В. М. Дорошевич
В. М. Дорошевич
Театр преступления
(Из парижских впечатлений)
Театр преступления
(Из парижских впечатлений)
Театр преступления, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1905
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Источник: Дорошевич В. М. Собрание сочинений. Том V. По Европе. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 60
Эту статью я посвящаю всем жаждущим славы артисткам без таланта, писательницам без дарования.
Она могла бы носить заглавие:
— Легчайший способ сделаться знаменитостью.
Чтобы стать знаменитой актрисой и известной писательницей, нужна коробка конфет и несколько рыболовных крючков…
Но начнём по порядку.
Крошка-театр ‘Le Grand-Guignol’, на Монмартре, ломится от публики. Чтоб достать место, надо записываться за несколько дней.
Весь Париж знает имя г-жи Режины Марсиаль, как знают имена Лаведана и Режан.
И вся эта известность приобретена в один вечер!
А между тем г-жа Режина Марсиаль не новичок на сцене.
Она уже много лет ищет славы знаменитой артистки и пользуется только маленькой известностью ‘круглой и совершенной бездарности’ среди директоров театров.
Она никогда не шла дальше пятистепенных ролей.
Вероятно, она была так же бездарна в любви, как и в искусстве, и в один прекрасный день узнала, что любовник ей изменяет.
Конечно, это была её приятельница. На что ж у актрис и приятельницы?
Обозлённая г-жа Марсиаль поднесла счастливой сопернице коробку конфет, начинённых… рыболовными крючками.
Я вас прошу остановиться на этом декадентском преступлении
При полной неспособности к чему-нибудь путному, какая способность ко злу!
Какой талант. Находчивость. Изощрённость.
Не только отправить на тот свет, но отправить непременно среди страшных мучений.
‘Знать, что жертва умирает в ужасной агонии, мучится невероятно, — какое наслаждение!’ — сентенция, которая могла бы занять место в катехизисе ‘сверхчеловеков’.
К счастью для счастливой соперницы, она осталась жива, и г-жа Марсиаль, опозоренная, обесчещенная, была отправлена в тюрьму Saint-Lazare.
Там она встретилась с другой знаменитостью дня — г-жой Бианкини.
Бедняжка подсыпала стрихнина в суп своего мужа, известного рисовальщика костюмов для театра и для больших портних. Ей хотелось быть свободной.
Дама, подсыпавшая в суп стрихнина, была в отчаянии: что будет с ней дальше? Но дама, угощавшая конфетами с рыболовными крючками, поспешила её успокоить:
— Не падайте духом. Карьера только начинается. Это вздор, будто дверь тюрьмы навсегда отделяет человека от мира. Для находчивой женщины тюрьма, это — только уборная, из которой она выходит в свет ещё интереснее. Добрые нравы! О них говорят, но кто о них думает всерьёз! Кому они нужны, добрые нравы, в современном буржуазном обществе? Чем хуже нравы, тем веселее жить!.. Только бы нам выйти отсюда!
Это случилось раньше, чем ждали: две знаменитости были помилованы и ‘проделали’ только год тюрьмы.
И вот когда их выпустили, Париж был оклеен афишами.
— Thtre Le Grand-Guignol — A Saint-Lazare.
Драма знаменитой г-жи Марсиаль.
Знаменитая ‘конфетчица’ исполнит главную роль арестантки.
Роль другой арестантки исполнит знаменитая отравительница г-жа Бианкини.
Арестантки в роли арестанток! Преступницы в роли преступниц!
С тех пор ‘Le Grand-Guignol’ не знает других сборов, кроме полных, и мирная буржуазная семья отвечает другой мирной буржуазной семье, которая приглашает её в гости ‘после восьми’:
— Merci, но мы не можем. В этот день мы идём смотреть ‘A Saint-Lazare’.
— Вы увидите знаменитую отравительницу? Ах, какая вы счастливая!
Оглянитесь на зал во время спектакля. Это не кокотки, не кутилы, не прожигатели жизни, ищущие сильных ощущений.
Это тихие и мирные буржуа, пришедшие пощекотать себе нервы зрелищем позора и безобразия, нервы, огрубевшие от сиденья за конторкой.
Они напоминают здесь, в этом театре, свинью, отдыхающую в куче грязи.
Драма…
Надо быть женщиной, чтобы в драму, которая длится четверть часа, вложить столько жестокости и столько сентиментальности.
Действие происходит в тюрьме St. Lazare.
Конечно, героиня пьесы проститутка.
Эти ‘декадентки’ особенно охотно копаются в грязи, точно так же охотно, как другие женщины смотрятся в зеркало.
Проститутка Мадлен, — её играет сама г-жа Марсиаль, — вот уже три месяца как содержится в St. Lazare в ожидании суда.
Она героиня: приняла на себя чужое преступление.
У неё был любовник. Однажды в воскресенье, вечером, они возвращались из-за города, где провели день ‘на траве’.
— Мы были пьяны! — говорит Мадлен. — Но мы не пили вина. Мы были пьяны от объятий.
Тут г-жа Марсиаль, закатывая глаза под лоб, скрипя зубами и нервно передёргивая плечами, рассказывает некоторые детали, — к величайшему удовольствию тихих мирных и нравственных буржуа, которые не могут удержаться от ‘браво!’ — за некоторые подробности.
Итак, ‘пьяные от объятий’, Мадлен и её любовник возвращались в город, когда встретили толстого, пожилого господина, постоянного ‘клиента’ Мадлен.
— Он никогда мне не был так противен, как в эту минуту! — восклицает Мадлен.
Завязалась ссора. Клиент ударил любовника палкой. Тогда тот выхватил нож и ударил им бедного толстяка. Клиент хлопнулся на пол мёртвый.
— Беги! — крикнула Мадлен своему любовнику.
Любовник бежал, а Мадлен осталась около трупа и сказала явившимся полицейским:
— Это сделала я!
— Но ведь ты рискуешь эшафотом?! — ужасается другая арестантка, Мари.
— Что ж! Я умру за него!
История Мари — история совершенно другого сорта.
Она была честной женщиной. Имела мужа, ребёнка.
Но с некоторых пор муж совершенно изменился.
— Он связался с какой-то тварью.
Он бросил работу, являлся домой поздно, по ночами, жена, семья ему опротивели.
Однажды ночью он явился домой весь в крови.
— У меня была драка с приятелем!
И на утро исчез, и больше не приходил.
Несчастье довело брошенную женщину до порока, до преступления.
Арестантки делятся друг с другом своими историями.
— И ты не знаешь, где теперь твой любовник? — спрашивает Мари.
— Нет. Всё, что у меня осталось от него, это — письмо, письмо, которым он приглашал меня на свидание, на наше последнее свидание, тогда, в воскресенье! — говорит Мадлен. — Хочешь, я прочту тебе это письмо.
И, закатывая под лоб глаза, она чувствительным тоном читает письмо.
— Подписано: такой-то.
Мадлен целует его имя.
— Как ты сказала? — не своим голосом кричит Мари. — Это имя моего мужа!
Вот из-за кого он бросил семью. Вот почему он вернулся тогда в воскресенье ночью весь в крови.
Женщины кидаются друг на друга, как разозлённые собаки.
— Тварь! Негодяйка! — кричит Мари.
— Законная жена! А он любил, он ласкал меня! Как любил! Как ласкал! — отвечает ей Мадлен.
— Так нет же, этого не будет! Тебе не удастся спасти его! Он будет наказан! Я открою всё! Я донесу!
— Сумасшедшая! Ты хочешь отправить на гильотину своего мужа!
— Нет! Я отправлю на гильотину твоего любовника! Сюда! Ко мне! Мадлен солгала! Она приняла на себя чужую вину! Я знаю настоящего преступника! — кричит Мари.
Топот шагов по коридору. На крик бегут.
Момент, — и всё погибнет.
Мадлен выхватывает нож, на смерть ударяет Мари.
Её ‘gigolo’ спасён!
И под гром аплодисментов добрых, мирных, до глубины души тронутых буржуа занавес падает над этой жестокой драмой, полной сентиментальности и бесчеловечия.
Буржуазки вытирают слёзы умиления пред этой героиней, проституткой, убивающей несчастную женщину, чтоб спасти убийцу — сутенёра.
Так устроены декадентские умы г-ж Марсиаль.
Они ищут героинь в публичных домах и удар ножом считают героизмом.
Это вызывает у них сентиментальные тирады, а сентиментальные. тирады, в свою очередь, вызывают слёзы у чувствительных буржуа.
И в конце концов всё это декадентство — просто-напросто скверный запах, который поднимается от современного буржуазного общества.
Знаменитая ‘Бианкини’, — некрасивая, как и Марсиаль, с таким же неприятным, длинным, ‘лошадиным’ лицом, — играет маленькую роль подследственной арестантки.
Роль самую незначительную. Она только ‘украшение спектакля’. Немножко кайенского перца, прибавленного для остроты.
Надо, чтоб публика имела удовольствие видеть знаменитую отравительницу.
И когда г-жа Бианкини выходит на сцену, публика пытается аплодировать.
Но буржуа обдают смельчаков строгими взглядами.
Ну, ещё Марсиаль. Она — автор. Она исполнительница главной роли. Но Бианкини, играющая выходную роль.
Ведь нельзя же аплодировать женщине только за то, что она пыталась отравить своего мужа!
— Это безнравственно!
Публика, собравшаяся посмотреть на отравительниц, рассуждает о нравственности!
Никто, впрочем, столько не любит говорить о нравственности, сколько гг. буржуа.
Но это ещё не всё.
Одна из газет упрекнула г-жу Бианкини за то, что она делает спекуляцию из своего позора.
Г-жа Бианкини ответила письмом в редакцию.
Она только зарабатывает свой хлеб, играя арестантку St. Lazare’а.
А если б она хотела спекулировать на своём позоре!
Сейчас же по выходе из тюрьмы ей предлагали наперерыв ангажементы в кафе-шантаны.
Чтоб она только выходила на эстраду!
Таковы нравы.
А ведь знаете, это идея.
Заставлять ‘знаменитых’ преступников играть, ну, хотя бы в благотворительных спектаклях в пользу бедных.
Публики будет масса, и бедным достанется от этих спектаклей гораздо больше, чем достаётся от ‘благородных спектаклей’.
Таким образом, преступники не будут сидеть на шее у мирных граждан и будут приносить даже пользу.
А затем, — если заставить, например, преступников разыгрывать пьесы современных российских драматургов, — разве это не будет достаточным наказанием?
Выучить, например, хоть весь репертуар художественно-литературного театра, — разве это не достаточное наказание даже за отцеубийство?
Таким образом, и преступление будет примерно наказано, и преступники будут приносить пользу, и современная драматическая литература хоть на что-нибудь да пригодится.