Тихий человек
Тихий человек
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Тихий человек, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1937
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Знал я такого молчаливого, тихого человека. Кончил Практическую академию коммерческих наук в Москве. Так сказать, был человек земной, реальный. Говорил мало, но все правильно.
Встретил я его на Ильинке, в Торговых рядах. Идет, лицо такое серьезное. Верит, вижу, человек в ряды торговые, в огромные склады, где лежат горы товаров, хлопок. Ходит у огромных стен банка Взаимного кредита, Купеческого банка, контор разных. Проезжают по Ильинке на рысаках именитые купцы. Остановится тихий человек, посмотрит в умилении и скажет:
— Расторгуев проехал… Десять миллионов подымет…
Пройдет опять, остановится, поглядит, скажет:
— Найденов… Двадцать миллионов подымет…
И на лице — страх, почтение, вера и поклонение.
Ходит по Ильинке тихий человек без дела, смотрит, останавливается, говорит:
— Морозов… Шибаев… Боткин… Якунчиков… Рябушинский… — вздохнет и считает, сколько какой миллионов подымет.
Зайдет в контору, дожидается. Директора увидит — о службе просит. Тот запишет фамилию и адрес. И ждет службы тихий человек, все ждет. Никогда стакана вина не выпьет — боится, чтоб не пахло. ‘Не дай Бог, места не получишь. Строги богачи, осудят…’
Пойдет домой. А приятель, с которым он вместе живет, Анатолий, брюзжит:
— У меня одной картошки из четырех не хватает. Опять ты съел.
— Да, съел. А тебе жалко?
— Какой чудак! Не жалко, а счет не выходит. Я ведь на все четыре рассчитывал. У меня прежде всего аккуратность. Не зря мы Практическую академию кончили…
— Между прочим, ты не можешь мне одолжить рубль?— спрашивает тихий человек. — До послезавтра?
— А ты не можешь у другого взять?
— Странно ты говоришь. Ведь взять рубль — значит, себя потерять. Во всех глазах пропасть. Ты ведь мой друг, одолжи же рубль.
— Рубль? Рубль забудешь. Сто рублей возьмешь — помнить будешь. У Морозова спроси-ка рубль, так он разговаривать не станет, беспокоить не из чего.
— Ну так дай сто рублей…
— Эк хватил! Откуда у меня они?
— Ну и Академия наша коммерческая, доехали… — пробормотал тихий человек. — К деньгам не подойдешь, места не получишь… Трудно…
Идет тихий человек по московским улицам, горят фонарики в вечернем сумраке,— долго идет по снежной площади Сухаревка. Из трактиров в трактиры народ идет, хлопает дверьми, из дверей пар на улицу валит, пахнет щами, ветчиной,— и хочется есть тихому человеку.
И вспомнил он про приятеля своего детства — небольшого фабриканта Ершова. Думает: ‘Пойду навещу Мишку. Только пить он здоров, заставит… Пей сколько хочешь, а денег не даст, так уж заведено у них…’
И пошел тихий человек на Рогожскую, по прямой Садовой улице. Долго тянется Садовая — соборы, заборы. Приветливо горят огоньки в окнах, и кажется тихому человеку, что везде там жизнь, счастье. Жены, дети… А вот он — один.
Рогожская. Вот и дом приятеля. На дворе собака лает, дворник в овчинном тулупе открывает калитку.
У приятеля Ершова, Михаила Никитича, встретила его мать, сестры — все в перепуге, говорят:
— Здравствуйте, все рады… Вот дело какое: Миша нездоров — белая горячка. Куролесит, с разбойниками все воюет. Доктора лечат. И сейчас у него доктор дежурит. Дело запущено, разобраться нельзя, векселя… В Пенделке, на щетинной мойке, рабочие денег ждут, а кто разберет дела? Вот рады мы вам — не разберете ли…
— С удовольствием,— говорит тихий человек,— дело знакомое, тому учились.
— Вот, пожалуйте в контору.
Привели его сестры в контору, видит тихий человек — книги, бумаги, счета на столе навалены. ‘Попробую,— думает,— разберу, как не разобрать, учился тому’.
А сестры, милые такие, бутылки несут, вино, пиво, водку, закуски разные на стол ставят, угощают.
— Искушайте,— говорят,— веселее будет разбираться, а нам приятней, рады мы вам. Часто братец поминал вас — не идет, говорит, ко мне что-то. Любит вас.
Засел тихий человек, разложил бумаги и по тройной итальянской бухгалтерии повел дело. Трудно разобраться… Налил в стаканчик, дернул и закусил. Хорошо, тепло, приятно. Только дернул вторую, третью — задумался. Смотрит бумаги, видит — по бухгалтерии итальянской что-то много дохода выходит. Удивленье… Притворялся, знать, Мишка, когда на дела жаловался. Говорит сестрам:
— Наличности-то нету. Кассу бы открыть… — и смотрит на несгораемый шкаф. Долго у шкафа подбирали ключ — не подходит. А секрет-то у Михаилы Никитича. Как быть? Пошли к доктору. Доктор сказал:
— Постойте, больной все кричит: ‘Три-четыре-пять, не узнать тебе, Рыбаков, секрета, не сломать тебе несгораемого, Стенька Разин. На-ка, выкуси. Не подденешь…’ — не это ли секрет?
Поставили ключ по цифрам три, четыре, пять. ‘Сезам, отворись!’ — И открылся шкаф. А в шкафу: бутылки, ликеры, шампанское — и денег куча.
Наутро болит голова у тихого человека. Выпил порядочно. Пришел на работу в Рогожскую, к Ершову. Видит — что такое? Полон дом народу: судебный пристав с цепью на шее, печати на двери ставит, сестры плачут, мать не в себе… Помер Михаила Никитич…
— Все из-за вас,— говорят тихому человеку. — В тюрьму вас посадить надо.
Сестры дали ему рубль и сказали:
— Уносите ноги покуда… Узнал Михаила Никитич, что шкаф отперли, кричал, ругался: ‘Кто тут мое вино пьет?..’ Доктора избил, а вино все выпил. Вот и скончался, через вас.
Пришел домой тихий человек, а приятель его говорит:
— Приезжали к тебе двое на рысаках. Вот письма оставили.
Читает тихий человек записки и удивляется: ‘Прошу пожаловать ко мне на Ильинку по делу. Найденов’. Другой тоже: ‘Многоуважаемый, прошу пожаловать Вас отобедать ко мне. Иван Морозов’. ‘Что такое?’ — думает тихий человек.
— Анатолий,— говорит приятелю,— видишь, штаны-то у меня обтрепались. Помоги, надо купить новые. Зовут вот ведь — прочти.
Прочел Анатолий письмо и сказал, что можно, и прямо из кармана вексель достает.
— Пиши,— говорит,— тыщу, а вот тебе пятьдесят рублей.
— Как же… за пятьдесят — тыщу, что ты? Ты же друг мой…
— Да, друг. А коммерческая наука нужна, вместе учились. Нечего дурака-то ломать. Не хочешь — не бери.
— Возьми триста,— говорит тихий человек.
— Ну, черт с тобой, пиши,— согласился приятель. — Все равно из тебя коммерсанта не выйдет никогда. Читал сегодня в ‘Биржевке’, написано: Ершов помер, баланс оставил больше миллиона. А у него сестра Варвара есть, хороша… Свататься буду.
— И,— сказал тихий человек,— не надо мне денег, оставь себе. Так к Морозову пойду…
И пошел он на обед званый, к Морозову.
Какой обед! Сам Олимпыч служит. Вина какие — шампанские, все в смокингах, все именитые, кольца на руках, икра во льду, стерляди аршинные. А сам Морозов на ухо говорит ему: ‘Ни к кому не иди, награжу’. И пьет с тихим человеком.
Выпил порядочно тихий человек, идти далеко — с Воздвиженки в Сущево, а холод и мороз. Денег нет ни копья.
Спрошу, думает, рублевку у Морозова… Да как взять — себя погубишь… А сто спросить — не подумал бы, что жулик…
Уезжают гости, а Морозов говорит тихому человеку:
— Подождите, дело у меня к вам есть…
Уехали гости, Морозов говорит: ‘Едем к ‘Яру’, там решим’. У ‘Яра’ и не был никогда тихий человек. Цыганский хор поет.
— Рад,— говорит Морозов,— дело с тобой вести. Мне,— говорит,— главный бухгалтер Взаимного кредита сказал, Беренс, англичанин, что ты итальянку знаешь. Баланс вывел, фабрикантик был такой, Ершов, сродни он мне. Хороша Варя, сестра Ершова? Я тебя женю. Нет, брат, не уйдешь ты теперь от меня, ученая итальянка… Погоди… Мы-то ведь купцы, понимаем…
Плетется на другой день по улице тихий человек. И зашел на Ваганьково кладбище, где похоронили Ершова. Нашел его могилу, посмотрел на нее, покачал годовой, сказал:
— Ну вот помер… Хорошо тебе: помер — и все тут. Лежишь себе… Тоже ты, Мишка, был туды-сюды… Эх, да что, лежи теперь, тебе хорошо… А я вот как живой покойник хожу, места-то не найти… Писал тебе, дела разбирал по итальянской бухгалтерии, учился… А ты помер, сволочь… Рублевку получил… Все вы такие. Помнишь, ужинать звал меня? Пришел в клуб купеческий, в карты играют. ‘Выиграю, говорил, ужином угощу’. А ставки большие. Говорил тебе: не тяни на пятерку, скажи ‘своя’, а ты тянул, сволочь. И я не емши пешком домой шел. А сколько проиграл? Вот те и Практическая академия коммерческих наук. Подумал бы!.. Ну, да что… Прощай. Царство тебе Небесное. Не сердись, прости…
Тихий человек вынул из кармана грязный платок и вытер слезу. Отвернулся от могилы и вдруг видит перед собою сестру Ершова. Та смотрит на него и говорит:
— Петр Петрович, мы вас искали, вы все правильно сделали, и обидели вас понапрасну… Люди, эти, которые прогнали вас, ищут, и все дела братца просят вас принять. И душеприказчиком вас ставят. Братец-то ведь любил вас и мне говорил: ‘Есть у меня друг один, только меня не любит. Вот тебе жених, Варя, он тихий такой…’ Про вас ведь говорил-то. А я и не знала вас… А капиталу оставил миллион чистых. Ваша записка все объяснила…
И закружилось в голове у тихого человека. Обернулся он к могиле, упал, схватил руками землю и закричал:
— Бедный Миша, друг ты мой. А я-то думал… что ты такая же сволочь, как другие. Ведь ты видел, что я не ел. В карты играешь, твоя ставка одна — спасение жизни моей была. Ты ж видел, что я голодный, ужин обещал. А я домой не евши шел… Простите меня, Варвара Никитишна, не знал я ничего этого. Верно тройная бухгалтерия показывала. Миллион сто семьдесят восемь тысяч триста двенадцать рублей двадцать шесть копеек. А про вас-то вот Миша ничего мне никогда не сказал. А бухгалтерия что ж покажет…
И заплакал тихий человек. И своим платочком Варя вытирала ему и себе слезы…
Тихий человек — Впервые: Возрождение. 1937. 23 января. Печатается по газетному тексту.