В.В. Розанов
В.В. Розанов
Тайна стихий
Тайна стихий
И вот — море как бы стеклянное перед Престолом Божьим…
Апокалипсис
???
Тайна стихий, Розанов Василий Васильевич, Год: 1903
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Прочел печатную о себе статейку, по-видимому, — легкомысленную, но, в конце концов, может быть, основательную, и основанием, которое незаметно для написавшего, да и для меня самого долгие годы было как-то незаметно же ‘вразумительно’. Перепечатываю ее целиком:
‘Философ от ‘Нового Времени’ В.В. Розанов доказывает необходимость создания молитвы перед началом и по окончании каждого акта отправления человеческого организма. Подлинные слова мы не приводим по их совершенному сумасшествию и безнравственности и нецензурности, оскорбляющих чувство каждого православного человека.
Считая г. Розанова человеком искренним, не гоняющимся за популярностью и деньгами читателей, мы должны отнести такого рода факт к явлениям чистой психопатии. Во всяком случае, ввиду именно искренности г. Розанова, мы считали необходимым объяснять ему и его читателям что молитва есть духовное выражение и духовное влечение человека. Подводить под нее отправления человеческого организма потому нельзя, что материя, при всей ее божественности создания, имеет свои законы, которые смешивать с явлениями души человеческой никоим образом не следует’.
Во всяком случае, это — искренно. ‘Да не мешайте же вы уксус с сахаром‘. Уксус — при обеде хорош, с хреном и рыбой, а сахар — это за чайным столом: и другое время, и обстановка и даже психология ваша — все другое тут. Серая и брюзгливая, она совершенно другая за обедом, после труда, усталости, перед сном, — или вечером за самоваром, который брызгает паром из-под покрышки, шумит, звенит, а белая скатерть с маленькими чашечками являет восхитительнейший вид беспечности, отдохновения и веселых гостей, которые сейчас ударят в звонок кватиры около дверей.
И оба есть благо, сахар и уксус: но именно — не в смешанном виде. Автор заметки явно говорит о ‘божественности материального создания’, значит, — он не отрицает организма и его процессов. Но не говорит, что это — другое, нежели душа, духовное делание, молитва.
Многие годы, как я веду полемику за ‘освящение молитвою’ начала и окончания важнейших физиологических процессов, поднимается смех или еще чаще отвращение, так ярко сказавшееся у автора заметки: ‘сумасшествие, безнравственность, оскорбляющие чувство каждого человека, чистая психопатия’.
И вспомнил я, разом, картиною:’кристалл и море стеклянное’ Апокалипсиса, купель водную, с прилепленными по краям ее горящими восковыми свечами, куда опускается новорожденный младенец, и мягкие, нежные слова и улыбки, какими — в полунамеках, — распределяя страшно сжатое предсвадебное время, пожилая старушка определяла час вечера в канун свадьбы своей дочери, когда она должна была пойти в баню и ‘взять такое-то и такое-то белье’, особенное, нарядное, с кружевами. Вспомнил особенный наряд и крестильных рубашечек: ‘мальчику — с голубыми лентами, девочке — с розовыми’. Что, кстати, за инстинкт? Почему девочке ‘с розовым’? Всегда это был цвет любви, влюбленности: неужели же семидневной крошке, и в таком обряде, что-то нашептывают о ‘любви’? Да, вот подите же! ‘Голубой цвет’ на рубашечке мальчиков — это, конечно, небесный цвет.
Автор насмешливой заметки, говоря о божественном, т.е. непременно освятимом, значении материальных вещей и процессов, отталкивает — с слишком всеобщим и след. рациональным отвращением — освящение их через тот вид ‘духовного делания’ (молитвы), в которых теперь мы: 1) изливаем скорбь, 2) просим милости, 3) благодарим за миновавшую опасность, 4) надеемся, 5) веруем, 6) исповедуем, — но, действительно, ничего физиологического этими молитвами не начинаем и не оканчиваем. Замечательно, что молитвы ‘перед обедом’, ‘после обеда’, ‘после сна’, ‘перед сном’ как-то не привились к быту, забываются, не повсеместны. А как помнятся и повсюду соблюдены: ‘Царю Небесный’. ‘Богородице Дево’, ‘Отче Наш’, Херувимская.
‘Купель! купель! — вот новое в кругу религиозного освящения, религиозной встречи и проводов. Замечательно, что не одного младенца, но и покойника омывают, и это — обряд, непременный, хранимый в народе, хотя в требники и не вписанный. Младенец, в купель погружаемый, не молится, даже — ничего не сознает. Но его красное тельце, барахтающееся, крошечное, как бы ныряющее в воду, и затем нежная простынька, накидываемая на спинку, и эти весело горящие свечи, и обрадованные лица кругом — все своих домашних лица, и около — священник в облачении, и еще — немного бы фимиама, ароматистых курений, но самых легких, чтобы только уничтожить ‘тяжелый воздух’, — во всем этом какая утучненная материальность и вместе — святая! Все в общем, целая картина и действие — религиозны, святы. Вот ‘процесс физиологически-стихийный’, освящающий: и, куда подходя, мы уже не профанируем ни физиологию, ни ‘молитву’ и вообще смешиваем однородное, а не сахар и не уксус.
Вода — святая, освященная, могущая быть освященною! ‘В крещенье (6 января) любит он бросаться в Иордань-реку’, говорили, в Б-ске, о беспримерно здоровом лавочнике, благочестивом и нищелюбивом {Торговали несколько братьев, и вот этот, стоя у кассы, не брал сдачи с целой монеты у бедных покупщиков, братья устранили было его от кассы, — но торговля сейчас же пошла хуже, они поняли, что это — ‘Божье указание’, и вновь определили к кассе тароватого брата: торговля сейчас поправилась, и при моей жизни в Брянске это была первая в городе богатейшая бакалейная лавка, у кассы стоял христолюбивый и нищелюбивый, здоровеннейший ‘брат’, лет около 40, приветливого и серьезного вида, с самым легким оттенком народного балагурства, юмора.}.
Купанье в Иордань-реке, столь рискованное, считается ‘благочестивым делом’. Садясь за стол — ‘умой руки’. Пища — священна, ‘от Бога’, и возьми ее не только чистыми вообще, но преднамеренно очищенными руками. Вот начало великих догадок. В детстве я наблюдал плотничью артель: никто из мужиков бывало не сядет за обед, не подойдя к глиняному рукомойнику, не сплеснув рук и не вытерев их полотенцем. Это — не чистоплотность, а — другое, лучше, выше! Они вовсе не были чистоплотны, носили дерюги, да и, проглотив таракана или муху, — не расчихались бы. Ели щи с тараканами, но брали в руки хлеб, умыв руки: это остаток глубочайшей древности и глубоко народное чувство ‘священности хлеба’, ‘праведности пищи’, богоустановленности и богоблагословенности ‘вкушения’.
Вода — стихия, часть мира. В кувшине вода — часть моря. Это как ‘флаг национальный’ на русском корабле, который, зайдя в английский порт, остается по присутствию и указанию флага ‘русскою государственною территориею’ в самой Англии. ‘Вода в кувшине’, в сосуде, в бассейне и есть подобная ‘территория моря’ в моем дому, на моем дворе, — со своими особыми законами. Земнородное, погруженное в нее, — умирает: ‘ты пришел из чужого мира в мой, и я тобою овладеваю, тебя арестую, парализую (смерть): ибо ты — не я, а я — не ты и не твое’. Поэтому же рыба задыхается в воздухе, а в огне живут только ‘саламандры’, т.е. невозможные и небывалые существа. ‘В огне’ — один Бог (‘купина’ перед Моисеем), и потому-то именно в него невозможно вступление никаких существ сотворенных: он всех их ‘попаляет’, наказывает за вступление в священную стихию (‘сними обувь: ибо земля, на которой ты стоишь, — она святая‘, сказано было Моисею вблизи купины). Отсюда, по всемирному инстинкту, святость огней в храмах, умножение огней в праздничные минуты, более святые. Увы, с заведением электрического освещения в храмах угасает эта идея живого, движущегося (от легких течений воздуха), мерцающего огня, тела огненного. Я наблюдал в церквах, что, где пуки горящих свеч попадают в легкие колебания атмосферы и ‘глазки огненные’ мигают, склоняются набок, вспыхивают, — чувство их религиозных тел выше. Можно их поцеловать, хочется, а электрическую лампочку — нет.
В огне какое-то или почему-то бессмертие. Помните об Ахиллесе (или ком-то) миф: ‘И держала его за пятки (мать) в огне, вошедший отец вскрикнул от испуга, тогда она больше не повторяла этого, и все его тело было бессмертно, кроме пяток, которых не коснулся огонь‘.
Вернемся к воде.
Погружение, общение с тайною вод, эмблемой и частью моря, океана, даже — облаков, из которых исходит вся на земле вода: вот метод настоящего религиозного освящения человека, его тела или частей этого тела (умывание рук перед обедом), перед и после биологических процессов, на время их. Погружение или обливание — это уже вопрос времени, места, обстоятельств, удобств. Какой прекрасный и опять же народный и исторический инстинкт у нас (кажется, — на Западе нет этого обыкновения) держать в дому святую воду, которою мать обрызгивает захворавшего ребенка или испивает сама ее, почувствовав жар, недомогание. И помогает — сам видал, что помогает: да и как не помочь, когда ‘из облаков’ и от рук священника? И свято по существу, и со святым страхом употребляется. ‘Начало премудрости — страх Божий’.
Вернемся к ‘стеклянному морю’ Апокалипсиса. Там, в видениях Иоанна, показаны ‘внутренние недра’ ‘Царства Небесного’ и его образы всегда исполнены смысла. За ‘четырьмя животными перед Престолом и на Престоле Божьем’, в самой его середине, ‘подымается кристалл’, а вокруг Престола, как бы полом, на котором он стоит, это таинственное ‘стеклянное море’, которое так мало понимаешь даже при сотом чтении Апокалипсиса. Но вот — нужды времени, недоумения сознания вскрывают во благовремении нужную истину. ‘Введите стихии в религию’ — такова мысль здесь Откровения. ‘И вода, которою вы только моете полы, выплескиваете за окно, она — живая, осмысленная, благоустроенная сложенная как кристалл (химическое соединение определенных пропорций). И этим живым и подвижным кристаллом, мирообъемлющим, вы можете священно очистить себя, когда нужно: дабы легкими, как бы воздушными войти в мир светлый, беспечальный, беспечный’.
Таким образом, искомое разрешение проблемы: ‘как начать освящать начало и конец важнейших биологических процессов, когда духовное деланье молитвы явно разно-категорично с биологиею?’ — удовлетворительно разрешается в посредствующем введении стихий. Через молитву — освяти воду: это уже возможно и есть. Через освященную воду — освятись сам, как corpus [тело (лат.)], как Bo [жизнь (греч.)]. Это — также есть: 1) в болезни, 2) при входе в жизнь (купель), 3) при выходе из жизни (покойник). И совершенно возможно это распространить и участить. ‘Тела ваши суть храмы Божии’, — говорит Апостол: будем же держать их как храмы, с чистотою, даже до мнительности.
Впервые опубликовано: Новый путь. 1903. Июнь. С. 164—170.