Тайный агент, Конрад Джозеф, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 115 минут(ы)

ТАЙНЫЙ АГЕНТЪ
РОМАНЪ.
— Joseph Conrad. The Secret Agent. 1907.

Выйдя изъ дому утромъ, м-ръ Верлокъ оставилъ свою лавку на попеченіи брата своей жены. Никакого риска въ этомъ не было, потому что вообще торговля шла очень тихо, особенно днемъ, рдкіе покупатели являлись только подъ-вечеръ. М-ръ Верлокъ вообще не придавалъ большого значенія своей торговл, она служила больше для отвода главъ, прикрывая собой настоящее его занятіе. Къ тому же, онъ могъ быть вполн спокоенъ, такъ какъ кром шурина оставалась дома и его жена.

Лавка была маленькая, да и весь домъ былъ небольшой. Такіе угрюмые кирпичные дома разсяны были въ большомъ количеств по всмъ кварталамъ Лондона до того, какъ началось перестраиваніе города. Лавка занимала четырехугольное помщеніе. Входная дверь была закрыта весь день и только къ вечеру таинственно пріотворялась. Въ витрин выставлены были фотографическія карточки сильно декольтированныхъ танцовщицъ, затмъ, пакетики съ патентованными лекарствами и странные, туго набитые, заклеенные желтые конверты съ обозначенной на нихъ, густой черной краскою, цной въ два съ половиной шиллинга. На протянутой поперекъ витрины веревочк висли какъ бы дли просушки старые французскіе юмористическіе журналы. Затмъ еще были разложены въ витрин канцелярскія принадлежности, бутылочки съ чернилами для мтки блья, каучуковые штемпеля, нсколько книгъ, заглавія которыхъ возвщали непристойность содержанія, старые нумера невдомыхъ, плохо напечатанныхъ газетъ подъ вызывающими заглавіями: ‘Горящій факелъ’, ‘Призывный Колоколъ’. Два газовыхъ рожка въ витрин горли очень слабо — можетъ быть, изъ экономіи, а можетъ быть, въ интересахъ покупателей.

Обычными покупателями были или очень молодые люди, которые обыкновенно долго стояли у окна и потомъ только украдкой пробирались въ лавку, или же люди почтеннаго возраста, видимо сильно опустивщіеся. У нихъ воротникъ былъ обыкновенно поднятъ до ушей, а платье было потертое и забрызганное грязью. Ступали они большей частью весьма неувренно, засунувъ руки глубоко въ карманы. Они подходили къ двери бокомъ, выдвигая сначала одно плечо, точно боясь задть колокольчикъ входной двери. А этого было трудно избгнуть. Колокольчикъ, подвшенный къ двери посредствомъ изогнутой стальной ленты, былъ надтреснутъ въ нсколькихъ мстахъ, но по вечерамъ онъ немилосердно дребезжалъ, какъ только кто-нибудь приближался къ двери.

Какъ только раздавался звукъ колокольчика, изъ-за покрытой пылью стеклянной двери за деревяннымъ прилавкомъ показывался м-ръ Верлокъ, выходя изъ задней комнаты. У него были заспанные глаза съ тяжелыми вками, можно было подумать, глядя на него, что онъ весь день валялся въ плать на неприбранной постели. Всякій другой на его мст не ршился бы показаться такимъ, такъ какъ въ торговомъ дл очень важно, чтобы у продавца былъ обходительный, пріятный видъ. Но м-ръ Верлокъ зналъ своихъ покупателей и не церемонился съ ними. Глядя въ лицо покупателю дерзкимъ и вызывающимъ взглядомъ, точно отвчая этимъ на ожидаемую брань и угрозы, онъ продавалъ какой-нибудь предметъ, слишкомъ явно не стоющій тхъ денегъ, которыя за него уплачивались: какую-нибудь маленькую коробочку, какъ будто пустую внутри, или одинъ изъ тщательно запечатанныхъ желтыхъ конвертовъ, или же книжку въ загрязненной обертк съ многообщающимъ заглавіемъ. Изрдка продавалась любителю и какая-нибудь изъ вылинявшихъ декольтированныхъ танцовщицъ.

Иногда на призывный звукъ треснувшаго колокольчика появлялась м-ссъ Верлокъ, молодая женщина, довольно полная, въ плотно облегающемъ ее плать, съ гладко причесанными волосами. У нея былъ такой же пристальный взглядъ, какъ у мужа, и она стояла за прилавкомъ съ непроницаемо-равнодушнымъ видомъ. Покупатели юнаго возраста смущались при появленіи женщины, нкоторые съ затаеннымъ бшенствомъ требовали бутылочку чернилъ для мтки, платили за нее полтора шиллинга, вмсто обычной цны въ шесть пенсовъ и, выйди изъ лавки, сейчасъ же бросали бутылочку въ канаву.

Вечерніе постители — т, у которыхъ воротники были подняты до ушей, а поля мягкихъ фетровыхъ шляпъ спущены вникъ,— кивали головой м-ссъ Верлокъ съ видомъ хорошихъ знакомыхъ, пробормотавъ привтствіе, они приподнимали доску въ конц прилавка и проходили въ корридоръ, изъ котораго крутая лстница вела вверхъ. Дверь въ лавку была единственнымъ входомъ въ домъ, въ которомъ м-ръ Верлокъ занимался своими разнородными длами, продажей подозрительныхъ предметовъ, охраной общества и, кром того, культомъ семейныхъ добродтелей. Онъ былъ образцовый семьянинъ. Его духовные, умственные и физическіе запросы вполн удовлетворялись въ домашней обстановк. Дома онъ жилъ спокойно и мирно, окруженный попеченіями жены и почетомъ матери, м-ссъ Верлокъ.

Мать Винни Верлокъ была полная, коренастая женщина съ широкимъ смуглымъ лицомъ. Она носила черный парикъ и блую наколку. Опухшія ноги не давали ей возможности двинуться съ мста. Она гордилась своимъ французскимъ происхожденіемъ. Овдоввъ посл долголтняго супружества — мужъ ея былъ оптовый торговецъ състными припасами,— она содержала себя, дочь и сына тмъ, что сдавала меблированныя комнаты въ одномъ изъ фешбнэбельныхъ кварталовъ Лондона. Дамъ она къ себ не пускала. Въ виду удачно выбраннаго мста, комнаты ея были всегда заняты, но жильцы вовсе не принадлежали въ аристократическому обществу. Дочь ея, Винни, помогала ей вести хозяйство. Слды французскаго происхожденія замтны были и въ молоденькой дочери вдовы. Винни со вкусомъ причесывала свои блестящіе черные волосы, у нея былъ очаровательный цвтъ лица и она держалась съ большимъ достоинствомъ, но при этомъ вовсе не уклонялась отъ разговоровъ съ жильцами и была чрезвычайно любезна, никогда, впрочемъ, не роняя себя этимъ. М-ръ Верлокъ, повидимому, сразу почувствовалъ обаяніе ея чаръ. Занимая комнату у вдовы, онъ часто отлучался безъ всякихъ видимыхъ причинъ. Онъ обыкновенно возвращался въ Лондонъ съ континента съ нсколько таинственнымъ видомъ. Образъ жизни его былъ не совсмъ обычный. Утренній кофе ему подавали въ постель, и онъ обыкновенно не вставалъ до полудня, а иногда даже поднимался еще позже. Уходилъ онъ изъ дому поздно и возвращался уже рано утромъ. Когда Винни вносила ему въ десять часовъ утра подносъ съ завтракомъ, онъ здоровался съ ней съ изысканной любезностью, но голосъ у него былъ охрипшій, точно онъ много часовъ кряду говорилъ безъ умолку. Его выпуклые глаза съ тяжелыми вками, смотрли на нее томнымъ влюбленнымъ взглядомъ.

Матери Винни м-ръ Верлокъ казался идеальнымъ джентльмномъ, и она охотно согласилась выдать за него замужъ свою дочь. Сразу же было ршено, что вдова уже не будетъ больше сдавать меблированныя комнаты. М-ръ Верлокъ заявилъ, что это было бы неудобно въ виду другихъ его длъ. Какія это были дла, онъ не говорилъ. Онъ только сказалъ, что всю мебель можно перевезти къ нимъ, и что мать его жены будетъ жить съ ними. Сдлавшись женихомъ Винни, онъ сталъ вставать до полудня и сходилъ внизъ къ матери своей невсты, которая, въ виду своей немощи, сидла неподвижно въ столовой. Онъ гладилъ кошку, поправлялъ огонь въ камин, ждалъ завтрака и потомъ еще сидлъ посл завтрака съ невстой и ея матерью цлые часы, чувствуя себя видимо очень хорошо въ уютной домашней обстановк. Но поздно вечеромъ онъ все-таки уходилъ. Онъ никогда не предлагалъ Винни повести ее въ театръ, какъ это сдлалъ бы на его мст всякій другой молодой человкъ. Онъ говорилъ, что занятъ по вечерамъ, и однажды сказалъ Винни, что занятія его имютъ отношеніе къ политик. Онъ просилъ ее быть впослдствіи любезной съ его политическими друзьями, и она отвтила согласіемъ, глядя на него нмымъ непроницаемымъ взглядомъ.

Что онъ еще сказалъ ей о своихъ занятіяхъ — этого мать Винни никакъ не могла разузнать. Посл свадьбы дочери, она переселилась къ ней. Перевезли и всю мебель. Жалкій видъ лавки ее удивилъ. Перездъ изъ широкаго сквера въ фешенэбельномъ квартал Бельгравія въ узкую улицу тснаго квартала Сого сильно повредилъ ея здоровью. Ноги ея распухли до ужасающихъ размровъ. Но зато она избавилась отъ всякихъ матеріальныхъ заботъ. Добродушіе зятя внушало ей полное довріе. Будущность ея дочери была, очевидно, обезпечена, и точно также ей нечего было тревожиться и о сын. Она, конечно, сознавала — этого нечего было скрывать отъ себя,— что бдный Стэви былъ большой обузой въ жизни. Но въ виду того, что Винни очень любила своего болзненнаго брата и что м-ръ Верлокъ былъ очень добрый, великодушный человкъ, она чувствовала, что ей нечего безпокоиться о своемъ сын, что ему не будетъ скверно житься на свт. Она даже въ глубин души радовалась, что у Верлоковъ нтъ дтей, тмъ боле, что самъ Верлокъ, повидимому, не страдалъ отъ этого обстоятельства, а Винни привязалась съ чисто материнской любовью къ своему несчастному брату.

Трудно было пристроить къ чему-нибудь бднаго Стэви. У него былъ болзненный видъ. Онъ былъ бы, собственно говоря,недуренъ собой, если бы не безпомощно опустившіеся углы рта. Его научили читать и писать, но примнить своихъ знаній хотя бы къ самому легкому длу онъ не могъ. Онъ не годился на должность посыльнаго, такъ какъ забывалъ, куда и зачмъ его посылали. Видъ какой нибудь бродячей кошки или собаки такъ его увлекалъ, что онъ шелъ за нею на грязный дворъ. Или же онъ смотрлъ на уличныя происшествія въ ущербъ интересамъ своего нанимателя. Если на улиц падала лошадь,которую заставляли везти слишкомъ тяжелую поклажу, онъ съ дикимъ крикомъ врывался въ собравшуюся вокругъ происшествія толпу и возмущалъ своимъ отчаяніемъ всхъ окружающихъ. Имъ было непріятно, что искренно выраженное сочувствіе въ несчастному животному мшало имъ спокойно наслаждаться обычнымъ зрлищемъ. Когда его уводилъ какой-нибудь важный съ виду полицейскій, то часто оказывалось, что бдный Стэви забылъ свой адресъ — по крайней мр на время. Отъ неожиданно предложеннаго вопроса онъ начиналъ весь дрожать. Отъ всякаго испуга у него перекашивались глаза. Но ясно выраженныхъ нервныхъ припадковъ у него не было. Въ раннемъ дтств, когда на него начиналъ кричать отецъ, раздражаясь его придурковатостью, онъ бжалъ къ сестр и прятался, уткнувъ голову въ ея передникъ. Вмст съ тмъ иногда могло казаться, что въ мальчик много скрытаго упрямства и злости. Когда ему исполнилось четырнадцать лтъ, другъ его умершаго отца доставилъ ему мсто мальчика въ одной контор. Но однажды, въ туманный день, его застали въ отсутствіе хозяина за совершенно неожиданнымъ занятіемъ. Онъ устроилъ фейерверкъ, и вся лстница наполнилась дымомъ и трескомъ пущенныхъ имъ ракетъ. Въ контор поднялась настоящая паника. Служащіе разбжались по корридорамъ, темнымъ отъ дыма, и мчались, какъ безумные,внизъ по лстниц. Но, повидимому, Стэви вовсе не испытывалъ удовольствія отъ своей шалости. Очень трудно было добиться у него объясненія причинъ, побудившихъ его выкинуть такую штуку. Только гораздо позже Винни вынудила у него туманное признаніе. Оказалось, что два другихъ конторскихъ мальчика разжалобили его разсказомъ о несправедливомъ обращеніи съ ними и довели его этимъ до бшенства, вызвавшаго актъ мести. Конечно, его тотчасъ же прогнали за его продлку, и въ награду за свой альтруистическій подвигъ Стэви принужденъ былъ мыть посуду въ кухн и чистить сапоги жильцамъ своей матери. Иногда онъ получалъ за это какую-нибудь мелочь отъ жильцовъ, наиболе щедро награждалъ его м-ръ Верлокъ. Но заработки его все таки были самые ничтожные, и когда Винни объявила матери о своей помолвк съ м-ромъ Верлокомъ, мать ея вздохнула, думая о судьб бднаго Стэви.

Оказалось однако, что м-ръ Верлокъ ничего не имлъ противъ того, чтобы забрать къ себ и брата жены, вмст съ ея матерью и съ мебелью, составлявшей все состояніе семья. М-ръ Верлокъ готовъ былъ прижать всхъ къ своему широкому любящему сердцу. Мебель разставили по всему дому, а матери м-ссъ Верлокъ отведены были дв заднія комнаты перваго этажа. Несчастный Стэви спалъ въ одной изъ этихъ комнатъ. Въ это время у него появился на нижней губ легкій золотистый пушокъ. Онъ со слпой любовью и покорностью помогалъ сестр въ домашнихъ длахъ, а въ свободное отъ работы время занимался рисованіемъ круговъ на бумаг при помощи карандаша и циркуля. Онъ предавался этому занятію съ большимъ рвеніемъ, сидя у кухоннаго стола, широко разложивъ локти и близко нагнувшись къ бумаг. Черезъ открытую дверь комнаты за лавкой сестра его отъ времени до времени глядла на него съ материнской заботливостью.

II.

Таковъ былъ домъ, такова была домашняя обстановка, а также лавка м-ра Верлока, выйдя изъ которой въ половин одиннадцатаго утра, онъ направился въ западную часть города. Часъ этотъ былъ для него необычно раннимъ. Во всемъ его существ чувствовалась какая-то особая свжесть. Синее пальто было разстегнуто, сапоги блестли, свже выбритыя щеки лоснились, и даже глаза съ тяжелыми вками, освженные безмятежнымъ сномъ, имли сравнительно оживленный видъ… Сквозь ршетку парка онъ видлъ мужчинъ и дамъ, дущихъ верхомъ, то парами, то группами въ нсколько человкъ, совершающихъ вмст утреннюю прогулку. Прозжали и всадники, хавшіе въ одиночку, у нихъ были большей частью непріятныя угрюмыя лица. Прозжали женщины, за которыми слдовали издали грумы съ кокардами на шляпахъ и съ кожаными поясами на плотно обтягивающихъ ихъ ливреяхъ. Прозжали коляски съ полуопущеннымъ верхомъ, изъ-подъ котораго выглядывали женщины въ большихъ шляпахъ. На колняхъ у нихъ лежали дорогія мховыя полости. Все это окутывалъ яркій съ красноватымъ отблескомъ свтъ лондонскаго солнца. Даже земля подъ ногами м-ра Верлока имла золотистый отливъ. М-ръ Верлокъ шелъ среди золотистой атмосферы, среди свта безъ тней. Мдно-красные отблески падали на крыши, на углы стнъ, на экипажи и на широкую спину м-ра Верлока, придавая ржавый видъ его пальто. Но м-ръ Верлокъ не замчалъ этого. Онъ глядлъ съ чувствомъ удовлетворенія на роскошь, мелькавшую передъ его взорами за ршеткой Гайдъ-Парка. Вс эти люди нуждались въ охран. Охрана — самая насущная потребность богатства и роскоши. Всхъ этихъ людей, катающихся по парку передъ завтракомъ, необходимо оберегать. Нужно оберегать ихъ лошадей, ихъ экипажи,ихъ дома, источники ихъ богатствъ, весь общественный строй,благопріятствующій ихъ гигіеничному бездлью. Всему этому угрожаетъ зависть трудящихся классовъ. Оборона необходима,— и м-ръ Верлокъ радовался бы тому, что причастенъ къ столь полезному длу,— если бы не его органическое отвращеніе отъ всякаго лишняго труда. Его лнь была не гигіеничной, но органической, связанной со всхъ его существомъ. Онъ былъ, фанатическій приверженецъ бездлья. Родители его были люди трудящіеся, и онъ былъ рожденъ для трудовой жизни, но полюбилъ праздность исключительной властной любовью — какъ человкъ привязывается въ одной какой-нибудь женщин изъ тысячи другихъ. Онъ былъ слишкомъ лнивъ даже для роли оратора на рабочихъ собраніяхъ. Даже говорить было для него лишнимъ усиліемъ. Ему хотлось пребывать въ полномъ бездйствіи,— можетъ быть, онъ былъ жертвой философскаго скептицизма и не врилъ въ производительность какого бы то ни было человческаго усилія. Такой родъ лни требуетъ нкотораго ума,— и м-ръ Верлокъ былъ не глупъ. Думая объ ‘охран существующаго строя, которому грозитъ опасность’, онъ готовь былъ самъ иронически подмигнуть себ. Но это выраженіе скептицизма требовало все-таки нкотораго напряженія, а его большіе выпуклые глаза не склонны были мигать. Имъ было скоре свойственно медленно и тяжело опускаться въ сладкой дремот.

Грузный м-ръ Верлокъ не потиралъ себ поэтому рукъ отъ удовольствія и не подмигивалъ самому себ, подчеркивая этимъ, свои скептическія мысли, а спокойно и тяжело ступалъ ярко вычищенными сапогами. Онъ имлъ видъ обезпеченнаго ремесленника, но вмст съ тмъ въ немъ было что-то странное, не присущее человку, живущему честнымъ трудомъ, нчто общее всмъ людямъ, эксплоатирующимъ для собственной выгоды человческіе пороки и слабости,— особый отпечатокъ нравственнаго нигилизма, свойственнаго содержателямъ игорныхъ притоновъ и разныхъ вертеповъ, сыщикамъ, кабатчикамъ и до нкоторой степени изобртателямъ патентованныхъ цлебныхъ средствъ, электрическихъ поясовъ и т. д. Впрочемъ, у людей послдней категоріи бываетъ дьявольское выраженіе лица, а въ лиц м-ра Верлока не было абсолютно ничего дьявольскаго…

Не доходя до Найтбриджа, м-ръ Верлокъ повернулъ налво и свернулъ съ улицы, по которой громыхали омнибусы и тихо скользили кэбы. Подъ шляпой, слегка сдвинутой назадъ, волосы его были гладко причесаны, онъ направлялся въ одно изъ посольствъ и шелъ теперь по тихой аристократической улиц, очень широкой и пустынной, производящей впечатлніе незыблемости и вчности. Единственнымъ напоминаніемъ о земной бренности была докторская карета, остановившаяся у одного изъ домовъ. Издали сверкали ярко вычищенныя ручки домовъ, блестли темнымъ блескомъ чисто вымытыя окна. Кругомъ была тишина. Издали проносилась съ звяканьемъ повозка молочника, изъ-за угла промелькнула двуколка мясника, кошка быстро пробжала съ виноватымъ видомъ передъ м-ромъ Верлокомъ и скрылась въ подвал ближайшаго дома. Толстый полицейскій, съ виду лишенный всякой способности чмъ-нибудь волноваться, вдругъ появился откуда-то, точно выйдя изъ фонарнаго столба, и не обратилъ ни малйшаго вниманія на м-ра Верлока. Повернувъ налво, м-ръ Верлокъ пошелъ по узкой улиц вдоль желтой стны и затмъ вышелъ на Чешэмъ-Сквэръ и подошелъ къ дому подъ No 10. Онъ остановился передъ монументальными воротами и постучался. Было такъ рано, что привратникъ посольства вышелъ къ м-ру Верлоку, еще натягивая ливрею на красный жилетъ. При вид незнакомца, лицо его приняло суровый видъ, но м-ръ Верлокъ показалъ ему конвертъ съ гербомъ посольства и прошелъ дальше. Тотъ же талисманъ онъ показалъ лакею, который открылъ входную дверь, тотъ отступилъ и пропустилъ его въ пріемную.

Въ большомъ камин ярко пылать огонь и спиной къ нему стоялъ пожилой человкъ, во фрак, съ цпочкой вокругъ шеи. Онъ поднялъ глаза съ газеты, которую держалъ развернутой въ рукахъ, но не двинулся съ мста. Къ м-ру Верлоку подошелъ другой лакей, въ коричневой ливре, обшитой узкимъ желтымъ шнуркомъ, спросилъ его имя, повелъ его по корридору налво, вверхъ по лстниц, покрытое ковромъ, и ввелъ его въ маленькую комнатку, гд стояли большой письменный столъ и нсколько стульевъ. Затмъ лакей вышелъ и закрылъ за собой дверь, м-ръ Верлокъ остался одинъ. Стоя съ шляпой и палкой въ рукахъ, онъ провелъ рукой по гладко причесаннымъ волосамъ. Въ эту минуту открылась безшумно дверь, и м-ръ Верлокъ, взглянувъ по ея направленію, увидлъ черный сюртукъ, лысую макушку и сдыя бакенбарды, свисающія съ двухъ сторонъ на морщинистыя руки. Вошедшій держалъ въ рукахъ пачку бумагъ, поднося ихъ близко къ глазамъ, и подошелъ мелкими шагами къ столу.

Чиновникъ Вурмтъ, правитель канцеляріи въ посольств, былъ близорукъ. Онъ разложилъ бумаги на стол, и тогда открылось его пухлое, грустное и очень некрасивое лицо въ рамк длинныхъ жидкихъ сдыхъ волосъ. Онъ надлъ пенснэ въ черной оправ на тупой, безформенный носъ. Увидавъ м-ра Верлока, онъ видимо удивился. Онъ съ нимъ не поздоровался, и м-ръ Верлокъ, зная свое мсто, тоже ничего не произнесъ и только почтительно наклонилъ спину.

— У меня тутъ нсколько вашихъ донесеній,— сказалъ бюрократъ неожиданно мягкимъ усталымъ голосомъ, ткнувъ пальцемъ въ бумаги. Онъ остановился, и м-ръ Верлокъ, узнавшій свой почеркъ, замеръ въ ожиданіи.— Мы недовольны здшней полиціей,— продолжалъ Вурмтъ усталымъ голосомъ.

М-ръ Верлокъ слегка пожалъ плечами.

— Какова страна, такова въ ней и полиція,— сентенціозно замтилъ онъ, но такъ какъ правитель канцеляріи продолжалъ упорно на него смотрть, онъ вынужденъ былъ прибавить:— Я позволю себ доложить, что не могу оказать никакого воздйствія на здшнюю полицію.

— Было бы желательно,— сказалъ склонившійся надъ бумагами Вурмтъ,— чтобы произошло нчто ршительное, что пробудило бы ихъ бдительность. Вдь это вы можете устроить, неправда ли?

М-ръ Верлокъ отвтилъ только неожиданно вырвавшимся у него вздохомъ. Потомъ, спохватившись, онъ постарался снова придать веселое выраженіе лицу. Вурмтъ продолжалъ нсколько безпомощно мигать глазами, точно ему было больно даже отъ слабаго свта въ комнат.

— Необходимо пробудить бдительность полиціи и повліять на суды. Снисходительность здшнихъ судовъ и полное отсутствіе репрессивныхъ мръ возмущаютъ всю Европу. Желательно было бы выяснить серьезность опасности — наличность броженія. Вдь оно несомннно существуетъ.

— Конечно,— сказалъ м-ръ Верлокъ, нсколько удививъ собесдника своимъ твердымъ ораторскимъ тономъ.— Опасность существуетъ. Мои донесенія за весь годъ въ достаточной степени это подтверждаютъ.

— Я читалъ вс ваши донесенія за годъ,— сказалъ Вурмтъ мягкимъ безстрастнымъ голосомъ.— Но я совершенно не понимаю, зачмъ вы ихъ писали.

Наступило молчаніе. М-ръ Верлокъ точно проглотилъ языкъ, а Вурмтъ сталъ внимательно разглядывать бумаги. Наконецъ, онъ ихъ слегка отодвинулъ.

— То, что вы доводите до нашего свднія,— снова заговорилъ онъ,— намъ хорошо извстно. Если бы не предполагалось опасности, вы бы не состояли у насъ на служб. Донесенія о томъ, что есть, безполезны. Нужно вывести на свтъ что-нибудь новое, значительное,— какой-нибудь, я бы сказалъ, тревожный фактъ.

— Само собой разумется, что мои усилія будутъ направлены на это,— сказалъ м-ръ Верлокъ съ убжденной нотой въ голос. Но видъ слдящихъ за нимъ изъ-за стеколъ пенснэ глазъ Вурмта сильно его смущалъ.

Онъ замолчалъ, наклонивъ голову съ глубокой почтительностью. Вурмтъ взглянулъ на него. Вдругъ его что-то видимо поразило во вншности м-ра Верлока.

— Вы очень полны,— сказалъ онъ.

Это замчаніе задло м-ра Верлока, и онъ отступилъ на шагъ.

— Что вамъ угодно было сказать?— спросилъ онъ нсколько повышеннымъ голосомъ.

Правитель канцеляріи не захотлъ продолжать разговора.

— Вамъ лучше повидать м-ра Вальдера,— сказалъ онъ.— Это даже необходимо. Будьте любезны обождать его здсь,— прибавилъ онъ и вышелъ мелкими шагами.

М-ръ Верлокъ провелъ рукой по волосамъ. У него выступили капли пота на лбу, и онъ тяжело отдувался. Когда слуга въ коричневой ливре показался у дверей, м-ръ Верлокъ все еще не двигался съ мста. Онъ стоялъ неподвижно, точно его окружали со всхъ сторонъ ловушки.

Пройдя вслдъ за лакеемъ по корридору, освщенному одинокихъ газовымъ рожкомъ, онъ поднялся по крутой винтовой лстниц и пошелъ по свтлому корридору перваго этажа. Затмъ его ввели въ комнату съ тремя окнами, устланную мягкимъ толстымъ ковромъ. Въ глубокомъ кресл у письменнаго стола сидлъ молодой человкъ съ крупнымъ бритымъ лицомъ. Онъ говорилъ по-французски правителю канцеляріи, выходившему изъ комнаты съ бумагами въ рукахъ:

— Вы совершенно правы, mon cher: онъ слишкомъ толстъ…

М-ръ Вальдеръ, первый секретарь посольства, славился въ салонахъ какъ интересный, обходительный молодой человкъ. Онъ былъ даже до нкоторой степени любимцемъ общества. Остроуміе его заключалось въ томъ, что онъ любилъ приводить въ соотношеніе самыя разнородныя понятія. Въ подобныхъ случаяхъ онъ усаживался плотно на стул, поднималъ лвую руку, какъ бы держа между двумя пальцами свой доводъ, а на кругломъ, гладко выбритомъ лиц выражалось веселое недоумніе.

Но никакого слда неудоумнія или веселости не было на его лиц, когда онъ взглянулъ на м-ра Верлока. Откинувшись въ глубокомъ кресл, широко разложивъ локти и закинувъ ногу за ногу, онъ строго взглянулъ на вошедшаго.

— По-французски, полагаю, понимаете?— отрывисто спросилъ онъ.

М-ръ Верлокъ поспшилъ отвтить утвердительно. Подавшись впередъ всмъ своимъ плотнымъ туловищемъ, онъ стоялъ неподвижно на ковр посреди комнаты, держа шляпу и палку въ одной рук, другая безжизненно свсилась. Онъ робко напомнилъ, что служилъ во французской артиллеріи.

М-ръ Вальдеръ сдлалъ презрительную гримасу и неожиданно заговорилъ на чистйшемъ англійскомъ язык безъ тни иностраннаго акцента.

— Ахъ, да, я и забылъ,— сказалъ онъ.— Подождите-ка… Сколько вамъ дано было за рисунокъ ихъ новой пушки?

— Пять лтъ крпости,— неожиданно отвтилъ м-ръ Верлокъ ровнымъ голосомъ.

— Это вы еще легко отдлались,— сказалъ м-ръ Вальдеръ.— Во всякомъ случа, вамъ подломъ. Зачмъ попались! Что васъ побудило пойти на такую штуку?

М-ръ Верлокъ сталъ что-то бормотать про молодость, про роковую страсть къ недостойной…

— Ага, cherchez la femme!— милостиво прервалъ его м-ръ Вальдеръ. Въ его тон чувствовалась, однако, не любезность, а злобно-пренебрежительное отношеніе.

— Вы давно у насъ на служб?— спросилъ онъ.

— Я служилъ еще при покойномъ барон Стоттъ-Вартенгейм,— отвтилъ Верлокъ тихимъ голосомъ и вытянулъ слегка губы съ скорбнымъ выраженіемъ, въ знакъ сожалнія о покойномъ дипломат. Первый секретарь замтилъ эту игру на его лиц.

— А, такъ это онъ… Ну, что вы можете мн сказать?— отрывисто спросилъ онъ.

М-ръ Верлокъ отвтилъ, что явился не потому, что самъ иметъ что-либо сообщить, а потому, что его вызвали письмомъ. Онъ было-засунулъ руку въ карманъ, чтобы показать письмо, но, замтивъ насмшливое выраженіе на лиц Вальдера, такъ письма и не вынулъ.

— Послушайте,— сказалъ Вальдеръ.— Почему это вы такъ располнли? Ваша вншность не подходитъ къ вашей профессіи. Разв васъ можно принять за голоднаго пролетарія? Ни въ какомъ случа. Какой вы, чортъ возьми, соціалистъ, или, тамъ, анархистъ, что-ли?!

— Анархистъ,— подтвердилъ м-ръ Верлокъ.

— Тахъ вамъ и поврятъ!— насмшливо сказалъ м-ръ Вальдеръ, не поднимая головы.— Вотъ вдь даже старикъ Вурмтъ обратилъ на это вниманіе. Вы бы не провели самаго глупаго человка — глупы-то они вс, конечно. Вы совершенно невозможны. Вы начали свою службу съ того, что украли для насъ образцы французскихъ пушекъ и при этомъ сами попались. Это, было, конечно, весьма непріятно нашему правительству. Вы, повидимому, не особенно ловкій человкъ.

М-ръ Верлокъ сдлалъ усиліе оправдать себя.

— Вдь я уже имлъ случай доложить вамъ, что вслдствіе роковой страсти къ недостойной…

М-ръ Вальдеръ поднялъ блую, пухлую руку.

— Ахъ, да… Несчастная привязанность вашей молодости! Она, конечно, выманила у васъ деньги и затмъ выдала васъ. Такъ вдь?

Грустное выраженіе на лиц Верлока подтвердило, что, дйствительно, такъ дло и произошло. М-ръ Вальдеръ охватилъ руками перекинутое черезъ другую ногу колно.

— Вотъ видите, вы попадаетесь въ вопросахъ. Это хуже всего. Можетъ быть, вы слишкомъ чувствительны?

М-ръ Верлокъ пробормоталъ нсколько хриплымъ голосомъ, что молодость его уже миновала.

— Этотъ недостатокъ не проходитъ съ годами,— замтилъ м-ръ Вальдеръ съ злорадствомъ.— Впрочемъ, вы слишкомъ толсты. Вы бы такъ не растолстли, если бы, дйствительно, принимали все близко къ сердцу. Я знаю, въ немъ дло. Вы просто лнтяй. Сколько времени ви состоите на жалованьи у насъ въ посольств?

— Одиннадцать лтъ,— отвтилъ м-ръ Верлокъ посл нкотораго колебанія.— Мн поручено было нсколько миссій въ Лондон еще въ то время, когда его превосходительство, баронъ Стоттъ-Вартенгеймъ, былъ еще посланникомъ въ Париж. Потомъ, по распоряженію его превосходительства, я поселился въ Англіи. Я вдь англичанинъ.

— Вы англичанинъ? Вотъ какъ!

— Да, я уроженецъ Англіи и англійскій подданный,— сказалъ Верлокъ.— Но отецъ мой былъ французъ, и поэтому…

— Ну, да все равно,— прервалъ его м-ръ Вальдеръ.— Плохо то, что вы лнивы и не умете пользоваться обстоятельствами. Во времена барона Стоттъ-Вартенгейма, у насъ тутъ было въ посольств много мягкосердечныхъ простаковъ. Благодаря имъ, люди врод васъ составляли себ неврное представленіе о секретныхъ фондахъ. Мой долгъ сказать вамъ правду, и прежде всего объяснить, что именно составляетъ назначеніе секретнаго фонда. Прежде всего, я вамъ долженъ сказать, что секретный фондъ — не благотворительное учрежденіе. Я васъ вызвалъ сюда именно для того, чтобы заявить вамъ это.— М-ръ Вальдеръ увидлъ по лицу Верлока, до чего онъ его поразилъ, и злорадно засмялся.

— Я вижу,— сказалъ онъ,— что вы меня вполн поняли. Полагаю, что у васъ хватитъ ума на то, что отъ васъ требуютъ. Теперь намъ нужна активная дятельность… активная дятельность.

Повторяя послднее слово, м-ръ Вальдеръ стукнулъ большимъ блымъ пальцемъ по краю стола. М-ръ Верлокъ измнился въ лиц. У него покраснла шея надъ бархатнымъ воротникомъ пальто, и губы его дрожали, прежде чмъ он широко раскрылись.

— Если вы будете столь любезны просмотрть мои донесенія, то увидите,— громко крикнулъ онъ густымъ ораторскимъ басомъ,— что всего три мсяца тому назадъ именно я предупредилъ объ опасности прізда сюда принца Ромуальда. Мое предупрежденіе сообщено было по телеграфу французской полиціи, и…

— Французская полиція не нуждалась въ вашемъ предупрежденіи,— поспшно возразилъ м-ръ Вальдеръ, нахмуривъ брови.— Да не орите такъ. Что это за манеры!

М-ръ Верлокъ извинился въ томъ, что забылся на минуту, но въ его извиненіи прозвучала гордая нотка. Его громкій голосъ славился много лтъ на митингахъ подъ открытымъ небомъ и въ большихъ рабочихъ собраніяхъ. Благодаря зычному голосу, онъ и пріобрлъ, по его словамъ, популярность среди товарищей.

— Меня всегда заставляли говорить въ самыя бурныя минуты,— объяснилъ онъ м-ру Вальдеру.— Каковъ бы ни былъ гулъ, мой голосъ все-таки былъ слышенъ… Позвольте, продемонстрировать вамъ это,— предложилъ онъ вдругъ м-ру Вальдеру, чтобы доказать, что онъ приноситъ пользу длу своими исключительными талантами. Не дожидаясь отвта, онъ слегка наклонилъ голову, быстро прошелъ черезъ комнату и подошелъ къ одному изъ большихъ оконъ. Точно повинуясь безотчетному порыву, онъ пріоткрылъ окно. М-ръ Вальдеръ въ изумленіи вынырнулъ изъ глубинъ своего кресла и, подойдя къ м-ру Верлоку, заглянулъ ему за плечо. Внизу, черезъ весь дворъ посольства, за открытыми воротами, виднлась широкая спина полисмена. Онъ лниво поглядывалъ на колясочку, въ которой везли гулять разряженнаго ребенка.

— Констебль!— позвалъ м-ръ Верлокъ безъ всякаго усилія повысить голосъ, и м-ръ Вальдеръ расхохотался, увидавъ, что полисменъ быстро обернулся, точно его ткнули въ бокъ чмъ-то острымъ. М-ръ Верлокъ спокойно закрылъ окно и вернулся на середину комнаты.

— Вотъ какимъ голосомъ — сказалъ онъ — я одаренъ отъ природы. И къ тому же я всегда знаю, что слдуетъ сказать.

Поправляя постукъ, м-ръ Вальдеръ посмотрлъ на Верлока въ зеркало надъ каминомъ.

— Вы, вроятно, въ достаточной степени владете жаргономъ соціалистовъ-революціонеровъ?— спросилъ онъ презрительнымъ тономъ.— Vox et… Латинскому языку учились?

— Нтъ,— злобно пробормоталъ Верлокъ.— Этого отъ меня, надюсь, и не требуется. Зачмъ? Я принадлежу къ милліонамъ простыхъ людей. Кто знаетъ латынь? Сотни жалкихъ дураковъ, которые не умютъ даже сами позаботиться о себ, на которыхъ должны работать другіе.

М-ръ Вальдеръ изучалъ еще съ полминуты въ зеркал заплывшій профиль и толстую фигуру стоявшаго за нимъ Верлока. Въ то же самое время онъ съ удовольствіемъ видлъ передъ собой свое собственное лицо, гладко выбритое, розоватое, съ тонкими губами, какъ бы созданными для того, чтобы произносить тонкія, остроумныя фразы, длавшія его любимцемъ самаго избраннаго общества. Затмъ онъ обернулся и прошелъ на середину комнаты такъ ршительно, что даже кончики его нажитаго галстука, казалось, пріобрли угрожающій видъ. М-ръ Верлокъ искоса взглянулъ на него и внутренно вздрогнулъ.

— Ага, вы смете говорить дерзости!— воскликнулъ м-ръ Вальдеръ со страннымъ картавымъ выговоромъ, поражая м-ра Верлока мастерской поддлкой подъ простонародную рчь.— Вотъ вы какой! Ну, такъ я объяснюсь съ вами на чистоту. Къ чорту вашъ голосъ! Намъ вашъ голосъ не нуженъ. Намъ нужны факты. Поражающіе факты, чортъ возьми!— прибавилъ онъ, глядя Верлоку прямо въ лицо.

— Убирайтесь во-свояси!— крикнулъ въ отвть м-ръ Верлокъ тоже голосомъ рабочаго на сходк.

М-ръ Вальдеръ насмшливо улыбнулся и перешелъ на французскій языкъ.

— Вы выдаете себя намъ за провокатора. А дло провокатора — создавать факты. Насколько я могу судить по вашимъ донесеніямъ, вы не сдлали ничего, чтобы заработать свое жалованье за послдніе три года.

— Ничего?!— воскликнулъ м-ръ Верлокъ, стоя неподвижно и даже не поднимая глазъ, но съ искреннимъ чувствомъ обиды въ голос.— Я нсколько разъ предотвратилъ…

— Здсь у васъ говорятъ, что предотвращеніе лучше леченія,— прервалъ его м-ръ Вальдеръ, снова усаживаясь въ кресло.— Но это — глупое правило. Въ Англіи только одно и знаютъ, что предупреждать. Это очень характерно. Не любятъ и не умютъ доходить ни въ чемъ до конца. Не будьте слишкомъ ужъ англичаниномъ. И въ данномъ случа — не будьте нелпы. Зло существуетъ. Предупреждать поздно — нужно лечить.

Онъ остановился, повернулся къ столу и, наклоняясь надъ бумагами, сказалъ измнившимся дловитымъ тономъ, не глядя на м-ра Верлока:

— Вы, ковечно, знаете о международной конференціи, которая собирается въ Милан?

М-ръ Верлокъ отвтилъ хриплымъ голосомъ, что онъ читаетъ газеты, а на дальнйшій вопросъ сказалъ, что, очевидно, понимаетъ прочитанное. На это м-ръ Вальдеръ, слабо улыбаясь и глядя на бумаги, лежавшія передъ нимъ, проговорилъ въ отвтъ:

— Конечно, только въ томъ случа, если газеты не написаны по-латыни.

— И не по-китайски,— ршительно прибавилъ Верлокъ.

— Гм… Нкоторыя изліянія вашихъ друзей — такая тарабарщина, что ихъ языкъ не легче понять, чмъ китайскій.— М-ръ Вальдеръ презрительно протянулъ Верлоку листки, напечатанные на сроватой бумаг.— что это за листки подъ иниціалами ‘Б. П. съ пересченными молоткомъ, перомъ и факеломъ на заголовк? Что значитъ Б. П.?

— ‘Будущее Пролетаріата’,— объяснилъ м-ръ Верлокъ, подойдя въ внушительному письменному столу.— Это — такое общество — не анархическое по существу, но открытое революціонерамъ всхъ оттнковъ.

— А вы членъ этого общества?

— Я одинъ изъ вице-президентовъ,— отвтилъ м-ръ Берловъ, переводя дыханіе.

Первый секретарь посольства поднялъ голову и взглянулъ на него.

— Въ такомъ случа, стыдитесь,— сказалъ онъ ядовито.— Неужели ваше общество только то и въ состояніи длать, что печатать вздорныя пророчества на грязной бумаг. Почему вы ничего не предпринимаете? Говорю вамъ прямо: теперь это дло въ моихъ рукахъ, и я предлагаю вамъ заработать такъ или иначе свое жалованье. Времена старика Стоттъ-Вартенгейма прошли навсегда. Не заработаете — и денегъ не получите.

М-ръ Верлокъ почувствовалъ слабость въ ногахъ. Онъ отступилъ на шагъ, сильно встревоженный. Рыжеватый лондонскій свтъ разсялъ туманъ и освтилъ тепловатымъ блескомъ кабинетъ перваго секретаря. Среди тишины м-ръ Верлокъ услышалъ тихое жужжаніе мухи у окна, первой мухи, возвщавшей приходъ весны. Напрасная суетливость маленькаго, энергичнаго организма была непріятна этому толстому лнивому человку.

М-ръ Вальдеръ длалъ свои заключенія, глядя на лицо и фигуру м-ра Верлока. Онъ находилъ его чрезвычайно вульгарнымъ, неуклюжимъ и возмутительно неумнымъ и непонятливымъ. У него былъ видъ водопроводнаго мастера, пришедшаго со счетомъ. Первый секретарь посольства считалъ именно этотъ классъ ремесленниковъ воплощеніемъ лни, непониманія и мошенничества.

Такъ вотъ каковъ знаменитый тайный агентъ, которому такъ доврялъ и котораго въ видахъ конспиративности никогда не называлъ по имени, а только обозначалъ знакомъ А въ оффиціальной, полу-оффиціальной и конфиденціальной корреспонденціи баронъ Стоттъ-Вартенгеймъ! Вотъ этотъ знаменитый агентъ А, донесенія котораго могли мнять планы путешествій высокопоставленныхъ лицъ и даже могли совершенно отмнять эти путешествія. Вотъ онъ каковъ!— М-ръ Вальдеръ сталъ внутренно смяться и надъ своимъ собственнымъ наивнымъ удивленіемъ по этому поводу, и, главнымъ образомъ, надъ глупостью покойнаго, всми оплакиваемаго барона Стоттъ-Вартенгейма. Покойный баронъ занималъ постъ посланника только вслдствіе особаго благоволенія къ нему его державнаго повелителя. Это обстоятельство побждало протесты противъ него министровъ иностранныхъ длъ. Онъ славился своей трусостью. Его преслдовалъ страхъ соціальной революціи. Онъ воображалъ, что предназначенъ судьбой быть послдними дипломатомъ на свт, и что ему придется видть конецъ міра среди страшныхъ народныхъ волненій. Его пророческія, преисполненныя ужаса донесенія потшали въ теченіе долгихъ лтъ все министерство иностранныхъ длъ. Разсказывали, что на смертномъ одр, въ присутствіи удостоившаго его своимъ посщеніемъ державнаго повелителя и друга, онъ воскликнулъ: ‘Несчастная Европа! Ты погибнешь, благодаря нравственной извращенности твоихъ дтей’.—‘Онъ долженъ былъ роковымъ образомъ сдлаться жертвой перваго обманщика и негодяя, который попался на его пути’,—подумалъ м-ръ Вальдеръ, неопредленно улыбаясь и глядя на м-ра Верлока.

— Вамъ слдуетъ чтить память покойнаго барона Стоттъ-Вартенгейма,— вдругъ сказалъ онъ.

На потупленномъ лиц м-ра Верлока отразилась досада.

— Позвольте напомнить вамъ,— сказалъ онъ,— что я явился сюда, потому что меня вызвали экстреннымъ письмомъ. За одиннадцать лтъ моей службы я былъ здсь не боле двухъ разъ и, конечно, не въ одиннадцать часовъ утра. Вызывать меня въ такое время весьма неблагоразумно. Меня могутъ увидть, а это, зваете ли, была бы не шутка для меня.

М-ръ Вальдеръ пожалъ плечами.

— Это уничтожило бы мою полезность,— продолжалъ Верлокъ, вспыливъ.

— Это ваше дло,— проговорилъ м-ръ Вальдеръ съ ледяной вжливостью.— Когда вы перестанете быть полезнымъ, васъ удалятъ. Да, удалятъ. Васъ…— м-ръ Вальдеръ остановился на минуту, нахмуривъ брови, и потомъ снова просіялъ и оскалилъ красивые блые зубы: — васъ прогонятъ,— закончилъ онъ съ злорадствомъ.

М-ръ Верлокъ снова долженъ былъ напрячь вс силы, чтобы побороть слабость въ ногахъ. У него, дйствительно, по пословиц, ушла душа въ пятки. Преодолвъ себя, онъ поднялъ голову и смло взглянулъ м-ру Вальдеру прямо въ лицо. Тотъ совершенно спокойно выдержалъ его взглядъ.

— Намъ нужно поднять духъ у членовъ миланской конферевціи,— сказалъ онъ.— Мысль объ организаціи международной борьба противъ политическихъ преступленій не находитъ достаточнаго сочувствія. Англія не хочетъ примкнуть къ организаціи. Удивительно нелпы они со своимъ преклоненіемъ передъ кумиромъ свободы личности! Нельзя подумать безъ возмущенія о томъ, что всмъ вашимъ пріятелямъ стоитъ только пріхать сюда…

— Зато они вс у меня на виду,— прервалъ его м-ръ Верлокъ.

— Было бы гораздо лучше держать ихъ всхъ подъ замкомъ. Нужно довести до этого Англію. Безсмысленная англійская буржуазія становится сообщницей тхъ самыхъ людей, цль которыхъ — выгнать собственниковъ изъ ихъ домовъ и обречь ихъ на голодную смерть. Пока у собственниковъ еще есть въ рукахъ политическая власть, имъ слдовало бы пользоваться ею для того, чтобы уберечь себя. Вы, я полагаю, согласны съ тмъ, что средній классъ отличается необыкновенной глупостью.

— Да,— согласился Верлокъ.

— У этихъ людей нтъ воображенія. Они ослплены идіотскимъ тщеславіемъ. Нужно ихъ перепугать — тогда они опомнятся. И вотъ какъ-разъ теперь психологическій моментъ, когда нужно пустить въ ходъ вашихъ друзей. Я вызвалъ васъ, чтобы раввить эту мысль.

М-ръ Вальдеръ сталъ развивать свой планъ очень свысока, презрительнымъ тономъ, обнаруживая въ то же время большое невжество относительно истинныхъ цлей и методовъ революціонеровъ. М-ръ Верлокъ былъ пораженъ. Первый секретарь посольства непростительно смшивалъ причины со слдствіями, самыхъ выдающихся пропагандистовъ — съ безразсудными бомбометателями, предполагалъ организацію тамъ, гд она не могла существовать въ силу обстоятельствъ, говорилъ о революціонной партіи, то какъ о строго дисциплинированной арміи, въ которой слово вождя — законъ, то какъ о шайк разбойниковъ. Разъ даже м-ръ Верлокъ раскрылъ ротъ для протеста, но движеніе поднятой кверху красивой блой руки остановило его.

Вскор онъ пришелъ въ такой ужасъ, что даже не пытался возражать. Онъ слушалъ съ безмолвнымъ страхомъ, который могъ казаться безмолвіемъ глубокаго вниманія.

— Нужна серія преступныхъ дяній,— спокойно продолжалъ м-ръ Вальдеръ,— совершенныхъ здсь… именно совершенныхъ, а не только задуманныхъ, иначе это не произвело бы никакого впечатлнія. Ваши друзья могли бы разрушить огнемъ полъ-Европы, и это бы не возбудило здсь общественнаго мннія въ пользу карательныхъ законовъ. Тутъ слишкомъ привыкли думать только о себ.

М-ръ Верлокъ откашлялся, но у него захватило дыханіе, и онъ ничего не сказалъ.

— Нтъ надобности въ кровавыхъ преступленіяхъ,— продолжалъ м-ръ Вальдеръ, точно читая научную лекцію.— Нужно только придумать что-нибудь достаточно эффектное. Лучше всего, напримръ, чтобы преступный замыселъ былъ направленъ, напримръ, противъ какихъ-нибудь зданій. Что, по-вашему, въ настоящее время, фетишъ буржуазіи? Что, мистеръ Верлокъ?

М-ръ Верлокъ развелъ руками и слегка пожалъ плечами.

— Вы слишкомъ лнивы, чтобы подумать,— сказалъ м-ръ Вальдеръ, увидавъ его жестъ.— Обратите вниманіе на то, что я скажу. Современный фетишъ — это ни монархическая власть, ни религія. Поэтому, оставимъ въ поко церкви и дворцы. Вы понимаете меня, м-ръ Верлокъ?

Гнвъ м-ра Верлока нашелъ исходъ въ игривости.

— Отлично понимаю. А какъ вы думаете насчетъ посольствъ? Серія покушеній на равныя посольства…— началъ онъ, но не могъ продолжать, не выдержавъ холоднаго, пристальнаго взгляда перваго секретаря.

— Вы умете быть шутливымъ,— небрежно замтилъ тотъ.— Что жъ, это недурно. Это оживляетъ, вроятно, ваше краснорчіе на соціалистическихъ конгрессахъ. Но тутъ не мсто шутить. Гораздо полезне для васъ тщательно выслушать то, что я скажу. Такъ какъ отъ васъ требуютъ фактовъ, а не басенъ, то постарайтесь воспользоваться тмъ, что я беру на себя трудъ вамъ изложить. Священный фетишъ нашихъ дней — наука. Такъ почему вамъ не возбудить вашихъ друзей противъ этого деревяннаго идола? Разв наука не принадлежитъ въ тмъ учрежденіямъ, которыя должны быть сметены съ лйца земли во имя торжества пролетаріата?

М-ръ Верлокъ ничего не сказалъ, опасаясь, что у него вырвется крикъ негодованія, если онъ раскроетъ ротъ.

— Вотъ что вамъ слдовало бы организовать. Покушенія на людей, стоящихъ у власти, конечно, эффектны сами по себ, но уже не такъ, какъ прежде. Эта опасность стала какъ-то укладываться въ общую схему жизни всхъ главъ государствъ. Это уже стало банальнымъ — особенно съ тхъ поръ, какъ убито столько президентовъ. Ну, а желаніе взорвать церковь, какъ оно ни ужасно на первый взглядъ, все же не такъ сильно дйствуетъ на умы, какъ можетъ показаться человку неопытному. До чего бы такое преступленіе ни было революціоннымъ и анархическимъ по существу, все же найдутся дураки, которые увидитъ въ немъ религіозную манифестацію, а это лишило бы террористическій фактъ того спеціально пугающаго значенія, которое мы хотимъ ему придать. Взрывъ ресторана или театра тоже можетъ пріобрсти чисто политическое значеніе, казаться местью голодныхъ людей. Все это слишкомъ использовано и уже не можетъ служить предметнымъ урокомъ для демонстраціи революціоннаго анархизма. Каждая газета иметъ достаточно готовыхъ фразъ, чтобы уничтожить эффектъ такихъ манифестацій. Я вамъ объясню философію бомбометательства съ моей точки зрнія, т.-е. по отношенію къ той цли, которой и вы, будто бы, служите одиннадцать лтъ. Я буду говорить очень просто. Чувствительность того общественнаго класса, на который вы нападаете, очень притуплена. Нельзя разсчитывать на длительность ихъ чувствъ состраданія или страха. Только тотъ террористическій фактъ можетъ повліять на общественное мнніе, въ которомъ нтъ ни тни мести и политическаго героизма. Онъ долженъ быть только актомъ разрушенія и больше ничего — ее имть никакой другой цли. Вы, анархисты, должны ясно показать, что ршились уничтожить весь общественный строй. Но какъ вдолбить такое представленіе въ головы людей, чтобы не было на этотъ счетъ никакого сомннія? Вотъ въ чемъ допросъ — и вотъ отвтъ: нужно направить удары на нчто, стоящее вн обычныхъ страстей человчества. Взрывъ бомбы въ Національной галлере произвелъ бы, конечно, нкоторый шумъ, но не оказалъ бы достаточнаго воздйствія. Искусство никогда не было фетишемъ толпы. Это то же, что разбить окна въ заднихъ комнатахъ дома. Для того, чтобы дйствительно оглушить человка, нужно, по крайней мр, взорвать крышу надъ нимъ. За искусство и его права вступилось бы нсколько художественныхъ критиковъ и любителей искусства,— но кто бы сталъ обращать вниманіе на ихъ жалобы и крики? Совсмъ другое дло — наука. Въ нее вритъ всякій болванъ, нажившій состояніе. Онъ самъ не знаетъ почему, но вритъ. Это — самый священный фетишъ. Вс профессора, конечно,— радикалы въ душ. Но скажите имъ, что ихъ идолъ долженъ быть сверженъ до имя будущности пролетаріата, и эти ученые тупицы поднимутъ вой, который какъ-разъ будетъ на руку миланской конференціи. Они наводнятъ газеты очень удобными для насъ статьями. Ихъ негодованіе будетъ выше всякихъ подозрній, такъ какъ ихъ видимыхъ матеріальныхъ интересовъ при этомъ не будете затронуто, и они возбудятъ эгоистическій ужасъ въ томъ класс, за который слдуетъ вліять. Имущій классъ вритъ, что наука какимъ-то мистическимъ путемъ является истиннымъ источникомъ ихъ богатства, и поэтому дикая манифестація противъ науки подйствуетъ сильне за нихъ, чмъ если бы взорвали на воздухъ цлую улицу или театръ, переполненный людьми ихъ класса. Въ послднемъ случа, они ршили бы, что это — только ‘классовая ненависть’,— но что можно сказать о проявленіи безсмысленной жестокой жажды разрушенія — почти непостижимо-безумной? Безуміе — вотъ что самое страшное: на него нельзя повліять угрозами, убжденіями или подкупомъ, къ тому же, я вовсе не убждаю васъ устраивать какую-то бойню. Я культурный человкъ и не желалъ бы пользоваться такими средствами, хотя бы для наилучшихъ результатовъ. Но я даже не ожидалъ-бы никакихъ благотворныхъ результатовъ отъ кровопролитія. Убійство — явленіе обычное, оно ничего не мняетъ. Это — почти общественное учрежденіе. Демонстрація должна быть направлена противъ науки. И даже не безразлично, противъ какой. Нужно, чтобы покушеніе потрясло безполезностью глумленія. Такъ какъ вы орудуете бомбами, то слдовало бы бросить бомбу въ чистую математику. Но это, конечно, невозможно. Я развилъ вамъ высшую философію примненія вашихъ силъ и привелъ вскіе доводы. Практическое примненіе моихъ мыслей — уже ваше дло: Но и въ этомъ отношеніи я могу снабдить васъ еще кое-какими указаніями. Какого вы мннія о томъ, чтобы обрушиться на астрономію?

М-ръ Верлокъ стоялъ неподвижно, точно въ столбняк, у кресла м-ра Вальдера, и только отъ времени до времени слегка судорожно вздрагивалъ, какъ домашняя собака, свернувшаяся у камина, которую во сн мучатъ кошмары.

Онъ только повторилъ звукомъ, похожимъ на рычаніе:

— На астрономію?

Онъ еще не очнулся отъ оглушающаго впечатлнія быстро произнесенной рчи м-ра Вальдера. Онъ ее могъ сразу усвоить себ его словъ, и это его злило. Къ тому же, онъ не вполн доврялъ искренности своего собесдника, боялся, что тотъ надъ нимъ смется, тмъ боле, что м-ръ Вальдеръ сидлъ, улыбаясь, оскаливъ свои блые зубы, съ ямочками на кругломъ лиц. Любимецъ свтскихъ дамъ принялъ обычную позу, въ которой онъ произносилъ свои тонкія, остроумныя фразы въ салонахъ. Слегка подавшись впередъ, поднявъ блую руку, онъ какъ бы осторожно держалъ между двумя пальцами свой тонкій и убдительный доводъ.

— Ничего лучшаго и придумать нельзя. Такого рода покушеніе соединяетъ наибольшую заботу о человчеств съ угрожающимъ проявленіемъ идіотской жестокости. Самый умный журналистъ не въ состояніи будетъ убдить свою публику въ томъ, что какой бы то ни было членъ пролетаріата можетъ питать личную вражду къ астрономіи. Тутъ ужъ нельзя объяснить дло голодомъ. Затмъ, этотъ планъ иметъ еще много другихъ преимуществъ. Весь цивилизованный міръ слыхалъ про Гринвичъ. Чистильщики сапогъ у вокзала Чарингъ-Кроссъ знаютъ про Гринвичъ. Теперь вы поняли?

Лицо м-ра Вальдера, которое такъ нравилось въ лучшемъ обществ своей изящной веселостью, сіяло теперь циничнымъ самодовольствомъ, которое бы изумило симпатизирующихъ ему свтскихъ дамъ.

— Да,— продолжалъ онъ съ презрительной усмшкой:— если взорвать первый меридіанъ, то это вызоветъ вой и проклятіе во всемъ мір.

— Это трудная штука,— пробормоталъ м-ръ Верлокъ, чувствуя, что только это ему и безопасно сказать.

— Почему? Вдь у васъ въ рукахъ вся компанія, самый цвтъ ихъ шайки. Старый террористъ Юатъ — въ Лондон. Я каждый день встрчаю его на Пикадилли въ его зеленой насадк. И Михаэлисъ, отпущенный на свободу апостолъ, тоже здсь — надюсь, вы не скажете, что вамъ неизвстно, гд онъ? Если не знаете, то я вамъ скажу,— продолжалъ м-ръ Вальдеръ съ угрозой въ голос.— Если вы воображаете, что секретныя суммы оплачиваютъ васъ одного, то ошибаетесь. А вс лозанцы? Разв они не сбжались вс сюда, какъ только зашла рчь о миланской конференціи? Здсь всхъ готовы пріютить.

— Это будетъ стоить денегъ,— сказалъ м-ръ Верлокъ.

— На эту удочку меня не подднете,— возразилъ м-ръ Вальдеръ.— Вы будете получать свое мсячное жалованье и ни гроша больше, пока чего-нибудь не устроите. А если и впредь ничего у васъ не выйдетъ, то и этого вамъ больше не дадутъ. Какое у васъ занятіе для видимости? Чмъ вы живете, по общему мннію?

— У меня лавка,— отвтилъ м-ръ Верлокъ.

— Лавка? Что за лавка?

— Канцелярскія принадлежности, газеты. Моя жена…

— Ваша… что?— прервалъ м-ръ Вальдеръ.

— Моя жена.— М-ръ Верлокъ слегка повысилъ голосъ.— Я женатъ.

— Чортъ знаетъ, что такое!— воскликнулъ м-ръ Вальдеръ.— Женаты?— Въ голос его послышалось искреннее изумленіе.— Что за глупости! Но, конечно, это только манера выражаться. Анархисты вдь не женятся. Это хорошо извстно. Имъ нельзя. Это значило бы отречься отъ своихъ принциповъ.

— Моя жена не анархистка,— съ досадой проговорилъ м-ръ Верловъ.— Къ тому же, это васъ совершенно не касается.

— Очень касается,— возразилъ м-ръ Вальдеръ.— Я начинаю думать, что вы вовсе не годитесь для службы у васъ. Вы наврное погубили себя въ глазахъ своихъ товарищей вашей женитьбой. Неужели вы не могли обойтись безъ этого? И вотъ какова была ваша прежняя привязанность! Всми своими привязанностями вы длаете себя совершенно непригоднымъ для насъ.

М-ръ Верлокъ ничего не отвтилъ. Онъ вооружился терпніемъ. На этотъ разъ, впрочемъ, испытанію наступилъ конецъ. Первый секретарь закончилъ рзко и отрывисто:

— Можете идти,— сказалъ онъ.— Нуженъ динамитный взрывъ. Я даю вамъ мсяцъ. Засданія конференціи временно пріостановлены. Прежде чмъ они возобновятся, здсь должно что-нибудь произойти, или вы лишаетесь службы.

Перемнивъ опять тонъ, со свойственной ему неустойчивостью, онъ заговорилъ дружески.

— Подумайте о моей философіи, м-ръ Верлокъ,— сказалъ онъ на прощанье.— Направьте свои усилія на первый меридіанъ. Вы не знаете средняго класса такъ, какъ я. Разсчитывать на ихъ чувствительность нельзя. Первый меридіанъ — это на нихъ подйствуетъ. Это — самое лучшее, да, по-моему, и самое легкое.

Онъ всталъ съ кресла и, сжавъ тонкія губы съ усмшкой, сталъ смотрть въ зеркало надъ каминомъ, какъ м-ръ Верлокъ тяжеловсно выходилъ изъ комнаты, держа въ рук шляпу палку. Дверь закрылась.

Лакей въ ливре, вдругъ появившійся въ корридор, провелъ м-ра Верлока по другой дорог черезъ маленькую дверь въ другой уголъ двора. Привратникъ у главныхъ воротъ не видалъ, какъ они вышли, и м-ръ Верлокъ направился домой какъ во сн. Онъ настолько забылъ обо всемъ окружающемъ, что хотя его земная оболочка двигалась неспшно по улицамъ, духомъ онъ какъ бы въ ту же минуту очутился у дверей своей лавки, точно прилетлъ съ запада на востокъ на крыльяхъ сильнаго втра. Онъ прямо прошелъ за прилавокъ и слъ на деревянный стулъ за нимъ. Никто не нарушалъ его уединенія. Стэви, на котораго надли зеленый люстриновый передникъ, подметалъ лстницу и сметалъ пыль, ревностно и добросовстно выполняя порученное ему дло, точно это была интересная игра. М-ссъ Верлокъ была въ кухн. Услыхавъ дребезжащій звукъ колокольчика, она только подошла въ стеклянной двери, ведущей изъ внутреннихъ комнатъ въ лавку, и, слегка отдернувъ занавску, заглянула въ тускло освщенную лавку. Увидавъ, что мужъ сидитъ мрачный, тяжеловсно опустившись на стулъ, сдвинувъ далеко назадъ шляпу, она сейчасъ же вернулась въ плит. Черезъ часъ она сняла зеленый передникъ съ своего брата Стэви и велла ему вымыть руки и лицо. Она говорила съ мальчикомъ властнымъ тономъ, которымъ вліяла на него съ самаго дтства. Переставъ на минуту мыть посуду, она тщательно осмотрла лицо и руки Стэви, когда онъ подошелъ въ кухонному столу показать ей, что приказаніе ея выполнено. Прежде эта формальность предобденнаго омовенія совершалась изъ страха передъ гнвомъ отца, но кротость м-ра Верлока въ домашнемъ обиход разрушала всякую возможность ссылаться на его гнвъ. Даже Стэви, при всей его нервности, не поврилъ бы. Поэтому Винни пользовалась другимъ доводомъ. Она говорила, что м-ру Верлоку было бы чрезвычайно больно и непріятно, если, бы за обденнымъ столомъ не соблюдалась полная чистота. Винни почувствовала большое облегченіе посл смерти отца въ томъ, что ей ужъ больше не придется дрожать за бднаго Стэви. Она не могла выносить, чтобы обижали мальчика. Это сводило ее съ ума. Когда она была маленькой двочкой, она бросалась на отца, сверкая глазами, чтобы защитить брата. А теперь по спокойной наружности м-ссъ Верлокъ никакъ нельзя было бы предположить, что она способна въ проявленіямъ страстныхъ чувствъ.

Она кончила накрывать столъ къ обду. и, подойдя въ лстниц, крикнула:— Мама!— Затмъ, открывъ стеклянную дверь въ лавку, она спокойно сказала:— Адольфъ.— М-ръ Верлокъ сидлъ въ той же поз, очевидно, не шевельнувшись въ теченіе полутора часа. Онъ грузно поднялся и вышелъ къ обду въ пальто и шляп, не говоря ни слова. Его молчаніе само по себ не было столь необычнымъ въ жизни этой семьи, ютившейся въ мрачной улиц, куда рдко заглядывало солнце, проводившей дни за полутемной лавкой, гд продавались подозрительные дрянные товары. Но въ этотъ день въ молчаніи м-ра Верлока чувствовалась глубокая задумчивость, которая произвела сильное впечатлніе на обихъ женщвпъ. Он сидли сами молча и только слдили глазами за бднымъ Стэви, боясь, чтобы онъ какъ-нибудь не впалъ въ припадокъ говорливости, что съ нимъ иногда случалось. Но онъ спокойно сидлъ противъ м-ра Верлока и молча смотрлъ въ пространство. Забота о томъ, чтобы мальчикъ не раздражалъ хозяина дома своими странностями, омрачала жизнь этихъ двухъ женщинъ. ‘Этотъ мальчикъ’, какъ он его называли, говоря о немъ между собого, былъ источникомъ большихъ заботъ для матери съ самаго дня своего рожденія. Его отецъ при жизни чувствовалъ себя униженнымъ тмъ, что у него сынъ съ такими странностями, и его обида на судьбу выражалась въ суровомъ обращеніи съ мальчикомъ. Потомъ, посл его смерти, нужно было удерживать Стэви отъ того, чтобы онъ не раздражалъ жильцовъ. И посл того самый фактъ его существованія былъ для его матери источникомъ большихъ тревогъ.— Если бы ты не вышла замужъ за такого хорошаго человка — говорила вдова своей дочери,— то я не знаю, что сталось бы съ бднымъ мальчикомъ.

М-ръ Верлокъ относился къ Стэви очень терпимо,— какъ человкъ, не особенно любящій животныхъ, отнесся бы къ любимой кошк своей жены. Об женщины считали, что большаго нельзя было и требовать. За это одно мать Стэви питала безконечную благодарность къ своему зятю. Въ первое время она еще иногда, изврившись въ доброт людей въ теченіе своей долгой жизни, тревожно спрашивала дочь:— Теб не кажется, дорогая, что м-ру Верлоку хотлось бы избавиться отъ Стэви?— Въ отвтъ на это Винни обыкновенно только слегка качала головой. Только разъ она сказала страннымъ, угрюмымъ и вмст съ тмъ вызывающимъ тономъ:— Для этого ему пришлось бы раньше избавиться отъ меня.— Послдовало долгое молчаніе. Мать старалась проникнуть въ смыслъ этого отвта, поразившаго ее глубиной затаенныхъ въ немъ чувствъ. Въ сущности она никакъ не могла понять, почему Винни вышла замужъ за м-ра Верлока. Бракъ этотъ былъ очень благоразуменъ, и дочери ея жилось, повидимому, теперь хорошо, но все же было бы естественно, если бы Винни выбрала какого-нибудь боле подходящаго по возрасту спутника жизни. За нею ухаживалъ одинъ милый молодой человкъ, единственный сынъ хозяина мясной лавки на сосдней улиц. Правда, онъ пока жилъ еще на иждивеніи отца, но дла отца шли хорошо, и будущее молодого человка было обезпечено. Винни онъ нравился. Она ходила съ нимъ гулять по воскресеньямъ, онъ водилъ ее часто въ театръ. Но какъ разъ тогда, когда мать уже начала бояться, что вотъ-вотъ дочь объявитъ ей о своей помолвк (какъ бы она стала управляться одна съ большимъ домомъ, имя на плечахъ такую обузу, какъ Стэви?) романъ между Винни и сыномъ мясника круто оборвался. Винни ходила нсколько времени съ очень грустнымъ лицомъ. Но вскор Провидніе послало имъ м-ра Верлока, который занялъ лучшую комнату въ первомъ этаж. О молодомъ сын мясника уже не было больше рчи. Очевидно, само Провидніе такъ устроило.

III.

— Всякая идеализація отнимаетъ что-то у жизни. Прикрашивать жизнь значитъ лишать ее сложности — разрушать ее. Предоставьте это моралистамъ, милый мой. Исторію длаютъ люди, но не изъ своей головы. Мысли, которыя рождаются въ сознаніи, играютъ самую незначительную роль въ ход событій. Исторія опредляется и управляется производствомъ и орудіями производства, т.-е. силой экономическихъ условій. Капитализмъ породилъ соціализмъ, и законы, созданные капитализмомъ для защиты собственности, и являются единственно отвтственными за анархизмъ. Никакъ нельзя знать, каковъ будетъ общественный строй въ грядущія времена, и незачмъ поэтому предаваться страстнымъ пророческимъ бреднямъ. Въ лучшемъ случа, они только характерны для пророка, но никакой объективной цнности у нихъ быть не можетъ. Предоставьте же эту забаву моралистамъ…

Михаэлисъ, выпущенный на свободу апостолъ, говорилъ это ровнымъ голосомъ, нсколько сдавленнымъ подъ тяжестью толстаго жирового слоя на груди. Онъ вышелъ изъ гигіенично устроенной тюрьмы, толстый какъ бочка, съ огромнымъ животомъ и одутловатыми блдными щеками. Можно было подумать, что его враги нарочно кормили его въ теченіе пятнадцати лтъ чрезмрно жирной пищей, упрятавъ его въ сырой темный погребъ. Потомъ уже и на свобод ему не удавалось спустить ни одного фунта вса.

Разсказывали, что въ теченіе трехъ сезоновъ сряду одна богатая старая дама посылала его лечиться въ Маріенбадъ, но его выслали оттуда по случаю прізда именитыхъ паціентовъ и лишили такимъ образомъ доступа къ цлебнымъ водамъ. Сначала онъ возмущался, но потомъ вполн покорился судьб.

Опершись на заплывшіе жиромъ локти, онъ слегка подался впередъ своихъ грузнымъ туловищемъ и плюнулъ въ ршетку камина.

— Да, у меня было достаточно времени все это обдумать,— прибавилъ онъ, не повышая голоса.— Общество предоставила мн нужный для размышленія досугъ.

По другую сторону камина, на мягкомъ удобномъ кресл, въ которомъ обыкновенно сидла мать м-ссъ Верлокъ, расположился Карлъ Юнтъ. Онъ мрачно разсмялся, раскрывъ беззубый ротъ. Террористъ — такъ онъ самъ себя называлъ — былъ лысый старикъ съ отвисшимъ подбородкомъ. Въ его потухшихъ глазахъ сверкало затаенное гнвное чувство. Онъ поднялся, опираясь на тонкую палку, изогнувшуюся подъ тяжестью его руки.

— Я всегда мечталъ — заговорилъ онъ мрачнымъ тономъ — о союз людей, твердо ршившихъ дйствовать, не стсняясь средствами, достаточно сильныхъ, чтобы смло признать себя разрушителями, и свободныхъ отъ смиренія и пессимизма, отъ котораго гибнетъ и разлагается міръ. Безпощадность во всему на земл, въ томъ числ и въ самому себ, отреченіе отъ всего во имя блага человчества въ его грядущихъ судьбахъ — вотъ чего я требовалъ отъ нужныхъ мн сообщниковъ.

Его маленькая лысая голова вся тряслась, въ горл у него пересохло отъ возбужденія. М-ръ Верлокъ, усвшійся въ углу дивана на другомъ конц комнаты, промычалъ что-то неопредленное въ знакъ одобренія.

Старый террористъ медленно покачалъ головой.

— И я никогда не могъ собрать хотя бы трехъ такихъ людей,— сказалъ онъ.— Все изъ-за вашего проклятаго, безплоднаго пессимизма!— накинулся онъ на Михаэлиса. Тотъ разставилъ свои толстыя, какъ подушки, ноги и принялъ оскорбленный видъ.

Какъ можно было назвать его пессимистомъ! Это его глубоко возмущало. Онъ былъ настолько далекъ отъ пессимизма, что, напротивъ того, твердо врилъ въ близкій конецъ частной собственности. Онъ былъ убжденъ, что классъ собственниковъ погибнетъ отъ собственнаго разврата. Собственникамъ придется бороться не только противъ проснувшагося пролетаріата, но и другъ противъ друга. Борьба, война — вотъ грядущая судьба частной собственности. Гибель ея неминуема. Михаелисъ тверда въ это врилъ и не нуждался для подкрпленія своей вры въ рев возбужденной толпы, въ красныхъ флагахъ и т. д. Нтъ, одинъ только холодный разумъ лежалъ въ основ его оптимизма.

Онъ остановился, чтобы передохнуть, и потомъ продолжалъ:

— Не будь я оптимистомъ,— сказалъ онъ,— разв бы я не нашелъ въ теченіе пятнадцати лтъ средства перерзать себ горло? Въ крайнемъ случа, я могъ бы расшибить себ голову объ стны камеры.

Прерывистость дыханія лишала его голосъ всякаго огня. Его одутловатыя блдныя щеки свисали, какъ неживыя, но въ его синихъ глазахъ, сильно прищуренныхъ, свтилось сосредоточенное, безумное въ своей напряженности, выраженіе твердой вры. Съ такимъ выраженіемъ въ глазахъ онъ, вроятно, сидлъ по ночамъ въ тюремной камер, предаваясь своимъ мыслямъ. Карлъ Юнтъ стоялъ передъ нимъ, перекинувъ черезъ плечо одинъ конецъ своей зеленоватой накидки. Передъ самымъ каминомъ сидлъ товарищъ Озипонъ, бывшій студентъ медицины, главный составитель листковъ и брошюръ издательства ‘Б. П.’. Онъ вытянулъ ноги, повернувъ ихъ пятками къ огню. Пучокъ курчавыхъ свтлыхъ волосъ торчалъ надъ его краснымъ лицомъ съ приплюснутымъ носомъ и толстыми губами, выдававшими его негритянское происхожденіе, глаза съ миндалевиднымъ разрзомъ свтились темнымъ блескомъ. надъ выступающими скулами. На немъ была синяя фланелевая рубашка, свободные концы небрежно повязаннаго чернаго толковаго галстука спускались на плотно застегнутый жилетъ. Онъ прислонялся головой въ спинк стула, вытянувъ шею, поднесъ къ губамъ папиросу, вставленную въ длинный деревянный мундштукъ, и сталъ пускать въ потолокъ клубы дыма.

Михаелисъ продолжалъ развивать свою мысль — ту мысль, которая его занимала въ долгіе годы заключенія и превратилась у него въ глубокую вру. Онъ говорилъ, обращаясь въ самому себ, не думая о слушателяхъ, и даже забывая объ ихъ присутствіи, по усвоенной привычк думать вслухъ среди четырехъ выштукатуренныхъ стнъ своей камеры, въ гробовомъ молчаніи огромнаго кирпичнаго зданія близъ рки, мрачнаго и уродливаго, какъ гигантская покойницкая для живыхъ мертвецовъ.

Онъ совершенно не умлъ вести споръ, не потому, что какіе-либо выводы противника могли убдить его, а потому, что самый фактъ другого голоса, раздающагося рядомъ съ нимъ, смущалъ его и спутывалъ его мысли. Он создались въ безконечно долгіе годы духовнаго одиночества, какъ бы среди безводной пустыни, ничей живой голосъ никогда ихъ не опровергалъ, не одобрялъ,— и Михаэлисъ не умлъ доказывать ихъ въ живомъ спор.

На этотъ разъ никто его не прерывалъ, и онъ снова изложилъ свое міросозерцаніе, которое онъ теперь исповдывалъ, какъ символъ вры. Онъ говорилъ, что тайна судьбы всецло заключена въ матеріальной сторон жизни, что будущее обусловливается только экономическими причинами, что въ этомъ — источникъ всхъ идей, руководящихъ умственнымъ развитіемъ человчества и даже порывами ихъ страстей.

Раздавшійся вдругъ рзкій смхъ товарища Озипона прервалъ Михаелиса на полуслов, и онъ не могъ сразу продолжать. Въ его кроткихъ восторженныхъ главахъ появилось выраженіе растерянности. Онъ медленно закрылъ ихъ, какъ бы для того, чтобы собрать разбжавшіяся мысли. Наступило молчаніе. Отъ пылающаго огня камина и отъ двухъ газовыхъ рожковъ надъ столомъ въ комнат сдлалось душно. М-ръ Верлокъ тяжеловсно поднялся съ дивана, открылъ дверь въ кухню, чтобы впустить больше воздуха, и увидлъ Стэви, сидвшаго спокойно за кухоннымъ столомъ. Онъ по обыкновенію чертилъ круги, безконечное число круговъ, концентрическихъ, эксцентрическихъ, цлый хаосъ круговъ, которые множествомъ сплетенныхъ и повторенныхъ кривыхъ, множествомъ перескающихся линій были какимъ-то отраженіемъ космическаго хаоса, символомъ безумнаго искусства, которое гонится за недостижимымъ. Художникъ даже не повернулъ головы, низко наклонившись надъ работой. М-ръ Верлокъ, непріятно удивленный присутствіемъ мальчика въ сосдней комнат, вернулся на свое мсто на диван. Александръ Озипонъ поднялся съ мста. Онъ казался очень высокимъ въ комнат съ низкимъ потолкомъ.

Пройдя въ кухню, онъ сталъ за спиной Стэви, поглядлъ на его работу и, вернувшись, произнесъ тономъ оракула:

— Очень хорошо. Очень характерно, совершенно типично.

— Что хорошо?— ворчливо спросилъ м-ръ Верлокъ, усвшійся снова въ углу дивана.

Озипонъ небрежно пояснилъ свои слова, кивнувъ головой по направленію въ кухн:

— Типичная форма вырожденія,— я говорю о рисункахъ.

— Вы считаете мальчика дегенератомъ?— пробормоталъ м-ръ Верлокъ.

Товарищъ Александръ Озипонъ, по прозвищу ‘Докторъ’, былъ медикомъ безъ диплома, потомъ здилъ изъ города въ городъ читать лекціи о гигіен съ соціальной точки зрнія во всхъ рабочихъ союзахъ. Онъ былъ авторомъ популярнаго полунаучнаго очерка (въ вид дешеваго памфлета, конфискованнаго вскор посл выхода въ свтъ) подъ заглавіемъ: ‘Губительные пороки средняго класса’, кром того, онъ былъ делегатомъ таинственнаго главнаго комитета. Ему, вмст съ Карломъ Юнтомь и Михаэлисомъ, поручена была литературная пропаганда. Этотъ человкъ глядлъ теперь на тайнаго соглядатая, состоявшаго въ сношеніяхъ, по меньшей мр, съ двумя посольствами, взглядомъ, выражавшимъ непоколебимую увренность.

— Да, такъ его можно назвать съ научной точки зрнія. Очень типичный образчикъ этого рода дегенераціи. Достаточно взглянуть на его уши. Если бы вы читали Ломброзо…

М-ръ Верлокъ, разсвшись широко на диван, сталъ пристально смотрть на пуговицы жилета. Щеки его слегка покраснли. Въ послднее время всякое упоминаніе чего-нибудь, относящагося въ наук (слово само по себ невинное и довольно неопредленное), страннымъ образомъ вызывало тотчасъ же въ ум м-ра Верлока живой и весьма непріятный образъ м-ра Вальдера. Это явленіе, составляющее, быть можетъ, именно одно изъ чудесъ науки, погружало м-ра Верлока въ странное состояніе волненія и страха и вызывало въ немъ желаніе наговорить грубыхъ словъ, ругаться, чтобы облегчить этимъ душу. Но онъ ничего не сказалъ. Раздался голосъ не его, а Карла Юнта, неподкупнаго въ своей прямолинейности.

— Ломброзо — оселъ!— выпалилъ онъ.

Товарищъ Озипонъ взглянулъ на него испуганными широко раскрытыми глазами въ отвтъ на такое богохульство. А Юнтъ продолжалъ сердитымъ голосомъ, ежеминутно схватывая губами кончикъ языка, онъ точно жевалъ его со злости.

— Да вдь этотъ идіотъ Богъ всть что говоритъ!— кричалъ онъ.— Преступникъ для него — это заключенный въ тюрьму.— Просто, не правда ли? Ну, а какъ относительно тхъ, которыхъ сажаютъ туда силой? Да, силой. Да и что такое преступленіе? Разв онъ знаетъ это, вашъ глупый пошлякъ, который прославился среди другихъ пошляковъ тмъ, что сталъ разсматривать уши и зубы несчастныхъ жертвъ? По его мннію, зубы и уши накладываютъ клеймо на преступника. А что сказать о закон, который еще ясне клеймитъ,— о способ клейменія, изобртенномъ сытыми для огражденія отъ голодныхъ? Они раскаленнымъ желзомъ клеймятъ тло несчастныхъ. Разв не слышите отсюда, какъ шипитъ подъ раскаленнымъ желзомъ живое тло? Вотъ какъ изготовляются преступники для Ломброзо и его глупостей.

Набалдашникъ его палки и его ноги дрожали отъ волненія, но его фигура, задрапированная въ широкій плащъ, сохраняла гордый и вызывающій видъ. Онъ точно различалъ въ воздух запахъ жестокости, точно подслушивалъ чуткимъ ухомъ страшные крики страданія. Чувствовалась большая сила во всемъ его существ. Почти умирающій ветеранъ динамитныхъ войнъ былъ въ свое время большимъ актеромъ — актеромъ на трибун на тайныхъ собраніяхъ, въ частныхъ бесдахъ. Онъ самъ никогда въ жизни пальца не поднималъ во вредъ обществу. Онъ не былъ человкомъ дйствія и не былъ даже ораторомъ, увлекающимъ потокомъ краснорчія. Но онъ умлъ вызывать вс разрушительные инстинкты въ угнетенныхъ, пробуждать озлобленность въ бднякахъ. Онъ умлъ призывать къ мятежу, и слабые остатки рокового дара все еще сохранились въ немъ.

Михаэлисъ улыбался отсутствующей улыбкой, не разжимая губъ. Онъ понурилъ голову, сочувствуя словамъ Юнта. Онъ самъ былъ въ тюрьм. Его тло тоже жгли раскаленнымъ желзомъ,— и онъ теперь тихо напомнилъ объ этомъ.

Товарищъ Озипонъ, по прозванію ‘Докторъ’, оправился отъ перваго впечатлнія словъ Юнта.

— Вы этого не понимаете,— началъ онъ презрительнымъ тономъ, но остановился, испуганный мертвенной чернотой провалившихся глазъ, медленно повернувшихся къ нему слпымъ взглядомъ. Онъ слегка пожалъ плечами и отказался отъ дальнйшаго спора.

Стэви, привыкшій, чтобы на него не обращали вниманія, всталъ изъ-за кухоннаго стола и, взявъ рисунки, направился въ себ въ комнату спать. Онъ очутился у двери лавки какъ разъ во-время, чтобы выслушать всю образную рчь Карла Юнта. Листъ бумаги съ нарисованными на немъ кругами выпалъ у него изъ рукъ, онъ остановился какъ вкопанный, не сводя глазъ съ стараго террориста. Его точно приковали къ мсту болзненный ужасъ и страхъ передъ физической болью. Стэви хорошо зналъ, что если приложить раскаленное желзо въ тлу, то отъ этого очень больно. Глаза его загорлись негодованіемъ. Онъ ясно представилъ себ, до чего это больно. Онъ стоялъ, раскрывъ широко ротъ.

Глядя неуклонно въ огонь, Михаэлисъ снова испыталъ чувство уединенія, необходимое для него, чтобы сосредоточить свои мысли. Изъ его устъ снова потекли оптимистическія пророчества. Онъ доказывалъ, что капитализмъ обреченъ на погибель съ самой колыбели, такъ какъ родился съ ядомъ конкурренціи въ крови. Большіе капиталисты подаютъ маленькихъ, сосредоточиваютъ силу и орудія производства въ большихъ центрахъ, совершенствуютъ орудія промышленности и въ безумномъ своемъ самовозвеличеніи подготовляютъ только законное наслдіе страдающаго пролетаріата. Михаэлисъ произнесъ великое слово: ‘Терпніе’, и въ его ясномъ взгляд, поднятомъ въ низкому потолку комнаты, отразилась ангельская твердость вры. Стэви, не отходившій отъ дверей, успокоился и точно впалъ въ забытье.

На лиц товарища Озипона отравилось нетерпніе.

— Такъ, значитъ, нтъ надобности что-либо длать,—значитъ, лучше всего ждать, сложа руки?

— Я этого не говорю,— мягко возразилъ Михаэлисъ.— Видніе истины такъ сильно вндрилось въ него, что звукъ чужого голоса уже не могъ его разсять. Онъ продолжала смотрть въ красные уголья. Нужно было готовиться въ будущему, онъ готовъ былъ допустить, что великій переворотъ совершится среди взрыва революціи. Но онъ только доказывалъ, что революціонная пропаганда — дло, требующее чуткой совсти. Революціонная пропаганда, это — воспитаніе будущихъ властителей міра, оно, должно быть поэтому такимъ же тщательнымъ, какъ воспитаніе королей. Нужно было, по его мннію, крайне осторожно, даже робко раскидывать сти пропаганды, такъ какъ мы совершенно не знаемъ, какое вліяніе можетъ оказать всякое данное измненіе экономическихъ условій на счастье, нравственность, умъ и исторію человчества. Исторія длается орудіями производства, а не идеями,— все мняется отъ измненія экономическихъ условій — искусство, философія, любовь, добродтель — даже истина.

Уголья въ камин съ трескомъ обрушились, и Михаэлисъ порывисто поднялся съ мста. Круглый, какъ раздувшійся шаръ, онъ раскрылъ свои короткія толстыя руки, какъ бы въ безумномъ и неосуществимомъ желаніи обнять и прижать въ груди обновленную собственнымъ усиліемъ вселенную. Онъ прерывисто дышалъ, отдаваясь пламенному порыву вры.

— Будущее такъ же установлено, какъ минувшее: рабство, феодализмъ, индивидуализмъ, коллективизмъ. Это — твердый законъ, а не пустое пророчество.

Презрительная усмшка на толстыхъ губахъ товарища Озипона еще ясне выдала негритянскій типъ его лица.

— Глупости!— сказалъ онъ довольно спокойно.— Нтъ никакихъ законовъ, и нельзя ничего опредлить заране. Обучать — безсмысленно. Совершенно безразлично, что люди знаютъ, хотя бы знанія ихъ были самыя точныя. Важны только эмоціи. Безъ эмоцій невозможно дйствіе.

Онъ остановился и прибавилъ скромно, но ршительно:

— Вдь я это говорю вамъ чисто научно,— научно. Что? что вы сказали, Верлокъ?

— Ничего,— пробормоталъ м-ръ Верлокъ. Услышавъ со своего мста на диван ненавистный ему звукъ, м-ръ Верлокъ не могъ удержаться отъ восклицанія досады.

Старый, безгубый Юнтъ принялся опять шипть. Слова его были точно пропитаны ядомъ.

— Знаете, каковъ, по-моему, современный экономическій строй? Я его называю канибальскимъ. Люди утоляютъ свою жадность, питаясь живымъ тломъ и теплой кровью своихъ ближнихъ. Ничмъ другимъ ихъ нельзя насытить.

Услыхавъ это ужасное заявленіе, Стэви застоналъ и сразу, точно въ него влили быстро дйствующій ядъ, опустился и прислъ на ступеньки, ведущія въ кухонной двери.

Михаэлисъ, повидимому, ничего не слышалъ вокругъ себя. Губы его окончательно сомкнулись и щеки отвисли, какъ неживыя. Онъ оглянулся мутными глазами, ища свою круглую шляпу, и надлъ ее. Его заплывшее круглое тло точно плыло между стульями подъ острымъ локтемъ Карла Юнта. Старый террористъ поднялъ дрожащую руку и надлъ широкополую фетровую шляпу. Онъ медленно двинулся съ мста и шелъ, на каждомъ шагу ударяя палкой по полу. Было довольно трудно выпроводить его изъ дому, онъ отъ времени до времени останавливался, задумываясь о чемъ-то, и не двигался съ мста, пока Михаэлисъ не подталкивалъ его. Кроткій апостолъ бралъ его подъ-руки съ братской заботливостью, за ними шелъ, позвывая и засунувъ руки въ карманы, коренастый Озипонъ. Сдвинутая назадъ синяя фуражка съ кожанымъ околышемъ придавала ему видъ скандинавскаго матроса, которому тоскливо посл хорошей выпивки. М-ръ Верлокъ проводилъ своихъ гостей, попрощался съ ними, все время держа глаза опущенными, затмъ закрылъ за ними дверь, заперъ ее на ключъ, задвинулъ засовъ. Онъ былъ недоволенъ своими друзьями. Въ свт теорій м-ра Вальдера они никуда не годились. А м-ръ Верлокъ долженъ былъ соблюдать опредленную тактику въ своихъ отношеніяхъ съ революціонерами, и не могъ поэтому, ни дома, ни на большихъ революціонныхъ собраніяхъ, взять на себя иниціативу дйствія. Необходимо было соблюдать осторожность. Чувствуя негодованіе, вполн естественное въ человк, которому уже за сорокъ лтъ, и которому грозятъ отнять самое ему дорогое — его безопасность и спокойствіе,— онъ съ гнвнымъ презрніемъ говорилъ себ, что ничего другого нельзя и ожидать отъ такихъ людишекъ, какъ Карлъ Юнтъ, Михаэлисъ и Озипонъ.

Остановившись въ своемъ намреніи потушить газовый рожокъ въ лавк, м-ръ Верлокъ погрузился въ бездну нравственныхъ разсужденій. Онъ сталъ судить всю компанію. Бездльники они, въ особенности Карлъ Юнтъ, котораго няньчила его старая подруга. Онъ когда-то сманилъ ее отъ одного друга и потомъ много разъ хотлъ отдлаться отъ нея. Но, къ счастью для Юнта, она отъ времени до времени снова къ нему возвращалась. И теперь, не будь ея, некому было бы помочь ему садиться въ омнибусъ, когда онъ отправлялся на прогулку. Когда старуха умретъ, то конецъ и Карлу Юнту, со всми его разрушительными теоріями. Нравственное чувство Верлока оскорблено было также оптимизмомъ Михаэлиса, который жилъ теперь на попеченіи одной богатой старой дамы. Она часто посылала его въ свой коттэджъ въ деревн, и онъ цлыми днями ходилъ по тнистымъ аллеямъ, обдумывая среди пріятнаго досуга будущее человчества. И Озипонъ тоже умлъ какъ-то доставать деньги для жизненныхъ удобствъ.

Думая о нихъ, м-ръ Верлокъ прежде всего чувствовалъ зависть въ ихъ праздности. Онъ вдругъ вспомнилъ о м-р Вальдер, и зависть его въ его друзьямъ-революціонерамъ разгорлась еще сильне. Хорошо имъ бездльничать! Они не отвтственны передъ ужаснымъ м-ромъ Вальдеромъ. Къ тому же, у нихъ есть женщины, заботящіяся о нихъ, а онъ, напротивъ того, иметъ жену, о которой онъ долженъ заботиться.

Тутъ, по простой ассоціаціи идей, м-ръ Верлокъ вспомнилъ, что пора идти спать. Онъ вздохнулъ, такъ какъ зналъ, что ему не такъ-то легко будетъ заснуть. Уже много ночей его мучила непобдимая безсонница. Онъ поднялъ руку и затушилъ газовый рожокъ надъ головой.

Широкая полоса свта проникла черезъ дверь сосдней комнаты въ лавку, за прилавокъ. Ори этомъ свт м-ръ Верлокъ могъ пересчитать выручку. Сумма была очень небольшая, и онъ въ первый разъ съ тхъ поръ какъ открылъ лавку, задумался о коммерческой сторон своей торговли. Результатъ подсчета оказался весьма неблагопріятнымъ. Онъ, правда, занялся торговлей не изъ коммерческихъ побужденій, а выбралъ свой родъ торговли вслдствіе инстинктивнаго тяготнія къ темнымъ промысламъ, въ которыхъ деньги достаются легко. Кром того, содержа свою лавку, онъ оставался въ своей области, т.-е. подъ непосредственнымъ надзоромъ полиціи, съ которой онъ все равно имлъ тайныя сношенія. Все это создавало значительныя удобства, но какъ средство въ жизни этого было недостаточно.

Онъ вынулъ шкатулку съ деньгами изъ ящика и направился уже въ себ наверхъ, какъ вдругъ замтилъ, что Стэви все еще въ кухн.

‘Что это онъ тутъ длаетъ?— подумалъ м-ръ Верлокъ.— Чего онъ тутъ скачетъ?’ М-ръ Верлокъ съ удивленіемъ посмотрлъ на мальчика, но ничего у него не спросилъ. Вс разговоры м-ра Верлока съ Стэви ограничивались тмъ, что онъ посл утренняго завтрака говорилъ ему: ‘сапоги’,— но не въ форм приказа, а просто какъ сообщеніе факта, что онъ нуждается въ сапогахъ. М-ръ Верлокъ съ изумленіемъ замтилъ теперь, что совершенно не знаетъ, какъ говорить съ Стеви. Онъ стоялъ среди комнаты и молча глядлъ въ кухню. Онъ даже не зналъ, что могло бы произойти, если бы онъ что-нибудь сказалъ. Это вдругъ показалось очень страннымъ м-ру Верлоку, особенно въ виду того, что мальчикъ находится всецло на его попеченіи и живетъ на его средства. Съ этой стороны онъ до сихъ поръ никогда не смотрлъ на Стэви.

Онъ, положительно, не зналъ, какъ говорить съ мальчикомъ, и молча смотрлъ, какъ тотъ что-то бормочетъ и сильно жестикулируетъ, бгая вокругъ стола, какъ зврь въ клтк. Нершительное предложеніе м-ра Верлока: ‘Пошелъ бы ты лучше спать’ — не произвело никакого впечатлнія. М-ръ Верлокъ пересталъ наконецъ наблюдать за страннымъ поведеніемъ мальчика и пошелъ наверхъ, держа въ рукахъ шкатулку съ деньгами. Онъ чувствовалъ страшную слабость, поднимаясь по лстниц, и это его безпокоило. Ужъ не заболетъ ли онъ, чего добраго? Остановившись наверху лстницы, чтобы оправиться, онъ услышалъ мрный храпъ изъ комнаты своей тещи. ‘Вотъ еще и о ней нужно заботиться’,— подумалъ онъ и направился въ спальню.

М-ссъ Верлокъ заснула, не затушивъ лампы, стоявшей на столик у постели. Свтъ ярко падалъ на ея лицо съ закрытыми глазами и на черные волосы, заплетенные на ночь въ косы. Она проснулась, услышавъ нсколько разъ громко повторенное свое имя.

— Винни, Винни!— звалъ мужъ, наклонившись надъ нею.

Она открыла глава и спокойно посмотрла на мужа, стоявшаго у постели съ шкатулкой въ рукахъ. Но когда она услышала, что братъ ея прыгаетъ по кухр, она быстро соскочила съ постели и надла туфли.

— Я не знаю, какъ съ нимъ быть,— сказалъ м-ръ Вердокъ.— Нельзя оставить его внизу и не тушить свта.

Она ничего не сказала и быстро выскользнула изъ комнаты. М-ръ Верлокъ поставилъ шкатулку на столъ и сталъ ходить по комнат. Подойдя къ окну, онъ поднялъ жалюзи и выглянулъ на улицу. За окномъ чувствовалась сырая, холодная ночь, грязь на улиц. Дома имли непривтливый, угрюмый видъ. М-ру Верлоку сдлалось жутко. Ему вдругъ показалось, что онъ и его близкіе могутъ очутиться выброшенными на улицу среди холода и грязи, которую онъ видлъ въ эту минуту передъ собою. И вдругъ передъ его глазами мелькнуло, какъ въ видніи, лицо м-ра Вальдера, оно казалось розовымъ пятномъ среди мрака.

Мелькнувшій на минуту образъ былъ до того ясный, что м-ръ Верлокъ отшатнулся отъ окна, и жалюзи опустились съ громкимъ шумомъ. Окаменвъ отъ ужаса, что такія виднія могутъ повториться, онъ увидлъ жену, вернувшуюся въ спальню, и обрадовался присутствію живого существа. М-ссъ Верлокъ удивилась, что онъ еще не легъ.

— Мн нездоровится,— пробормоталъ онъ, проведя рукой то влажному отъ пота лбу.

— У тебя голова закружилась?

— Да, мн очень нехорошо.

М-ссъ Верлокъ со спокойствіемъ опытной женщины предложила обычныя въ такихъ случаяхъ лекарства, но Верлокъ, не двигаясь съ мста, только отрицательно качалъ головой.

Наконецъ, она убдила его лечь въ постель, чтобы не простудиться. Чтобы вызвать ее на разговоръ, м-ръ Верлокъ спросилъ, затушила ли она газъ внизу?.

— Да, затушила,— отвтила м-ссъ Верлокъ.— Бдный мальчикъ сегодня очень возбужденъ,— заговорила она посл короткой паузы.

М-ру Верлоку не было никакого дла до возбужденности Стэви, но онъ такъ боялся темноты и тишины, которая наступитъ, когда потушатъ свтъ, что старался затянуть разговоръ. Онъ сказалъ, что Стэви не послушался его, когда онъ послалъ его спать. М-ссъ Верлокъ, попавшись въ ловушку, стала доказывать мужу, что это не отъ непослушанія, а отъ нервности. Стави — доказывала она — послушный и кроткій мальчикъ и пригоденъ для всякой работы, не нужно только кружить ему голову вздоромъ. М-ссъ Верлокъ старалась уврить мужа, что Стэви — полезный членъ семьи, и страстное желаніе защитить мальчика, жъ которому она чувствовала болзненную жалость съ самаго дтства, возбуждало ее. Глаза ея сверкали темнымъ блескомъ, и она казалась прежней молоденькой Винни того времени, когда мать ея сдавала комнаты жильцамъ. М-ръ Верлокъ не слушалъ словъ ея. Онъ былъ слишкомъ поглощенъ собственной тревогой, и голосъ ея доходилъ до него какъ бы изъ-за плотной стны. Но видъ ея пробуждалъ его отъ кошмара. Онъ былъ привязанъ къ этой женщин,— и это чувство только усиливало теперь его душевныя муки. Когда она замолкла, ему снова сдлалось страшно и онъ сказалъ:

— Мн очень нездоровится послдніе дни.

Можетъ быть, эти слова были вступленіемъ въ полной исповди, но м-ссъ Верлокъ слишкомъ занята была мыслью о брат,и продолжала говорить о немъ.

— Онъ слишкомъ много слышитъ того, что не слдуетъ. Если бы я знала, что они сегодня придутъ, я бы его услала спать, когда пошла сама. Онъ что-то слышалъ о томъ, что дятъ мясо людей и пьютъ ихъ кровь, и теперь вн себя. Зачмъ болтать такой вздоръ?!

Въ голос ея послышалось возмущеніе. М-ръ Верлокъ окончательно оправился.

— Спроси Карла Юнта,— сказалъ онъ.

М-ссъ Верлокъ ршительно заявила, что Карлъ Юнтъ — противный старикъ. Она призналась въ симпатіи къ Михаэлису. Объ Озипон она ничего не сказала, она чувствовала что-то пугающее за его каменнымъ спокойствіемъ. Продолжая говоритъ о брат, который былъ въ теченіе столькихъ лтъ предметомъ ея попеченія, она сказала:

— Ему нельзя слушать того, что здсь говорится. Онъ думаетъ, что все это правда, и совершенно съ ума сходитъ.

М-ръ Верлокъ ничего не отвтилъ.

— Онъ посмотрлъ на меня, точно не зналъ, кто я. Сердце его стучало какъ молотокъ. Онъ не виноватъ, что у него такая повышенная чувствительность. Я разбудила маму и просила ее посидть, съ нимъ, пока онъ заснетъ. Онъ не виноватъ. Онъ совсмъ кроткій, если его оставить въ поко.

М-ръ Верлокъ и на это ничего не сказалъ.

— Напрасно его посылали учиться въ школу,— снова заговорила м-ссъ Верлокъ.— Онъ беретъ газеты изъ витрины и читаетъ ихъ. А потомъ у него лицо красное отъ возбужденія. Мы не продаемъ и двнадцати нумеровъ въ годъ. Он напрасно занимаютъ мсто въ витрин. А м-ръ Озипонъ приноситъ каждую недлю кипы брошюрокъ ‘Б. П.’ и говоритъ, чтобы ихъ продавать по подъ-пенни. А по-моему, такъ не стоитъ дать полъ-пении за все. Глупое это чтеніе! На дняхъ, Стэви взялъ одну изъ этихъ брошюрокъ. Тамъ говорилось о нмецкомъ офицер, который чуть не оторвалъ ухо у рекрута, и за это ему не было такого наказанія. Въ тотъ день я ничего не могла подлать съ Стэви. Да вдь и правда: отъ такихъ исторій кипитъ кровь. И зачмъ печатать такія извстія? Здсь вдь не Пруссія. Какое же намъ дло до нихъ?

М-ръ Верлокъ ничего не отвтилъ.

— Мн пришлось отнять у него кухонный ножъ,— продолжала м-ссъ Верлокъ уже слегка соннымъ голосомъ.— Онъ кричалъ, рыдалъ, топалъ ногами. Онъ не выноситъ никакой жестокости. Онъ закололъ бы офицера, какъ поросенка, еслибы увидалъ его. Да и дйствительно, бываютъ люди, которыхъ нельзя жалть.

М-ссъ Верлокъ замолкла, и глаза ея стали смыкаться.

— Теб лучше?— спросила она слабымъ голосомъ мужа.— Не затушить ли свтъ?

Въ страх передъ наступающей темнотой и безсонницей, м-ръ Верлокъ не могъ сразу отвтить. Наконецъ, онъ сдлалъ ладъ собой усиліе.

— Затуши,— сказалъ онъ глухимъ голосомъ.

VII.

Вице-директоръ прошелъ по узкому травному переулку и, выйдя оттуда на широкую улицу, вошелъ въ общественное зданіе внушительныхъ размровъ. Тамъ онъ обратился къ частному секретарю начальствующаго лица съ просьбой доложить о его приход. Лицо молодого секретаря, розовое и безмятежное, озабоченно нахмурилось, и онъ сталъ что-то говорить о томъ, что его начальникъ утомленъ и озабоченъ.

— Гринвичскимъ дломъ?— спросилъ вице-директоръ.

— Да. Онъ очень на васъ сердитъ.

Вице-директоръ все-таки настоялъ на томъ, чтобы о немъ доложили, и чрезъ нсколько минутъ очутился въ кабинет начальника. Онъ пробылъ тамъ довольно долго и вышелъ изъ кабинета съ довольнымъ лицомъ. Ему удалось выполнить свой планъ, который заключался въ томъ, чтобы отстранить отъ гринвичскаго дла главнаго инспектора Хита, неудобнаго ему своимъ желаніемъ привлечь въ отвтственности Михаэлиса. Вице-директоръ сообщилъ своему главному начальнику очень сенсаціонныя всти, разсказалъ про посольскаго агента Верлока и выяснилъ провокаціонный характеръ гринвичскаго происшествія. Начальникъ былъ крайне пораженъ сообщеніями вице-директора, и тотъ умло воспользовался произведеннымъ впечатлніемъ. Онъ сказалъ, что свднія свои иметъ отъ главнаго инспектора Хита, но что Хитъ выказалъ въ этомъ дл нкоторое превышеніе власти, онъ пользовался услугами Верлока, зная, каковъ его родъ дятельности, и не сообщая объ этомъ по начальству. Говоря, что это, конечно, не мшаетъ Хиту быть вполн преданнымъ и заслуживающимъ доврія служащимъ, онъ все-таки предложилъ на этотъ разъ отказаться отъ его услугъ. Онъ сказалъ, что самъ займется изслдованіемъ сложныхъ обстоятельствъ дла и обличитъ Верлока, что, по его мннію, необходимо сдлать для предупрежденія такихъ же происшествій въ будущемъ. Сваливать вину на Михаэлиса, какъ это собирался сдлать Хитъ, онъ считалъ крайне несправедливымъ и нежелательнымъ. Заручившись согласіемъ начальника на свой образъ дйствій, онъ сказалъ, что въ этотъ же вечеръ отправится самъ къ Верлоку, конечно, измнивъ свой вншній видъ, и поздно вечеромъ придетъ сообщить о результатахъ своему начальнику въ Вестминстер, такъ какъ въ этотъ вечеръ предстояло позднее вечернее засданіе.

Вице-директоръ медленно вернулся обратно въ свой департаментъ и прошелъ въ себ въ кабинетъ. Свъ у письменнаго стола, онъ позвонилъ.

— Главный инспекторъ Хитъ ушелъ?— спросилъ онъ вошедшаго.

— Да, сэръ. Ушелъ съ полчаса тому назадъ.

Онъ отпустилъ служителя, кивнувъ головой, и продолжалъ сидть нсколько времени неподвижно, въ досад на Хита, который спокойно унесъ единственное вещественное доказательство. ‘Но, конечно,— подумалъ онъ,— лоскутокъ сукна съ адресомъ — слишкомъ драгоцнная улика, чтобы оставлять ее гд попало, и Хитъ поступилъ какъ преданный, честный слуга’. Успокоившись насчетъ Хита, вице-директоръ написалъ и отправилъ жен записку, прося ее передать его извиненіе покровительниц Михаэлиса, въ которой они были приглашены въ обду.

Отправивъ записку, онъ подошелъ къ задернутому занавской алькову, гд стоялъ умывальный столикъ и развшано было на крюкахъ разное платье, и переодлся тамъ, выбравъ короткую жакетку и низкую круглую шляпу. Въ этомъ вид онъ вышелъ на улицу, гд сразу окунулся въ мрачную сырость осенняго вечера. Остановившись на краю панели, онъ сталъ ждать. Привычно зоркимъ глазомъ онъ замтилъ среди движущихся огней и тней на мостовой медленно приближающійся кэбъ. Онъ не подозвалъ его рукой, но когда медленно двигающійся экипажъ поровнялся съ нимъ, онъ быстро отворилъ дверцу и слъ, когда онъ крикнулъ въ окошечко, куда хать, кучеръ былъ почти удивленъ присутствіемъ сдока въ экипаж.

хать было недалеко. Сдокъ остановилъ знакомъ кучера въ неопредленномъ мст, между двумя фонарями передъ большимъ магазиномъ мануфактурныхъ товаровъ, протянулъ ему деньги черезъ окошечко и исчезъ какъ призракъ. Но возница былъ удовлетворенъ размромъ платы за проздъ и ухалъ вполн довольный, не задумываясь о странномъ сдок, котораго везъ. Вице-директоръ вошелъ въ маленькій ресторанъ, это была одна изъ многихъ разсянныхъ по городу ловушекъ для голодныхъ: маленькое помщеніе съ зеркалами и блыми скатертями на столахъ, душное, безъ воздуху, съ особымъ запахомъ плохой пищи, которая обманываетъ, но не удовлетворяетъ голодъ. Свъ за столикъ, вице-директоръ сосредоточился на мысляхъ о своемъ предпріятіи, все боле теряя сознаніе своей личности. У него было странное ощущеніе одиночества и свободы. Когда, заплативъ за свой боле чмъ скромный обдъ, онъ поднялся и въ ожиданіи сдачи, поглядлъ на себя въ зеркало, онъ увидлъ съ удовольствіемъ, что непривычная одежда измнила его видъ до неузнаваемости. Для довершенія перемны, онъ еще поднялъ воротникъ, закрутилъ кверху черные усы и въ такомъ вид вышелъ изъ ресторана.

Очутившись на улиц, онъ подумалъ о томъ, до чего итальянскіе рестораны въ Лондон утратили всякій національный характеръ вслдствіе подлаживанія подъ англійскіе вкусы и употребленія плохихъ продуктовъ. Хозяева этихъ ресторановъ — тоже какіе-то оторванные отъ всякой почвы люди, они какъ бы созданы только для своихъ помщеній и не имютъ другого мста на земл. И онъ самъ въ эту минуту почувствовалъ себя тоже человкомъ безъ опредленнаго мста и положенія. Никто бы не могъ сказать, глядя на него, чмъ онъ занимается. И это сознаніе обрадовало его. Онъ энергично зашагалъ по грязной сырой мостовой, окутанной мглою сырой лондонской ночи.

Брэтъ-Стритъ находилась неподалеку. Она начиналась по одну сторону открытаго треугольнаго пространства, окруженнаго темными таинственными домами, храмами мелкой торговли, опуствшими на ночь. Только навсъ торговца фруктами на углу сверкалъ яркими огнями. За нимъ все было темно, и люди, направлявшіеся въ ту сторону, исчезали, какъ только проходили на шагъ за сверкающія груды апельсиновъ и лимоновъ. Не слышно было даже звука шаговъ. Отважный начальникъ департамента по особо важнымъ дламъ съ интересомъ слдилъ за нкоторомъ разстояніи за этими исчезновеніями. У него было легко на сердц, точно онъ бродилъ одинъ въ двственномъ лсу, за много тысячъ миль отъ канцелярскихъ столовъ и канцелярскихъ чернильницъ.

На фон сіяющихъ апельсиновъ и лимоновъ показалась фигура полисмена, онъ, не спша, повернулъ на Брэтъ-Стритъ. Вице-директоръ отошелъ въ сторону, выжидая его возвращенія.

Но онъ такъ и исчезъ навсегда,— очевидно, выйдя изъ Брэтъ-Стрита съ другого конца.

Переждавъ нсколько времени, вице-директоръ свернулъ на Брэтъ-Стритъ. Тамъ онъ увидлъ большой возъ ломовика, стоявшій передъ тускло освщенными окнами простой кухмистерской. Ломовикъ ужиналъ, а лошади на улиц тоже ли, опустивъ въ мшки съ овсомъ могучія головы и дальше, по другую сторону улицы, показалась другая полоса блднаго свта изъ лавки м-ра Верлока. Вице-директоръ остановился и сталъ смотрть на освщенное окно. Ошибиться нельзя было. Рядомъ съ витриной, гд выставлены были разные подозрительные предметы, полуоткрытая дверь пропускала узкую полосу свта изнутри.

За спиной вице-директора возъ и лошади, слившіеся въ одну массу, казались чмъ-то живымъ — огромнымъ чернымъ чудовищемъ, загораживающимъ улицу. Яркій свтъ изъ большого трактира прямо противъ Брэтъ-Стрита на широкой людной улиц какъ бы отталкивалъ мракъ вглубь улицы и усугублялъ мрачный, зловщій видъ дома м-ра Верлока.

VIII.

Пользуясь своими связями среди оптовыхъ торговцевъ състными припасами, товарищей ея покойнаго мужа, мать м-ссъ Верлокъ добилась, наконецъ, долгими стараніями и приставаніями мста въ богадльн, основанной богатымъ трактирщикомъ для бдныхъ вдовъ торговцевъ състными припасами.

Задавшись этой цлью, старуха преслдовала ее съ чрезвычайной настойчивостью и скрытностью. Дочь ея, Винни, даже какъ-то замтила мужу, что ‘мама тратитъ по полу-крон и по пяти шиллинговъ въ день на разъзды’. Она сказала это безъ осужденія, а только удивляясь внезапной страсти матери къ разъздамъ. М-ру Верлоку, занятому мыслями о боле важныхъ длахъ, было не до лишнихъ пяти шиллинговъ, и онъ не обратилъ вниманія на замчаніе жены.

Достигнувъ цли, мать м-ссъ Верлокъ ршилась, наконецъ, открыться дочери. Она радовалась въ душ своей удач, но нсколько боялась своей дочери Винни, которая въ случаяхъ неудовольствія терроризировала ее своимъ молчаніемъ. Но все-таки она сообщила ей, наконецъ, сенсаціонную новость, сохраняя при этомъ свой внушительно-спокойный видъ.

Неожиданность извстія такъ поразила м-ссъ Верлокъ, что, вопреки обыкновенію, она прервала работу, которою была занята,— она вытирала пыль въ комнат за лавкой — и обернулась къ матери:

— На что вамъ это понадобилось?— съ удивленіемъ спросила она, отршившись отъ своей привычки принимать факты безъ разспросовъ, что было ея силой и оплотомъ въ жизни.— Разв вамъ нехорошо жилось у насъ?

Посл этихъ вопросовъ, на которые испуганная мать не могла отвтить отъ страха, она снова принялась за прерванную работу. Продолжая сметать пыль, сначала со стула, потомъ съ дивана, она позволила себ среди работы предложить еще одинъ вопросъ.

— Какъ же вамъ это удалось, мама?

Такъ какъ этотъ допросъ не касался существа дла, а относился въ средствамъ выполненія, то любопытство молодой женщины было извинительно. Мать ея обрадовалась ея вопросу, который давалъ ей возможность разсказать все въ подробностяхъ. Она отвтила дочери очень обстоятельно, называя имена богатыхъ торговцевъ, друзей ея покойнаго мужа, распространяясь съ особой признательностью объ одномъ богатомъ пивовар и разныхъ другихъ благодтеляхъ, которые отнеслись въ ея ходатайству съ чрезвычайной добротой. Винни выслушала разсказъ матери, продолжая свою работу, и затмъ спокойно вышла изъ комнаты безъ единаго замчанія.

Проливъ нсколько слезъ въ знакъ радости, что дочь ея выказала такую терпимость, мать м-ссъ Верлокъ стала размышлять о томъ, какъ распредлить мебель, составляющую ея собственность. Кое-что ей нужно было взять съ собой, такъ какъ благотворительное учрежденіе предоставляло только голыя стны въ распоряженіе пансіонеровъ. Она изъ деликатности выбрала наимене цнные предметы, наиболе потертую мебель, но никто не оцнилъ ея благородства. Жизненная мудрость Винни заключалясь въ томъ, чтобы не обращать вниманія на суть и смыслъ фактовъ. Она предположила, что мать ея взяла съ собой какъ-разъ то, что ей боле всего подходило. А самъ м-ръ Верлокъ былъ настолько погруженъ въ размышленія, что вншній міръ казался ему суетнымъ и призрачнымъ.

Отобравъ то, что ей было нужно самой, мать м-ссъ Верлокъ задумалась о распредленіи всего остального. Конечно, все свое имущество она ршила оставить на Братъ-Стрит. Правда, у Винни добрый мужъ и жизнь ея обезпечена, а Стэви ничего не иметъ и положеніе его — самое незавидное. Но отдать ему мебель она боялась. Это бы могло послужить ему во вредъ. Его спасало именно положеніе полной зависимости отъ мужа сестры. М-ръ Верлокъ былъ бы оскорбленъ сознаніемъ, что сидитъ на стульяхъ, принадлежащихъ брату жены, и это могло возстановить его противъ мальчика. Что, если ему вздумается выгнать его изъ дому со всми его пожитками? Но если, съ другой стороны, произвести длежъ, то Винни можетъ обидться. Нтъ, лучше, чтобы Стэви такъ и оставался неимущимъ и въ полной зависимости отъ сестры и ея мужа. Поэтому въ моментъ отъзда она сказала дочери:

— Нечего ждать моей смерти. Все, что тутъ — твое, дорогая моя.

Винни стояла въ шляп за спиной матери и оправляла ей воротникъ пальто. Она, ничего не говоря, взяла мшечекъ и зонтикъ. Наступилъ моментъ, когда въ послдній разъ предстояло заплатить за мать три съ половиной шиллинга за проздъ въ кэб. Он вышли изъ дверей лавки.

Передъ дверью стоялъ старый, каррикатурный съ виду экипажъ, и возница, сидвшій на козлахъ, имлъ такой жалкій, не внушающій доврія видъ, что мать м-ссъ Верлокъ остановилась въ нершительности:

— Довезетъ ли онъ насъ, Винни?— съ нкоторымъ ужасомъ спросила она. Возница отвтилъ потокомъ брани на выраженное ему недовріе. Въ дло вмшался стоявшій по близости полисменъ и успокоилъ испуганную старую лэди ласковымъ взглядомъ:

— Онъ уже двадцать лтъ какъ возитъ публику и никогда никого не вываливалъ.

— Никогда никого!— крикнулъ возница гнвнымъ голосомъ.

Свидтельство полицейскаго успокоило умы. Собравшаяся кучка человкъ въ семь, большей частью малолтнихъ, разсялась. Винни сла вмст съ матерью въ экипажъ, а Стэви ползь на козлы. Его раскрытый ротъ и полный отчаянія взглядъ ясно выражали состояніе его духа. По узкимъ улицамъ кэбъ двигался медленно, съ страшномъ грохотомъ и звономъ стеколъ, и чахлая, хромая лошадь, у которой можно было пересчитать вс ребра, подпрыгивала на каждомъ шагу.

Наконецъ, Винни сказала:— Лошадь, кажется, не очень хорошая.

Глава ея неподвижно глядли въ пространство. Сидя на козлахъ, Стэви быстрымъ движеніемъ закрылъ и открылъ ротъ и произнесъ:— Не бейте!

Возница сначала не обратилъ вниманія на его восклицаніе. Быть можетъ, онъ даже не слышалъ его. Только на второй взволнованный окрикъ: ‘не бейте!’ онъ повернулъ къ мальчику свое вздутое багровое лицо, окаймленное взъерошенными сдыми волосами. Грязнымъ концомъ хлыста онъ почесалъ щетинистый подбородокъ.

— Не смйте бить!— рзко выталкивая слова, крикнулъ Стэви.— Ей больно.

— Вотъ какъ: не бить?— повторилъ вопросительнымъ тономъ возница и сейчасъ же хлестнулъ лошадь. Сдлалъ онъ это не изъ жестокости, а потому что долженъ былъ заработать плату съ сдоковъ и довезти ихъ до мста назначенія. Экипажъ запрыгалъ на мостовой и покатился быстре. Нсколько времени дло шло гладко. Но когда они въхали на мостъ по пути, то опять произошелъ переполохъ. Стэви вздумалъ слзть съ козелъ. Кэбъ остановился, раздались крики съ панели, собрался народъ, кучеръ сталъ браниться. Окошко кэба опустилось, и оттуда высунулось блдное лицо Винни. Изъ кэба раздался взволнованный голосъ матери:— Что съ мальчикомъ? разбился?

Оказалось, что Стэви не разбился и даже не упалъ, но отъ волненія утратилъ способность говорить, какъ это съ нимъ всегда бывало въ такихъ случаяхъ. Онъ только пробормоталъ, съ трудомъ выговаривая слова:— Слишкомъ тяжело, слишкомъ тяжело.

Винни положила ему руку на плечо:

— Сейчасъ же садись обратно на козлы, Стэви, и не смй сходить.

— Нтъ, нтъ. Нужно пшкомъ. Нужно пшкомъ.

Но объяснить, почему нужно, онъ уже не могъ. Онъ не видлъ ничего невозможнаго въ своемъ желаніи, такъ какъ, дйствительно, отлично съумлъ бы бжать, не отставая отъ тощей, едва передвигавшей ноги лошади. Но сестра изо всхъ силъ протестовала противъ его выдумки, а мать въ ужас повторяла:

— Не пускай его, Винни. Ни за что не пускай: онъ заблудится.

— Конечно, не пущу. Это еще что за выдумки! М-ръ Верлокъ былъ бы очень огорченъ твоимъ поведеніемъ.

Напоминаніе о м-р Верлок и боязнь огорчить его подйствовали, какъ всегда, успокаивающимъ образомъ на послушнаго и кроткаго мальчика. Онъ тотчасъ же покорно ползъ на козлы, и только на лиц его отразилось глубокое отчаяніе.

Возница успокоился, крикнулъ Стэви, чтобы онъ не возобновлялъ своякъ глупыхъ штукъ, но какъ-то про себя понялъ, посл краткаго размышленія, что мальчикъ затялъ возню вовсе не изъ озорства, и что даже, можетъ быть, онъ поступилъ хорошо.

Выходка Стэви положила конецъ тягостному молчанію между матерью и дочерью. Когда кэбъ кидало изъ стороны въ сторону, все равно нельзя было говорить. Теперь Винни заговорила первая.

— Ну, что жъ,— сказала она.— Вы добились, чего хотли, мама, и сами на себя пеняйте, если будетъ нехорошо. Не думаю, что вамъ будетъ лучше житься. Разв вамъ было худо у насъ? И что о насъ подумаютъ? Что мы за люди, если вамъ пришлось пользоваться чужой благотворительностью?

— Что ты, милая!— воскликнула старуха, стараясь возвысить голосъ надъ окружающимъ шумомъ.— Ты была для меня образцовой дочерью. Ну, а ужъ м-ръ Верлокъ…

У бдной женщины не хватало словъ, чтобы выразить все благородство м-ра Верлока. Она подняла полные слезъ глаза вверху и потомъ отвернула голову, длая видъ, что хочетъ выглянуть изъ окна и посмотрть, близко ли они уже въ цди. Оказалось, что они еще очень немного прохали. Ихъ окружала грязная, мрачная ночь. Свтъ газовыхъ рожковъ, мерцавшій въ окнахъ лавокъ, освщалъ лицо старой женщины, ея желтыя, морщинистыя щеки покраснли, что придало имъ оранжевый оттнокъ подъ шляпой изъ темныхъ лиловыхъ лентъ. Мать м-ссъ Верлокъ почувствовала угрызенія совсти передъ дочерью. Сидя рядомъ съ нею и направляясь въ коттэджъ благотворительнаго общества, она вдругъ поняла, что нанесла обиду своей дочери.

Она знала, что дйствительно люди, которыхъ Винни имла въ виду, т.-е. друзья ея мужа и другіе, будутъ внутренно осуждать ея дочь и зятя. Когда она обращалась со своимъ ходатайствомъ къ комитету, члены его изъ деликатности не разспрашивали ее о причинахъ, побудившихъ ее обратиться къ благотворительности. Она даже внутренно радовалась, что имла дло съ мужчинами, а не съ женщинами, он бы, наврное, стали разспрашивать ее, какъ это ея дочь и зять довели ее, очевидно, нехорошимъ обращеніемъ до такой крайности и заставили обратиться въ чужимъ людямъ. Но немедленное согласіе комитета удовлетворить ея просьбу именно и доказывало, что вс отлично понимаютъ ея положеніе, ея нежеланіе быть обузой и т. д. Членъ комитета, съ которымъ она говорила, былъ очень пораженъ, когда, въ отвтъ на выраженное имъ согласіе и выказанное сочувствіе ея тяжелому семейному положенію, она горько заплакала. Плакала она отъ дйствительно глубокаго отчаянія и потому, что любила героической любовью и сына, и дочь. Двочекъ часто приносятъ въ жертву, когда дло идетъ объ интересахъ мальчиковъ, и въ этомъ случа она тоже жертвовала дочерью. Утаивая правду, она тмъ самымъ клеветала на дочь. Винни совершенно самостоятельна — такъ она разсуждала,— ей дла нтъ до мннія людей, съ которыми она даже никогда не встртится, а у бднаго Стэви нтъ другой опоры въ жизни, чмъ героическая, ни передъ чмъ не останавливающаяся любовь его матери.

Сознаніе полной обезпеченности, которое было у матери Винни въ первое время посл замужества дочери, постепенно ослабло, и она съ этимъ мирилась, зная, что все на свт мняется и исчезаетъ, она понимала также, что нужно облегчать людямъ возможность длать добро, и ужъ во всякомъ случа не затруднять. Для одного только чувства она длала исключеніе, ей казалось, что любовь Винни къ брату не подвержена общему закону тлнія, которому подчинено все земное и даже многое божественное. Въ это она твердо врила, и только эта вра и поддерживала ее. Но, обдумывая условія замужней жизни дочери, она не предавалась никакимъ иллюзіямъ. Она ясно понимала, что чмъ меньше требованій предъявлять къ доброт м-ра Верлока, тмъ дольше можно разсчитывать на дйствіе его доброты. Онъ, конечно, добрый человкъ и любитъ свою жену, но несомннно предпочитаетъ имть въ дом какъ можно меньше родственниковъ жены. Лучше поэтому, чтобы вс его добрыя чувства сосредоточивались на бдномъ Стэви. И старая женщина героически ршила ухать отъ дтей, длая это изъ глубокой преданности и во имя житейской мудрости.

Житейская мудрость внушила ей, что положеніе Стэви улучшится съ ея отсутствіемъ. У него будетъ больше нравственныхъ правъ. Бдный мальчикъ — добрый, полезный въ дом, при всхъ своихъ странностяхъ — не имлъ твердаго положенія въ жизни. Его взяли вмст съ его матерью, вмст съ ея мебелью и всмъ ея имуществомъ, какъ ея несомннную собственность.

‘Что-то будетъ,— думала мать м-ссъ Верлокъ — когда я умру?’ Ей было страшно при мысли, что тогда она никакъ не сможешь узнать, какъ живется ея бдному мальчику. Но, передавъ его на попеченіе сестры своимъ уходомъ, она ставила его въ наиболе для него выгодное положеніе полной зависимости. Ея самоотверженность имла цлью облегчить судьбу сына. Ничего другого она для него сдлать не могла. И способъ ея дйствія имлъ еще то преимущество, что она могла его проврить. Во всякомъ случа она не будетъ испытывать на смертномъ одр страшнаго чувства неопредленности. Но дйствовать такъ, какъ она ршила, было очень-очень тяжело.

Кэбъ продолжалъ громыхать и прыгать, и сила толчковъ была такая, что терялось всякое ощущеніе движенія впередъ. Казалось, что ихъ подвергаютъ какой-то пытк, подбрасывая изъ стороны въ сторону въ укрпленномъ на мст аппарат, или же испытываютъ какое-то новое изобртеніе для леченія печени. Во всякомъ случа, ощущеніе было крайне мучительное и въ голос старой женщины чувствовалось физическое страданіе.

— Вдь ты будешь часто навщать меня, Винни? Да, дорогая?— спрашивала она дочь.

— Конечно,— коротко отвтила Винни, неподвижно глядя впередъ.

Кэбъ подпрыгнулъ, прозжая мимо грязной лавки състныхъ припасовъ, ясно озаренной газовыми рожками. Мать Винни снова испустила стонъ.

— А бднаго Стэви присылай во мн непремнно каждое воскресенье. Иначе я не выдержу. Вдь онъ согласится здить разъ въ недлю въ старой матери?

— Согласится?— вскрикнула Винни.— Да ему бдному будетъ страшно тяжело безъ тебя. Ты бы хоть объ этомъ подумала, прежде чмъ ршиться ухать отъ насъ.

‘Подумала бы’!.. Бдная, старая женщина почувствовала, какъ у нея что-то сжимается въ горл — точно шарикъ, который никакъ не можетъ выскочить. Винни нсколько времени сидла молча, потомъ, противъ своего обыкновенія, не могла сдержаться, и стала возбужденно говорить:

— Мн съ нимъ будетъ очень трудно справляться въ первое время,— сказала она.— Онъ будетъ очень возбужденъ.

Он стали мирно обсуждать создавшееся новое положеніе, а кэбъ продолжалъ громыхать и подпрыгивать по мостовой. Мать м-ссъ Верлокъ выражала разныя опасенія. Можно ли будетъ пускать Стэви одного къ ней? Винни утверждала, что онъ теперь гораздо мене разсянъ,, он об согласились, что это дйствительно такъ, и обимъ стало легче. Но вдругъ мать опять заволновалась. Вдь хать въ ней нужно по двумъ омнибусамъ и въ промежутк еще пройти немного пшкомъ. Это слишкомъ сложно, и бдная женщина пришла опять въ отчаяніе.

Дочь стала ее усповоивать.

— Не волнуйтесь такъ, мама. Нужно вдь вамъ видться съ нимъ.

— Нтъ, милая. Я лучше обойдусь,— сказала она, отирая слезы.— Ты вдь не можешь привозить его. У тебя нтъ времени. А если онъ подетъ одинъ, онъ можетъ заблудиться, и если кто-нибудь заговоритъ съ нимъ строгимъ голосомъ, онъ забудетъ имя и адресъ, и его уведутъ въ больницу или въ рабочій домъ.

Мысль о томъ, что бднаго Стэви заберутъ въ городскую больницу, хотя бы даже на время, для того, чтобы навести справки, приводила ее въ ужасъ.

Взглядъ Винни сдлался напряженнымъ. Она что-то придумала.

— Сама приводить его къ вамъ я не смогу каждую недлю,— сказала она.— Но не тревожьтесь, мама, я придумаю что-нибудь для того, чтобы онъ не могъ пропасть надолго.

Он вдругъ почувствовали страшное сотрясеніе. Передъ окнами промелькнули кирпичные столбы, и потомъ вдругъ прекратилась тряска, къ которой он какъ-то ужъ привыкли. Что случилось? Он сидли, застывъ отъ испуга, пока не открылась дверца и не раздался рзкій голосъ:

— Мы пріхали.

Рядъ маленькихъ домиковъ, каждый съ однимъ тусклымъ желтымъ окномъ, окружали темную лужайку, засаженную кустами и отдленную заборомъ отъ большой дороги, откуда доносился глухой отголосокъ шума. Кэбъ остановился у одного изъ маленькихъ домиковъ. Первою вышла мать м-ссъ Верлокъ, держа ключъ въ рук. Винни постояла еще на панели, чтобы расплатиться съ кучеромъ. Стэви помогъ внести въ домъ множество маленькихъ узловъ и пакетовъ, затмъ вышелъ и остановился подъ тусклымъ фонаремъ. Возница медленно посмотрлъ на полученныя серебряныя монеты — ему заплатили какъ слдуетъ, вручивъ четыре монеты по шиллингу. Онъ медленно сталъ прятать полученное сокровище въ глубины кармана. Стэви глядлъ на него, поднявъ плечи и засунувъ руки глубоко въ карманы.

Закончивъ, наконецъ, зарываніе клада въ карманъ, кэбменъ взглянулъ на мальчика и вспомнилъ недавнее происшествіе.

— Ну, что, молодой господинъ?— проговорилъ онъ.— Запомните лошадёнку?

Стэви глядлъ, не отводя глазъ, на лошадь, заднія ноги которой казались подтянутыми вверху отъ худобы. Маленькій хвостъ былъ точно вставленъ нарочно злымъ шутникомъ, а тонкая, плоская шея, похожая на доску, обтянутую старой лошадиной кожей, нагибалась къ земл подъ тяжестью огромной костлявой головы. Уши отвисли, и вся мрачная фигура безмолвнаго изможденнаго животнаго дымилась отъ усталости.

— Ну, что, молодой господинъ?— сказалъ возница.— Какъ бы вамъ понравилось сидть до двухъ часовъ ночи за спиной такой лошади?

Стэви безмолвно смотрлъ въ сердитые маленькіе глаза съ покраснвшими вками.

— Она не хромая,— продолжалъ онъ энергичнымъ шопотамъ.— Ничего у нея не болитъ. Такъ вотъ скажите — хотли бы вы сидть на козлахъ до двухъ, а то и до трехъ и четырехъ часовъ утра, холоднымъ и голоднымъ, высматривая сдоковъ, а то и пьяныхъ?

Его багровыя щеки щетинились отъ коротко сбритыхъ сдыхъ волосъ. Какъ виргиліевскій Силенъ, который, вымазавъ лицо ягоднымъ сокомъ, разсказывалъ про олимпійскихъ боговъ невиннымъ пастухамъ въ Сициліи, онъ разсказывалъ Стэви о домашнихъ длахъ и заботахъ людей, страданія которыхъ велики, а безсмертіе души далеко не обезпечено.

— Я ночной,— проговорилъ онъ съ какимъ-то хвастливымъ отчаяніемъ,— и долженъ довольствоваться тмъ экипажемъ, какой захотятъ дать на двор. А дома у меня хозяйка и четверо ребятъ. Да, не легко жить на свт.

Лицо Стэви уже нсколько времени все подергивалось, и наконецъ чувства его выразились по обыкновенію въ сжатой форм:

— Плохо, плохо.

Онъ продолжалъ смотрть на ребра лошади и не отводилъ упорнаго взгляда, точно боясь оглянуться на то, какъ плохъ вокругъ него міръ. У него было испуганное лицо, и толстый, широкоплечій возница взглянулъ на него острыми маленькими глазами.

— Лошадямъ плохо,— сказалъ онъ.— Но и такому бдняг, какъ я, тоже нелегко,— едва слышно пробормоталъ онъ.

— Бдный, бдный,— пробормоталъ Стэви, еще глубже задавая руки въ карманы. Онъ ничего не могъ сказать. Вся его жалость и нжность къ тмъ, кому больно, все его страстное стремленіе утшить и лошадь, и кучера, воплотились въ странное желаніе взять ихъ, пригрть и уложить съ собой въ постель, какъ это длала съ нимъ въ дтств сестра Винни, когда онъ забивался въ уголъ, плача отъ горя и обиды. Онъ помнилъ, что тогда ему становилось хорошо, какъ въ неб. Стэви забывалъ часто самые простые факты, напримръ свои имя и адреса, но у него была ясная память на чувства. Онъ зналъ, что пожалть и укрыть у себя въ постели — самое врное средство утшенія, но понималъ, что въ широкихъ размрахъ оно непримнимо. Кэбменъ сталъ медленно готовиться въ обратный путь точно забывъ о существованіи Стэви. Сначала онъ задумалъ-было влзть на козлы,— потомъ, въ силу какого-то смутнаго побужденія, отказался отъ этого намренія, подошелъ къ недвижному товарищу своихъ трудовъ и, нагнувшись, чтобы схватить уздечку, поднялъ большую усталую голову до высоты своего плеча однимъ сильнымъ движеніемъ правой руки.

— Пойдемъ,— прошепталъ онъ и, прихрамывая, увелъ лошадь съ экипажемъ. Такъ они медленно выступили изъ освщеннаго пространства передъ домомъ въ темноту. Медленная грустная процессія мелькнула еще на минуту въ свт фонарей у воротъ. Потомъ они повернули налво и исчезли.

Стэви, оставленный у фонаря передъ благотворительнымъ учрежденіемъ, стоялъ еще нкоторое время, мрачно глядя передъ собой. Руки его, засунутыя глубоко къ карманы, сжалась въ кулаки. Когда что-нибудь непосредственно или косвенно возбуждало въ немъ болзненный страхъ передъ чужимъ страданіемъ, Стэви приходилъ въ бшенство. Казалось, что сердце у него разорвется отъ негодованія и глаза его перекашивалась Ясно сознавая свое безсиліе, Стэви однако не былъ достаточно разсудителенъ, чтобы сдерживать свои чувства. Мука безпредльной жалости сопровождалась у него всегда состояніемъ невиннаго, но безжалостнаго гнва. Оба эти состоянія проявлялась одинаковыми признаками физическаго возбужденія, и Винни старалась въ такихъ случаяхъ утшить его, не вникая въ двойственность его настроенія. М-ссъ Верлокъ не тратила времени на изслдованіе сущности вещей. Это очень мудрая экономія времени и силъ, а у м-ссъ Верлокъ она къ тому же гармонировала съ нкоторою пассивностью характера.

Въ тотъ вечеръ, когда мать м-ссъ Верлокъ разсталась со своими дтьми, геройски отказавшись отъ всего дорогого въ жизни, Винни Верлокъ тоже не стала глубже вникать въ психологію брата. Бдный мальчикъ былъ, конечно, очень взволнованъ — это она понимала. Увривъ еще разъ мать на дорог, что она съуметъ принять мры для того, чтобы Стэви не могъ заблудиться, отправляясь въ матери, она ушла, взявъ брата подъ руку. Онъ даже не бормоталъ ничего про себя, но она поняла особымъ инстинктомъ любви въ брату, что мальчикъ дйствительно сильно взволнованъ. Взявъ его крпко подъ-руку, подъ предлогомъ, что она хочетъ на него опереться, она придумывала, что бы сказать ему утшительнаго.

— Ужъ ты хорошенько оберегай меня при переходахъ черезъ улицы, Стэви,— сказала она — и первый садись въ омнибусъ. А то я боюсь, попадемъ ли мы, куда слдуетъ.

Обращеніе къ нему за защитой произвело на Стэви обычное ободряющее впечатлніе. Онъ поднялъ голову и выпрямилъ грудь.

— Не бойся, Винни, попадемъ,— отвтилъ онъ, слегка насмшливымъ тономъ, въ которомъ была и дтская пугливость, и мужественная ршительность. Онъ шелъ безбоязненно впередъ, ведя сестру. Передъ дверью питейнаго заведенія на углу они увидли четырехколесный кэбъ. Кучеръ, очевидно, зашелъ выпить. Оба они узнали жалкій экипажъ, имвшій такой зловщій видъ, точно это была карета смерти, и Винни, съ женской готовностью жалть лошадь (когда она сама не сидитъ въ экипаж), сказала:

— Бдное животное!

Откинувъ голову назадъ, Стэви взглянулъ на сестру, видимо взволнованный.

— Бдное, бдное,— сочувственно проговорилъ онъ.— И кучеръ бдный. Самъ мн сказалъ.

Онъ уставился на брошенную жалкую лошадь и упрямо остановился на. мст, пытаясь какъ-нибудь выразить свое общее страданіе и къ лошадиному, и къ человческому горю. Но это трудно было сдлать.— Бдное животное, бдные люди!— все повторялъ онъ. Но такъ какъ этого ему показалось мало, то онъ еще гнвно прибавилъ:— Стыдно!— Стэви не былъ мастеръ на слова, и, быть можетъ, поэтому мыслямъ его недоставало ясности и точности. Но чувства его были цльныя и достаточно глубокія. Маленькое слово вмщало для него все его возмущеніе и ужасъ отъ сознанія, что одни несчастные обречены на то, чтобы мучить въ силу необходимости другія, еще боле жалкія существа. Его ужасала мысль, что бдный кучеръ бьетъ несчастную лошадь, какъ бы ради своихъ бдныхъ дтей. А Стэви зналъ, какъ больно, когда бьютъ.— Плохо на свт, плохо!

Сестра его не присутствовала при разговор съ кэбменомъ, и не поняла значенія слова: ‘стыдно!’. Не вникая въ глубины отчаянія мальчика, она спокойно сказала:— Идемъ,Стэви, идемъ.

Кроткій Стэви послдовалъ за сестрой, но съ смущеннымъ видомъ, бормоча про себя несвязныя слова. Посл долгаго старанія выразить, наконецъ, свою мысль, онъ остановился и сказалъ, сильно заикаясь:

— Плохой свтъ для бдныхъ людей!— и тотчасъ же прибавилъ для большей убдительности: — Отвратительный!

М-ссъ Верлокъ поняла, что онъ очень сильно возбужденъ, и старалась его успокоить.

— Что длать,— сказала она,— тутъ никто помочь не можетъ. Пойдемъ. Такъ-то ты оберегаешь меня!

Стэви покорно пошелъ боле твердымъ шагомъ, желая исполнить свой долгъ относительно сестры. Но онъ былъ огорченъ ея отвтомъ. Разв дйствительно никто не можетъ измнить дло къ лучшему? Онъ нахмурился, погруженный въ глубокое раздумье, но потомъ вдругъ просвтллъ. Онъ еще врилъ къ общественныя учрежденія.

— А полиція?— спросилъ онъ.

— Полиція не для этого,— отвтила м-ссъ Верлокъ, и лицо Стэви опять вытянулось.

— Не для этого?— повторилъ онъ упавшимъ голосомъ. Окь считалъ городскую полицію благодтельнымъ учрежденіемъ для огражденія отъ зла, и относился къ ней съ довріемъ и любовью. Его поэтому сильно огорчило поясненіе сестры. Зачмъ же они представлялись, будто желаютъ добра людямъ, ееля жъ самомъ дл это не такъ?

— Такъ на что же полиція?— продолжалъ онъ разспрашивать сестру по своей наивной привычк доискиваться смыслъ вещей.— На что, скажи?!

Винни не любила принципіальныхъ разсужденій, но на этотъ разъ она не уклонилась отъ разговора, такъ какъ желала главнымъ образомъ успокоить мальчика. Она отвтила безъ всякой сознательной ироніи какъ-разъ то, что въ сущности и должна была отвтить жена делегата революціоннаго комитета, личнаго друга многихъ анархистовъ и пророка соціальной революціи.

— Разв ты не знаешь, на что полиція?— сказала она.— На то, конечно, чтобы неимущіе ничего не отнимали у имущихъ.

Она нарочно не употребила слова ‘воровать’, потому что слово это раздражало мальчика.

— А если они голодны?— возбужденно спросилъ Стэви.

— Все равно,— отвтила м-ссъ Верлокъ со спокойствіемъ человка, котораго никогда не тревожили экономическіе вопросы. Она занята была высматриваніемъ нужнаго имъ омнибуса.— И голодный — прибавила она — не долженъ ничего отнимать. Что объ этомъ говорить! Ты вдь голоднымъ никогда не былъ.

Она быстро взглянула на мальчика и не обратила вниманія на нсколько странное выраженіе его, какъ всегда, привтливо-добраго лица. Она не видла его душу, кипящую негодованіемъ, жалостью и жаждой самопожертвованія.

— Скоре, Стэви!— крикнула она.— Останови зеленый омнибусъ.

Стэви послушно выполнилъ ея приказаніе, и черезъ минуту они благополучно сидли въ омнибус.

Черезъ часъ посл этого м-ръ Верлокъ, поднявъ глаза съ газеты, которую читалъ, или, во всякомъ случа, держалъ въ рук, услышалъ, какъ хлопнула входная дверь, и увидлъ, какъ вошла Винни, пройдя черезъ лавку, она пошла вверхъ по лстниц вмст съ братомъ. Видъ жены былъ пріятенъ м-ру Верлоку, а на мальчика онъ не обращалъ вниманія, слишкомъ погруженный въ послднее время въ свои мрачныя мысли. Онъ посмотрлъ вслдъ жен и ничего не сказалъ. Въ послднее время онъ сдлался очень молчаливъ, и на этотъ разъ тоже не произнесъ ни слова и за столомъ, когда жена позвала его ужинать… Онъ лъ молча, два раза поднимался при звук надтреснутаго колокольчика, выходилъ въ лавку къ покупателю, потомъ также безмолвно возвращался. Во время этихъ отлучекъ м-ссъ Верлокъ особенно сильно чувствовала, какъ ей недостаетъ матери, и смотрла въ пространство окаменвшимъ взглядомъ. Стэви отъ нервности двигалъ ногами подъ столомъ, но когда входилъ м-ръ Верлокъ, онъ старался сидть тихо и смотрлъ на мужа сестры съ почтительнымъ чувствомъ. Винни убдила его по дорог, что м-ръ Верлокъ сидитъ дома грустный, и что не слдуетъ его огорчать. Стэви свято ей поврилъ, и печаль м-ра Верлока была для него уважительной причиной сдерживаться. Мать и сестра убдили его, изъ чисто практическихъ, а не отвлеченно-этическихъ цлей, въ томъ, что Верлокъ — очень добрый человкъ, и для Стэви этого было достаточно, чтобы отдать ему свою душу. М-ръ Верлокъ даже не зналъ, что Стэви считаетъ его добрымъ, и что печаль и заботы добраго человка для него священны.

Стэви смотрлъ на м-ра Верлока съ мучительнымъ желаніемъ помочь ему въ его гор, и, чувствуя свое безсиліе, самъ проникся печалью, что выразилось въ безпокойныхъ движеніяхъ всего тла.

— Сиди спокойно!— сказала м-ссъ Верлокъ внушительномъ и въ то же время нжномъ голосомъ.

Обратившись затмъ къ мужу, она равнодушно спросила его,

— То уходишь куда-нибудь вечеромъ?

М-ръ Верлокъ угрюмо покачалъ головой въ знакъ отрицательнаго отвта и продолжалъ сидть, не поднимая глазъ съ кусочка сыра на тарелк. Затмъ онъ всталъ и, направившись прямо къ двери, вышелъ на улицу. Сдлалъ онъ это вовсе не изъ желанія досадить жен, а просто подъ вліяніемъ охватившей его внутренней тревоги. Идти ему было некуда, но онъ все-таки пошелъ безцльно бродить по освщеннымъ улицамъ, потомъ вернулся домой и слъ въ изнеможенія за прилавокъ. Мрачныя мысли снова обступили его. Заперевъ дверь на ключъ и затушивъ газъ, онъ поднялся на верхъ въ спальню, сопутствуемый своими тревожными думами. Жена его уже лежала въ постели. У нея былъ спокойный характеръ и она не любила вдумываться въ сущность вещей, но все-таки угрюмое молчаніе мужа за послдніе дни тревожило ее.

— Не ходи въ однихъ чулкахъ,— сказала она,— простудишься.

М-ръ Верлокъ оставилъ сапоги внизу и забылъ надть туфли, онъ ходилъ по комнат безшумно, какъ медвдь въ клтк. При звук голоса жены, онъ остановился и взглянулъ на нее пустымъ взглядомъ, отъ котораго ей сдлалось жутко. Она вспомнила, что комната матери пустая, и почувствовала сильное одиночество. Мать навсегда ушла отъ нея — въ этомъ она не сомнвалась и не предавалась иллюзіямъ. Хорошо, что хоть Стэви остался у нея. И она заговорила съ мужемъ о волнующемъ ее вопрос.

— Мама дйствовала по собственному желанію,— сказала она.— Но я совершенно не понимаю, почему она ухала отъ насъ. Не могла вдь она думать, что ты тяготишься ею. Какъ это она дурно поступила, что бросила насъ!

У м-ра Верлока на минуту зашевелилось подозрніе, что старуха, быть можетъ, почуяла что-то недоброе въ воздух, и поэтому поспшила во-время ухать? Но нелпость такого предположенія была слишкомъ очевидна, и м-ръ Верлокъ не высказалъ его вслухъ.

— Можетъ быть лучше, что она ухала,— сказалъ онъ.— М-ссъ Верлокъ ничего не отвтила, но въ эту ночь она была какъ-то особенно впечатлительна, и слова мужа поразили ее своей странностью. Почему хорошо, что мать ухала? Она не позволила себ, конечно, вдумываться въ возможныя причины ея отъзда, такъ какъ была убждена, что не слдуетъ вникать ни во что до конца. По инстинктивной практичности, она выдвинула самый для нея въ эту минуту важный вопросъ о Стэви.

— Не знаю, какъ я утшу мальчика въ первые дни. Онъ будетъ съ утра до вечера тосковать и метаться. А онъ такой хорошій мальчикъ. Я бы не могла отпустить его отъ себя.

М-ръ Верлокъ раздвался въ полномъ молчаніи, точно очутившись одинъ въ пустын. Когда онъ легъ въ постель и тяжело опустилъ руки поверхъ одяла, онъ вдругъ на минуту почувствовалъ желаніе открыть жен все, что его мучило. Но онъ взглянулъ на ея спокойное лицо, на волосы, заплетенные въ косы на ночь, и отказался отъ своего намренія. М-ръ Верлокъ любилъ свою жену. Она была для него какъ бы символомъ святости семейнаго очага, и ему было страшно нарушить ея покой. Зачмъ ее тревожить до времени? Нсколько минутъ онъ молча переживалъ свои страданія среди ночной тиши, и наконецъ скатъ ршительнымъ тономъ:

— Я узжаю завтра на континентъ.

Можетъ быть, жена не слышала его, такъ какъ ничего не отвтила. Но въ дйствительности м-ссъ Верлокъ слышала. Она лежала съ открытыми глазами, и какъ-то все боле внутренно убждалась въ томъ, что происходитъ нчто недоброе. Правда, и до того часто случалось, что мужъ узжалъ за границу, для обновленія своего запаса товаровъ въ Брюссел и Париж. Онъ часто самъ здилъ длать закупки, чтобы удовлетворить требованія своихъ немногочисленныхъ, но врныхъ заказчиковъ. Онъ переждалъ нсколько минутъ, потомъ скатъ:

— Я, можетъ быть, пробуду въ отсутствіи недлю, или даже дв недли… Позови м-ссъ Ниль. Пусть она приходитъ теб помогать.

М-ссъ Ниль приходила помогать иногда по хозяйству. У нея былъ мужъ пьяница и много дтей, и ей необходимо было искать какого-нибудь заработка. Съ красными руками, въ передник, она мыла полы и чистила въ дом, распространяя вокругъ себя атмосферу нищеты.

М-ссъ Верлокъ, слдуя внушеніямъ практической мудрости, отвтила равнодушнымъ тономъ:

— Нтъ никакой надобности звать м-ссъ Ниль, я отлично справлюсь съ работой безъ нея. Мн Стэви поможетъ. Можно потушить свчку?— прибавила она посл короткаго молчанія.

— Потуши,— мрачно произнесъ мистеръ Верлокъ.

IX.

Вернувшись въ Лондонъ дней черезъ десять, м-ръ Верлокъ вошелъ въ давку съ такимъ же угрюмымъ лицомъ, съ какимъ ушелъ, видимо не утшенный развлеченіями путешествія и не достаточно обрадованный возвращеніемъ домой. Онъ вошелъ съ опущенной головой и саквояжемъ въ рукахъ, прошелъ за прилавокъ и въ изнеможеніи опустился на стулъ, съ такимъ видомъ, точно пришелъ пшкомъ изъ Дувра. Было раннее утро. Стэви, который сметалъ пыль съ предметовъ, выставленныхъ въ витрин, обернулся и посмотрлъ на него съ почтеніемъ и тревогой во взор.

— Возьми,— сказалъ м-ръ Верлокъ, слегка толкнувъ ногой саквояжъ. Стэви быстро схватилъ саквояжъ и отнесъ съ радостнымъ видомъ въ кухню, видимо осчастливленный тмъ, что могъ оказаться полезнымъ. М-ръ Верлокъ даже удивился такому чрезмрному усердію.

М-ссъ Ниль, которая чистила въ это время каминъ въ столовой, выглянула при звук дверного колокольчика, и пошла доложить хозяйк о прізд м-ра Верлока. Винни подошла къ дверямъ и позвала мужа завтракать. Онъ сначала махнулъ рукой въ знакъ отсутствія аппетита, но потомъ все-таки пошелъ и сталъ сть то, что ему подали. Онъ лъ какъ въ ресторан, сдвинувъ шляпу назадъ, и жена, свъ противъ него, стала дловито разсказывать ему о всемъ, что произошло за время его отсутствія. Такимъ тономъ, вроятно, говорила и Пенелопа о домашнихъ длахъ вернувшемуся домой Одиссею. М-ссъ Верлокъ не ткала пряжу во время отсутствія мужа, но она привела въ порядокъ и вычистила вс комнаты верхняго этажа, продала кое-какой товаръ и нсколько разъ видалась съ м-ромъ Михаэлисомъ. Въ послдній разъ онъ ей сказалъ, что детъ въ деревню. Приходилъ также Карлъ Юнтъ, подъ-руку со своей противной экономкой. ‘Отвратительный старикъ’,— прибавила она. О товарищ Озипон, котораго она приняла очень нелюбезно, не выходя изъ-за прилавка, она ничего не сообщила, но, вспомнивъ о могучемъ, грубоватомъ съ виду анархист, она на минуту остановилась и слегка покраснла, прежде чмъ стала продолжать свой отчетъ. Бй захотлось скоре упомянуть о Стэви, и она сказала, что мальчикъ былъ очень разстроенъ въ послднее время.

— И зачмъ это мама покинула насъ!— опять сказала она.

М-ръ Верлокъ ничего не сталъ, и Винни продолжала говорить о брат.

— Работать-то онъ хорошо работаетъ,— сказала она.— Ему точно хочется изо всхъ силъ быть намъ полезнымъ. Точно всего еще мало.

М-ръ Верлокъ разсянно посмотрлъ на Стэви, который сидлъ по правую сторону отъ него, блдный, худой, съ раскрытыми безкровными губами. М-ръ Верлокъ мелькомъ подумалъ, что братъ его жены удивительно какое безполезное существо въ жизни. Подумалъ онъ это совершенно вскользь, не длая никакихъ выводовъ. Откинувшись на стул, м-ръ Верлокъ снялъ шляпу, и прежде чмъ онъ усплъ положить ее на столъ, Стэви подскочилъ и почтительно понесъ шляпу въ кухню. М-ръ Верлокъ опять удивился.

— Ты могъ бы сдлать съ нимъ что угодно,— сказала Винни.— Онъ для тебя готовъ идти въ огонь и въ воду. Онъ…

Она стала внимательно прислушиваться, повернувшись въ сторону кухни. Тамъ м-ссъ Нилъ мыла полъ. При появленіи Стэви она стала громко плакаться на судьбу, чтобы выманить у него для дтей денегъ. Винни дарила ему иногда по шиллингу, и эти деньги онъ всегда отдавалъ, когда у него просили.

Ползая на четверенькахъ по полу въ кухн, забрызганная и грязная, она начала свои причитанія съ обычной фразы:— ‘Хорошо вамъ ничего не длать, какъ барину’,— и продолжала повторять все т же жалобы, наивно путая правду съ ложью и распространяя вокругъ себя запахъ водки и мыла. Она говорила совершенно искренно и заливалась слезами, такъ какъ съ утра не успла еще подкрпить себя водкой.

— Опять она плачется о своихъ малыхъ дтяхъ. Наврное они ужъ не такія маленькія, какъ она говоритъ. Старшія должны были повырости и помогать ей. Она только злитъ Стэви.

Слова Винни подтвердились. Раздался ударъ кулакомъ по столу. Стэви разозлился, потому что не имлъ въ карман шиллинга, не могъ помочь дткамъ м-ссъ Нилъ и чувствовалъ потребность какъ-нибудь выразить свой гнвъ.

М-ссъ Верлокъ поднялась и пошла въ кухню ‘прекратить глупости’. Она кротко, но твердо остановила стованія старой женщины и дала ей денегъ, зная, конечно, что она сейчасъ же пойдетъ выпить на нихъ въ ближайшій кабачокъ. Но Винни на нее за это не могла негодовать.

— Можетъ быть, и я бы на ея мст поступала точно такъ же,— говорила она съ мудрой снисходительностью.

Въ тотъ же день, когда м-ръ Верлокъ, дремавшій въ кресл передъ каминомъ, поднялся, наконецъ, и объявилъ, что собирается идти гулять, Винни крикнула ему изъ магазина:

— Возьми съ собой мальчика, Адольфъ!

М-ръ Верлокъ въ третій разъ удивился за этотъ день. Онъ посмотрлъ нсколько растеряннымъ взглядомъ на жену. Она продолжала говорить свое.

— Мальчику скучно дома,— говорила она:— когда нтъ работы, онъ раздражается, и это дйствуетъ на мои нервы.— Такое признаніе со стороны спокойной Винни казалось чмъ-то преувеличеннымъ. Но дйствительно Стэви былъ невыносимъ, когда ему становилось тоскливо. Онъ садился на площадк лстницы на полъ съ поднятыми колнами, опираясь головой на руки, и его блдное лицо съ пылающими глазами производило жуткое впечатлніе.

М-ръ Верлокъ готовъ былъ исполнить желаніе жены, но подумалъ о неожиданномъ препятствіи.

— А вдругъ онъ потеряетъ меня изъ виду и заблудится,— сказалъ онъ.

— Нтъ,— возразила м-ссъ Верлокъ ршительнымъ тономъ.— Ты не знаешь его. Онъ тебя обожаетъ и не отойдетъ отъ тебя. Но если его вдругъ не окажется подл тебя…

М-ссъ Верлокъ на минуту остановилась.

— Ты продолжай идти. Не безпокойся. Онъ очень скоро вернется домой.

Этотъ оптимизмъ былъ причиной новаго, четвертаго въ тотъ день изумленія м-ра Верлока.

— Вернется, ты думаешь?— проговорилъ онъ съ сомнніемъ. Но, можетъ быть, дйствительно Стэви не такой глупый, какъ ему кажется. Винни наврное лучше знаетъ. Онъ бросилъ разсянный взглядъ на мальчика, сказалъ:— Ну, такъ пусть идетъ со мной,— и опять очутился въ когтяхъ мрачной заботы. Говорятъ, что забота любитъ здить на сдл за здокомъ, но на самомъ дл она иногда ходитъ также пшкомъ по пятамъ людей недостаточно богатыхъ, чтобы держать лошадь,— такихъ, какъ, напримръ, м-ръ Верлокъ.

Винни, стоя у дверей лавки, не видла роковой спутницы м-ра Верлока. Она слдила за двумя фигурами, которыя шля по узкой грязной улиц,— одной высокой и коренастой, другой маленькой и худенькой, съ тонкой шеей и слегка приподнятыми узкими плечами подъ большими полупрозрачными ушами. Они были въ одинаковыхъ пальто, у обоихъ были черныя круглыя шляпы.

‘Совсмъ точно отецъ и сынъ’,— подумала она, и подумала также, что м-ръ Верлокъ по-отечески относится къ Стэви и что это до нкоторой степени дло ея такта.

Въ большому своему удовольствію она въ теченіе слдующихъ дней замтила, что м-ръ Верлокъ сталъ охотно брать съ собою Стэви. Каждый разъ, когда онъ собирался выходить изъ дому, онъ громко звалъ мальчика, какъ зовутъ съ собой на прогулку любимую собаку. Сидя дома, онъ также иногда съ любопытствомъ поглядывалъ на Стэви. Онъ нсколько измнился и хотя по-прежнему былъ молчаливъ, но уже не казался такимъ угрюмымъ, иногда онъ даже очень оживлялся. Стэви пересталъ забиваться въ темные углы, а что-то постоянно бормоталъ про себя съ угрозой въ голос. Когда его спрашивали: ‘Что ты сказалъ, Стэви?’ — онъ только открывалъ ротъ и косился на сестру. Иногда онъ сжималъ кулаки безъ всякой видимой причины, или что-то бормоталъ, обращаясь лицомъ къ стн, и не касался карандаша, который ему давали для рисованія круговъ. Онъ тоже измнился, но, въ противоположность м-ру Верлоку, не къ лучшему. Винни, обобщавшая вс его странности подъ общимъ понятіемъ возбужденности, начала опасаться, что Стэви слушаетъ разговоры м-ра Верлока съ его друзьями, и это приноситъ ему вредъ. Наврное м-ръ Верлокъ во время прогулокъ встрчаетъ разныхъ людей и разговариваетъ съ ними. Винни знала, что это входитъ въ какія-то его дла вн дома — дла, въ которыя она старалась не вдумываться. Она только боялась за Стэви и сказала объ этомъ мужу. Все равно длу не помочь, и Стэви напрасно только волнуется.

Она сказала это мужу въ то время, когда они оба сидли въ лавк, и м-ръ Верлокъ ничего не отвтилъ, хотя и могъ бы возразить жен, что ей, а не ему принадлежала иниціатива ихъ совмстныхъ прогуловъ. Онъ выказалъ необыкновенное великодушіе и ничего подобнаго не сказалъ. Онъ снялъ съ полки маленькую коробочку, заглянулъ въ нее, какъ бы для того, чтобы проврить, что въ ней находится, и осторожно поставилъ ее на прилавокъ. Тогда только онъ нарушилъ молчаніе и сказалъ, что хорошо бы послать Стэви подышать свжимъ воздухомъ въ деревню. Это бы принесло ему большую пользу. Но онъ высказалъ тутъ же опасеніе, что жена его не можетъ обойтись безъ мальчика.

— Что ты!— запротестовала м-ссъ Верлокъ.— Когда дло идетъ о польз для него, все другое неважно. Я отлично могу обойтись. Но куда его послать?

М-ръ Верлокъ медленно вынулъ листъ оберточной бумаги и клубокъ бичевовъ и, укладывая коробочку для отправки по почт, пробормоталъ, что Михаэлисъ живетъ въ деревн, въ маленькомъ коттэдж, и что онъ съ удовольствіемъ пріютитъ у себя Стэви. Тамъ совершенно тихо. Никто не приходитъ и нтъ никакихъ разговоровъ, потому что Михаэлисъ пишетъ теперь книгу.

М-ссъ Верлокъ заявила, что Михаэлисъ ей очень нравится, и тутъ же прибавила, что терпть не можетъ ‘противнаго старика’ Карла Юнта. Объ Озипон она ничего не сказала. Стэви, конечно, будетъ очень радъ,— сказала она, такъ какъ м-ръ Михаэлисъ былъ всегда милъ къ нему и любилъ мальчика.— Стэви вдь хорошій мальчикъ,— прибавила она.— Ты тоже, кажется, въ послднее время привязался къ нему.

М-ръ Верлокъ продолжалъ свою работу, не произнося ни слова. Затмъ, возвысивъ голосъ, онъ заявилъ о своей готовности повезти Стэви въ деревню и оставить его у Михаэлиса. Это намреніе онъ выполнилъ уже на слдующій день. Стэви не протестовалъ, а какъ будто даже обрадовался. Отъ времени до времени онъ удивленно поглядывалъ на сестру, въ особенности когда она не смотрла на него, и у него было гордое, сосредоточенное выраженіе лица, какъ у ребенка, которому въ первый разъ даютъ въ руки коробку спичекъ и позволяютъ самому зажечь спичку. М-ссъ Верлокъ дала послднія распоряженія, сказала мальчику, чтобы онъ не слишкомъ грязнилъ платье въ деревн, и затмъ отправила его.

Такимъ образомъ, вслдствіе героическаго поступка матери и отправки мальчика въ деревню, м-ссъ Верлокъ часто оставалась одна и во всемъ дом. М-ру Верлоку приходилось часто уходить по дламъ. Она доле обыкновеннаго оставалась въ одиночеств въ день взрыва въ Гринвичскомъ парк, такъ какъ м-ръ Верлокъ вышелъ въ это утро очень рано, а вернулся уже подъ вечеръ. Она, впрочемъ, не тяготилась одиночествомъ. Выйти изъ дому ей не хотлось, погода была отвратительная и въ лавк было уютне, чмъ на улиц. Сидя за прилавкомъ съ шитьемъ въ рукахъ, она не подняла глазъ съ работы, когда раздался дребезжащій звукъ колокольчика у входной двери и вошелъ м-ръ Верлокъ. Она не взглянула на него, когда онъ молча, надвинувъ шляпу на лобъ, направился въ комнату за лавкой.

— Какая ужасная погода!— спокойно сказала она.— Ты, можетъ быть, здилъ навстить Стэви?

— Нтъ,— мягко отвтилъ м-ръ Верлокъ, и съ неожиданной ршительностью закрылъ дверь изъ лавки.

М-ссъ Верлокъ продолжала еще сидть нсколько времени, опустивъ работу на колни, потомъ положила шитье на прилавокъ и поднялась, чтобы зажечь газъ. Посл этого она направилась въ кухню приготовить чай для мужа. Она не была удивлена холодностью м-ра Верлока, такъ какъ была разумной женщиной и не ожидала отъ мужа, посл столькихъ лтъ супружества, чрезмрной нжности и особой учтивости. Но сама она соблюдала вс свои обязанности заботливой жены, и направилась черезъ комнату за лавкой въ кухню съ спокойно дловитымъ видомъ. Вдругъ она услышала какой-то странный звукъ. Она остановилась среди комнаты, крайне удивленная, и зажгла газъ надъ столомъ.

М-ръ Верлокъ, противъ обыкновенія, сбросилъ пальто. Оно лежало на диван. Шляпа валялась тутъ же. Онъ же пододвинулъ стулъ въ камину и, поставивъ ноги на ршетку, сидлъ, низко опустивъ голову и поддерживая ее руками. У него стучали зубы и дрожь отдавалась во всемъ тл. М-ссъ Верлокъ сильно встревожилась:— Ты промокъ, простудился?— спросила она, быстро подойдя къ нему.

— Нтъ,— проговорилъ м-ръ Верлокъ и огромнымъ усиліемъ воли остановилъ дрожь. Но жена его, увренная все-таки въ томъ, что онъ схватилъ сильную простуду, продолжала разспросы:

— Гд ты былъ сегодня?— спросила она.

— Нигд,— отвтилъ м-ръ Верлокъ, тихимъ, сдавленнымъ голосомъ. Во всей его фигур чувствовалась или какая-то сосредоточенная тревога, или просто приступъ сильной головной боли. Чувствуя неудовлетворительность своего отвта, онъ прибавилъ:

— Я былъ въ банк.

М-ссъ Верлокъ изумилась:— Зачмъ?— спросила она.

— Я взялъ оттуда вс деньги,— отвтилъ м-ръ Верлокъ, не поднимая глазъ.

— Что это значитъ? Вс деньги?

— Да, вс.

М-ссъ Верлокъ накрыла столъ скатертью, разложила приборы, я вдругъ остановилась среди работы.— Зачмъ?— спросила она.

— Можетъ понадобиться,— неопредленно отвтилъ м-ръ Верлокъ, ршившій остановить на этомъ свои намренныя признанія.

— Не понимаю, что это значитъ,— сказала его жена совершенно спокойно, и м-ръ Верлокъ, для того, чтобы укрпитъ ее въ ея безмятежности, прибавилъ:

— Ты знаешь вдь, что можешь доврять мн.

— Конечно,— сказала м-ссъ Верлокъ и продолжала приготовленія въ ужину.

Ршивъ про себя, что мужъ ея утомленъ и нужно его покормить посытне, она вынула изъ буфета холодное мясо и пошла разогрть его въ кухн. Только уже вернувшись оттуда, она опять заговорила:

— Если бы я теб не довряла, я бы за тебя не пошла замужъ.

М-ръ Верлокъ какъ будто заснулъ, и когда чай былъ готовъ, м-ссъ Верлокъ громко назвала его по имени, чтобы разбудить. Онъ вздрогнулъ при громкомъ звук ея голоса и, слегка шатаясь, подошелъ къ столу. Но къ д онъ не притронулся. У него было сильно возбужденное лицо и красные глаза, и въ общемъ онъ имлъ видъ человка, проведшаго разгульную ночь. Но такъ какъ онъ никогда не пилъ и не кутилъ, то видъ его указывалъ скоре на начало болзни. Такъ подумала и м-ссъ Верлокъ и стала уговаривать его согрть ноги, надть туфли и уже больше не выходить. М-ръ Верлокъ отнесся безъ всякаго вниманія къ ея гигіеническимъ совтамъ, но просьба не выходить изъ дому неожиданно вызвала изложеніе очень широкихъ плановъ. По туманнымъ и незаконченнымъ фразамъ мужа м-ссъ Верлокъ могла понять, что онъ собирается эмигрировать — только неизвстно, во Францію ли, или въ Калифорнію. М-ссъ Верлокъ выслушала это съ такимъ ужасомъ, точно онъ объявилъ ей о близости конца міра.

— Что за глупости!— сказала она, и сейчасъ же прибавила, быстро взглянувъ на лицо мужа:

— Ты схватилъ сильную простуду.

Слишкомъ ясно было, что м-ръ Верлокъ былъ не только боленъ, но и сильно разстроенъ. Онъ съ минуту помолчалъ въ нершительности, а потомъ проговорилъ что-то о необходимости ухать.

— Какая такая необходимость,— сказала Винни, свъ противъ мужа и спокойно скрестивъ руки на груди.— Что тебя можетъ заставить ухать? Ты не невольникъ. Въ наше время не бываетъ невольниковъ.— Она остановилась, потомъ продолжала ршительнымъ голосомъ:— Дда идутъ хорошо,— сказала она,— живется намъ недурно. Чего же еще?

Она окинула быстрымъ взглядомъ уютную комнату, находя, что она вполн соотвтствуетъ ея идеалу пріятнаго домашняго очага. Ей недоставало въ эту минуту только Стэви, гостившаго у м-ра Михаэлиса. Она подошла къ мужу и спросила:

— Или, можетъ быть, я теб надола?

М-ръ Верлокъ не отвтилъ ни единымъ звукомъ. Внвни оперлась на его плечо сзади и коснулась губами его лба. Вокругъ нихъ было тихо, съ улицы не доносилось ни единаго эвука, и раздавалось только легкое шипнье газоваго рожка надъ столомъ.

М-ръ Верлокъ не пошевелился при прикосновеніи губъ жены. Когда она отошла, онъ отодвинулъ стулъ, всталъ и подошелъ къ камину, обернувшись спиной къ огню и слдя глазами за движеніями жены. Она спокойно убирала со стола и ровнымъ голосомъ объясняла, что нелпо покидать ихъ здшнюю пріятную и удобную жизнь. Въ душ она при этомъ думала только о брат, понимая, что при его странностяхъ трудно будетъ увезти его га границу. Ршивъ это про себя, она стала говорить еще боле ршительно, продолжая въ то же время работать и подвязавъ передникъ, чтобы заняться мытьемъ чашекъ. Возбужденная сама усиливавшейся рзкостью своего голоса, она наконецъ сказала:

— Если ты удешь, то уже безъ меня.

— Ты знаешь, что я этого не сдлаю,— поспшно сказалъ м-ръ Верлокъ, слегка дрожащимъ голосомъ, и жена его уже раскаялась въ своихъ словахъ, прозвучавшихъ боле сурово, чмъ она хотла. Она сказала ихъ изъ какого-то внутренняго упрямства, чтобы загладить ихъ, она взглянула на мужа съ ласковой улыбкой и сказала ему тихимъ голосомъ:.

— Ты бы стосковался по мн. Я знаю.

— Конечно,— громко произнесъ м-ръ Верлокъ и подошелъ къ жен съ такимъ страннымъ выраженіемъ лица, что нельзя было понять, хотлъ ли онъ задушить или поцловать ее. Но вниманіе м-ссъ Верлокъ было отвлечено отъ него звукомъ дверного колокольчика.

— Пришли въ лавку, Адольфъ,— сказала она.— Иди ты. Я въ передник, и не могу выйти.

М-ръ Верлокъ повиновался и вышелъ съ такимъ точно деревяннымъ видомъ, что казался автоматомъ съ выкрашеннымъ красной краской лицомъ. Онъ закрылъ дверь за собой, м-ссъ Верлокъ направилась въ кухню и вымыла чашки, а потомъ только остановилась въ работ, чтобы послушать, что происходитъ въ лавк. До нея не донеслось ни единаго звука. Покупатель, повидимому, все еще не уходилъ. Что это былъ именно покупатель, она не сомнвалась: будь это кто-нибудь изъ знакомыхъ, Верлокъ привелъ бы его къ нимъ въ комнату. Когда она сбросила передникъ и вышла изъ кухни, м-ръ Верлокъ какъ-разъ возвращался изъ лавки. Когда онъ выходилъ изъ комнаты, лицо его было багровое, а теперь онъ вернулся блый какъ бумага, съ какимъ-то одичавшимъ, измученнымъ лицомъ. Онъ снова подошелъ къ дивану и посмотрлъ на лежавшее на немъ пальто такъ, точно боялся дотронуться до него.

— Что случилось?— спросила м-ссъ Верлокъ, понизивъ голосъ. Черезъ открытую дверь она видла, что покупатель все еще не ушелъ.

— Оказывается, что все-таки придется еще выйти сегодня,— сказалъ м-ръ Верлокъ.

Не отвчая ни слова, Винни направилась въ лавку, закрывъ за собой дверь, и прошла за прилавокъ. Она не посмотрна прямо въ лицо покупателю, прежде чмъ не услась удобно на стул, но и при первомъ бгломъ взгляд успла замтить, что онъ былъ высокаго роста, худощавый и носилъ закрученнве вверху усы. Изъ поднятаго воротника виднлось длинное, худое лицо. Онъ былъ забрызганъ грязью. Винни его не знала, но сразу поняла, что это — не покупатель.

— Вы пріхали съ континента?— спросила она, спокойно оглядвъ его.

Высокій, худощавый незнакомецъ отвтилъ ей молчаливой улыбкой.

— По-англійски понимаете?— спросила м-ссъ Верлокъ, продолжая глядть на него безъ особеннаго любопытства.

— Да, понимаю,— сказалъ онъ, и въ выговор его не было ничего, обличающаго иностранца, кром нкоторой медленности рчи.

— Вы, можетъ быть, не надолго въ Англію?— спросила она, и онъ опять отвтилъ молчаливой улыбкой, покачавъ головой и съ нсколько печальнымъ видомъ, какъ ей казалось.

— Мой мужъ устроитъ васъ, но первые дни вамъ лучше всего провести у синьора Джульяни. Тамъ спокойно и безопасно. Мужъ мой сведетъ васъ туда.

— Хорошо,— сказалъ незнакомецъ, и взглядъ его сдлался боле суровымъ.

— Вы и раньше были знакомы съ м-ромъ Верлокомъ?— продолжала разспрашивать Винни, и незнакомецъ неопредленно отвтилъ ей, что зналъ его только по наслышк. Наступала пауза, которую незнакомецъ прервалъ вопросомъ:

— Можетъ быть, мужъ вашъ уже вышелъ я ждетъ меня на улиц?

— Какъ такъ?— съ изумленіемъ спросила м-ссъ Берлогъ.— У насъ только одинъ выходъ — вотъ этотъ на улицу,— пояснила она.

Винни подождала еще съ минуту, сидя за прилавкомъ, потомъ поднялась и заглянула въ дверь. Посл этого быстро открыла дверь и исчезла за нею. М-ръ Верлокъ былъ уже въ пальто. Но почему онъ наклонился надъ столомъ, опустивъ голову на руки, точно ему было дурно,— этого она никакъ не могла понять.

— Адольфъ!— громко позвала она его, и когда онъ поднялся съ мста, торопливо его спросила: — Ты знаешь этого человка?

— Слышалъ о немъ,— отвтилъ съ какимъ-то безпокойствомъ м-ръ Верлокъ.

Въ спокойныхъ глазахъ его жены мелькнуло злобное чувство.

— Наврное, кто-нибудь изъ пріятелей Карла Юнта,— проговорила она.— Противный старикашка!

— Нтъ, нтъ,— возразилъ м-ръ Верлокъ и сталъ искать шляпу.

— Онъ ждетъ тебя,— сказала м-ссъ Верлокъ.— Послушай, Адольфъ,— прибавила она,— онъ, можетъ быть, пришелъ изъ посольства, съ которымъ у тебя были непріятности?

— Непріятности съ посольствомъ?— спросилъ м-ръ Верлокъ съ изумленіемъ и испугомъ.— Кто теб говорилъ о какомъ-нибудь посольств?

— Да ты самъ. Ты часто говоришь со сна въ послднее время,— прибавила она въ объясненіе.— Я не могла понять въ точности, въ чемъ собственно дло, но только видла, что тебя что-то тревожитъ…

М-ръ Верлокъ надвинулъ шляпу на лобъ и, раскраснвшись отъ гнва, сталъ ходить по комнат. Когда онъ нсколько успокоился, то краска гнва сошла съ его лица и оно опять сдлалось мертвенно-блднымъ. Чтобы не терзаться какими-то необъяснимыми пугающими тайнами, м-ссъ Верлокъ ршила, что все это у него отъ нездоровья.

— Послушай,— сказала она:— прежде всего отдлайся отъ этого человка, кто бы онъ ни былъ, и возвращайся домой. Теб нужно поберечься нсколько дней.

М-ръ Верлокъ нсколько успокоился и съ выраженіемъ ршимости на блдномъ лиц открылъ уже было дверь, когда жена шопотомъ отоевала его назадъ.

— Скажи пожалуйста, что это ты говорилъ о деньгахъ, которыя взялъ изъ банка? Он у тебя въ карман? Ты бы лучше…

М-ръ Верлокъ поглядлъ, ничего не соображая, на протянутую руку жены, потомъ пробормоталъ:

— Ахъ, да, деньги.— Онъ вынулъ изъ жилетнаго кармана маленькій кожаный портфель и передалъ его безъ словъ жен.

Миссисъ Верлокъ взяла портфель и стояла неподвижно, пока не захлопнулась входная дверь за ея мужемъ и страннымъ гостемъ. Потомъ только она заглянула въ портфель, пересчитала банковые билеты и стала съ недоврчивымъ видомъ оглядываться вокругъ себя въ комнат. Она не находила взглядомъ ни одного подходящаго мста, чтобы укрыть деньги. Вс. шкапы и ящики казались ей спеціально соблазнительными для воровъ. Она быстрымъ, ршительнымъ движеніемъ разстегнулъ лифъ и засунула въ платье отданныя ей на храненіе деньги. Въ эту минуту какъ-разъ раздался звукъ колокольчика у входной двери, и она поспшила навстрчу входящему покупателю, принявъ обычное застывшее выраженіе лица. Среди лавки стоялъ человкъ и оглядывался вокругъ себя быстрымъ, холоднымъ и внимательнымъ взглядомъ. Въ одну секунду онъ осмотрлъ стны, потолокъ, полъ, и улыбнулся, какъ старый знакомый. М-ссъ Верлокъ показалось, что она его уже видлъ когда-то. Она поняла, что это не покупатель. Онъ подошелъ, къ ней съ нсколько таинственнымъ видомъ.

— Мужъ дома, м-ссъ Верлокъ?— спросилъ онъ.

— Нтъ, вышелъ.

— Жалко. Мн нужно было кое о чемъ его спросить.

Это была правда. Главный инспекторъ Хитъ вернулся домой и собирался уже надть мягкія туфли и ссть отдохнуть у камина, какъ вдругъ почувствовалъ, что не можетъ успокоиться посл разговора съ начальникомъ, и ршилъ пойти къ Верлоку и собрать новыя свднія, которыя могли бы оказаться ему полезными. Направляясь въ лавку на Брэтъ-Стрит, онъ старался не попадаться на глава никому изъ полиціи. Въ карман у него былъ лоскутокъ сукна, найденный имъ на мст катастрофы. У него не было, однако, ни малйшаго намренія показать свою находку м-ру Верлоку. Напротивъ того, важно было вывдать у Верлока то, что онъ согласенъ сказать добровольно, Хитъ надялся, что добудетъ у него обвинительный матеріалъ противъ Михаэлиса. Ему было очень досадно, что онъ не засталъ м-ра Верлока дома.

— Я бы его подождалъ, если бы онъ скоро вернулся.

М-ссъ Верлокъ ничего не отвтила, и онъ добавилъ:

— Мн нужно отъ него достать нкоторая свднія частнаго характера. Вы понимаете, вдь, что я хочу сказать? Вы же знаете, куда онъ пошелъ?

— Не знаю,— холодно отвтила м-ссъ Верлокъ и принялась разставлять коробки на полкахъ. Главный инспекторъ Хитъ задумчиво поглядлъ на нее.

— Вы вдь знаете, кто я,— сказалъ онъ, и, удивленный ея холодностью, прибавилъ:

— Вдь вы знаете, что я служу въ полиціи?

— Я въ это не вхожу,— сказала м-ссъ Верлокъ, и снова нанялась прибираніемъ вещей на полкахъ.

— Мое имя — Хитъ. Главный инспекторъ Хитъ, изъ департамента по особо важнымъ дламъ… Такъ вашъ мужъ вышелъ четверть часа тому назадъ?— спросилъ онъ, раздраженный непроницаемо-холоднымъ видомъ м-ссъ Верлокъ.— Онъ не сказалъ вамъ, когда вернется?

— Онъ вышелъ не одинъ,— сказала м-ссъ Верлокъ.

— Съ кмъ-нибудь изъ знакомыхъ?

М-ссъ Верлокъ оправила сзади прическу, которая была и безъ того въ порядк.— Нтъ, съ какимъ-то чужимъ,— сказала она.

— А, я понимаю. Каковъ онъ былъ съ виду? Опишите его, пожалуйста.

И когда главный инспекторъ Хитъ услышалъ, что незнакомецъ былъ худощавый брюнетъ, съ длиннымъ лицомъ и поднятыми вверху усами, онъ сильно взволновался и воскликнулъ:

— Чортъ возьми, онъ однако не потерялъ времени!

Онъ былъ возмущенъ поведеніемъ начальника, не брезгавшаго ролью простого сыщика. Но у него пропала охота ждать м-ра Верлока. Онъ не зналъ, куда они пошли, но было возможно, что они вернутся вмст, а встрча съ начальникомъ въ лавк Верлока совершенно не входила въ планы главнаго инспектора Хита.

— Мн, къ сожалнію, некогда дожидаться вашего мужа,— сказалъ онъ, и м-ссъ Верлокъ выслушала это заявленіе съ полнымъ равнодушіемъ. Главнаго инспектора Хита заинтриговала ея холодность.

— А знаете,— сказалъ онъ, пристально глядя на нее,— вы могли бы, если бы хотли, дать мн очень цнныя свднія о томъ, что происходитъ.

— А что же происходитъ?— спросила м-ссъ Верлокъ.

— Я говорю о дл, относительно котораго пришелъ поговорить съ вашимъ мужемъ.

Въ этотъ день м-ссъ Верлоквъ, какъ всегда, прочла газету утромъ. Но потомъ она цлый день не выходила изъ дому, а газетчики не заглядываютъ въ Братъ-Стритъ, и туда не доносятся даже ихъ оглушающіе крики съ людныхъ улицъ, такъ что вечернихъ газетъ она не видала. Мужъ ея тоже не принесъ газеты. Она ничего не знала и съ удивленіемъ спросила, о чемъ онъ говоритъ. Хитъ не поврилъ ни на минуту, что она не знаетъ, и довольно рзкимъ тономъ сообщилъ самый фактъ.

М -ссъ Верлокъ отвела глава.

— Вотъ нелпость!— сказала она.— Мы здсь не рабы, и нтъ надобности дйствовать такими средствами.

Главный инспекторъ Хитъ сталъ выжидать дальнйшихъ сужденій, но она больше ничего не сказала.

— Вашъ мужъ ничего вамъ объ этомъ не сказалъ, когда вернулся?— спросилъ Хитъ.

М-ссъ Верлокъ покачала головой въ знакъ отрицательнаго отвта. Наступило молчаніе. Главный инспекторъ Хитъ былъ странно возбужденъ, точно чувствуя, что напалъ на какой-то слдъ.

— Есть тутъ еще одно обстоятельство, о которомъ я хотлъ поговорить съ вашимъ мужемъ,— сказалъ онъ намренно небрежнымъ тономъ.— У васъ въ рукахъ оказалось, кажется, украденное пальто.

М-ссъ Верлокъ, занятая въ этотъ день мыслями о ворахъ, инстинктивно нащупала бумажникъ на груди.

— У насъ никакого пальто не украли,— сказала она спокойно.

— Вотъ странно!— продолжалъ Хитъ.— Я вижу, вы держите чернила для мтки.

Онъ взялъ маленькую бутылочку чернилъ и поднялъ ее въ свту газоваго рожка.

— Красныя?— сказалъ онъ, снова поставивъ бутылочку на прилавокъ.— Повторяю, очень странно. На пальто, о которомъ я говорю, есть на подкладк воротника нашивка, помченная такими чернилами, какъ эти.

Мссъ Верлокъ нагнулась надъ прилавкомъ, слегка вскрикнувъ:

— Такъ, значитъ, это пальто коего брата!

— А гд вашъ братъ? Могу я его видть?— взволнованно опросилъ Хитъ.

— Его нтъ дома. Онъ не здсь. А надпись я сдлала сама.

— Гд же теперь Вашъ братъ?

— Въ деревн у одного знакомаго.

— Пальто было на человк, пріхавшемъ изъ деревни. А какъ имя вашего знакомаго?

— Михаэлисъ,— произнесла м-ссъ Верлокъ съ ужасомъ, и главный инспекторъ даже свистнулъ отъ изумленія.

— Вотъ какъ!— Чудесно! Скажите: вашъ братъ — коренастый брюнетъ?

— Нтъ,— быстро запротестовала м-ссъ Верлокъ.— Это, вроятно, воръ таковъ. А Стеви — блондинъ, очень худенькій.

— Хорошо,— сказалъ главный инспекторъ одобряющимъ тономъ. Въ то время какъ м-ссъ Верлокъ смотрла на него съ удивленіемъ и инстинктивнымъ испугомъ, онъ сталъ вывдывать у нея разныя нужныя свднія. Онъ узналъ, что растерзанные останки, которые онъ съ такимъ ужасомъ разсматривалъ въ это утро, принадлежали юнош, очень нервному, разсянному, странному, и что женщина, которая съ нимъ говорила, опекала этого юношу съ дтства.

— Онъ легко терялъ самообладаніе?— спросилъ онъ.

— Да, легко. Но не понимаю, какъ это у него могли украсть пальто.

Инспекторъ Хитъ опустилъ руку въ карманъ. Онъ вынулъ сначала вечернюю спортивную газету, засунутую туда, а затмъ уже лоскутокъ сукна, доставшійся ему въ подарокъ отъ щедрой судьбы, и передалъ его м-ссъ Верлокъ.

— Вы узнаете?— спросилъ онъ.

Она машинально взяла лоскутокъ въ руки я взглянула на него. Глава ея все боле широко раскрывались.

— Конечно, узнаю,— прошептала она, и затмъ, поднявъ голову, отступила назадъ.

— Почему этотъ лоскутокъ оборванный?— едва слышно проговорила она.

Главный инспекторъ выхватилъ у нея лоскутокъ, а она тяжело опустилась на стулъ. Для него все было ясно. Въ ту же минуту онъ понялъ еще нчто другое, боле поразительное: второй человкъ былъ Верлокъ.

— М-ссъ Верлокъ,— сказалъ онъ,— вы, кажется, больше знаете объ этомъ дл, чмъ подозрваете сами?

У м-ссъ Верлокъ кружилась голова, и она ничего не могла сообразить. Она такъ вся застыла, что была не въ состояніи повернуть голову, когда раздался колокольчикъ у дверей. Главный инспекторъ Хитъ быстро повернулся къ двери какъ-разъ въ тотъ моментъ, когда вошелъ м-ръ Верлокъ, и они взглянули другъ другу въ лицо. М-ръ Верлокъ, не глядя на жену, подошелъ въ главному инспектору, который обрадовался, видя, что Верлокъ вернулся одинъ.

— Вы здсь?— пробормоталъ м-ръ Верлокъ.— Кого вы разыскиваете?

— Никого,— тихимъ голосомъ сказалъ главный инспекторъ Хитъ.— Но мн нужно сказать вамъ пару словъ.

— Пойдемте сюда,— сказалъ м-ръ Верлокъ, который вернулся домой все еще блдный, но уже боле спокойный. Однако онъ все еще не поднималъ глазъ на жену.

Онъ провелъ Хита въ комнату за лавкой, и какъ только закрылась за ними дверь, м-ссъ Верлокъ вскочила со стула и подбжала въ двери, но она не открыла ее, а опустилась на колни и приблизила ухо въ замочной скважин.

Она услышала голосъ главнаго инспектора и только не видла, какъ онъ ткнулъ пальцемъ въ грудь ея мужа.

— Это вы — второй человкъ, Верлокъ. Въ паркъ вошли два человка.

— Такъ возьмите меня!— раздался голосъ м-ра Верлока.— Кто вамъ мшаетъ? Вы имете право.

— Нтъ. Разъ это дло взялъ въ свои руки мой начальникъ, такъ пусть самъ и справляется. Но вы-то знайте, что изобличилъ васъ я, а не онъ.

Посл того она услышала нсколько времени только неясное бормотаніе. Хитъ, очевидно, показалъ м-ру Верлоку лоскутокъ воротника Стэви, потому что сестра мальчика услышала громкій возгласъ мужа:

— Я понятія не имлъ, что она придумала такую штуку.

Опять до м-ссъ Верлокъ долго доносилось одно только бормотаніе, все-таки мене кошмарное для нея, чмъ страшное содержаніе громко произнесенныхъ словъ. Затмъ, главный инспекторъ Хитъ возвысилъ голосъ:

— Вы обезумли, что-ли, ршившись на такое дло?

Голосъ м-ра Верлока отвтилъ съ какимъ-то мрачнымъ бшенствомъ:

— Да, около мсяца я былъ безумнымъ. Но теперь я не безуменъ. Все кончено. Теперь все выйдетъ наружу.

Онъ заговорилъ упавшимъ голосомъ, потомъ опять возвысилъ его.

— Вы знаете меня нсколько лтъ,— сказалъ онъ,— и относились ко мн хорошо. Я прежде всего прямой человкъ.

Хиту, очевидно, было непріятно воспоминаніе о старомъ знакомств.

— Не очень-то врьте — сказалъ онъ съ угрозой въ голос — общаніямъ, которыя вамъ даютъ. Я бы на вашемъ мст бжалъ. Ловить васъ мы бы не стали.

— Конечно,— сказалъ м-ръ Верлокъ со смхомъ.— Вы надетесь, что другіе избавятъ васъ отъ меня? Нтъ, не бывать этому. Я слишкомъ честно относился къ этимъ людямъ, и теперь все должно выйти наружу.

— Такъ пусть выйдетъ,— равнодушно согласился главный инспекторъ Хитъ.— Но скажите мн, какъ вы оттуда выбрались?

— Я былъ близъ Честеръ-Фильдъ-Уока,— услышала м-ссъ Верлокъ голосъ своего мужа,— какъ вдругъ раздался взрывъ. Тогда я бросился бжать. Былъ густой туманъ, и я никого не встртилъ до самаго конца Джорджъ-Стрита.

— Удивительная удача!— проговорилъ съ удивленіемъ инспекторъ Хитъ.— Васъ удивилъ звукъ взрыва?

— Да, онъ раздался слишкомъ рано,— признался м-ръ Верлокъ мрачнымъ голосомъ.

М-ссъ Верлокъ прижалась ухомъ въ замочной скважин. У нея посинли губы, руки были холодны какъ ледъ, и среди блднаго лица глаза казались двумя черными провалами. Голоса за дверью опять понизились, и до нея доносились только отдльныя слова. Наконецъ, она услышала опять цлую фразу, произнесенную главнымъ инспекторомъ:

— Онъ, вроятно, споткнулся о корень дерева.

Опять голоса понизились до шопота, и затмъ Хитъ, отвчая на какой-то вопросъ, отчетливо сказалъ:

— Конечно. Разорванъ на клочки: куски тла и кости перемшались съ пескомъ и камнями. Пришлось подбирать лопатой, говорилъ я вамъ.

М-ссъ Верлокъ вдругъ вскочила и, заткнувъ уши, убжала за прилавокъ и стала метаться между прилавкомъ и полками у стны. Увидавъ газету, оставленную на стол Хитомъ, она пробовала развернуть ее, потомъ бросила на полъ.

— Такъ, значитъ, ваша защита будетъ заключаться въ полномъ признаніи?— спрашивалъ за дверью м-ра Верлока главный инспекторъ Хитъ.

— Да, я разскажу все до конца.

— Вамъ не поврятъ.

Главный инспекторъ погрузился въ раздумье. Раскрытіе этого дла вовсе ему не улыбалось. Михаэлисъ остался бы въ сторон, обнаружилась бы только дятельность профессора, разбита была бы вся система тайнаго надзора и поднялся бы безсмысленный шумъ въ газетахъ.

— Можетъ быть, и не поврятъ,— сказалъ Верлокъ,— но зато многое будетъ изобличено. Я прямой человкъ и буду дйствовать прямо.

— Если вамъ не помшаютъ,— сказалъ со смхомъ главный инспекторъ:— на васъ будутъ оказывать разныя вліянія, а потомъ вы будете сами поражены приговоромъ. Я бы на вашемъ мст не доврялъ господину, который съ вами разговаривалъ до меня. Мой совтъ — какъ можно скоре исчезнуть отсюда. Вдь многіе у насъ уврены, что васъ нтъ на свт.

— Неужели?— проговорилъ м-ръ Верлокъ. Вернувшись изъ Гринвича, онъ провелъ весь день въ маленькомъ кабачк и не ожидалъ такого благопріятнаго оборота дла.

— Да, таково общее мнніе. Удирайте, исчезните…

— Куда?— проговорилъ м-ръ Верлокъ. Онъ поднялъ голову и, глядя на запертую дверь, проговорилъ:

— Заберите меня съ собой сейчасъ же. Я не буду сопротивляться.

— Я не сомнваюсь,— иронически согласился главный инспекторъ, слдя за направленіемъ его взгляда.

У м-ра Верлока выступилъ потъ на лбу. Понизивъ голосъ, онъ заговорилъ конфиденціальнымъ тономъ: — Мальчикъ вдь былъ ненормальный, неотвтственный за свои поступки. Судъ бы его оправдалъ, понимая, что онъ годится только въ сумасшедшій домъ… Самое худшее, что ему сдлали бы…

Главный инспекторъ, уже держась за ручку двери, прошепталъ, глядя прямо въ лицо м-ру Верлоку:

— Мальчикъ-то, можетъ быть, не совсмъ нормальный, но вы такъ прямо сумасшедшій. Что васъ такъ сбило съ толку?

М-ръ Верлокъ, помня о м-р Вальдер,— сказалъ, не стсняясь: Все это надлалъ одинъ посольскій негодяй. По-вашему, впрочемъ, онъ, можетъ быть, джентльменъ.

Главный инспекторъ кивнулъ головой, въ знакъ пониманія, и открылъ дверь.

М-ссъ Верлокъ, можетъ быть, и не замтила, какъ онъ вошелъ въ лавку. Она сидла выпрямившись за прилавкомъ, а у ногъ ея валялся скомканный листъ розоватой бумаги. Она судорожно прижала об руки къ лицу, надавливая кончиками пальцевъ на високъ. На лиц ея была точно маска, которую она не хотла сорвать. Въ ея неподвижности сильне выражалось ея страшное горе, чмъ если бы она испускала крики и билась головой объ стну. Хитъ только вскользь взглянулъ на неё, проходя мимо, и когда онъ вышелъ при звон надтреснутаго колокольчика, вокругъ м-ссъ Верлокъ воцарилась глубокая тишина. Темныя полки съ товарами поглощали весь свтъ, и въ полутьм только сверкалъ золотой ободокъ обручальнаго кольца на пальц м-ссъ Верлокъ, какъ неистребимый блескъ остатка сверкающаго сокровища, брошеннаго въ сорную яму.

Вице-директоръ попалъ въ Вестминстеръ вовсе не около полуночи, какъ предполагалъ, а очень рано, въ самомъ начал вечерняго засданія. Посл разговора съ личнымъ секретаремъ, который интересовался исходомъ затяннаго предпріятія и понялъ по таинственнымъ отвтамъ вице-директора, что тому удалось нчто весьма важное и отвтственное, вице-директора впустили въ кабинетъ начальника, сидвшаго за столомъ въ задумчивой поз. Начальникъ не выразилъ ни удивленія по поводу преждевременнаго появленія своего подчиненнаго, ни любопытства, ни вообще какихъ-либо чувствъ. Ничто не измнилось въ его задумчивомъ взгляд. Но голосъ его не былъ при этомъ усталый или сонный.

— Ну, что?— спросилъ онъ:— что вы узнали пока? Напали на что-нибудь неожиданное?

— Несовсмъ неожиданное, сэръ Этэльредъ,— сказалъ вице-директоръ.— Я напалъ на психологическое состояніе.

— Говорите, пожалуйста, понятне,— попросилъ начальникъ.

— Да это совершенно понятно. Вы знаете вдь, что преступники чувствуютъ непреодолимое желаніе раскрыть свою тайну кому бы то ни было — часто даже полиціи. И вотъ, Верлокъ, котораго главный инспекторъ Хитъ считаетъ столь непричастнымъ къ этому длу, оказался именно въ такомъ состояніи. Онъ, говоря образно, бросился во мн на грудь, и мн стоило только шепнуть ему, кто я, и прибавить: я вдь знаю, что вы тутъ главное дйствующее лицо,— чтобы этимъ вызвать его признаніе. Ему казалось чудомъ, что мы уже знаемъ, но онъ все-таки поврилъ. Мн оставалось тогда только предложить ему два вопроса: кто васъ толкнулъ на это дло, и кто бросилъ бомбу? Онъ далъ точные отвты. Прежде всего я узналъ, что бросилъ бомбу братъ его жены, мальчикъ, полу-идіотъ, и узналъ также, что Михаэлисъ никакого касательства къ этому длу не иметъ, хотя, дйствительно, мальчикъ былъ у него въ деревн до восьми часовъ утра сегодня. Возможно, что Мяхаэлисъ еще ничего не знаетъ до сихъ поръ… Верлокъ съ утра отправился туда и взялъ мальчика съ собой какъ бы на прогулку. Такъ какъ это было не въ первый разъ, то Михаэлисъ не могъ подозрвать ничего дурного. Ну, а затмъ оказывается, что Верлокъ совершенно обезумлъ отъ удивительно сыгранной съ нимъ комедіи, которую мы съ вами ни на минуту не приняли бы въ серьёзъ, но которая оказала сильное воздйствіе на Верлока.

Вице-директоръ разсказалъ все, что Верлокъ передавалъ ему о характер и образ дйствія мистера Вальдера…

— Мн это кажется совершенно фантастичнымъ,— сказалъ начальникъ.

— Не правда ли? Прямо, какая-то жестокая шутка. Но Верлокъ, повидимому, отнесся къ этому совершенно серьезно. Ему казалось, что вся его карьера рушится. Въ прежнее время онъ былъ въ прямыхъ сношеніяхъ съ Стотъ-Вартенгеймомъ, и считалъ свои услуги незамнимыми. Отрезвленіе было очень неожиданное, и онъ, видимо, потерялъ голову. Ему, очевидно, представлялось, что посольство можетъ не только отказаться отъ его услугъ, но какимъ-то таинственнымъ образомъ погубить его.

— Сколько времени вы провели теперь съ нимъ?— спросилъ начальникъ, прерывая вице-директора.

— Мы провели минутъ сорокъ въ номер какой-то подозрительной гостинницы. Онъ былъ въ состояніи реакціи посл преступленія. Его нельзя назвать закоренлымъ преступникомъ. Онъ не хотлъ смерти несчастнаго мальчика, брата своей жены, и теперь въ полномъ ужас,— я это ясно видлъ. Можетъ быть, онъ даже любилъ мальчика. Во всякомъ случа, онъ надялся, что мальчикъ не попадется, и что невозможно будетъ узнать, кто собственно совершилъ дло. Притомъ для мальчика никакого риска не было: его бы сейчасъ же объявили невмняемымъ.

Вице-директоръ остановился на минуту и задумался.

— Какъ онъ, однако, надялся въ такомъ случа выгородитъ себя — этого я не понимаю,— продолжалъ онъ, не зная, до чего Стэви былъ преданъ ‘доброму’ м-ру Верлоку, и какъ онъ умлъ молчать, когда считалъ это нужнымъ.

— Впрочемъ, онъ, можетъ быть, не думалъ объ этомъ,— прибавилъ вице-директоръ.— Онъ теперь въ глубокомъ отчаяніи, какъ человкъ, который совершилъ самоубійство, чтобы покончить со всми заботами, и уже потомъ убдился, что ничуть не помогъ этимъ длу.

— Что же вы теперь съ нимъ сдлали?— спросилъ начальникъ, улыбнувшись въ отвтъ на оригинальное сравненіе вице-директора.

— Такъ какъ онъ очень торопился къ жен въ лавку, то и отпустилъ его.

— Какъ? Вдь онъ можетъ убжать.

— Простите, я этого не думаю. Куда ему бжать? Ему грозитъ опасность и со стороны товарищей. Онъ занимаетъ тутъ опредленный постъ. Подъ какимъ предлогомъ онъ бы, оставилъ его? Но даже если бы ничто не помшало его свобод дйствій, онъ бы все-таки ни на что не могъ ршиться въ своемъ теперешнемъ состояніи. А если бы я задержалъ его, мы были бы уже обязаны опредленно дйствовать. А я хотлъ сначала узнать ваше намреніе.

— Я повидаю сегодня прокурора и завтра утромъ пошлю за вами. Что вы еще имете мн сказать?

— Ничего, сэръ Этельредъ, если вы не желаете знать подробности…

— Нтъ, пожалуйста, безъ подробностей,— сказалъ начальникъ, и протянулъ вице-директору на прощанье руку.— И вы говорите, что этотъ человкъ женатъ?— спросилъ онъ еще.

— Да, женатъ законнымъ бракомъ. Онъ говорилъ мн, что посл разговора въ посольств хотлъ-было все бросить, продать лавку и ухать, но онъ зналъ, что жена его и слышать не захочетъ объ отъзд за-границу. Лучшее доказательство прочнаго супружества,— прибавилъ онъ злобно, вспомнивъ, что и его жена тоже не хотла узжать изъ Англіи.— Да,— повторялъ онъ,— настоящая жена и настоящій братъ жены. Тутъ — цлая семейная драма.

Вице-директоръ засмялся, но, видя, что начальникъ уже погрузился въ другія мысли о важныхъ государственныхъ вопросахъ, незамтно вышелъ изъ комнаты.

Онъ медленно направился домой, раздумывая о дл, которое живо его интересовало, какъ предлогъ начать полезную общественную кампанію. Придя домой, увидвъ, что въ гостиной темно, онъ прошелъ наверхъ, чтобы переодться и похать за женой, которая была на обд у знатной лэди, покровительницы Михаэлиса.

Онъ зналъ, что тамъ будутъ рады его приходу. Войдя въ меньшую изъ двухъ гостиныхъ, онъ увидлъ жену среди большой группы у рояля. За ширмой подл хозяйки сидли на двухъ креслахъ рядомъ какой-то господинъ и дама. Хозяйка протянула руку вошедшему.

— Я ужъ и не надялась видть васъ сегодня. Энни мн сказала…

— Я самъ не думалъ, что такъ скоро освобожусь,— отвтилъ вице-директоръ и прибавилъ въ полголоса: ‘Могу сообщить вамъ, къ вашему и моему удовольствію, что Михаэлисъ не причастенъ къ этому длу.’

— Еще бы!— съ негодованіемъ воскликнула покровительница Михаэлиса.— Неужели у васъ тамъ были настолько глупы, чтобы заподозрить его?..

— Не настолько глупы,— почтительно возразилъ вице-директоръ,— а настолько умны и ловки.

Наступило молчаніе. Господинъ, сидвшій на кресл у кушетки, пересталъ разговаривать съ дамой около него, и поглядлъ съ легкой улыбкой на вице-директора.

— Я не знаю, знакомы ли вы,— сказала хозяйка.

М-ръ Вальдеръ и вице-директоръ учтиво поклонились другъ другу.

— Онъ все пугаетъ меня,— заявила вдругъ дама, сидвшая около м-ра Вальдера, кивая головой на послдняго. Вице-директоръ былъ знакомъ съ этой дамой.

— У васъ вовсе не испуганный видъ,— сказалъ онъ, взглянувъ на нее и думая про себя, что рано или поздно въ этомъ дом можно встртиться съ кмъ угодно.

— Во всякомъ случа, онъ пробовалъ меня пугать,— сказала дама.

— Это ужъ по привычк,— сказалъ вице-директоръ.

— Онъ угрожаетъ обществу всякими ужасами,— продолжала лэди:— изъ-за взрыва въ Гринвич, говоритъ, что мы должны дрожать, пока этихъ людей не истребятъ всхъ до конца. А я и не знала, что это такъ серьезно.

Мистеръ Вальдеръ, длалъ видъ, что не слышитъ, и, наклонившись къ кушетк, говорилъ что-то въ полголоса хозяйк. Но онъ ясно слышалъ, какъ вице-директоръ сказалъ:

— Я не сомнваюсь, что м-ръ Вальдеръ иметъ совершенно точное представленіе объ истинной важности этого дла.

М-ръ Вальдеръ спрашивалъ себя, какая собственно цль у этого назойливаго полицейскаго? Закончивъ фразу, обращенную къ хозяйк, онъ повернулся въ кресл и сказалъ:

— Вы хотите сказать, что мы лучше знаемъ этихъ людей, чмъ вы? Это врно. У насъ сильно отъ нихъ пострадали, а вы почему-то — онъ улыбнулся съ искусственно-недоумвающимъ видомъ — охотно терпите ихъ въ своей сред.

Вице-директоръ ничего не отвтилъ, и м-ръ Вальдеръ тотчасъ же попрощался. Какъ только онъ повернулся спиной къ кушетк, вице-директоръ тоже поднялся.

— Я думала, что вы еще останетесь и отвезете домой Энни,— сказала хозяйка.

— Оказывается, что у меня сегодня есть кое-какая работа.

— Въ связи…?

— Да, до нкоторой степени. Дло это можетъ оказаться очень громкимъ,— сказалъ онъ, когда хозяйка спросила его на прощанье, дйствительно ли все это такъ ужасно.

Онъ быстро вышелъ изъ гостиной и засталъ м-ра Вальдера еще въ передней. Онъ старательно обматывалъ шею широкимъ шолковымъ шарфомъ. За нимъ стоялъ лакей, подавая ему пальто, а другой въ это время отворялъ дверь. Вице-директоръ быстро надлъ пальто и сразу вышелъ. Но, выйдя изъ подъзда, онъ остановился, какъ бы раздумывая, въ какую сторону ему направиться. Увидавъ это въ открытую дверь, м-ръ Вальдеръ еще постоялъ въ передней, закурилъ сигару и потомъ только медленно вышелъ. Но все-таки онъ еще засталъ передъ домомъ ‘проклятаго полицейскаго’ и, въ ужас подумавъ, что тотъ, можетъ быть, поджидаетъ его, сталъ искать глазами свободный кэбъ. Но такового не оказалось, у подъзда стоялъ ряд собственныхъ экипажей. М-ру Вальдеру пришлось пройти пшкомъ, и ‘проклятый полицейскій’ шелъ рядомъ съ нимъ. М-ру Вальдеру сдлалось не по себ.— Чертовская погода!— сказалъ онъ.

— Вовсе ужъ не такая плохая,— спокойно возразилъ вице-директоръ, и, помолчавъ нсколько времени, сказалъ:— Мы захватили нкоего Верлока.

М-ръ Вальдеръ не отшатнулся и даже не измнилъ шага, но не могъ удержаться отъ восклицанія:— Что?— Вице-директоръ не повторилъ своихъ словъ.

— Вы его знаете,— сказалъ онъ.

М-ръ Вальдеръ остановился.— Почему вы думаете?— спросилъ онъ.

— Я не думаю. Это Верлокъ сказалъ.

— Вретъ, собака,— сказалъ м-ръ Вальдеръ, но внутренно онъ былъ пораженъ проницательностью англійской полиціи. Ему сдлалось не по себ, онъ бросилъ сигару и пошелъ дальше.

— Эта исторія мн пріятна тмъ,— продолжалъ медленнымъ тономъ вице-директоръ,— что она — удобный предлогъ для очень важнаго дла, за которое нужно взяться какъ можно скоре. Нужно очистить страну отъ иностранныхъ шпіоновъ. Они — гнусный и опасный элементъ въ обществ. Каждаго изъ нихъ въ отдльности трудно выискивать. Нужно, чтобы самое ихъ занятіе опостылло ихъ нанимателямъ. Дло становится позорнымъ и опаснымъ.

М-ръ Вальдеръ опять остановился.— Что вы хотите сказать?— спросилъ онъ.

— Судъ надъ Верлокомъ выяснитъ публик и опасность, и неприличіе шпіонства.

— Кто же повритъ такому человку?— презрительно сказалъ м-ръ Вальдеръ.

— Обиліе самыхъ точныхъ подробностей въ достаточной степени всхъ убдитъ,— мягко сказалъ вице-директоръ.

— Такъ вы серьезно намреваетесь это сдлать? Вдь вы этимъ дйствуете только на руку негодяямъ революціонерамъ. Зачмъ вы хотите поднять скандалъ? Изъ нравственныхъ соображеній — или какихъ-нибудь другихъ?

М-ръ Вальдеръ былъ, очевидно, очень взволнованъ, и это еще боле убдило вице-директора въ правд сообщеній Верлока. Онъ прибавилъ равнодушнымъ тономъ:

— Есть и практическія соображенія. У насъ достаточно хлопотъ съ дйствительными анархистами — вы не можете упрекнуть насъ въ недостаточной зоркости въ этомъ отношеніи. Но мы не допустимъ ни подъ какимъ предлогомъ, чтобы намъ еще навязывали поддльныхъ.

— Я не раздляю вашихъ взглядовъ,— возразилъ м-ръ Вальдеръ надменнымъ тономъ.— Вы разсуждаете слишкомъ эгоистично, не думая объ интересахъ другихъ европейскихъ странъ.

— Другія страны не могутъ пожаловаться на отсутствіе у насъ бдительности,— сказалъ добродушнымъ тономъ вице-директоръ.— Вы видите, въ теченіе двнадцати часовъ мы установили личность человка, разорваннаго на куски, отыскали организатора взрыва и даже знаемъ, кто стоитъ, за его спиной. Мы могли бы пойти и дальше, но не хотимъ превысить свои права.

— Вы полагаете, что преступленіе было задумано вн Англіи?— спросилъ м-ръ Вальдеръ.

— Да, въ иносказательномъ смысл слова,— отвтилъ вице-директоръ, намекая на то, что посольства считаются территоріей той страны, которую собой представляютъ.— Но это подробности. Я съ вами объ этомъ заговорилъ, потому что ваше правительство боле всего недовольно нашей полиціей. Вы видите, мы не такъ ужъ плохи. Мн хотлось сообщить именно вамъ о нашей удач.

— Очень вамъ благодаренъ,— пробормоталъ м-ръ Вальдеръ.

— Здшнихъ анархистовъ мы всхъ по пальцамъ знаемъ,— продолжалъ вице-директоръ, точно цитируя слова Хита.— А теперь нужно только отдлаться отъ провокаторовъ, и тогда можно жить спокойно.

М-ръ Вальдеръ поднялъ руку, останавливая прозжающій кэбъ.

— А вы не зайдете сюда?— сказалъ вице-директоръ, указывая на внушительныхъ размровъ зданіе съ ярко освщеннымъ подъздомъ, передъ которымъ они стояли. Это былъ фешенэбельный клубъ, и м-ръ Вальдеръ состоялъ его почетнымъ членомъ. Но въ эту минуту вице-директоръ подумалъ, что едва-ли м-ру Вальдеру придется часто бывать здсь въ будущемъ. Онъ взглянулъ на часы. Было половина одиннадцатаго. Вечеръ проведенъ былъ не безъ пользы.

XI.

Посл ухода инспектора Хита, м-ръ Верлокъ сталъ ходить по комнат и отъ времени до времени смотрлъ на жену черезъ открытую дверь. ‘Она знаетъ’,— думалъ онъ, глубоко ее жаля, но все же съ нкоторымъ чувствомъ облегченія. Самое ужасное было бы именно сообщить ей страшную всть, и отъ этого инспекторъ Хитъ избавилъ ее. М-ръ Верлокъ никакъ не ожидалъ, что придется сообщать ей именно о смерти брата, такъ какъ отнюдь не ждалъ и не желалъ его смерти. Напротивъ того, мертвый Стэви становился источникомъ гораздо большихъ бдъ, чмъ живой. М-ръ Верлокъ разсчитывалъ на благополучный исходъ, полагаясь не на собственную сообразительность мальчика, а на его слпое послушаніе, такъ какъ зналъ, съ какимъ довріемъ и съ какой слпой преданностью мальчикъ его во всемъ слушался. Онъ надялся, что Стэви уйдетъ изъ стнъ обсерваторіи живомъ и невредимымъ и нагонитъ его за паркомъ. Четверть часа — совершенно достаточное время даже для самаго глупаго человка, чтобы положить снарядъ и уйти. Стэви, очевидно, наткнулся на что-нибудь, и взрывъ произошелъ черезъ пять минутъ. М-ръ Верлокъ предвидлъ все, кром этого. Онъ думалъ, что Стэви могъ заблудиться, не нагнавъ его, и что его гд-нибудь арестуютъ. Этого онъ не боялся, увренный, что мальчикъ его не выдастъ. Онъ ему достаточно говорилъ, во время ихъ долгихъ прогулокъ вдвоемъ, о необходимости молчанія. Гуляя со Стэви по улицамъ Лондона, онъ съумлъ совершенно измнить взглядъ мальчика на полицію, и мальчикъ сдлался его покорнымъ, преданнымъ сообщникомъ. М-ръ Верлокъ искренно полюбилъ его за это. Но что жена его пришьетъ адресъ на подкладк пальто — это ему не приходило въ голову. Такъ вотъ что она имла въ виду, когда говорила, что нечего безпокоиться, если Стэви и потеряется на улиц. Она уврила его, что мальчикъ наврное вернется домой. Да, онъ вернулся,— чтобы жестоко отомстить.

М-ръ Верлокъ вошелъ за прилавокъ. Онъ внутренно ршилъ, что во всемъ виновата жена, не предупредившая его о принятой ею мр предосторожности. Но онъ все-таки не чувствовалъ злобы противъ нея, такъ какъ былъ фаталистомъ, и ршилъ, что бываетъ только то, что должно быть. Теперь все равно длу не помочь. Онъ подошелъ въ ней и сказалъ:

— Я не хотлъ погубить мальчика.

М-ссъ Верлокъ вся вздрогнула при звук его голоса, но не отняла рукъ отъ лица и не произнесла ни звука. М-ръ Верлокъ чувствовалъ настоятельную потребность поговорить съ ней.

— Это болванъ Хитъ такъ тебя ошеломилъ. Разв можно такъ сразу все сказать женщин! Я цлые часы сидлъ въ кабачк, все обдумывая, какъ теб сообщить это. Вдь ты сама понимаешь, что я не желалъ зла мальчику.

Тайный агентъ Верлокъ говорилъ правду. Онъ дйствительно прежде всего ужаснулся за жену, когда раздался взрывъ.

М-ссъ Верлокъ снова вся вздрогнула, но такъ какъ она продолжала сидть, закрывъ лицо руками, то онъ ршилъ, что лучше всего оставить ее въ поко, и ушелъ въ комнату за лавкой. Увидвъ на стол приготовленную для него ду, онъ отрзалъ себ кусокъ мяса и сталъ сть. Онъ только теперь вспомнилъ, что за весь день ничего не лъ, и въ эту минуту почувствовалъ остре всего остального физическое чувство пустоты въ желудк. Онъ сталъ медленно сть, поглядывая изъ-за двери на жену, потомъ снова вошелъ въ лавку и близко подошелъ къ Винни. Онъ не могъ выносить вида этой скорби съ закрытымъ лицомъ. Онъ ожидалъ, конечно, что жена его будетъ страшно потрясена, но надялся все-таки на ея опору въ новыхъ обстоятельствахъ, съ которыми самъ уже почти примирился со свойственнымъ ему фатализмомъ.

— Ничего не подлаешь,— мрачно сказалъ онъ.— Нужно подумать о завтрашнемъ дн, Винни. Когда меня заберутъ, ты должна будешь дйствовать толково.

Опять ни звука, кром судорожнаго вздыманія груди. М-ръ Верлокъ началъ даже слегка возмущаться.— Взгляни хоть на женя,— сказалъ онъ нсколько рзкимъ тономъ.

— Я никогда больше на тебя не взгляну,— раздался глухой отвтъ.

М-ръ Верлокъ отнесся со снисходительностью добраго мужа къ восклицанію, явно вызванному чрезмрною скорбью. Тяжело же она приняла свое несчастіе! Всему виной Хитъ, который не съумлъ сказать какъ слдуетъ. Но, конечно, ради нея же самой, нельзя ей позволить слишкомъ предаваться своимъ чувствамъ.

— Нельзя теб тутъ оставаться въ лавк,— сказалъ онъ съ напускной суровостью, въ которой звучала нота дйствительной досады на жену. Нужно было до ночи обсудить много важныхъ вопросовъ, а она все тормозила своимъ упрямствомъ. Но какъ онъ ее ни убждалъ разными доводами, она продолжала сидть неподвижно.

— Ну, да будь же, наконецъ, благоразумна, Винни,— сказалъ онъ.— Что же было бы съ тобой, если бы погибъ я?

Онъ былъ увренъ, что этотъ доводъ заставитъ ее вскрикнуть, но она не двинулась съ мста и попрежнему не отнимала рукъ отъ лица. Нельзя говорить съ человкомъ, когда не видишь его лица. М-ръ Верлокъ попытался силой отнять у нея руки отъ лица, но тогда она вдругъ вырвалась отъ него, пробжала черезъ всю лавку и скрылась въ кухн. Онъ только на минуту увидлъ ея лицо, и убдился, что она не взглянула на него.

Можно было подумать, что между ними происходила главнымъ образомъ борьба изъ-за стула, такъ какъ въ ту же минуту, какъ вышла м-ссъ Верлокъ, мсто ея занялъ ея мужъ. Онъ не закрылъ лицо руками, но лицо его омрачилось тяжелыми мыслями.

Онъ зналъ, что ему не избжать тюрьмы, но не особенно этого боялся. Тюрьма укроетъ его во всякомъ случа отъ беззаконной мести, которой онъ могъ опасаться съ разныхъ сторонъ. Онъ предвидлъ сравнительно скорое освобожденіе и затмъ жизнь за-границей. Обидно было только то, что неудача его постигла въ тотъ самый моментъ, когда онъ могъ разсчитывать на полное торжество. Ему казалось, что онъ блестяще доказалъ м-ру Вальдеру свою силу и могущество, и его престижъ въ посольств сдлался бы огромнымъ — если бы только не несчастная мысль жены, вздумавшей пришить адресъ къ воротнику Стэви. Строго обдуманный, доведенный почти до конца планъ разбился изъ-за ничтожнаго обстоятельства, какъ бываетъ, что ломаешь ногу, поскользнувшись объ апельсинную корку.

М-ръ Верлокъ все-таки не питалъ въ эту минуту злобы противъ жены. Онъ думалъ о томъ, каково ей будетъ, когда его заберутъ, какъ она будетъ первое время тосковать по Стэви, и какъ тяжело ей будетъ оставаться совершенно одной во всемъ дом. Если бы хоть мать была съ нею. Онъ чувствовалъ, что нужно обо всемъ серьезно потолковать, но понималъ, что ни о какихъ длахъ разговаривать въ этотъ вечеръ нельзя. Онъ поднялся, спокойно заперъ входную дверь, затушилъ газъ въ лавк и, отдливъ себя такимъ образомъ отъ вншняго міра, пошелъ къ жен. Она сидла у стола, у котораго обыкновенно сидлъ бдный Стэви за рисованіемъ, опустивъ на руки голову. М-ръ Верлокъ не зналъ, съ чего начать съ ней разговоръ. Онъ никогда не говорилъ съ ней о себ, такъ какъ она не любила вникать ни во что, что не касалось ея непосредственно, и начать вдругъ теперь, въ трагическихъ обстоятельствахъ, открывать ей душу — было безконечно трудно. Нужно было объяснить страшное гипнотизирующее вліяніе Вальдера, толкнувшаго его на преступленіе.

М-ръ Верлокъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, потомъ остановился въ дверяхъ и, глядя въ кухню, сказалъ, сжавъ кулаки:

— Ты не можешь себ представить, съ какимъ негодяемъ я имлъ дло… Какъ онъ обошелся со мной!..— продолжать м-ръ Верлокъ, чувствуя наконецъ силу открыть свою душу.— Вдь я рисковалъ головой въ этой игр. Отъ тебя я, конечно, все скрывалъ. Зачмъ было доставлять лишнее безпокойство! За семь лтъ нашего супружества, я не разъ подвергался опасности жизни,— а онъ вздумалъ грозить мн… Мн, которому обязаны своимъ спасеніемъ величайшіе люди въ государств!

Онъ замтилъ, что жена его подняла голову. Онъ смотрлъ на нее сзади, точно могъ судить о дйствіи своякъ словъ по движенію ея спины.

— За послднія одиннадцать лтъ не было ни одного заговора, къ которому я бы не былъ причастенъ. Сколькихъ я, посылалъ на то, чтобы ихъ ловили на границ. Старый баронъ зналъ, чего я стою. И вдругъ является наглецъ, который осмливался вызывать меня къ себ въ одиннадцать часовъ утра! Вдь если бы кто-нибудь увидлъ меня входящимъ въ посольство, мн бы не снести головы. Какое негодяйство — подвергать опасности такого человка, какъ я!

М-ръ Верлокъ подошелъ къ крану, подставилъ стаканъ и выпилъ одинъ за другимъ три стакана воды, чтобы утолить душившее его пламя бшенства.

— Если бы не мысль о теб, я бы схватилъ его за горло и сунулъ бы его голову въ каминъ. Мн не трудно было бы справиться съ этимъ розовымъ бритымъ негодяемъ.

М-ръ Верлокъ въ первый разъ въ жизни открывалъ свою душу этой равнодушной женщин. Личное озлобленіе кипло въ немъ такъ сильно, что онъ совершенно забылъ о судьб Стэви. И когда онъ поднялъ глаза на жену, онъ былъ пораженъ неожиданностью ея выраженія. Она смотрла не обезумвшимъ и не разсяннымъ взглядомъ, а скоре взглядомъ, сосредоточеннымъ на чемъ-то за м-ромъ Верлокомъ. Впечатлніе это было до того сильно, что м-ръ Верлокъ оглянулся, но за нимъ была только блая стна и больше ничего.

— Я бы схватилъ его за горло,— продолжалъ онъ, снова повернувшись въ жен.— Если бы не ты, я бы не постснялся. А вдь онъ бы даже не посмлъ обратиться въ полиціи. Ты понимаешь, почему не посмлъ бы?

Онъ подмигнулъ жен съ лукавымъ видомъ.

— Нтъ,— глухо отвтила м-ссъ Верлокъ, не поднимая на него глазъ — О чемъ это ты говоришь?

М-ра Верлока охватило чувство полной безнадежности и усталости посл страшнаго напряженія дня, закончившагося неожиданной катастрофой. Его карьера рушилась самымъ неожиданнымъ образомъ, но во всякомъ случа онъ, можетъ быть, наконецъ, будетъ въ состояніи проспать цлую ночь. Поглядвъ да жену, онъ, однако, въ этомъ усомнился. Она была какая-то непонятная, чужая.

— Пряди же, наконецъ, въ себя,— сказалъ онъ.— Пойди, лягъ въ постель. Теб нужно выплакаться какъ слдуетъ.

Какъ и большинство, м-ръ Верлокъ думалъ, что лучшій всходъ для женской печали — слезы. И, можетъ быть, дйствительно, если бы Стэви умеръ на ея рукахъ, м-ссъ Верлокъ нашла бы облегченіе въ обильныхъ словахъ. Она обрла бы въ себ достаточно смиренія, чтобы принять съ покорностью все естественное въ человческой судьб. Но ужасныя обстоятельства смерти Стэви осушили сразу источникъ слезъ, точно ей провели по глазамъ раскаленнымъ желзомъ, а сердце превратилось въ кусокъ льда. Черты ея застыли, а въ неподвижной голов носился рой мыслей. Вся жизнь пронеслась въ ея памяти, и она видла въ ней только одну центральную заботу — о брат. Все обусловливалось только мыслью о немъ. Она вспоминала вс мелочи его дтскихъ лтъ, какъ она его мыла и причесывала, какъ ограждала его отъ ударовъ отца, который ругалъ его идіотомъ, а ее — чертовкой. Она точно слышала теперь звукъ этихъ словъ. А потомъ предъ нею проносились картины жизни въ меблированныхъ комнатахъ матери, безконечное бганье по лстницамъ съ завтраками жильцамъ, подсчетъ грошей, постоянная работа по дому, въ то время какъ мать, едва ступая распухшими ногами, варила обдъ въ темной кухн, а бдный Стэви, безсознательный центръ ихъ ваботъ, чистилъ сапоги жильцамъ. Среди этихъ воспоминаній промелькнулъ образъ красиваго молодого человка, который могъ бы быть ей желаннымъ спутникомъ жизни. Но Винни со слезами на глазахъ отказала ему, отдавъ предпочтеніе м-ру Верлоку, очень милому и привтливому жильцу, у котораго всегда звенли деньги въ карман. Онъ казался мене пріятнымъ, но боле надежнымъ товарищемъ въ жизни, такъ какъ могъ быть опорой для всей ея семьи.

М-ссъ Верлокъ вспоминала семь лтъ безпечной живии Стэви въ дом мужа. Въ ней самой укрпилось мирное чувство преданности домашнему очагу. Чувство ея въ мужу было глубокое, какъ стоячій прудъ, поверхность котораго изрдка только шевелилась отъ мимолетнаго появленія товарища Озипона, красиваго, коренастаго анархиста, съ дерзкими глазами.

И еще одно, очень недавнее воспоминаніе пронеслось въ памяти м-ссъ Верлокъ. Не прошло еще двухъ недль, какъ ея мужъ и бдный Стави вышли вмст изъ лавки. М-ссъ Верлокъ такъ отчетливо видла ихъ въ эту минуту передъ собой, что, возсоздавая иллюзію дйствительности, пробормотала поблвшими губами:

— Точно отецъ и сынъ!

М-ръ Верлокъ остановился и, повернувъ въ ней овабоченное лицо, спросилъ:

— Что ты сказала?

Не получивъ отвта, онъ сталъ снова ходить по кухн. Потомъ, погрозивъ кому-то кулакомъ въ воздух, онъ снова заговорилъ.

— Я имъ отомщу, этимъ посольскимъ…— кричалъ онъ.— Жизни не рады будутъ. Все разскажу. Все выйдетъ наружу. Ничто не можетъ теперь меня остановить.

Давая волю бшенству этими словами, онъ однако остановился среди потока словъ и снова посмотрлъ на жену, которая сидла неподвижно и глядла на стну передъ собою. Ея молчаніе смущало его. Онъ зналъ ея несловоохотливость. Ихъ взаимно-доврчивыя отношенія и были основаны на томъ, что она не вмшивалась въ его дла, а онъ ей ничего не разсказывалъ, но всегда былъ увренъ въ ней, какъ въ врной, преданной жен. На этотъ разъ, однако, молчаніе ея было какое-то странное и зловщее. Ему хотлось бы, чтобы она высказала то, что думала въ эту минуту.

М-ссъ Верлокъ, можетъ быть, и сама была бы рада говорить вслухъ, но она не владла голосомъ въ эту минуту. Она могла бы или громко кричать, или молчать,— и инстинктивно предпочла второе. А мысленно она повторяла все только одну фразу: — ‘Онъ увелъ съ собой мальчика, чтобы его убить! Онъ увелъ съ собой мальчика, чтобы его убитъ!’ Эта сводившая ее съ ума фраза наполняла все ея существо. Рыданія, которыя не могли вырваться наружу, душили ее. Она вся дрожала и глаза ея горли пламеннымъ бшенствомъ. По своей натур Винни вовсе не была покорнымъ существомъ. Она любила брата воинствующей любовью,— и мысль, что она сама позволила увезти его на закланіе, сводила ее съ ума. А этотъ человкъ посмлъ потомъ вернуться домой къ жен!..

— Я еще боялась, что онъ дрожитъ отъ простуды,— пробормотала м-ссъ Верлокъ, глядя на стну.

Услышавъ эти слова, м-ръ Верлокъ понялъ ихъ буквально и поспшилъ успокоить жену.

— Пустяки,— сказалъ онъ.— Я былъ только разстроенъ.— Разстроенъ изъ-за тебя.

М-ссъ Верлокъ медленно перевела взглядъ на мужа, который быстро опустилъ глаза.

— Ничего не подлаешь, милая,— сказалъ онъ.— Возьми себя въ руки. Вдь ты сама навлекла на насъ полицію. Такъ ужъ теперь, веди себя какъ слдуетъ. Я тебя не обвиняю,— прибавилъ онъ великодушно.— Ты не могла знать.

— Не могла знать,— повторила м-ссъ Верлокъ, и казалось, что эти слова произнесъ трупъ.

— Я и не обвиняю тебя. Но я имъ отплачу. Когда я буду подъ замкомъ, я смогу говорить съ полной свободой. Считай, что меня не будетъ съ тобой два года. За это время ты должна будешь вести дла сама. Ты будешь продолжать держать лавку, пока я не дамъ знать. И вообще нужно будетъ соблюдать большую осторожность. Никто не долженъ знать, что ты собираешься сдлать. У меня нтъ ни малйшаго желанія, чтобы меня пырнули ножомъ, какъ только я выйду на свободу.

М-ръ Верлокъ былъ всецло занятъ будущимъ, и думалъ только о томъ, чтобы оградить себя отъ ожидавшихъ его впереди опасностей,— что было, конечно, совершенно понятно въ такихъ критическихъ обстоятельствахъ. Повторивъ еще разъ, что онъ вовсе не желаетъ смерти отъ рукъ революціонеровъ, онъ прибавилъ съ нжностью:

— Я хочу жить для тебя.

Легкій румянецъ набжалъ на неподвижное, безкровное лицо м-ссъ Верлокъ. Покончивъ съ видніями прошлаго, она теперь вполн понимала и — слышала слова мужа. Они точно душили ее своимъ несоотвтствіемъ ея чувствамъ. Она знала только одно — что этотъ человкъ, который былъ ея мужемъ семь лтъ, увелъ съ собой мальчика, чтобы убить его. А м-ръ Верлокъ, не подозрвая, въ какомъ она состояніи, продолжалъ ходить по комнат и развивать свои планы. Ему начинало казаться, что онъ избгнетъ мстительной руки революціонеровъ, и онъ сталъ даже успокаивать жену. Тонъ его сдлался самоувреннымъ, и это еще боле усиливало ужасъ Винни. Она слдила мрачнымъ взглядомъ за человкомъ, который такъ заботился теперь о безнаказанности — посл того какъ увелъ изъ дому Стэви, чтобы убить его. Онъ опять заговорилъ о томъ, что они удутъ куда-то далеко-далеко, неизвстно, въ Испанію ли, или въ Южную Америку. М-ссъ Верлокъ хотлось машинально спросить: а какъ же съ Стэви? Но потомъ она опять все вспомнила, и сразу сдлала выводъ, который очень бы удивилъ м-ра Верлока. Она вдругъ поняла, что ей незачмъ оставаться съ этимъ человкомъ, если нтъ мальчика. Она поднялась съ мста, точно ее кто-то толкнулъ. Она почувствовала себя свободной. М-ръ Верлокъ взглянулъ за нее.

— Ты куда? Наверхъ?— спросилъ онъ.

Въ силу долголтней привычки м-ссъ Верлокъ обернулась на этотъ привычный голосъ и слегка кивнула головой.

— Ну, и отлично,— сказалъ онъ.— Пойди, прилягъ. Я тоже сейчасъ приду.

М-ру Верлоку было непріятно, что жена такъ и ушла, не сказавъ ни слова. Онъ такъ нуждался въ ея нравственной поддержк. Вздохнувъ отъ чувства одиночества и пожалвъ о Стэви, м-ръ Верлокъ снова подошелъ къ столу, на которомъ стоялъ еще остатокъ мяса. На него напалъ неутолимый голодъ, который часто смняетъ слишкомъ сильное напряженіе нервовъ. Его удивило, что въ комнат наверху тихо, и онъ съ ужасомъ подумалъ, что Винни сидитъ за кровати и глядитъ въ темноту. Мысль, что онъ застанетъ ее въ такомъ состоянія, отняла у него аппетитъ. Онъ отложилъ кухонный ножъ, которымъ собирался отрзать кусокъ мяса.

Но вскор онъ услышалъ шаги жены и успокоился. Она прошлась по комнат и потомъ сла. Но онъ понялъ по доносившимся звукамъ, что она надла ботинки и, повидимому, одвается, чтобы выйти изъ дому. М-ръ Верлокъ не ошибся. Жена его почувствовала себя свободной женщиной, и еще не знала, что сдлаетъ съ своей свободой. Она открыла окно въ спальн, и выглянула на улицу — точно съ желаніемъ позвать кого-нибудь за помощь. Но пустынная улица была союзницей ея мужа, увреннаго въ своей безнаказанности. Очевидно, никто не придетъ къ ней на помощь. Тогда она одлась какъ на прогулку, не спша и аккуратно, не забывъ даже надть вуаль, и сошла внизъ.

М-ръ Верлокъ, замтивъ, что она держитъ въ рук маленькій саквояжъ, ршилъ, что она собирается къ матери, и внутренно оскорбился за такое невниманіе въ себ. Но этого личнаго чувства онъ не высказалъ, а постарался воздйствовать на жену не сентиментальными, а разумными доводами. Онъ сказалъ, что слишкомъ поздно хать къ матери, такъ какъ уже половина девятаго, и Винни не успетъ създить туда и обратно въ тотъ же вечеръ.

М-ссъ Верлокъ и въ голову не приходило идти къ матери. Ей только хотлось уйти изъ дому и хотя бы пробродить всю ночь по улицамъ — лишь бы не быть въ этихъ стнахъ. Но, слишкомъ обезсиленная, она остановилась передъ первымъ же препятствіемъ и покорно опустилась на стулъ, продолжая сидть въ шляп и вуали, точно гостья.

— Послушай, Винни,— началъ внушительномъ голосомъ ея мужъ.— Твое мсто сегодня дома. Ты навлекла на насъ полицію. Я не браню тебя. Но все-таки ты во всемъ виновата. Да сними же шляпу. Я не пущу тебя никуда.

М-ссъ Верлокъ ясно разслышала только эти слова. Конечно, онъ ее не пуститъ, этотъ человкъ, который убилъ Стэви. Мысль ея быстро заработала въ этомъ направленіи, уклоняясь отъ всякой логики. Она могла бы, думалось ей, выскользнуть въ дверь и побжать, но онъ ее схватитъ и вернетъ обратно. Она можетъ отбиваться, кусаться, пырнуть его ножомъ, но ножа у ней нтъ.

— Да скажи же что-нибудь!— сказалъ м-ръ Верлокъ, раздраженный въ конецъ ея молчаніемъ, онъ не представлялъ себ, какой оборотъ приняли ея мысля.— И прежде всего — сними вуаль. Не могу я съ тобой говорить, не видя лица.

Протянувъ руку, онъ самъ снялъ вуаль со шляпы и сновъ подошелъ въ камину. Ему въ голову не приходило, что жена хочетъ его покинуть. Онъ опять заговорилъ, убждая ее.

— Разв я въ чемъ-нибудь виноватъ?— говорилъ онъ, убжденный теперь самъ въ своей невинности.— Я искалъ, какъ только могъ, кого-нибудь другого, но не нашелъ достаточно безумнаго или достаточно голоднаго человка. По-твоему, я хотлъ, что-ли, смерти мальчика? Убійца я, что-ли? Но теперь кончено. Его нтъ. Вс его печали кончены, а наши только-что начинаются — именно потому, что онъ себя взорвалъ. Я тебя не обвиняю. Но пойми, что это была случайность — чистая случайность — такая, какъ если бы его перехалъ омнибусъ.

Онъ остановился и, наконецъ, видя, что его великодушіе не производитъ должнаго впечатлнія, не могъ доле сдерживаться.

— А вдь знаешь,— ты въ этомъ больше виновата, чмъ я. Да, да. Мн и въ голову не приходила мысль о мальчик. Это ты, какъ нарочно, все навязывала его мн какъ-разъ, когда и не зналъ, какъ выпутаться изъ бды. Ну, такъ теперь и молчи. Я не пущу тебя сегодня къ матери, ты бы стала говорить ей небылицы про меня. Такъ и знай: если, по-твоему, я убилъ мальчика, то ужъ, во всякомъ случа, убійца скоре ты, а не я.

Когда м-ръ Верлокъ произнесъ въ припадк глубокаго возмущенія эти ужасныя слова, м-ссъ Верлокъ, ничего не отвтивъ, встала со стула въ кофточк и шляп, какъ гостья, которая собралась уходить, и подошла въ мужу съ протянутой рукой, какъ бы желая съ нимъ проститься. Но когда она подошла къ камину, м-ра Верлока уже тамъ не было. Онъ направился къ дивану, страшно измученный, и бросился на диванъ, сбросивъ шляпу, которая полетла подъ столъ.

Вс его силы истощились, и ему хотлось прежде всего отдохнуть.

‘Кончила бы она скоре свои глупости,— подумалъ онъ.— Это прямо невыносимо’.

Было что-то странное въ чувств вновь пріобртенной свобода, которое охватило м-ссъ Верлокъ. Вмсто того, чтобы направиться къ двери, она прислонилась спиной въ камину, какъ путникъ прислоняется для отдыха къ забору. На лиц ея появилось какое-то новое дикое выраженіе. Она точно чего-то выжидала.

— Хоть бы я никогда не видлъ Гринвичъ-Парка!— пробормоталъ м-ръ Верлокъ. Когда эта фраза долетла до слуха м-ссъ Верлокъ, глаза ея страннымъ образомъ расширились. Слова мужа наполнили какое-то пустое мсто въ памяти м-ссъ Верлокъ. Гринвичъ-Паркъ! Тамъ былъ убитъ мальчикъ. Она теперь только вспомнила вс подробности, разсказанныя Хитомъ, и точно увидла передъ собой картину сваленныхъ втвей, осыпавшихся листьевъ и разорваннаго на куски тла брата, перемшаннаго съ пескомъ и камнями. Останки собирали лопатой — вспомнила она. М-ссъ Верлокъ закрыла глаза, и когда она ихъ снова открыла, то ужъ никакъ нельзя было назвать ея лицо каменнымъ. Въ ней свтилась сосредоточенная ршимость, и мысли ея были всецло подчинены ея вол. М-ръ Верлокъ ничего не замтилъ. Чрезмрная усталость настроила его оптимистически, и ея молчаніе показалось ему благопріятнымъ. Онъ прервалъ его тихимъ голосовъ.

— Винни!— подозвалъ онъ жену.

— Иду,— покорно отвтила свободная женщина Винни. Теперь она управляла своимъ голосомъ, владла каждымъ своимъ движеніемъ, все ясно видла и сдлалась хитрой. Она преднамренно сейчасъ же отозвалась на зовъ мужа, потому что хотла, чтобы онъ не мнялъ очень удобнаго для ея цли положенія на диван. И она своего достигла. Мужъ ея не сдвинулся съ мста. Но она не сразу подошла къ нему, а продолжала стоять, небрежно прислонясь въ камину, какъ отдыхающій на пути странникъ. Лицо ея было ясное. Она не видла лица и плечъ м-ра Верлока, скрытыхъ отъ нея спинкой дивана. Она устремила глаза на его ноги и продолжала стоять, пока не раздался снова голосъ м-ра Верлока, подзывавшаго ее подссть къ нему на край дивана. Въ голос его звучала и властность, и призывная нжность.

Она послушно направилась къ нему, точно продолжала быть врной женой. Правая рука ея слегка задла столъ, и когда она прошла мимо стола, большой ножъ исчезъ, съ него. М-ръ Верлокъ успокоился, услышавъ ея шаги, и поджидалъ ее. Онъ лежалъ на спин, поднявъ глаза въ потолку, и вскор увидлъ на потолк и отчасти на стн движущуюся тнь руки съ зажатымъ въ ней ножомъ. Тнь и движенія ея были достаточно медленны для того, чтобы м-ръ Верлокъ узналъ и руку, и ножъ. Онъ усплъ понять, что жена его обезумла, и ршилъ, что можетъ одолть сумасшедшую, вооруженную ножомъ, но, прежде чмъ онъ усплъ дйствительно двинуть рукой или ногой, ножъ глубоко сидлъ въ его груди. Тайный агентъ Верлокъ, слегка повернувшись на бокъ, умеръ, едва успвъ пробормотать въ вид протеста: ‘Оставь!’ Ударъ былъ нанесенъ со всей силой сосредоточившихся въ полубезсознательной рук наслдственныхъ инстинктовъ мести.

М-ссъ Верлокъ выпустила ножъ и облегченно вздохнула — въ первый разъ за все время посл того, какъ инспекторъ Хитъ показалъ ей оторванный лоскутокъ отъ пальто Стэви. Она прислонилась къ дивану не для того, чтобы взглянуть на трупъ м-ра Верлока, но потому что комната вокругъ нея кружилась, точно она очутилась на мор въ бурю. Она была при этомъ совершенно спокойна, чувствуя полноту свободы, не оставляющую ничего желать, ничего длать. Она не двигалась, не думала.

И въ комнат долго царила тишина, пока она вдругъ не услышала странный звукъ явственнаго тиканья. Звукъ этотъ ее удивилъ. Она ясно помнила, что часы на стн шли тихо, безъ тиканья, и вывела заключеніе, что звукъ этотъ исходитъ не изъ часовъ. Она опустила глаза на тло мужа, онъ лежалъ спокойно, точно спалъ. Лица его она не видла. Но глаза ея, слдя за направленіемъ звука, вдругъ увидли что-то плоское, слегка приподнимающееся надъ краемъ дивана. Это была ручка кухоннаго ножа… Страннаго въ ней было только то, что она высовывалась надъ жилетомъ м-ра Верлока и что съ нея что-то медленно капало на полъ, производя звукъ тиканья часовъ. Наконецъ, она поняла: это была кровь.

При такомъ неожиданномъ открытіи, м-ссъ Верлокъ вся встрепенулась и, быстро подобравъ юбки, бросилась въ двери. По пути ей встртился столъ, она его толкнула съ такой силой, что онъ опрокинулся, и блюдо съ мясомъ полетло на полъ.

Потомъ все стихло. Дойдя до двери, м-ссъ Верлокъ остановилась.

XII.

Винни Верлокъ, вдова м-ра Верлока, сестра разорваннаго на куски Стэви, отбжала только до дверей, испугавшись струйки крови, и тамъ остановилась. Она сразу отрезвилась, но вмст съ тмъ прошло и чувство облегченія и свободы. На нее напалъ страхъ. Она не боялась взглянуть на трупъ м-ра Верлока, такъ какъ вообще не боялась мертвыхъ. Она не питала къ нему теперь уже никакихъ чувствъ. Онъ уже не былъ для нея убійцей бднаго Стэви. Онъ былъ ничмъ. Но если придутъ за м-ромъ Верлокомъ, то убійцей окажется только она одна… Вотъ что наводило на нее страхъ. Она нанесла ударъ, ни о чемъ не думая, съ единственнымъ желаніемъ дать исходъ накопившейся въ ней мук. А теперь она очутилась въ страшномъ положенія убійцы. Она, избгавшая всю жизнь вглядываться въ сущность вещей, теперь вдругъ должна была это сдлать — и увидла передъ собой въ ум не тнь, глядящую на нее съ упрекомъ, а нчто реальное — вислицу. Это было слишкомъ страшно. Отъ этого нужно было во что бы то ни стало спастись. Все, что угодно, только не это. Она сразу ршила броситься въ рку съ ближайшаго моста, быстро завязала вуаль и очутилась вся въ черномъ съ головы до ногъ, кром нсколькихъ цвтовъ на шляп. Она направилась съ величайшимъ усиліемъ къ двери. Прошло всего нсколько минутъ съ той минуты, когда она нанесла роковой ударъ, но у нея было чувство протекшей вчности. Она съ усиліемъ отворила дверь, ей страшно было выйти на улицу, такъ какъ улица вела или на вислицу, или въ Темзу. На улиц было сыро, и ей казалось, что она уже опускается въ воду. Винни вдругъ почувствовала себя совсмъ одинокой. Она не забыла о томъ, что у нея была мать, но смерть Стэви точно порвала связь между ними, да и слишкомъ далеко было къ ней. М-ссъ Верлокъ постаралась забыть про мать. Медленно подвигаясь, обезумвъ отъ страха смерти, она схватилась за фонарный столбъ, не будучи въ состояніи дотащиться до моста. Потомъ опять сдлала нсколько шаговъ и опять чуть не упала, какъ вдругъ почувствовала, что ее поддерживаютъ. Поднявъ голову, она увидла вглядывавшагося въ ея лицо товарища Озипона. Она тихо назвала его по имени, и онъ отъ изумленія чуть не далъ ей снова упасть на землю.

— М-ссъ Верлокъ?— воскликнулъ онъ.

У нея былъ видъ пьяной женщины. Но предположить, что она дйствительно выпила лишнее, онъ никакъ не могъ. На всякій случай, врный своей манер обращаться съ женщинами, онъ попытался прижать ее къ себ, и былъ пораженъ отсутствіемъ сопротивленія съ ея стороны.

— Вы узнали меня?— проговорила она, когда онъ почтительно отступилъ, не довряя благосклонности судьбы.

— Конечно,— отвтилъ Озипонъ.— Я боялся, что вы упадете, и подбжалъ, чтобы поддержать. Я бы васъ узналъ везд: слишкомъ много я о васъ думаю.

— Вы шли въ лавку?— нервно спросила м-ссъ Верлокъ, не слушая его.

— Да,— отвтилъ Озипонъ.— Какъ только я прочелъ въ газетахъ, я поспшилъ къ вамъ.

На самомъ дл, товарищъ Озипонъ уже два часа какъ бродилъ вокругъ Бретъ-Стрита, не ршаясь войти въ лавку. Ему очень хотлось навдаться къ вдов Верлока, котораго онъ, посл разговора съ профессоромъ, считалъ жертвой взрыва, но вмст съ тмъ онъ боялся показаться на глаща полиціи, а былъ увренъ, что за лавкой Верлока полиція въ настоящее время слдитъ.

— Куда вы идете?— спросилъ онъ тихимъ голосомъ.

— Ахъ, не спрашивайте!— крикнула, вздрогнувъ, м-ссъ Верлокъ. Все ея существо возставало противъ смерти.— Не все ли равно, куда я иду?

Озипонъ понялъ, что она очень возбуждена, но совершенно трезва. Она постояла съ минуту, потомъ, къ удивленію Озипона, взяла его подъ-руку. Не зная, какъ быть въ такомъ деликатномъ дл, онъ только слегка прижалъ ея руку къ своей. Въ это время онъ почувствовалъ, что она тянетъ его впередъ, и пошелъ, повинуясь ей. Было совершенно темно.

— Что бы вы сказали, еслибы я вамъ созналась, что шла къ вамъ?— спросила м-ссъ Верлокъ, крпко ухватившись за его руку.

— Я бы сказалъ, что нтъ на свт человка, боле готоваго помочь вамъ въ вашемъ гор,— отвтилъ Озипонъ, чувствуя, что дйствуетъ очертя голову.

— Въ моемъ гор?— медленно сказала м-ссъ Верлокъ.— Разв вы знаете, въ чемъ мое горе?

— Черезъ десять минутъ посл того, какъ я прочелъ вечернюю газету,— сталъ съ жаромъ объяснять Озипонъ,— я встртилъ человка, котораго вы, можетъ быть, видли разъ или два къ лавк. Посл разговора съ нимъ, у меня не было никакихъ сомнній. Я сейчасъ же направился сюда,— вдь я васъ полюбилъ съ перваго взгляда,— сказалъ онъ, точно былъ не въ силахъ владть своими чувствами.

Товарищу Озипону казалось, что всякая женщина хоть отчасти да повритъ такому признанію. Онъ только не зналъ, что м-ссъ Верлокъ приняла его слова съ жадностью, какъ утопающій хватается за возможность спастись. Онъ былъ для нея встникомъ жизни.

— Я это знала,— тихо проговорила м-ссъ Верлокъ.

— Конечно,— съ жаромъ подхватилъ Озипонъ:— отъ такой женщины, какъ вы, нельзя скрыть столь горячей любви, какъ моя.— Онъ старался, говоря это, отвлечься отъ прозаическихъ размышленій о цнности лавки и о томъ, сколько могъ оставить Верлокъ наличнаго состоянія. Онъ старался думать о романтической сторон дла. Его смущалъ слишкомъ быстрый успхъ, но онъ продолжалъ все-таки свои признанія.

— Я не могъ скрывать своихъ чувствъ,— сказалъ онъ.— Вы всегда были такъ сдержанны…

— Я была честная женщина,— вырвалось вдругъ у м-ссъ Верлокъ.— Пока онъ не сдлалъ меня тмъ, что я стала.

— Онъ не былъ достоинъ васъ,— продолжалъ Озипонъ.— Вы заслуживали лучшей участи. Но мн казалось, что вы съ нимъ счастливы, и вотъ почему я всегда роблъ и не ршался вамъ признаться.

— Вы думали, что я его любила?— съ бшенствомъ вскрикнула м-ссъ Верлокъ.— Я была ему врной женой, но любить я его никогда не любила. Я вышла за него, чтобы обезпечить судьбу матери и брата, особенно брата. Онъ былъ для меня какъ сынъ… Вамъ этого не понять.

Въ памяти ея промелькнулъ образъ молодого сына мясника, съ болью ожившій въ сердц, трепещущемъ отъ страха смерти.

— Былъ юноша, котораго я любила,— продолжала вдова м-ра Верлока.— Но отецъ его выгналъ бы изъ дому, еслибъ онъ женился на двушк, у которой немощная мать и братъ идіотъ. Я его очень любила, но нашла въ себ силу закрыть передъ нимъ дверь — и выйти за мужъ за другого. Онъ казался добрымъ. Мы семь лтъ прожили вмст. Я ему была доброй женой. Онъ любилъ меня. Семь лтъ. А вы знаете, кто онъ былъ?— дьяволъ.

— Нтъ, я не зналъ,— сказалъ Озипонъ, стараясь представить себ, что Верлокъ могъ сдлать такого ужаснаго своей жен. Но онъ на всякій случай сталъ выражать ей соболзнованіе.— Бдная моя!— говорилъ онъ, гладя ея руку.— Но теперь его, слава Богу, нтъ въ живыхъ,— прибавилъ онъ въ знакъ высшаго утшенія.

М-ссъ Верлокъ крпко схватила его за руку.

— Вы догадались, что его уже нтъ?— пробормотала она обезумвшимъ голосомъ.— Вы поняли, какъ я должна была поступить? Должна была.

Въ голос ея звучало торжество. Не вникая въ смыслъ словъ, онъ только старался понять причину ея страннаго возбужденія. Можетъ быть, гринвичскій взрывъ объясняется обстоятельствами семейной жизни Верлока? Можетъ быть, какъ это ни мало вроятно, Верлокъ избралъ этотъ родъ самоубійства, и этимъ объясняется вся безсмысленность его поступка. Верлокъ вдь долженъ былъ знать, какъ всякій другой революціонеръ, что теперь было самое неподходящее время для анархической манифестаціи. А что, если онъ просто надсмялся надъ всей Европой, надъ революціонерами и надъ полиціей и даже надъ столь увреннымъ въ себ профессоромъ. Озипонъ теперь былъ даже твердо убжденъ, что такъ именно дло и обстояло. Бдный Верлокъ! Озипонъ подумалъ, что дьяволъ въ этой семь, быть можетъ, не мужъ, а жена.

Озипонъ искоса посмотрлъ на м-ссъ Верлокъ. Его въ эту минуту интересовало узнать, откуда она обо всемъ знаетъ? По газетамъ неизвстно, кто погибъ въ Гринвичскомъ парк, и трудно было, съ другой стороны, представить себ, что Верлокъ предупредилъ жену о своемъ намреніи.

Они въ это время, посл долгаго обхода, снова подходили въ Брэтъ-Стриту съ другой стороны.

— Какъ вы узнали?— спросилъ онъ, и она вся затряслась съ головы до ногъ, прежде чмъ отвтить ему.

— Отъ полиціи. Пришелъ главный инспекторъ Хитъ. Онъ показалъ мн… его вдъ лопатой собирали. Подумайте, Томъ,— жалобно говорила она, называя уже Озипона именемъ, которымъ его звали товарищи.— Онъ показалъ мн лоскутокъ пальто… ‘Вы узнаёте?’ — спросилъ онъ.

— Хитъ?— воскликнулъ Озипонъ.— Что же онъ сказалъ?

М-ссъ Верлокъ опустила голову.— Ничего,— отвтила она.— Полиція на его сторон. Потомъ еще другой приходилъ. Изъ посольства, кажется. Чужой.

— Какое посольство? О какомъ посольств вы говорите?

— Да тамъ, на Чешэмъ-Сквер. То, которое онъ все проклиналъ. Да я не знаю, не спрашивайте.

— Хорошо, не буду,— нжно сказалъ Озипонъ, не потому, что былъ тронутъ ея жалобной просьбой, а потоку, что совершенно запутался въ этомъ таинственномъ дл. Полиція, посольство… Главное, что эта женщина ухватилась теперь за него и не отпускала. Посл всего, что онъ слышалъ, ничто ужъ его не удивляло. И когда м-ссъ Верлокъ стала доказывать ему, что необходимо имъ сейчасъ же бжать на континентъ, онъ даже не протестовалъ… Онъ только сказалъ, что нтъ позда до утра и, остановившись у фонаря, посмотрлъ ей внимательно въ лицо. Нужно было ршить, что эта женщина знаетъ, какія у нея связи съ полиціей и съ посольствами? Во всякомъ случа, если она хочетъ бжать, то не ему ее останавливать. Онъ самъ радъ бы ухать и жить спокойно гд-нибудь вдали. Но какъ достать деньги?

— Спрячьте меня гд-нибудь до утра!— сказала она съ отчаяньемъ въ голос.

И когда онъ сталъ объяснять, что не можетъ взять ее къ себ, потому что живетъ съ пріятелемъ въ одной комнат, она стала продолжать умолять его спасти ее во имя его любви въ ней.

— Конечно, можно найти, гд укрыться,— сказалъ, наконецъ, Озипонъ.— Но у меня, къ сожалнію, нтъ денегъ. Мы, революціонеры, народъ не богатый. Я не знаю, какъ мн ухать завтра.

Она постояла, не испуская ни звука и совершенно растерявшись. Но вдругъ она схватилась за грудь, точно почувствовала тамъ острую боль.

— Есть деньги,— проговорила она.— Денегъ довольно, Томъ. Только удемъ.

— А сколько у васъ?— спросилъ онъ, будучи человкомъ осторожнымъ.

— Вс деньги у меня, говорю я вамъ. Вс.

— Какъ вс? Вс деньги изъ банка?— спросилъ онъ съ удивленіемъ, но готовый принять отъ судьбы вс подарки, которые она вздумаетъ послать ему еще.

— Ну, да, вс,— нервно сказала она.

— Какъ же вы ихъ уже достали?

— Онъ мн ихъ далъ вс,— пробормотала она, вдругъ вся задрожавъ. Товарищъ Озипонъ ршилъ ничему не удивляться.

— Въ такомъ случа,— медленно произнесъ онъ,— демъ.

Она бросилась ему на грудь.— Ты спасешь меня, Томъ?— шептала она, крпко ухватившись за него.— Спаси, спрячь меня. Не отдавай, не отдавай имъ. Раньше убей меня. Сама я не могу, не могу.

Онъ никакъ не могъ понять ея состоянія.

— Да чего вы боитесь?— спросилъ онъ нсколько разсянно, занятый другими мыслями.

— Неужели ты не догадался, что мн пришлось сдлать?— вскрикнула несчастная женщина. Она была уврена, что все открыла, и почувствовала даже облегченіе отъ исповди, понимая по-своему каждую фразу Озипона, говорившаго о другомъ.

— Скоре, скоре, догадайся самъ!— продолжала она.— Главное — общай убить.

— Все, кром этого…

Онъ сказалъ ей, что нтъ надобности ни въ какихъ общаніяхъ съ его стороны, и старался не противорчить ей, понимая, что она говоритъ вздоръ. Онъ былъ занятъ другими мыслями. Ее въ пору запереть въ сумасшедшій домъ,— подумалъ онъ, и занялся припоминаніемъ часовъ, когда отходятъ позда. Вдругъ онъ вспомнилъ, что есть ночной пароходъ изъ Соутгамптона въ Санъ-Мало въ полночь, и что они могутъ еще попасть на поздъ въ половин одиннадцатаго.

— Идемъ на вокзалъ — на станцію Ватерлоо,— сказалъ онъ.

Но вмсто того, чтобы направиться въ вокзалу, м-ссъ Верлокъ потянула его обратно на Брэтъ-Стритъ.— Я забыла закрыть дверь, уходя,— прошептала она въ страшномъ волненія.

Товарищъ Озипонъ пересталъ интересоваться лавкой, и ему казалось совершенно лишнимъ возвращаться туда. Но онъ не хотлъ спорить, думая про себя, что, можетъ быть, деньги не при ней, а дома.

Лавка казалась совершенно темной и дверь была раскрыта настежь. Прислонившись у входа, м-ссъ Верлокъ прошептала:

— Никто не приходилъ. Вотъ… вотъ свтъ въ столовой. Поди, потуши — или я съ ума сойду.

Онъ не сталъ протестовать противъ такъ странно мотивированнаго желанія.

— А гд деньги?— спросилъ онъ.

— На мн. Иди скоре, затуши… Иди же!— крикнула она, схвативъ его за плечи и сильно толкнувъ впередъ. Озипонъ чуть не свалялся отъ неожиданности, но пошелъ, внутренно возмущенный ея капризами. Онъ спокойно пошелъ въ комнату за лавкой, чтобы потушить свтъ по желанію м-ссъ Верлокъ,— я вдругъ увидлъ м-ра Верлока, спокойно лежащаго на диван.

Сотрясеніе отъ. этой неожиданности было такъ велико, что онъ какъ бы окаменлъ на мст и не могъ двинуться. Что это — бредъ, кошмаръ, или же его заманили въ ловушку? Верлокъ и его жена хотятъ его убить? За что? Или все это устроила полиція? Только спустя нсколько времени, взглядъ Озипона упалъ на шляпу ‘спящаго’ мистера Верлока. Шляпа лежала на полу. Слдя взглядомъ за шляпой, Озипонъ увидлъ отодвинутый столъ, разбитую тарелку и замтилъ, что глаза м-ра Верлока не были вполн закрыты, а голова его свсилась. Наконецъ, Озипонъ увидлъ ручку ножа, сразу понялъ, что тутъ совершено убійство, и бросился бжать. У дверей на него налетла м-ссъ Верлокъ и шепнула, обезумвши, ему на ухо:

— Полицейскій! Онъ видлъ меня…

Онъ понялъ, что не можетъ оттолкнуть ухватившуюся за него женщину, и они вдвоемъ прислушивались къ приближающемся шагамъ. Но тревога была ложная. Полицейскій, длавшій обходъ, не замтилъ ничего страннаго въ дом м-ра Верлока и прошелъ мимо. Они стояли въ лавк вдвоемъ, не двигаясь съ мста. Затмъ Озипонъ прислонился въ прилавку. Ему было очень нехорошо. М-ссъ Верлокъ снова стала умолять его, чтобы онъ пошелъ затушить свтъ, но онъ отказывался войти еще разъ въ комнату, гд лежалъ мертвый.

— Такъ закрой газометръ тамъ въ углу.— На это Озипонъ отважился, и черезъ минуту въ комнат, гд лежалъ м-ръ Верлокъ, сдлалось темно.

Озипонъ обратился въ м-ссъ Верлокъ, которая стояла посреди лавки и повторяла, дрожа съ головы до ногъ:

— Только чтобъ меня не повсили… Я не хочу, не хочу…

— Тише!— остановилъ ее Озипонъ.— Неужели ты это сдлала сама?— проговорилъ онъ, придавъ своему голосу твердость, которая успокоительно подйствовала на м-ссъ Верлокъ.

— Да,— прошептала она, вря въ эту минуту, что онъ ее защититъ.— Спаси меня отъ вислицы, Томъ, уведи меня отсюда. Я буду твоей рабой. Я буду любить тебя, работать на тебя. У женя нтъ никого на свт, кром тебя.— Думая только объ одномъ — о тоненькой струйк крови, стекающей съ рукоятки ножа,— она готова была на все.— Я не буду требовать, чтобы ты внчался со мной!— крикнула она, забывъ свое прошлое честной женщины, воспитанной въ строгихъ правилахъ. Она пододвинулась къ нему на шагъ, и ему сдлалось страшно. Онъ бы не удивился, еслибъ у нея въ рукахъ очутился ножъ, предназначенный для него, и наврное даже не испугался бы. Онъ нечувствовалъ въ себ никакой сила воздйствовать на нее, и могъ только спросить глухимъ голосомъ:

— Онъ спалъ, когда…

— Нтъ,— крикнула она.— Онъ доказывалъ мн, что всеему сойдетъ съ рукъ. Это онъ доказывалъ мн, посл того, какъ, увелъ мальчика, чтобы его убить. Моего мальчика! Я хотла, бжать, куда глаза глядятъ, чтобы не видать его. А онъ подозвалъ меня въ себ, чтобы приласкать… посл того, какъ онъ сказалъ, что я помогала ему убить мальчика. Слышишь, Томъ? Онъ подозвалъ меня, вынулъ изъ меня сердце, чтобы бросить, его въ грязь. Кровь и грязь… какъ съ моимъ мальчикомъ…

Озипонъ вдругъ понялъ. Такъ, значитъ, въ парк погибъ не Верлокъ, а полоумный мальчикъ?

— Подозвалъ меня въ себ…— опять раздался голосъ м-ссъ Верлокъ.— Подумай, меня! И я подошла — съ ножомъ.

Озипонъ глядлъ на нее съ ужасомъ. Эта сестра полоумнаго мальчика сама казалась ему безумной, способной на все.

— Помоги, Томъ, помоги! Спаси отъ вислицы!— кричала она. Онъ хотлъ оттолкнуть ее, но повалилъ на земь, и она потянула, его за собой.— Не оставляй меня, не оставляй!— продолжала она кричать, обвивъ его руками. Онъ чувствовалъ невозможность, отдлаться отъ нея и убжать. Она бы побжала за нимъ и своими криками привлекла бы полицію. А потомъ она, быть можетъ, свалила бы всю вину на него. Ему сдлалось еще боле страшно. Онъ чувствовалъ себя навки связаннымъ съ нею. Имъ придется скрываться гд-нибудь въ глухомъ мст въ Испаніи или Италіи, и потомъ его найдутъ когда-нибудь зарзаннымъ, какъ м-ра Верлока. Вдругъ на него нашло вдохновеніе. Онъ заговорилъ спокойнымъ голосомъ. У него былъ готовъ планъ въ голов.

— Скоре,— сказалъ онъ,— намъ пора въ позду.

— Куда же мы подемъ, Томъ?— робко спросила она. М-ссъ Верлокъ перестала быть свободной женщиной.

— Дай пока добраться до Парижа, а тамъ увидимъ. Пойди сначала, посмотри, свободна ли улица.— Она послушалась, вышла за дверь и, вернувшись, прошептала:

— Могло идти.

Они вышли, и въ послдній разъ зазвенлъ дребезжащій дверной колокольчикъ, какъ бы тщетно стараясь увдомить покоящагося м-ра Верлока объ окончательномъ отъзд жены въ сопровожденіи его друга.

Они скоро достали кэбъ, и по дорог на воздалъ Озипонъ, сидвшій еще со страшно-блднымъ лицомъ, сталъ давать точныя указанія своей спутниц. Онъ уже усплъ обдумать вс подробности своего плана.

— Когда мы прідемъ,— сказалъ онъ страннымъ, однообразнымъ голосомъ,— ты выйди первая, не оглядываясь. Мы будемъ какъ чужіе, на случай, если кто-нибудь слдитъ. Я суну теб билетъ въ руку. Потомъ пройди въ дамскую комнату и выйди на платформу только за десять минутъ до отхода позда. Я буду на платформ. Войди въ вагонъ, не оглядываясь на меня. Тебя одну не замтятъ, а меня знаютъ, и, увидавъ тебя со мной, поймутъ, что мы бжали. Поняла?

М-ссъ Верлокъ кивнула головой, думая о чемъ-то другомъ, страшномъ.

— Дай мн деньги,— прибавилъ онъ, помолчавъ.

Она быстрымъ движеніемъ раскрыла корсажъ и передала ему маленькій бумажникъ. Онъ взялъ его и безъ словъ засунулъ въ карманъ. Только черезъ нсколько времени онъ снова заговорилъ и сталъ разспрашивать ее.

— Послушай. Ты не знаешь, держалъ ли онъ деньги въ банк на свое или на какое-нибудь другое имя? Это очень важно звать. Въ банк записаны нумера билетовъ. Если деньги были выплачены ему подъ его собственнымъ именемъ, то когда узнаютъ о его смерти, насъ по этимъ деньгамъ прослдятъ. Другихъ денегъ у тебя нтъ?

— Никакихъ,— сказала она.

— Значитъ, нужно было бы принять особыя мры. Намъ пришлось бы потерять почти половину при промн на другія деньги. Но если деньги лежали на другое имя,— скажемъ, Смита,— то деньгами можно пользоваться. Понимаешь? Банкъ не можетъ знать, что Смитъ и Верлокъ — одно и то же лицо. Ты понимаешь теперь, какъ это важно? Такъ скажи, знаешь ли ты что-нибудь относительно этого.

— Знаю,— сказала она сосредоточенно и спокойно.— Онъ мн говорилъ, что деньги лежатъ на имя мистера Позера.

— Ты въ этомъ уврена?

— Вполн.

— Ну, тогда отлично… Мы пріхали. Выходи. Постарайся держаться спокойно.

Она вышла, а онъ медленно расплатился за проздъ изъ своего кошелька. Планъ его, повидимому, удавался. Когда м-ссъ Верлокъ, съ билетомъ перваго класса въ Сенъ-Мало, вошла въ дамскую комнату, товарищъ Озипонъ вошелъ въ буфетъ и въ нсколько минутъ выпилъ три стакана коньяку съ кипяткомъ, чтобы ‘вылечить простуду’, какъ онъ объяснилъ продавщиц, стараясь скорчить улыбку. Онъ поднялъ глаза на часы. Теперь какъ разъ время. Онъ остановился.

М-ссъ Верлокъ вышла на платформу со спущенной вуалью, вся въ черномъ, и пошла вдоль вагоновъ. Озипонъ сзади коснулся ея плеча.

— Сюда.

Она вошла въ вагонъ, а онъ остановился на платформ, оглядываясь вокругъ себя. Увидавъ кондуктора, онъ подошелъ къ нему, что-то сказалъ, и тотъ отвтилъ: ‘Хорошо, сэръ’, приложивъ руку къ козырьку. Вернувшись въ м-ссъ Верлокъ, Осиповъ сказалъ: — Я сказалъ ему, чтобы никого не впускать въ наше купе.

Она сидла, слегка наклонившись впередъ.— Ты обо всемъ думаешь,— сказала она.— Ты спасешь меня, Томъ?— спросилъ она съ безумной тревогой, поднявъ вуаль, чтобы взглянуть на своего спасителя. На прозрачно-бломъ лиц большіе сухіе, потухшіе глаза казались двумя черными провалами.

— Опасности больше нтъ,— сказалъ онъ, пристально глядя на нее, и м-ссъ Верлокъ, убгавшей отъ вислицы, казалось, что взглядъ этотъ полонъ нжности. Она была такъ тронута, что лицо ея уже не выражало такого ужаса. Но товарищъ Озипонъ глядлъ на нее не глазами влюбленнаго, а глазами человка, который врилъ въ науку больше, чмъ въ правила этики. Онъ вспоминалъ ея брата — полуидіота съ явными признаками вырожденія. Взывая мысленно въ Ломброзо, какъ итальянскій крестьянинъ взываетъ къ своему любимому святому, онъ разсматривалъ теперь щеки, глаза, уши м-ссъ Верлокъ. Никакого сомннія… Преступный типъ. Среди этихъ научныхъ наблюденій онъ совершенно не думалъ о душ и ея правахъ.

— Очень любопытный былъ твой братъ,— сказалъ онъ.— Ясно выраженный типъ.

Онъ говорилъ научно, а она понимала его слова какъ теллую память о брат и благодарила его за прежнее доброе отношеніе въ мальчику.

— Какое между вами двумя огромное сходство!— продолжалъ Озипонъ, едва скрывая свой ужасъ, вызванный именно этимъ сходствомъ.

Съ легкимъ крикомъ, м-ссъ Верлокъ, наконецъ, разрыдалась и долго плакала, чувствуя облегченіе отъ слегъ. Она теперь свободно, съ сознаніемъ минувшей опасности, обвиняла себя въ трусости, въ томъ, что не съумла покончить съ собой.

— Я теперь буду жить для тебя, Томъ,— говорила она.

Поздъ тронулся.

— Пройди на другую сторону купэ и не выглядывай на платформу,— сказалъ заботливымъ тономъ Озипонъ. Онъ посадилъ ее, чувствуя, что приближается вторичный приступъ рыданій. Раздался свистокъ. Озипонъ инстинктивнымъ движеніемъ сжалъ губы съ ршительнымъ видомъ. Когда поздъ медленно тронулся, м-ссъ Верлокъ ничего не видла и не слышала. Спаситель ея Озипонъ постоялъ съ минуту, слушая ея громкія рыданія, потомъ медленно прошелъ въ другой конецъ вагона и, открывъ дверь, выскочилъ изъ позда.

Онъ вышелъ въ самомъ конц платформы. Но ршимость его выполнить задуманный планъ была такъ велика, что онъ какимъ-то чудомъ усплъ даже захлопнуть дверь за собой. Потомъ только онъ скатился кубаремъ. Когда онъ поднялся съ земли, то былъ страшно блденъ, разбитъ и едва могъ перевести дыханіе. Но онъ все же оставался спокоенъ и сохранилъ достаточное присутствіе духа, чтобы дать нужныя объясненія собравшимся вокругъ служащимъ.

Онъ сказалъ, что жена его похала въ Бретань въ умирающей матери, въ страшно разстроенномъ состояніи, и что, стараясь утшить ее, онъ не замтилъ, какъ тронулся поздъ. Въ отвтъ на общій вопросъ, почему онъ лучше не дохалъ до Соутгамптона, чмъ рисковать жизнью, онъ отвтилъ, что дома осталась съ дтьми молоденькая невстка, которая была бы вн себя отъ ужаса, онъ сказалъ также, что выскочилъ необдуманно, и, что, конечно, во второй разъ такой глупости не сдлалъ бы. Выйдя изъ вокзала, онъ не взялъ, однако, кеба, несмотря на то, что былъ богаче, чмъ когда-либо въ жизни.

— Я лучше пройдусь,— сказалъ онъ съ улыбкой предлагавшему свои услуги кэбмену.

Онъ долго, долго шелъ по улицамъ, скверамъ, площадямъ и, наконецъ, дошелъ до маленькаго мрачнаго съ виду дома, передъ которымъ разстилался маленькій палисадникъ. Вынувъ изъ кармана ключъ, онъ открылъ дверь и вошелъ.

Онъ бросился, не раздваясь, на кровать и пролежалъ съ четверть часа. Потомъ онъ вдругъ слъ на кровать и, поднявъ колни, обхватилъ ихъ руками. Въ такомъ вид онъ сидлъ до разсвта. Такъ же, какъ онъ умлъ блуждать часами, не выказывая усталости, такъ онъ умлъ и сидть часами, не двигаясь. Когда въ комнат стало совсмъ свтло, онъ откинулъ голову на подушку. Глаза его обратились къ потолку, потомъ вдругъ закрылись. Товарищъ Озипонъ заснулъ при яркомъ солнечномъ свт.

XIII.

Въ большой, чистой, но убогой съ виду комнат, гд единственнымъ предметомъ былъ большой шкапъ, съ огромнымъ замкомъ — шкапъ, купленный профессоромъ по случаю за гроши,— сидлъ у деревяннаго стола подл окна товарищъ Озипонъ, обхвативъ голову руками. Профессоръ, въ грязномъ, поношенномъ пиджак и въ истоптанныхъ туфляхъ, шагалъ по комнат, засунувъ руки въ карманы, и разсказывалъ о своемъ посщеніи Михаэлиса.

— Онъ, конечно, и понятія не имлъ о смерти Верлока. Онъ вдь никогда не читаетъ газетъ. Я вошелъ къ нему. Въ дом ни души. А онъ одинъ сидитъ и пишетъ, окруженный кипой бумагъ. На стол стоялъ остатокъ завтрака — нсколько сырыхъ морковокъ и немного молока. Онъ только этимъ и питается. И при этомъ — ангельскія чувства. Убогость мысли поразительная. Не уметъ логически разсуждать. Біографію свою онъ раздлилъ на три части, подъ заголовками: вра, надежда, жалость. И теперь онъ разрабатываетъ идею міра, устроеннаго какъ большой красивый госпиталь, съ садами и цвтами, въ которомъ здоровые и сильные будутъ ухаживать за слабыми. Подумайте, какое безуміе. Слабые — источникъ зла, ихъ нужно истреблять — вотъ единственный путь прогресса. Прежде всего, нужно уничтожить всю толпу слабыхъ, а потомъ недостаточно сильныхъ. Поняли? Сначала слпыхъ, глухихъ и нмыхъ, потомъ хромыхъ и такъ дальше. Вс слабости, вс пороки должны исчезнуть.

— Что же останется?— спросилъ Озипонъ сдавленными голосомъ.

— Я останусь, я достаточно силенъ,— сказалъ маленькій профессоръ, и его большія торчащія тонкія уши вдругъ побагровли.

— Мало ли я страдалъ отъ слабыхъ?— проговорилъ онъ.— И все-таки я сила,— продолжалъ онъ.— Дайте мн только время проявить себя.

— Пойдемте выпить пива со мною къ Силенусу,— предложилъ Озипонъ, и профессоръ согласился. Надвая сапоги и готовясь въ уходу, профессоръ сталъ спрашивать Озипона, почему онъ сдлался такимъ мрачнымъ?

— Что съ вами?— спросилъ онъ.— Вы ужъ даже приходите развлечься ко мн. Говорятъ, что васъ часто видятъ въ кабакахъ. Что же это? Отказались отъ женщинъ? Или, можетъ быть, какая-нибудь изъ вашихъ жертвъ убила себя? Или, быть можетъ, вамъ мало вашихъ успховъ? Только кровь прикладываетъ печать въ величію и побд. Это показываетъ исторія.

— Оставьте глупости,— сказалъ Озипонъ, не поворачиваясь къ нему.

— Почему? Ну, да васъ-то, Озипонъ, я презираю: вы бы мухи не убили.

Они сли на имперіалъ омнибуса и похали по длиннымъ улицамъ, глядя на толпы людей у своихъ ногъ.

— Конечно, нелпо превращать міръ въ госпиталь,— сказалъ Озипонъ,— какъ мечтаетъ Михаэлисъ. Но въ будущемъ все-таки править міромъ будутъ доктора. Люди хотятъ одного: жить. Вотъ вы все требуете, чтобы вамъ дать время примирить себя. А еще считаете себя сильнымъ, потому что имете въ карман средства отправить и себя, и еще двадцать людей въ вчность. Но вчность — бездна. А вамъ нужно время. А если вы встртите человка, который сможетъ дать вамъ наврное еще десять лтъ жизни, вы охотно признаете его власть.

— Я ничьей власти не признаю,— сказалъ профессоръ въ то время, какъ они спускались съ омнибуса.

— Подождите, пока будете лежать, не будучи въ силахъ двигаться. Посмотрите, что тогда заговорите.

Они сли за маленькій столикъ у Силенуса и продолжали начатый разговоръ.

— Смшное у васъ представленіе о человчеств,— сказалъ профессоръ.— Точно оно постоянно показываетъ языкъ и глотаетъ пилюли по предписанію нсколькихъ шутниковъ съ серьезными лицами. Не стоитъ пророчествовать такой вздоръ.

Онъ отпилъ пива и сталъ думать о томъ, какъ трудно дйствительно истребить несчетное количество людей, живущихъ на свт. Шумъ разрывающихся бомбъ проходитъ незамченнымъ среди идущей своимъ чередомъ жизни.

Озипонъ вынулъ изъ кармана смятую газету. Профессоръ поднялъ голову.

— Что это за газета? Что въ ней есть?

Озипонъ имлъ видъ внезапно пробужденнаго лунатика.

— Ничего, совсмъ ничего. Газет уже десять дней. Я, врно, забылъ ее въ карман.

Но онъ не бросилъ старую газету. Прежде чмъ положить ее обратно въ карманъ, онъ быстро пробжалъ послднія строчки какого-то сообщенія. Въ нихъ сообщалось именно слдующее: ‘Непроницаемая тайна навсегда, повидимому, окутала этотъ странный актъ безумія или отчаянія’. А заголовокъ сообщенія былъ такой: ‘Самоубійство путешественницы при переправ черезъ каналъ’.

Товарищъ Озипонъ глубоко задумался надъ словами ‘непроницаемая тайна’. Для человчества это останется тайной, но для него тайна эта была совершенно ясной. Онъ отлично зналъ вс обстоятельства, зналъ, что пароходный служащій замтилъ около полуночи даму всю въ черномъ, стоящую у пристани передъ отплытіемъ, она стояла въ нершительности, онъ спросилъ, детъ ли она съ этимъ пароходомъ, и провелъ ее на пароходъ, видя, что она совершенно не знаетъ сама, что ей длать. Затмъ, служительница при дамской кают, видя, что она безпомощно стоитъ посреди каюты, уговорила ее прилечь. Дама въ черномъ не произносила ни слова. Видно, было, что она удручена страшнымъ горемъ. Потомъ ее замтили въ кресл на палуб, сидвшую съ широко раскрытыми глазами, и видъ у нея былъ такой, что служащіе на пароход стали за нею наблюдать и ршили, по прізд въ Сенъ-Мало, обратиться къ консулу и вызвать ея родныхъ изъ Англіи. Затмъ пошли отдать приказаніе, чтобы снести ее съ палубы внизъ, потому что лицо у нея было какъ у умирающей. Но товарищъ Озипонъ зналъ, что за этой маской отчаянія скрывалась отстаивавшая себя страстная жажда жизни. Это зналъ онъ, но не пароходные служители. Когда они вернулись черезъ пять минутъ за странной дамой, ея уже не было: она исчезла. Черезъ часъ спустя, на мст, гд она сидла, найдено было обручальное кольцо съ выгравированной датой. ‘Непроницаемая тайна окутала навсегда’… Товарищъ Озипонъ поднялъ свою красивую голову. Профессоръ поднялся, собираясь уходить, но Озипонъ его остановилъ.

— Подождите,— сказалъ онъ.— Скажите, что вы знаете о безуміи и отчаяніи?

Профессоръ провелъ кончикомъ языка по сухимъ тонкимъ губамъ и сказалъ поучительнымъ тономъ:

— Въ наше время такихъ чувствъ не бываетъ. Безуміе и отчаяніе — сила. А люди стали теперь мелкими, слабыми и неспособны на сильную страсть. Сила — преступленіе въ глазахъ слабыхъ людей, управляющихъ міромъ. Вы вс — мелкіе. Вы сами — мелкій человкъ. И Верлокъ, дломъ котораго полиція не съумла воспользоваться, тоже мелкій. Безуміе и отчаяніе! Дайте мн эти два рычага, Озипонъ, и я сдвину съ мста міръ. Но вы вс неспособны на то, что жирный буржуа называетъ преступленіемъ. Силы нтъ у васъ.

Онъ остановился и прибавилъ съ иронической улыбкой:

— И я долженъ вамъ сказать, что маленькое наслдство, которое вы, говорятъ, получили, не сдлало васъ умне. Вотъ вы сидите за пивомъ, какъ автоматъ. Прощайте.

— Хотите, чтобы я отдалъ вамъ все наслдство?— спросилъ вдругъ Озипонъ, взглянувъ на своего собесдника съ безсмысленной улыбкой.

Неподкупный профессоръ только улыбнулся. На немъ было отрепанное платье, стоптанные сапоги, пропускавшіе воду. Онъ сказалъ:

— Я вамъ пришлю завтра маленькій счетъ за очень нужные мн завтра химическіе составы. Заплатите за нихъ, пожалуйста.

Озипонъ медленно опустилъ голову. Онъ былъ одинъ. Въ ум его вертлась одна фраза: ‘безуміе или отчаяніе?’

Механическій рояль проигралъ какой-то задорный вальсъ и потомъ смолкъ.

Товарищъ Озипонъ, по прозвищу ‘докторъ’, вышелъ изъ пивной. Газета съ извстіемъ о самоубійств дамы на пароход лежала у него въ карман.

Онъ шелъ по улиц, не глядя, куда, и хотя у него назначено было свиданіе съ какой-то женщиной, но онъ пошелъ какъ-разъ въ противоположномъ направленіи. Ему было противно подумать о какой бы то ни было женщин. Все ему опротивло,— работа, да, развлеченія. Онъ пересталъ спать и могъ только пить. Но пилъ онъ теперь съ какой-то надеждой на близость конца… ‘Безуміе или отчаяніе?’ — неотступно мелькало у него въ мозгу. Онъ шелъ могучій, здоровый, владющій состояніемъ, унаслдованнымъ отъ тайнаго агента Верлока,— и ничто его не спасало. Въ ум неотступно носилась одна единственная фраза: ‘отчаяніе или безуміе’…

А неподкупный профессоръ шелъ своимъ путемъ, не глядя на ненавистную ему толпу людей. У него не было ничего впереди. Онъ все презиралъ. Онъ былъ только силой. Силой разрушенія. Онъ шелъ слабый, невзрачный, въ жалкомъ, потертомъ плать, и страшный по простот своихъ мыслей, призывающихъ отчаяніе и безуміе, какъ силы, которыя должны возродить міръ. Ни это на него не смотрлъ. Онъ проходилъ, невдомый и смертоносный, какъ чума, по улиц, заселенной людьми.

Съ англ. З. В.

‘Встникъ Европы’, NoNo 4—5, 1908

ТАЙНЫЙ АГЕНТЪРОМАНЪ.— Joseph Conrad. The Secret Agent. 1907.

Читайте также:

ТАЙНЫЙ АГЕНТЪ
РОМАНЪ.
— Joseph Conrad. The Secret Agent. 1907.