихъ пролетокъ соскочилъ на тротуаръ и сталъ передо мной, совершенно ‘какъ листъ передъ травой’, человкъ весьма страннаго вида, мужикъ не мужикъ, въ бараньей шапк и свит въ накидку изъ бураго мужицкаго сукна, изъ подъ которой видна была потертая плисовая поддевка и такіе-же шаровары на выпускъ, волосы въ кружало всклокочены, безпорядочная борода, лицо рябое, давно не знавшее мыла, на носу очки.
— Вы Боборыкинъ? окликнулъ онъ меня и пресмшно подался назадъ.
— Я.
— Хочу у васъ писать!..
— Милости прошу — отвтилъ я, улыбнувшись.
— Вы знаете кто я?
— Догадываюсь…
А мн о Якушкин и о томъ, что онъ въ Петербург и собирался побывать въ редакціи, уже говорилъ Е. Н. Эдельсонъ, завдывавшій въ ‘Библіотек’ юридическимъ отдломъ и давнишній его пріятель.
И сразу онъ заговорилъ о своихъ статьяхъ, перебивалъ себя вопросами, сталъ прощаться и кончилъ тмъ, что пригласилъ меня къ Палкину, гд обыкновенно подходилъ къ буфету и заказывалъ:
— Михаилъ Васильевичь, голубчикъ, рюмочку, да посурьезне.
Въ редакцію онъ частенько захаживалъ и въ редакціонные дни — по средамъ и такъ, во всякое время. Когда П. И. находился ‘въ градус’, но не переступалъ его, онъ бывалъ очень забавенъ. Въ одинъ изъ редакціонныхъ пріемовъ онъ и осадилъ того литератора, который хотлъ порисоваться своимъ сидньемъ въ крпости. Всего миле было его отношеніе къ полиціймейстеру Гемпелю, продержавшему его въ заключеніи.
— Отличный полковникъ! говорилъ П. И. самымъ добродушнымъ тономъ. И выпить не дуракъ. Папиросочку попросишь бывало, непремнно дастъ…
Изъ за Якушкина вся либеральная Россія всколыхнулась и жаждала чуть не выдачи Гемпеля живьемъ, а самъ бывшій узникъ длалъ себ потху изъ этого курьезнаго эпизода, давшаго ему извстность на всю жизнь.
Частенько П. И. длался томителенъ… Разумется, и повторялся. Но въ лучшія минуты у него былъ живой родникъ русскаго ума и московскаго тонкаго балагурства. Редактору не слдовало смотрть на него, какъ на настоящаго сотрудника. Я, по молодости, сначала врилъ его общаніямъ, но скоро убдился, что статьи П. И — ча, все равно, что уловъ рыбы: иной разъ и стерлядь попадетъ, а то такъ и безъ пискарей посидишь. Изучивъ его нравъ, я изумлялся: какъ могла, напр., редакція ‘Современника’ добиться отъ него настолько обработанныхъ очерковъ, какъ ‘Великъ Богъ земли русской?’ Зато проэктовъ и замысловъ у него, бывало, не оберешься. Излагалъ онъ ихъ иногда образно, пересыпая словцами и шуточками, чаще очень сбивчиво и такими-же клочками, какъ т клочки бумаги, которые носилъ въ шароварахъ.
Гд и какъ онъ жилъ, я не зналъ. Разъ только зашелъ я къ нему, когда гостилъ онъ у Эдельсона, лтомъ, семейство его пріятеля было на дач. Столъ, у котораго работалъ П. И.э представлялъ собою винегретъ изъ всякой бумажной всячины… Тутъ же онъ и закусывалъ, и выпивалъ и держалъ табакъ…
Мысль статей о ярмарк въ Нижнемъ — ‘у Макарія’, пришла намъ обоимъ почти одновременно. Я халъ туда по дламъ. П. И. началъ просить взять его съ собой, на редакціонный счетъ, и общалъ цлый рядъ статей. Мы выхали въ одномъ позд изъ Москвы. На ‘харчи’, какъ П. И. выражался, онъ бралъ понемногу, чтобы не истратить сразу всего, что получитъ. Въ Нижнемъ мы жили далеко другъ отъ друга: я на Верхнемъ базар, т. е. въ верхней части города въ дом родныхъ, на Печерк, а П. И. въ Бунавин, около самой ярмарки. Началъ онъ свои наблюденія съ ‘Обжорнаго ряда’ на пескахъ, по харчевнямъ и сборищамъ, гд ночлежные пріюты, игра и вс виды разгула. Раза два, три прізжалъ онъ ко мн, въ городъ, и каждый разъ ‘за подкрпленіемъ’, какъ онъ выражался.
Дней черезъ десять случилась съ нимъ исторія. Я ее помстилъ въ фельетон, посвященномъ памяти Якушкина. Но многаго и я тамъ не передавалъ.
Баринъ, которому П. И. сдлалъ внушеніе у буфета, былъ нкій П — въ (Перфильевъ), служившій долго адьютантомъ у мстнаго жандармскаго штабъ-офицера. Онъ и тогда еще состоялъ на служб.
Обидвшись, онъ нажаловался тогдашнему ярмарочному генералъ-губернатору Огареву и, вроятно, представилъ Якушкина въ вид опаснаго агитатора, смущающаго народъ.
Якушкина вызвали къ начальнику края, облеченному суровыми полномочіями. Подробности этой сцены П. И. разсказывалъ еще тогда (его не сразу взяли) и мн и разнымъ нижегородцамъ. Помнится мн, что извстный мой землякъ и товарищъ, нижегородскій писатель-этнографъ П. С. Гацискій записалъ этотъ разсказъ, во всей характерности Якушкинскаго языка.
Генералъ-губернаторъ, по увренію П. И., накинулся на него, сталъ ему говорить ‘ты’, кричать и бранить скверными словами. Было это, кажется, въ пріемной, во всякомъ случа при свидтеляхъ.
Впрочемъ, весь тогдашній Нижній пересказывалъ эту сцену, и въ истинности ея никто не сомнвался. Что самъ начальникъ края почувствовалъ дикость своего поступка, это доказывается тмъ разговоромъ, который онъ имлъ со мною, уже посл того, какъ Якушкина взяли и отправили въ Петербургъ, чмъ и кончилась его работа на ‘Библіотеку’.
Въ конц ярмарки былъ купечествомъ данъ торжественный обдъ въ ‘Главномъ Дом’. На него получилъ приглашеніе — и я. Генералъ-губернаторъ, посл обда, когда продолжали разносить шампанское, подошелъ со мн, сталъ длать мн комплименты, насчетъ моихъ пьесъ, и перешелъ сейчась-же къ исторіи Якушкина. П. И. на первый вопросъ его, что ты здсь длаешь — отвчалъ:
— Съ Боборыкинымъ пріхалъ, собирать матеріалъ для статей.
По увренію опять-таки П. И — ча, генералъ-губернаторъ выразился обо мн совсмъ не такъ любезно, какъ онъ сталъ со мной бесдовать.
Конечно, вся исторія была представлена начальникомъ края въ розовомъ свт, а самъ онъ выставлялся джентельменомъ.
— Я долженъ былъ удалить Якушкина въ его же интересахъ… Онъ могъ попасться Богъ знаетъ въ чемъ… Vous comprenez monsieur Boborykine?!…
Но я понималъ плохо и согласиться съ этимъ никакъ не желалъ. Павелъ Ивановичъ могъ попасться, но въ чемъ? Въ попойк, въ исторіи съ полицейскимъ, его могли привезти не въ авантажномъ вид изъ какой нибудь трущобы. И всё это было-бы совершенно невинно въ политическомъ смысл…
О его дальнйшихъ приключеніяхъ я слыхалъ въ Петербург, урывками, и съ тхъ поръ больше не видалъ его. Не помню, чтобы онъ писалъ мн или передавалъ что-нибудь. Оно и не могло иначе случиться: съ осени 1866 года по январь 1871 г. я прожилъ заграницей, съ промежуткомъ послдняго полугодія 1866, проведеннаго въ Москв.
Якушкина и въ Петербург безпокоили полицейскими дознаніями.
Когда его спросилъ разъ жандармскій офицеръ:
— Кого вы здсь знаете?
— Графа Строгонова….
— А еще?
— Только его и знаю… Захаживаю иногда къ нему чайку испить.
И онъ, дйствительно, захаживалъ къ покойному генералъ-адьютанту. Или онъ отвчалъ такъ:
— Камергера Михайлова знаю.
— Только его?
— Только.
И съ Михайловымъ этимъ онъ былъ знакомъ. Такой камергеръ существуетъ.
Августъ 1883 г., Спб.