Николай Фольбаум.
Томас Эдисон
Николай Фольбаум.
Томас Эдисон
Гений — неистощимая
способность к труду.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
————————————————
Томас Эдисон, Фольбаум Николай Александрович, Год: 1910
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Река Гурон, в штате Огио, дугою огибающая городок Милан, только-что недавно разлилась, теперь вода схлынула обратно, оставивши по берегам большие круглые и продолговатые поймы. Солнце, слабый ветер, кое-где, как зеленая бархатистая плесень, уже выступила трава. Лесистые холмы вдали как- будто окутались зеленым дымом.
Домики в городки сразу помолодели. И судья, уже десятый год собирающийся перестраивать свой домик, вышел на улицу, курить трубку, сплевывает себе под ноги и говорит:
— Я не знаю, что здесь нужно перестраивать. Посмотрите, — обращается он к лавочнику, — ведь это будет настоящей глупостью, если мы будем ломать такие здания. Его даже красить не надо.
Лавочник тоже курит, и выпускает дым, поднявши голову, прямо в небо — густой, черный дым, совсем как пароход, недавно впервые прошедший по Гурону. Лавочник ничего не отвечает судье.
— Я даже не думаю красить, — говорит еще раз хитрый судья, знающий, что лавочник выписал очень много всяких красок. Но лавочник — само равнодушие. Он даже не смотрит на маленького седого судью, а смотрит на дым своей трубки. Он видит пророчески в дыме целую картину: весенняя влага просохла, и вместе с ней исчезло все великолепие домика судьи, и судья через неделю является к нему в лавку и берет краски двух цветов — нежно-голубой для фасада и белой для оконных рам.
Тогда лавочник вынет свою трубку изо рта и скажет:
— Это будет попрочнее, нежели весенняя вода.
Он отлично знает свое дело, бьет наверняка, не делает промахов. Он знает, чего стоит весна. Американец!
И однако, весна, весна всюду!
Кругом волшебство.
Хохлатая утка судьи вывела утят, и теперь отправилась с ними на прогулку к лужам.
Маленькому Томасу Эдисону, недавно минуло пять лет. Он гуляет со своей старшей сестрой по берегу Гурона. На Томасе — шапка с матросскими ленточками, который бьются и щекочут шею. Прищурившись от солнца, он смотрит вокруг себя.
— Томас! — восклицает внезапно Берси, хватая его за руку. — Вода!
Он чуть не ступил, зазевавшись, в большую бурую лужу, — целое озеро, оставшееся от разлива, — в которой полоскались и плавали утята судьи, со своей мамашей-уткой.
Томас остановился. Желтые пухлые шарики плыли один за другим, точно под ветром, одновременно ныряли и показывались наружу.
— Бетти, — спрашивал Томас, — а почему светит солнце?
Бетти не знала.
— Нам учитель еще не говорил.
— А почему из яиц выводятся утята? — продолжал Томас свои неожиданные вопросы.
Это Бетти знала.
— От животной теплоты.
— А что такое животная теплота?
Животная теплота, это — если утка, когда снесет яйца, сядет на них и будет их согревать. Они нагреются, и выведутся утята. Если нагреть яйца на огне, они только испекутся. А надо, чтобы они согревались не сразу, а очень долго, понемногу, целую неделю.
Так разговаривая, они вернулись домой. Томас был очень заинтересован и все расспрашивал Бетти.
Перед ужином в доме Эдисонов были обнаружены две пропажи. Во-первых, из чулана исчезла целая корзинка с яйцами, а во-вторых, неизвестно куда девался Томас.
Переполох был страшный. Думали, что он утонул. Отец без шапки побежал к реке.
Там, на барках, стоявших у берега, горели огни, и темные бока барок поднимались, как горы. Река струилась между ними, раскачивала их и журчала.
— Э-эй! — крикнул Эдисон. — Вы не видали здесь моего мальчишку?
С барок ответили, что Томас был на реке днем вместе с сестрой, и что они ушли назад. На одной барке играли на гармоний и пели ‘Генерала Вашингтона’.
Отец повернул домой.
‘Так вот каков был он,
Наш храбрый Вашингтон!..’
Неслось ему вслед с барок…
Тем временем дома обшарили все закоулки. Толстая кухарка-негритянка Иоганна ходила за госпожой Эдисон и плачущим голосом повторяла:
— Как же мы будем стряпать? Как стряпать, если в доме нет ни одного яйца. Скоро ли наберется опять целая корзина.
Ее прогнали.
Решили, как только вернется отец, идти на поиски, с фонарями. Все ломали голову, куда мог исчезнуть Томас. Индейцы уже давно вывелись в этой местности…
И, наконец, Томас неожиданно нашелся. Бетти послали в сарай за фонарями. Она открыла дверь, сняла с гвоздя два старых ручных фонаря с дребезжащими стеклами, и вдруг услышала какие-то подавленные вздохи и сопенье.
— Кто здесь? — испуганно воскликнула она.
— Бетти, это ты? — раздалось в углу плачущим голосом. — У меня ничего не выходит, Бетти.
— Томас! Что ты здесь делаешь?..
Она бросилась к нему.
— Осторожнее, — сказал мальчик, — ты опрокинешь корзину и переколотишь все яйца.
— Зачем они здесь? Какие яйца?
— Да ведь ты же сама говорила мне, как выводят цыплят и утят. Я взял корзину с яйцами из чулана и хотел ее согреть своей животной теплотой. Если простой утки удается, то почему же не сделать и мне? Однако, у меня ничего не вышло. Бетти, ты чего ищешься?
Она хохотала, как безумная. Схватила мальчика за голову и принялась его целовать.
— Но почему, если ты смеешься, Бетти, у тебя мокрые щеки? Знаешь, — переменил он разговор, — я все-таки думаю, что пока я маленький, у меня все равно ничего не выйдет. Когда я буду большим, тогда я попытаюсь снова вывести утят, у меня будет больше животной теплоты. А пока нужно потихоньку, чтобы никто не знал, отнести корзину обратно в чулан. Я думал, что все очень удивятся, если увидят завтра на дворе полсотни новых цыплят. Только ты никому не говори, Бетти. Не будешь? Как мне хочется есть!
Томасу Эдисону — семь лет.
Его семья переехала в Порт-Гурон, в штат Мичиган, близ озера того же имени, здесь они занимали одно из лучших владений в городе — старинную деревянную постройку посреди большого сада, с чудесным видом на широкую реку, или, скорее, пролив, отделявший владение английской королевы от земель великой республики.
Дом, в котором они жили, сохранился до сих пор. Сейчас в нем помещается техническая школа, для совместного обучения. Его стены из длинных и толстых сосновых бревен не пострадали почти совершенно от времени, только почернели. Портрет маленького семилетнего Эдисона, круглоголового, со смеющимся лицом, да модель водяной мельницы, которую он поставил на реке, хранящаяся под стеклом, — вот и все реликвии, оставшиеся от того времени. Да еще хранится в рамке лист бумаги, на котором энергичными почерком расписался Эдисон, уже знаменитый изобретатель, когда несколько лет тому назад он вздумал посетить город, где прошло его детство, Эдисон до старости сохранил необыкновенную бодрость и быстроту движений, и его гораздо больше занимала игра с учениками в мяч на чистом воздухе, чем их школьные работы.
В Порт-Гуроне Эдисон научился читать. Однажды он пришел в городскую библиотеку и попросил себе книг.
— Какую тебе книгу, мальчик? — спросил его библиотекарь.
Этого не знал и сам Эдисон. Он растерянно оглянулся. От полу до потолка поднимался книжный шкап, все широкие полки которого были заставлены плотно сдвинутыми томами в кожаных переплетах.
— Какую-нибудь из этих, будьте добры, — произнес мальчик, указывая на шкап.
— Да какую? Тут их пятнадцать футов! — воскликнул библиотекарь.
Мальчик покраснел и выдернул за корешок книгу с полки.
— Вот эту.
Библиотекарь удивился еще больше.
— Ты знаешь, что в этой книге?
— Как же мне знать, если я еще не прочел?
— Это ‘Анатомия Меланхолии’ Буррона. Ты знаешь, что такое ‘А-на-то-мия’ и ‘Ме-лан-хо-лия?’
— Прочту и узнаю, — ответил мальчик. Вернувшись домой, он погрузился в чтение научного сочинения, которое, со времени основания библиотеки, не покидало ее полок. Ему пришлось одолевать пятиэтажные слова, путаться в терминах и в таблицах вычислений. Он ничего не понял в книгах, и что такое ‘Ме-лан-хо-лия’, кажется, так осталось ему неизвестным до сих пор, несмотря на его седую голову.
Нисколько не обескураженный, он принес через неделю книгу обратно библиотекарю.
— Понравилось? Интересно? — спросил тот Эдисона.
— Ничего себе. Только вот тут, есть фраза… Это какой язык? — спросил он, указывая пальцем.
— Это латынь, — сказал библиотекарь, важно поправляя очки, — Как только ученый человек испугается, что его все поймут, он пускает в дело латынь. А в латыни, будь хотя семи пядей во лбу, ни за что не разберешься… Это что! Вот книга, — сейчас получили…
Библиотекарь взял со своей конторки ‘Приключенья Фицджеральда, атамана разбойников.’
— Здесь нет латинского языка. Понятно каждое слово, а интересно как — ужас.
— Вы говорили, что у вас 15 футов книг? — осведомился. Эдисон. — Я прочту их все.
— Все 15 футов? — ужаснулся библиотекарь. — Что с тобой будет!..
На этот раз Эдисон унес с собою Ньютоновы ‘Начала’. За ‘Началами’ последовал ‘Технический Лексикон’ Хора, а через месяц он принялся за второй фут. ‘Энциклопедия’ Чемберса, ‘История Англии’ Юма, ‘История Реформаций’ Добины, ‘Падение Римской Империи’ Гиббона — вот с каких книг он начал.
Не мудрено, что библиотекарь, при встречах с отцом Эдисона, советовал ему присматривать за сыном.
— Мальчишка читает ‘Энциклопедию!’ Да всякий другой заснул бы над первой же страницей. Он или рехнется, или не знаю что…
Задача, поставленная себе Эдисоном, подвигалась вперед. Он, фут за футом, карабкался вверх по книжным полкам. Это был невероятный труд, и надо только удивляться организации этого детского мозга, который был в состоянии, без всякого расстройства и вредных последствий, выдержать такое напряжение.
Между книгами, попавшими в руки Эдисона в этот период жизни, от 7 до 12 лет, были ‘Несчастные’ и ‘Труженики моря’ — романы Виктора Гюго, и ничто из прочитанного не доставило ему такого удовольствия, как эти книги. Первую из них он перечитывал более десяти раз. Это обстоятельство указываешь на то, что удивительное умственное развитие Эдисона не было односторонним или ненормальным, потому что его занимали не одни книги научного содержания, но самое сильное впечатление на его молодой ум производили литературные произведения, говорившие воображению. Все, поглощенное им за эти пять лить, до того врезалось в его память, что он до сих пор может указать то место или даже страницу, где сообщается известный факт или случай. Такую способность он сохранил и до сих пор, когда ему приходится справляться со множеством разных научных сочинений и брошюр, чтобы отыскать между всею этой массою печатного материала случай или заметку, привлекшие его внимание. Если верно, что гений — неистощимая способность к труду до самых мелких подробностей, то Эдисон, по своей деятельности, подходить к этому определению.
С двенадцати лет Эдисон был предоставлен самому себе, и после десяти лет упорнейшей борьбы с жизнью пробил себе дорогу и сделался знаменитостью. Отец его, энергичный работник старого американского закала, пристально следивший за развитием мальчика, не имел в это время достаточных средств, чтобы продолжать его образование, и предпочел, по старому американскому обычаю, пустить даровитого ребенка прямо в школу жизни, где он сам должен был добыть все, чего ему не хватало. Он поместил его так называемым ‘поездным мальчиком’ на ближайшую железную дорогу, где Эдисон, разъезжая между Портом-Гуроном и Детроа, продавал пассажирам газеты, сласти и разные мелочи.
— Новые газеты, журналы, леденцы, яблоки, сэр!
Выкрикивая это, мальчуган носится по всему поезду. Поезд летит из Порт-Гурона в Детроа. Народу в вагонах много, и торговля идет на славу. Товар распродан почти весь. Когда приедут в Детроа, молодой Эдисон умоется под краном, почистит платье и отправится в городскую библиотеку Детроа, более обширную, чем в Порт-Гуроне, количество книг в которой измеряется уже не футами, а целыми саженями, и погрузится там на весь вечер в математический трактат Ньютона. С ночным поездом он отправится домой, и снова:
— Газеты, орехи, яблоки! Самые свежие, сэр!
По врожденной американской сметливости в торговых делах, Эдисон быстро охватил суть успеха маленького предприятия, и так хорошо повел дела, что в непродолжительном времени ему пришлось завести себе четырех помощников. В течете четырех лет, пока он занимался этим делом у него оставалось ежегодно до пятисот долларов, которые он отдавал своим родителям.
Это было как раз во время американской междоусобной войны. Известий с театра военных действий ожидали с нетерпением. Чтобы еще более увеличить сбыт газет, Эдисон придумал телеграфировать вперед на разные станции заголовки телеграмм, содержащихся в последнем выпуске газеты, эти заголовки выставлялись на доски и возбуждали такой интерес в публике, что, по прибытии Эдисона, его товар разбирался нарасхват.
Не довольствуясь этим, он задумал издавать свою собственную газету, которая должна была набираться и печататься в вагоне, на ходу поезда. Такого оригинального издания еще не было нигде в мире. Эдисон купил у издателя ‘Свободной Прессы’, в Детроа, десять пудов старого шрифта, старый ручной печатный станок и принялся за дело.
Ночь. Поезд несется, гремя и вздрагивая. Грохот его совершенно заглушает стук печатной машины. Эдисон сам писал статьи для своей газеты, сам набирал их и сам печатал. И на другое утро — сам продавал эту газету на станциях.
Его предприятием заинтересовался сам Роберт Стефенсон, изобретатель паровоза, строивший в то время железнодорожный Монреальский мост в Канаде. В списках подписчиков газеты Эдисона имя великого инженера стояло на первом месте.
Газета печаталась в старом товарном вагоне, где прежде помещалось курительное отделение, которое, благодаря своей плохой вентиляций и запущенному виду, было совсем заброшено и не посещалось пассажирами. В этой полутемной конурке и появлялась газета, носившая необычайно громкое название: ‘Вестник большой соединительной ветви’. Появлялся он раз в неделю, в один небольшой лист, и печатался только на одной стороне, как афиша. Содержанием были разные известия и слухи из местной железнодорожной жизни, сведения о новых назначениях служащих, о несчастиях на линии, а также известия с театра войны. Листок продавался по 3 цента (5 коп.) за экземпляр и расходился в нескольких сотнях экземпляров. Между прочим, величайшая газета мира, лондонский ‘Таимс’ (‘Время’) поместил одобрительный отзыв об этом листке.
Не удовольствовавшись одним предприятием, Эдисон затеял еще другое дело. Ему попалась в руки книга ‘качественный анализ’ — Фрезентуса. Он приобрел разные химические препараты и посуду, между прочим, штативами для реторт его снабдили железнодорожные мастерские в обмен на газету. И, обзаведясь всем этим, Эдисон открыл в том же старом вагоне химическую лабораторию. С увлечением принялся он за эту новую работу, вполне соответствовавшую его склонностям, переливал и кипятил жидкости, смешивал и выпаривал химические препараты, и эта маленькая лаборатория в трясучем вагоне, бегущем со скоростью тридцати миль в час, представляла, быть может, прототип той знаменитой мастерской в Мунго-Парке, из которой вышло столько гениальных изобретений.
Ночь. Поезд несется в Детроа. Тряска и толчки импровизированной подвижной лаборатории Эдисона повели к плачевным последствиям. При особенно сильном толчке упала на пол и воспламенилась большая банка фосфора. Огонь охватил всю внутренность лаборатории. Поезд летит по-прежнему, из окна вышибает пламя, дым, летят искры и банки, — последние выбрасывает сам Эдисон, из опасения взрыва. Пожар заметили. В вагон прибежал испуганный сторож и выбросил в окно все, что там оставалось: самого Эдисона и знаменитую типографию ‘Вестника’.
Так печально кончились два первых предприятия Эдисона. С большим трудом собрал он около полотна железной дороги остатки своей лаборатории и типографии, и перенес их в подвал родительского дома в Порт-Гуроне. Здесь он продолжал с большим успехом свои научные занятия. Вскоре он приобрел хорошее сочинение о телеграфе, который очень заинтересовал его еще в то время, когда он пользовался его услугами для объявлений о печатаемых в его газете новостях, и они, вместе с товарищем Джемсом Вардом, устроили телеграфное сообщение между подвалом и домом последнего, при чем проводом служила печная проволока, а изометорами на деревьях — старые бутылки.
Можно только удивляться этой нечеловеческой энергии. Эдисон возобновил свою издательскую деятельность в городе и стал выпускать новую маленькую газетку, у которой были уже и сотрудники, и подписчики. Но и тут его постигло новое несчастье, горше первого. Напечатанная в газете статья оскорбила одного из читателей, имя которого в ней упоминалось. Оскорбленный подождал на набережной злополучного издателя, схватил его в охапку и бросил в воду. Счастье, что Эдисон умел плавать.
Наконец, счастливый случай направил его в ту колею, где должна была развиться его настоящая деятельность, и где он проявил во всем блеске свои необычайные дарования.
Ему удалось спасти от смерти ребенка начальника маленькой станций Монт-Клеменс, близ Порт-Гурона. Как-то раз, занятый на станции у телеграфа, последний не заметил, что его двухлетний мальчик залез на рельсы, несчастный отец увидел его уже в самый момент подхода поезда, и уже считал дитя погибшим. Молодой Эдисон, случившийся в это время на станции, бросился чуть не под самый локомотив и успел во время выхватить ребенка, рискуя своей собственной жизнью. Этот благородный поступок прославил его во всем городе, и Макензи, отец ребенка, чтобы чем-нибудь услужить ему, предложил выучить его роботе на телеграфном аппарате. Томас приезжал к нему на товарном поезде и занимался ночью.
Через пять месяцев после первого урока, Эдисон получил предложение занять место телеграфиста в Порт-Гуроне, с жалованьем по 25 долларов в месяц и с особой платой за ночную работу.
Служба на телеграфе пошла бы у Эдисона с большим успехом, он рисковал даже сделаться начальником телеграфной конторы, если бы не был так талантлив. Его страстью было докапываться до всего, доходить до сути явлений. Главное его несчастие заключалось в том, что он постоянно увлекался новыми опытами, когда ему следовало исполнять рутинную работу. Он подвергался насмешкам за свои теории.
Его занятия в Порт-Гуроне прекратились через шесть месяцев. Отсюда его пригласили в Стратфорд, на ночную работу, и он покинул Гурон и родительский дом.
В Стратфорде он сделал свое первое изобретение. Начальник телеграфной конторы потребовал, чтобы он через каждые полчаса ночью повторял ему по телеграфу одно и то же условленное слово — в доказательство того, что он не спит. Эдисон приспособил колесо с телеграфной азбукой так, что сторож простым поворотом рукоятки от него исполнял предписание начальника конторы, в то время как сам Эдисон мог или спать, или заниматься чтением. Но начальник накрыл его и уволил.
Вернувшись домой, Эдисон оказал немалую услугу служащим железной дороги, на двух противоположных станциях, по обе стороны реки. Напором льда порвало телеграфный кабель через реку между Порт-Гуроном и станцией Сорни. Эдисону пришло в голову, что телеграфист на противоположном берегу догадается, если ему передавать телеграфную азбуку — черточки и точки — при помощи длинных и коротких гудков локомотива. Эдисон забрался на свой аппарат и протелеграфировал свистком: — ‘Эй, в Сорни! Понимаете меня?’ В начале ответа не было, но потом на противоположной станции догадались, и ответили таким же образом. Благодаря этому, прерванное телеграфное сообщение было возобновлено.
Немало пришлось Эдисону поскитаться по разным телеграфным конторам. Он получил место в городи Адриан, в штате Мичиган, и чуть не сейчас же был уволен за какой-то пустяк. Отсюда он поступил в Форт-Вейн, и потом в Индианополис, большой торговый город. Но и здесь он не удержался. Начальство его находило, что он слишком рассеян, что голова его слишком занята для того, чтобы думать о порученных ему мелких обязанностях. Таким образом, талантливый мальчик чуть не погиб голодной смертью.
Наконец, он поступил на телеграф в Цинцинати, и когда его, по обыкновению, исключили и отсюда, он, вместе со своим товарищем, Вильямом Фоле, прошел пешком до Луисвиля. Время было холодное, а весь его костюм заключался в одной нанковой паре. В Луисвиле ему удалось занять немного денег на покупку одежды и пристроиться к работе.
В продолжение двух, проведенных здесь, лет, Эдисон терпеливо исполнял свои обязанности. Нужда, грязная обстановка, окружающий его разгул — все это было направлено к тому, чтобы погасить его энергию. По временам ему казалось, что вся невероятная работа, потраченная им на приобретение знаний, не приведет ни к чему, и что в жизни ему предстоит только простая борьба за существование. Но даже при этой ужасающей обстановке его способности к изобретениям находили себе пищу. Отказывая себе во всем, он тратил последние гроши на покупку книг, приборов и на устройство неизбежной мастерской. В это время он написал целую книгу об электричестве, которую хотел издать сам, но за отсутствием денег должен был отказаться от этого предприятия.
Телеграфное бюро, где он занимался, было переведено в новое, лучшее помещение. В первом этаже под ним находилось роскошное помещение какой-то банкирской конторы. Перетаскивая бутыль с серной кислотой, нужной для опытов, Эдисон опрокинул ее. Кислота проникла сквозь потолок в банкирскую контору и безвозвратно погубила там драгоценные ковры и мебель. Нечего прибавлять, что неукротимый изобретатель был тотчас же уволен.
И он опять вернулся в Порт-Гурон, где всегда находил тихую пристань и приют, после бесчисленных житейских передряг.
Весьма немногие из дельцов, стоящих во главе разных предприятий, могут угадать в человеке талант. На первом месте, по большей части, стоит уменье понравиться, житейский такт, самоуверенность, известная доля нахальства и способность прислужиться сильному. У талантливого человека этих качеств не должно быть, отличительное свойство таланта — то, что он всегда честен. И Эдисон был бродягой, перекочевывавшим с места на место…
Такова была туманная и холодная его предрассветная пора, его детство и юность.
Кто мог думать, что вслед за этим наступит такой ослепительный рассвет?
В 1870 году западный телеграфный союз в Сев. Америке пригласил Эдисона к себе на службу, в Нью-Иорк, техником. Так как к этому времени прошла слава об Эдисоне, как о талантливом человеке на всякого рода изобретения и применения их на практике, — то телеграфный союз выговорил себе у Эдисона право первому покупать его изобретения,
Эдисону была устроена большая лаборатория в которой он мог заниматься сколько душе было угодно.
Нисколько замечательных открытий из области телеграфа было сделано здесь Эдисоном за это время.
В 1876 году Эдисон перебрался в Мунго-Парк, невдалеке от Нью-Иорка, и устроил там на свои средства богатую мастерскую, куда приглашал для совместной работы лучших мастеров Америки.
В этой мастерской задуманы и разработаны гениальные труды Эдисона: усовершенствованный телефон, фонограф, поющий телефон, микрофон, микротозиметр, аэрофон, мегафин, фонометр, граммофон, подвижная фотография и множ. др. Большие усовершенствования сделал Эдисон и в деле динамо-машин при электрическом освещении, и в устройстве лучших лампочек накаливания.
Детские годы знаменитых людей. Томик III. Бесплатное приложение к журналу ‘Путеводный Огонек’ за 1910 год. М.: Типо-Литография ‘Печатник’, 1910