З. H. Гиппиус
То, да не то
КОММЕНТАРИИ
То, да не то, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1928
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Гиппиус З. H. Чего не было и что было. Неизвестная проза (1926—1930 гг.)
СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток’, 2002.
Если время остановилось (как иногда кажется) — то это было теперь. Но если оно не остановилось с тех пор, как началась эмиграция, — надо сказать, что этот вечер был давно. При малейшем внимании и сравнении увидишь давность. По кое-каким признакам год можно определить.
Париж, май, ‘литературный’ эмигрантский вечер в каком-то сарайном (совершенно сарайном) помещении от какого-то кафе, довольно темном, столики без скатертей, скамейки. С участием ‘молодежи’ эмигрантской, — ну, какой там эмигрантской! Просто петербургской еще. Полная эмигрантская неустроенность, наивность, невинность. Даже в том, что были приглашены какие-то французские ‘представители’ молодежи (один был привезен мной, — и как же он мне надоел! {Ren Crevel, начинающий писатель, автор романа ‘La mort difficile’, вскоре покончивший с собой.}. Чуть ли не желали показать этим ‘представителям’ (наши представители), что мы тоже не стеклом утираемся, что у нас была ‘Бродячая Собака’ {Литературное кабаре, пользовавшееся большим успехом в предреволюционные годы.}, которую ничего не стоит перенести в Париж. Это, — а также весь образ того времени и его обстоятельств, — будет ясен из моего стихотворения. На вечере прочитанного (я его приведу ниже), и из кучи всяких мелочей: например, установки молодыми нашими распорядителями двух суковин у дверей, налево и направо, с надписью ‘вехи сменять строго воспрещается’.
Собственно, представителей нашей молодежи было два, и те вовсе не настоящие, в смысле ‘Бродячей Собаке’. Настоящих ‘собачистов’ еще тогда в помине не было. О старших и говорить нечего (мы, например, на ‘Собаку’ в СПб-ге всегда смотрели из определенного отдаления, с определенными о ней мыслями).
Из двух наших ‘представителей’ один музыкант был мой большой приятель, деятельный член моих ‘воскресений’ и даже секретарь Рел. Фил. О-ва (хотя к религии отношения имел мало) {Николай Смоленский.}. Другой {Владимир Познер.} поэт был столь юн, что и не мог бывать в СПб-ских ‘обществах’, когда они существовали. И вот, кстати, знак, что с того вечера время не остановилось: юный теперь давно женат, отец семейства и сотрудник французских газет, а не юный — где-то в Новом Свете и годы, как заделался американским подданным.
Стихотворение мое прямо было о Собаке:
БРОДЯЧАЯ СОБАКА
Не угнаться и драматургу
За тем, что выдумает жизнь сама.
Бродила собака по Петербургу
И сошла собака с ума.
Долго выла в своем подвале,
Ей противно, что пол нечист.
Прежних невинных нету в зале,
Завсегдатаем стал чекист.
Ей бы теплых помоев корыто, —
Чекистских красных она не ест.
И обезумев, стала открыто
Она стремиться из этих мест.
Беженства всем известна картина,
Было опасностей без числа.
Впрочем, собака до Берлина
Благополучно добрела.
‘Здесь останусь, решила псина,
Будет вдоволь мягких помой,
Народ знакомый, родные лица,
Вот Есенин, а вот Толстой’.
Увы, и родные не те уж ныне!
Нет невинных, грязен подвал.
И тот же дьявол-чекист в Берлине
Правит тот же красный бал.
Пришлось собаке в Берлине круто.
Бредет, качаясь, на худых ногах —
Куда? Не найдет ли она приюта
У нас, на сенских берегах?
Что ж? Здесь каждый — бродяга-собака,
И поглупел — скажу не в укор.
Конечно, позорна собака, однако,
Это еще невинный позор.
Можно сказать давность! Время-то эмиграционное не только не остановилось — годы удвояются, утрояются, если присмотреться, как все (и мы сами) изменилось…
Но кое-что — тоже мелочи твердо осталось на местах. Эти твердые мелочи даже особенно изумляют, когда уж поймешь неостановимый бег времени.
Вечер мне и пришел в голову из-за одной такой не изменившейся мелочи.
Юный (тогда!) поэт сочинил куплеты, которые молодой (тогда!) музыкант положил на музыку. Вдвоем они их исполняли. Куплеты были забавны. Об эмигрантской ‘прессе’. О двух газетах (их тоже было две: ‘Общее Дело’ и ‘Последние Новости’). Одна, в куплетах, называлась ‘Последнее Дело’ (бурцевская), другая — ‘Общие Места’ (милюковская).
Что там ни говорилось в буйном ‘Последнем Деле’ — ‘Общие Места’ отвечали передовицами, которые, в куплетах неизменно начинались:
‘Мы не раз указывали’.
‘Мы давно отметили’.
‘Мы все время предупреждали’.
‘Мы очень рады констатировать’.
Как было не вспомнить этого вечера, этих куплетов. Читая передовицу ‘Последних Новостей’, хотя бы от 13 февраля 28 г.! ‘Это то самое, что мы говорили…’, ‘Мы давно указывали’ — ‘начинает даже казаться, что без промежутка все передовицы ‘П. Н.’ были такие. Обман зрения, конечно, но не обман, что очень их, таких, много было и длятся они неизменно.
Если разобрать повнимательнее, эти ‘мы давно указывали’
разделяются на два сорта: благожелательные и осудительные. В благожелательных — ‘мы не можем не приветствовать’, что такой-то приходит к ‘нашим мыслям’, в осудительных — ‘мы не можем не отметить’, что вопреки тому, что ‘мы давно указывали’, такие-то не послушались и вот во что превратились.
Последняя передовица — приветственная. Относится она к Мельгунову, буйно-непримиримое поведение которого и его ‘Борьба за Россию’ много крови испортили ‘Последним Новостям’. Теперь, оказывается, Мельгунов приходит к тому же, на что ‘мы давно указывали’, говорит ‘то самое, что мы давно говорили’ (дело идет о нежелании в России царизма, но выборного управления, т. е. республики). И хотя в мельгуновской ‘Борьбе за Россию’ напечатано это со слов ‘курьера’, курьеров же посылать в Россию ни в коем случае нельзя (‘мы это всегда утверждали’), то Мельгунову теперь ничто ни мешает идти прямо в Р. Д. О. {Республиканско-Демократическое Объединение.}. Правда, так как курьеров посылать нельзя, то лучше было бы просто прислушаться к тому, что ‘мы давно говорили’ и давно пойти в Р. Д. О, чем ссориться из-за активизма (тем более, что ‘мы всегда указывали’, что в известном смысле и ‘мы’ не против ‘активизма’). Однако лучше поздно, чем никогда.
Оставляя в стороне самую тему спора (или согласия), не касаясь некоторых замечаний ‘Посл. Нов.’ насчет ложного национализма правых и ‘непредрешенства’ (о ‘непредрешенстве’ и у меня громадное право имелось бы сказать ‘мы давно указывали’) — я займусь другим. И, пожалуй, чем-то даже выходящем за грани политики. Впрочем, нет никакого, самого маленького и частного политического вопроса и спора, который не выходил бы за грань политики, и даже именно там, за гранью и не решался бы, т. е. приводил спорящих к соглашению, или не приводил.
Это касается, конечно не только ‘политики’, — но будем держаться данного случая.
Могут ли когда-нибудь согласиться ‘Посл. Нов.’ с ‘Бор. за Россию’, или, уточняя, Милюков с Мельгуновым? Я утверждаю, что не могут даже если бы не те или другие слова их совпадали, а все решительно, до последнего.
Тут не в данных личностях дело, я и беру их не лично, но — как пример несоизмеримости человеческой жизни и воли с человеческим разумом и словами — в любой области.
Данный маленький случай тем и характерен, что оба ‘политика’ вряд ли знают, что дело не в разных словах, которые они произносят (говоря — можно ведь договориться!), а в той, скажем ‘ауре’, которой окружены слова каждого. Не в спиритическом смысле, и даже до ‘мистики’ отсюда весьма далеко,— нет, я говорю аура, подразумевая нечто, если не всеми, в его важности, сознаваемое, то все же весьма несомненное и обыденное. Не потому Мельгунов не пойдет в ‘Республиканско-Демократическое Объединение’, что он не назовет себя республиканцем и демократом, и не потому Милюков будет против ‘Борьбы за Россию’, что и он не скажет (искренно), что он не против ‘Борьбы за Россию’. А потому, что эти слова — ‘республика’, ‘демократия’ ‘борьба’ и даже ‘Россия’ — находятся в разно окрашенных аурах для обоих и даже по консистенции различны, как два несоединимых химических элемента.
Углублять взятый пример можно без конца: везде будем открывать разность одинаковых слов, разность, которая шутя опрокидывает все ‘разумные’ соображения, решает по-своему и направляет волю согласно этому решению.
Вполне искренно ‘П. Н.’ указывают: ‘Это как раз то самое, что мы говорим’. И хотя это ‘то самое’ — но то же ли самое, если одинаковое слово ‘большевики’ уже является окутанным разной атмосферой на страницах ‘П. Н.’, в ином аспекте, и если можно сказать, — иные вкусовые, физиологические ощущения вызывает (нарочно дохожу до физиологии, ибо ‘аура’ и в ней имеет свою реальность).
Мне скажут: да эдак двинуться ни с кем вместе нельзя, если ‘ауры’ у всех различны и ‘договоры’ и ‘слова’ ничего не значат. А уж в ‘политике’-то, — на чем же еще держаться?
Преувеличение всегда неверно. Не только аура того или другого слова может быть для многих дана одноцветная, но эта одноцветность или сгармонированность двух цветов (тоже дающая одноволие) могут и приобретаться. Я только говорю, что следует с большей внимательностью отнестись к этой подсловесной или засловесной области и учитывать ею решающую роль. Как ни странно, но чем мы большее значение придаем словам, чем мы исключительнее ‘разумны’ — тем скорее (особенно в ‘политике’) остаемся в дураках.
Нельзя также сказать, чтобы через слова, хоть и одинаковые, не сквозила порой безнадежно разная аура. ‘Политики’ ее ощущают, но словесники могут подчас и проследить. По поводу одного и того же одни и те же слова, но в другом каком-то расположении, фраза в иной округлости, рядом — с вот этой, второй, — и видишь, как замерцало, заменялось что-то под словами, какой-то свет внизу передвинули.
Если вернуться к нашему примеру и одной грубой чертой отметить разность сложных аур, то черта эта будет — знаменитая ‘непримиримость’. В ее цвет (все говоря en gros {в общем (фр.).}) окрашена мельгуновская ‘Борьба за Россию’, и как раз эта окраска отсутствует в ‘Последних Новостях’. Не вдаюсь ни в какие о ней рассуждения, ограничиваюсь фактом: этого анилина в ‘П. Н.’ нет, — ни капли. А потому те же слова, напечатанные у Милюкова и Мельгунова, могут быть такими же не одинаковыми, как не одинаково белое и черное, и к совершенно разным ведут следствиям.
Даже одной этой черты в нашем узком, частном, примере достаточно, чтобы призадуматься над тем значением, которое мы так опрометчиво придаем словам. Еще более опрометчиво придавать значение не только словам вообще, но словам собственным, а чужие слышать лишь тогда, когда они с собственными совпадают или резко внешне им противоположны. Своя аура под этими словами, конечно есть. Но несознаваемая, даже принципиально отвергаемая — она, в конце концов, и на слова бросает какое-то странное отражение, растягивая в разные стороны, удивляя этим растяжением и бесполезностью.
‘Мы давно указывали…’. ‘Мы говорили то же самое…’. И ведь действительно, как будто и указывали, и говорили. Но приветствуется ли совпадение чьих-нибудь слов с ‘нашими’, осуждается ли несовпадение — никаких последствий это не имеет. Не было их и в те времена, когда на заре нашего эмигрантского дня юный, под музыку молодого, пел свои куплеты.
Мы давно указывали…
Не было ничего и в дальнейшем, не выйдет ничего и теперь, из приветствия Мельгунову, который говорит ‘то самое, что мы говорили’, ‘то самое, о чем мы давно предупреждали…’.
Ну да, то же самое, я верю, что ‘П. Н.’ говорят это искренно… И, я скорее могу представить себе, что Мельгунов, на худой конец, пойдет сажать капусту, но усадить его, республиканца и демократа, на диван Республиканско-Демократического Объединения Милюкову не удастся.
Я не политик и не берусь судить, хорошие или худые они оба политики. Но это я знаю, что если уважаемый П. Н. Милюков и хороший — то, во всяком случае, не для нашего несчастного времени, несчастного места и положения.
Впервые: Возрождение. Париж, 1958. Июнь. No 78. С. 138—142. Статья написана в начале 1928 г.
‘Не угнаться и драматургу…’ — стихотворение Гиппиус ‘Бродячая собака’ (1922), опубликованное в газете ‘Возрождение’ 19 марта 1929 г. (No 1386).