Тень за окопом
Тень за окопом
1
1
2
2
3
3
4
4
А. Оссендовский
Тень за окопом, Оссендовский Антон Мартынович, Год: 1915
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Прапорщик Дернов сидел в окопе и курил трубку, по временам ежась от холода, неприятно щекочущего спину. Тут же рядом стоял солдат и в щель между двумя камнями, защищавшими его голову, смотрел за окоп. Солдаты стреляли редко, лишь отвечая на утихающий огонь немцев. Бой шел жаркий и длился дней пять без перерыва. Днем и ночью окопы засыпались шрапнелью и ружейными пулями. Много ужасов, много тяжелых потерь пережил полк. Несколько раз ходил он в штыки, но возвращался, потому что приходилось брать пулеметы ‘в лоб’. Много офицеров было убито, много ранено, и прапорщику Дернову пришлось командовать ротой.
Прапорщик совсем обстрелялся, и хотя он был всего три месяца в бою, не только не обращал никакого внимания на свистящие или, как говорили солдаты, ‘зудящие’ пули, но не мог себя представить заведующим вексельным отделом одного крупного банка.
Вспомнив об этом, он поднялся и, отстранив солдатика, сам заглянул в щель окопа. Со свистом и жужжанием пронеслись две пули, почти задев камни, за которыми скрывалась голова прапорщика.
Дернов усмехнулся и подумал:
— Это тебе не банк, где выглядываешь из-за решетки и любезничаешь с крупным клиентом! Этот ‘клиент’ повнимательнее будет, да зато и с ним надо ухо держать востро!
Прапорщик отошел от щели, и его сейчас же сменил солдатик. Положив ружье на окоп, он, быстро прицеливаясь, послал противнику пять пуль и, присев на землю, начал заряжать винтовку.
— Красавец! — окликнул его Дернов. — Сбегай-ка, поищи мне фельдфебеля!
— Слушаюсь, ваше благородие! — ответил солдатик и, согнувшись, побежал вдоль окопа. В перерывах между выстрелами слышно было, как под его ногами чавкала грязь и плескалась вода.
Скоро пришел фельдфебель, старый, сверхсрочный служака. Он шел, прихрамывая, так как накануне прусская пуля пробила ему ногу. Рана была легкая и, перевязав ее, фельдфебель остался в строю.
— Ну как, Архипов? — спросил его Дернов, протягивая резиновый кисет с табаком и кремневую ‘зажигалку’.
— Покорнейше благодарю, ваше благородие, так что заживет скоро! — ответил фельдфебель.
Прапорщик указал ему на вывороченный при углублении траншеи пень, и фельдфебель, усевшись, начал набивать трубку и с удовольствием затянулся дымом. Оба молчали, только изредка Архипов густым басом журил солдат:
— Чего ты, дурашка, торопишься, ровно на пожар? Знай, бери настоящий прицел и стреляй толком… Эй, ты, Храм-ков, что ли, там? ты чего зря голову суешь за окоп? Гляди у меня!
— Молодцом солдатики-то у нас! — заметил, чтобы сказать что-нибудь, фельдфебелю Дернов.
— Чего уж лучше, ваше благородие! — ответил Архипов, и глаза его заблестели. — Ведь, почитай, пять дён не спят, сухарями питаются, чаю не видят, снизу — вода, сверху — вода… Герои они, ваше благородие! Откуда это в народе берется?!..
— Как откуда? — удивился Дернов. — Ты должен знать, Архипов, ведь ты сам — герой. Ранен ты, а вот ходишь и службу исправляешь!
— Я-то чего герой?! — в свою очередь удивился фельдфебель. — Я свое ремесло исправляю и все тут. А они-то, кто из городов, кто от сохи оторваны, кто старый, кто совсем молодой еще, а ровно всю жизнь в бой ходили…
Архипов с восхищением повел взглядом вдоль извилистой линии окопа, и любовно заискрились его глаза. Однако, по привычке начальства, он тотчас же крикнул:
— Ты опять! Федотов, стукни, щелкни по дурьей башке Храмкова, чтобы за окоп не лез. Вот так. Молодчина!
Фельдфебель и Дернов расхохотались над усердием неуклюжего Федотова, щелкнувшего красной, широченной лапой по темени любопытного Храмкова.
Начинало смеркаться. Вдали уже сделались заметными вспыхивающие огоньки выстрелов. С севера ползла темная, мягкая туча.
— К снегу это, ваше благородие! — сказал Архипов и с трудом поднялся. — Покорно благодарим за табачок.
— Ты куда? — спросил Дернов.
— Обойти окоп надо и с того флангу покараулить. Кабы немцы, как снег пойдет, чего доброго и в атаку не пошли! — сказал фельдфебель и заковылял, ворча по дороге на солдат.
— Не в бабки играешь, не с девками шутки шутишь, а потому гляди в оба!..
Архипов угадал. Туча наползла, и вдруг, словно распоровшаяся перина, рассыпалась снегом. Не прошло и часа, а на окопы на пол-аршина нанесло снегу, и вся равнина между русскими и немецкими траншеями покрылась белой, пушистой пеленой.
А снег все падал и падал.
Архипов ковылял от солдата к солдату и всем говорил:
— Снег сгреби с гребня окопа, снег сгреби! А то понадеешься, что головы не видать, а пуля сквозь снег пролетит за милую душу, да и стрелять тебе же легче… Снег сгреби!..
Подходя к флангам, где свалены были камни, фельдфебель садился на них и сквозь щели между камней внимательно осматривал все поле, где легло уже так много людей, и вглядывался в сгущающийся мрак. Он успокаивался, убеждаясь, что там клубится лишь снег и маячат в нем темные, чернее ночи провалы и расселины. Но они тотчас же исчезали и закрывались зыбкой завесой падающего снега.
Фельдфебель, однако, скоро опять начинал тревожиться и опять всматривался в темноту и мчащиеся в ней снежные призраки.
Он шел по траншее и говорил:
— Не зевай!.. Не зевай!.. Время опасное, кабы атаки не было… Гляди, не оплошай!..
Он пошел к прапорщику и рассказал ему о своей тревоге.
— Может быть, и попытаются! — согласился Дернов. — Ну что же, примем, погреемся…
Привычка следить за собой тотчас же подсказала Дернову, что в этих словах не было ни напускного молодечества, ни искусственного веселья, и опять удивился прапорщик.
— Как перерождает людей война! — подумал он и вспомнил университет, разные служебные огорчения и жизненные неприятности и неудачи, казавшиеся раньше тяжелыми и важными, а теперь ничтожными, жалкими и смешными. Прапорщик обошел солдат, приказал на всякий случай взять полный запас патронов и сказал фельдфебелю, чтобы выставить за камнями оба пулемета.
Он медленно пошел к своему месту, где уже обзавелся целым хозяйством. В углублении окопа, словно на полке, лежала отлично пристрелянная кавалерийская винтовка, большой резиновый кисет с табаком, ящик с сотней патронов, карманный электрический фонарь, бинокль и розовая эмалированная кружка, в которой, вместо чая, лежало несколько кусков отсыревшего шоколада и солдатский сухарь.
Не успел он набить трубку, как к нему, несмотря на рану, прибежал Архипов.
— Ваше благородие! Быть атаке: разведчики ползут, осматривают поле…
— Где? — спросил, сразу оживляясь, Дернов.
Они подползли к выходу из окопа. Снег слепил глаза, и сначала ничего нельзя было разглядеть, но потом глаза привыкли.
— Вот там, там, ваше благородие… — шепнул фельдфебель. — Вот… шевелятся…
Вдали, шагах в шестистах, от окопа медленно двигалась тень.
Она то поднималась и тогда казалась огромной на тусклом, беспокойном от снега небе, то припадала к земле и почти бесследно исчезала.
Было что-то таинственное и жуткое в этом движении черной тени, бесстрашно идущей между окопами по полю со свистящими над ним пулями. Какой-то вызов и насмешка чудились в этом беззвучном и быстром шествии человека или призрака по земле, давно пропитанной кровью убитых. Временами казалось, что тень отделялась от земли и плавно колебалась в белесых, мятущихся полосах снега. Тогда фельдфебель крестился, а Дернов в изумлении пожимал плечами.
— Дать залп? — спросил, наконец, Архипов.
— Постой! — шепнул прапорщик. — Ведь там один… человек?
— Один… — кивнул головой фельдфебель. — А других, может быть, не видно…
— Да… — протянул Дернов.
В это время на какой-то сопке вспыхнул прожектор. Юркий и любопытный луч пробежал, как лезвие ножа, по окопу и, скользнув по равнине, на одно короткое мгновение осветил одинокую фигуру, пробирающуюся по полю, между ведущими бой позициями.
Дернов и Архипов даже воскликнули от удивления и переглянулись.
Это была, несомненно, женщина. Она шла, и платье ее и платок развевались по ветру. Ее заметили, однако, и в немецких окопах.
Окопы тотчас же расцветились красными и желтыми огнями выстрелов, и затараторил пулемет. Взвилась ракета и красным огнем осветила часть поля. На побагровевшем небе Дернов еще раз увидел загадочную тень неожиданно появившейся здесь, под огнем, женщины. Она пробежала несколько шагов и вдруг пошла спокойно.
Прожектор с наших позиций начал бегать по полю. Женщина была видна, как на ладони, но немцы не обстреливали ее. Она шла, скрытая небольшим косогором, и подвигалась в сторону немецких траншей.
Дернов и Архипов переглянулись.
— Сколько шагов, по-твоему, до нее? — спросил прапорщик.
— С 1500 будет!.. — ответил тот. — Что она, ведьма, что ли?
— А наш прицел какой? — перебил старика Дернов.
— Сами знаете, ваше благородие! — ответил Архипов и вдруг сразу понял и пытливо заглянул в глаза прапорщику.
— Значит, фланга немцы не берегут? — шепнул Дернов. — И можно, пожалуй, оттуда незаметно подойти…
Чувствуя на себе взгляд Архипова, прапорщик взглянул на него в упор и спросил:
— Попытаем счастья?..
— Так точно, ваше благородие, надо попытаться!.. — обрадовался фельдфебель.
Дернов по телефону объяснил положение полковому командиру, и тот разрешил его роте ударить в штыки, в случае успеха обещав тотчас же пустить в атаку весь полк.
Дернов обрадовался.
Мешал прожектор. Он освещал всю равнину, нащупывал каждый камень, всякий куст. Надо было успокоить наблюдателей и заставить перевести луч в другую сторону.
Архипов побежал вдоль траншеи.
— Не стрелять! Не стрелять! — приказывал он, и его приказание повторяли взводные:
— Не стрелять!.. отставить!
Русский окоп внезапно замолчал.
Стал утихать огонь и с немецких окопов. Вскоре редкие выстрелы и те умолкли. Там, видно, были рады отдохнуть.
Прожектор, словно удивляясь, пошарил, побегал по полю и, убедившись, что здесь все спокойно, ускользнул куда-то.
Между окопами залегла темнота, глухая и слепая.
И в этой темноте бесновались лишь мчавшиеся куда-то с легким шорохом снежные призраки. Поднялся ветер и погнал на русский окоп тучи снега, вздымая с поля легкие, пушистые сугробы.
— Готовься! — скомандовал Дернов и, увидав смотревшего на него Архипова, поднял кверху руку.
— Готовься! — зашептали солдаты, осматривая сумки с патронами и штыки и туже подтягивая пояса. — Господи благослови!..
Рядом с прапорщиком вырос, вынырнув из темноты, горнист. В руках у него тускло отсвечивал рожок.
— Сигнала не будет, — сказал ему Дернов. — Стройся!
Солдаты построились и медленно начали выходить из окопа.
Сам Дернов выводил их и велел перебегать, не шумя, к тому месту, где он видел тень женщины, бесстрашно шедшей под пулями.
Архипов оставил в окопе пятьдесят человек и велел им изредка по одному стрелять, как это делалось без перерыва пять дней.
Солдаты осторожно тянули за собой два пулемета.
Дернов понимал, что идет на отчаянное дело, какое не каждый день может случиться, но он смело вел людей, веря в успех. Ему казалось, что он — волк, и что крадется за ним стая сильных злых и смелых волков, и ему становилось все веселее и как-то смешнее.
Вот начался косогор. Из немецкого окопа щелкнули два выстрела в ответ на одинокие пули, свистящие из русской траншеи. Но огней не было видно.
Отряд шел под прикрытием косогора.
— Ваше благородие, — зашептал подошедший к Дернову фельдфебель. — Шагов четыреста осталось, а то и меньше. Послать бы вперед разведчика Семенова с товарищами.
— Пошли, и я с ними пойду, — сказал Дернов.
Он знал Семенова. Это был худой, чернявый солдат из запасных. Загорелый и вихрастый, с черными, бегающими глазами, он до войны служил егерем у помещика и привык выуживать и ‘скрадывать’ зверя. Свои способности он обнаружил с первых же боев и, подобрав себе пятерых товарищей, всегда ходил на разведку.
Косогор начал понижаться и вдруг сразу оборвался. Разведчики замерли, впереди, в сотне шагов, мелькнули редкие огни выстрелов, а потом снова все смолкло.
— Назад! — шепотом скомандовал Дернов, но едва успели они скрыться за косогор, из темноты вынырнули две черные тени и начали медленно приближаться к ним.
Дернов понял, что место это охранялось немецким патрулем. Разведчики притаились за камнями и кустами.
Когда два прусских солдата, запорошенных снегом, поравнялись с ними, Дернов шагнул вперед и негромко, но повелительно сказал:
— Halt!
Привыкшие к повиновению и удивленные, дозорные остановились, но в это время Семенов и другой разведчик ударили их штыками.
Дернов даже услышал, как заскрежетал штык, скользнув по кости. Немцы рухнули на землю, а снег заглушил падение их тел.
Через несколько минут весь отряд был уже в ста шагах от первой немецкой траншеи. Солдаты, закусив губы и крепче сжимая в руках винтовки, смотрели, как вспыхивают огоньки прусских выстрелов по окопу, где они оставили часть товарищей, поддерживающих ‘для виду’ вялый огонь, и весь полк, готовый придти к ним на помощь.
Дернов и Архипов поставили на пригорке пулеметы и вернулись к отряду.
Пройдя еще около полусотни шагов, Дернов выхватил шашку и бросился вперед, крикнув:
— С Богом! Ура-а-а!
Тяжелым, громыхающим эхом покатилось сзади за ним ‘ура’ и торопливый топот ног.
Черные фигуры кричащих солдат начали обгонять его, впереди раздались тревожные голоса и беспорядочная стрельба.
Солдаты ворвались в траншею. Шел рукопашный бой. Били штыками и прикладами… Дернов больше ничего не помнил. Он только знал, что свое дело он сделал. Дальше — Бог и судьба! Он догнал и рубнул по спине старавшегося перелезть через скользкий окоп офицера. Увидев убегавшего пруссака, выстрелил в него из нагана… Потом ‘ура’ усилилось, заговорили пулеметы и Дернов понял, что полк бросился в атаку. А потом вдруг все смолкло — и ‘ура’, и крики погони и страха, и торопливые, сухие выстрелы в упор.
Солдаты окружили Дернова и смотрели на него радостными, яркими глазами, с еще непогасшими огнями, загорающимися в бою.
— Ваше благородие, ваше благородие, взяли! — крикнул, протолкавшись сквозь толпу солдат, Архипов.
Дернов только теперь понял все. Он провел рукой по глазам, снял папаху и широко перекрестился.
— Спасибо, товарищи! — сказал он, не надевая папахи.
— Рады стараться! — гаркнули веселые голоса.
Но замолчали, так как Архипов уже ворчал.
— Занимай окоп! Не в избу, чай, пришли! Первый взвод, выставь дозорных! Петренко, возьми людей, да пока не рассветает, повыкидывай немцев. Не развешивай ушей, ровно лопухи, Дмитриев! Н-ну, живо у меня!
Дернов получил благодарность от полкового командира и ждал утра…
При первых его отблесках он увидел целые груды убитых немцев, сваленных за окопом. Лужи крови стояли еще в траншее, валялись ружья, опрокинутые в свалке пулеметы, штыки и каски.
Три ряда сильно укрепленных проволокой и кольями окопов были заняты полком.
Когда совсем рассвело, он увидел, что внизу, в глубокой долине, стоит деревня.
Черный, старый костел, видно, недавно сгорел и еще дымился.
Десятка три изб, крытых соломой, ютилось вокруг, а дальше чернелась стена леса и блестело незамерзшее озеро, окаймленное рамой белого снега.
На улице копошились три женщины, заходя во дворы покинутых и разграбленных изб.
Дернов улыбнулся и подумал:
— Одна из этих женщин привела нас в немецкие окопы…
Но его думы были прерваны взводным. Он бежал, размахивая руками, и еще издали кричал:
— Ваше благородие! Командир дивизии на машине едут!
Дернов бегом пустился к своей роте, но прибежал тогда, когда генерал уже выходил из автомобиля и принимал рапорт командира полка, указывавшего на козырявшего на бегу прапорщика.
— Лихое дело, прапорщик, лихое, настоящее дело!
— Спасибо, богатыри! — весело крикнул генерал.
И вдоль всего окопа пронеслось:
— Рады стараться, ваше превосходительство! Ура-а!
Впервые: Аргус. 1915, No 1