Время на прочтение: 331 минут(ы)
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
Издание осуществляется под наблюдением
государственной редакционной комиссии
(Перепечатка разрешается безвозмездно)
(Издание: Л. Н. Толстой, Полное собрание сочинений в 90 томах, академическое юбилейное издание, том 53, Государственное Издательство Художественной Литературы, Москва — 1953, OCR: Габриел Мумжиев)
3 Января 1895. Никольское. Олсуфьевы. Поехали, как предполагалось, 1-го.— Я до последнего часа работал над Х[озяином] и работником. Стало порядочно по художественности, но по содержанию еще слабо. История с фотогр[афией] очень грустная. Все они оскорблены. Я написал письмо Ч[ерткову]. Мне и перед этим нездоровилось, и поехал я нездоровый и слабый. Приехали прекрасно. На другой день и нынче ничего не делал — читал, гулял, спал. Вчера был оживленный спор о православии. Вся неясность понимания происходит от того, что люди не признают того, что жизнь есть участие в совершенствовании себя и жизни. Быть лучше и улучшить жизнь. Ничего не записал за эти дни. Теперь 9-й час вечера — сонливость.
4 Января 1895. Ник. Е[сли] б[уду] ж[ив].
Нынче 6 Я. 95. Hик. Я совсем здоров и начал опять работать над Катехизисом: вчера и нынче. Очень занимает и очень близко, но всё не нахожу формы и недоволен. Третьего дня вечером читал cвой рассказ. Нехорошо. Нет характера ни того, ни другого. Теперь знаю, что сделать. Два раза спорил с Дм[итрием] Адамовичем. Он пристроил себе практическое в славянофильск[ом] духе служение народу, т. е. пуховик, на к[отором] лежать, не работать. Всё дело в том, что они признают жизнь неподвижною, а не текущею. Что-то очень важное думал вчера и забыл. М[ихаил] А[дамович] явно боится Т[ани]. И очень жаль. А она худа и бледна. Получил много приятных писем: от Kenworthy, от Сергеенко и Stadling’a. Думал.
Служба, торговля, хозяйство, даже филантропия не совпадают с делом жизни: служением Царству Божию, т. е. содействию вечному прогрессу.
Жизнь истинная — в движении вперед, в улучшении себя и улучшении жизни мира через улучшение других людей. Всё, что не ведет к этому, не жизнь, тем более то, что препятствует этому. Теперь 6 часов вечера. Пойду походить и на ёлку. Нынче был в больнице и присутствовал при операции.
7 Я. 95. Ник. Е. б. ж.
29 Января 95. Москва. Больше 3-х недель не писал. — Хорошо прожил у Олсуф[ьевых]. Больше всего был занят рассказом. И всё еще не кончил, хотя он в коректурах. Событие важное, к[оторое], боюсь, для меня не останется без последствий, это дерзкая речь государя. Были на собрании Шаховского. Напрасно были. Всё глупо и очевидно, что организация только парализует силы частных людей. Здесь тоже поправил по коректурам. Хорошие письма и статьи о Патриотизме и христианстве. Кое-что записано, но теперь некогда, постараюсь записать вечером.
Нынче 7 Февраля — утро 11 часов. Москва. 95. Не только не успел записать в тот же день вечером, но вот прошло больше недели. За это время написал маленькое предисловие к биогр[афии] Дрожжина и продолжал поправлять рассказ. Несчастный рассказ. Он был причиной вчера разразившейся страшной бури со стороны С[они]. — Она была нездорова, ослабла, измучилась после болезни милого Ванички, и я был нездоров последние дни. Началось с того, что она начала переписывать с корект[уры]. Когда я спросил зачем (1)
Помоги не отходить от тебя, не забывать кто я, что и зачем я? Помоги.
Думал за это время:
1) Сумашествие это эгоизм, или наоборот: эгоизм, т. е. жизнь для себя, для одной своей личности, есть сумашествие. (Хочется сказать, что другого сумашествия нет, но еще не знаю, правда ли.) Человек так сотворен, что он не может жить один, также как не могут жить одни пчелы, в него вложена потребность служения другим. Если вложена, т. е. естественна ему потребность служения, то вложена и естественна потребность быть услуживаемым, etre servi. Если человек лишится 2-й, т. е. потребности пользоваться услугами людей, он сумашедший,
(1) Далее вырезан лист.
паралич мозга, меланхолия, если он лишится первой потребн[ости] — служить другим, он сумешерший всех самых разнообразных сортов сумашествий, из к[оторых] самый характерный мания величия. Самое большее количество сумашедших это сумашедшие 2-го рода — те, к[оторые] лишились потребности служить другим — сумашествие эгоизма, как я это и сказал сначала. Сумашедших этого рода огромнее количество, большинство людей мирских одержимо этим сумашествием. Оно не бросается нам в глаза только п[отому], ч[то] сумашествие это обще большим массам и сумашедшие этого рода соединяются вместе. Они мало страдают от своего сумашествия, п[отому] ч[то] не встречают ему отпору, а напротив сочувствие. И потому все люди, одержимые этим сумашествием, с страшным упорством держатся битых колей, преданий внешних, светских условий. Это одно спасает их от мучительной стороны их эгоистического сумашествия. Как только такой человек почему бы то ни было выходит из сообщества одинаков[ых] с собой люд[ей], так он сейчас же делается несчастным и очевидно сумашедшим. Такие сумашедшие: все составители богатств, честолюбцы гражданские и военные. Как только они вне таких же, как они, людей, вне voies communes, (l) так они fous a lier. (2)
2) Едва ли есть слово, к[оторое] употребляли бы в таких разнообразных, неопределенных и противуречивых значениях, как идеал. Идеал это та, по пути движения человечества начинающая открываться ему, истина. Это идеал для человечества. Но для отдельного человека это то, что начинает открываться ему и что может стоять далеко назади идеала человечества. Так идеал прошлого времени был в религиозной области — католической: покорность церкви и ее постановлениям, идеал в широком смысле протестантской: осуществление в жизни и в мире учения Христа, в политической: прежде конституция, республика, теперь всемирное братство. — Пишу это и между тем думаю, что идеал имеет еще другое значение — недостижимого совершенства, присущего сознанию человека: идеальный круг и т. п. Думаю, что последнее определение есть точное, истинное,
(1) [общей колеи,]
(2) [опасные сумасшедшие.]
общее определение идеала, первое же прикладное — есть практическая степень приближения. Общий идеал многоугольника есть круг, прикладной идеал есть более сторонний многоугольник. Неясно и плохо.
3) Я часто говорю или пишу то, что я уже говорил или писал прежде и не могу вспомнить: писал ли, или говорил я это прежде или нет. И это бывает только в дорогих мне и кажущихся важными мыслях. Это происходит от того, что я не знаю и не могу вспомнить, что то, что я хочу выразить, открыто мне было до и после этой жизни.
4) Положение просвещенного истинным братолюбивым просвещением большинства людей, подавленных теперь обманом и хитростью насильников, заставляющих это большинство самим губить свою жизнь, положение это ужасно и кажется безвыходным. Представляются только два выхода и оба закрыты: один в том, чтобы насилие разорвать насилием, террором, динамитными бомбами, кинжалами, как делали это наши нигилисты и анархисты, вне нас разбить этот заговор правительств против народов, или вступить в согласие с правительством, делая уступки ему и, участвуя в нем, понемногу распутывать ту сеть, к[оторая] связывает народ и освобождает его. Оба выхода закрыты. — Динамит и кинжал, как нам показывает опыт, вызывают только реакцию, нарушают самую драгоценную силу, единственную, находящуюся в нашей власти — общественное мнение, другой выход закрыт тем, что правительства уже изведали, насколько можно допускать участие людей, желающих преобразовывать его. Они допускают только то, что не нарушает существенного, и очень чутки насчет того, что для них вредно, чутки п[отому], ч[то] дело касается их существования. Допускают же они людей, несогласных с ними и желающих преобразовывать правительства, не только для того, чтобы удовлетворить требованию этих людей, но для себя, для правительства. Правительствам опасны эти люди, если бы они оставались вне правительств и восставали бы против них, усиливали бы единственное сильнейшее правительств орудие — общественное мнение — и потому им нужно обезопасить этих людей, привлечь их к себе посредством уступок, сделанных правительством, обезвредить их вроде культуры микробов —и потом их же употреблять на служение целям правительств, т. е. угнетение и эксплуатирование народа.
Оба выхода плотно и непробивно закрыты. Что же остается? Насилием разорвать нельзя — увеличиваешь реакцию, вступать в ряды правительств тоже нельзя, становишься орудием правительства. Остается одно: бороться с правительством орудием мысли, слова, поступков жизни, не делая ему уступок, не вступая в его ряды, не увеличивая собой его силу. Это одно нужно и наверно будет успешно. И этого хочет Бог и этому учил Христос.
5) Глядя на то, что делается во всех собраниях, на то, что делается на свете с условными приличиями и увеселениями, мне поразительно ясна стала, кажется, никогда еще не приходившая мне мысль, что кучей, толпой, собранием делается только зло. Добро делается только каждым отдельным человеком порознь.
Допишу эту страничку,если буду жив, нынче вечером. За это время немного занимался катехизисом. Кажется мне теперь, что ошибка моя в нем в том, что я выставляю целью установление Царства Божья — цель спасения души. Последствие установления Царства Б[ожья] — Господи, прости меня, помоги мне. Помоги. Кончаю этот дневник нынче.
15 Февраля 1895. Бог помог мне, помог тем, что хотя слабо, но проявился во мне любовью, любовью к тем, к[оторые] делают нам зло. Т. е. единственной истинной любовью. И стоило только проявиться этому чувству, как сначала оно покорило, зажгло меня, а потом и близких мне, и всё прошло, т. е. прошло страдание.
Следующие дни было хуже. Она положительно близка была и к сумашествию и к самоубийству. Дети ходили, ездили за ней и возвращали ее домой. Она страдала ужасно. Это был бес ревности, безумной, ни на чем не основанной ревности. Стоило мне полюбить ее опять, и я понял ее мотивы, а поняв ее мотивы, не то, что простил ее, а сделалось то, что нечего было прощать.— Послал вчера в С[еверный] В[естник], и здесь печатают у ней и в Посреднике. Я написал и отдал три притчи.
ДНЕВНИК С 15 ФЕВРАЛЯ 1895 ПО 28.ОКТ. 1895 ГОДА.
15 Февраля 1895. Москва. Утро, встал усталый и не мог ничего работать. Приходил Ив[ан] Ив[анович] и Гольцев. Я отказал подписать петицию о законности в печати. Теперь 12. Помоги, Отец, исполнять твою волю на небе — в себе и на земле — в мире.
Нынче, кажется, 21 Февр. 1895. Москва. Эти 5 дней поправлял притчи, поправлял Хоз[яина] и Р[аботника] и обдумывал, не могу сказать, что писал катехизис. Здоровье С[они] совсем установилось. Был Снег[ирев] и указал на то, что это старческое прекращение р.. Как бы хорошо состареться и освободиться.
Событие, (1) за это время сильно поразившее меня, это пьянство и буйство петербургских студентов. Это ужасно. До чего они довели молодежь — они это не только правительство, но и либералы и революционеры, коноводы без основы. Еще событие: отказ Шкарвана, требование присяги без клятвы от Алех[ина] и др[угих] в Нальчике, штраф Поши, как мне кажется начинающееся прямое столкновение с правительством. Очень хочется написать об этом и несколько раз ясно представлялось. Ясно представлялось, как описать ложь, среди кот[орой] мы живем, чем она поддерживается и тут же включить то простое миросозерцание, к[оторое] я выражаю в катехизи[се].
Думал: 1) соблазн, это всё то, что отводит человека от исполнения своего назначения, как всё то, что отводит посланца от исполнения данного ему поручения.
2) Ложное понимание жизни в том, чтобы считать, что то, что дано для траты — наша животная личность, должно быть сохранено. Зарытый талант. Человеку дана земля для того, чтобы
(1) Абзац редактора.
он кормился на ней, а он бережет ее, не пашет. Нет, дурно сравнение. Лучше: человеку дано зерно, чтобы он кормил семью или работников, а он бережет его. — Всё та же основная евангельская мысль, кто погубит жизнь, т. е. свою плоть, тот сохранит ее, кто сохранит, т. е. будет стараться сохранить тело, тот погубит душу.
3) Чем больше тратить, тем больше дастся. Сравнение Лаодзы с мехами: чем больше из них выходит, тем больше входит. Если бы только человек верил твердо, что жизнь его в душе, а тело — матерьял, пища души, хлеб души и что хлеб этот дается без конца — тогда какая свобода, какая смелость! — Когда мне ясно приш[ла] эта мысль, я испытал то чувство умиления, к[оторое] давно не испытывал, хоть тут не было ничего нового.
4) Еще с это время в разговоре с юнош[ей] Горюшиным, приятелем Пав[ла] Петровича, уяснилось о том, о чем не переставая думаю — о государстве: мы дожили до того, что человек просто добрый и разумный не может быть участником государства, т. е. быть солидарным, не говорю про нашу Россию, но быть солидарным в Англии с землевладением, эксплуатацией фабрикант[ов], капиталистов, с порядками в Индии — сечением, с торговлей опиумом, с истреблением народностей в Африке, с приготовлениями войн и воинами. И точка опоры, при к[оторой] человек говорит: я не знаю, что и как государство, и не хочу знать, но знаю, что я не могу жить противно совести — эта точка зрения непоколебима и на этой должны стоять люди нашего времени, чтобы двигать вперед жизнь. Я знаю, что мне велит совесть, а вы, люди, занятые государством, устраивайте, как вы хотите, государство так, чтобы оно было соответственно требования[м] совести людей нашего времени. А между тем люди бросают эту непоколебимую точку опоры и становятся на точку зрения исправления, улучшен[ия] государственных форм и этим теряют свою точку опоры, признавая необходимость государства, и потому сходят с своей непоколебимой точки зрения. Неясно, но я думаю, что напишу на эту тему. Очень мне кажется важно. Сейчас 12 ч. дня. Я собираюсь посылать корект[уру] в Пет[ербург], и С[оня] опять взволновалась. Бедная. Жалею и люблю ее, тем более теперь, зная ее болезнь.
Вчера Огранович помог мне отнестись справедливее к Леве. Он объяснил мне, что это скрытая форма малярии — гнетучка. И мне стало понятно его состояние и стало жаль его, но всё не могу вызвать живого чувства любви к нему.
22 Февр. 1895. Москва. Е. б. ж.
Нынче 26 — ночь. 1895. Москва. Похоронили Ваничку. Ужасное — нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец. Благодарю Тебя.
Нынче 12 Марта 95. Москва. Так много перечувствовано, передумано, пережито за это время, что не знаю, что писать. Смерть В[анички] была для меня, как смерть Николиньки, нет, в гораздо большей степени, проявление Бога, привлечение к Нему. И потому не только не могу сказать, чтобы это было грустное, тяжелое событие, но прямо говорю, что это (радостное) — не радостное, это дурное слово, но милосердное от Бога, распутывающее ложь жизни, приближающее к Нему, событие. — Соня не может так смотреть на это. Для нее боль, почти физическая — разрыва, скрывает духовную важность события. Но она поразила меня. Боль разрыва сразу освободила ее от всего того, что затемняло ее душу. Как будто раздвинулись двери, и обнажилась та божественная сущность любви, к[оторая] составляет нашу душу. Она поражала меня первые дни своей удивительной любовностъю: всё, что только чем-нибудь нарушало любовь, что было осуждением кого-нибудь, чего-нибудь, даже недоброжелательством, всё это оскорбляло, заставляло страдать ее, заставляло болезненно сжиматься обнажившийся росток любви. — Но время проходит и росток этот закрывается опять, и страдание ее перестает находить удовлетворение, vent в всеобщей любви, и становится неразрешимо мучительно. Она страдает в особенности п[отому], ч[то] предмет любви ее ушел от нее, и ей кажется, что благо ее было в этом предмете, а не в самой любви. Она не может отделить одно от другого, не может религиозно посмотреть на жизнь вообще и на свою. Не может ясно понять, почувствовать, что одно из двух: или смерть, висящая над всеми нами, властна над нами и может разлучать нас и лишать нас блага любви, или смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе к[оторых] одно из самых значительных есть смерть, и что изменения эти совершаются над всеми нами, — различно сочетаясь — одни прежде, другие после, — как волны.
Я стараюсь помочь ей, но вижу, что до сих пор не помог ей. Но я люблю ее, и мне тяжело и хорошо быть с ней. Она еще физически слаба: два месяца нет р. и она иногда думает, что она беременна. Таня, бедная и милая, тоже очень слаба. Все мы очень близки друг к другу, как Д. хорошо сказал: как, когда выбыл один листок, скорее и теснее сбиваются остальные. Я чувствую себя очень физически слабым, ничего не могу писать. Немного работал над катех[изисом]. Но только обдумывал. Написал письмо Шмиту с программой международного Посредника. За это время вышел Хоз[яин] и Раб[отник], и слышу со всех сторон похвалы, а мне не нравится, и несмотря на то, чувство мелкого тщеславного удовлетворения. —
Нынче захотелось писать художественное. Вспоминал, что да что у меня не кончено. Хорошо бы всё докончить, именно:
1) Коневская. 2) Кто прав. 3) Отец Сергий. 4) Дьявол в аду. 5) Купон. 6) Записки матери. 7) Александр I. 
Драма. 9) Переселенцы и башкир[ы]. — Рядом с этим кончать Катехизис. И тут же, затеяв всё это — работы лет на 8 по крайней мере, завтра умереть. И это хорошо.
За это время думал:
1) Соблазн есть мысль о том, что должно быть сохранено то, что дано для траты, что должна быть усовершенствована н улучшена личность, то, что дано для усовершенствования и улучшения того, что не лично — души и мира Божьего.
2) Заблуждение это тем ужасно, что оно заставляет жалеть то, чего нет конца, что дается тем больше, чем больше оно тратится. Как у Лаодзе сказано, как воздух в кузнечных мехах, чем больше его выходит, тем больше набирается, т. е. тем больше проходит сквозь меха. Так и плотские формы жизни — они бесконечны, и тем больше их проявляется, чем больше их тратится. Только надо верить в это. Если и умрешь, оживешь, веришь ли ты сему?
3) Смерть детей с объективной точки зрения: Природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ваничка. Но это объективное дурацкое рассуждение. Разумное же рассуждение то, что он сделал дело Божие: установление Царства Б[ожия] через увеличение любви — больше, чем многие, прожившие полвека и больше.
4) Соня говорила часто: он меня спасал от зла. Я дурная, грубая натура, он любовью своей смягчал, приближал меня к Богу. Как будто он теперь не делает этого.
5) Да, любовь есть Бог. Полюби, полюби того, кто делал тебе больно, кого ты осуждал, не любил и всё то, что скрывало от тебя его душу, исчезнет, и ты, как сквозь светлую воду на дне, увидишь божественную сущность его любви, и тебе не нужно и нельзя будет прощать его, тебе нужно будет прощать только себя за то, что ты не любил Бога в том, в ком он был, и из-за своей нелюбви не видал Его.
6) Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я.
7) Соня сказала: он серьезен, как дети.
Несколько дней после смерти В[анички], когда во мне стала ослабевать любовь (то, что дал мне через В[аничкину] жизнь и смерть Бог, никогда не уничтожится), я думал, что хорошо поддерживать в себе любовь тем, чтобы во всех людях видеть детей — представлять их себе такими, какими они были 7 лет. Я могу делать это. И это хорошо.
9) Радость жизни без соблазна есть предмет искусства.
10) С особенной новой силой понял, что жизнь моя и всех только служение, а не имеет цели в самой себе.
11) Читал дурную статью Соловьева против непротивления. Во всяком нравственном практическом предписании есть возможность противоречия этого предписания с другим предписанием, вытекающим из той же основы. — Воздержание: что же, не есть и сделаться неспособным служить людям? Не убивать животных, что же, дать им съесть себя? Не пить вина. Что ж, не причащать[ся], не лечиться вином? Не противиться злу насилием. Что же, дать убить человеку самого себя и других?
Отыскивание этих противоречий показывает только то, что человек, занятый этим, хочет не следовать нравственному правилу. Всё та же история: из-за одного человека, к[оторому] нужно лечиться вином, не противиться пьянству. Из-за одного воображаемого насильника, убивать, казнить, заточать. —
Теперь 12 дня. Иду вниз, Господи, помоги мне делать волю Твою. Одного только хочу.
13 Марта 95. Москва. Е. б. ж.
[18 марта. Москва.]
Нынче 18. Утро. Прошло 5 дней. Ничего не делал. По утрам думал над катехизисом. Один раз немного пописал к О[тцу] С[ергию], но не хорошо. Маша уехала к Илье. С[оня] переходит с тяжелым страданием на новую ступень жизни. Помоги ей, Господи. Всё это время болит голова и большая слабость. По вечерам было много посетителей. И мне очень тяжело с ними. —
Писательство, особенно художественное, прямо нравственно вредно мне. И я, когда я писал Х[озяина] и Работника, поддавался желанию славы. И те похвалы и успех служат верным показателем того, что это б[ыло] дурное дело. — Нынче я как будто немного нравственно проснулся. Началось это пробуждение уже дня два тому назад. —
Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико ни казалось, есть ничтожество, что ты маленький, крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя. = 1/?, т. е. 0, что ты величина только в той степени, в к[оторой] ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн. Избави меня от него, Отец. —
За это время был старичок из Сибири, где он живет в пустыне. Я говорю: как же жить в пустыне, когда люди во тьме: не надо и ставить свет под спуд. А он говорит: кто станет искать света, тот найдет. Т.е. дело не в том, чтобы светить, а в том, чтобы быть светлым.
Еще был Чертков. Как всегда мне с ним хорошо. И он тоже освежил меня.
За это время думал много, но сейчас некогда. Напишу вечером или завтра, е[сли] б[уду] ж[ив].
Сегодня 27 Марта 1895. Москва. Написал или скорее исправил письма Шмиту и Кенворти за это время и кое-кому еще. И кроме этого, к стыду моему, ничего не делал. Письма к Кенв[орти] и Шм[иту] с затеей Европейского издания мне не нравятся. Как будто в глубине души голос говорит, что это нехорошо. И я думаю, что нехорошо. Ничего не писал, но не доволен собою. Любовь Божия не покидает меня. — Мне с Сережей хорошо и легко. И не помню недоброго чувства к кому бы то ни было за всё это время. Так как я не слышу всех осуждений, а слышу одни похвалы за Х[озяина] и Р[аботника], то мне представляется большой шум и вспоминается анекдот о проповеднике, к[оторый] на взрыв рукоплесканий, покрывших одну его фразу, остановился и спросил: или я сказал какую-нибудь глупость? Я чувствую то же и знаю, что я сделал глупость: занявшись худож[ественной] обработкой пустого рассказа. Самая же мысль не ясна и вымучена — не проста. Рассказ плохой. И мне хотелось бы написать на него анонимную критику, если бы был досуг и это не было бы заботой о том, что не стоит того.
За это время был в тюрьме у Изюмченки и в больнице у Хохлова, — Изюмченко очень прост и бодр. Хохлов жалок очень. Тоже надо бы написать о жестокости этого насилия. — Соня всё так же страдает и не может подняться на религиозную высоту. Должно быть страданье это нужно ей и делает в ней свою работу. Жаль ее. Но верю, что так надо. — Надо для того, чтобы, почувствовав действие руки Божией, узнать ее и полюбить. Вчера думал о завещании Лескова и подумал, что мне нужно написать такое же. Я всё откладываю, как будто еще далеко, а оно во всяком случае близко. Это хорошо и нужно не только п[отому], что избавляет близких от сомненийи колебаний, как поступить с трупом, но и п[отому], ч[то] голос из-за гроба бывает особенно слышен. И хорошо сказать, если есть что, близким и всем в эти первые минуты.
Мое завещание приблизительно было бы такое. Пока я не написал другого, оно вполне такое. (1)
1) Похоронить меня там, где я умру, на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу — как хоронят
(1) Со слов: Пока я до слов: вполне такое вписано между строк.
нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпеванья. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще.
2) В газетах о смерти не печатать и некрологов не писать.
3) Бумаги мои все дать пересмотреть и разобрать моей жене, Черткову В. Г., Страхову, <,и дочерям Тане и Маше>, (что замарано, то замарал сам. Дочерям не надо этим заниматься), тем из этих лиц, к[оторые] будут живы. Сыновей своих я исключа[ю] из этого поручения не п[отому], ч[то] я не любил их (я, слава Богу, в последнее время всё больше и больше любил их), и знаю, что они любят меня, но они не вполне знают мои мысли, не следили за их ходом и могут иметь свои особенные взгляды на вещи, вследствие к[отор]ых они могут сохранить то, что не нужно сохранять, и отбросить то, что нужно сохранить. Дневники мои прежней холостой жизни, выбрав из них то, что стоит того, я прошу уничтожить, точно так же и в дневниках моей женатой жизни прошу уничтожить всё то, обнародование чего могло бы быть неприятно кому-нибудь. Чертков обещал мне еще при жизни моей сделать это. И при его незаслуженной мною большой любви ко мне и большой нравственной чуткости, я уверен, что он сделает это прекрасно. Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не п[отому], ч[то] я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь: жизнь моя была обычная дрянная, с мирской точки зрения, жизнь беспринципных молодых людей, но п[отому], ч[то] эти дневники, в к[оторых] я записывал только то, что мучало меня сознанием греха, производят ложно одностороннее впечатление и представляют…..
А впрочем, пускай остаются мои дневник[и], как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его.
Из остальных бумаг моих прошу тех, кот[орые] займутся разбором их, печатать не всё, а то только, что может быть полезно людям.
Всё это пишу я не п[отому], ч[то]бы приписывал большую или какую-либо важность моим бумагам, но п[отому], ч[то] вперед знаю, что в первое время после моей смерти будут печатать мои сочинения и рассуждать о них и приписывать им важность. Если уже это так сделалось, то пускай мои писанья не будут служить во вред людям.
4) Право на издание моих сочинении прежних: десяти томов и азбуки прошу моих наследников передать обществу, т. е. отказаться от авторского права. Но только прошу об этом и никак не завещаю. Сделаете это — хорошо. Хорошо будет это и для вас, не сделаете — это ваше дело. Значит, вы не могли этого сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом в жизни.
5) Еще и главное прошу всех и близких и дальних не хвалить меня (я знаю, что это будут делать, п[отому] ч[то] делали и при жизни самым нехорошим образом), а если уж хотят заниматься моими писаниями, то вникнуть в те места из них, в кот[орых], я знаю, говорила через меня Божья сила, и воспользоваться ими для своей жизни. У меня были времена, когда я чувствовал, что становился проводником воли Божьей. Часто я был так нечист, так исполнен страстями личными, что свет этой истины затемнялся моей темнотой, но все-таки иногда эта истина проходил через меня, и это были счастливейшие минуты моей жизни. Дай Бог, чтобы прохождение их через меня не осквернило этих истин, чтобы люди, несмотря на тот мелкий нечистый характер, к[оторый] они получи[ли] от меня, могли бы питаться ими. В этом только значение моих писаний. И потому меня можно только бранить за них, а никак не хвалить. Вот и всё. Думал за это время:
1) Соня ужасно страдает. Причина то, что она к животной любви к своему детищу привила все свои духовные силы: Положила свою душу в ребенка, желая сохранить его. И желала сохранить жизнь свою с ребенком, а не погубить свою жизнь не для ребенка, а для мира, для Бога. Совсем неясно.
2) Если есть страдание, то был или есть эгоизм. Любовь не знает страданий, п[отому] ч[то] жизнь любовная есть жизнь Божеская всемогущая. Эгоизм же есть ограничение личности. —
3) Что такое время? Нам говорят, мера движенья. Но что же движенье? Какое есть одно несомненное движенье? Такое есть одно, только одно: движен[ье] нашей души и всего мира к совершенству.
4) Пространство есть предел личности. Это надо разъяснить. После.
5) Коротко сказать правило жизни:
Жить в этой жизни жизнью вечной, т. е. жить по-Божъи.
6) Не душу свою тратить на сохранение и увеличение живот[ной] личности, а живот[ную] личность тратить на сохранение и увеличение души. Жить для души. Жить по-Божьи.
7) Жить no-Божьи значит желать того, чего желает Бог. Бог же желает блага мира, благо же мира приобретается увеличением в нем любви.
Я часто сознаю в себе ослабление стремления к совершенству. Происходит это от двух причин: оттого, что точно ослабеваешь, и оттого, что достиг того, к чему стремился, и стремление останавливается на время, как когда ступи[шь] на ступень и заносишь ногу на другую.
9) Наследственность царей доказывает то, что нам не нужны их достоинства.
10) Люди, живущие мирской жизнью, лучшие из них, люди, любящие своих близких, должны бы понять, что в жизни их должна быть не перестающая мука, п[отому] ч[то] смерть висит над ними.
11) Бог в нас, в этом одно вечное, истинное, свойственное человеку миропонимание. Сютаев говорит: Бог в табе и вместе с тем признает писание и потому ему необходимо духовно перетолковать так писание, чтобы решателем всего все-таки был ‘Бог в табе’. То же делают все люди, признающие в глубине сознания то, что основа всего в них, и вместе [с тем] как[ое]-нибудь внешнее учение. Они перетолковывают внешнее учение так, чтобы оно совпало с единым, вечным миропониманием. Так делают матерьялисты, социалисты.
12) Один из главных соблазнов, едва ли не основной, это представление о том, что мир стоит, тогда как и мы и он, не переставая, движемся, течем.
13) Давно еще прежде я спрашивал себя, зачем дети мрут? и не нашел ответа и забыл про это. Потом, не думая о детях, я решил для себя вопрос смысла жизни так, что он состоит в том, чтобы увеличивать любовь в себе и в мире. И теперь, вспомнив о вопросе: зачем дети мрут? я увидал, что ответ на смысл жизни отвечает вполне и на вопрос о смерти детей.
14) Прежде чем любить, или скорее для того, чтобы любить, нужно знать то, что можно и нельзя не любить. Это-то нечто, что можно и нельзя не любить, есть Бог, есть Божеское в мире и в людях.
15) Видеть это Божеское, знать его, значит уже на половину любить его. А это Божеское есть во всех людях, во всем.
16) Безумие наследственности властителей подобно тому, чтобы вручить управление кораблем сыну или внучатному племяннику хорошего капитана.
17) Ах, кабы жить так, чтобы делать только наилучшее, наиболее должное, предоставляя всё остальное Богу.
18) Жить для Бога значит тратить свою жизнь для блага мира. Она и так тратится. Но она дана тебе в руки вся, до самоубийства: можешь истратить всю не для Бога и всю для Бога.
19) Хвалить других за их божественные свойства значит вызывать в них эти свойства. Быть хвалимым за эти бож[ественные] свойства значит быть призываемым к сознанию их. —
Теперь 1-й час, иду завтракать.
28 Марта 1895. Москва. Е. б. ж.
[28 марта.] Провел весь день, ничего не делая. Вот грех и большой. С[оня] всё так же страдает и не может подняться на религиозную высоту. Я очень слаб.—Сейчас 12 часов. Ничего не делал. Хочу написать хоть письма. —
Нынче 6 Апреля 1895. Москва. — Ни посещении, ни писем особенно интересных не было. Нешто два молодые крестьянина: один Звенигородской, другой Нижегородской. Они встретились у меня с Колосниковым (он очень хороший) и увезли его к себе беседовать. Начал леченье у Синицы[на] и не знаю, хорошо ли или дурно делаю. Нет, знаю — дурно. Но, живя в городе и в семье, трудно воздержаться. Очень тягочусь дурной, праздной, городской роскошной жизнью. Я думаю быть полезным Соне в ее слабости. Но непростительно, что я не пишу, если уже больше этого ничего не могу делать. Одно оправдание, что я физически всё это время очень слаб. Постарел на 10 лет. Любовное настроение ослабевает. Но, слава Богу, я еще не выступил из состояния общей любви. И мне в этом отношении хорошо. Насколько может быть хорошо паразиту, сознающему свои паразитизм. За это время написал несколько писем, одно Венгерову с предисловием к Бонд[ареву], и прочел прекрасную Birthdаybook Рёскина и отметил. Думал за это время:
1) Задача жизни в том, чтобы тратить свою плотскую жизнь на проявление и вызывание любви, устанавливающем единение: разменивать свое мясо на единение между существами мира.
2) Единение существ и людей возможно только в истине, и потому для установления единения нужно познание истины. Так что прежде проявления любви нужно познание истины. Познание же истины есть и познание Бога. Любить можно только Бога, только божественное в мире и людях. Но чтобы любить Его, надо познать Его, уметь познавать его. И потому прежде любви Бога должно быть познание Его. — Познать же Бога значит познать самого себя, отделить божественного себя от телесного — выделить содержание из формы. Всё в этом.
3) Жить пo-Божьи значит жить для блага себя, не отделенного от других существ.
4) Не значит ли: жить по-Божъи — давать жизнь другим — пробуждать в других жизнь духовную, истинную?
5) Как в жизни плотской высшее проявление ее в любви половой, к[отор]ая дает жизнь плотскую, так и в жизни духовной высшее проявление ее в любви божеской, порождающей жизнь духовную.
Всё это очень слабо и не сведено к единству, но всё это верно и всем этим я живу.
6) Мать страдает о потере ребенка и не может утешиться. И не может она утешиться до тех пор, пока не поймет, что жизнь ее не в сосуде, кот[орый] разбился, а в содержимом, к[оторое], вылившись, потеряло свою форму, но не исчезло. — (Это было как-то ново и ясно и сильно, когда записывал, теперь потеряло значение.) — Вся мудрость мира в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержимое и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь.
7) Жизнь истинная есть жизнь божеская, но мы но видим ее: соблазны скрывают ее от нас. (1)
Прежде я жил только для блага своей личности. Потом я понял, что во м[не] есть другая, высшая сущность и что надо жить для этой высшей сущности, но только понял это. Потом я стал временами жить для этой сущности. Теперь же надо сделать так, чтобы всегда жить для этой сущности, и если уже нельзя иначе, только временами жить для личности. Всё дело в том, чтобы стало естественно жить для Бога, а жить для себя стало бы исключением.
9) Самая сильная умиленная любовь есть та, к[отор]ую мы испытываем к людям, к[отор]ых мы прежде ненавидели — любовь к врагам.
10) Цель жизни благо. Благо только в служении Богу. Служение Богу в увеличении любви в мире. Увеличение любви в мире достигается только увеличением и проявлением любви в себе. Любовь же в себе и дает нам то высшее благо, к кот[орому] мы стремимся.
11) Вера Ивановна, как только что узнает, что кто-либо умер и никто не подает за упокой его души, делает это. Машенька тоже стала добрее после того, как пошла в монастырь. Что это значит? Как соединяется язычество с христианством? Не могу вполне уяснить себе. Что такое культ? Я в статье Религия и нравственность определяю религию общим основным миропониманием, но кроме этого общего основного миропон[имания] религия имеет еще и частное значение — культа, жертв, наставников…что это такое? И какое имеет значение? Не есть ли это покров, который мы накидываем и под которым скрываем греховность нашей жизни?
12) Очень легко знать, что добро и что зло само по себе, но очень трудно решить это для людей, запутавшихся в добре и зле.
13) Наибольшее число страданий, вытекающих из общения мужчнн и женщин, происходит от совершенного непонимания одного пола другим. Редкий мужчина понимает, что значат для женщины дети, какое место они занимают в их жизни, и еще более
(1) Зачеркнуто: 1) соблазн (блага) сохранения личности, 2) сохранения общества, 3) сохранения
редкая женщина понимает, что значит для мужчины долг чести, долг общественный, долг религиозный.
14) Один из самых трудных переходов это переход от жизни хорошенькой к жизни хорошей.
Теперь 1-й час, иду вниз. Господь, Отец, помоги мне знать Тебя, видеть во всем и, сливаясь с Тобой, делать дело наше.
7 Апреля, если б [уду] ж[ив].
10 Апреля 1895. Москва.
Всё это время — всю святую — продолжаю быть в необыкновенной слабости: ничего не делаю, мало думаю: так только среди мрака и тумана вдруг изредка выплывают островки мысли и от того, вероятно, кажутся особенно важными. Соня всё больна. Было поправилась и, к сожалению, стала входить в прежний раздражительный и властный тон — мне так жалко было видеть утрату того любящего настроения, к[оторое] проявилось после смерти В[анички], но 3-го дня началась головная боль и опять жар, хотя и небольшой, но сильная апатия, слабость. Помоги мне, Отец, делать и чувствовать то, что должно. Вчера ходил по улицам и смотрел на лица: редкое неотравленное алкоголем, никотином и сифилисом лицо. Ужасно жалко и обидно бессилие, когда так ясно спасение. Бараны прыгают в воду, а ты стоишь отмахиваешь, а они всё так же прыгают, и представляется, что они-то делают дело, а ты мешаешь им.Ужасно задирает меня написать об отношении общества к царю, объяснив это ложью перед старым, по болезнь и слабость Сони задерживает.
Думал за это время:
1) Естественный ход жизни такой: сначала человек ребенком, юношей только действует, потом, действуя, ошибаясь, приобретая опытность, познает и потом уже, когда он узнал главное, что может знать человек, узнал, что добро, начинает любить это добро: действовать, познавать, любить. Дальнейшая жизнь (также и наша теперешняя жизнь, к[оторая] есть продолжение предшествовавшей), есть прежде деятельность во имя того, что любишь, потом познавание нового, достойного любви и, наконец, любовь к этому новому, достойному любви. В этом круговорот всей жизни.
2) Человек считается опозоренным, если его били, если он обличен в воровстве, в драке, в неплатеже карточного долга и т. п., но если он подписал смертн[ый] приговор, участвовал в исполнении казни, читал чужие письма, разлучал отцов и супругов с семьями, отбирал последние средства, сажал в тюрьму. А ведь это хуже. Когда же это будет? Скоро. А когда это будет, конец насильственному строю. —
Теперь 12 ч. Иду завтракать. Молю Бога научить творить Его волю, служить Ему. И как будто Он помогает мне.
11 Апр. 95, е. б. ж.
Сегодня 14 Апр. 95. Москва. Еще думал:
Продолжаю быть праздным и дурным. Нет ни мыслей, ни чувств. Спячка душевная. И если проявляются, то самые низкие, эгоистические чувства: велосипед, свобода от семейной связи и т. п. Устал ли я от пережитого в последнее время, или пережил ступень возраста, вступив в давно желанный мною старческий, чистый возраст? не знаю, но сплю. По утрам даже не читаю, а делаю пасьянсы. Здоровье Сони не улучшается, скорее ухудшается. Сейчас думал, что надо помнить, что время для исполнения мною предназначенного мне в этом мире дела на исходе, и грех тратить его непроизводительно, т. е. не служа делу Божию. Сколько ни обдумывал я вопрос об отношении дела Божия к внутреннему совершенствованию любви, я не могу вытти из того положения, что задача жизни—исполнение дела Божия —уничтожение разъединения, увеличение любви, и что совершаться это дело может только через дело, в к[отором] происходит внутреннее совершенствование в любви.
Сейчас пишу и думаю так:
Цель жизни есть (пермеация) проникновение всех ее явлений любовью, есть медленное, постепенное претворение злой жизни в добрую, есть творчество истинной жизни, (п[отому] ч[то] истинная жизнь есть только жизнь любовная), есть рождение истинной, т. е. любовной жизни. И в обыкновенной жизни человек задает себе цель в претворении внешней жизни, не переставая совершенствовать внутреннюю, в исключительных же случаях — заточения, Робинзона — остается одно внутреннее совершенствование. Что же это значит? Это значит то, что любовь не есть ни внешняя, ни внутренняя и не может иметь разных целей: она есть жизнь и потому… Нет, не ясно мне. Хотел написать, что нужно непрестанную деятельность, но не знаю, правда ли. Сплю.
Думал за это время:
1) Шел подле Алек[сандровского] сада и вдруг с удивительной ясностью и восторгом представил себе роман — как наш брат образованный бежал с переселенцами от жены и увез с кормилицей сына. Жил чистою, рабочею жизнью и там воспитал его. И как сын поехал к выписавшей его матери, живущей во-всю роскошн[ой], развратной, господской жизнью. Удивительно хорошо мог бы написать. По крайней мере так показалось.
2) Вспомнил живо, как всякий раз, как я ближе подходил к Богу, все близкие и дальние не только осуждали, негодовали на меня. И чем дальше отходил от него, как теперь, тем ласковее становились ко мне. Хоз[яин] и раб[отник] и лечиться. Совсем хорош.
3) Читал журнал, статьи М. Ковалев[ского], Пыпина, Соловьева, повесть Ожешк[о], Бурже и т. п. и вспомнил требование брата Сережи от литературы. Есть сердечная духовная работа, облеченная в мысли. — Эта настоящая и эту любит Сер[ежа] и я, и все, понимающие. И есть работа мысли без сердца, а с, чучелой вместо сердца, это то, чем полны журналы и книги.
За это время был в суде. Ужасно. Не ожидал такой неимоверной глупости. Возился с Хохловым. Но ожидал такой подлости и жестокости врачей. И болезнь Сони. Очень жалею и и люблю ее. Помоги мне, Отец, удержать и увеличить любовь в себе.
Кузьмич (1) беседовал о спасении. ‘Если ты не научишь людей, за это не ответишь, а если сам себя не научишь, за это ответишь’. Это страшно сильно. И склоняюсь в светлые минуты думать, что всё дело в проявлении в себе любви, для чего нужно только устранять соблазны. А устранишь соблазны и проявится любовь, она потребует дела — будет ли это просвещение всего мира или приручение и смягчение наука. — Всё равно важно.
Еще думал: 4) то, что мы любим людей за то, что они делают нам, не за их достоинства, но п[отому], ч[то] мы хотим любить
- — Абзац редактора.
их, а п[отому], ч[то] мы делаем для них, жертвуем для них своею жизнью. И поэтому, чтобы любить, надо жертвовать. А чтоб жертвовать, надо любить, как же быть? Один выход: уничтожать соблазны, затыкающие любовь — жизнь. А что соблазн? Обман рассудка, подсказывающий, что жизнь там, где ее нет.
25 Апреля 95. Москва.
Вчера Соня уехала с приехавшей за ней Таней в Киев. Здоровье ее стало немного лучше — она поднялась, но вся разбита и нравственно всё не находит точки опоры. Страшно трагично положение матери: Природа вложила в ней (1) прежде всего неудержимую похоть (то же она вложила и в мужчину, но в мужчине это не имеет тех роковых последствий — рождения детей), последствием к[оторой] являются дети, к к[оторым] вложена ещё более сильная любовь и любовь телесная, т[ак] к[ак] и ношение, и рождение, и кормление, и выхаживание есть дело телесное. Женщина, хорошая женщина полагает всю свою душу на детей, отдает всю себя, усваивает душевную привычку жить только для них и ими (самый страшный соблазн тем более, что все не только одобряют, но восхваляют это), проходят года, и эти дети начинают отходить — в жизнь или смерть — первым способом медленно, отплачивая за любовь досадой, как на привешенную на шею колоду, мешающую жить им, вторым способом — смертью, мгновенно производя страшную боль и оставляя пустоту. Жить надо, а жить нечем. Нет привычки, нет даже сил для духовной жизни, п[отому] ч[то] все силы эти затрачены на детей, к[оторых] уже нет. Вот что надо бы высказать в poмане матери. —
За это время начал учиться в манеже ездить на велосипеде. Очень странно, зачем меня тянет делать это. Е[вгений] Иванович отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное юродство, что мне всё равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит.
Состояние души С[онн] нехорошее — не может подняться над личными, для нее семейными интересами и найти смысл
(1) Так в подлиннике.
в жизни духовной. Маша уехала в Киев. Она, бедняжка, худа и слаба. У Сережи что-то делается с М[аней]. Трудно ему будет и много надо будет ему себя переделать. И если переделает, ему будет хорошо. — Лечение продолжается два раза в неделю. Как будто остановлюсь на 20 N.
За всё это время отсутствие энергии, инициативы мысли. Только изредка вспыхивают — и особенно ярко художественные и не художественные образы, а целые задачи, замыслы худож[ественных] произведений.
Думал за это время:
1) Любовь есть проявление в себе (сознание) Бога, и потому стремление вытти из себя, освободиться, жить Божеской жизнью. Стремление же это вызывает Бога, т. е. любовь и в других (нехорошо, бестолково). Главная мысль моя в том, что любовь вызывает любовь в других — Бог, проснувшийся в тебе, вызывает пробуждение того же Бога и в других.
2) Ездил с девочками — Саша и Н. Мартынова — в театр, и, возвращаясь оттуда, они стали говорить про то, какой будет скоро матер[ьяльный] прогресс, как — электричество и т. п. И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, ( и не только мечтаю, но и стараюсь, о другом единственно важном прогрессе — не электричества] и летаньи по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви, установления Царства Бож[ия] на земле. Они поняли, и я сказал им, что жизнь тольк[о] в том и состоит, чтобы служить приближению, осуществлению этого Царства Б[ожия]. Они поняли и поверили. Серьезные люди — дети, ‘их же есть царство Божие’. Нынче читал еще мечтания какого-то американ[ца] о том, как хорошо будут устроены улицы и дороги и т. п. в 2000 году, и мысли нет у этих диких ученых о том, в чем прогресс. И намека нет. А говорят, что уничтожится война только п[отому], ч[то] она мешает матерьялному прогрессу.
Теперь 11 часов. 26 Апр. 1895. Москва. Е. б. ж.
[26 апреля.] Написал письмо шведу, Шмиту и Левитск[ому], надо писать Хилк[ову], Чертк[ову], Страхову, Ал[ехину].
Вчера ездил в манеже на вел[осипеде]. Потом ходил к Серг[ею] Николаевичу. Он в ужасном духе, и все его семейные страдают. Потом дома хотел посидеть один, пришел Ив[ан] Мих[айлович]. Кажется, был ему полезен. Написал письмо Соне. Лег спать с тоской в душе беспричинной, и встал нынче с такою же. Сейчас сел за письм[енный] стол, хотел продолжать Коневскую, решительно не могу. Вот и взял дневник. Напишу хоть письма. Вчера видел свой портрет, и он поразил меня своей старостью. Мало остается врем[ени]. Отец, помоги мне употребить ее на дело твое. Страшно то, что чем старше становишься, тем чувствуешь, что драгоценнее становится (в смысле воздействия на мир) находящаяся в тебе сила жизни, и страшно не на то потратить ее, на что она предназначена. Как будто она (жизнь) всё настаивается и настаивается (в молодости можно расплескивать ее — она без настоя) и под конец жизни густа, вся один настой. — Отец, помоги, помоги, помоги.
С Ив[аном] Михайловичем говорили о молитве. Как только стану рассуждать: кому молюсь? чего прошу? как он исполнит мою молитву? Ничего не знаю. Знаю только, что мне нужно молиться, что меня страстно тянет к молитве, что я без всяких внешних влияний сейчас пишу и держу с трудом слезы умиления молитвы, знаю, что мне необходимо молиться и что этот акт молитвы не праздный, а самое лучшее и плодотворное дело, к[оторое] я могу делать.
Отец, помоги. Укажи свое дело. Без сомненья. Да ты уж указал. Так не прошу, а благодарю, люблю.
28 Апр. Москва. 95. Вчера с утра пошел к Хохлову. Он почти на свободе, говорит, что запутался. ‘Я и право стал сумашедший’. Не знаю, как помочь ему. Вероятно, всё дело в похоти. Познав женщин в юности, он уже не мог совладать с coбой и весь ушел на борьбу с своей похотью. У него остались выводы из христианского учения, а самого учения нет. Он стал эгоистом вследствие этой напряженной борьбы с собою. Как тонущий, падающий человек только думает о себе.
Вопрос: как тут быть? Тем же страдает И[ван] Михайлович]. Как быть? Что сказать сыну, вступающему в этот возраст борьбы? Вчера говорил об этом же с Син[ицыным]. Вся жизнь есть борьба плоти с духом, есть постепенное восторжествование духа над плотью.
Половая борьба есть самая напряженная, но зато всегда оканчивающаяся победой духа. Сказать сыну надо то, что борьба эта не случайное, не исключительное явление, а дело всей жизни, что надо знать, надо готовиться к борьбе — как атлеты— надо быть всегда на страже, не отчаиваться и не унывать, когда побежден, а подниматься и вновь готовиться к борьбе. Есть падение случайное, падение с теми женщинами, кот[орые] и не хотят связывать свою жизнь с одним, и есть падение женитьбы, к[оторая] может продолжаться, как моя, 32 года, но падение всё-таки падение, и всё так же надо не унывать и ждать освобождения, к[оторое] придет и кажется пришло ко мне. Всё так же ничего не делаю, грустно и как будто чего-то стыдно. —
Вчера думал:
1) Смерть есть уничтожение той плотской оболочки, кот[орая] сдерживала в своих пределах духовное. После смерти остается от человека одно духовное. Скажут: не духовное, а матерьяльный отпечаток в мозгах людей. Но отпечаток — отпечаток, а я говорю не об отпечатке, а о моей любви к человеку, усиленной его жизнью и смертью. И вот, когда разрушается то временное и пространственное, кот[орое] скрывало для меня отчасти духовное, когда это духовное освободилось и слилось с моим внепростран[ственным] и вневременным духовным существом, с моей любовью, тогда мы стараемся это освободившееся духовное опять приурочить к пространству и времени: ставим памятники на месте могилы, кладем цветы, поминаем 6 недель, год и дни смор[ти] и т. д.
2) Три есть средства облегчения положения рабочих и установления братства между людьми: а) не заставлять людей работать на себя, ни прямо, ни косвенно не требовать от них работы — не нуждаться в той работе, кот[орая] требует излишка труда: во всех предметах роскоши. 2) Самому делать для себя (и если можешь и для других) ту работу, к[оторая] тяжела и неприятна и 3) собственно не средство, а последствие приложения второго: изучать законы природы и придумывать приемы для облегчения работы: машины, пар, электричество. Только тогда придумаешь настоящее и не придумаешь лишнего, когда будешь придумывать для облегчения своей — или, по крайней мере, лично испытанной работы.
И вот люди заняты только приложением 3-го средства, и то неправильно, п[отому] ч[то] устраняются от 2-го и не только не хотят употребить настоящих средств 1-го и 2-го, но и слышать не хотят о них. Вчера написал пись[мо] Черткову. Нынче хочу хоть несколько слов написать Хилкову.
29 Апр. 95. Москва. Е. б. ж.
4 Мая 95. Москва. Всё та же апатия, лень. Ничего не работаю. Велосипед. Приезжал Лева и уехал с Андр[юшей] в Ганге. Он [1 вымарано] тяжелое испытание. Стараюсь, ищу не с той уверенностью успеха, кот[орая] дает или успех или отчаяние, но и не с безнадежностью, а с упорством и уступчивостью по форме, но не по силе — воды. Слава Богу, не вижу весны, не желаю ее. И как будто готов на дело Божие, но не делаю еще его. Помо[ги], Отец. — Соня вернулась из Киева не лучше. Как бы сделать то, чтобы так же не досадовать на душевные искривления и калечество, как не досадуешь на физические, но и не проходить их мимо, а терпеливо, если не излечивать их, то помогать либо освобождению от них, либо жизни при них. — Приехал Душкин. Много говорил с ним.
Одно: о том, что нельзя, раз вступив в известные практические отношения с людьми, вдруг пренебречь этими условиями во имя христианского отречения от жизни. (1) Начал излагать эти мысли и не вышло. Верно одно то, что часто бывает, что человек вступит в жизненные мирские отношения, требующие только справедливости: не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, и, находя эти требования трудными, освобождается от них под предлогом (в кот[орый] он иногда искренно верит), что он знает высшие требования христианские и хочет служить им. Женится и решит тогда, когда познает тяжесть семейной жизни, что надо оставить жену и детей и итти за Ним. Или собирает артель, чтобы кормиться земельным трудом, и, увидав трудность, (2) бросит и уйдет. Не надо обманывать себя: думать, что стоишь нравственно выше того положения, в к[оторое] стал. Если бы стоял выше, то и положение было
- — Далее вымарано: Если ты силен настолько, что можешь жить без жены, без собственности — живи так, но если ты вступил в брак, имеешь собственность, то относись к жене, к собственности так, чтобы не нарушать тех обязательств, как [?]
- — Зачеркнуто: пойдет в город служить
бы выше. И это не значит, что оставайся всегда в том положении, в к[отором] находишься, напротив, постоянно стремись вытти из него и стать выше. Но становись выше не отрицанием обязательств, а освобождением себя от них: 1) выполнением тех, кот[орые] взяты и 2) не вступлением в новые.
Что-то это неясно, как будто искусственно, а между тем мне ничего не нужно, (1) оправдывать я себя не хочу, да и не могу, и потому нет мотива кривить мысль, а между тем неясно и вместе с тем мне кажется что-то важно. — Другое говорил с ним, что сущность жизни, сама жизнь есть любовь, и эта мысль очень поразила его, разъяснила ему все неясное.
Нынче думал об этом же:
Жизнь есть движение. Я живу и потому ношу в себе силу движения, я есмь это движение и, хочу ли я того или не хочу, я живу. Вопрос для человека только в том, радостно, блаженно ли он живет, или горестно и мучительно. И вот учение истины указывает человеку путь блаженства и путь мучений. Путь блаженства состоит в том, чтобы служить Богу, путь мучений в том, чтобы служить своей смертной личности. Служить Богу значит…………………….(Не могу кончить.) Слабость умственная. И то хорошо.
Жизнь есть движение. Оно может быть радостно и может быть мучительно. Для того, чтобы оно было радостно, нужно, чтобы оно соответствовало той воле, которая послала меня в мир. Нужно служить Богу. Как знать, чем я могу служить Богу? Знать я это могу по тому, когда движение совершается беспрепятственно (субъективно — радостно). Когда это бывает? Когда живу любовно, т. е. как и вода, покоряясь форме, но теку. Что нужно сделать, чтобы быть любовью? Разрушить обманы, вследствие которых мы хотим сломать стены и ломаем себя.
Чем мы можем сломить соблазны — обманы? —
Разумением. (Набросал часть того, что думал сейчас.)
7 Мая 1895. Воскресенье. Москва. Утро. Нынче утром в первый раз после долгого тумана ясно понял, почувствовал, что жизнь служения людям открыта мне вполне, и захотелось этой жизни,
- — Конец 42 страницы подлинника. В начале 43 стр. рукой Толстого пометка: (следует стр. 45).
только этой жизни. Но вошел в жизнь и как будто колеблюсь, — где служение: итти к Хохлову, облегчить его, к девице, о к[оторой] вчера просили студенты, или дома: домашние, прислуга, или встречи на улице? И отвечаю себе: и то, и другое, и 3-е, и 4-е. Записывать, что требуется вне дома, и делать. Помоги, Отец! Так вдруг радостна, полна стала жизнь. За эти два дня было то же: (апатия). Начал писать о 17 января. Но без entrain (1) и не пош[ло] дальше. Дурные эгоистические мысли. Написал много пустых писем. Думал:
1) То, что религия изменяет государствен[ный] порядок, не думая об этом, но государственная власть не может, хотя и старается это сделать, изменить религию. —
2) Опять ясно пришла мысль, что время не есть форма мышления, а соотношения движения своего с движением вне себя.
13 Мая 1895. Москва. Лечение и велосипед, и упадок духовной жизни. На-днях даже рассердился за то, что велосипед не готов, и оскорбил человека. Давно не помню в себе такого упадка духа. Сжался и сижу, жду. Так же мало эгоистического, как и божеского.
Нынче 15 Мая 95. Москва. Всё то же. Немного светлее и деятельнее голова. Ночью спал всего 4 часа. Вчера устал на вел[осипеде]. Ездил с Страховым. Проходит и велосипедное увлечение. Завтра ждут М[аню] из Лонд[она]. Кажется состоится жен[итьба] С[ережи]. Это хорошо, как школа для Сер[ежы] и отвлеч[ение] для Сон[и]. Нынче хочу кончить с лечением и завтра ехать к Олсуф[ьевым].
Думал за это время: 1) Часто тратишь свои душевные силы бесполезно. Это грех. Силы эти даны на служение. Только на это они и должны быть расходуемы. А то из приличия, из тщеславия, из апатии тратишься так, что не остается сил и времени на служение.
2) Не надо смешивать: тщеславия с славолюбием и еще менее желанием любви — любвелюбием. Первое это желание отличиться перед другими ничтожными, даже иногда дурными
(1) [увлечения]
(2) Зачеркнуто: очень
делами, второе это желание быть восхваляемым за полезно[е] и доброе, третье это желание быть любимым.
Первое: хорошо танцевать, второе—прослыть между людьми добрым, умным, третье—видеть выражение любви людей. Первое — дурное, второе —лучше, что бы ни было, третье — законно.
Не поддаваться ни одному, дорожить только оценкой Бога — это святость.
3) Неудержимая, или удержимая только на минуты потребность дышать доставляет наслаждение, когда она удовлетворяется после лишения, тоже и с пищей. Желание этого удовлетворения несомненно. Это обмен вещества в себе. Другое, удовлетворенно половой потребности, также настойчиво, несомненно и также всё, как будто, разрешает и дает еще большее наслаждение. Это обмен членов (1) рода. Более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена больше. Реже, даже редко проявляемая деятельность духовной любви ко всему существующему еще более удовлетворяет, еще более несомненно, и доставляет еще высшее—высшее, доступное человеку—наслаждение. Это есть обмен духовной силы. И более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена еще больше. В первом случае возобновляется одно тело одного человека, на место отжившей частицы является другая, и человек чувствует себя одной, одинокой личностью, во втором случае возобновляется род, на место одного отживающего члена является другой, и человек живет уже идеей рода и чувствует себя частицей этого рода, в третьем случае возобновляется божественная сущность — дух, — отживающее проявление духа (вся жизнь мирская) заменяется новым проявлением ее, и человек (чувствует себя) божественной сущностью — духом. Неясно выразилось, но основная мысль верна.
4) Соня начала говорить вчера ночью про то, что смерть Ван[ички] есть величайшее несчастие, страдание и что смерть эта сделана Богом. Часто люди говорят так о зле, кот[орое] причиняет Бог людям. И говоря и думая так, люди воображают,
- — Конец 48 стр. подлинника. Внизу рукой Толстого пометка: (назад на 43—44 стр.)
что они верят в Бога, и молятся Ему. Бог делает зло! А если Бог делает зло, то он не добрый, не любовь, а если он не добрый, то его нет. Происходит это от того, что люди так уверятся в том, что то, что они делают дурно, не только хорошо, но превосходно— как они уверяют, что любить своих детей прекрасно — что когда они испытывают то зло, к[оторое] есть только последствия их ошибок — грехов, они обвиняют не себя, но Бога. И потом в глубине души признают Бога злым, т. е. отрицают его и потому не получают от него утешения.
Если б. ж. 16 Мая 1895. Москва.
[18 мая.] (1) Сегодня кажется 18 Мая 95. Москва. Очень тяжело живется. Всё нет охоты работать, писать, всё мрачное настроение. Третьего дня Андр[юша] без всякого повода наговорил мне грубостей. Я не мог простить. То не хотел здороваться с ним, то стал выговаривать ему, но он опять еще хуже стал говорить, и я не выдержал и ушел, сказав, что он мне чужой. Всё это дурно. Надо простить, простить совсем и тогда помогать ему. — С[оня] уехала на день к Мартыновым, Был Арх[ангельский]. Я боюсь за него. Хорошее письмо от Ч[ерткова]. Фай[нерман] пишет, что Алех[ин] подлежит каторге 6 лет. Больно за него, если меня оставят. — Вчера думал:
К старости ослабевают умственные силы — это несомненно. Т. е. ослабевает умственная энергия, память. Но одно не уменьшается — это любовь. А, напротив, увеличивается. И эхо так и должно быть. Умственные силы нужны только на то, чтобы разбить те преграды, к[оторые] мешают проявлению любви. И если умствен[ные] силы были направлены на это, к старости соблазны разбиты и умств[енных] сил не нужно. Подтверждается это еще и тем, что умственные силы дают похвалу людскую, любовь же дает только согласие с Богом. И к старости и не нужно уже то, что дает славу людскую, а нужно только то, что согласно с Богом.
Теперь 11 ч. утра. Хочу писать и не могу. Долго меня смущала неясность отношения между разумом (разумением) и
(1) В тексте пометка Толстого: Продолжение после 44 стр.
любовью и еще жизнью, и то, и другое, и третье казалось всем, казалось основной божественной сущностью. И теперь мне кажется, что отношение это уяснилось мне. Жизнь есть сила движения, самобытная (творческая) сила. Не просвещенная разумом это есть только сила. Просвещенная разумом это есть любовь. Разум есть указатель пути жизни. И путь этот есть только один: любовь. — Казалось ясно, а вышло неудовлетворительно. —
[20 мая. Никольское. Должно быть 20 мая 95. Никольское у Олс[уфъевых].
Вчера собирались ехать Сережа и Маня. Говорил с ними. Сережа трогател[ен], сама жизнь заставила его строго нравственно отнестись к себе. Соня лучше. Ехал скучно. У меня, должно быть, лихорадка. Тоска. Нынче то же самое, ничего не могу делать. Вчера написал только несколько писем. Вчера полученная газета с статьей о клеветах и глупостях книжки Seuron, к стыду моему, огорчила меня. Но немного. Опровергать предлагает журналист. Да я ничего о себе не утверждал, поэтому нечего мне и опровергать. Я такой, какой есть. А какой я, это знаю я и Бог. Никогда с такой силой не проявляются воспоминания, как когда в слабом душевном состоянии, как теперь. Думал у Олс[уфьевых] писать, но вот 12 ч[асов] и я не садился. —
Сегодня 28 Мая. Никольское. 95. В тот же вечер писал. Потом захворал лихорадкой. День не писал, и потом еще вечер писал и доволь[но] много, так что больше половины набросано. Странно складывается, нужно, чтобы Нех[людов] б[ыл] последоват[ель] Генри Дж[орджа] и вводил это, чтобы он ослабевал, примериваясь к дочери лежащей утонченной дамы — (Мэри Ур[усовой]).
Была здесь С[оня]. Она б[ыла] очень возбужд[ена] из-за хинина. Слава Богу, всё хорошо, любовно кончилось. Нынче рано утром она уехала. Нынче мне лучше. А[нна] М[ихайловна] умнее и гораздо добрее, чем я думал.
Думал:
На гуляньи устроены мачты для влезания на них и доставания призов. Такой прием увеселения: чтобы манили человека часами — (пускай он погубит свое здоровье), или бег в мешках, а мы будем забавляться, смотреть, — мог возникнуть только при делении людей на господ и рабов. Все формы нашей жизни сложились такими, какими они сложились, только п[отому], ч[то] было это деление: акробаты, половые в трактирах, нужники, производство зеркал, карточек, все фабрики, всё могло возникнуть таким, каким оно ость, только п[отому], ч[то] было деление на господ и рабов. А мы хотим братскую жизнь, удержав рабские формы жизни. —
Теперь 7 час. Вечера.
