А. Б. Егоров.
Теодор Моммзен и его ‘Римская история’.
А. Б. Егоров.
Теодор Моммзен и его ‘Римская история’.
Предисловие к переизданию перевода ‘Римской истории’ (1939-1949) [СПб.: 1997]
I
I
II
II
III
III
Теодор Моммзен и его ‘Римская история’, Егоров Алексей Борисович, Год: 1997
Время на прочтение: 27 минут(ы)
История древнего Рима привлекала внимание ученых, писателей, философов и мыслителей, вероятно, со времен падения Западной Римской Империи. После длительного упадка научной мысли в эпоху Средневековья начало изучения античной древности было связано с эпохой Возрождения XIV-XV вв., когда итальянские, а затем французские, немецкие и английские гуманисты начали активное собирание античных памятников и первые массовые публикации античных авторов. Процесс этот продолжался в XVI-XVII в., а новым этапом изучения древностей стал XVIII век, отмеченный накоплением материалов и началом научно-критической работы над источниками (Джанбатисто Вико, Шарль Монтескье, Иоганн Винкельман, Готгольд Лессинг и др.). Вместе с тем, если предыдущие периоды создали почву для значительного качественного скачка, то именно XIX век стал временем создания настоящей исторической науки и, в частности, науки об античности.
Накопление новых источников, прогресс археологии, формирование ряда вспомогательных исторических дисциплин, введение в обиход новых историко-философских концепций и научно-критического метода сделали XIX век временем расцвета западноевропейского историзма, по значимости не уступающего даже науке XX в., XIX век сформировал ту основу, на которой стоит и современная историческая наука.
В XIX в. на первое место в Европе безусловно выходит немецкая наука об античности. Германия становится признанным центром мирового антиковедения и занимает это место на протяжении всего столетия. Именно здесь были предприняты попытки создания полных сводов греческих и латинских надписей. В это время выходят 4 тома ‘Корпуса греческих надписей’ (Corpus Inscriptionum Graecarum), содержащие более 10 000 греческих надписей. Издание было предпринято по инициативе крупного немецкого антиковеда Августа Бека. Начиная с 1863 г. стал выходить еще более крупный свод ‘Корпус латинских надписей’ (Corpus Inscriptionum Latinarum), инициатором которого стал Теодор Моммзен. Начинается массовое издание других документов античного мира.
Немецкая наука XIX века представлена целой плеядой выдающихся ученых: это основатели научно-критической историографии древнего Рима Б. Г. Нибур (1776-1831), В. Друман и А. Швеглер, труды которых стали непосредственной предтечей ‘Римской истории’ Т. Моммзена, основоположник изучения истории эллинизма И. Г. Дройзен (1808-1884), историк греческой культуры Э. Курциус, а также ученые более младших поколений, специалисты по Риму В. Ине (1868-1890), К. В. Нич (1818-1888) и др. В конце XIX в. появляются такие выдающиеся специалисты, как Эд. Мейер (1855-1930), У. Виламовиц-Меллендорф (1848-1931), Г. Бузольт (1850-1920), К. Ю. Белох (1854-1929) и многие другие. Одной из центральных фигур на фоне немецкой науки был и Теодор Моммзен.
Теодор Моммзен (1817-1903) был сыном шлезвигского пастора.
В 1838-1843 гг. он учился в Кильском университете, где занимался у таких выдающихся ученых, как Г. Зибель, Ф. Шлоссер и И. Г. Дройзен. Т. Моммзен также подробно познакомился с популярной в то время в Германии философией Гегеля. Вместе с тем большое влияние на молодого ученого оказала ставшая едва ли не господствующей в исторической философии концепция основателя исторического позитивизма Л. фон Ранке. От Ранке Моммзен заимствовал любовь к факту и представление об историческом исследовании как о составлении фактографического компендиума. За свою жизнь Моммзен последовательно отдал дань и написанию яркого, высокохудожественного, масштабного глубоко политизированного исторического сочинения, каковым является ‘Римская история’ (Romische Geschichte), и еще более грандиозным мероприятиям по сбору и анализу документов и текстов античных авторов. Несмотря на свою разносторонность, немецкая историография все же делала больший крен в сторону истории Рима, более тесно связанной с ранними периодами собственно германской истории, и творчество Моммзена практически исключительно посвящено римской истории, причем в этой последней едва ли найдется сюжет или период, оставшийся вне поля зрения историка. Другой чертой Моммзена является его широчайшая эрудиция и объединение в одном лице историка, правоведа, эпиграфиста, филолога-классика, соединившего свои научные знания с опытом политического деятеля, принимавшего активное участие в жизни Германии.
Уже первые труды Моммзена-латинское исследование о римских ассоциациях (1843) и исследование о римских трибах (1844) обратили на себя внимание научного мира. Вскоре он уезжает в Италию, где собирает более 7.000 надписей, работая при активном содействии итальянского эпиграфиста Б. Боргези.
Революция 1848 г. застала Моммзена в Шлезвиге, где он редактировал газету временного правительства. Принадлежа к либеральному лагерю, после наступления реакции он был вынужден эмигрировать в Швейцарию (1852 г.), где работал в Цюрихе, а затем, в 1854-1858 гг. в Бреславле. Именно здесь Моммзен написал три первых тома ‘Римской истории’, сделавших его всемирно известным ученым.
В 1858 г. Моммзен переезжает в Берлин и становится членом Берлинской Академии и профессором древней истории (с 1861 г.). Специально для него создается кафедра Римской истории.
На 70-80-е гг. падает активная политическая жизнь ученого. В 1881 г. Моммзен становится членом рейхстага и примыкает к национально-либеральной партии, в 1881-1884 гг. он выступил в качестве противника политического курса Бисмарка. Выступая как либерал во внутренней жизни Германии, Моммзен был последовательным сторонником сильного немецкого государства, проводящего активную внешнюю политику. В 1870-1871 гг., во время войны с Францией, он выступил с серией резких антифранцузских статей, а в 1897 г., в связи с обострением славянского вопроса в Австрийской Империи, он написал письмо, в котором выступил с резким античешским выпадом.
Вместе с тем основной сферой деятельности Моммзена все же оставалась научная работа. Он стал инициатором многотомного издания латинских надписей ‘Corpus Inscriptionum Latinarum’, выходящего с 1863 г., который должен был объединить все дошедшие до нового времени эпиграфические памятники, независимо от их размеров и значимости. Всего в ‘Корпус’ вошло более 100.000 надписей. Первый том был посвящен надписям Римской республики и начинался с древнейших италийских эпиграфических памятников, все последующие тома включали в себя надписи эпохи Римской Империи, причем за основу был взят географо-хронологический принцип, когда в отдельных томах в хронологическом порядке были собраны надписи, найденные в определенном регионе бывшей Империи (Африке, Испании, Галлии, Италии, Греции, Дунайских провинциях, Сирии, Малой Азии, Египте и др.). В работе приняли участие многие видные эпиграфисты: Г. Дессау, В. Хюбнер, У. Вилькен, Е. Борманн, В. Хенцен, А. фон Домашевский и др. Из 20 томов, вышедших при жизни Моммзена, около половины издал он сам, остальные были поручены другим сотрудникам, хотя и в этом случае общая редактура осуществлялась Моммзеном. Издание ‘Корпуса’ стало основой для последующих изданий такого рода. Авторы воспроизводили внешний вид надписи, делали возможные дополнения и толкования, вносили поправки и сопровождали это подробным комментарием на латинском языке. Итогом работы над ‘Корпусом’ стало не только собрание свода надписей, но и появление школы эпиграфистов, создание которой — безусловная заслуга Моммзена.
Другое коллективное издание, инициатором которого также выступил Моммзен,-это ‘Thesaurus Linguae Latinae’ (‘Сокровищница латинского языка’), представляющий собой подробный толковый словарь латинского языка, снабженный примерами из античных авторов, которые наиболее характерно отражают употребление и смысл этого слова.
Особое значение имеют труды Моммзена, посвященные римскому государству и праву, ставшим его главным научным интересом во второй половине его жизни и научной деятельности. Под редакцией Моммзена вышли два основных свода римского права — ‘Кодекс Феодосия’ и ‘Дигесты’. Первый представлял собой утвержденный в 438 г. н. э. императором Феодосием II сборник из более чем 3.000 императорских конституций, систематизировавших государственное и частное право Римской Империи III-начала V вв. до н. э. ‘Кодекс Феодосия’ наряду с юстиниановским представляет собой единственный полностью дошедший до нас свод законов Римской Империи, гигантский компендиум законодательства, объединивший правовую традицию императорского Рима.
Наряду с императорскими конституциями важным источником римского права были произведения юристов. Наивысшего расцвета римская юриспруденция достигла в III в. н. э. в трудах таких корифеев правоведения, как Эмилий Папиниан, Домиций Ульпиан, Юлий Павел, Модестин и другие. Традиция этих правоведов опиралась на раннеимперское и даже республиканское право. Во времена императора Юстиниана были составлены свод законов и правовой компендиум под названием ‘Корпус гражданского права’ (Corpus Iuris Civilis), центральной частью которого были так называемые ‘Дигесты’, монументальный раздел, представляющий гигантскую компиляцию из трудов предшествующих правоведов. Издание ‘Дигест’ было еще одним из грандиозных предприятий Моммзена.
Параллельно с огромной издательской и переводческой работой Моммзен создал ряд оригинальных научных исследований.
Основным произведением второго периода творчества Моммзена является не уступающий по масштабам ‘Римской истории’, но посвященный более специальным сюжетам, трехтомный труд ‘Римское государственное право’ (Romische Staatsrecht), Берлин. 1871-1888 гг. Это сочинение содержит систематический обзор государственного строя Римского государства от царского периода до времени поздней Империи IV в. К ‘Римскому государственному праву’ примыкает другое сочинение ‘Римское уголовное право’ (Romische Strafrecht). Берлин. 1899, сюжет также впервые систематически разработанный именно Моммзеном.
Вместо отрывочных сведений и наблюдений, касающихся римского политического строя, Моммзен впервые попытался воссоздать всю государственно-правовую структуру Рима в ее историческом развитии, начиная от царского периода и заканчивая временем диоклетиановской Империи. В основе концепции автора заложена схема римской политико-правовой структуры, основанной на трех элементах, зародившихся еще в царский период: народном собрании (комициях), сенате и царской власти, включающей совокупность военной, гражданской, правовой и религиозной власти, во многом независимой от гражданской общины и именуемой империем (imperium). По мнению Моммзена, свержение царской власти в Риме означало на самом деле передачу империя царя двум магистратам, консулам, а ограничение империя было связано с коллегиальностью, сокращением срока действия и прежде всего с ростом полномочий других элементов управления, сената и народного собрания.
Наоборот, в сенате Моммзен видел прежде всего консультативный орган при царях, а затем при магистратах республики, не имевший формального права принятия политических решений. Таким образом, в правовом отношении власть римского сената носила отчасти узурпационный характер, что являлось диссонансом с его положением реального правительства. Вместе с тем Моммзен также впервые с достаточной определенностью выдвинул тезис о наличии в республиканском Риме принципа народного суверенитета и хотя бы теоретического верховенства народного собрания. Тем самым он впервые показал всю сложную специфику римской республиканской системы, внеся огромный вклад в мировое антиковедение.
Ключевым тезисом Моммзена является его оценка перехода от республики к империи и обзор созданной Октавианом Августом новой политической системы — принципата, просуществовавшей в I — II вв. н. э., потерпевшей крушение в III в. н. э. и замененной бюрократической монархией Диоклетиана.
Простой антитезе ‘монархия — республика’ Моммзен противопоставляет детальный правовой анализ принципата. В качестве правовой основы императорской власти он определяет сочетание особого проконсульского империя и так называемой трибунской власти, первый из которых давал императору военное командование и общее руководство провинциальным управлением, а вторая — право абсолютной кассации любого решения остальных властей и фактическое управление гражданскими делами в городе. Продолжая теорию континуитета в развитии римской политической системы, Моммзен считает власть императора, по сути дела, чрезвычайной магистратурой, выросшей из республиканских полномочий и сохранившей генетическую связь с последними, даже выйдя за их пределы.
Другой принципиальной позицией Моммзена является тезис о сохранении в принципате сильного республиканского начала, во многом уравновешивающего императорскую власть. Выражением этого равновесия является, по мнению автора, двоевластие (диархия) императора и сената и сосуществование двух всемогущих властей, уравновешиващих одна другую. Этот дуализм императора и сената определял политико-правовую структуру Империи на протяжении первых трех веков ее существования. Конец системы принципата связан с реформами Диоклетиана и Константина в конце III-начале IV в. н. э., превратившими Римскую Империю в новый тип настоящей монархии восточного образца с абсолютной монархической властью и развитым бюрократическим аппаратом. Эти реформы автор считает грандиозной правовой революцией, покончившей с прежней диархией.
В конце XIX-начале XX в. теория Моммзена господствовала в науке практически безраздельно. Близких к ней взглядов придерживались такие известные правоведы, как О. Карпова, Е. Герцог, П. Виллемс, Кл. Мипуле и многие другие, а также более поздние историки — Эдуард Мейер и М. Хэммонд.
Критика теории Моммзена началась в работах конца XIX (В. Гардтгаузен), а затем — I трети XX в. Противники теории Моммзена подвергли критике такие ее позиции, как происхождение магистратского империя от царской власти, отсутствие у сената формально-правовых полномочий и тезис о суверенитете народного собрания. Пожалуй, наиболее резкой критике подвергся тезис Моммзена о диархии императора и сената, когда оппоненты немецкого ученого настаивали на подчиненности сената принцепсу и монархическом характере системы.
Далеко не все выводы противников Моммзена можно считать доказанными и правомерными, однако как сторонники, так и оппоненты признают заслугу ученого, который впервые поставил проблему римского государства как системы, обнаружил ряд ее фундаментальных правовых основ и положил начало изучению государственного права Рима на протяжении всей его истории. Отметим также, что современная историография (Л. Викерт, Ж. Беранже, Д. Тимпе и др.) во многом на новом уровне возвращается к целому ряду основных положений Моммзена. Любой серьезный исследователь римского права начинает свой путь с работы немецкого ученого, и можно сказать, что по сей день ‘Romische Staatsrecht’ остается наиболее фундаментальным исследованием римского государственного права, к сожалению, в силу отсутствия перевода, незнакомого широкому русскому читателю.
Наконец, отметим и огромную научно-педагогическую деятельность Моммзена. Будучи, вероятно, самым крупным представителем немецкого антиковедения XIX в., он оказывал огромное влияние на развитие современного ему и последующего антиковедения. Учениками Моммзена были крупные историки, правоведы, эпиграфисты, достаточно часто о нем писали как о признанном патриархе немецкой и мировой науки об античности, дань уважения которому оказывают как сторонники, так и противники.
Сильное влияние Т. Моммзен оказал и на русскую науку. Его работами широко пользовались В. И. Герье и Э. Д. Гримм, хотя эти ученые достаточно часто выступали против отдельных положений теории Моммзена. Под безусловным влиянием Моммзена находились и крупные советские антиковеды Н. А. Машкин и С. И. Ковалев, показателем чего является их участие в издании ‘Римской истории’.
Если специалисты знают Моммзена как автора ‘Римского государственного права’, крупнейшего издателя текстов, инициатора таких масштабных предприятий, как Corpus Inscriptionum Latinarum и Thesaurus Linguae Latinae, то более широкий круг читателей ассоциирует его имя с ‘Римской историей’. Это особенно характерно для российского читателя, поскольку на русский язык переводилось только это произведение.
Три первых тома ‘Римской истории’ были изданы в 1854-1856 гг. и включали историю Рима от его основания до времени Юлия Цезаря. Труд был задуман как фундаментальная научно-популярная работа, в которой автор редко указывает на свои источники и практически не ссылается на других историков, давая минимальные пояснения в примечаниях. Вместе с тем само изложение показывает глубокое знание традиций и очень высокую эрудицию автора.
Попробуем в общих чертах изложить концепцию Т. Моммзена в первых томах ‘Римской истории’. В целом автор достаточно скептически относится к ранней традиции о царском периоде и фактически начинает подробный рассказ с середины IV в. Первая книга посвящена подробному описанию италийских народов, расселению латинов, основанию Рима и таким правовым аспектам, как римский государственный строй и частное право. Имеются также разделы, посвященные этрускам (которых Моммзен считает выходцами из центральной Европы). Отметим, что немецкий историк не придает большого значения их роли в формировании римской общины. Обзор экономики, права, состояния религии, письменности и искусства дается в контексте политической истории. Таким образом, первая книга создает как бы фон для дальнейшего изложения.
Более подробное изложение начинается со времени ранней республики. В создании трибуната Моммзен видит власть, альтернативную консулату, причем под руководством трибунов велась и была завершена борьба патрициев и плебеев, приведшая к улучшению положения римского крестьянства и плебса, установлению гражданского равенства и созданию новой патрицианско-плебейской аристократии. Управление государством продолжает оставаться в руках сената, который даже усилил и упрочил свои позиции.
Параллельно с этими внутренними процессами шло активное развитие внешней политики Рима. Начиная с V в. до н. э. под ударами римлян, кельтов и греков идет прогрессирующий упадок этрусского могущества. Подчинив своей гегемонии Лациум и Кампанию, Рим стал заполнять этот вакуум, а после победы в Самнитских войнах, оказался не только первой, но и господствующей державой на полуострове. По сути дела, Моммзен видит в завоевании Италии не столько процесс захвата, сколько объединение италийских народов вокруг сильного гегемона.
После этого Рим смог выйти на более широкую политическую арену, и центральным событием великих завоеваний стали Пунические войны. Сопоставляя могущество Рима и Карфагена, Моммзен отмечает, что в момент вступления в борьбу силы сторон были примерно равны, однако основное преимущество римлян заключалось в наличии гражданского ополчения, превосходящего по качеству наемное войско пунийцев, а также в прочности римского господства в Италии и крайней нестабильности карфагенской державы, вызванной плохим управлением подданными.
Несмотря на победу Рима в I Пунической войне (264-241 гг. до н. э.), Моммзен критикует действия римлян, считая, что они вели войну крайне плохо и нерешительно, римская система была не приспособлена к нуждам глобальной политики, а своими победами они обязаны ‘ошибкам врагов, далеко превосходившим недостатки римского способа ведения войны’. Решающим столкновением стала II Пуническая война (218-201 гг. до н. э.). В лице Ганнибала Рим столкнулся с гениальным противником, едва не добившимся победы. Причины неудачи Ганнибала Моммзен видит не только в действиях римлян, но и в фактическом предательстве его со стороны карфагенского правительства и союзников.
Итогом войны была бесспорная гегемония римлян над западным, а затем восточным Средиземноморьем. Автор видит и другое — дорогую цену, которую заплатили за это римляне, около 300 тыс. погибших и расшатанное народное хозяйство, что, с другой стороны, стало предпосылкой для кризисных явлений конца II в.
С уничтожением Македонского царства владычество Рима твердо установилось во всем регионе Средиземноморья, ‘оно тяготело над народами как неотвратимый приговор судьбы, и, казалось, им оставалось только изнемогать в безнадежных попытках сопротивления или в безнадежной покорности’. Дав подробный обзор положения подвластных народов (испанцев и лузитан, Карфагена и Македонии, народов востока и Греции), а также соседей Империи, Моммзен указывает, что Рим взял на себя трудную задачу, которую не смог разрешить, имея возможность лишь с грехом пополам решать текущие вопросы. Центральное правительство не могло руководить провинциями, отдавая их на откуп своим наместникам и не заботясь о нуждах самих провинциалов, что было крайне необходимо.
Эти перемены вызвали и глобальный внутренний кризис. Правящая знать продолжала разлагаться, и наряду с выродившейся олигархией возникает неразвитая, но уже пораженная недугом демократия. Начинается борьба между оптиматами (аристократической партией) и римскими демократами (популярами), причем ‘обе партии были в равной степени заражены процессами политического разложения и фактически одинаково ничтожны’. Этот конфликт развивается на фоне острейшего социально-политического кризиса, вызванного массовым разорением римского крестьянства и вытеснением мелкого землевладения крупным, развитием рабства и развитием денежного хозяйства.
Первой попыткой разрешить этот кризис стала земельная реформа Тиберия Гракха, который начал ее как благонамеренный консерватор, однако логика борьбы увлекла его на путь демагогии и тирании. Вызванная Гракхом революция привела к его гибели. Дело Тиберия продолжил его брат Гай, гораздо более одаренный политик и оратор, выступивший с целой программой реформ. Логика борьбы завела его гораздо дальше: Гай Гракх вовсе не стремился утвердить римскую Республику на новых демократических началах, а хотел вообще ликвидировать республиканские учреждения и установить абсолютную монархию. Идея, что римская демократия эволюционировала в сторону монархизма, является одной из ключевых идей Моммзена.
Впрочем, пролив кровь противников, сенатская олигархия добилась реставрации своего положения. Новый режим опирался на старую традицию, но его слабость, нерешительность и некомпетентность вызывали шаткость положения правящей аристократии. Яркими показателями некомпетентности и продажности знати стали позорные поражения в Югуртинской и Германской войнах.
Эти же войны вызвали новую силу, победившую германцев, — реформированную армию и ее командующего Гая Мария. Происшедшая в конце II в. военная реформа становится новым, важнейшим актом политической революции, создав новую и главную силу, профессиональное войско, ставшее носителем военной монархии и корпорацией, отделенной от гражданского коллектива. В лице Мария был найден такой лидер, который при поддержке популяров мог свергнуть власть сенатской олигархии. Первая попытка была предпринята в 100 г. и закончилась полной неудачей, снова приведя к реставрации. Тем не менее на 90-е гг. приходится новая полоса кризиса.
Грандиозное восстание италийских союзников, получившее название Союзнической войны (90-88 гг.), и необходимость войны с Митридатом Евпатором вызвали новую вспышку борьбы партий. Первым вмешательством армии в гражданские раздоры был военный переворот Корнелия Суллы в 88 г., когда римская армия впервые штурмовала собственную столицу. После отъезда Суллы на восток в 87 г. власть захватывают марианцы, установив диктатуру Мария, а затем — Цинны.
Борьба между марианцами и Суллой была борьбой за военную диктатуру, и после кровопролитной гражданской войны 83-82 гг. революция была побеждена, и к власти пришел Сулла. ‘Консервативная партия, — писал Моммзен, — и здесь была вынуждена последовать примеру своих противников, для предотвращения постоянной угрозы тирании защитник олигархического строя сам был вынужден выступить в роли тирана. Эта последняя победа олигархии была очень похожа на поражение’. Проведя жесточайшие акции террора, массовые карательные меры против населения целых городов и слоев населения Италии, Сулла провел в жизнь консервативные преобразования и создал новый порядок, положив конец италийской революции. Сделав все возможное для спасения аристократического строя, диктатор ушел со сцены, сняв с себя практически неограниченную власть. Режим Суллы был, однако, режимом насилия, он загнал вглубь многие общественные противоречия, и потому господство сулланской реставрации не могло быть прочным.
Путь Суллы не мог возродить Римское государство. После его смерти последовал кризис 70-х гг. до н. э., включавший внутренние войны и восстания, движения провинциалов, внешнеполитические осложнения, восстания рабов и процветание пиратства. Конкретным содержанием этого периода стали такие явления, как Серторианская война, Третья война против Митридата, Спартаковское восстание, тяжелая война с морскими разбойниками и другие события, весьма красочно описанные в ‘Римской истории’. Закономерным итогом этого политического развития стали реформы 70 г., проведенные двумя бывшими сулланскими генералами — Помпеем и Крассом и приведшие к уничтожению дела Суллы. На первое место выдвигается Гней Помпей, однако Моммзен не считает его лидером, способным вывести общество из кризиса. По мнению немецкого историка, Помпей совершил политическую ошибку, не сумев захватить единоличную власть.
С началом деятельности Цезаря в Галлии ‘однообразная борьба мелких честолюбий’ сменяется событиями мирового значения. Римляне подошли к задаче слияния в одной культуре народов Европы. Общее значение деятельности Цезаря — это спасение римской, или, точнее, греко-римской, цивилизации и заложение основ будущей цивилизации.
Первым актом глобальной политики Цезаря было завоевание Галлии в результате войн 59-51 гг. К моменту столкновения с Цезарем цивилизация кельтов склонялась к упадку вследствие внутренних политических разногласий и нашествия германцев. Завоевание Галлии стало важнейшим событием в истории европейских народов: Цезарь отразил нападения варварских германских племен и спас как Рим, так и Галлию, отсрочив крушение античной цивилизации на 500 лет.
Одержав победу в гражданской войне и объединив Рим, Цезарь последовательно шел к единоличному господству, отбрасывая мешавший ему ‘олигархический хлам’. Этот крупнейший полководец и государственный деятель, человек удивительных духовных и интеллектуальных дарований стал демократическим монархом Рима. Цезарь спас Рим, слив в единое целое все страны Средиземноморья, его деятельность завершила историю двух великих народов, эллинов и латинов, первые из которых были носителями великой культуры, а вторые — носителями великой государственности. Без Цезаря современная культура была бы оторвана от эллинско-римской почвы, европейская цивилизация была бы беднее и тысячелетние усилия европейских народов не дали бы многого, что возросло на блестящем основании античной цивилизации. Люди не перестают удивляться делу Цезаря, по пути, намеченному которым человечество идет уже более 2.000 лет.
Восхищение личными качествами, полководческими успехами, планами и, главное, государственной деятельностью Цезаря и ее последствиями в труде Моммзена практически безгранично. Впрочем, и здесь появляется грустная интонация. Над греко-эллинским миром начинает опускаться историческая ночь. Цезарь дал ему прожить вечер в сносных условиях, а когда после ночи наступил день, то уже новые нации устремились к высшим целям, будучи, однако, многим обязаны Риму и Цезарю в своем национальном самосознании.
Четвертый том ‘Римской истории’ так и не вышел в свет. Отчасти это было вызвано случайными обстоятельствами, однако не исключено и то, что историк разочаровался в идее сильной централизованной демократической монархии, которую выразил в образе Юлия Цезаря и созданной им системы. Сам Моммзен в предисловии к 5-му тому пишет, что борьба республиканцев против монархии была достаточно хорошо освещена как в источниках, так и в литературе, и автор попросту не желает повторять общеизвестные факты. Впрочем, это объяснение относится к 1885 г., и трудно сказать, было ли оно актуально в 50-е гг.
Так или иначе, Моммзен вернулся к теме ‘Римской истории’ только спустя 30 лет, издав пятый том этого сочинения. Том называется ‘Провинции от Цезаря до Диоклетиана’ и содержит подробнейший обзор провинциальной жизни Империи в I-III вв. н. э. Каждая глава тома посвящена отдельной территории гигантской державы (Испания, Галлия, Британия, дунайские провинции, Малая Азия, Сирия, Египет и др.), где автор рассматривает политическую историю каждого региона, экономические и хозяйственные особенности их жизни, вопросы этнографии и культуры. Пятый том во многом отражает изменившиеся установки немецкого историка, он больше снабжен ссылками и примечаниями, более документирован, характерно снижение интереса к политической истории и, наоборот, рост внимания к социально-экономической жизни государства и его частей. В отличие от первых томов, в 5-м томе у автора меньше тяги к глобальным концепциям и оценкам, нет здесь и ярких личностных характеристик, хотя стиль остается очень живым и насыщенным. В известной мере, пятый том ‘Римской истории’ является синтезом традиции первых томов и работы над Corpus Inscriptionum Latinarum и ‘Римским государственным правом’. Центральное место занимает также тема политики римлян в отдельных частях своей державы, проблемы романизации, которую Моммзен рассматривает как безусловное благо для покоренных народов, и ее специфики в различных областях Империи. Пятый том ‘Римской истории’ стал большой сводной работой по истории римских провинций, основанной на обширном литературном, эпиграфическом и археологическом материале. Похоже, что Моммзен был также первым западным историком, обратившимся к провинциальной теме и показавшим, что история Римской Империи не сводится к истории Рима, Италии и центральной власти. В отличие от трех первых томов, представляющих цельный научно-исторический роман, пятый том скорее является сводным системным каталогом, построенным по историко-географическому принципу.
‘Римская история’ дает читателю очень широкую панораму событий. Моммзен придает большое значение социально-экономическим процессам, подробно рассматривая сельское хозяйство, торговлю, ремесло и другие виды хозяйственной деятельности римлян. Вероятно, именно подробные обзоры экономической жизни и социальных отношений привлекали к нему внимание тех научных школ, которые ставили экономику на первое место среди факторов исторического развития, в том числе и историков-марксистов. Вместе с тем он не ограничивает исторический процесс только экономическими факторами. Очень большое значение имеют факторы политической жизни и государственно-правовой организации, а также — культурно-исторические аспекты. Моммзен детально анализирует духовное и религиозное развитие общества, есть главы, посвященные искусству и литературе. Отношение к изучению религии и права хорошо видно из следующего определения. Отмечая недостоверность исторического предания о царском Риме, автор указывает, что реальная народная жизнь лучше всего запечатлелась в области права, а идеальная, т. е. духовная, — в области религиозных верований. Именно изучая эти стороны жизни, можно лучше всего понять историческое развитие народа.
Немалую роль Моммзен уделяет и национальному фактору. Рассматривая историю, язык, Древнейшие обычаи и установления, уходящие корнями еще в индоевропейское прошлое, он часто указывает на близость греков и италиков (особенно латинов), отмечая братство и взаимовлияние этих народов. Вместе с тем у обоих народов было и кардинальное различие. Сущность эллинского духа, по Моммзену, заключалась в том, что ‘целое приносилось в жертву отдельной личности, нация — общине, община — гражданину… его политическое развитие заключалось в углублении первоначальной обособленности отдельных областей и позднее даже во внутреннем разложении общинной власти’. Эти особенности греческого менталитета наделили народ особой способностью к духовному творчеству.
Наоборот, сущность римского духа выражалась в подчинении высшим (сына — отцу, гражданина-властям, людей-богам). Римлян отличала любовь к порядку и субординации, умение подчинить частное общему, для римлянина ‘государство было все, а расширение государства было единственным незапретным высоким стремлением. Не будучи способными к духовному творчеству, римляне сумели создать совершенную государственную организацию’. Греки как создатели культуры, римляне, как создатели цивилизации, права и государственности — этот достаточно устойчивый, хотя временами и спорный тезис появляется в науке XIX в., и одним из его создателей был Теодор Моммзен.
Национальный характер является для Моммзена некоей постоянной величиной, причем все остальные нации он ставит ниже греков и римлян. Так, он отмечает сравнительно низкий уровень этрусков, отмечая также присущие им мрачность и суеверия, пишет о деловой предприимчивости финикийцев и карфагенян, отказывая им, однако, в способности оказывать культурное влияние на народы, с которыми они приходили в соприкосновение. Чувствуется и определенное пренебрежительное отношение к галлам, так, Моммзен считает, что при наличии храбрости и других положительных качеств, у них отсутствовало углубленное нравственное сознание и способность к политике, и поэтому завоевание Галлии Цезарем стало величайшим благом для самого галльского народа. Такое отношение к галлам, как, впрочем, и некоторые другие националистические характеристики Моммзена, имели явно политическую окраску, отражая спор между немецкими и французскими исследователями (‘романо-германский вопрос’), когда последние считали (и продолжают считать), что римское завоевание прервало весьма перспективную в историческом плане линию развития галльского общества, имевшую, быть может, лучшую перспективу, чем римское (Н. Д. Фюстель де Куланж, К. Жюллиан, Ж. Армани др.).
Особое значение имеет для Моммзена личностный фактор. Историю во многом творят великие личности, и к числу лучших страниц моммзеновской истории можно отнести блестящие и яркие характеристики римских и иностранных политических деятелей: Пирра, Ганнибала, царя Антиоха, Филиппа V, Катона Старшего, Сципиона Африканского, Сципиона Эмилиана, братьев Гракхов, Мария, Суллы, Сертория, Гнея Помпея, Красса, царя Митридата Евпатора и, наконец, Юлия Цезаря. Несколько примеров могут показать глубину и красноречивость приводимых характеристик.
Так, Сципион Эмилиан, уравновешенный человек, истый римлянин, здоровый душой и телом, глубоко образованный, серьезный и надежный, на слово которого одинаково полагались и враги, и друзья. Сципион не был гением, но обладал честным и прямым характером и больше других подходил для того, чтобы с помощью реформ бороться с начинающимся разложением. Тем не менее Сципион не стал этого делать, понимая, что страну можно спасти ценой такой же революции, какая возникла в IV и V вв. на почве движения за реформы. ‘Ему казалось… что такое лекарство хуже самой болезни… цензор Сципион молил богов сохранить государство. В этом скромном обращении заключался весь его символ веры’. Естественно, что такой мудрый и ответственный политик, оказавшись перед альтернативой сохранения существующего строя и революции, отверг эту последнюю перспективу. Революцию начали люди более молодые, радикально настроенные, честолюбивые и не наделенные тем глубоким чувством ответственности, каковое было у Сципиона. Сципион, однако, не был понят современниками, и в этом трагизм его личности.
Иной вариант демократического лидера, вставшего на путь военной диктатуры, представляет Гай Марий. Марий родился в семье бедного поденщика, с детства привык спать на голой земле, переносить холод и жажду. Марий выдвинулся на военном поприще, он умел поддерживать дисциплину среди солдат, бесстрашно встречал врага лицом к лицу и искусно выбирал момент для битвы. Опираясь на свою репутацию военачальника, Марий все же не подходил для высшего общества. Суеверный, любящий вино, не умевший говорить по-гречески и устраивать пиры, лишенный политического такта, Марий был чужд римской аристократии и вместе с тем, как никто другой, популярен в народе. ‘Этой популярностью он был обязан также и недостаткам: своему неаристократическому бескорыстию и своей мужицкой грубости… Но ему, крестьянину и солдату, были чужды и противны столичные политические интриги’. Это обстоятельство ставило его вне правящей знати, однако Марий не был своим и среди популяров, проводя тактику политического лавирования и опоры на армию. С военной прямотой он часто шел на нарушение конституции, но ограниченность его возможностей как раз и заключалась в неумении вести гражданскую политику.
Его противник, Сулла — ‘одно из поразительнейших явлений в истории, пожалуй, единственное в своем роде’. Голубоглазый, красивый мужчина, сангвиник по натуре, он искал в жизни только веселья и наслаждений. Выросший среди утонченной культурной роскоши, страстный поклонник вина и женщин, человек, друживший с актерами и чуждый специфически римского духа, волей судеб оказался во главе оптиматов. Консервативные убеждения сочетались у Суллы с фатализмом, верой в свою звезду, известным политическим легкомыслием. ‘Жаждать и стремиться к чему-либо, вероятно, казалось ему неразумным в мире, который управляется случайностью и в котором можно рассчитывать только на случайность… Вера Суллы — это вера в абсурд, неизбежно зарождающаяся в душе каждого, кто совершенно отказался от надежды отыскать причинную связь между явлениями. Это суеверие счастливого игрока, который считает, что судьба дала ему привилегию везде и всегда выигрывать’. Этот ‘политический Дон-Жуан’, обладал, однако, цельным характером и после обладания всей полнотой власти нашел отдых и покой на своей Кампанской вилле.
Галерею портретов римских политиков венчает портрет Гая Юлия Цезаря, любимого героя Моммзена, личности, наделенной необычайными дарованиями, впитавшей в себя все лучшее, что было в римской традиции. Пройдя через многочисленные трудности и искушения, гибкая сталь натуры Цезаря закалилась в этой борьбе. Талантливый политик, мастер политической игры на форуме, великий полководец, он прежде всего был истинным государственным деятелем, сумевшим спасти Рим и античную цивилизацию.
Колоритны и другие, неримские персонажи Моммзена. Так, царь Митридат поражал своим исполинским ростом, умением обгонять быстроногих зверей и объезжать самых диких лошадей, на охоте он, мчась во весь опор, попадал в бегущего дикого зверя, получал призы на состязаниях в еде и питье, отличался и в области гаремных утех. Любовь к греческому искусству и знание многих языков Митридат сочетал с дикими суевериями, недоверчивостью и жестокостью. ‘Несмотря на свое эллинское образование, которое шло к нему не лучше, чем римские доспехи к его каппадокийцам, он оставался типичным правителем Востока: грубым, сладострастным, суеверным, жестоким, вероломным, беспощадным’.
Примеры характеристик Моммзеном исторических персонажей создают впечатление о его в высшей степени интересном и ярком стиле изложения, представляющем замечательное единство научного содержания и великолепной литературной формы. В труде Моммзена читатель найдет как сложные лингвистические, эпиграфические, экономические и исторические изыскания, подчас понятные только специалисту, так и яркие описания внутриполитической борьбы в Риме, войн римлян со своими противниками, обычаев чужеземных народов, картины сражений, осад, яркие характеристики действующих лиц.
Особенностью ‘Римской истории’ является обилие сравнений античных реалий с реалиями и персонажами более позднего времени. Известным модернизмом является и само представление о борьбе аристократического и демократического движений, организованных в политические партии. Кроме того, Моммзен выделяет партию материальных интересов (всадничество), появляются у него и анархисты (Клодий, Катилина). Рабство II в. до н. э. и положение римских рабов сопоставляется с рабством негров в XIX в., сенатская олигархия и нобилитет именуются юнкерством, всадники — капиталистами, римская армия времени поздней республики сопоставляется с армиями ландскнехтов. Карфаген назван Лондоном древнего мира, Суллу и Цезаря Моммзен сопоставляет с Оливером Кромвелем, Катона Младшего именует Дон-Кихотом, Митридата сопоставляет с турецкими султанами Мехмедом II и Сулейманом Великолепным.
Возможно, многим этот стиль покажется неоправданным, однако следует учитывать, что в ряде случаев такое сопоставление имеет целью просто выразить менее известное через более знакомое и понятное. С другой стороны, есть и принципиальная установка, и, излагая историю Рима, автор постоянно имеет в виду современные ему события, и его Рим постоянно ассоциируется с Европой XIX в. и особенно — с собственно Германией. Давая характеристику римской революции I в., автор, несомненно, имел перед глазами события 1848 г., а характеризуя демократического монарха Цезаря и его политику, он стремился обрисовать возможность появления такого лидера на германской почве, выразить политический идеал не только применительно к Риму, но и применительно к Германии своего времени. Сказалась и принципиальная установка: представление о циклическом развитии общества.
Сочетание высоких научных и художественных данных делает труд Моммзена уникальным литературным произведением.
Примечательно, что в 1902 г. ‘Римская история’ была удостоена Нобелевской премии по литературе.
Влияние ‘Римской истории’ и творчества Теодора Моммзена на последующую историографию весьма велико, причем у него сразу появились как сторонники, так и противники. Практически сразу после ‘Римской истории’ вышли в свет фундаментальные исторические сочинения К. Л. Петера, В. Ине, К. В. Нича и других авторов, которые выступили против некоторых тезисов Т. Моммзена.
Сочинение вызвало восхищение, подражание и полемику. Фактически труд Моммзена стоит у истоков научного изучения истории древнего Рима, и по сей день ‘Римская история’ практически не оставляет равнодушным ни широкого читателя, ни профессиональных антиковедов. Спор вокруг позиций Моммзена, по сути дела, охватывает весь спектр проблем истории Рима, и в данном случае мы можем выделить только некоторые ключевые позиции критиков Моммзена, предоставив читателю право выбора более аргументированной позиции.
Современные исследователи в целом склонны с большим доверием относиться к информации античных авторов (Тита Ливия, Дионисия Галикарнасского и др.) о царском периоде, считая, что предания в большей степени отражают исторические события, нежели это полагал Моммзен. Если немецкий историк фактически игнорировал роль этрусков в развитии Рима и его материальной и духовной культуры, то современная историография склонна придавать влиянию этого народа очень большое значение. Согласно достаточно распространенному мнению современных этрускологов и историков древнейшего Рима (М. Паллотино, Э. Гьерстад и др.) в VI в. Рим фактически стал этрусским городом и вошел в этрусскую археологическую зону. Именно на этот период падает становление римского полиса и римского города, подъем культуры царского Рима и развитие его гегемонии в Лациуме. Многие достижения греческой цивилизации Рим мог получить через посредство этрусков, которые признаются современными учеными как народ, по уровню цивилизации мало чем уступающий грекам. Конец этрусского господства приходится на V в. и первоначально сопровождался упадком экономики и культуры римской общины.
Заметим также, что теория Моммзена о заальпийском происхождении этрусков практически не разделяется современной историографией. Большинство этрускологов конца XX в. считают, что этруски были народом восточного происхождения, хотя более конкретная локализация представляется менее определенной. Многие элементы культуры, религиозных верований, языкового родства и даже антропологического облика этрусков показывают их восточное происхождение, хотя более приемлем тезис Моммзена о том, что складывание этрусков как национальной общности все же происходило на италийской территории в результате взаимодействия с местными элементами.
Многие исследователи стоят на позициях более постепенного перехода от царской власти к республиканским магистратурам. Так, кроме принятого большинством исследователей традиционного мнения о переходе от царского империя к власти двух консулов, ряд ученых, начиная с В. Ине, считают возможным, что переход происходил через диктатуру или неравную коллегиальность преторской коллегии. Наконец, говоря о раннем периоде, следует отметить, что наряду с теорией Нибура и самого Моммзена о различном этническом происхождении патрициев и плебеев существует также принятая многими учеными теория Эдуарда Мейера, согласно которой разделение между патрициями и плебеями носит чисто социальный характер. Надо отметить также наличие комплексных теорий, которые учитывают как этнический, так и социальный фактор (например, теория С. И. Ковалева).
Подвергается критике так называемая ‘теория защитного империализма’, выдвинутая Моммзеном. Многие исследователи (Г. Бенгтсон, Ф. Мюнцер, Т. Франк и др.), видимо, с большим основанием видят в римской политике временами осторожный, но достаточно последовательный и откровенный экспансионизм и имперскую тенденцию, усиленную честолюбием крупных политических лидеров и кланов, стремившихся выдвинуться на внешней политике. Те факторы, которые Моммзен отмечает для позднереспубликанской политики конца II-I в. до н. э. характерны и для более ранних этапов. Рим, как, впрочем, и любое другое античное государство, всегда был готов к экспансии в том случае, если это позволяли его силы и внешнеполитическая обстановка. Вместе с тем (и здесь нельзя не признать правоту немецкого историка) экспансионизм Рима не должен заслонять экспансионизма его противников, которые защищались тогда, когда становились слабее, и наступали, когда чувствовали за собой силу. Немало спорных вопросов вызывает трактовка Моммзеном отдельных событий Пунических и Македонских войн.
Ряд ученых возражает против государственно-правовых позиций немецкого исследователя. Они не согласны с определением сената как чисто консультативного органа при римском царе, а затем и при магистратах республики, видимо, справедливо полагая, что, как любое правительство, он имел и определенные самостоятельные, юридические права. Оспаривается и прямая связь между империем рексов и властью римских высших магистратов, хотя похоже, что правда в данном случае скорее на стороне Моммзена.
Другим спорным пунктом концепции автора является проблема наличия у римлян народного суверенитета и верховенства народного собрания. Против этой теории выступает ряд ученых, в том числе крупный советский антиковед С. Л. Утченко. Несмотря на справедливое указание на ряд ограничений прав народного собрания в Риме и на то, что римские комиции находились под достаточно жестким контролем магистратов и сената, все же нельзя не отметить правоту Моммзена, который доказал теоретическое наличие указанного принципа, и особенностью Рима как раз и является наличие теоретического народного суверенитета и его практического ограничения со стороны сената и других органов. Уже греческий историк Полибий отмечал смешанный характер римского строя, указывая на комбинацию демократических, аристократических и даже авторитарно-монархических элементов в его структуре.
В ряде работ западных исследователей последнего времени ставится под вопрос один из ключевых тезисов Моммзена — его характеристика кризиса конца II в. до н. э. накануне гракханских реформ. Так, ставится под вопрос экономическая сторона кризиса: мнение Моммзена, что республиканское хозяйство переживает упадок, что рабский труд целиком вытеснил труд свободных производителей и мелкое крестьянство, а в хозяйстве римлян внедряется латифундиальная система. Последние работы скорее показывают наличие экономического подъема, относительную живучесть мелкого и особенно среднего землевладения, а в ряде современных исследований убедительно доказано, что господствующим типом хозяйства в эпоху поздней республики можно считать не крупное поместье (латифундию), а среднее хозяйство (виллу) катоновского типа. Кризис II в. носил характер болезни роста, он был вызван трудностями перестройки традиционного полисного хозяйства и традиционной полисной системы управления в сторону экономического и политического организма огромной сверхдержавы. Другой причиной было сопротивление традиционных консервативных устоев республики, и, наверное, сила обоих начал — традиционно-консервативного и динамически-новаторского — стала причиной крайне острого, болезненного характера римского кризиса, завершившегося становлением Империи.
Немало возражений встретил еще один тезис Моммзена, касающийся борьбы двух крупных политических партий — оптиматов (консервативно-аристократической группировки) и популяров (демократической партии). Очевидным и общепризнанным является то, что римские политические партии не могут быть представлены по типу современных или даже по типу партий Нового времени с их четкими, выраженными в виде программ политическими платформами, более или менее фиксированным членством и устойчивыми тенденциями политики. Римские политические группировки были более аморфны, лабильны и неопределенны, что стало основанием для появления в начале XX в. так называемой ‘теории личных партий’. Сторонники этой последней (немецкие исследователи М. Гельцер, Ф. Мюнцер, Г. Штрассбургер, английский исследователь Р. Сайм, американская исследовательница Л. Р. Тэйлор и др.) полагают, что римский политический мир состоял из множества так называемых ‘личных партий’, т. е. группировок, концентрировавшихся вокруг определенных лидеров, в данном случае более справедливо говорить о личных партиях Мария, Суллы, Помпея, Юлия Цезаря и других лидеров. Признавая справедливость многих тезисов этой теории, заметим также невозможность отвергнуть наличие двух основных идейно-политических течении или принципов — консервативно-охранительного, направленного на сохранение старой республики и другого, более пестрого течения, противостоящего сенату и выдвигающего в качестве идеи как демократические принципы, так и другого рода требования и лозунги. Говоря о римских популярах, следует отметить, что это течение было особенно разнородным и пестрым, включая в себя как настоящих демократов, так и демагогов и карьеристов, делавших карьеру на заигрывании с народными массами. Среди популяров были и люди достаточно консервативного толка, понимавшие неизбежность реформ, наконец, многие из них, разочаровавшись в демократических возможностях общества, начинали делать ставку на военную диктатуру и единоличную власть, и в этом плане показательна эволюция многих политиков, в том числе и Юлия Цезаря, начавшего свою карьеру как лидер популяров и завершившего ее военным диктатором Рима. Можно согласиться с С. Л. Утченко, который считает оптиматов и популяров широкими идейно-политическими течениями, в рамках которых существовали более мелкие и разнообразные, в том числе личностные группировки.
Современная наука достаточно убедительно опровергла тезис Моммзена о всадничестве как о партии римских капиталистов. После долгих споров о капитализме в античности исследователи, кажется, приходят к выводу, что древние общества все же представляют собой общества традиционного типа и, по большому счету, сопоставление их с капиталистическим обществом массового потребления все же неправомерно. Заметим, однако, что у жившего в XIX в. исследователя не было того исторического опыта, которым теперь располагаем мы. Вместе с тем некоторые черты, роднящие древнее общество с капиталистическим (развитая торговля, ростовщичество, довольно высокий уровень городской жизни и даже уровень производства) все же существуют.
В исследовании французского историка Кл. Николе на большом фактическом материале показана неправомерность противопоставления всадничества и сенаторства как аристократии и капиталистов. Кл. Николе показывает, что большинство всадников не были ростовщиками и публиканами, а основой их собственности были, как и у сенаторов, земельные наделы. Материальное положение всадничества было в основном хуже, чем материальное положение сенаторства, так что более правомерно считать всадников не особым классом, а нижней частью единого правящего класса, верхушку которого составляло сенаторство.
Естественно, различные оценки вызывают и главные действующие лица ‘Римской истории’. Если оценки Ганнибала, Катона Старшего, Сципионов, Митридата, в общем, представляются довольно однородными, то в других случаях мы видим альтернативные, а подчас и противоположные варианты.
Так, мало кто из исследователей разделяет мнение Моммзена о том, что Гракхи, и прежде всего Гай, всерьез стремились к монархической власти. Вероятно, у большинства ученых все же остается представление о братьях Гракхах как о демократах, действительно стремившихся к расширению прав народа и материальной помощи низам общества как традиционными путями (возрождение старой основы римского мелкого землевладения), так и новыми методами (вывод заморских колоний, практически бесплатные раздачи хлеба и т. п.), а крах гракханских реформ показал слабость римской демократии и отсутствие демократической перспективы в римских условиях. Стремление Гракхов к монархической власти скорее отражает миф, созданный их противниками и сенатской историографией.
В отличие от Моммзена, видевшего в Марии военного вождя, не связанного с традиционными политическими силами и балансирующего между борющимися партиями, многие историки все же склонны видеть в нем лидера популяров, отмечая закономерную в римских условиях эволюцию в сторону носителя военной диктатуры (напр., С. И. Ковалев). В последнее время в западной историографии распространяется и другое мнение, представленное итальянским исследователем Э. Габбой и рядом других ученых, о том, что Марий был ставленником всадничества и политиком достаточно консервативного толка. На наш взгляд, в данном случае характеристика Моммзена все же остается наиболее правомерной.
Не менее спорным персонажем является Сулла. В 1931 г. французский историк Ж. Каркопино выдвинул концепцию о монархической направленности деятельности диктатора. В монографии с характерным названием ‘Сулла или неудавшаяся монархия’ (‘Sulla on l’Empire manquee’. Paris, 1931) автор отвергает мнение, что Сулла был реставратором сенатской системы, доказывает, что Сулла стремился к личной диктатуре и монархической власти, и только оппозиция в среде собственных сторонников заставила его уйти в отставку. Впрочем, остроумная, но, в общем, не нашедшая поддержки в источниках концепция Ж. Каркопино в настоящее время мало кем разделяется. Оценка Суллы действительно достаточно затруднена, и это отмечает уже Моммзен. Это одна из самых противоречивых фигур эпохи гражданских войн, действовавшая в момент сложного столкновения крайне противоречивых тенденций. Общей тенденцией сулланских реформ, безусловно, была консервативная реставрация, однако, выполняя эту задачу, диктатор использовал силы и средства, не соответствующие этим целям. Реставрируя полисную систему, Сулла опирался на силы, находящиеся вне этой последней, реформированную армию и личную партию, став диктатором, он превысил полномочия республиканского магистрата, а репрессии и произвол, общий тиранический стиль правления разрушали республиканскую мораль, принципы и законы. Итог оказался противоречивым. С одной стороны, нельзя отрицать значительный вклад Суллы в развитие системы военных диктатур, а разрушительные последствия его режима проявились во всей жизни государства. С другой стороны, Сулла все же продлил жизнь сенатского режима и в течение 30 лет сулланская олигархия была хозяином восстановленной республики. По большому счету, консервативная реставрация Суллы, т. е. попытка реставрировать старую систему новыми нетрадиционными методами, показала свою историческую бесперспективность и только загнала кризис вглубь, обострив до крайности общественные противоречия.
Наконец, Цезарь. Признавая в целом солидарность с основными позициями Моммзена, заметим, что мировая историография и историческая литература представляют собой крайне широкий диапазон оценок этой величайшей в истории Рима личности. Не претендуя на полноту картины, обозначим только некоторые основные тенденции. Так, Эдуард Мейер считал истинным основателем Империи Октавиана Августа, который продолжал линию, намеченную противником Цезаря Гнеем Помпеем и теоретически обоснованную Цицероном. Наоборот, целью Цезаря было превращение Рима в монархию эллинистического типа, что было как опережением событий, так и принципиальным отходом в сторону от чисто римского пути развития. Мнение о Цезаре, как эллинистическом и даже восточном монархе, отошедшем от римской традиции, стало достаточно распространенным. Другим вариантом такой позиции является, например, мнение советского историка В. С. Сергеева, сближающего режим Цезаря не с легитимным принципатом I-II вв. н. э., а с военной монархией III в. н. э.
Другая группа исследователей, наоборот, отказывает Цезарю в конструктивном политическом начале. Так, итальянский историк Г. Ферреро считал Цезаря гениальным авантюристом и гениальным неудачником, неспособным провести в жизнь более или менее конструктивную программу. Внутренние преобразования Цезаря были, по мнению автора, лишены идеи, фантастичны и нереальны, а также полны внутренних противоречий, что и привело к трагическому финалу. С другой стороны, крупный советский антиковед С. Л. Утченко отрицает то, что он называет телеологическим подходом к деятельности Цезаря, кстати, критикуя Моммзена, как создателя ‘мифа о Цезаре’, за которым последовала практически вся последующая наука. ‘При непредубежденном подходе, — считает Утченко, — все названные реформы и законы Цезаря представляются нам как субъективно проводимые в порядке ответа на тот или иной жгучий запрос текущих событий и обстановки’. Историческая заслуга создания Империи принадлежит не Цезарю, а Августу, которого, правда, можно считать учеником и последователем Цезаря.
Наконец, в довершение ко всему, отметим еще одну группу оппонентов Моммзена, пропубликански и либерально настроенных исследователей, чьи симпатии связаны с борцами за старую республику и противниками и недругами диктатора. Помпеем Великим, Цицероном и Катоном. Для этих авторов Цезарь оказывается душителем римской свободы, носителем диктатуры и ‘историческим злодеем’.
Вместе с тем большинство современных историков все же, видимо, продолжает моммзеновскую традицию, зачастую без некоторых ее передержек. Монархия Цезаря возникла на римской основе и выросла из традиционной республики, став логическим продолжением всего предшествующего политического развития. Вместе с тем, именно фигура Цезаря связана с важнейшим историческим прорывом, приведшим к победе сил, целенаправленно стремившихся к созданию Империи и началу принципиальных реформ, после чего становление имперской системы приобрело необратимый характер. В историческом плане победа этих сил, в общем, была неизбежна, однако только выдающаяся личность могла осуществить этот процесс.
Споры вокруг выдвинутых Моммзеном теорий и характеристик не прекращающиеся и по сей день, показывают научную ценность его труда, во многом стоящего у истоков историографии древнего Рима. Далеко не всегда правы и оппоненты знаменитого историка, и в известной мере в последнее время мы наблюдаем возврат к Моммзену, происходящий уже, правда, на новом уровне развития науки. Популярность произведения, написанного 150 лет назад, продолжает оставаться высокой, и это есть показатель его значимости. Безусловно, отдельные разделы труда Моммзена будут достаточно трудны для неспециалистов, однако другие могут быть вполне доступны и широкому читателю. Чтение трудов Теодора Моммзена дает не только информацию о древнем Риме, но и позволяет подумать об исторических параллелях, о некоторых вечных проблемах истории, о сложных процессах современности, иногда находящих разительные параллели в римском материале.
Издание: Теодор Моммзен. История Рима. — СПб., ‘НАУКА’, ‘ЮВЕНТА’, 1997.
Воспроизведение перевода ‘Римской истории’ (1939-1949 гг.) под научной редакцией С. И. Ковалева и Н. А. Машкина.
Ответственный редактор А. Б. Егоров.
Редактор издательства Н. А. Никитина.