К. Л. Хетагуров
Тартарен
ПРИМЕЧАНИЯ
Тартарен, Хетагуров Коста Леванович, Год: 1901
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Коста. Публицистика. Избранные статьи
Редакция, вступительная статья и комментарии А. С. Малинкина
Государственное издательство Северо-Осетинской АССР Орджоникидзе. 1941
Был когда-то знаменитый Тартарен из Тараскона. Хотя говорили, что он умер холостым, ню это мало вероятно, и скорее правдоподобна другая версия, что он уехал из Тараскона и больше туда не возвращался, и уже по многочисленным потомкам его видно, что он был женат, и потомство его разбрелось по всему земному шару. Много их и на нашем Кавказе. Между прочим, один из потомков славного Тартарена благополучно проживает в Екатеринодаре. Он, помимо того, что питает юношей наукой, перенял привычки своего родоначальника и часто предпринимает в высшей степени опасные путешествия по ущельям Кавказа. Одно из таких путешествий он описывает с большим талантом в периодическом издании под громким названием: ‘Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа’. (Вып. 28-й, 1900 г.). Под заголовком: ‘В горах Большого и Малого Карачая’ Тартарен из Екатеринодара излагает, как он в компании двух учителей, студента и 26 учеников 5, 6, 7 классов предпринял такое страшное путешествие. В поездке от Екатеринодара до Баталпашинска встречаются несколько важных событий, о которых нельзя не упомянуть. Прежде всего, поэзия: ‘…колеса мерно постукивали… Близилась ночь… Запад горел красным пламенем… Круглая медно-красная луна стала подыматься над фиолетовым горизонтом’…
Теперь наука: ‘доктора, доктора! — возопил один из юношей,— смотрите, что с луной делается: умирает! доктора! (стр. 9). Преподаватель физики и математики подробно объяснил ученикам явление затмения’…
Затем опять поэзия…
Кто-то декламирует:
Сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил.
— Данько, про кого это сказано?
— Не знаю, равнодушно отвечал ученик 5 класса.
— Про Демона, глупый, про Демона… Скажи-ка, ты читал ‘Демона’ Лермонтова?
— Не читал, но прочту… (!!).
Но вот начинаются страхи. Тартарен предупреждает молодежь: ‘нужно отыскать на берегу Кубани чистое, несколько покатое место, открытое на далекое пространство.
— Г. Тартарен, а почему же ‘открытое место’?
— Да потому, что на открытом месте мы будем в большей безопасности: луна будет светить всю ночь, и часовые могут во-время заметить что-либо подозрительное (!!)… Часа в два я открыл плаза: передо мною стояла какая-то фигура в бурке, с ружьем в руках. Это был студент.
— Г. Тартарен! — начал он взволнованным шопотом, — одного из извозчиков нет, он куда-то скрылся. Я с Топорковым обыскал весь лагерь, все окрестности, а его нет… Нет ли здесь шайки? Не пошел ли он сообщить ей о нас? Ведь это возможно же, г. Тартарен? И это все происходило ниже ст. Беломечетской, в 13 верстах от нее — район исключительно казачий.
В станице Беломечетской, в беседе с помощником атамана, г. Тартарен просил его указать как пройти в Мансуровский аул.
— Лучше здесь оставайтесь, ваше благородие, там очень неспособно будет: грязно живут абазинцы, да и дождь большой будет…
И г. Тартарен поверил, что в ауле Мансуровском живут абазинцы. На самом-то деле там живут ногайцы… Затем армия Тарцарена попадет в аул Дарукохт (Дударуковский)… ‘тут мы заблудились: пришлось без излишних церемоний перелезать через заборы, переходить по дворам, так как улиц здесь не было’ (!!). Пылкое воображение Тартарена не нашло даже приличным проверить, есть ли в ауле улицы, а предпочло брать штурмом заборы и дворы, восхищаясь, как ‘абазинки с удивлением смотрели на нас, стоя у порогов сакль, некоторые смотрели в щели на названных гостей’. Я только удивляюсь г. Тартарену, как его со всей его армией не перестреляли абазинцы за такое безобразное невежество. Вероятно, мужское население находилось на полевых работах… Глубже по Кубанской долине Тартарен с доблестной армией попадает в Хумаршский аул… ‘Напугав треском барабана и громкой песней аульное стадо, мы прошли мимо большой толпы кабардинцев, сбежавшихся посмотреть на ‘урус-сал-дус’ — необузданных гяуров, думал, вероятно, каждый адыге. Из Хумаринского аула Тартарен с армией дошел до Хумаринского укрепления, сделав предварительно два выстрела из берданок и дав сигнал на корнете. Их любезно встретил популярнейший из приставов г. Шмыткин… Следующее утро было посвящено, между прочим, ‘обозреванию осетинского поселка. Весьма зажиточные люди, осетины, этого поселка отличаются далеко не симпатичными качествами: к религии они относятся весьма пассивно, в церковь ходят преимущественно старики и женщины, обмануть, ограбить не прочь, они банкиры несчастных карачаевцев и берут с них проценты прямо чудовищные. Живут они здесь всего около 20 лет {Поселок образовался в 1870 году.}. С 1896 года, когда я поселок увидел впервые, он значительно разросся, так что теперь ему не к лицу официальное название ‘поселок’. Мы видели две — три лавочки, где продают преимущественно водку, хлеб, иногда баранину. Путешественник, попавший сюда, должен заранее запасаться молоком — главным продуктом местного питания, иначе ему придется голодать, так как к 11 часам все сакли уже дымятся: варится знаменитый на Кавказе осетинский сыр. Женщины ходят с открытыми лицами, и нигде вы не заметите дикой пугливости карачаевских женщин и детей’.
Так порешил Тартарен из Екатеринодара, не желая осведомиться, что у осетин сыр не варится, а заквашивается исключительно парное молоко. Сакли дымятся к 11 часам не для варки сыра, а для приготовления обеда, который разнообразится большим выбором блюд осетинской кухни, редко доступным не только русскому крестьянину, но даже казаку. И запасаться заранее молоком, которое, якобы, составляет главный продукт местного питания,— иначе ему придется голодать… Смею уверить Тартарена из Екатеринодара, что туземное население горной полосы Кавказа, как бы оно бедно ни было, всегда поделится последним куском хлеба с гостем, ему до той минуты неведомым, и не даст ему голодать, как изволит говорить г. Тартарен, не заглянув ни в одну саклю. А какими качествами отличаются осетины этого поселка, об этом сам Тартарен, конечно, никакого понятия не имеет, а дело-то очень просто: Тартарен такую характеристику осетин заимствовал от ‘любезного пристава’, которому осетины далеко не так потворствуют, как карачаевцы. По рекомендации того же ‘милого’ осетины, якобы,— обмануть, ограбить не прочь. А что 2—3 осетина снабжают карачаевцев деньгами ‘за чудовищные проценты’, то это, во всяком случае, нельзя обобщать — таких кулаков: между соотечественниками Тартарена еще больше. Плохо сосчитал Тартарен и торговые заведения. Там, помимо 2—3 лавочек с продажей водки, хлеба, иногда баранины, есть еще несколько лавок мануфактурных и мелочных. Осмотрев древнюю церковь на Шуанинской скале, Тартарен с армией двинулся в обратный путь. ‘Дорогою мы забавлялись тем, что соединенными усилиями сдвигали с места каменную глыбу и пускали ее катиться вниз. Громкий смех сопровождал гигантские параболы и гиперболы, которые проделывал стремглав несшийся вниз камень. Внизу шумела речка, и камень с глухим стуком исчезал в воде, вспенив на мгновение ее поверхность’. Забава, достойная только диких индейцев. Тартарен в то время не соображал даже того, что его армия этой глыбой могла размозжить какого-нибудь пастушка, детей, ежедневно бродящих по склону и по руслу речки, которую так геройски бомбардировал г. Тартарен. На другой день армия Тартарена двинулась в путь-дороженьку. ‘Вот шеренга приближается к табуну и к стаду коров: животные насторожились, слушают и не понимают никогда неслышанного звука барабанного боя, вот они шарахнулись в сторону и несутся с развевающимися гривами и хвостами, но тотчас останавливаются, оборачиваются и широко, раскрытыми глазами смотрят на приближающуюся шеренгу с тем, чтобы тотчас продолжать бегство. Особенный эффект на животных произвела атака с громким ‘ура’ (!!!). Большего успеха даже Тартарену из Екатеринодара не надо.
С заходом солнца армия Тартарена подошла к аулу Сенты. ‘Они стройно замаршировали под звуки барабана и рожка: желание не посрамить себя передо карачаевцами заставляло забыть усталость. Все население аула сбежалось посмотреть на нас.
…Запах бараньего сала несся из толпы. ‘Ну и ароматы!’ — слышалось в наших рядах. ‘Да, уж действительно аромат!’ Дальше говорится о восхождении на монастырскую гору, знакомство с настоятельницей… беседы с нею, ее жалобы… ‘Здесь мы встретили раз нападение со стороны карачаевцев: была произведена у меня потрава: я задержала быков. Так что же вы думаете? Весь аул пришел сюда. Я велела сестрам вооружиться кольями. Мы заперлись в доме и ждали нападения. Уже стемнело.. Вдруг стук в двери. Ну, думаю, настал конец всем: карачаевцы ломятся. Стала я читать молитву. ‘Отворите!’ закричали по-русски. Так от сердца и отлегло. Отворили дверь — то была помощь от хумаринского пристава, которому я послала тайком записку… Теперь мы живем в ладу: они даже посылают к нам своих девочек, а мы их учим рукоделию’… Из этого ясно, что потрава произошла без умысла карачаевцев. Рабочие быки всегда пасутся на свободе, без пастуха. А что карачаевцы никогда не обидят женщин по народным традициям — это не подлежит никакому сомнению, и сестрам, во главе с настоятельницей, напрасно было вооружаться кольями и запираться в доме. Не надо было только задерживать быков, а выгнать их за границу, и не было бы никакой надобности в тайной посылке приставу записки…
В следующую ночь Тартарен стоял лагерем в Джематской долине, ‘Sic transit, — подумал Тартарен, когда вышел в полночь ив палатки. Темные фигуры часовых, закутавшихся в бурки и неподвижно стоявших, зашевелились…
— Озябли? — спрашиваю часовых.
— Да, есть немного…
— Спать хотите?
— Ничего подозрительного не заметили?
— Нет, только четыре карачаевца проехали верхом.
Вот тут-то занялся Тартарен очень важными размышлениями: ‘Я находил весьма полезным полувоенный режим, которого я держался. Для нас весьма легко было подражать приемам русских солдат, — завоевателей этих самых гор, ибо почти все из нас были кавказскими уроженцами, сыновьями, внуками этих завоевателей (в особенности Тартарен!), все читали историю кавказской войны, все слышали много драматических рассказов из уст участников кровавой войны с горцами. Всякий из нас понимает, что эта война заставила выработать целесообразные (!) способы путешествия в горах, среди инородцев, а, следовательно (!), сознавая необходимость ими пользоваться. Понятно, поэтому (?), почему у нас по ночам были часовые по всем правилам военного устава… С чувством благоговения каждый вступал на часы, понимая, что в этот полуночный час его вниманию поручено спокойствие, а может быть и жизнь (!) спящих глубоким сном его товарищей’. Это только пылкая фантазия или врожденная трусость Тартарена могли довести его до такого абсурда, что на Кавказе до сих пор, все то же, что было сто лет тому назад!
На даче Кузовлева и на двух скипидарных заводах Тартарен испытывал сладчайшее чувство. ‘Необыкновенно приятное впечатление производят эти культурные уголки среди дикой природы, среди страны дикарей-пастухов’. Дальше опять фантазия о будущих локомотивах. Затем армия Тартарена снялась и двинулась вглубь ущелья… ‘В стороне от дороги, в чаще мелькнул ‘баз’ — загородка для скота… повеяло запахом скота и навоза… (Все новые и новые открытия!) …Впереди мелькнуло несколько коров. У кого-то явилась мысль пошутить и погнать их дальше:. коровы небольшие, поджарые, с короткими острыми рогами, сначала бежали впереди, но затем ловко взобрались на крутизну, нависшую на дорогу, неугомонные мальчики (6 и 7 кл.) согнали их оттуда и до тех пор регулировали их движения, пока животные не подчинились человеку и не побежали по дороге’. Какой удивительно просвещенный человек г. Тартарен! Он не только своих недорослей обучил латинской грамматике, но сделал из них клоунов а-ля Дуров и как-будто предпринял свою экскурсию в Карачай, главным образом, для дрессировки диких карачаевских коров. О, Тартарен! Как все это гуманно, культурно, и благородно! Но это еще не все.
‘Каково-то их доить будем’ — спрашивали любители молока.
‘Ни за что не удастся это без телят, да и опасно: рога острые’.
Не будь этих препятствий, Тартарен бы наверно, разрешил своим недорослям подоить коров диких — лесных людей. А если бы этот лесной человек застал их за дойкой своих коров и протестовал бы, то Тартарен не постеснялся бы с нарочным отправить записку приставу о просьбой защиты от нападающих на них лесных людей.
На Клухорском перевале Тартарен открыл ‘мертвое озеро’, не потрудившись даже испытать, есть ли в этом ‘мертвом озере’ рыба или нет. А я достоверно знаю, что в нем водится превосходная крупная форель в большом количестве. Это правда, невероятно, т. к. в настоящее время к нему нет доступа ни для какой рыбы, благодаря высоким водопадам, берущим начало в озере.
На пути к Большому Карачаю ‘глазам нашим открылись безлесные горные вершины, там и сям бродили стада, кое-где были длинные рубленые сараи, с земляными крышами. на которых росла трава: то были коши. Кто-то вздумал выстрелить, где-то высоко, высоко залаяли собаки, из ближайшего коша выбежали женщины и дети, когда же Миллер затрубил, они попрятались’. Каково! Недоросли Тартарена даже женщин и детей заставили попрятаться. Вообще геройская храбрость Тартарена из Екатеринодара и его недорослей поразительна, хотя псевдоним, каким подписал Тартарен описание ученой экскурсии своей, указывает на такое происхождение его, главное свойство которого, по мнению Лермонтова, трусость.
В заключение не могу не отметить с глубоким прискорбием, что сами же уроженцы Кавказа настолько индиферентны к духовному миру населяющих богатейший в мире край туземцев, что стыдно за них. Проехаться или прогуляться по горным ущельям повзводно, с барабанным боем, с ерихонскими трубами и с пением: ‘Гремит слава трубой. — мы дралися за Лабой! По горам твоим, Кавказ, раздается слава об нас!’ и с криком ‘ура’ бросаться на табуны лошадей и на коров, — могут только Тартарены и недоросли. Придавать таким прогулкам научное значение бессовестно! Все свои научные сведения они черпают из уст приставов, старшин и писарей, которые к людям относятся только, как к номерам исходящих и входящих журналов.
Стыдно мне за вас, г. Тартарен, стыдно!..
Фельетон. Опубликован в газ. ‘Северный Кавказ’ No 53 (1763) от 5 мая 1901 года за подписью Нарон.
Тартарен — классический образ трусливого хвастуна — путешественника из знаменитого романа французского писателя Альфонса Додэ ‘Тартарен из Тараскона’. Фельетон Коста является ярким примером использования художественного образа в публицистических целях. Статья, так уничтожающе осмеянная Хетагуровым, принадлежит А. Н. Дьячкову-Тарасову и напечатана в 23 выпуске ‘Сборника материалов для описания местностей и племен Кавказа’ под названием: ‘В горах Большого и Малого Карачая (истоки р. Кубани)’. Коста высоко ценил научное значение этнографии. Он неоднократно резко критиковал легковесные и легкомысленные выступления с описаниями жизни горских народов. Укажем, например, его рецензию на ‘Учебник географии России’ М. Мостовского в ‘Северном Кавказе’ No 72 (1782) от 19 июня 1901 года, в которой Коста на десятках конкретных примеров обнажает невежественность автора на заметку ‘Помощь пораженному молнией’ в той же газете No 86 (1798) от 21 июля 1901 года, в которой Коста уличает некоторые кавказские газеты в незнании распространенных осетинских обычаев и т. д. ‘Тартарен’ — в ряду этих произведений Коста — является наиболее сильным и талантливым.
Стр. 149. Sic transit. Коста вкладывает в размышления Тартарена лишь начало общеупотребительного латинского афоризма: Sic transit dloria mundi — так проходит земная слава.