То, что было1).
То, что было1).
1) ‘Правда’ от 30 августа 1924 г.
К. Радек.
То, что было, Радек Карл Бернгардович, Год: 1924
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В продолжение двух дней с глубочайшим вниманием слушал зал заседаний Военной Коллегии Верховного Трибунала исповедь Бориса Савинкова, одного из вождей старой боевой дружины социалистов-революционеров и одного из главных деятелей русской контр-революции. Нельзя было его слушать без глубокого волнения. Не потому, чтобы все верили рассказу, насколько он касался внутренних переживаний Савинкова. Психология есть палка о двух концах, как говорил на суде Дмитрия Карамазова его защитник. Но пленяли в рассказе Савинкова факты, пленяла внутренняя общественная правда рассказа пленного, обанкротившегося, разочаровавшегося контрреволюционера.
Мы не беремся судить о том, насколько искренен рассказ Савинкова о его любви к трудовому русскому народу. Старые романы Савинкова, являющиеся выражением его переживаний после революции 1905 года, позволяли в нем видеть не столько народного деятеля, которого сердце бьется для страдающих масс, сколько спортсмена от революции. Террорист, руководитель целого ряда грандиозных покушений, который после революции пишет романы, дающие картину разъедающего его сомнения в том, имел ли он право убивать врагов трудового народа, царских слуг, террорист, который, исповедав публично эти сомнения, остается в террористической партии и печатает свои романы в ее журнале. Это — картина интеллигентского разложения, чуждого народному движению. Борьба за освобождение народа — серьезнейшее дело. Борьба на жизнь и смерть, и не место в ее рядах людям, полным сомнений! И трудно верится рассказу о том, как человек, борющийся за освобождение трудовых масс, видит глазами и слышит ушами, что делают люди, к которыми он связался, и, несмотря на то, идет с ними через весь кровавый путь контр-революции, дабы к концу 1923 года в новом романе, а позже перед судом русских рабочих и крестьян заявить: ‘Я ошибался’. Каледин и Богаевский говорят ему в упор: ‘Мы будем опираться не на крестьянство, а на казаков и буржуазию’. На кого опираются Колчак и Деникин — для него не представляло никакой тайны. Чью власть хотели водворить в России Врангель, Глазенап, Балахович — он видел собственными глазами. Не имеет общественный деятель права на такие ошибки, и никакое личное мужество и никакие страдания не искупают такой вины перед народом. Но, как мы сказали, не в этом суть дела. Главный интерес исповеди Савинкова — протоколы его дознания — войдут в историю, как первоклассный документ роли русской контр-революции, как орудия, как игрушки мирового империализма.
В июле 1918 г. французский посол Нуланс и французский военный представитель Лаверн приказывают Савинкову поднять восстание в Ярославле и Рыбинске, обещая одновременно союзный дессант в Архангельске для создания Восточного фронта против Германии. Они снабжают его деньгами, надо признать, только двумя с половиной миллионами рублей — дешево покупается русская кровь.— Савинков поднимает восстание в Ярославле. Никакого дессанта в означенное время не последовало. Тысячи жертв, сожженный город. Зачем понадобилось господину Нулансу восстание? Ведь он знал точно, предполагается ли дессант или нет… Савинков отвечает на это, что, видно, по каким-то соображениям надо было Нулансу во Франции пощеголять восстаниями в России. Деньги от Нуланса получают и эс-эры. Французская военная миссия инспирирует покушение на Мирбаха. Господин Нуланс был человек не фракционный. Он нанимал все фракции русской контр-революции для своего дела. Потерпев поражение, Савинков эвакуируется в царство чехо-словаков и эс-эров. С поручением эс-эровской директории, которая боится его, отправляется в Париж. Не доехал еще — эс-эры скинуты Колчаком, он признает Колчака. Колчак признает его и назначает его своим представителем у союзников. В Версале заседает конференция союзников, решают судьбы всего мира. Красную Россию решили побороть железом и огнем. Идут из Парижа, из Лондона снаряды и обмундирование для Деникина, но когда Савинков и Сазонов пытаются проникнуть на версальскую конференцию от имени белой России, их не принимают, их не слушают. Зачем? Когда Савинков посещает английского министра войны Черчиля, тот, указывая на флажки, обозначающие на карте фронт Деникина, говорит ему: ‘Моя армия’. Вот вся разгадка. Белая Россия была их армией, армией мирового империализма, армией, ими снаряженной, армией, созданной на их деньги. И как не спрашивали негров, проливавших кровь на Западном фронте, что они думают об устройстве африканских дел, так не спрашивали и представителей белой России. Она им приказывали не только насчет военных действий. Они им приказывали, как устроить будущую Россию. ‘Создайте юго-восточное государство,— говорил Черчиль Савинкову,— из Закавказья и Азербейджана, выкройте особое государство, после дадим, прибавим независимую Грузию’. Почему? В Азербейджане есть нефть, из Баку идет нефтепровод в Батум. Русские негры должны это отдать под непосредственное владение союзников. И точно так же, как большие державы, относились к ним представители малых, новых держав, только что создающихся. Да еще и не создавшихся. Гуманный Массарик посылает в 1918 г. Савинкову 200.000 руб. непременно па террористическую борьбу. Господин Пилсудский, разрешив Савинкову формировать русскую белогвардейскую армию на польской территории, делает его за свои деньги обыкновенным шпионом. Не захватили Москвы при помощи савинковских солдат, так пусть хотя будет польза для второго отделения генерального штаба на шпионстве. Эррио собирается в премьер-министры. Подавай сюда Савинкова. Брал деньги от французов,— надо поговорить и узнать, не пригодится ли позже для дела. Признание и интервенция — это будет зависеть от обстоятельств. Макдональд тоже посылает человека неофициально, частным путем. Всякая веревка может пригодиться для дела.
Залитая кровью русских рабочих и крестьян, запачканная, загрязненная иностранным золотом, встала русская контр-революция в лице Савинкова перед судом русских рабочих и крестьян. Везде иностранцы, иностранцы, иностранцы — повторил Савинков. Мы были их игрушкой. Как картежный игрок, потерявший все, с мутной головой смотрящий на восходящее солнце, встал этот человек, десятки раз рисковавший головой в своей жизни, встал, вызывая к себе отвращение и жалость. Отвращение и жалость даже у тех которые поверили в полную искренность его раскаяния! Суд Верховного Трибунала имел перед собою смердящий труп русской контр-революции.