‘ТЕОРИЯ БИЛЬЯРДНОЙ ИГРЫ’ И НОВЫЙ ПОЭТ
‘ТЕОРИЯ БИЛЬЯРДНОЙ ИГРЫ’ И НОВЫЙ ПОЭТ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
‘Теория бильярдной игры’ и Новый Поэт, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1847
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Том двенадцатый. Книга первая. Статьи. Фельетоны. Заметки 1841—1861
СПб, ‘Наука’, 1995
На днях вышла новая книга, под названием:
ТЕОРИЯ БИЛЬЯРДНОЙ ИГРЫ. (Руководство для желающих сделаться первоклассными игроками. С таблицею чертежей. СПб. 1847).
Я читал ее, когда забежал ко мне Новый поэт… Он вырвал у меня книгу и сказал торжественно: ‘Знаешь ли ты, какую книгу держишь в руках? Понимаешь ли всю важность великих тайн, открываемых в ней?’
— Не понимаю,— отвечал я.— Впрочем, кажется, она составлена недурно.
— А чертежи?
— Хороши.
— И только?.. Ты не должен писать о ней!.. Мне,— воскликнул он вдохновенно,— мне надлежит объяснить миру сокрытые в ней тайны… Я один обладаю правом писать о такой книге… Рожденный в бильярдной, под бильярдом провел я нежнейшие годы моего детства… На бильярде оставил я всё свое состояние… Бильярд был моей школой, моей радостью и моим черным демоном… Вы, простые смертные, смотрите на бильярд как на доску, обитую зеленым сукном, для меня бильярд — целый мир, кипящий жизнию и страстями… И я знаю его судорожную жизнь, его страсти, как живые — передо мной ежеминутно его жертвы и его герои… да! знаешь ли ты, что такое бильярдные герои?..
— Нет, не знаю…
— Не знаешь?.. А я…
И тут у него налились глаза кровью, и он начал декламировать:
О вы, герои билиярда!
Я славно знал когда-то вас
И в исступлении азарта
Спасал от голоду не раз.
Мне ваших лиц зелено-бледных’
Ни ваших вдохновенных штук’
Ни сертуков богато-бедных’
Жилетов пестрых, красных брюк’
Волос ненатурально редких
И рук художественно метких
Забыть в сей жизни не дано’
Затем что было суждено
Мне много лет стезею вашей
С кием в руке и с полной чашей
Пройти…
— Как, неужели ты был бильярдным шулером? — прервал я его с удивлением.— Он обиделся…
— За кого ты меня принимаешь? — сказал он.— Нет, я только знал всех лучших шулеров, они горды и осторожны, их сердца неприступны, но я был принят и обласкан ими как родной… Да то ли я еще знаю?.. Я знал тех посетителей трактиров,
Которым за стакан клико
В разгаре грязных вакханалий
Плескали в рожу… Глубоко
Сначала чувство оскорблялось,
Но постепенно примирялось
И, примирилось наконец.
Я стал такой же молодец,
И пляска гаеров бесстыдных
Под градом плоскостей обидных
Меня смешила — и не раз
В чаду вина, в припадке скуки
Я унизительные муки
И сам придумывал для вас —
О вы, наследники прямые
Шутов почтенной старины,
Которых рожи расписные
И прибаутки площадные
Так были бешено смешны
И без которых и доселе,
В сей сильно просвещенный век,
. . . . . . . . . . . . . . .
Не весел русский человек!..
— Помилуй,— сказал я, выслушав импровизацию Нового поэта,— что с тобой сделалось? Ты на себя не похож… Стих твой был величествен, сам ты делил слова на ‘подлые’ и ‘благородные’ и избегал первых как огня… А теперь — ‘грязь’, ‘рожа’ … Помилуй! я никак от тебя не ожидал такого превращения…
— К черту щепетильность и чопорность! — отвечал поэт.— На днях я прочел Измайлова и — пусть извинят меня щепетильные уши — нашел, что если уж подражать, так подражать ему… Слова все хороши, если выражают мысль, и я еще не так тебя изумлю…
— Чем же ты хочешь меня изумить?
— А вот… чтоб показать тебе всю высокую важность книги, которую ты, профан, держишь в руках, я хочу представить тебе несколько поразительных картин. Вообрази себе русский трактир… Я на днях был в таком трактире. На лестнице нечистота, в первой комнате чад, духота, тут бегали половые с чайниками, сталкивались мещане в сибирках, проходившие в кухню закурить трубку, а на первом плане красовался чернобородый и тучный буфетчик.
Среди гусей, окороков, индеек
Он заседал, бородкой шевеля,
И знали все: крал двадцать пять копеек
Неотразимо с каждого рубля.
Хозяин сам, копеечный купчишка,
Облопавшись настойки и трески,
Говаривал: ‘Ведь знаю, что воришка,
Да дело, варвар, знает мастерски!’
Поэт остановился, и пока он переводил дух, я думал о том, радуется ли тень Измайлова, слушая такие стихи?.. Поэт продолжал:
— В остальных комнатах, как известно: гардины, в которых не только ночуют, но и вечно живут тучи, только не золотые, а серые, пасмурные, зловещие… столы, видно, очень хорошие, потому что покрыты, для сбережения, темноватой дерюгой, солонка, перечница, полоскательная чашка, на стенах картины, известно какие… Словом, всё как следует…
Но хоть сия российская таверна
Смотрела неприветно, даже скверно,
А, видно, в ней дышалося легко…
Сюда бежал подьячий необритый,
Пропахнувший сивухой глубоко,
Прожорливый и никогда не сытый…
Сюда являлся господин в усах,
С израненным, великолепным носом,
В весьма широких плисовых штанах,
В архалуке, подбитом мериносом,
Обшитом бранденбурами. Кидал
Сей господин с надменностью нелепой
Взгляд на слугу презрительно-свирепый
И ‘ну, болван, вчерашнюю!’ кричал…
Сюда являлся фокусник голодный,
Родной земли цветущие поля
Покинувший. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . .
На срок прощался с матерью-старухой,
С невестою сей тощий сын нужды,
Но погасил российскою сивухой
В груди давно немецкие мечты.
(А в старину ему мечтались живо
Объятия хорошенькой жены,
Колпак, халат, душистый кнастер, пиво
И прочие филистерские сны…)
Смиренно век в трактирах доживая,
Он в сертучишке нанковом ходил
И, русский и родной язык ломая,
Трактирную компанию смешил…
Не оскорблялся он названьем цапли,
И, если рюмку кто ему давал,
Он, выпив содержимое до капли,
С поклоном содержащее съедал…
— Но к чему ж ведет такое длинное вступление? спросил я, желая поскорей подвинуть дело к концу…
— А вот к чему,— отвечал поэт.— Тут же, обыкновенно в стороне, есть комната грязная, запачканная, с скамейками по стенам, с четырьмя лампами или просто свечами над бильярдом. Тут-то настоящий вертеп… Стройно расставлены кии, орудие счастия для одних, для других орудие гибели… Черная доска испещрена цифрами и черточками, означающими куши и партии, и маркер крепко держит в руках два ‘куша’, отданные ему недоверчивыми соперниками до решения боя… Кому достанутся куши?.. Вот соперники, один высок и бледен, другой мал ростом, но крепок и плотен, на лице его спокойная уверенность, тогда как высокий, видимо, борется с мучительным страхом… Зрители смотрят с напряженным вниманием, кий стучит, роковой желтый шар, покопченный для отличия от белых на свечке, бежит, прискакивая, ударяется в борт, опять бежит, сталкивается с красным шаром, снова бежит и падает, падает в среднюю лузу… Смертная бледность покрывает лицо высокого.— ‘Несчастный! отчего проиграл ты?.. Ты сделал красного, но собственный твой шар выскочил за борт, и соперник твой воспользовался плодами твоего удара… Потом ты сделал кикс… Потом подставил… Несчастный! знаешь ли ты, когда бьешь, куда пойдет и где остановится твой шар?.. Знаешь ли ты, как нужно бить, чтоб шар не выскакивал?.. А кикс?.. Ты поминутно мелишь свой кий, но не в недостатке мелу на кончике кия тайна твоего кикса — она в твоем невежестве!.. Но ты винишь счастье, надеешься, играешь и снова проигрываешь… Таким образом ты лишаешься всего…’
Поэт перевел дух и продолжал:
— Теперь, любезный друг, вообрази себе порядочный ресторан… Чистый буфет… освещенная газом бильярдная…
И, описав ресторан, он принялся рисовать мне картину, подобную первой. Но я остановил его, уверив, что мне случалось видеть такие сцены…
— Ну, так я заключу коротко,— сказал он.— Везде — и в мрачной бильярдной грязного трактира и в бильярдной великолепного ресторана — непонимание основных законов бильярдной игры ведет к проигрышу! Как бы умен ни был человек, какие бы старания ни прилагал он в игре и как бы гениальны ни были его бильярдные способности,— он не может сделаться первоклассным игроком при помощи одной сметливости и навыка. В бильярде, как и во всём, есть своя азбука, своя грамматика, которая должна быть положена в основание прочному знанию… Согласен?..
— Совершенно.
— Ну, так пойми же теперь всю важность книги, которую ты держишь в руках… Тысячи несчастных проигрывают и разоряются, а отчего? Не от недостатка ловкости, а оттого, что слишком полагаются на природные способности и пренебрегают теорией… Тут, как видишь, повторяется наша всегдашняя история…
— Вишь куда метнул! Да ведь, кажется, у нас доныне не было и книги, из которой можно было бы научиться теории бильярдной игры?
— Была когда-то, очень давно, да с тех пор в области бильярдной игры сделаны исполинские шаги вперед… Прочти новую ‘Теорию’,— право, полюбишь бильярд.
— Нет, ты лучше расскажи мне, в чем она заключается.
И приятель мой как будто ждал такого вызова: с чрезвычайною подробностию начал он излагать мне содержание книги, читал из нее целые главы, превозносил ее похвалами и наконец воскликнул:
— Я не встречал трактата об игре, который был бы составлен с большим искусством, тщательностию, обдуманностию…
— И грамотностию,— прибавил я, совершенно убежденный выдержками, которые прочел мне Новый поэт, что книга написана прекрасным языком…
Поэт ушел, взяв с меня слово представить на суд публики его мнение о новой ‘Теории бильярдной игры’… Когда он уходил, я сказал ему:
— Скажи, пожалуйста, что с тобой сделалось? Я всё не могу прийти в себя от твоих сегодняшних стихов… Куда девались возвышенные чувства? где великие личности, которые избирал ты прежде в герои своих поэм?
— Возвышенные чувства! великие личности! — отвечал он презрительно.— Недаром я ходил в старину в школу: я знаю, что на свете было много разнородных героев, знаю даже, как зовут некоторых из них и что они сделали… да только я-то живу в мире купеческих сынков, губернских и разных секретарей, бильярдных игроков, самолюбивых сочинителей и актеров, промышленников и спекуляторов, зубных врачей и мазуриков,— я сам и сочинитель и спекулятор и… (тут он запнулся)… Какое ж мне дело до великих личностей, до героев?.. Сказать ли правду, я даже перестал верить, что они существовали когда-нибудь… Чужды мне их нравы, взгляды и убеждения. Глух я на голос того чувства, которое вело их на опасность и явную смерть… Дико и недоверчиво отзываются в ушах моих слова негодования, лившиеся из уст их при виде нечестивого, впрочем обещающего прибыль дела, и вчуже протягивается рука моя к подкупающему золотому мешку, от которого с презрением отворачиваются они, нерасчетливые герои… Вчуже мурашки пробегают у меня по коже, когда говорят они правду, за которую может достаться, вместо лжи, которою можно выиграть… Какую пользу извлеку я из их примеров? Для чего стану передавать их деяния, никому не нужные?.. Я простился с ними и никогда к ним не возвращусь:
Затем, что мне в трактире бьющий стекла
Купеческий сынок в пятнадцать лет
В сто тысяч раз важнее Фемистокла
И всех его торжественных побед!..
‘Еще человек погиб’,— подумал я…
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: С, 1847, No 11 (ценз. разр.— 31 окт. 1847 г.), отд. IV (‘Смесь’), ‘Современные заметки’, 2-й раздел, с. 108—113, без подписи. Непосредственно перед текстом этого фельетона заглавие не выставлено, так как материалы 2-го раздела ‘Современных заметок’ напечатаны подряд, без подзаголовков. В развернутой редакционной аннотации 2-го раздела ‘Современных заметок’ (там же, с. 102): ‘Теория бильярдной игры’ и ‘Новый поэт’.
Стихотворные вставки включались в ПССт 1967, т. I, с. 493—496.
Полностью фельетон включается в собрание сочинений впервые.
Автограф не найден.
Включенные в фельетон стихи местами текстуально совпадают с главой из романа Некрасова ‘Жизнь и похождения Тихона Тростниковая, опубликованной лишь в 1931 г., что и является основанием для атрибуции. Авторство Некрасова установили: по отношению к стихам — А. М. Гаркави в докладе ‘Новые материалы о Некрасове’, прочитанном на Некрасовской конференции в Ленинграде 9 января 1955 г. (см.: Новые исследования и публикации.— Лит. газ., 1955, 13 янв.), по отношению ко всему фельетону — А. Ф. Крошкин в статье ‘Неизвестный фельетон Н. А. Некрасова ‘Теория бильярдной игры’ и Новый поэт’ (Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз., 1957, т. XVI, вып. 1, с. 60—66).
С. 273. Теория бильярдной игры ~ СПб. 1847,— По данным каталога Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, автором французского оригинала этой книги является Менго.
С. 273. Новый поэт — псевдоним, под которым выступали И. И. Панаев и Некрасов.
С. 274. О вы, герои биллиарда!— Своеобразная калька с названия водевиля П. И. Григорьева ‘Герои преферанса, или Душа общества’ (1843). О ‘бильярдных героях’ у Некрасова см. также: наст. изд., т. IX, кн. 1, с. 154, кн. 2, с. 350-351.
С. 274. Клико — сорт шампанского (по названию французской фирмы).
С. 275. Гаер — шут.
С. 275. На днях я прочел Измайлова и — пусть извинят меня щепетильные уши — нашел, что если уж подражать, так подражать ему…— Измайлов А. Е. (1779—1831) — баснописец, нередко описывавший сцены из ‘простонародного’ быта. Белинский писал о нем: ‘Он создал себе особый род басен, герои которых: отставные квартальные, пьяные мужики и бабы, ерофеич, сивуха, пиво, паюсная икра, лук, соленая севрюжина, место действия — изба, кабак и харчевня’ (Белинский, т. IV, с. 148).
С. 275. Сибирка — здесь: короткий кафтан с меховой опушкой.
С. 275—276. Среди гусей, окороков, индеек ~ Да дело, варвар, знает мастерски! — Этот стихотворный отрывок восходит к следующему месту в романе ‘Жизнь и похождения Тихона Тростникова’: ‘Агаша увидела несколько окороков и других разных мяс, пирогов и тому подобных съестных припасов, симметрически разложенных на прилавке, за прилавком стоял жирный буфетчик в рубахе и в фартуке, с черной окладистой бородой, тщательно округленной…’ (наст. изд., т. VIII, с. 268).
С. 276. …не только ночуют, но и вечно живут тучи, только не золотые…— Вариация на тему стихотворения М. Ю. Лермонтова ‘Утес’ (‘Ночевала тучка золотая…’, 1841).
С. 276. Но хоть сия российская таверна ~ С поклоном содержащее съедал,..— Стихотворение является переработкой той сцены романа ‘Жизнь и похождения Тихона Тростникова’, где описаны завсегдатаи трактира: ‘…какой-то отчаянный усач в венгерке с бранденбурами, подбитой ранжевым мериносом, франт, как видно, только что раненный в нос, который у него был залеплен хлопчатой бумагой, выдернутой из рукава венгерки и сквозь которую проступала кровь <,…>, фокусник в сером нанковом сюртуке, с немецкой физиономией <,…>, он, выпив поднесенную ему кем-то рюмку водки, разжевал и проглотил хрусталь…’ (наст. изд., т. VIII, с. 269).
С. 276. В архалуке, подбитом мериносом…— Архалук — род стеганой куртки, меринос — род шерстяной ткани.
С. 276. Бранденбуры — шнуры, употреблявшиеся для отделки верхней одежды.
С. 276. Кнастер — сорт курительного табака.
С. 277. Кикс — неверный удар в игре в бильярд.
С. 278. Вишь куда метнул! — Ср. реплику гоголевского Городничего: ‘О, тонкая штука! Эк куда метнул!’ (‘Ревизор’, д. II, явл. 8).
С. 279. Фемистокл (ок. 525 — ок. 460 до н. э.) — древнегреческий государственный деятель и флотоводец.