Эмилия Пардо-Басан
Эмилия Пардо-Басан
Талисман
Талисман
* * *
————————————————————-
Талисман, Пардо-Басан Эмилия, Год: 1899
Время на прочтение: 7 минут(ы)
С бароном Геленади я познакомилась очень просто и наименее романтическим образом. Мне представили его на одном из многочисленных празднеств, устраиваемых австрийским послом. Барон был первым секретарем посольства, но ни пост, им занимаемый, ни его лицо, ни беседа его, ничем не отличавшаяся от разговоров большинства лиц, которых вам представляют на балу, не оправдывали таинственного тона и той недосказанности, с какими меня предупредили о предстоящем знакомстве, как о каком-то весьма важном событии.
Это возбудило мое любопытство, и я решила внимательно приглядеться к барону. Он не был лишен приятности, несколько чопорной приятности дипломатов, и красив тою безличною красотою салонных кавалеров, над которою вместе работают камердинер, портной и парикмахер. Внешнего лоска было много, что же касается вопроса, насколько барон был развит в умственном и нравственном отношениях, то это трудно было выяснить при пустенькой салонной встрече. Через полчаса болтовни, я подумала про себя: не знаю, почему об этом господине говорят с таким восторгом?
Как только окончилась моя беседа с бароном, я стала расспрашивать о нем направо и налево, и то, что я узнала, повысило мое любопытство. Мне сказали, что барон обладает ни больше, ни меньше, как талисманом. Да, настоящим талисманом, который как ‘Шагреневая кожа’ Бальзака позволяет осуществлять все его желания и выходить победителем из всех предприятий. Мне передали несколько примеров странной игры судьбы, где он был героем, — необъяснимых иначе, как магическим влиянием его талисмана. Барон был венгерец, и хотя гордился, что происходит от Таксони, знаменитого венгерского полководца, но, этот последний отпрыск семьи Геленади, прозябал в стесненном положении, заключенный в ветхом замке, в горах. Неожиданно, целый ряд странных случайностей соединил в его руках значительное богатство. Не только удачно умерли различные богатые родственники, назначая его своим единственным наследником, но еще, производя переделки в ветхом замке Геленади, он нашел клад из монет и драгоценностей. Барон прибыл ко двору в Вену, как этого требовало его происхождение, и там явились новые признаки того, что только таинственное покровительство могло дать ключ к его необыкновенной судьбе. Если барон играл, он мог быть уверен, что выиграет ставки всех игроков, если обращал внимание на женщину, даже на самую недоступную, можно было поклясться, что сердце этой дамы смягчится перед ним.
У него было три дуэли, и на всех трех он ранил своих противников. Рана последнего была смертельна, что, по-видимому, должно было служить предупреждением для его будущих врагов.
Когда у барона явился каприз честолюбия — ему настежь открылись двери парламента, и секретарство посольства в Мадриде послужило только ступенью к более высокому посту. Уже шептались, что его будущей зимой назначат полномочным министром.
Если все это были верные слухи, — действительно, стоило поинтересоваться, каким талисманом можно достигнуть столь завидных результатов, и я решила это узнать.
Чтобы достигнуть цели, я сделала обратное тому, что полагается делать в таких случаях: я разговаривала с бароном только о пустяках и притом самым искренним тоном, но никогда ничего не говорила ему о талисмане. Вероятно, пресыщенный любовными победами, барон был в самом благоприятном расположении для того, чтобы не грешить самолюбием, а быть другом — и ничем более как другом — женщины, которая с ним обходилась с дружескою искренностью. Конечно, на некоторое время моя тактика не дала никаких результатов. Барон не высказывался, и скоро, вместо самоуверенного довольства человека, держащего судьбу в своих руках, я заметила в нем тень печали и беспокойства, род черной меланхолии. С другой стороны, его частые у поминания о прошедших временах, — скромных и темных, и о внезапном возвышении и ослепительном счастье — подерживали ходившие и нем слухи. Весть, что барона вызвали в Вену, и что его отъезд несомненен, заставила меня потерять надежду узнать большее.
Об этом думала я однажды вечером, когда мне как раз доложили о бароне. Он пришел, без сомнения, проститься. В его руках была вещица, которую он положил на ближайший стол. Усевшись, он осмотрелся вокруг, точно желая убедиться, что мы одни. Я почувствовала глубокое волнение, потому что угадала с быстротой женского инстинкта, что он будет говорить о талисмане.
— Я пришел — сказал барон, — просить вас, сеньора, об одной неоцененной услуге. Вы уже знаете, что меня призывают на родину, и я предполагаю, что путешествие мое будет непродолжительно и поспешно. Я обладаю одной вещью, родом реликвии, и боюсь, чтобы случайности дороги… Одним словом, я боюсь, чтобы ее у меня не украли, потому что ее высоко ценят, и толпа приписывает ей удивительные свойства. Весть о моем путешествии распространилась: возможно, что существует даже проект похищения ее у меня. Я хочу поручить ее нам,- -сохраните се до моего приезда и я буду вам обязан величайшей благодарностью.
И так этот драгоценный талисман, этот редкий амулет был тут, в двух шагах, на столике, и должен был остаться в моих руках!
— Будьте уверены, сеньор, что если я ее возьму на хранение, то она будет цела, — ответила я с живостью, — но раньше, чем принять поручение, я желаю, чтобы вы объяснили мне, что я должна сохранять. Хотя я никогда не беспокоила вас нескромными вопросами, но знаю, что говорят, и поняла, что, согласно молве, вы обладаете удивительным талисманом, доставившим вам всевозможные удачи. Я не могу его взять раньше, чем узнаю, в чем он состоит, и действительно ли заслуживает такого внимания.
Барон вздрогнул. Я видела, что он попался врасплох и колеблется, говорить ли ему со всею откровенностью и правдивостью. Наконец, искренность взяла верх и он не без усилия сказал:
— Сеньора, вы коснулись моего больного места. Мое горе и постоянное мучение — то сомнение, в котором я живу, — неизвестность — обладаю ли я действительным сокровищем чудесных качеств или суеверно сохраняю незначительный фетиш. В детях нашего века вера в сверхъестественное, большею частью — постройка без фундамента, — малейшее дуновение ветра роняет ее на землю. Я себя часто считаю счастливым, когда мне выпадает удача. Я был бы счастлив действительно, если бы я был уверен, что это, в самом деле талисман, осуществляющий мои желания и отвращающий удары судьбы. Но это именно то, чего я не могу выяснить. Что мне сказать вам? Когда я был очень беден и не имел никаких особых надежд на будущее, однажды через Геленади прошел еврей из Палестины и стал настаивать на том, чтобы я это купил, уверяя, что оно принесет мне безграничную удачу, Я купил талисман… как покупаются тысячи ненужных безделушек и бросил в какой то ящик. Через несколько времени начали происходить со мной вещи, которые совершенно изменили мою судьбу, но которые, впрочем, можно объяснить, не прибегая к чудесному.
Барон улыбнулся своею всегдашнею подкупающею улыбкой.
— Каждый день — продолжал он, снова приняв свое меланхолическое выражение, — мы видим, что человек достигает на каком-нибудь пути того, чего он не заслуживает… Известно, например, что неопытные дуэлисты, обыкновенно, побеждают опытных фехтовальщиков, Если бы я был убежден, что существует талисман — я спокойно пользовался бы своим счастьем. Что меня печалит и угнетает — это мысль, что я, быть может, являюсь игрушкой обманчивой судьбы — и что в неожиданный день мне и семье моей выпадет ужасный конец. Видите, как дурно делают завидующие мне, и как мучения страха перед будущим вознаграждают эту хваленую удачу. Всем остатком моей веры, я умоляю вас сохранить мне эту шкатулочку.
Честное признание барона объяснило мне то, что я уже раньше заметила в его лице. Его нравственное состояние мне казалось достойным сожалений, так как, среди счастья, его душу грызло сомнение, от которого все вянет и разлагается. Победоносная смелость великих людей происходит всегда от веры в свою звезду, и барон Геленади, неспособный верить, был поэтому самому — неспособен к победе.
Барон встал и, взяв в руки принесенную вещицу, развернул гладкий черный платок. Я увидела ящичек из горного хрусталя с серебряными жилками и уголками. Крышка открылась над батистовым платочком, отделанным кружевами. Барон осторожно развернул его, и я с чувством страха различила странную черную фигурку, величиной в четверть аршина, которая изображала в маленьком виде человеческое тело. Невольно вырвавшийся у меня жест отвращения не удивил барона.
— Что это за уродик? — спросила я.
— Это — ответил дипломат — одно из чудес природы. Его нельзя подделать или скопировать. Это настоящий корень мандрагоры [бот. — Адамова голова. Прим. перев.] такой, каким он образуется в лоне земли. Поверье, приписывающее корню антропоморфной мандрагоры самые редкие качества, старо, как мир. Говорят, что этот корень происходит из крови казненных и что поэтому по ночам, в поздние часы, можно слышать стоны мандрагоры, точно в ней живет плененная душа, полная отчаянья! Ради Бога, я прошу вас держать корень всегда завернутым в шелковый или полотняный платочек: только таким образом можно сохранить мандрагору.
— И вы верите в это? — воскликнула я, глядя в упор на барона.
— Я хотел бы верить! — ответил он с такою горечью, что я не сумела ему ответить ни слова. Вскоре барон простился, повторяя свою просьбу о величайшей заботливости к ящичку, и предупредил меня, что вернется через месяц и тогда возьмет его обратно.
Забота о талисмане, естественно, заставила меня думать о нем и, признаюсь, вся легенда о мандрагоре мне показалась грубой сказкой, глупым суеверием Востока. Меня занимало только необыкновенное сходство итого корня с человеческим телом. Сначала я решила, что это просто плохо сделанная фигурка, но вид ее вскоре разубедил меня? — я уверилась, что рука человеческая не принимала участия в этом феномене и что этот homunculus — естественный корень, каким его извлекают из земли. Я расспрашивала об этом людей, проведших долгое время в Палестине, и меня уверяли, что нет возможности подделать мандрагору, что ее находят такою, какою ее образует природа, и продают пастухи горы Галаад и долины Иерихонской.
Без сомнения, редкостность этого явления, мне совершенно неизвестного, в недобрый час раздразнила мое воображение. Я начала чувствовать страх или, по крайней мере, непобедимое отвращение к роковому талисману. Я спрятала его, вместе с моими драгоценностями, в железный шкаф, в моей собственной спальне, и, поверите ли, на меня напала лихорадочная бессонница, которою я была обязана страху, что мандрагора, когда все успокоится, начнет издавать свои мрачные стоны, способные остановить кровь в жилах.
И самый незначительный шум, иногда порыв ветра, ударившего в окна или шевельнувшего занавеси, мне казались стонами с того света. Это угнетало меня, не давало мне жить… и я решила взять мандрагору из моей комнаты и спрятать в стеклянной горке в гостиной, где хранились старинные монеты, медали и античные черепки. Ах, здесь-то именно начало моего вечного раскаянья, сожаления, которое меня не покинет всю жизнь. Судьба захотела, чтобы новый слуга, которого соблазнили монеты в горке, сломал стекло и, вместе с монетами, захватил и ящичек с талисманом. Это было для меня ужасным ударом. Я заявила полиции. Полиция, кажется, перевернула небо и землю. Мошенник нашелся, — да, нашелся, сеньор: нашли монеты, ящичек, платок… но талисман, как признался вор, он бросил в канаву под мостик, и не было возможности его найти, даже ценою самых тщательных и прекрасно оплаченных розысков.
— А барон Геленади? — спросил я у дамы, рассказавшей мне это необыкновенное происшествие,
— Он был убит во время столкновения поездов, на возвратном пути в Испанию. — ответила она, побледнев более обыкновенного и отворачивая лицо.
— Значит это был настоящий талисман?
— Боже мой! — воскликнула она, — Неужели же вы ничего не хотите приписать случайностям?!
Источник текста: Эмилия Пардо Басан. Рассказы. Рассказы. Пер. с исп. С биогр. очерком Евг. Левшиной. — Санкт-Петербург: тип. Н. П. Собко, ценз. 1905. 286 с.
Распознание, современная орфография, подготовка текста: В. Г. Есаулов, ноябрь 2015 г.