Татьянин день
Татьянин день
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Татьянин день, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Все меньше и меньше остается нас, москвичей, которые помнят праздник Московского университета. Я всегда был рад и счастлив, встречая в Москве Татьянин день, праздник учащейся юности. Когда я проходил или проезжал мимо Московского университета, я испытывал особое чувство веры в жизнь и восхищенно смотрел на большой газон во дворе университета, на котором стоял пьедестал с бюстом Ломоносова, основателя университета, по желанию императрицы Екатерины II.
Я помню домовую церковь при университете и старые часы в одной из зал, на которых было написано ‘искупуйте время’.
Проезжая, я часто видел толпы студентов, входящих и выходящих в кованые ворота университета.
Я видел в них счастливых юношей. Я всегда верил в науку как человеческое благо, вернее, в просвещение и в возвышение человека.
Святую Татьяну, покровительницу университета, я видел в образе русской женщины.
В юности у меня было много друзей-студентов. Я хорошо помню студентом Антона Павловича Чехова. Помню его с третьего курса медицинского факультета. Помню его в Москве, живущего на углу Садовой улицы и Уланского переулка. Это был двухэтажный угловой дом. Там была гостиница. Называлась ‘Восточные номера’.
За палисадником с Садовой был вход — грязное крыльцо с железным навесом. Туго отворялась дверь. На веревке блока, у дверей, висели четыре кирпича. Когда отворяли дверь, кирпичи поднимались, и потом дверь за вами плотно затворялась под их тяжестью.
В коридоре, при входе, была вешалка. У вешалки стоял коридорный, всегда заспанный, одутловатый. Его звали Петр.
На голове его была круглая, ямщицкая шапка, со вставленными по краям павлиньими перьями.
У вешалки пришедшие снимали пальто и ставили галоши, а зимой ботики.
— Эх!— вздыхал Петр.
— Ты чего?
— Чего? Ничего. Галоши-то у вас новые, не сперли бы — переменят.
И он бережно ставил их в сторонку, к себе.
В номерах справа по коридору, третья дверь от входа, на первом этаже, жил Антон Павлович Чехов.
От дверей налево была деревянная перегородка, выкрашенная желтой краской под орех — это была спальня. Потом два окна на улицу, в которые видны были палисадник перед тротуаром по Садовой улице. В палисаднике — жалкие кусты акации, зимой — огромная куча грязного снега: дворники лопатами бросали снег с мостовой в палисадник. Летом акации были серые от пыли.
В номере стоял диванчик, обитый материей в цветочках. Перед ним — круглый стол с белой скатертью, два кресла и венские стулья. В простенке висело зеркало.
У окон, для шика, были драпировки из шерстяной материи.
За номер Чехов платил 12 рублей в месяц.
Утром подавался самовар, калач и колбаса на пятачок. Это называлось ‘до пятачка’.
У нас в Школе живописи и в университете всегда говорили ‘до пятачка’. А потом, после утреннего чаю, пешедралом в университет.
В то время в университете не было обязательной формы. И студенты одевались кто как. Но поверх пальто зимой обязательно носили плед на плечах — для тепла. Была мода — широкополая шляпа, длинные волосы, и у самых матерых студентов, которые назывались ‘вечные’, в руках была здоровая суковатая палка.
Любимая песня в то время была:
От зари до зари,
Лишь зажгут фонари,
Вереницы студентов шатаются…
С какой радостью я вспоминаю этих студентов! Как были очаровательны они для меня в моей юности. Некоторые из них учились до сорока лет и проходили чуть не все факультеты.
Студенчество было бедно, редко кто получал из дому, а большинство пробавлялось уроками.
Десять рублей были для нас большие деньги.
Чехов уже писал в ‘Развлечении’ под псевдонимом Чехонте.
Мы, ученики Школы живописи, мастерской Саврасова — я, мой брат Сергей, Левитан, Мельников, Поярков, Святославский, давали уроки рисования и продавали свои этюды с натуры любителям живописи.
В Татьянин день мы собрались у Чехова и решили ехать в трактир ‘Саратов’ завтракать.
Это — роскошь.
Там была кулебяка с ухой, ветчина с горошком и пиво. Водку редко кто пил.
Время проходило весело в рассказах. Каждый вспоминал смешные случаи из своей жизни.
Среди нас был хорошо одетый студент Щуровский — красивый и статный. Впоследствии он стал знаменитым врачом в Москве.
В то время я жил на 3-й Мещанской, в квартире Татьяны Федоровны Хорунжиной. Она снимала большую квартиру и отдавала комнаты студентам. Зал и столовая были общими.
Мы, жившие у ней, и мои друзья-студенты: Новичков, Лавдовский, Дубровин, Щербиновский, удивлялись Татьяне Федоровне. Получая с нас гроши, она кормила нас прекрасными обедами, держала прислугу и сама была изысканно одета по моде. Ее красивые руки были в дорогих кольцах, которые она иногда закладывала, чтобы выручить кого-нибудь из студентов.
Татьяна Федоровна была красивая женщина. И мы перед ней преклонялись.
Я, Левитан и Чехов поехали вечером к ней на именины.
На извозчике, проезжая Спасские казармы, из ворот которых выходили с ружьями солдаты, я сказал Антону Павловичу:
— Какая разница — студенты и солдаты.
— В солдате с ружьем есть что-то жуткое,— ответил А.П.
Татьяна Федоровна была в белом платье и в высокой прическе. В черных волосах горела алая роза.
За большим столом сидело много гостей.
Татьяна Федоровна, встретив нас любезно, сказала гостям:
— Потеснитесь, пожалуйста.
Мы сели за стол. Чехов сел рядом с хозяйкой. За столом было шумно. Высокого роста, красивый человек, бывший студент, ранее живший у Татьяны Федоровны, встав и подняв бокал с шампанским, сказал:
— Силянс {От фр. Silence — Тише.}. Позвольте сказать. Я приехал в Москву из Оренбурга. Восемь лет, как я не видал Татьяну Федоровну. Служу в Оренбурге в суде. Я судебный следователь. Я всегда думал о Татьяне Федоровне. Поклоняюсь. Каждый Татьянин день я писал поздравление Татьяне Федоровне. И поверьте, когда я вам писал, Татьяна Федоровна, то я думал, что пишу настоящей Татьяне, день которой мы сейчас празднуем.
Татьяна Федоровна, встав, сказала:
— Да, да, я получила от вас одно письмо. Вы и на конверте написали: ‘Святой Татьяне Хорунжевой’.
— Да что вы?— удивился судебный следователь. — Не может быть.
— Кстати, ваше письмо мне доставило огорчение: меня вызвали к полицмейстеру и спросили, кто этот кощун, что пишет вам такие обращения.
Чехов, опустив голову, смеялся. Судебный следователь клялся и божился, что слова ‘святой’ он не писал.
— Не может быть, не писал.
Татьяна Федоровна вышла в другую комнату и, вернувшись, показала письмо. Судебный следователь пристально посмотрел на конверт у самых свеч канделябра и задумчиво сказал:
— Это приписано.
— Позвольте,— говорили другие,— может быть… Татьянин день, ну, выпили лишнее…
— Но я не писал ‘святой’,— протестовал судебный следователь,— это приписано.
— А кто же мог приписать?— спросили гости.
— Сознаюсь: одна женщина. Я ей много рассказывал о вас, Татьяна Федоровна.
— Кто же эта женщина?
— Да моя жена,— грустно ответил судебный следователь.
Антон Павлович смеялся.
— Но вы уж больше так не пишите,— сказала Татьяна Федоровна,— а то может выйти скверная история.
Судебный следователь встал, попросил чернила и перо, задумался и сразу написал на конверте:
‘Слово ‘святой’ приписано Розалией Викентьевной Шрам, с которой я уже с 1878 года в брачном сожительстве не состою. И. д. судебного следователя Виктор Надумов’.
Возвращая письмо Татьяне Федоровне, он сказал:
— Теперь все в порядке.
— Да, теперь уж по форме,— сказал Антон Павлович. — Теперь уж вам, Татьяна Федоровна, тревожиться нечего…
И в добрых глазах его светилась улыбка.
Татьянин день — Впервые: Возрождение. 1939. 3 февраля. Печатается по газетному тексту.
‘искупуйте время’ — ‘Искупуйте (т.е. берегите. — Сост.) время, яко дние лукави суть’ (из ‘Приветствия поклонникам Святого Гроба после приобщения Святых Тайн’. Иерусалим. 28 февраля 1870 г.). Так пишет составитель ‘Приветствия’ о. Антонин о тех быстротекущих днях и неделях, которые отпущены паломникам на Святой Земле.
От зари до зари… — см. прим. к с. 115 кн. 1 наст. изд.
‘Развлечение’ — см. прим. к с. 273 кн. 1 наст. изд.