Тайна Эдвина Друда, Диккенс Чарльз, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 242 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВСТНИКУ.

ТАЙНА ЭДВИНА ДРУДА.

РОМАНЪ
ЧАРЛЬСА ДИККЕНСА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи,
на Страстномъ бульвар.
1870.

ГЛАВА I.
Разсвтъ.

Древняя англійская соборная башня! Какъ можетъ древняя англійская соборная башня тутъ очутиться? Знакомая массивная, срая, четырехъ-угольная башня что при Старомъ собор? Ей-то какъ попасть сюда? Никакого шпиля ржаваго желза нтъ между ею и глазомъ, съ какой стороны ни посмотришь. Что же это за шпиль такой и кто его тутъ всадилъ? Можетъ статься, онъ всаженъ по султанскому повелнію для казни турецкихъ разбойниковъ, одного за другимъ. Такъ и есть, потому-то и кимвалы бряцаютъ, да и султанъ въ свой дворецъ въ длинной процессіи идетъ. Десять тысячъ саблей блестятъ на солнц, трижды десять тысячъ танцовщицъ цвты разсыпаютъ. За ними слдомъ блые слоны, увшенные безчисленными роскошными тканями и безконечные числомъ, и прислужники тоже. А все-таки соборная башня поднимается на заднемъ план, тамъ гд ей быть нтъ возможности, и все-таки корчащейся человческой фигуры не видно на страшномъ шпил. Постой! Шпиль-то такой же низенькій какъ и ржавый шпиль на верхушк колонки старинной кровати, надломленной и перекосившейся! Частицу времени дремотнаго смха на соображеніе этой возможности посвятить необходимо.

Трясясь съ головы до ногъ, человкъ, разсыпавшаяся сознательность котораго складывается такъ фантастически, наконецъ приподнимается, поддерживаетъ свое тло руками и осматривается вокругъ. Онъ въ одной изъ самыхъ гнусныхъ и душныхъ маленькихъ комнатъ. Сквозь оборванную оконную занавску прокрадывается свтъ ранняго утра съ грязнаго двора. Онъ лежитъ, одтый, поперекъ большой, невзрачной постели, на кровати, подломившейся подъ находящеюся на ней тяжестъю. Тутъ же лежатъ, тоже одтые и тоже поперекъ постели, а не вдоль, Китаецъ, Ласкаръ да испитая женщина. Двое первыхъ спятъ или въ забытьи, послдняя дуетъ на какую-то трубку чтобы раскурить ее. Прикрывая ее своею исхудалою рукой, она сосредоточиваетъ въ ней красную искорку. Послдняя замняетъ лампочку и освщаетъ въ женщин все что разсмотрть можно.

— Другую? говоритъ эта женщина плаксивымъ, хриплымъ голосомъ.— Хотите другую?

Онъ озирается кругомъ, приложивъ ко лбу свою руку.

— Вы ужь пять выкурили съ тхъ поръ какъ сюда въ полночь пожаловали, продолжаетъ женщина съ хроническими жалобами.— Бдная я, бдная, какъ у меня голова дурна. Вонъ т двое посл васъ пришли. Какая я несчастная: торговля идетъ вялая, вялая. Китайцевъ въ докахъ мало, Ласкаровъ еще меньше и, говорятъ, кораблей въ приход совсмъ нтъ. Вотъ и другая для васъ готова, дорогой мой. Вы, какъ добрая душа, не забудете, вдь не забудете что рыночная-то цна нын страхъ какъ повысилась? Больше чмъ три шиллинга и шесть пенсовъ за мрку въ наперсточекъ! Вы помните также что кром меня (да Джака Китайца по ту сторону двора, но онъ такъ сдлать не суметъ какъ я сдлаю) никто не знаетъ секрета какъ его смшивать слдуетъ? Вы соображаясь такъ и заплатите, дорогой мой, такъ и заплатите.

Говоря это, она раздуваетъ трубку и, отъ времени до времени потягивая изъ нея, вдыхаетъ въ себя значительное количество въ содержимаго ней.

— Охъ, охъ, какъ легкія-то у меня слабы, легкія-то какъ дурны! Вотъ она для васъ почти и готова, любезный мой. Ахъ я несчастная, несчастная, бдная, рука-то моя какъ трясется! Словно отвалиться хочетъ. Вижу я, вы поотходите, и говорю я, бдная, сама себ: дай-ка я ему другую подготовлю, а онъ цну рыночную попомнитъ, да такъ по ней и расплатится. Бдная моя головушка! Я трубки-то свои изъ старыхъ дешевенькихъ чернильныхъ бутылочекъ длаю. Вотъ одна изъ нихъ, чубучекъ въ нихъ вставляю такимъ способомъ, и изъ этого наперсточка смсь выну этою маленькою роговою ложечкой, да такъ и накладываю, дорогой мой. О, мои несчастныя нервы! Я шестнадцать лтъ мертвую пила прежде чмъ за это принялась, но это мн не вредитъ, а если и вредитъ, то на столько что и говорить не стоитъ. За то голодъ и харчи устраняются, дорогой вы мой.

Она передаетъ ему почти опорожненную трубку и опрокидывается назадъ, повернувшись лицомъ внизъ.

Онъ поднимается, шатаясь, съ постели, кладетъ трубку предъ каминомъ, отдергиваетъ оборванную занавску и смотритъ съ отвращеніемъ на трехъ своихъ сотоварищей. Онъ замчаетъ что женщина докурилась опіуму до страннаго сходства съ Китайцемъ. Въ ней повторяются и окладъ его лица, его глазъ, и високъ, и цвтъ его кожи. Сказанный Китаецъ конвульсивно борется съ однимъ изъ своихъ многихъ боговъ, а можетъ-быть и демоновъ, и страшно рычитъ. Ласкаръ смется, распустивъ слюни. Хозяйка неподвижна и молчитъ.

‘Какія могутъ быть у ней грезы?’ думаетъ бодрствующій, поворачивая ея лицо на свою сторону и смотря на него. ‘Грезы о множеств мясныхъ лавокъ и питейныхъ домовъ, и о большомъ кредит? Объ умноженіи отвратительныхъ покупателей, о возстановленіи этой ужасной кровати, о томъ чтобы вымести страшный дворъ на-чисто? До чего же боле возвышеннаго чмъ все это можетъ она, подъ какимъ бы ни было количествомъ опіума, подняться? Э?

Онъ приклоняетъ ухо чтобы прислушаться къ ея бормотанію.

— Не разберешь.

Въ то время какъ онъ слдилъ за спазматическимъ вздрагиваніемъ и подергиваніемъ пробгавшими по ея лицу и членамъ, какъ извилистая молнія по темному небу, имъ овладвала какая-то свойственная имъ заразительность, и до такой степени что онъ принужденъ былъ отойти, опереться о кресла подл камина, поставленныя тамъ, можетъ-статься, нарочно для такихъ необходимостей, и приссть въ нихъ, крпко ухватившись, пока онъ не справится съ силами гадкаго впечатлнія.

Посл этого онъ идетъ назадъ, накидывается на Китайца, и схвативъ его обими руками за горло, сильно поворачиваетъ на постели. Китаецъ вцпляется въ напавшія на него руки, барахтается, задыхается и протестуетъ.

— Что ты говоришь?

Вслушивающаяся пауза.

— Нельзя разобрать!

Медленно ослабивъ нажимъ своихъ рукъ и прислушиваясь къ несвязному бормотанью, онъ обращается къ Ласкару и совершенно сволакиваетъ его на полъ. Ласкаръ, упавъ, проворно вскидывается въ полусидячее положеніе, сверкаетъ глазами, машетъ руками во вс стороны и выхватываетъ ножъ-призракъ. Тутъ только длается очевиднымъ что женщина успла отобрать у него ножикъ, ради безопасности, ибо когда она вскакиваетъ, сдерживаетъ его и уговариваетъ, ножъ виднется въ ея одежд, а не въ его. За тмъ оба, засыпая, опрокидываются навзничь другъ возл друга.

Не мало было бормотни и перебранки между ними, но ничего не выяснилось. Если какое-нибудь внятное слово и вылетаю въ воздухъ, то оно все-таки оставалось безъ смысла и безъ послдовательности. И слова ‘не разберешь!’ были комментаріемъ прислушивавшагося, произнесеннымъ съ убдительнымъ покачиваніемъ головы и съ мрачною улыбкой. Онъ положилъ затмъ нсколько серебряныхъ монетъ на столъ, отыскалъ свою шляпу, ощупью спустился внизъ по изломанной лстниц, пожелалъ добраго утра какой-то крысами посщаемой придверниц, валявшейся на постели въ темной конур подъ лстницей, и вышелъ вонъ.

Посл полудня того же дня, массивная, срая, четырехъугольная башня Стараго собора высится предъ взорами истомленнаго путника. Колокола благовстятъ къ вечерней служб, и ему присутствовать при ней необходимо, такъ сказалъ бы всякій, судя по поспшности съ которою онъ идетъ къ растворенной соборной двери. Пвчіе уже надваютъ свои загрязнившіяся блыя рясы и торопятся когда онъ является между ними, и тоже надваетъ рясу, и примыкаетъ къ процессіи отправляющейся вереницею къ служб. Затмъ ключарь запираетъ желзныя ршетчатыя дверцы отдляющія трапезу отъ алтаря, и вс участвовавшіе въ процессіи распредляются по своимъ мстамъ, прячутъ свои лица, и слова на распвъ: ‘Егда человкъ нечестивый’, возносятся къ камнямъ арокъ и къ стропиламъ кровли, пробуждая рокочущіе громы.

ГЛАВА II.
Деканъ и причетъ.

Кто наблюдалъ степенную и клерикальную птицу — грачей, тотъ, можетъ-быть, замчалъ что въ то время какъ они возвращаются домой вечеромъ, степеннымъ и клерикальнымъ стадомъ, двое изъ нихъ вдругъ отдлятся отъ остальныхъ, вернутся по линіи полета назадъ на нкоторое разстояніе, и тамъ какъ будто бы остановятся и помедлятъ, рождая въ простыхъ смертныхъ мысль что всей ихъ корпораціи таинственно важно чтобъ эта лукавая парочка подала видъ будто она отказывается отъ всякаго сообщества съ нею.

Подобнымъ образомъ, когда окончилась служба въ Старомъ собор съ четырехъ-угольною башней, и пвческій хоръ снова тснясь выбирается вонъ, и расходятся разныя почтенныя лица, грачеобразнаго вида, двое изъ таковыхъ возвращаются по своимъ стопамъ и вмст идутъ по звучащему эхомъ двору собора.

Не только день близится къ концу, но и годъ. Низкое солнце глядитъ огненно и холодно за монастырскою руиной, и дикій виноградъ на соборной стн уже разсыпалъ на половину свои темно-красные листья по мостовой. Посл полудня былъ дождь, и зимняя дрожь пробгаетъ по лужицамъ на растрескавшихся неровныхъ лещадяхъ и по гигантскимъ вязамъ льющимъ обильные слезы. Ихъ опавшіе листья густо лежатъ вокругъ. Нкоторые изъ этихъ листьевъ въ робкихъ попыхахъ ищутъ себ убжища въ низкосводномъ вход собора, но два человка выходящіе оттуда выбрасываютъ ихъ назадъ своими ногами. Сдлавъ это, одинъ изъ нихъ запираетъ дверь добрымъ ключомъ, а другой упархиваетъ съ фоліантомъ нотъ.

— Вдь это былъ мистеръ Джасперъ, Топъ?

— Да, господинъ деканъ.

— Онъ что-то долго не являлся.

— Да, господинъ деканъ. Я за него являлся, ваше преподобіе. Онъ былъ немного заболвши.

— Говорите: былъ боленъ, Топъ, въ разговор съ деканомъ, прерываетъ его младшій грачъ тихимъ голосомъ, съ тмъ оттнкомъ наставленія какъ бы кто-нибудь сказалъ: ‘Съ плохою грамматикой вы можете обращаться къ свтскимъ людямъ или къ низшему духовенству, но не къ декану.’

Мистеръ Топъ главный паличникъ и проводникъ по собору, привыкшій держать себя свысока предъ любопытствующими постителями, отказывается въ своемъ безмолвномъ величіи замтить что ему длается внушеніе.

— Когда же и какъ былъ мистеръ Джасперъ боленъ: по замчанію мистера Криспаркля лучше сказать былъ боленъ, былъ боленъ, повторяетъ деканъ,— когда же и какъ мистеръ Джасперъ былъ боленъ.

— Боленъ, сэръ, почтительно бормочетъ Топъ.

— Сильно, Топъ?

— Да, сэръ, мистеръ Джасперъ еле дыхалъ.

— Я бы не сказалъ: еле дыхалъ, Топъ, прерываетъ мистеръ Криспаркль съ такимъ же оттнкомъ какъ и прежде.— Не хорошо, въ разговор съ деканомъ.

— Едва дышалъ, благосклонно замчаетъ деканъ (нсколько польщенный такимъ косвеннымъ почетомъ), — было бы лучше.

— Дыханіе мистера Джаспера было удивительно порывисто (такъ благоразумно мистеръ Топъ обходитъ подводную скалу), когда онъ вошелъ, и даже ему было крайне трудно разобрать свои ноты, это же самое, можетъ-статься, было причиной что онъ вскор почувствовалъ какъ бы нкотораго рода дурноту. Память у него помрачилась (мистеръ Топъ, выкинувъ это словцо, устремляетъ свои глаза на преподобнаго мистера Криспаркля, будто съ вызовомъ поправить его), и имъ овладла такое помраченіе, и такое головокруженіе, какихъ я и не видывалъ, хотя, казалось, самъ онъ этого не замтилъ. Скоро однакоже, при помощи небольшаго количества воды, онъ оправился отъ своего помраченія.

Мистеръ Топъ повторяетъ слово ‘помраченіе’ съ удареніемъ, принимая видъ человка говорящаго: ‘Такъ какъ разъ добился успха, то и опять его добьюсь.’

— И мистеръ Джасперъ возвратился домой совершенно оправившись? Да, совершенно оправившись? спрашиваетъ деканъ.

— Ваше преподобіе, онъ возвратился совершенно оправившись. И я радъ видть что онъ у себя каминъ затопилъ, потому что посл дождя холодно, да и въ собор сегодня пополудни и сыростью пахло, и сыростью вяло, и онъ все сильно вздрагивалъ.

Вс они трое, переходя соборный дворъ, смотрятъ на старый каменный домъ, съ устроенными въ арк подъ нимъ воротами. Сквозь его узорчатое окно свтитъ огонь на быстро померкающую картину двора и отодвигаетъ въ тнь висящія массы плюща и дикаго винограда, покрывающія фасадъ строенія. Густой соборный колоколъ бьетъ часы, струя втра пробгаетъ по вьющимся растеніямъ, уподобляясь издали стру торжественнаго звука несущагося между могильными камнями мимо башни, въ избитыхъ нишахъ, по обезображеннымъ статуямъ и вдоль соборнаго зданія близь стоящаго.

— Племянникъ мистера Джаспера у него? спрашиваетъ деканъ.

— Нтъ, сръ, отвчаетъ мистеръ Топъ, — но его ждутъ. Вонъ одинокая тнь мистера Джаспера между двумя окнами, однимъ что смотритъ на эту сторону и другимъ обращеннымъ въ Большую Улицу. Онъ теперь сторы спускаетъ.

— Хорошо, хорошо, говоритъ деканъ, съ веселымъ видомъ заканчивая небольшую бесду.— Надюсь, сердце мистера Джаспера не слишкомъ много лежитъ къ его племяннику. Наши чувствованія, какъ бы ни были они похвальны въ этомъ переходномъ мір, никогда не должны овладвать нами, намъ слдуетъ управлять ими. Я нахожу что мн не непріятно вспомнить объ обд, заслышавъ свой обденный колокольчикъ. Можетъ-статься, мистеръ Криспаркль, вы, прежде чмъ отправитесь къ себ, заглянете къ Джасперу?

— Конечно, господинъ деканъ. И скажу ему что вы были столько милостивы что пожелали узнать какъ онъ себя чувствуетъ.

— Да, скажите, скажите. Дйствительно. Желалъ молъ знать какъ онъ себя чувствуетъ. Непремнно скажите. желалъ молъ знать какъ онъ себя чувствуетъ.

Съ пріятнымъ видомъ покровительства, деканъ набекрениваетъ свою щеголеватую шляпу такъ, какъ только можетъ сдлать это деканъ въ хорошемъ расположеніи духа, и направляетъ свои аккуратно сшитыя штиблеты въ сторону своей ярко освщенной столовой, въ уютномъ старомъ кирпичномъ дом, гд онъ въ настоящее время резидентствуетъ вмст съ госпожой деканшей и съ двицей деканской дочкой.

Мистеръ Криспаркль, младшій каноникъ, блокурый и румяный, вчно ныряющій во вс окрестныя рчки, мистеръ Криспаркль, младшій каноникъ, рано просыпающійся, музыкальный, классическій, веселый, обязательный, добродушный, общительный, самодовольный и отроковидный, мистеръ Криспаркль, младшій каноникъ и добрый человкъ, прежде мыкавшійся взадъ и впередъ по большимъ дорогамъ язычества, но съ того времени выведенный какимъ-то покровителемъ (благодарнымъ за хорошую выучку его сына) на теперешнее свое поприще — направляется къ надворотному дому по пути домой,

— Съ соболзнованіемъ узналъ я отъ Тона- что вы ne совсмъ хорошо себя чувствуете, Джасперъ.

— О, пустяки, пустяки!

— И какъ будто бы изнурены.

— Въ самомъ дл? Я не думаю чтобъ я былъ изнуренъ, а еще лучше то что я себя изнуреннымъ не чувствую. Топъ слишкомъ преувеличилъ, мн кажется. Онъ по ремеслу преувеличиваетъ все что относится до собора, вы это знаете.

— Я могу сказать декану,— я вдь по порученію декана нарочно зашелъ къ вамъ,— что вы совершенно оправились?

Отвтъ на это, съ легкою улыбкой, таковъ:

— Конечно, свидтельствую мое почтеніе и мою благодарность декану.

— Я радъ слышать что вы молодаго Друда ожидаете.

— Я Жду добраго малаго каждую минуту.

— А! Онъ вамъ больше всякаго доктора пользы принесетъ, Джасперъ.

— Больше чмъ цлая дюжина докторовъ. Я его сильно люблю, а докторовъ не люблю, также какъ и ихъ микстуръ.

Мистеръ Джасперъ человкъ смуглый, лтъ двадцати шести съ густыми, лоснящимися, хорошо причесанными черными волосами на голов и въ бакенбардахъ. Онъ кажется старе чмъ есть въ дйствительности, какъ это часто бываетъ съ людьми смуглыми. Голосъ у него густой и пріятный, лицо и вся фигура тоже пріятныя, его манера нсколько угрюма. Его комната нсколько мрачна и, можетъ-статься, имла вліяніе на выработку его манеры. Она по большей части въ тни. Даже когда солнце свтитъ ярко, оно рдко падаетъ на рояль въ углубленіи комнаты и на фоліанты нотъ на этажерк, и на книжныя полки по стнамъ, и на недоконченный портретъ расцвтающей двочки-школьницы, висящій надъ каминомъ. (Въ портрет нтъ ни малйшаго артистическаго достоинства, онъ не что иное какъ пачкотня, но за то изъ него ясно видно что рисовальщикъ сдлалъ его насмшливо — можно даже почти сказать, мстительно — схожимъ съ подлинникомъ.)

— Жаль что мы сегодня вечеромъ не увидимъ васъ, Джасперъ, въ Обществ Очередныхъ Музыкальныхъ Средъ, но, безъ сомннія, вамъ дома будетъ пріятне. Спокойной ночи. Да благословитъ васъ Господь.

‘Ты скажи мн, пастушокъ, ты скажи мн, ты ска-Жи мн, ты ска-Жи мн, не видалъ ли (не видалъ ли, не видалъ, не видалъ), не прошла ли здсь дорогой Флора!’

Мелодически добрый, младшій каноникъ, преподобный Септимъ Криспаркль, такъ изливалъ изъ себя музыкальный ритмъ, въ то время какъ удалялъ свое любезное лицо отъ двери и спускалъ его внизъ по лстниц.

Слова признанія и привтствія обмниваются между преподобнымъ Криспарклемъ и еще кмъ-то у подошвы лстницы, мистеръ Джасперъ прислушивается, вскакиваетъ со стула и принимаетъ въ объятія молодаго человка, восклицая:

— Мой любезный Эдвинъ!

— Мой любезный Джасперъ! Какъ я радъ видть васъ!

— Снимайте ваше пальто, мой другъ, и садитесь въ свой всегдашній уголокъ. Ногъ не промочили? Скидайте сапоги. Пожалуста, скиньте свои сапоги.

— Любезный мой Джакъ, я сухъ какъ косточка. Сдлайте милость, не хлопочите обо мн, будьте другомъ. Я что вамъ угодно вынесу охотне чмъ хлопоты обо мн.

Мистеръ Джасперъ, при такомъ несимпатичномъ отпор неподдльному порыву его энтузіазма, стоитъ неподвижно и внимательно смотритъ на молодаго человка снимающаго съ себя пальто, шляпу, перчатки и такъ дале. Скажемъ разъ навсегда что въ Джасперовомъ лиц виденъ взглядъ внимательности и напряженности, взглядъ голодной, настойчивой, бдительной и въ то же время преданной любви, виденъ какъ теперь, такъ и каждый разъ когда Джасперово лицо обращено въ этомъ направленіи. И каждый разъ какъ оно обращено такимъ образомъ, оно обращено нераздльно: оно постоянно сосредоточено.

— Теперь я готовъ, и теперь я въ свой уголокъ сяду, Джакъ. Обдъ будетъ, Джакъ?

Мистеръ Джасперъ отворяетъ дверь въ верхнемъ конц комнаты и открываетъ маленькую внутреннюю комнатку, пріятно освщенную и убранную. Въ ней благовидная женщина разставляетъ блюда по столу.

— Какой же вы, Джакъ, любезный! восклицаетъ молодой человкъ, ударивъ рука объ руку.— Слушайте, Джакъ, скажите мн, чей день рожденія сегодня?

— Знаю что не вашъ, отвчаетъ мистеръ Джасперъ и пріостанавливается, соображая.

— Не мой, это вы знаете? Нтъ, не мой, и я знаю! А Кисинькинъ!

Какъ ни неподвиженъ взглядъ встрчаемый молодымъ человкомъ, онъ все-таки иметъ какую-то странную силу внезапно вмстить въ себя рисунокъ что надъ каминомъ.

— Кисинькинъ, Джакъ! Мы должны выпить за возвратъ многихъ дней ея рожденія. Ну, дядюшка, ведите вашего покорнаго и проголодавшагося племянника къ обду.

Въ то время какъ мальчикъ (онъ только немного повозмужале мальчика) кладетъ свою руку на плечо Джаспера, Джасперъ привтливо и радостно кладетъ руку на его плечо, и такъ братски они идутъ къ обду.

— О Боже! Да и мистрисъ Топъ здсь! восклицаетъ мальчикъ.— Милй чмъ когда-либо!

— Обо мн вы не заботьтесь, мистеръ Эдвинъ, возражаетъ мистрисъ Топъ.— Я могу сама о себ позаботиться.

— Нтъ, не можете. Вы слишкомъ хороши для этого. Поцлуйте меня, потому что нынче день рожденія Кисиньки.

— Я бы васъ поцарапала, еслибъ я была Кисинька, какъ вы ее называете, отвчаетъ мистрисъ Топъ, красня посл сдланнаго ей привтствія.— Вашъ дядюшка слишкомъ вами восхищается, это-то и бда вся. Онъ такъ балуетъ васъ что, по моему мннію, вы думаете вамъ стоитъ только кликнуть дюжину кисинекъ, такъ он сейчасъ къ вамъ и явятся.

— Вы забываете, мистрисъ Топъ, прерываетъ мистеръ Джасперъ, садясь на свое мсто у стола, съ неподдльною улыбкой,— да и вы тоже, Недъ, что дядя и племянникъ такія слова которыя здсь запрещены по взаимному соглашенію и особому договору. За все что мы имемъ получить да прославится имя Его святое

— Хоть бы самому декану такъ прочитать! Свидтель — Эдвинъ Друдъ! Пожалуста, ржьте, Джакъ, я не могу.

Эта шутка открываетъ обдъ. Пока они имъ распоряжаются, разговоръ ихъ мало относится къ настоящему длу, или къ какому-либо иному длу. Наконецъ скатерть снята, и блюдо съ орхами, да еще графинъ съ яркоцвтнымъ хересомъ поставлены на столъ.

— Послушайте! Скажите мн, Джакъ, начинаетъ молодой человкъ,— неужели вы въ самомъ дл и искренно чувствуете что упоминаніе нашего родства насъ раздляетъ сколько-нибудь. Я этого не чувствую.

— Дяди по правилу, Недъ, гораздо старше своихъ племянниковъ, отвчаетъ Джакъ,— и у меня это чувство инстинктивное.

— По правилу? Можетъ быть. Но что значитъ разница въ возраст на полдюжину лтъ или около этого? Въ большихъ семействахъ бываютъ дяди гораздо моложе своихъ племянниковъ. Клянусь Георгіемъ, я желалъ бы чтобъ это было между нами!

— Это зачмъ?

— Затмъ что еслибъ было такъ, я бы руководилъ вами, Джакъ, и былъ бы такъ уменъ что ‘прочь, прочь забота скучная, ты юношу покрыла сдиной. Прочь, прочь забота скучная, ты старца превратила въ прахъ земной.’ Стойте, Джакъ! Не пейте.

— Почему?

— Спрашиваете ‘почему’ въ день рожденія Кисиньки и не предложите его счастливаго возврата! Здоровье Кисиньки, Джакъ, и побольше ихъ! Такихъ счастливыхъ дней, я разумю.

Положивъ съ чувствомъ и со смхомъ свою руку въ протянутую руку мальчика и какъ будто бы вмст съ ней свою кружащуюся голову и радостное сердце, мистеръ Джасперъ выпиваетъ тостъ молча.

— Гипъ, типъ, типъ и девятью девять, да еще разъ въ повершеніе и все подобное подразумвается. Ура, ура, ура! Теперь, Джакъ, поговоримъ немного о Кисиньк. Дв пары орховыхъ щипцовъ? Передайте мн одну и оставьте себ другую. (Щелкъ.) Ну, какъ Кисинька преуспваетъ, Джакъ?

— Въ музык? Порядочно.

— Какъ вы страшно добросовстны, милый Джакъ. Но вдь я-то знаю, Господь съ вами! Невнимательна она, не правда ли?

— Она можетъ чему угодно выучиться, если захочетъ.

— Если захочетъ. Вотъ оно что. Но если не захочетъ?

Щелкъ. На сторон мистера Джаспера.

— Какъ она вамъ кажется, Джакъ?

Сосредоточенное лицо мистера Джаспера снова включаетъ въ себя портретъ въ ту минуту какъ онъ отвчаетъ: ‘очень похожею на вашъ рисунокъ. Право.’

— Я имъ немножко горжус-ь, говоритъ молодой человкъ, бросая съ самодовольствомъ взглядъ на рисунокъ, закрывъ одинъ глазъ и смотря другимъ по направленію орховыхъ щипцовъ поднятыхъ въ воздухъ:— Не дурно потрафлено по памяти. Но мн и слдовало хорошо схватить это выраженіе, потому что я таки довольно часто видалъ его.

Щелкъ. На сторон Эдвина Друда.

Щелкъ. На сторон мистера Джаспера.

— Въ самомъ дл, снова начинаетъ Эдвинъ Друдъ посл нкоторой переборки орховой скорлупы съ видомъ досады,— я вижу его каждый разъ какъ навщаю Кисиньку. Не найду на ея лиц, имю здсь. Знаете, миссъ надменная капризница. Бррръ! (Съ ковыряніемъ въ воздух щипцовъ противъ портрета.)

Щелкъ. Щелкъ. Щелкъ. Медленно, на сторон мистера Джаспера.

Щелкъ. Отрывисто, на сторон Эдвина Друда.

Молчаніе съ обихъ сторонъ.

— Что вы, языкъ потеряли, Джакъ?

— А вы свой нашли, Недъ?

— Но, шутки въ сторону, разв это не такъ наконецъ?

Мистеръ Джасперъ поднимаетъ вопросительно свои черныя брови.

— Не досадно ли быть лишеннымъ возможности выбора въ такомъ дл? Слушайте, Джакъ, что я скажу вамъ. Еслибы мн предстоялъ выборъ, я бы выбралъ Кисиньку изъ всхъ хорошенькихъ двушекъ въ мір.

— Но вамъ выбора не предоставлено.

— На это-то я и Жалуюсь. Мой покойный и отшедшій родитель и Кисинькинъ покойный и отшедшій родитель вздумали соединить насъ бракомъ по предварительному⁷ соглашенію. Ну что — чортъ возьми, хотлъ я сказать, еслибъ это не звучало неуваженіемъ къ ихъ памяти — разв не могли они предоставить насъ самимъ себ?

— Полно, полно, мой милый другъ, останавливаетъ мистеръ Джасперъ тономъ кроткаго увщанія.

— Полно, полно? Вамъ хорошо говорить, Джакъ. Вы можете быть равнодушнымъ. Ваша жизнь не положена по масштабу, не назначена для васъ линіями и точками какъ какой-нибудь землемрный планъ. У васъ нтъ непріятнаго подозрнія что васъ кому-нибудь навязываютъ, и ни у кого другаго тоже нтъ непріятнаго подозрнія что ее вамъ навязываютъ или что васъ ей навязываютъ. Вы имете свой собственный выборъ. Жизнь для васъ слива со своимъ естественнымъ пушкомъ на поверхности, ея для васъ не вытирали черезчуръ заботливо.

— Не останавливайтесь, мой любезный. Продолжайте.

— Не. оскорбилъ ли я какъ-нибудь ваше чувство, Джакъ?

— Какъ можете вы оскорбить мои чувства?

— Боже милосердый! Джакъ, вы, мн кажется, ужасно больны! У васъ глаза какъ-то странно потускли.

Мистеръ Джасперъ, съ принужденною улыбкой, протягиваетъ свою правую руку, какъ бы для того чтобы вмст обезоружить опасеніе и имть время оправиться.

— Я принималъ опіумъ отъ боли которая иногда подавляетъ меня. Дйствіе лкарства прокрадывается по мн какъ ржа или облако, и проходитъ. Вы его видите въ моментъ прохожденія, оно сейчасъ исчезнетъ. Смотрите въ сторону отъ меня. Оно тмъ скорй минуетъ.

Молодой человкъ повинуется, съ испуганнымъ лицомъ, устремляя глаза на пепелъ камина. Не отрывая своего взгляда отъ каминнаго пламени и какъ будто еще боле приковывая его тмъ что самъ неистово и крпко держится руками за кресла, старшій собесдникъ сидитъ нсколько минутъ какъ окоченлый и потомъ, съ выступившими крупными каплями на лбу и отрывистымъ вздохомъ, приходитъ въ себя. Въ то время какъ онъ такимъ образомъ сидитъ на своихъ креслахъ, племянникъ тихо и заботливо ухаживаетъ за нимъ. Когда Джасперъ оправился, онъ кладетъ свою нжную руку на плечо своего племянника и тономъ голоса мене безпокойнымъ чмъ смыслъ его словъ — даже съ насмшкою, съ издваніемъ — такъ говоритъ ему:

— Говорятъ что есть затаенный скелетъ въ каждомъ дом, а вы думали что въ моемъ его нтъ, любезный Эдвинъ?

— Клянусь, Джакъ, я это думалъ. Впрочемъ, какъ соображу что даже въ дом Кисиньки, еслибъ онъ былъ у ней, и въ моемъ, еслибъ онъ у меня былъ….

— Вы хотите сказать (еслибъ я противъ своей воли не перервалъ васъ) какая спокойная у меня жизнь. Ни шуму, ни гаму вокругъ, никакой развлекающей торговли, никакого разчета, ни риску, ни перемны мста, весь я посвященъ своему призванію, занятіе вмст и мое удовольствіе.

— Я дйствительно хотлъ сказать что-то въ род этого, Джакъ, но, видите, когда вы за самого себя говорите, вы почти по необходимости опускаете много такого что я вставилъ бы. Напримръ, я вставилъ бы на первомъ план что вы пользуетесь большимъ уваженіемъ со стороны свтскаго уставщика, или свтскаго чтеца, или какъ вы его тамъ называете, въ собор, вы пользуетесь славой что умли сдлать чудеса съ хоромъ пвчихъ, что вы можете сами для себя выбирать общество, и что вы имете независимое положеніе при этомъ странномъ старомъ зданіи, ваша способность преподаванія (даже Кисинька, которая не любитъ чтобъ ее учили, говоритъ что у ней никогда такого учителя какъ вы не было) и потомъ ваши связи.

— Да, я видлъ къ чему вы клонили. Я это-то и ненавижу.

— Ненавидите, Джакъ? (Крайне удивленный.)

— Ненавижу. Скомканная монотонность моего существованія меня по зернышку подтачиваетъ. Какъ звучитъ на вашъ слухъ наша служба?

— Превосходно! Совершенно по-райски.

— А для меня она часто звучитъ совершенно по-дьявольски. Я такъ утомленъ ею. Отголоски моего собственнаго голоса между арками какъ будто передразниваютъ меня въ моемъ трудномъ ежедневномъ обиход. Ни одинъ жалкій монахъ въ дремот влачившій свою жизнь въ этомъ угрюмомъ мст прежде меня не былъ такъ утомленъ ею какъ я. Онъ могъ прибгать (и прибгалъ) для развлеченія къ вырзк чертей на перегородкахъ, лавкахъ и стойкахъ. Мн что длать? Не приняться ли вырзывать ихъ на своемъ сердц?

— Я думалъ что вы какъ разъ по себ уголокъ въ жизни нашли, Джакъ, отвчаетъ Эдвинъ Друдъ, удивленный и наклонившись впередъ со своего стула чтобы положить свою сочувственную руку на колно Джаспера и смотря на него съ лицомъ полнымъ участія.

— Я знаю что вы такъ думали. Вс такъ думаютъ.

— Да, я полагаю, вс думаютъ, говоритъ Эдвинъ, размышляя вслухъ.— Кисинька такъ думаетъ.

— Когда она вамъ это говорила?

— Въ послдній разъ какъ я здсь былъ. Вы помните когда. Три мсяца тому назадъ.

— Какъ она объ этомъ выразилась?

— О! Она только сказала что она вашею ученицей сдлалась, и что вы созданы для своего призванія.

Младшій бросаетъ взглядъ на портретъ, старшій видитъ его въ немъ.

— Какъ бы ни было, мой любезный Недъ, снова начинаетъ Джасперъ, покачивая головой,— я долженъ покориться своему призванію — для виду это будетъ все равно. Другаго призванія мн теперь поздно искать. Все это я передаю вамъ какъ тайну.

— Она и будетъ свято сохранена, Джакъ.

— Я вамъ ее ввряю потому….

— Я чувствую это, увряю васъ. Потому что мы близкіе друзья, и потому что вы меня любите и|мн довряете, такъ же какъ я васъ люблю и вамъ довряю. Об руки, Джакъ.

Въ то время какъ каждый изъ нихъ смотритъ одинъ другому въ глаза и дядя держитъ племянника за руки, дядя продолжаетъ:

— Вы теперь знаете, не правда ли, что даже бдный скучный клирошанинъ и органщикъ — въ своемъ уголк — можетъ быть смущаемъ нкотораго рода честолюбіемъ, стремленіемъ, безпокойствомъ, неудовольствіемъ и…. какъ бы еще назвать?

— Да, любезный Джакъ.

— И вы это попомните?

— Дорогой мой Джакъ, я только спрошу васъ могу ли я забыть то что вы съ такимъ чувствомъ высказали.

— Въ такомъ случа примите это какъ предостереженіе.

Въ моментъ освобожденія своихъ рукъ, Эдвинъ, отступая на шагъ, останавливается на мгновеніе чтобы сообразить примненіе этихъ послднихъ словъ. По истеченіи мгновенія, онъ говоритъ чувствительно тронутый.

— Я боюсь что я не что иное какъ мелкій поверхностный малый, Джакъ, и что моя башка не изъ лучшихъ. Но нечего говорить что я молодъ, можетъ-статься, съ лтами я хуже буду. Во всякомъ случа, я надюсь, во мн есть нчто впечатлительное, чувствующее — глубоко чувствующее — искренность вашего тяжкаго откровенія сокровеннйшихъ мыслей въ мое предостереженіе.

Недвижимость лица и всей фигуры мистера Джаспера усиливается до того что всякое движеніе въ немъ какъ бы прекращается.

— Я не могъ не замтить, Джакъ, что это вамъ стоило большихъ усилій, и что вы были очень тронуты, и что вы на себя не походили. Конечно, я зналъ что вы меня очень много любите, но я, право, не былъ приготовленъ къ тому чтобы вы, какъ могу выразиться, Жертвовали самимъ собою для меня такимъ образомъ.

Мистеръ Джасперъ, сдлавшись снова дышащимъ человкомъ, безъ малйшаго переходнаго состоянія между такими двумя крайностями, приподнимаетъ плечи, смется и машетъ своею правою рукой.

— Нтъ, не отгоняйте этого чувства, Джакъ, пожалуста не отгоняйте, потому что я говорю серіозно. Я не сомнваюсь что болзненное состояніе ума, которое вы съ такою силой представили, сопровождается дйствительнымъ страданіемъ и трудно переносится. Но позвольте мн васъ заврить, Джакъ, что оно едвали меня одолетъ. Я не на томъ пути стою. Безъ малаго черезъ годъ, какъ вамъ извстно, я увезу Кисиньку изъ школы въ качеств мистрисъ Эдвинъ Друдъ. Потомъ отправлюсь инженерствовать на Востокъ и Кисиньку возьму съ собою. Въ настоящее время хотя и бываютъ между нами маленькія размолвки, рождающіяся отъ нкоторой неизбжной пошлости сопровождающей нашу любовь, вслдствіе того что все уже заране ршено, однакоже я не сомнваюсь что все пойдетъ превосходно, когда дло совершится, и когда уже ничего нельзя будетъ сдлать. Короче сказать, Джакъ, возвращаясь къ старинной псни которую я часто начиналъ во время обда (а кому же, если не вамъ, знать старинныя псни), жена моя будетъ плясать, а я стану псенку пть, и такъ мы весело день проведемъ. Въ томъ что Кисинька хороша собой сомннія нтъ никакого, и если въ добавокъ къ этому вы добренькая будете, миленькая миссъ Дерзость (еще разъ обратившись къ рисунку), то я сожгу вашъ комическій портретикъ, и вашему учителю музыки другой нарисую.

Мистеръ Джасперъ, приложивъ руку къ подбородку и съ выраженіемъ созерцательной благосклонности въ лиц, внимательно слдилъ за каждымъ оживленнымъ взглядомъ и движеніемъ которыми сопровождались эти слова. И когда они были произнесены, онъ остался въ томъ же положеніи, какъ бы въ какомъ очарованіи навянномъ участіемъ юной души, которую онъ такъ много любитъ. Потомъ онъ говоритъ съ тихою улыбкой.

— Вы, слдовательно, не принимаете предостереженія?

— Нтъ, Джакъ.

— Васъ, слдовательно, нельзя предостеречь?

— Нтъ, Джакъ, вамъ нельзя. Притомъ же я въ дйствительности и не считаю себя въ опасности. Мн даже не нравится что вы сами себя въ такое положеніе ставите.

— Не желаете ли вы по церковному двору прогуляться?

— Непремнно желаю. Вы не будете въ претензіи если я оттуда на полминутку въ женскій монастырь сбгаю и тамъ сверточекъ оставлю. Только перчатки для Кисиньки, столько же паръ сколько ей лтъ отъ роду. Не правда ли, поэтически, Джакъ?

Мистеръ Джасперъ, не измняя того же положенія, бормочетъ ‘Ничто не сладостно такъ въ жизни’.

— Вотъ этотъ свертокъ въ карман моего пальто. Его нужно вручить сегодня вечеромъ, иначе вся поэзія пропадетъ. Зайти туда вечеромъ мн нельзя — правила не позволяютъ, а свертокъ оставить можно. Я готовъ, Джакъ.

Мистеръ Джасперъ оставляетъ свое положеніе, и они оба выходятъ.

ГЛАВА III.
Женскій монастырь.

По причинамъ достаточно уважительнымъ, имющимъ раскрыться по мр продолженія этого разказа, необходимо придать старому соборному городу вымышленное названіе. Будемъ называть его на этихъ страницахъ — Клойстергамъ. Онъ, вроятно, когда-то былъ извстенъ друидамъ подъ другимъ названіемъ, Саксонцамъ подъ другимъ, и Римлянамъ подъ другимъ, и Норманамъ подъ другимъ, но однимъ названіемъ больше или однимъ названіемъ меньше въ теченіе многихъ столтій — не можетъ быть важностью для его запыленныхъ хроникъ.

Древній городъ Клойстергамъ — мстожительство не заманчивое для человка Жаждущаго шумнаго свта. Монотонный, тихій городъ, насквозь пропитанный зем.шнымъ букетомъ отъ своего соборнаго склепа, и до того изобилующій остатками монастырскихъ могилъ что клойстергамскія дти возращаютъ салатъ изъ праха аббатовъ и аббатиссъ и выдлываютъ земляные пирожки изъ монахинь и монаховъ, между тмъ какъ каждый пахарь въ окрестныхъ поляхъ оказываетъ когда-то могучимъ лордамъ, казначеямъ, архіепископамъ, епископамъ и имъ подобнымъ такое же вниманіе какое въ сказочной книжк Огръ желалъ оказать своему непрошенному гостю, и переламывая ихъ косточки, печетъ изъ нихъ свой хлбъ.

Сонливый городъ этотъ Клойстергамъ, Жители котораго, повидимому, предполагаютъ, съ несообразностью боле странною чмъ рдкою, что вс перемны остались за ними, позади, и что впереди ихъ больше не будетъ. Оригинальная мораль для вывода изъ древности, однакоже боле древняя чмъ всякая прослдимая древность. Улицы Клойстергама до того тихи (хотя и склонны разразиться эхомъ при малйшемъ возбужденіи) что въ лтній день оконныя сторы его лавокъ едва смютъ колыхаться при южномъ втр, между тмъ какъ загорлые отъ солнца зваки проходящіе мимо лавокъ и глазющіе въ нихъ нсколько ускоряютъ свое ковыляніе, чтобы поскорй выбраться за предлы подавляющій ихъ благопристойности. Впрочемъ это подвигъ не трудный для исполненія, потому что улицы Клойстергама не много боле чмъ одна узкая улица, по которой вы и входите въ него и выходите изъ него: вс остальныя по большей части обманывающіе ожиданіе тупики, съ колодезными насосами и безъ сквознаго выхода — исключеніе составляютъ только соборный дворъ и вымощенная квакерская усадебная осдлость въ отненномъ уголк, по цвту и по своему общему виду походящая на шляпку квакерши.

Короче сказать, Клойстергамъ — городъ иного и давно минувшаго времени, съ хриплымъ соборнымъ колоколомъ, съ хриплыми грачами вьющимися вокругъ соборной башни, съ боле хриплыми и мене замтными грачами, гораздо ниже ихъ, по соборнымъ сдалищамъ. Остатки старой стны, часовни святаго и обители монастыря вошли безъ всякой сообразности, какъ будто насильственно, въ постройку многихъ домовъ и въ сады, подобно тому какъ родственныя имъ скомканныя понятія всосались въ умы многихъ изъ его гражданъ. Въ немъ все изъ минувшаго. Даже единственный закладчикъ не беретъ закладовъ, да и не бралъ ихъ давно, и только тщетно предлагаетъ въ продажу не выкупленный у него запасъ товаровъ, въ которомъ боле дорогіе предметы уже потемнли: потускнвшіе старые карманные часы, повидимому, страдаютъ медленною испариной, у почернвшихъ сахарныхъ щипцовъ отнялись члены, разрозненные томы книгъ невзрачны. Самыя обильныя и самыя пріятныя свидтельства прогрессивной жизни въ Клойстергам суть свидтельства растительной жизни въ его многихъ садахъ, даже его освшій и унылый маленькій театръ иметъ свою бдненькую полоску сада, принимающую нечистую силу, когда она проваливается со сцены въ преисподнюю, между красныхъ бобовъ или устричныхъ раковинъ, смотря по времени года.

Посреди Клойстергама стоитъ женскій монастырь, достопочтенное кирпичное зданіе, настоящее названіе котораго, безъ сомннія, производится изъ преданія о его прежнемъ назначеніи. На нарядныхъ воротахъ замыкающихъ его старый дворъ имется лучезарная бронзовая дощечка блестящая надписью: ‘Училище для молодымъ двицъ. Миссъ Твинкельтонъ.’ Фасадъ дома до того ветхъ и избитъ, а бронзовая дощечка такъ блеститъ и такъ смотритъ что общій эффектъ часто напоминалъ прохожимъ, съ избыткомъ надленнымъ воображеніемъ, износившагося стараго щеголя съ большимъ очковымъ стеклышкомъ новйшаго фасона примкнутымъ къ его кривому глазу.

Наклоняли ли монахини минувшаго времени, какъ поколніе боле покорное чмъ упрямое, привычно свои созерцательныя головы во избжаніе столкновенія съ матицами низкихъ потолковъ во многихъ комнатахъ своего монастыря, сиживали ли он по его длиннымъ низкимъ окнамъ, считая свои четки для умерщвленія плоти вмсто того чтобы низать изъ нихъ ожерелья для своего украшенія, замуравливали ли ихъ когда-нибудь заживо въ стны, по скрытымъ угламъ и выдающимся подстройкамъ, за то что гнздилась въ нихъ неискоренимая закваска хлопотливой матери природы, и понын поддерживающая броженіе міра, все это можетъ быть предметомъ интереснымъ для витающихъ въ зданіи духовъ (если только они въ немъ существуютъ), но не составляетъ итога въ полугодовыхъ смтахъ миссъ Твинкельтонъ. Особа, принимающая на себя съ подряду поэтическій отдлъ этого учрежденія за столько-то въ годъ, не иметъ въ своемъ списк повствованій ничего относящагося до такихъ безприбыльныхъ вопросовъ.

Какъ въ нкоторыхъ случаяхъ пьянства и животнаго магнетизма есть два состоянія сознательности, которыя никогда не сталкиваются, но изъ которыхъ каждое слдуетъ по своему отдльному пути, какъ будто бы оно было послдовательное, а не прерывающееся (такъ, если я прячу свои часы когда я пьянъ, то мн нужно быть снова пьянымъ чтобы вспомнить куда я ихъ спряталъ), такъ точно и миссъ Твинкельтонъ иметъ дв особыя и отдльныя фазы бытія. Каждый вечеръ, какъ только двицы отправятся спать, она немножко подправляетъ свои локоны, немножко просвтляетъ свои глазки и является такою оживленною, какою двицы никогда ея не видывали. Каждый вечеръ, въ одинъ и тотъ же часъ, миссъ Твинкельтонъ возобновляетъ предметъ бесды предшествовавшаго вечера. Предметъ этотъ касается наиболе нжныхъ сплетенъ Клойстергама, о которыхъ она днемъ ничего знать не знаетъ, и ссылокъ на извстное время на Торнбриджскихъ водахъ (которыя миссъ Твинкельтонъ въ такомъ состояніи своего существованія легкомысленно называетъ просто ‘водами’), замчательное время, когда нкій благовоспитанный джентльменъ (котораго миссъ Твинкельтонъ въ такомъ состояніи своего существованія Жалостливо называетъ ‘глупенькій мистеръ Нортерсъ’) открылъ ей преданность сердца, о чемъ миссъ Твинкельтонъ въ схоластическомъ состояніи своего существованія знаетъ столько же сколько гранитная скала. Подругой миссъ Твинкельтонъ въ обоихъ состояніяхъ существованія, равно примняющеюся къ каждому изъ нихъ, служитъ мистрисъ Тишеръ, достойная почтенія вдова со слабою спиной, хроническимъ вздохомъ и сдавленнымъ голосомъ, наблюдающая за гардеробами молодыхъ двицъ и дающая имъ поводъ заключать что она видала лучшіе дни. Можетъ-статься, по этой-то причин и существуетъ между служанками увренность, передаваемая изъ поколнія въ поколніе, что покойный Тишеръ былъ парикмахеръ.

Самая избалованная ученица въ женскомъ монастыр есть миссъ Роза Бадъ, конечно называемая розовымъ бутончикомъ, удивительно хорошенькая, удивительно ребяческая, удивительно прихотливая. Предосудительный интересъ (предосудительный потому что романтическій) связанъ съ миссъ Бадъ въ умахъ молодыхъ двицъ, потому что вс он знаютъ что ей назначенъ мужъ по духовному завщанію, и что ея попечитель обязанъ выдать ее за этого мужа, когда онъ достигнетъ совершеннолтія. Миссъ Твинкельтонъ, въ своемъ училищномъ состояніи существованія, противоборствовала такому романтическому взгляду на это предназначеніе покачиваніемъ своей головы позади миссъ Бадъ, за ея плечами съ ямочками, и пригорюниваніемъ надъ несчастною судьбой этой обреченной маленькой жертвы. Но это ни къ чему иному не служило (можетъ-быть неслышное прикосновеніе глупенькаго мистера Портерса подкапывало попытку) какъ только къ тому что возбуждало въ спальн молодыхъ двицъ единодушный возгласъ: ‘Ахъ, моя милая, какая притворщица эта старая карга, миссъ Твинкельтонъ!’

Женскій монастырь никогда не бываетъ въ такой сумятиц какъ въ то время когда э готъ предназначенный женихъ является повидаться съ розовымъ бутончикомъ. (Всми молодыми двицами единодушно признано что онъ иметъ на это законную привилегію, и что еслибы миссъ Твинкельтонъ стала ее оспаривать, то ее тотчасъ же арестовали бы и сослали въ ссылку.) Когда ожидается что онъ позвонитъ у воротъ, или когда онъ дйствительно позвонитъ, то каждая изъ молоденькихъ двицъ, имющая возможность выглянуть изъ окна подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, непремнно изъ окна выглянетъ, между тмъ какъ каждая изъ молоденькихъ двицъ ‘разыгрывающая’ на фортепіано непремнно разыгрываетъ не въ тактъ, а французскій классъ до того деморализуется что марка начинаетъ переходить изъ рукъ въ руки такъ же быстро какъ бутылка въ пиршествующей компаніи прошлаго столтія.

Посл двнадцати часовъ дня послдовавшаго за днемъ обда дяди и племянника въ надворотномъ дом, раздается звонокъ, а за нимъ слдуетъ вся обычная сумятица.

— Мистеръ Эдвинъ Друдъ желаетъ видть миссъ Розу.

Такъ провозглашаетъ главная горничная. Миссъ Твинкелтонъ, съ примрнымъ видомъ меланхоліи на лиц, обращается къ Жертв и говоритъ: ‘Вы можете сойти внизъ, моя милая.’ Миссъ Бадъ сходитъ внизъ, сопровождаемая всми глазами.

Мистеръ Эдвинъ Друдъ Ждетъ въ собственной гостинной миссъ Твинкельтонъ: чинной комнат, не заключающей въ себ ничего непосредственно школьнаго кром земнаго и небеснаго глобусовъ. Эти выразительные механизмы даютъ понятіе (родителямъ и попечителямъ) что даже въ то время какъ миссъ Твинкельтонъ удаляется въ лоно своего уединенія, обязанность можетъ понудить ее сдлаться нкотораго рода странствующею Жидовкой, блуждающею по земл и летающею подъ небесами въ поискахъ за познаніями для своихъ ученицъ.

Недавно опредлившаяся горничная, никогда не видавшая молодаго джентельмена, за котораго миссъ Роза помолвлена, и знакомящаяся съ нимъ въ щелку отворенной двери, отворенной нарочно, преступно со спотыканіемъ скатывается внизъ по кухонной лстниц въ ту минуту какъ очаровательное маленькое видніе, закрывъ лицо шелковымъ фартукомъ закинутымъ на голову, плавно входитъ въ гостиную.

— Ахъ! Какъ это смшно! говоритъ видніе, останавливаясь и отступая.— Ни, ни, Эдди!

— Что такое ни, ни, Роза?

— Не подходите близко, пожалуста. Это такъ глупо.

— Что глупо, Роза?

— Все это глупо. Глупо бытъ помолвленною сироткой, глупо тоже что вс двицы и служанки смотрятъ за тобой какъ мыши изъ-за панелей, глупы и посщенія!

Видніе какъ будто держитъ пальчикъ во рту, пока произноситъ эти жалобы.

— Признаюсь, ласково вы встрчаете меня, кисинька!

— Подождите, Эдди. Теперь я не могу. Какъ вамъ живется?

— Не могу отвтить что мн хорошо когда вижу васъ, потому что я васъ не вижу.

Вслдствіе этого замчанія темный, шаловливый глазъ выглядываетъ изъ-за угла передника, но тотчасъ же опять скрывается, и видніе восклицаетъ:

— Ахъ, Боже мой! Вы половину волосъ отрзали!

— Лучше бы я, кажется, голову себ отрзалъ, говоритъ Эдвинъ, ероша волосы и топая въ нетерпніи ногой, съ сердитымъ взглядомъ въ зеркало.— Прикажете уйти?

— Нтъ, вамъ еще не зачмъ теперь уходить, Эдди. Вс подруги стали бы приставать отчего вы ушли.

— Откроете ли вы, наконецъ, свою сумасбродную головку, Роза, и поздороваетесь ли со мной какъ слдуетъ?

Передникъ опускается съ дтской головки, и она отвчаетъ:

— Здравствуйте, Эдди. Ну, что, такъ^хорошр? Пожмите мн руку, а поцловать васъ я не могу, потому что у меня во рту конфета!

— Рады ли вы мн, кисинька?

— О, да! УЖасно рада! Сядьте вотъ тамъ. Миссъ Твинкельтонъ.

Эта почтенная дама иметъ привычку въ каждое подобное посщеніе являться поминутно или сама, или присылать мистрисъ Титеръ, притворяясь всегда, для соблюденія приличій, что ищетъ что-нибудь. Въ настоящемъ случа миссъ Твинкельтонъ, граціозно проплывая мимо, говоритъ мимоходомъ:

— Здравствуйте, мистеръ Друдъ. Очень рада васъ видть. Извините, пожалуста. Тутъ была работа. Благодарю васъ.

— Я получила ваши перчатки вчера вечеромъ, Эдди, и он мн очень понравились. Он отличныя.

— Ну, и за то спасибо, отвчаетъ женихъ немного ворчливо.— Каждое доброе слово принимается съ признательностью. Какъ же провели вы свое рожденіе, кисинька?

— Прекрасно! Вс мн дарили подарки. У насъ былъ праздникъ и балъ.

— Праздникъ и балъ?! Вотъ какъ! Вы, кажется, въ такихъ случаяхъ очень хорошо обходитесь безъ меня?

— Отлично! восклицаетъ Роза вполн искренно, безъ всякой притворной сдержанности.

— А! Въ чемъ же состоялъ праздникъ?

— Были пирожки и апельсины, и конфеты, и варенье.

— Были и кавалеры на балу?

— Мы, разумется, танцовали между собой, милостивый государь! Но нкоторыя двочки разыгрывали своихъ братьевъ, такъ было смшно!

— А не разыгрывалъ ли кто-нибудь….

— Васъ? Конечно! восклицаетъ Роза, весело смясь.— Съ этого началось.

— Надюсь по крайней мр что моя роль была хорошо выполнена, говоритъ Эдвинъ съ нкоторымъ сомнніемъ.

— О! Прекрасно! Съ вами вдь я не стала бы танцовать.

Эдвинъ какъ будто не понимаетъ силы этого аргумента и проситъ позволенія узнать почему.

— Потому что вы такъ надоли мн, отвчаетъ Роза, и тотчасъ же прибавляетъ ласково, видя неудовольствіе въ лиц его:— милый Эдди, вдь и я вамъ точно также надола.

— Разв я говорилъ это, Роза?

— Разв вы когда-нибудь говорите? Но вы показали. Ахъ, какъ отлично она васъ представляла! восклицаетъ Роза, восхищаясь каррикатурой на своего жениха.

— Должно-быть, она необыкновенно дерзкая двочка, замчаетъ Эдвинъ Друдъ.— Итакъ, кисинька, послдній разъ отпраздновали вы свое рожденіе въ этомъ старомъ дом.

— Ахъ, да!

Роза скрещиваетъ руки, потупляетъ со вздохомъ глаза и качаетъ головой.

— Вамъ какъ будто жаль, Роза.

— Мн жаль стараго дома. Мн кажется, онъ будетъ скучать по мн, когда я, такая молодая, уду такъ далеко.

— Не лучше ли намъ одуматься, Роза?

Она бросаетъ на него быстрый, свтлый взглядъ, а затмъ опять потупляетъ глаза, и вздыхаетъ, и качаетъ головой.

— То-есть, это значитъ что мы оба покоряемся судьб?

Она киваетъ головою и вдругъ говоритъ:

— Вдь вы знаете что мы должны обвнчаться, и обвнчаться здсь, Эдди, иначе вс подруги ужасно бы огорчились.

На минуту лицо жениха выражаетъ боле сожалнія къ ней чмъ любви, но онъ одерживаетъ себя и спрашиваетъ:

— Не пойти ли намъ погулять, Роза?

Роза какъ будто колеблется, но вдругъ лицо ея, сначала комически задумчивое, проясняется.

— Да, да, Эдди! Пойдемте гулять. И знаете что мы сдлаемъ? Вы притворитесь что помолвлены съ другой, а я притворюсь что ни съ кмъ не помолвлена. Тогда мы ссориться не будемъ.

— И вы думаете что это помшаетъ намъ ссориться, Роза?

— Наврное. Тс… Глядите въ окно. Мистрисъ Тишеръ.

По случайному стеченію обстоятельствъ, вплываетъ почтенная Тишеръ и, шелестя по комнат, какъ духъ какой-нибудь одтой шелкомъ матроны, говоритъ: — ‘Надюсь что вижу васъ въ добромъ здоровьи, мистеръ Друдъ. Хотя и лишнее спрашивать, судя по лицу вашему. Не мшаю ли я? Здсь былъ бумажный ножикъ. О! Благодарю васъ!’ и исчезаетъ со своею добычей.

— Вы должны сдлать мн еще одно удовольствіе, Эдди, говоритъ Роза.— Какъ только выйдемъ мы на улицу, пустите меня съ краю, а сами держитесь какъ можно ближе къ дому, прижимайтесь къ нему, тритесь объ него.

— Непремнно, Роза, если вы этого желаете. А смю ли спросить для чего?

— О! Я не желаю чтобы двицы васъ видли.

— День прекрасный. Однако не принести ли вамъ зонтикъ?

— Не говорите глупостей. На васъ не лаковые сапоги.

Она слегка надулась, пожимая плечами.

— Можетъ-быть, двицы не замтили бы этого, даже еслибъ и увидали меня, говоритъ Эдвинъ, глядя на свои сапоги со внезапнымъ отвращеніемъ отъ нихъ.

— Онъ нихъ ничто не ускользаетъ. А потомъ я знаю что случится. Нкоторыя изъ нихъ будутъ разсуждать (он вдь не стсняются) что никогда, ни подъ какимъ видомъ не вышли бы за человка у котораго нтъ лаковыхъ сапогъ. Чу! Миссъ Твинкельтонъ. Я у ней попрошусь.

Слышится голосъ этой скромной особы, ласково спрашивающей у кого-то: ‘Въ самомъ дл? Вы видли мой перламутровый ящичекъ на стол въ моей комнат?’ У ней тотчасъ же просятъ позволенія пойти погулять. Она милостиво даетъ его, и скоро молодая парочка выходитъ изъ женскаго монастыря, принимая всевозможныя предосторожности чтобы скрыть неудовлетворительные сапоги мистера Эдвина Друда, предосторожности, будемъ надяться, дйствительныя для спокойствія будущей мистрисъ Друдъ.

— Куда намъ идти, Роза?

Роза отвчаетъ: Я хочу идти въ Источникъ Сладостей?

— Куда?

— Это турецкая кондитерская. Ахъ, Боже мой! вы называете себя инженеромъ, и этого не знаете!

— Къ чему мн знать это. Роза?

— Къ тому что я люблю. Ахъ! впрочемъ я забыла что намъ надо притворяться. Нтъ, вамъ это не къ чему знать!

Такъ онъ уныло влечется къ Источнику Сладостей, гд Роза длаетъ покупки, предлагаетъ ему нкоторыя сласти, отъ которыхъ онъ не безъ негодованія отказывается, а затмъ сама начинаетъ кушать, снявъ предварительно маленькія свтлыя перчатки и свернувъ ихъ, точно листочки розы, и по временамъ обтирая розовыми пальчиками съ губокъ сладкую пыль.

— Ну, теперь, будьте добренькій, играйте роль свою. Итакъ вы помолвлены?

— Итакъ я помолвленъ.

— Она хороша?

— Прелестна.

— Высока?

— Громадна. (А Роза мала ростомъ.)

— Должно-быть неуклюжа, замчаетъ Роза спокойно.

— Извините. Нисколько. (Въ немъ пробуждается духъ противорчія.) Она въ полномъ смысл слова статная женщина, прекрасная женщина.

— Безъ сомннія, длинный носъ, замчаетъ все также спокойно Роза.

— Не маленькій, правда, отвчаетъ онъ быстро. (У Розы носъ малъ.)

— Длинный, блдный носъ съ краснымъ пятномъ по середин. Я знаю эти носы, говоритъ Роза, одобрительно кивая головой и продолжая спокойно кутать сласти.

— Вы не знаете этихъ носовъ, Роза, отзывается онъ съ нкоторымъ жаромъ.

— Не блый носъ, Эдди?

— Нтъ. Онъ ршился противорчить во что бы то ни стало.

— Красный носъ? Ахъ! Я не люблю красныхъ носовъ. Но вдь она, впрочемъ, можетъ пудрить его.

— Она не станетъ его пудрить, отвчаетъ Эдвинъ, начиная горячиться.

— Неужели? Какая же она глупая! Она во всемъ такъ глупа?

— Нтъ. Она ни въ чемъ не глупа.

Слдуетъ молчаніе, въ продолженіи котораго Роза не безъ насмшливости наблюдаетъ за нимъ. Потомъ она говоритъ:

— И этой умниц нравится хать въ Египетъ, Эдди?

— Да. Она принимаетъ участіе въ успхахъ инженернаго искусства, въ особенности когда оно призвано преобразовать весь бытъ неразвитой страны.

— Ахъ, Боже мой! произноситъ Роза, смясь и пожимая плечами.

— Вамъ не нравится, спрашиваетъ Эдвинъ съ важностью, склоняя глаза на капризное личико,— вамъ не нравится что она этимъ интересуется?

— Это прекрасно. Но однако! Ужь не ненавидитъ ли она горшки и всякую всячину.

— Она не такъ глупа чтобы ненавидть горшки, отвчаетъ онъ сердито.— А что касается до мннія ея о всякой всячин, то я не могу вамъ сказать его, ибо самъ не знаю что вы подъ этимъ разумете.

— Да разв ей не противны Арабы, и Турки, и феллахи, и всякій такой народъ?

— Нисколько, отвчаетъ онъ твердо.

— Но вдь ужь пирамиды конечно противны ей. Сознайтесь, Эдди!

— Отчего жь непремнно пирамиды должны быть противны ей, Роза?

— Ахъ! Вы не слыхали какъ толкуетъ объ нихъ миссъ Твинкельтонъ. (Она киваетъ головкой и продолжаетъ кушать сласти съ видимымъ удовольствіемъ.) Иначе вы бы не спрашивали. Несносныя старыя гробницы! Изиды и ибисы, и Хеопсы, и Фараоны. Кому они нужны? Былъ тамъ какой-то Бельцони, или кто-то въ этомъ род, котораго вытащили за ноги полузадохшагося отъ пыли. Вс двицы говорятъ: по дломъ ему. Жаль только что онъ совсмъ не задохся.

Молодые люди рядышкомъ, но уже не подъ руку, бродятъ сумрачно по старому парку, оба по временамъ останавливаются и глубже вдавливаютъ слдъ свой въ падшіе листья.

— Вотъ, говоритъ Эдвинъ посл продолжительнаго молчанія,— мы опять, какъ обыкновенно, стали въ тупикъ.

Роза встряхиваетъ головкой и объявляетъ что она не желаетъ продолжать разговоръ.

— Это хорошо съ вашей стороны, Роза, особенно когда….

— Когда что?

— Если я скажу, вы опять начнете вздорить.

— То-есть, это вы все вздорите, Эдди. Не будьте несправедливы.

— Я несправедливъ? Это мн нравится!

— А мн это вовсе не нравится, говорю вамъ прямо, произноситъ Роза, надувъ губки.

— Роза, сами вы подумайте. Кто началъ нападать на мою профессію, на мое призваніе?

— Да вдь вы, надюсь, не собираетесь зарыться въ пирамидахъ? прерываетъ она, поднимая тонкія брови.— Я никогда этого отъ васъ не слыхала. А если собираетесь, зачмъ вы не предупредили меня. Я не могу отгадать что у васъ на ум.

— Нолноте, Роза, вы очень хорошо меня понимаете.

— Такъ зачмъ вы заговорили о своихъ противныхъ красноносыхъ великаншахъ? И она непремнно, непремнно, непремнно стала бы пудрить носъ, восклицаетъ Роза въ порыв комической досады.

— Такъ или иначе, а я всегда остаюсь неправъ въ этихъ разсужденіяхъ, вздыхаетъ Эдвинъ покорно.

— Какъ же можете вы быть правы, когда вы всегда виноваты? А что касается до Бельцони, такъ онъ вроятно умеръ, я по крайней мр надюсь что умеръ, и какое вамъ дло до его ногъ и до его дыханія?

— Вамъ чуть ли не пора домой, Роза. Прогулка наша не очень была пріятна, не правда ли?

— Пріятна? Она была просто ужасна! Если я, какъ только вернусь домой, уйду на верхъ и доплачусь до того что не въ состояніи буду взять урокъ танцованія, такъ это будетъ ваша вина.

— Будемъ жить въ ладу, Роза.

— Ахъ! восклицаетъ Роза, качая головой, съ неподдльными слезами.— Какъ бы хорошо еслибы мы могли жить въ ладу. Потому мы такъ и мучимъ другъ друга что не можемъ ладить. Какъ ни молода я, Эдди, а право, право, у меня по временамъ сердце болитъ. Не сердитесь. И у васъ также, я’ знаю, нердко. Лучше бы было для насъ обоихъ, еслибы возможное осталось только въ возможности. Я говорю теперь совершенно серіозно, не для того чтобы дразнить васъ. Для обоихъ насъ лучше бы остановиться, пока не поздно.

Тронутый этимъ проблескомъ женственной природы въ избалованномъ ребенк, хотя готовый разсердиться за слова намекающія какъ будто на насильственную помолвку съ нимъ, Эдвинъ Друдъ глядитъ на Розу, дтски плачущую, прижавъ платокъ обими руками къ глазамъ, и затмъ, когда она начинаетъ успокоиваться и уже сердиться на себя за слабость, ведетъ ее къ ближней скамейк подъ липами.

— Объяснимся прямо, милая Роза. Я не много смыслю помимо моего дла, да и въ немъ-то, какъ мн теперь кажется, не много смыслю, но я однако хочу дйствовать честно. Нтъ…. Можетъ-быть…. не знаю какъ это сказать, а сказать надо, прежде чмъ разстанемся…. Нтъ, другой….

— Ахъ, нтъ, Эдди! Съ вашей стороны благородно что вы длаете мн предложеніе, но нтъ, нтъ, нтъ!….

Они подошли очень близко къ окнамъ собора, и въ эту минуту раздаются величественные звуки органа и хоръ. Когда они прислушиваются къ торжественной музык, въ Эдвин Друд пробуждается вчерашняя увренность, и онъ думаетъ какъ не похожа эта музыка на ихъ разладъ.

— Мн какъ будто слышится голосъ Джака, замчаетъ онъ тихо, продолжая нить своихъ мыслей.

— Уведите меня поскоре домой, приступаетъ его невста, хватая его за руку.— Сію минуту они вс выйдутъ. Уйдемъ отсюда. О! какая струна! Но не будемъ слушать! Уйдемъ!

Тревога ея проходитъ, какъ только они вышли изъ парка. Они теперь идутъ рука объ руку, довольно степенно, по Большой улиц къ женскому монастырю. У воротъ, такъ какъ на улиц не видно ни души, Эдвинъ наклоняетъ лицо свое къ лицу Розы.

Она отнкивается, смясь, и является опять ребенкомъ-школьницей.

— Нтъ, Эдди. Я слишкомъ строга чтобы цловаться. А дайте мн руку, я въ нее вдуну поцлуй.

Онъ даетъ руку. Она слегка дуетъ въ нее и, не выпуская ‘глядя на ладонь, спрашиваетъ:

— Ну, что вы здсь видите?

— Что же здсь видть, Роза?

— Я думала, вы, Египтяне, умете видть въ ладони руки всякія чудеса. Вы не видите предъ собой счастливой будущности?

Ужь наврное ни онъ, ни она не видали предъ собой счастливаго настоящаго, когда отворились и затворились ворота, и она вошла, а онъ ушелъ.

ГЛАВА IV.
Мистеръ Сапси.

Если представить себ типъ самодовольнаго тупоумія, то лучшій образецъ этого типа въ Клойстергам — аукціонеръ мистеръ Томасъ Сапси.

Мистеръ Сапси въ одежд своей подражаетъ духовнымъ сановникамъ. Ему нкоторые кланялись, ошибкой принявъ его за декана. Его даже какъ-то при встрч на улиц назвали ‘милордъ’, думая что онъ епископъ, неожиданно пріхавшій безъ капеллана. Мистеръ Сапси очень гордится этимъ, а также и своимъ голосомъ, и своею осанкой.’ Онъ даже продавая поземельную собственность придавалъ своему голосу нкоторыя интонаціи, напоминающія духовное лицо во время службы. Такъ, въ заключеніе продажи съ аукціоннаго торга, мистеръ Сапси словно благословеніе произносилъ надъ собравшимися торговцами, далеко превосходя величественностью настоящаго декана, скромнаго и достойнаго человка.

У мистера Сапси много горячихъ приверженцевъ. Даже не врующіе въ его мудрость соглашаются что онъ украшеніе для Клойстергама. Онъ обладаетъ великими достоинствами представительности, и вялости, и нкоторой плавности какъ въ рчи, такъ и въ походк, не говоря о внушительныхъ движеніяхъ рукъ его, будто онъ собирается сейчасъ же рукоположить то лицо къ которому обращена его рчь. Ему далеко за пятьдесятъ лтъ, у него круглый животъ, и на жиле т поперечныя складки, его считаютъ богатымъ, онъ на выборахъ подаетъ голосъ въ строго-консервативномъ смысл, онъ внутренно убжденъ что съ тхъ поръ какъ онъ былъ ребенкомъ ничто не выросло кром его самого. Можетъ ли же тупоголовый мистеръ Сапси не быть украшеніемъ для Клойстергама и для общества?

Жилище мистера Сапси помщается на Большой улиц, насупротивъ женскаго монастыря. Оно построено было около того же времени, но мстами подновлялось по мр того какъ развращающіяся поколнія стали предпочитать воздухъ и свтъ лихорадкамъ и чум. Надъ дверью деревянное изображеніе въ половину человческаго роста, представляющее отца мистера Сапси на аукціон, въ кудрявомъ парик и въ тог. Хвалятъ строгость стиля и врность въ воспроизведеніи руки, молотка и стола.

Мистеръ Сапси сидитъ въ мрачной комнат нижняго этажа, выходящей на мощеный задній дворъ, за которымъ находится огороженный ршеткой садъ. Предъ мистеромъ Сапси на стол у камина, въ которомъ горитъ огонь, стоитъ графинъ портвейна. Огонь въ камин еще роскошь по времени года, по пріятенъ однако въ сырой, свжій осенній вечеръ. Кругомъ характеристическіе аттрибуты: портретъ хозяина, недльные часы и барометръ, характеристическіе потому что мистеръ Сапси сталъ бы отстаивать свою личность противъ всего рода человческаго, свой барометръ противъ погоды и часы свои противъ времени.

Подл мистера Сапси на стол лежатъ письменныя принадлежности. Мистеръ Сапси бросаетъ взглядъ на какую-то рукопись, прочитываетъ ее про себя съ величественнымъ видомъ, и потомъ, медленно прохаживаясь по комнат, заложивъ большіе пальцы за жилетъ, повторяетъ на память, съ большимъ достоинствомъ, но такимъ сдержаннымъ голосомъ что слышится одно только слово: ‘Этелинда’.

На стол стоитъ подносъ съ тремя чистыми рюмками. Входитъ служанка и докладываетъ:

— Пришелъ мистеръ Джасперъ.

— Просить, говоритъ мистеръ Сапси, и беретъ съ подноса дв рюмки.

— Очень радъ васъ видть. Я впервые удостоиваюсь чести принять васъ здсь.

Такимъ привтствіемъ встрчаетъ мистеръ Сапси гостя.

— Вы очень добры. Это честь для меня.

— Благодарю васъ за любезность. Я въ самомъ дл съ особеннымъ удовольствіемъ принимаю васъ въ моемъ скромномъ жилищ. Не всякому сказалъ бы я это. (Послднія слова мистеръ Сапси произноситъ съ невыразимою величественностью, какъ бы давая понять: ‘Вамъ, конечно, не врится что общество ваше можетъ доставить удовольствіе такому человку какъ я, однако это такъ’).

— Я давно уже желалъ познакомиться съ вами, мистеръ Сапси.

— А я давно уже зналъ васъ по репутаціи какъ человка со вкусомъ. Позвольте налить вамъ вина. Предлагаю тостъ, продолжаетъ онъ, наливая свою рюмку:

‘Коль Французы приплывутъ,

Пусть насъ въ Дувр найдутъ.*

Это былъ патріотическій тостъ въ дтство мистера Сапси, и онъ сохранилъ твердое убжденіе что тостъ этотъ пригоденъ для всякаго времени.

— Вы не можете не сознавать, мистеръ Сапси, замчаетъ Джасперъ, слдя съ улыбкой за аукціонеромъ, протягивающимъ ноги къ камину,— что знаете свтъ и людей.

— Да, отвчаетъ тотъ съ усмшкой,— кажется, знаю до нкоторой степени, до нкоторой степени.

— Ваше всмъ извстное знаніе свта всегда интересовало и удивляло меня, и возбуждало во мн желаніе познакомиться съ вами. Клойстергамъ маленькое мстечко. А я, сидя здсь, кром него ничего не знаю.

— Если я не посщалъ чужихъ краевъ, молодой человкъ, начинаетъ мистеръ Сапси, и вдругъ останавливается.— Вы извините что я называю васъ молодымъ человкомъ? Вы гораздо моложе меня.

— Сдлайте одолженіе.

— Если я не посщалъ чужихъ краевъ, молодой человкъ, то чужіе края посщали меня. Я приходилъ въ сношенія съ ними путемъ длъ, и пользовался случаями. Положимъ, я длаю опись, или составляю каталогъ. Я вижу французскіе часы. Я никогда ихъ прежде не видалъ, но тотчасъ же кладу на нихъ руку, и говорю: ‘Парижъ’. Вижу китайскія чашки и блюдечки, тоже мн лично незнакомыя, я кладу на нихъ руку, и тотчасъ же говорю: ‘Пекинъ, Нанкинъ, Кантонъ’. То же самое съ Японіей, съ Египтомъ и съ бамбукомъ, и съ сандаловымъ деревомъ изъ Вестъ-Индіи: я осязаю ихъ всхъ. Я осязалъ уже сверный полюсъ и говорилъ: копье эскимосскаго издлія, за бутылку благо хереса.

— Неужели? Весьма замчательный способъ пріобртать знаніе свта и вещей.

— Я говорю объ этомъ, отзывается мистеръ Сапси необыкновенно самодовольно,— потому что не годится хвастаться своими достоинствами, а надо показать какъ пріобрлъ ихъ.

— Весьма интересно. Мы намревались поговорить о покойной мистрисъ Сапси.

— Дйствительно. (Мистеръ Сапси наливаетъ об рюмки и опять ставитъ подл себя графинъ.) Прежде чмъ спросить ваше мнніе, какъ человка со вкусомъ, объ этой бездлиц (онъ показываетъ исписанную бумагу),— ибо это не боле какъ бездлица, хотя и стоила, быть-можетъ, нкотораго труда, нкотораго напряженія мысли….— мн надо описать вамъ характеръ покойной мистрисъ Сапси, скончавшейся вотъ уже девять мсяцевъ.

Мистеръ Джасперъ, звнувъ за рюмкой, ставитъ ее на столъ и придаетъ лицу своему выраженіе внимательности и участія, искажаемое нсколько легкимъ подергиваніемъ рта и влагою проступившею на глазахъ.

— Лтъ шесть тому назадъ, продолжаетъ мистеръ Сапси,— развивъ свой умъ, не скажу до такой степени какъ теперь, это было бы преувеличенно, но однако до сознанія потребности въ другомъ ум, который сливался бы съ моимъ, я началъ искать подругу жизни. Ибо не добро человку быть одному.

Мистеръ Джасперъ, повидимому, запечатлваетъ въ памяти эту оригинальную мысль.

Миссъ Бробити содержала тогда заведеніе, не скажу соперничествовавшее съ женскимъ монастыремъ, но подобное ему, въ другой части города. Говорили будто она со страстью посщала мои продажи, когда он происходили въ полупраздники, или въ вакаціонное время. Утверждали что ей нравился складъ моей рчи, что мало-по-малу вліяніе его начало проявляться въ письменныхъ упражненіяхъ ученицъ Миссъ Бробити. Шептали даже, молодой человкъ, будто какой-то невжа родственникъ осмлился говоритъ противъ меня, называя меня по имени. Но этому я не врю. Вроятно ли чтобы человкъ одаренный разсудкомъ выставилъ себя такъ, можно сказать, на посмяніе.

Мистеръ Джасперъ качаетъ головой. Совсмъ невроятно. Мистеръ Сапси, увлекаясь, повидимому, своимъ краснорчіемъ, какъ будто хочетъ налить рюмку гостя, которая полна, и наливаетъ свою, которая пуста.

— Все существо миссъ Бробити, молодой человкъ, пропитано было уваженіемъ къ уму. Она поклонялась уму, устремленному на познаніе свта. Когда я сдлалъ предложеніе, она до такой степени поражена была оказываемою ей честью, что могла только выговорить: ‘О! ты!’ разумя при этомъ меня. Ея ясные голубые глаза устремлены были на меня, ея полупрозрачныя руки были сжаты, блдность покрывала ея орлиныя черты, и несмотря на вс ободренія она не въ силахъ была ни слова боле выговорить. Я распорядился ея заведеніемъ по домашнему контракту, и мы зажили душа въ душу, но до конца, причиненнаго болзнью печени, она не могла выразить словами свое, можетъ-быть слишкомъ высокое, мнніе о моихъ умственныхъ способностяхъ, и говоря со мной употребляла все т же отрывочные обороты.

Мистеръ Джасперъ закрылъ глаза, когда аукціонеръ сталъ понижать голосъ. Теперь онъ быстро открываетъ ихъ и подъ ладъ голосу своего собесдника произноситъ: А! такъ отрывисто какъ будто удерживается, чтобы не прибавить: аминь.

— Съ тхъ поръ, говоритъ Мистеръ Сапси, — наслаждаясь виномъ и каминомъ, я сдлался такимъ какимъ вы меня видите, съ тхъ поръ я горюю въ одиночеств, съ тхъ поръ вечернюю бесду мою слышитъ лишь одинъ пустой воздухъ. Не скажу чтобъ я упрекалъ себя, но по временамъ я себя спрашивалъ: не лучше ли было бы для нея, еслибы мужъ ея стоялъ не такъ высоко, еслибъ она чувствовала себя ближе къ его уровню, не имло ли бы это благотворнаго дйствія на ея печень?

Мистеръ Джасперъ говоритъ съ такимъ видомъ, какъ будто впалъ въ глубочайшее уныніе: ‘Ужь видно такъ этому быть.’

— Это все, конечно, только предположенія, подтверждаетъ мистеръ Сапси.— Я говорю: человкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Можетъ-быть, я выражаю вашу же мысль, въ другой форм.

Мистеръ Джасперъ вполголоса изъявляетъ согласіе.

— А теперь, мистеръ Джасперъ, начинаетъ снова аукціонеръ, взявъ въ руки бумагу,— такъ какъ надгробный памятникъ мистрисъ Сапси усплъ уже оссть, позвольте мн спросить ваше мнніе, какъ человка со вкусомъ, о надписи которую я сочинилъ, повторяю, не безъ нкотораго напряженія ума. Прочтите сами. Надо слдить глазомъ за расположеніемъ строкъ также, какъ умомъ за ходомъ мысли.

Мистеръ Джасперъ, повинуясь, беретъ въ руки бумагу ‘читаетъ слдующее:

ЭТЕЛИНДА
Почтительная жена
МИСТЕРА ТОМАСА САПСИ,
Здшняго городскаго,
АУКЦІОНЕРА, ОЦНЩИКА, ТАКСАТОРА и т. д.
Который при всемъ своемъ знаніи свта,
Какъ ни обширно оно,
Никогда не встрчалъ
УМА
До такой степени способнаго
Цнить его.
ПРОХОЖІЙ, ОСТАНОВИСЬ
И спроси себя:
СПОСОБЕНЪ ЛИ И ТЫ НА ЭТО?
Если нтъ,
КРАСНЯ УДАЛИСЬ.

Мистеръ Сапси всталъ и помстился спиной къ камину съ цлью посмотрть какое дйствіе производятъ эти строки на человка со вкусомъ, слдовательно онъ обращенъ лицомъ къ двери, когда входитъ служанка и докладываетъ: ‘Мистеръ Дордельсъ пришелъ.’ Онъ поспшно пододвигаетъ и наливаетъ третью рюмку, и говоритъ: ‘Введите Дордельса.’

— Превосходно! произноситъ Мистеръ Джасперъ, отдавая назадъ бумагу.

— Вы одобряете?

— Невозможно не одобрить. Поразительно, характеристично и полно.

Аукціонеръ наклоняетъ голову, какъ будто принимаетъ должное и выдаетъ квитанцію, а затмъ приглашаетъ входящаго Дордедьса выпить рюмку вина которую подаетъ ему, ибо это его согретъ.

Дордельсъ каменьщикъ, работающій преимущественно надгробные памятники и какъ бы окрашенный цвтомъ ихъ съ ногъ до головы. Вс знаютъ его въ Клойстергам. Онъ привилегированный мстный гуляка. Говорятъ что онъ необыкновенно искусный работникъ, можетъ-быть оно и справедливо, нельзя знать, такъ какъ онъ никогда не работаетъ, и говорятъ также что онъ необыкновенный нахалъ, что извстно всмъ. Съ соборнымъ склепомъ онъ знакомъ лучше кого бы то ни было изъ живыхъ людей, да пожалуй даже и изъ мертвымъ. Это близкое знакомство, говорятъ, возникло оттого что онъ имлъ привычку удаляться съ глазъ клойстергамскихъ мальчишекъ въ соборный склепъ _ чтобы проспаться посл попойки, ибо ему всегда былъ открытъ доступъ въ зданіе собора, какъ подрядчику по крупнымъ починкамъ. Какъ бы то ни было, онъ много знаетъ объ этомъ склеп и, разбирая старыя стны и поднимая плиты, видалъ странные виды. Онъ часто говоритъ о себ въ третьемъ лиц, какъ-то сбивчиво относясь къ собственной личности въ своихъ разказахъ. Можетъ-быть, онъ считаетъ обязанностью произносить имя пользующееся въ Клойстергам общею извстностью. Онъ такъ передаетъ свои странныя виднія: ‘Дордельсъ наткнулся на старика (то-есть на тло знатнаго лица стараго времени) ударивъ ломомъ прямо въ гробъ его. Старикъ взглянулъ на Дордельса открытыми глазами, какъ будто говоря: это ты, Дордельсъ? Я уже чортъ знаетъ сколько времени ждалъ тебя!… И разсыпался въ прахъ.’ Постоянно съ линейкой въ карман и почти постоянно съ молоткомъ въ рукахъ Дордельсъ вчно вертится вокругъ собора, постукивая то тутъ, то тамъ, и когда онъ говоритъ Топу: ‘Топъ, вотъ здсь еще лежитъ старикъ’, Топъ сообщаетъ объ этомъ декану, какъ о несомннномъ открытіи.

Въ одежд изъ грубой фланели съ роговыми пуговицами, въ Желтомъ галстук съ измятыми концами, въ шляп посрвшей отъ времени, въ сапогахъ принявшихъ каменный цвтъ, Дордельсъ ведетъ бродячую жизнь, носитъ пищу съ собою въ узелк, и обдаетъ сидя на разныхъ надгробныхъ камняхъ. Обдъ Дордельса получилъ въ Клойстергам нкоторымъ образомъ офиціальный характеръ, вопервыхъ потому что Дордельсъ всюду носитъ его съ собой, а вовторыхъ потому что было нсколько достопамятныхъ случаевъ когда обдъ этотъ былъ арестованъ вмст съ хмльнымъ Дордельсомъ и предъявленъ городскимъ судьямъ. Такихъ случаевъ насчитывается однако не много, ибо Дордельсъ рдко бываетъ пьянъ, точно такъ-же какъ рдко бываетъ и трезвъ. Вообще же онъ старый холостякъ и живетъ въ старомъ, недостроенномъ домишк, сложенномъ, какъ полагаютъ, изъ камней украденныхъ изъ городской стны. Путь къ этому жилищу заваленъ разными обломками колоннъ, урнъ и всевозможныхъ изваяній. Тутъ два работника вчно стучатъ, а два другіе, стоя другъ, противъ друга, вчно пилятъ камни, покачиваясь взадъ и впередъ равномрно, словно автоматы изображающіе время и смерть.

Дордельсу, посл того какъ онъ выпилъ рюмку портвейна, мистеръ Сапси ввряетъ драгоцнное произведеніе своей музы. Дордельсъ безчувственно вынимаетъ изъ кармана линейку и спокойно мряетъ строки, марая ихъ каменною пылью.

— Это на памятникъ, мистеръ Сапси?

— Это надпись. Да.

Мистеръ Сапси Ждетъ какое дйствіе произведетъ она на неразвитый умъ.

— Помстится отлично, говоритъ Дордельсъ.— Вашъ слуга, мистеръ Джасперъ. Все ли вы въ добромъ здоровь?

— Какъ пожчваете, Дордельсъ?

— Похварываю немножко могилизмомъ, но вдь безъ этого нельзя.

— Ревматизмомъ, хотите вы сказать, говоритъ мистеръ Сапси рзко. (Онъ немножко раздраженъ тмъ что его произведеніе принято такъ холодно.)

— Нтъ, мистеръ Сапси, я хочу сказать могилизмомъ, это особый родъ ревматизма. Мистеръ Джасперъ понимаетъ что Дордельсъ хочетъ сказать. Выйдите на могилы до разсвта въ зимнее утро, да походите по нимъ каждый день, и вы узнаете что Дордельсъ хочетъ сказать….

— Мсто холодное, соглашается мистеръ Джасперъ съ легкою дрожью.

— Такъ если оно кажется холодно вамъ, когда вы сидите на верху на хорахъ, и кругомъ васъ поднимается живое дыханіе цлой толпы, каково же Дордельсу тамъ внизу, въ склеп среди испареній земли и мертваго дыханія стариковъ, сами судите, отвчаетъ каменьщикъ.

— Прикажете тотчасъ же приняться за это, мистеръ Сапси?

Мистеръ Сапси, съ нетерпливостью автора стремящагося къ извстности, отвчаетъ что чмъ скоре, тмъ лучше.

— Такъ дайте мн ключъ, въ такомъ случа.

— Да вдь это не снутри надо вырзать.

— Дордельсъ знаетъ, гд это вырзать, спросите перваго попавшагося человка въ Клойстергам, знаетъ ли Дордельсъ свое дло. _л

Мистеръ Сапси встаетъ, вынимаетъ изъ ящика ключъ, отпираетъ желзный сундукъ вдланный въ стну, и беретъ въ немъ другой ключъ.

— Когда Дордельсъ отдлываетъ что-нибудь, все равно снутри ли, или снаружи, онъ любитъ со всхъ сторонъ поглядть на свою работу, чтобъ она вышла какъ слдуетъ, объясняетъ Дордельсъ угрюмо.

Такъ какъ ключъ, вынутый неутшнымъ вдовцомъ, великъ, то Дордельсъ суетъ свою линейку въ боковой карманъ, нарочно для нея сдланный, не спша разстегиваетъ свое фланелевое платье и открываетъ обширный карманъ на груди, въ который собирается положить ключъ.

— Да вы кругомъ обшиты карманами, Дордельсъ! восклицаетъ Джасперъ, глядя на него съ усмшкой.

— Да, и ношу въ нихъ тяжести, мистеръ Джасперъ, посмотрите.— Онъ вынимаетъ еще два такіе же большіе ключа.

— Дайте-ка мн ключъ мистера Сапси. Онъ всхъ тяжеле.

— Они должно-быть вс почти одинаковаго вса, говоритъ Дордельсъ.— Это все ключа отъ памятниковъ Дордельсова издлія. Дордельсъ большею частію у себя хранитъ ключи отъ своихъ работъ. Не то чтобъ они часто надобились….

— Кстати, вдругъ приходитъ Джасперу на умъ сказать,— я давно ужь собираюсь спросить васъ и все забываю: вы знаете что васъ иногда называютъ Камень-Дордельсъ.

— Я-извстенъ Клойстергаму подъ именемъ Дордельеа.

— Конечно. Но мальчишки иногда….

— Если вы станете слушать негодяевъ-мальчишекъ…. прерываетъ Дордельсъ грубо.

— Я не слушаю ихъ, точно такъ же, какъ вы, но на дняхъ спорили въ хор: не переводъ ли это имени Петръ?

— Не испортите ключей, мистеръ Джасперъ.

— Или не искаженіе ли это какого-нибудь другаго имени?

— Что вы на нихъ словно играете, мистеръ Джасперъ?

— Или прозвище это происходитъ отъ вашего ремесла?

Мистеръ Джасперъ взвшиваетъ ключи на рук, и потомъ,

поднявъ голову съ привтливою улыбкой, отдаетъ ихъ Дордельеу.

Но Дордельсъ человкъ суровый и въ полутрезвомъ своемъ состояніи весьма склоненъ къ обидчивости. Онъ кладетъ два ключа въ карманъ, одинъ за другимъ, и застегивается. Затмъ беретъ узелъ съ обдомъ со стула, на который повсилъ его, входя въ комнату, распредляетъ равномрно носимыя тяжести, завязавъ третій ключъ въ узелъ, словно собирается, на подобіе страуса, кормиться холоднымъ Желзомъ, и уходитъ, не отвтивъ Джасперу ни слова.

Мистеръ Сапси предлагаетъ сыграть въ пикетъ. Такъ, съ приправой поучительныхъ разговоровъ, проходитъ вечеръ и заканчивается, уже довольно поздно, ужиномъ изъ холоднаго ростбифа съ салатомъ. Мудрость мистера Сапси, сообщаемая смертнымъ преимущественно въ форм обстоятельныхъ разсужденій, далеко еще не истощена, но поститель изъявляетъ намреніе придти другой разъ насладиться ею, и мистеръ Сапси отпускаетъ его поразмыслить о томъ чмъ усплъ обогатить онъ свой умъ въ этотъ вечеръ.

ГЛАВА V.
Мистеръ Дордельсъ съ другомъ.

Джонъ Джасперъ, на пути домой черезъ паркъ, останавливается, увидвъ Дордельса, прислонившагося къ Желзной ршетк стараго кладбища. Онъ стоитъ неподвижно, между тмъ какъ какой-то отвратительный мальчишка бросаетъ въ него камнями, какъ въ мишень, при мсячномъ свт. Иногда камни попадаютъ въ него, а иногда пролетаютъ мимо, но Дордельсъ, кажется, равнодушенъ и къ тому, и къ другому. Отвратительный мальчишка, напротивъ, всякій разъ какъ попадаетъ въ Дордельса, испускаетъ побдный свистъ чрезъ отверстіе какъ будто нарочно для того устроенное у него во рту, гд спереди недостаетъ нсколькихъ зубовъ, а когда промахивается, то взвизгиваетъ: опять маху далъ! и старается поправить дло тщательне цлясь.

— Что ты длаешь съ этимъ человкомъ? спрашиваетъ Джасперъ, выходя изъ тни на мсячный свтъ.

— Побиваю его камнями.

— Отдай мн эти камни.

— Я вамъ задамъ, если вы будете хватать меня, говоритъ мальчишка, вырываясь и отступая.— Смотрите, я глазъ вамъ вышибу.

— Маленькій чертенокъ, да что же этотъ человкъ сдлалъ теб?

— Онъ нейдетъ домой.

— Что же теб до этого за дло?

— Онъ даетъ мн полпенни чтобъ я прогонялъ ‘то домой, если захвачу на двор слишкомъ поздно, говоритъ мальчишка, и затмъ начинаетъ напвать, приплясывая и путаясь въ изорванныхъ сапогахъ:

Не броди ты по ночамъ,

А не то теб задамъ.

Въ домъ скоре воротись,

Не упрямься, берегись!

Онъ сдлалъ знаменательное удареніе на послднемъ слов и опять пустилъ камнемъ въ Дордельса.

Напвъ этотъ былъ какъ будто условленный напередъ поэтическій сигналъ Дордельсу остерегаться сколько возможно, или отправляться домой.

Джонъ Джасперъ, видя что съ мальчишкой не сладишь, приглашаетъ его знакомъ головы идти за собою и направляется къ ршетк, гд каменьщикъ стоитъ въ глубокомъ раздумь.

— Вы знаете этого мальчика? спрашиваетъ Джонъ Джасперъ.

— Бгунъ, говоритъ Дордельсъ, кивая головой.

— Это имя у него такое?

— Бгунъ, подтверждаетъ Дордельсъ.

— Я служу въ Двухгрошевомъ Пристанищ для путешественниковъ, объясняетъ мальчишка.— Вся тамошняя мужская прислуга называется бгунами. Когда мы надимся, и вс постояльцы улягутся, я выхожу погулять для здоровья.

Затмъ, отходя на дорогу и прицливаясь камнемъ, онъ опять напваетъ:

Въ домъ скоре воротись,

Не упрямься, берегись!

— Стой! кричитъ Джасперъ:— не бросай, пока я стою подл него, не то я убью тебя. Пойдемте, Дордельсъ, я провожу васъ домой. Не донести ли вамъ узелъ?

— Ни подъ какимъ видомъ, отвчаетъ каменьщикъ, поправляя узелъ.— Дордельсъ предавался здсь размышленіямъ, когда вы пришли, окруженный своими произведеніями точно какой авторъ. Вотъ вашъ шуринъ (онъ указалъ на саркофагъ за ршеткой, холодно блвшій на мсячномъ свт). Вотъ мистрисъ Сапси. Вотъ усченная колонна покойнаго декана. Вотъ окладные сборы, продолжалъ онъ указывая на вазу, стоявшую на чемъ-то въ род куска мыла.— Вотъ покойный хлбникъ, пользовавшійся большимъ уваженіемъ. Вс здсь, и вс Дордельсовой работы. О простомъ люд, прикрываемомъ одной лишь травою, и говорить не стоитъ. Бдный людъ и забывается скоро.

— Этотъ мальчишка идетъ за нами, говоритъ Джасперъ, оглядываясь.— Онъ такъ и будетъ насъ провожать?

Отношенія между Дордельсомъ и Бгуномъ, какъ видно, свойства причудливаго, ибо когда Дордельсъ оборачивается, со всею неуклюжею важностью хмля, мальчикъ отбгаетъ довольно далеко и становится въ оборонительное положеніе.

— Ты не кричалъ, ‘берегись’, сегодня! говоритъ Дордельсъ, вдругъ вспомнивъ, или вообразивъ что обиженъ.

— Нтъ, лжешь, кричалъ, отвчаетъ Бгунъ, употребляя самую учтивую изъ извстныхъ ему формъ противорчія.

— Это родной братъ, говоритъ Дордельсъ, опять обращаясь къ своему спутнику и забывая обиду также скоро какъ выдумалъ ее,— это родной братъ Петруш дикарю. Я далъ ему по крайней мр цль въ жизни.

— И онъ попадаетъ въ нее! замчаетъ мистеръ Джасперъ.

— Такъ, такъ, попадаетъ, отзывается Дордельсъ, совершенно довольный.— Я взялъ его въ руки и далъ ему назначеніе. Что былъ онъ прежде? Разрушитель. Чмъ занимался онъ? Однимъ лишь разрушеніемъ. Къ чему шелъ онъ? Къ заключенію въ клойстергамской тюрьм. Ни одной лошади, ни одной свиньи, ни одной собаки, ни одной кошки, ни одной курицы не пропускалъ онъ чтобы не побить каменьями, за недостаткомъ разумной цли. Я поставилъ предъ нимъ разумную цль, и теперь онъ въ состояніи зарабатывать честно три пенса въ недлю:

—Удивляюсь что у него нтъ соперниковъ.

— У него ихъ множество, мистеръ Джасперъ, но онъ отгоняетъ ихъ камнями. Не знаю какъ назвать эту выдумку мою, продолжаетъ Дордельсъ, все съ тою?ке хмльною важностью, — не знаю какъ бы вы ее назвали. Не есть ли это въ нкоторомъ род особая система народнаго воспитанія?

— Едва ли! отвчаетъ Джасперъ.

— Конечно, едва-ли, соглашается Дордельсъ,— такъ не станемъ пріискивать этому названія.

— Онъ все идетъ за нами, говоритъ Джасперъ, опять оглядываясь, — такъ онъ будетъ провожать насъ?

— Мы пройдемъ мимо Двухгрошеваго Пристанища, идя кратчайшею дорогой, тамъ мы и оставимъ его, отвчаетъ Дордельсъ.

Они идутъ дале, Бгунъ въ арріергард, нарушая ночную тишину бросаніемъ камней въ каждую стну, каждый столбъ, каждый неодушевленный предметъ вдоль пустынной дороги.

— Нтъ ничего новаго въ склеп? спрашиваетъ Джасперъ.

— Нтъ ли чего стараго, хотите вы сказать? ворчитъ Дордельсъ.— Тамъ новое не водится.

— То-есть, не сдлали ли вы какого-нибудь новаго открытія?

— Есть старикъ подъ седьмымъ столбомъ слва, какъ сходишь по сломанному крыльцу бывшей подземной часовни. Сколько могу я пока опредлитъ, это одинъ изъ стариковъ съ кривымъ посохомъ. Судя по размрамъ проходовъ и дверей, эти посохи, должно-быть, сильно мшали старикамъ, и встрчаясь гд-нибудь на поворот, они небось частенько цпляли другъ друга за митру.

Не пытаясь опровергнуть это предположеніе, Джасперъ осматриваетъ своего спутника, покрытаго съ ногъ до головы известкой и каменною пылью, какъ будто увлеченный романтическою стороной его жизни.

— Странное ваше существованіе, говоритъ онъ.

Не объясняя принимаетъ ли онъ это замчаніе въ хорошемъ, или дурномъ смысл, Дордельсъ отвчаетъ:

— И ваше тоже.

— Да, по скольку мн какъ и вамъ суждено жить въ этомъ старомъ, скучномъ, вчно неизмнномъ мстечк, пожалуй и такъ. Но ваша связь съ соборомъ гораздо таинственне моей. Мн даже приходитъ въ голову попросить васъ взять меня къ себ въ ученики-любители и показать мн нкоторые изъ тхъ странныхъ угловъ въ которыхъ вы проводите цлые дни.

Каменьщикъ отвчаетъ неопредленно.

— Ладно. Вс знаютъ гд найти Дордельса, когда онъ понадобится. Это истинно только въ томъ смысл что вс дйствительно знаютъ что Дордельсъ гд нибудь шатается.

— Меня особенно занимаетъ, продолжаетъ Джасперъ,— ваше необыкновенное умнье отыскивать гд люди похоронены. Что съ вами? Вамъ узелъ мшаетъ? Дайте мн его.

Дордельсъ остановился, отступилъ назадъ (причемъ Бгунъ, слдящій за каждымъ его движеніемъ, тотчасъ же бросился на дорогу) и искалъ глазами мста куда бы положить узелъ.

— Достаньте-ка мн молотокъ, говоритъ Дордельсъ.— Я покажу вамъ.

Молотокъ ему поданъ.

— Теперь смотрите. Вдь вы сначала берете поту, не такъ ли, мистеръ Джасперъ?

— Да.

— Точно также и я. Я беру молотокъ и стучу.

Онъ ударяетъ по мостовой, и внимательный Бгунъ отдаляется, опасаясь не мтятъ ли въ его голову.

— Стукъ, стукъ, стукъ. Твердо. Я продолжаю стучать. И тутъ твердо. Стукъ, стукъ. Ага! Пусто! Стукъ, стукъ. Въ пустот твердое. Попытать еще. Стукъ, стукъ. Тамъ опять пустота. Вотъ вамъ и готово: старикъ погребенный подъ сводомъ въ каменномъ гроб.

— Удивительно!

— Я даже вотъ что длалъ, говоритъ Дордельсъ, вынимая линейку. (Бгунъ между тмъ приближается, въ отрадномъ предположеніи что, можетъ-быть, откроется кладъ, которымъ онъ обогатится, тогда какъ нашедшіе будутъ повшены по его показанію.) — Положимъ, этотъ молотокъ мой есть стна,— мое издліе. Два да два — четыре, да два — шесть, отмрилъ онъ на мостовой.— Шесть футовъ за этою стной лежитъ мистрисъ Сапси.

— Неужели въ самомъ дл мистрисъ Сапси?

— Положимъ что она. Ея стна толще, но положимъ что она.

Дордельсъ стучитъ въ стну, изображаемую молоткомъ, и говоритъ, прислушавшись внимательно:

— Что-то есть между ею и нами Врно работники Дордельса оставили въ этомъ пространств шести футовъ какой-нибудь хламъ.

Джасперъ выражаетъ мнніе что такая смтливость есть особый даръ.

— Даромъ не получишь, отвчаетъ Дордельсъ, принимая это замчаніе вовсе не въ хорошую сторону.— Я ее самъ себ выработалъ, Дордельсъ глубоко рылся за своими познаніями, силою доставалъ ихъ, когда они не давались. Эй! Бгунъ!

— Здсь! рзко откликается Бгунъ, отдаляясь опять.

— Лови полпенни, и чтобъ я больше не видалъ тебя какъ минуемъ мы Двухгрошевое Пристанище.

— Берегись! отзывается Бгунъ, поймавъ полпенни, какъ будто выражая свое согласіе этимъ таинственнымъ словомъ.

Имъ осталось только перейти прежній виноградникъ, принадлежавшій прежнему монастырю, чтобы попасть въ узкій переулокъ, гд стоитъ ветхій, низкій, двухъэтажный деревянный домъ, извстный подъ именемъ Двухгрошеваго Пристанища. Домъ запущенный, расшатавшійся, какъ нравственность останавливающихся въ немъ путешественниковъ, съ остатками рзныхъ украшеній надъ дверью, съ садомъ, вытоптаннымъ ногами жильцовъ, которые такъ привязаны къ этому пристанищу, или такъ любятъ разводить огонь у дороги, что никакъ не могутъ уйти не унеся съ собою на память какого-нибудь деревяннаго обломка.

Подобіе гостиницы придается этому Жалкому жилью лоскутами неизбжныхъ красныхъ занавсокъ на окнахъ, сквозь которыя ночью сквозятъ тусклые огоньки, мерцающіе въ спертомъ воздух тсныхъ комнатъ. Дордельсъ и Джасперъ встрчены надписью на бумажномъ фонар надъ входомъ, возвщающею назначеніе этого дома. Они встрчены также еще полдюжиной безобразныхъ мальчишекъ, жильцовъ ли, или прислуги — неизвстно, которые, словно привлеченные духомъ Бгуна, выскакиваютъ на лунный свтъ и тотчасъ же начинаютъ бросать камнями и въ Бгуна, и другъ въ друга.

— Стойте, пострлята! кричитъ Джасперъ сердито.— Дайте намъ пройти.

Въ отвтъ на это раздается визгъ и летятъ камни, по похвальному обычаю вкоренившемуся, несмотря на полицейскія правила, съ нкоторыхъ поръ въ англійскихъ общинахъ, гд мирныхъ христіанъ побиваютъ камнями, какъ во дни Св. Стефана. Дордельсъ замчаетъ, довольно кстати, что этимъ юнымъ дикарямъ не достаетъ цли, и идетъ дальше по переулку.

Дойдя до угла, Джасперъ, выведенный изъ терпнія, останавливаетъ своего спутника и оглядывается. Все тихо. Вдругъ камень ударяетъ въ его шляпу, и отдаленный крикъ: ‘берегись’, сопровождаемый какимъ-то демоническимъ визгомъ, возвщаетъ ему подъ чьимъ гибельнымъ огнемъ стоитъ онъ. Онъ загибаетъ за уголъ и доводитъ до дому Дордельса, спотыкающагося о камни, которыми заваленъ дворъ его, словно готовый свалиться въ одну изъ неоконченныхъ гробницъ.

Джонъ Джасперъ возвращается домой другою дорогой, и, войдя безъ шума, находитъ у себя еще огонь въ камин. Онъ вынимаетъ изъ запертаго шкапчика трубку оригинальной формы, набиваетъ ее — но не табакомъ — и тщательно прижавъ маленькимъ инструментикомъ, идетъ на внутреннюю невысокую лстницу, ведущую въ дв комнаты. Одна изъ нихъ его собственная спальня, другая — спальня племянника. Въ обихъ свтъ.

Племянникъ спитъ спокойно и безмятежно. Джонъ Джасперъ, держа въ рукахъ незакуренную трубку, долго глядитъ на него съ напряженнымъ вниманіемъ, йогомъ на цыпочкахъ уходитъ въ свою комнату, закуриваетъ трубку, и отдается во власть видній, которыя вызываетъ она въ полночной тишин.

ГЛАВА VI.
Филантропія въ уголк младшихъ канониковъ.

Достопочтенный Септимъ Криспаркль (Септимомъ названъ онъ былъ отъ того что прежде его было шесть маленькихъ братьевъ Криспаркль, которые угасли какъ шесть слабенькихъ огоньковъ, едва загорвшись), принявъ холодную утреннюю ванну въ подкрпленіе тлу своему, теперь возстановлялъ кровообращеніе, весьма искусно боксируя одинъ предъ зеркаломъ. Зеркало отражало свжій и здоровый ликъ достопочтеннаго Септима, какъ онъ выпадалъ и увертывался съ необыкновенною ловкостью и энергіей, а черты его сіяли добродушіемъ и привтливостью.

Приближалось время завтрака. Мистрисъ Криспаркль, мать, а не жена достопочтеннаго Септима, только что сошла внизъ и Ждала самовара. Достопочтенный Септимъ внезапно остановился, и обнявъ руками, облеченными въ боевыя перчатки, голову вошедшей къ нему старушки, нжно поцловалъ ее. Затмъ онъ опять отвернулся и сталъ въ позицію: лвая рука на лычку, а правая на маху.

— Каждый Божій день я повторяю что ты добьешься наконецъ своего, сказала старушка, глядя на него,— такъ это и будетъ.

— Чего я добьюсь, милая матушка?

— Зеркало разобьешь, или надорвешься.

— Богъ дастъ, не случится ни то ни другое. Вотъ какъ надо биться, посмотрите-ка!

Достопочтенный Септимъ принялся наносить всевозможные удары и въ заключеніе поразилъ чепецъ старушки, но такъ нжно что не помялъ на немъ ни одной ленточки, затмъ, поспшно спрятавъ перчатки въ ящикъ и притворившись что смотритъ бъ окно въ созерцательнымъ настроеніи духа, при вход слуги, очистилъ мсто для чайнаго стола. Когда столъ былъ накрытъ, и сынъ остался опять наедин съ матерью, стоило бы посмотрть, да только смотрть-то было некому, какъ старушка стоя произнесла молитву Господню, а сынъ, соборный каноникъ тридцати пяти лтъ, слушалъ преклонивъ голову, точно также какъ трехъ лтъ слушалъ т же самыя слова произносимыя тми же устами.

Что можетъ быть привлекательне старой женщины (разв только молодая женщина) когда она свжа и бодра, лицо ея весело и спокойно, а одежда напомипаетъ китайскихъ пастушекъ: такъ изящны цвта, такъ тщательно все подобрано къ лицу. Ничто не можетъ быть привлекательне, часто думалъ добродушный каноникъ, садясь за чайный столъ противъ своей давно овдоввшей матери. А ея мысли въ это время можно выразить двумя словами, нердко замнявшими у нея всякій разговоръ: мой Септимъ.

Мирно сидла эта парочка за завтракомъ въ уголк младшихъ канониковъ. Такъ звалось уютное жилье пріютившееся подъ тнью собора, гд щебетанье стрижей, шаги рдкихъ прохожихъ, звонъ соборнаго колокола и звуки органа не нарушали, а лишь длали ощутительне царившую тишину. Было время, тутъ буйствовали военные люди, тутъ потли и умирали забитые рабы, тутъ могучіе монахи приносили то вредъ, то пользу ближнему, и вс они исчезли, и Богъ съ ними. Отъ нихъ осталась только какая-то атмосфера безмятежной тишины да мирное романическое настроеніе навваемое этимъ уголкомъ,— настроеніе побуждающее къ добру и милосердію, слдъ досказанной, печальной сказки или доигранной трагедіи.

Красныя кирпичныя стны, гармонично потускнвшія отъ времени, крпко вкоренившійся плющъ, стрльчатыя окна, деревомъ выложенныя стны, большія дубовыя балки въ маленькихъ комнаткахъ, сады съ каменною оградой, гд ежегодно зрли плоды на разведенныхъ монахами деревьяхъ, вотъ обстановка среди которой миловидная старушка мистрисъ Криспаркль и достопочтенный Септимъ сидли за завтракомъ.

— Что же говорится въ письм-то, милая матушка? освдомился младшій каноникъ, обнаруживая здоровый аппетитъ.

Старушка, прочитавъ письмо, только что положила сто подл себя на скатерть. Она передала его сыну.

Старушка очень гордилась тмъ что могла читать и писать безъ очковъ, сынъ также гордился этимъ обстоятельствомъ, и чтобъ еще боле польстить матери, выдумалъ притвориться будто самъ не можетъ читать рукописи безъ очковъ. Поэтому онъ досталъ очки, весьма объемистыя и почтенныя, которыя не только обременяли ему носъ, но и серіозно мшали прочесть письмо, ибо глаза его сами по себ соединяли силу микроскопа и телескопа.

— Письмо, конечно, отъ мистера Гонитондера, сказала старушка, скрестивъ руки.

— Конечно, повторилъ сынъ и началъ читать, запинаясь.

‘Пристань Филантропіи. Главная контора. Лондонъ. Среда.

‘Сударыня!

‘Пишу на…

— На чемъ это онъ пишетъ?

— На кресл, подсказала старушка.

Достопочтенный Септимъ снялъ очки чтобы видть ея лицо, и воскликнулъ:

— А какъ же иначе писать?

— Ахъ, Боже мой, Септимъ! Ты не разбираешь письма! отозвалась старушка.— Отдай мн его, другъ мой.

Радуясь случаю снять очки, отъ которыхъ онъ всегда чувствовадъ боль въ глазахъ, сынъ повиновался, прибавивъ вполголоса что ему съ каждымъ днемъ трудне становится читать рукописи.

‘Пишу’, продолжала мать весьма внятно и отчетливо, ‘на кресл предсдательскомъ, на которомъ ма, вроятно, придется просидть нсколько часовъ. У насъ собраніе соединенныхъ центральныхъ и областныхъ филантропическихъ комитетовъ, и всмъ единогласно угодно было выбрать меня предсдателемъ. Чтобы не упустить сегодняшней почты я пользуюсь временемъ пока читается обличеніе отъявленнаго нечестивца….

Удивительное дло, вступился кроткій каноникъ, кладя вилку и ножикъ и въ раздумьи почесывая себ затылокъ.— Эти филантропы вчно кого-нибудь обличаютъ. И удивительное также дло какъ это у нихъ всегда такъ много находится подъ рукой отъявленныхъ нечестивцевъ.

‘….я пользуюсь временемъ, пока читается обличеніе отъявленнаго нечестивца’, продолжала старушка, ‘чтобы покончить одно дльце. Я переговорилъ съ моими питомцами Невилемъ и Еленой Ландлесъ о неудовлетворительности ихъ воспитанія, и они соглашаются на предложенный мною планъ, да я впрочемъ и принялъ бы мры чтобъ они согласились волей-неволей.’

— Удивительно также, замтилъ опять младшій каноникъ тмъ же тономъ какъ прежде,— что эти филантропы хватаютъ ближняго, такъ сказать, за горло и насильственно толкаютъ его на путь истинный. Извините пожалуста, милая матушка, что я васъ прерываю.

‘Поэтому вы потрудитесь, сударыня, предупредить вашего сына, достопочтеннаго мистера Септима, чтобъ онъ ожидалъ къ себ Невиля въ будущій понедльникъ въ качеств ученика и пенсіонера. Въ тотъ же день Елена прідетъ съ нимъ вмст въ Клойстергамъ для поступленія въ женскій Монастырь, учебное заведеніе рекомендованное вами и сыномъ вашимъ. Потрудитесь озаботиться о ея пріем и помщеніи. Условія въ обоихъ случаяхъ предполагаются т самыя какія изложены были вами письменно, когда я вступилъ въ переписку съ вами объ этомъ предмет, посл того какъ имлъ честь познакомиться съ вами у вашей сестры здсь, въ Лондон. Прося передать мое почтеніе мистеру Септиму, остаюсь, сударыня, вашъ любящій братъ (по филантропіи) Люкъ Гонигондеръ.’

— Что жь, матушка, сказалъ Септимъ, все почесывая себ затылокъ,— надо попробовать. Что у насъ хватитъ мста для жильца, а у меня есть и время, и желаніе заняться имъ, въ этомъ нтъ сомннія. Признаюсь, я радъ что жилецъ этотъ не самъ мистеръ Гонитондоръ, хотя это можетъ показаться непростительнымъ предубжденіемъ, такъ какъ я вдь ни разу не видалъ его. Большаго онъ роста, матушка?

— Да, по-моему, онъ большой, отвчала старушка,— подумавъ немного.— А голосъ его еще больше.

— Больше его самого?

— Голосъ у него громадный.

— А! сказалъ Септимъ, и окончилъ завтракъ, какъ будто чай, и ветчина, и яйца съ поджаренымъ хлбомъ потеряли нсколько вкусъ свой.

Сестра мистрисъ Криспаркль, такая же какъ она фарфоровая куколка, и такъ на нее похожая что он об могли бы служить отличнымъ украшеніемъ для любаго старомоднаго камина и повидимому никогда бы не должны разлучаться, была бездтною женой духовнаго лица, занимающаго должность въ лондонскомъ Сити. Мистеръ Гонитондеръ, какъ профессоръ филантропіи, познакомился съ мистрисъ Криспаркль въ ея послднюю годичную поздку къ сестр, по случаю общественнаго филантропическаго торжества, когда нсколько злосчастныхъ сиротъ нжнаго возраста закормлены были булками и запуганы неуклюжею заботливостью. Вотъ все что знали въ уголк младшихъ канониковъ объ ожидаемыхъ питомцахъ.

— Вы наврное согласитесь со мной, матушка, сказалъ мистеръ Криспаркль, обдумавъ дло,— что прежде всего надо принять этихъ молодыхъ людей какъ можно радушне. Въ этомъ наша же собственная выгода, такъ какъ мы сами будемъ стснены, если они будутъ чувствовать себя стсненными у насъ. Теперь племянникъ Джаспера здсь. Молодежь охотно сходится съ молодежью. Онъ милый малый, мы позовемъ его обдать въ день прізда брата съ сестрой. Вотъ, значитъ, ужь трое. Нельзя позвать его и не позвать Джаспера. Вотъ, стало-быть, четверо. Да еще миссъ Твинкельтонъ, да невста, это составляетъ шесть. Да насъ двое, всего восемь человкъ. Дружескій обдъ на восемь человкъ не обезпокоитъ васъ, матушка?

— На девять обезпокоилъ бы, Септимъ, отвчала старушка, видимо встревоженная.

— Милая матушка, я опредляю именно восемь.

— Больше и за столомъ, и въ комнат не помстится, другъ мой.

Такъ и было ршено, и когда мистеръ Криспаркль зашелъ съ матерью къ миссъ Твинкельтонъ переговорить о поступленіи Елены Ландлесъ въ ея заведеніе, оба приглашенія были сдланы и приняты. Миссъ Твинкельтонъ, правда, взглянула на глобусы, какъ будто сожаля что ихъ нельзя везти съ собою въ гости, но лотомъ примирилась съ мыслью о разлук съ ними на время. Затмъ отправлены были къ филантропу наставленія относительно отъзда и прибытія во-время къ обду мистера Невиля и миссъ Елены, и воздухъ въ уголк младшихъ канониковъ наполнился благоуханіемъ закупленныхъ для бульйона припасовъ.

Въ то время не было желзной дороги въ Клойстергамъ, и мистеръ Сапси говорилъ что ея никогда не будетъ. Мистеръ Сапси шелъ дале, онъ говорилъ что Желзной дороги вовсе не нужно. А вотъ теперь, чудное дло, почтовые позды не удостоиваютъ даже останавливаться въ Клойстергам, а свистя пролетаютъ чрезъ него къ боле отдаленнымъ цлямъ и лишь отряхаютъ съ колесъ прахъ на него, въ ознаменованіе его ничтожества. Была какая-то отдаленная втвь какой-то линіи, отъ которой ждали разоренія въ случа неудачи ея, паденія церкви и государства въ случа удачи, и гибельныхъ послдствій для конституціи во всякомъ случа, но и эта втвь до такой степени успла измнить торговыя дла въ Клойстергам что теперь торговля шла его заднимъ, прежде глухимъ путемъ, при которомъ долгое время красовалась надпись: ‘Проздъ воспрещается.’

Къ этому заклейменному позоромъ пути отправился мистеръ Криспаркль, въ ожиданіи небольшаго четвероугольнаго омнибуса, обремененнаго на верху несоразмрною грудой пожитковъ, точно маленькій слонъ несущій на спин огромную башню,— единственное въ то время средство сообщенія между Клойстергамомъ и остальнымъ человчествомъ. Когда подкатилъ этотъ неуклюжій экипажъ, мистеръ Криспаркль увидлъ лишь одного наружнаго пассажира, который, сидя на козлахъ подбоченлсь и разставивъ локти, притиснулъ кучера къ самому краю и мрачно озирался, поворачивая то на одну, то на другую сторону рябое лицо.

— Это Клойстергамъ? спросилъ онъ потрясающимъ голосомъ

— Это, отвчалъ кучеръ, бросивъ поводья дворнику и потираясь, словно чувствовалъ боль во всемъ тл.— И, признаюсь, радъ я что мы дохали.

— Такъ скажите своему хозяину чтобъ онъ козла сдлалъ шире, отозвался пассажиръ.— Хозяинъ вашъ нравственно обязанъ и слдовало бы обязать его закономъ, подъ страхомъ тяжкихъ взысканій, заботиться объ удобствахъ ближняго.

Кучеръ продолжалъ ощупывать себя руками съ видимымъ безпокойствомъ.

— Я васъ тснилъ? спросилъ пассажиръ.

— Тснили, отвчалъ кучеръ, видимо недовольный.

— Возьмите этотъ билетъ, другъ мой.

— Оставьте лучше его у себя, отозвался кучеръ, неблагосклонно поглядывая на билетъ.— На что онъ мн?

— Сдлайтесь членомъ нашего Общества.

— Что же оно дастъ мн?

— Братьевъ, отвтилъ пассажиръ свирпымъ голосомъ.

— Спасибо, сказалъ кучеръ холодно, слзая съ козелъ.— Мать моя довольствовалась мною, и я также. Не нужно мн братьевъ.

— Но вы обязаны признавать ихъ волей-неволей, отвчалъ пассажиръ, также слзая.— Я братъ вашъ.

— Слушайте, отозвался кучеръ, начиная сердиться,— вы ужь не слишкомъ, а то вдь и червякъ….

Тутъ вступился мистеръ Криспаркль.

— Джо, Джо! проговорилъ онъ примиряющимъ голосомъ: — не забывайтесь, другъ мой, и затмъ, отвернувшись отъ Джо, кротко приподнявшаго шляпу, обратился къ пассажиру:— Мистеръ Гонитондеръ?

— Меня такъ зовутъ.

— А меня Криспаркль.

— Достопочтенный мистеръ Септимъ? Радъ видть васъ. Невиль и Елена въ карет. Утомившись въ послднее время общественными трудами, я вздумалъ подышать свжимъ воздухомъ, выхалъ съ ними сюда и сегодня вечеромъ ду обратно. Такъ вы достопочтенный мистеръ Септимъ?

Онъ оглянулъ его, невидимому неодобрительно, съ ногъ до головы, вертя какъ на вертел лорнетъ висвшій на ше, но не прикладывая его къ глазу.

— Я ожидалъ увидть старика.

— Богъ дастъ, еще увидите, отвчалъ каноникъ добродушно.

— Какъ? спросилъ мастеръ Гонитондеръ.

— Пустая шутка, которую не стоилъ повторять.

— Шутка? А! Я никогда не понимаю шутки, отозвался сумрачно мистеръ Гонитондеръ.— Со мной шутить нечего. Гд же они? Елена, Невиль, подите сюда! Мистеръ Криспаркль вышелъ къ вамъ на встрчу.

Необыкновенно красивый, стройный мальчикъ и необыкновенно красивая, стройная двочка, очень похожи другъ на друга, оба темноволосые и смуглые, она почти напоминаетъ цыганку, въ обоихъ что-то неукротимое, что-то хищное, и въ то же время что-то загнанное, живые, гибкіе, не то робкіе, не то смлые, съ какою-то дикостью во взгляд, минутами они какъ будто съеживаются, словно готовясь къ прыжку, или уклоняясь отъ удара. Вотъ какъ выразилъ бы слово въ слово мистеръ Криспаркль свои первыя впечатлнія.

Онъ пригласилъ мистера Гонигондера обдать, сильно тревожимый мыслью о смущеніи своей милой китайской пастушки, и подалъ руку Елен Ландлесъ. И она, и братъ ея, идя рядомъ по стариннымъ улицамъ, любовались зданіемъ собора и развалинами монастыря, и дивились всему какъ какіе-нибудь красивые плнники привезенные изъ дальней, дикой страны: такъ размышлялъ про себя каноникъ. Гонитондеръ шелъ по средин улицы, толкая прохожихъ и громогласно излагая намреніе предпринять экспедицію противъ всхъ праздношатающихся въ Соединенномъ Королевств, бросить ихъ въ тюрьму всхъ до одного и принудить, подъ страхомъ мгновеннаго истребленія, сдлаться филантропами.

Мистрисъ Криспаркль понадобилась своя доля филантропіи, когда она увидала этотъ огромный и весьма неудобный наростъ на своемъ маленькомъ кружк. Всегда нчто въ род прыща на лиц общества, мистеръ Гонитондеръ принялъ въ уголк младшихъ канониковъ особенно злокачественный характеръ. Хотя и не совсмъ справедливо было что въ шутку разказывалось про него людьми неврующими, будто онъ громко взывалъ къ ближнимъ своимъ: чортъ бы васъ побралъ, идите же сюда и пріимите благословеніе, — однако его любовь къ ближнему была такого воспалительнаго свойства что трудно было отличить ее отъ ненависти. Требовалось отмнить вооруженную силу, во прежде требовалось призвать къ военному суду всхъ офицеровъ, исполнявшихъ обязанности службы, и разстрлять ихъ за это. Требовалось отмнить войну, по для обращенія людей на путь истинный требовалось идти на нихъ войною и затмъ вмнить имъ въ обязанность точно также воевать въ свою очередь. Требовалось отмнить смертную казнь, но прежде е тереть съ лица земли всхъ законодателей, юристовъ и судей, держащихся противоположнаго мннія. Требовалось всеобщее согласіе, но для достиженія его требовалось истребить всхъ, кто не хочетъ, или не можетъ, по совсти, согласиться съ вами. Требовалось любить ближняго какъ себя самого, но прежде надлежало продолжительное время поносить его и обзывать разными обидными словами. А главное, требовалось ничего не длать и тайн и отъ себя: надлежало идти въ контору Пристани Филантропіи и записаться членомъ и филантропомъ-проповдникомъ. Затмъ уплачивался взносъ, вы получали членскій билетъ, ленту и медаль, и съ этой минуты осуждены были жить на подмосткахъ, говоритъ всегда то что говоритъ мистеръ Гонитондеръ, что говоритъ кассиръ, что говоритъ помощникъ кассира, что говоритъ главный комитетъ, что говоритъ второй комитетъ, что говоритъ секретарь, что говоритъ помощникъ секретаря. И все это обыкновенно выражалось общимъ ршеніемъ, изложеннымъ за подписями и печатью, въ слдующихъ словахъ: ‘Общество Филантроловъ-Проповдниковъ видитъ съ негодованіемъ и презрніемъ не лишеннымъ крайняго омерзенія….’ порочность всхъ не принадлежащихъ къ нему, и ставитъ себ въ обязанность обличать ихъ сколько возможно, не задумываясь надъ врностью фактовъ.

Обдъ окончательно не удался. Филантропъ разстроилъ порядокъ стола, загородилъ дорогу прислуг и довлъ мистера Тола, помогавшаго горничной, чуть не до отчаянія тмъ что передавалъ тарелки и блюда черезъ голову. Никто не могъ ни съ кмъ говорить, потому что онъ одинъ говорилъ со всми разомъ, какъ будто это не общество знакомыхъ, а сходка. Онъ обращался преимущественно къ достопочтенному мистеру Септиму, какъ къ лицу офиціальному, пользуясь имъ какъ живою вшалкой, на которой бы драпировать свою ораторскую тогу, и притомъ употреблялъ нестерпимый пріемъ, свойственный подобнымъ ораторамъ, олицетворять въ собесдник порочнаго и слабаго противника. Такъ онъ спрашивалъ: ‘И вы, въ противность здравому смыслу, говорите мн….’ Тогда какъ невинный каноникъ рта не развалъ и не имлъ намренія разинутъ. Или филантропъ восклицалъ: ‘Вотъ видите ли до чего вы дошли! Я не оставлю вамъ исхода. Истощивъ въ теченіи долгихъ лтъ вс уловки хитрости и обмана, обнаруживъ возмутительное сочетаніе подлой трусости съ наглою дерзостью, вы теперь притворно преклоняете колна предъ недостойнйшими изъ людей и униженни молите пощады.’ Тутъ несчастный каноникъ глядлъ на него не то съ досадой, не то со смущеніемъ, старушка мать сидла, сжавъ губы и едва удерживая слезы, а остальное общество впало въ состояніе подобное замерзанію, безъ устойчивости и безъ силы сопротивленія.

Но взрывъ любви къ ближнему, когда сталъ приближаться отъздъ мистера Гонитондера, долженъ былъ глубоко тронуть этого достойнаго мужа. Кофе ему подали, по особенной дятельности мистера Тона, цлымъ часомъ раньше чмъ онъ его пожелалъ. Мистеръ Криспаркль столько же почти времени держалъ въ рукахъ часы, чтобы гость не опоздалъ. Четверо молодыхъ людей единогласно заврили что на соборныхъ часахъ пробило три четверти, когда въ сущности пробила только одна. Миссъ Твинкельтонъ полагала что до стоянки омнибуса двадцать пять минутъ ходьбы, когда въ сущности было пять. Съ любовью вс увертывали его въ плащъ и вывели заботливо на дворъ, словно онъ дорогой имъ политическій преступникъ, и къ дому подъзжаетъ взводъ кавалеріи. Мистеръ Криспаркль, съ новымъ своимъ питомцемъ, проводивъ его до омнибуса, такъ опасался чтобъ онъ не простудился что тотчасъ же усадилъ его въ карету и заперъ въ ней за полчаса до отъзда.

ГЛАВА VII.
Признанія.

— Я очень мало знаю этого господина, говорилъ Невиль младшему канонику, идя съ нимъ домой.

— Вы очень мало знаете своего опекуна? повторилъ младшій каноникъ.

— Почти вовсе не знаю.

— Да какъ же….

— Сталъ онъ моимъ опекуномъ? Я вамъ скажу. Вы, вроятно, знаете что мы съ сестрою изъ Нейлона?

— Нтъ, не зналъ.

— Это меня удивляетъ. Мы жили тамъ съ вотчимомъ. Наша мать умерла тамъ, когда мы еще были маленькими дтьми. Жизнь наша была несчастная. Мать назначила вотчима нашимъ опекуномъ. Онъ былъ злой скряга, скупился на пищу и на одежду намъ. Умирая, онъ передалъ насъ мистеру Гонитондеру, сколько мн извстно, на томъ лишь основаніи что былъ съ нимъ знакомъ и постоянно видлъ имя его въ печати.

— Это случилось, вроятно, недавно.

— Весьма недавно. Нашъ вотчимъ былъ не только скупъ, но и жестокъ. Хорошо что онъ умеръ, а то я, пожалуй, убилъ бы его.

Мистеръ Криспаркль вдругъ остановился и, при лунномъ свт, съ ужасомъ поглядлъ на своего многообщающаго питомца.

— Я удивляю васъ? сказалъ юноша, внезапно переходя къ кроткому тону.

— Вы меня пугаете, невыразимо пугаете.

Юноша повсилъ голову и нсколько шаговъ шелъ молча.

— При васъ не били сестру вашу, заговорилъ онъ опять.— А онъ билъ при мн сестру, и не разъ, и я этого никогда не забуду.

— Ничто, оказалъ мистеръ Криспаркль,— даже видъ любимой сестры плачущей подъ ударами негодяя (онъ невольно начиналъ смягчаться, чувствуя самъ пробуждающееся негодованіе), ничто не оправдываетъ ужасныхъ словъ которыя вы произнесли.

— Я жалю что сказалъ эти слова, въ особенности вамъ. Позвольте мн взять ихъ назадъ. Но позвольте также объяснить вамъ одно. Вы сейчасъ говорили о слезахъ моей сестры. Сестра моя не проронила бы слезинки, хотя бы онъ разорвалъ ее на части.

Мистеръ Криспаркль припомнилъ свои первыя впечатлнія и нисколько не удивился такому заявленію, и не думалъ сомнваться въ его истин.

— Можетъ-быть вамъ покажется странно, продолжалъ юноша нершительнымъ голосомъ, — если я такъ скоро посл первой встрчи попрошу у васъ позволенія сообщить вамъ кое-что о себ и сказать нсколько словъ въ мое оправданіе.

— Въ оправданіе? повторилъ мистеръ Криспаркль.— Вамъ не нужно оправдываться, мистеръ Невиль.

— Нтъ, кажется, нужно, по крайней мр нужно было бы, еслибы вы получше знали меня.

— Такъ позвольте же мн самому узнать васъ.

— Если вамъ угодно, отвчалъ юноша съ видимымъ огорченіемъ,— чтобъ я воздержался отъ откровенности, къ которой влечетъ меня, нечего длать, я долженъ покориться.

Въ этихъ короткихъ словахъ было что-то такое что не тревожило добросовстнаго каноника. Ему пришло въ голову, не отталкиваетъ ли онъ отъ себя довріе, могущее принести пользу молодому, сбитому съ толку уму, дать средство направить и развить его. Уже видлись огни въ окнахъ дома. Каноникъ остановился.

— Такъ пойдемте назадъ немного, мистеръ Невиль, иначе вы, пожалуй, не успете сказать мн все что желаете. Вы напрасно думаете что я хочу уклониться отъ вашего доврія. Я, напротивъ, радъ что усплъ внушить вамъ его.

— Я почувствовалъ къ вамъ довріе съ тхъ поръ какъ пріхалъ сюда. Положимъ, еще очень недавно. Дло въ томъ что мы съ сестрой хали сюда съ намреніемъ побраниться съ вами, обидть васъ и убжать.

— Вотъ какъ! сказалъ мистеръ Криспаркль, ршительно не находя ничего другаго сказать.

— Вдь мы не знали васъ. Могли ли мы знать васъ?

— Очевидно нтъ, сказалъ мистеръ Криспаркль.

— А такъ какъ изъ всхъ людей, съ какими встрчались, мы никого не любили, такъ мы ршили что и васъ любить не будемъ.

— Вотъ какъ! сказалъ опять мистеръ Криспаркль.

— Но теперь мы васъ полюбили. Мы видимъ что домъ вашъ и обращеніе ваше съ нами вовсе не похожи на то что видали мы прежде. Теперь мы съ вами одни, все кругомъ насъ такъ тихо, такъ спокойно, посл отъзда мистера Гонитондера, Клойстергамъ такой старый, мирный городъ, такъ прекрасенъ подъ свтомъ луны, вотъ мн и захотлось открыть вамъ мою душу.

— Я вполн понимаю васъ, мистеръ Невиль. Такихъ влеченій надо слушаться.

— Когда буду разказывать вамъ мои недостатки, прошу васъ не думать что слова мои могугь точно также относиться и къ сестр. Она посл всхъ испы таній нашей бдсгвенТайна Эдвина Друда. 59

ной жизни, осталась на столько же лучше меня, на сколько эта соборная башня выше домовыхъ трубъ.

Мистеръ Криспаркль внутренно не совсмъ былъ увренъ въ этомъ.

— Мн пришлось съ перваго дтства подавлять въ себ глубокую, злобную ненависть. Это сдлало меня скрытнымъ и мстительнымъ. Меня всегда держали въ загон. Пришлось хитрить и унижаться. Меня лишали воспитанія, свободы, денегъ, одежды, самыхъ необходимыхъ потребностей жизни, самыхъ обыкновенныхъ удовольствій дтства, самыхъ простыхъ принадлежностей юности. Отъ этого у меня нтъ тхъ чувствъ, тхъ воспоминаній, тхъ хорошихъ инстинктовъ…. Видите, я не нахожу даже словъ…. которыя вы привыкли встрчать въ другихъ молодыхъ людяхъ.

‘Это, очевидно, справедливо, но это не утшительно’, думалъ мистеръ Криспаркль, когда они повернули опять къ долгу.

— Наконецъ я былъ воспитанъ среди раболпныхъ, угнетенныхъ слугъ, принадлежащихъ къ низшему племени, и легко можетъ-быть что я кое-что заимствовалъ отъ нихъ. Иногда мн представляется что я заимствовалъ отъ нихъ долю тхъ зврскихъ инстинктовъ которые у нихъ въ крови.

‘Пожалуй что и такъ’, думалъ мистеръ Криспаркль.

— Скажу еще слово объ моей сестр. Мы съ нею близнецы. Надо вамъ звать что никакія страданія не устрашали ее, тогда какъ я часто роблъ. Вс побги ваши (мы убгали четыре раза въ шесть лтъ, за что всякій разъ лодвергаіись Жестокому наказанію) были ею задуліаны и приведены въ исполненіе. Всякій разъ она одвалась мальчикомъ и обнаруживала смлость мущины. Кажется, намъ было семь лтъ, когда мы въ первый разъ убжали, но я помню очень хорошо какъ я потерялъ карманный ножикъ, которымъ она хотла обрзать себ волосы, и какъ отчаянно она пыталась вырвать ихъ, или откуситъ. Я все сказалъ вамъ, теперь мн остается только просить васъ взять со мною терпніе и быть снисходительными ко мн.

— Въ этомъ вы можете бытъ уврены, мистеръ Невиль, отозвался младшій каковикъ.— Я произношу поученія только въ необходимыхъ случаяхъ, и не намренъ отвчать на вашу откровенность проповдью, однако прошу васъ убдительно постоянно держать на ум что я могу быть полезенъ вамъ

60 Приложеніе къ Русскому Встнику.

не иначе какъ при вашемъ собственномъ содйствіи, а что для этого вы должны искать помощи свыше.

— Постараюсь сдлать что отъ меня зависитъ.

— И я также съ моей стороны. Вотъ моя рука. Да благословитъ Богъ наши усилія.

Они стояли у двери дома. Внутри слышались веселые звуки голосовъ и смха.

— Пройдемся еще разъ, сказалъ мистеръ Криспаркль.— Мн хочется предложить вамъ одинъ вопросъ. Заявляя, что настроеніе ваше относительно меня перемнилось, вы говорили не только отъ своего имени, но и отъ имени сестры вашей.

— Безъ всякаго сомннія.

— Извините меня, мистеръ Невиль, но вы, кажется, не имли случая переговорить съ сестрой съ тхъ поръ какъ мы встртились. Мистеръ Гонитондеръ былъ очень краснорчивъ, но онъ, можно сказать, завладлъ одинъ разговоромъ. Не слишкомъ ли опрометчиво говорили вы отъ имени сестры своей?

Невиль покачалъ головой съ гордою улыбкой.

— Вы еще не знаете какъ мы съ сестрой понимаемъ другъ друга, не обмнявшись ни единымъ словомъ, пожалуй, даже ни единымъ взглядомъ. Она не только чувствуетъ то же что я, во и знаетъ очень хорошо что я пользуюсь настоящимъ случаемъ чтобы поговорить съ вами и отъ себя, и отъ нея.

Мистеръ Криспаркль поглядлъ на него съ нкоторою недоврчивостью. Но лицо его выражало такое твердое убжденіе что мистеръ Криспаркль опустилъ глаза на мостовую и впалъ, въ раздумье, пока не дошли они снова до дому.

— Теперь я попрошу васъ еще разъ пройтись со мноні сказалъ юноша, слегка покраснвъ.— Еслибы не краснорчіе мистера Гонитондера…. вы такъ, кажется, выразились?

— Я? Да, я такъ выразился, отвчалъ мистеръ Криспаркль.

— Такъ еслибы не краснорчіе мистера Гонитондера, мн, можетъ-быть, не нужно было бы спрашивать то что я хочу спросить у васъ? Этотъ мистеръ Эдвинъ Друдъ…. вдь такъ, кажется, зовутъ его?

— Такъ, сказалъ мистеръ Криспаркль.— Д-р-у-д-ъ.

— Онъ учился, иди и теперь учится у васъ?

— Никогда. Онъ пріхалъ сюда погостить у родственника, мистера Джаспера.

— А миссъ Бадъ также его родственница?

‘Зачмъ это онъ спрашиваетъ такъ нескромно?’ подумалъ мистеръ Криспаркль, и потомъ объяснилъ, сколько было ему извстно, несложную исторію ихъ помолвки.

— А! Вотъ оно что! сказалъ юноша.— Теперь я понимаю его обращеніе съ нею.

Это было сказано очевидно про себя, во всякомъ случа не мистеру Криспарклю, и каноникъ инстинктивно почувствовалъ что обратить вниманіе на эти слова значило бы почти то же что заговорить о письм случайно прочтенномъ чрезъ плечо писавшаго. Нсколько минутъ спустя, они вошли въ домъ.

Миссъ Роза пла когда вошли въ гостиную, мистеръ Джасперъ сидлъ за фортепіанами и акомпанировалъ ей. Онъ игралъ безъ ногъ, а она, по разсянности своей, легко могла сбиться, поэтому онъ весьма внимательно, глазами столько же какъ и руками, слдилъ за движеніемъ ея губъ, время отъ времени слегка трогая основную ноту. Обнявъ ее рукой, но очевидно гораздо боле занятая Джасперомъ чмъ пніемъ, стояла Елена. Братъ, входя, обмнялся съ ней взглядомъ, и въ этомъ взгляд, какъ показалось мистеру Криспарклю, высказалось то взаимное пониманіе другъ друга о которомъ прежде шла рчь. Мистеръ Невиль сталъ въ позу удивленія, облокотившись на рояль противъ пвицы, мистеръ Криспаркль услся подл китайской пастушки, Эдвинъ Друдъ любезно развертывалъ и складывалъ веръ миссъ Твивкельтонъ, а эта дама молча гордилась пніемъ своей воспитанницы, точно также какъ мистеръ Топъ, наличникъ, ежедневно гордился великолпіемъ службы въ собор.

Пніе продолжалось. То была грустная псня разлуки, и свжій, молодой голосъ звучалъ очень Жалобно и нжно. Въ то время какъ Джасперъ слдилъ за хорошенькими губками, и все по временамъ бралъ слегка одну и ту же ноту, будто самъ что-то нашептывалъ, голосъ сталъ понемногу дрожать, и вдругъ пвица разразилась слезами и закричала, закрывъ глаза рукой:

— Мочи моей нтъ! Я боюсь! Уведите меня!

Однимъ легкимъ движеніемъ, Елена, безъ малйшаго усилія, положила маленькую красавицу на диванъ. Потомъ, ставъ на колни подл нея и положивъ одну руку на ея розовый ротикъ, а другою подавая знакъ присутствующимъ, Елена сказала имъ:

— Это ничего, ужь прошло, не говорите съ ней одну минуту, она сейчасъ оправится.

Джасперъ тотчасъ же поднялъ руки и держалъ ихъ надъ клавишами, будто готовясь продолжать. Въ такомъ положеніи сидлъ онъ неподвижно, не оглядываясь даже кругомъ, тогда какъ вс сошли со своихъ мстъ и успокоивали другъ друга.

— Кн синька не привыкла къ многочисленнымъ слушателямъ, вотъ и все, сказалъ Эдвинъ Друдъ.— Она смутилась и не выдержала. Да къ тому же, Джакъ, вы такой добросовстный учитель, такъ требовательны, что она. кажется, боится васъ. И не удивительно.

— И не удивительно, повторила Елена.

— Вотъ, слышите, Джакъ! Вдь и вы, миссъ Ланддесъ, боялись бы его въ такомъ положеніи, не правда ли?

— Ни въ какомъ положеніи не боялась бы я его, отозвалась Елена.

Джасперъ опустилъ руки, оглянулся черезъ плечо и изъявилъ благодарность миссъ Ландлесъ за то что она за него заступилась. Затмъ онъ принялся беззвучно играть, едва касаясь клавишей, пока маленькую ученицу его подводили къ окну, заставляли дышать воздухомъ и вообще всячески ухаживали за ней. Когда она оправилась, его уже не было.

— Джакъ ушелъ, Кисинька, сказалъ ей Эдвинъ.— Онъ, кажется, не желалъ чтобы на него указывали какъ на испугавшее васъ чудовище.

Но она не отвчала ни слова и вздрагивала, какъ будто ее слегка простудили.

Миссъ Твинкельтонъ теперь заговорила что, ‘право, мистрисъ Криспаркль, намъ давно уже пора бы быть дома,’ что ‘мы, принявъ на себя воспитаніе будущихъ женъ и матерей (послднія слова произнесены были вполголоса, какъ будто по секрету), обязаны (голосъ опять сталъ громче) не подавать имъ примра безпорядочной жизни.’

Принесены были шали, и оба молодые кавалера вызвались проводить дамъ до дому. Идти было не далеко, и скоро двери женскаго Монастыря затворились за ними.

Двицы уже разошлись, и только мистрисъ Тишеръ ожидала въ одиночеств новую воспитанницу. Спальня Елены оказалась за спальней Розы, знакомить ихъ было нечего, и весьма скоро ихъ оставили вдвоемъ.

— Слава Богу! сказала Елена.— Я весь день боялась Что меня начнутъ мучить какъ придетъ ночь.

— Насъ здсь немного, отвчала Роза, — и мы двочки добрыя, по крайней мр другія вс добрыя, я за нихъ могу поручиться.

— А я могу поручиться за васъ, засмялась Елена, внимательно глядя темными глазами на хорошенькое личико новой подруги и лаская ее.— Вы будете мн другомъ, не правда ли?

— Надюсь. А какъ-то смшно мн называть себя вашимъ другомъ.

— Отчего?

— Я такая маленькая, ничтожная, а вы такъ женственны и красивы. Вы, кажется, могли бы раздавить меня. Я ничто предъ вами.

— Я не получила никакого воспитанія, другъ мой, ничего не знаю, всему должна учиться и глубоко стыжусь моего невжества.

— Однакожь вы мн сами въ немъ признаетесь, сказала Роза.

— Что же мн длать, красавица моя? Въ васъ есть что-то обаятельное.

— Въ самомъ дл? (Роза полушутливо, полусеріозно надула губки.) Какъ жаль что мистеръ Эдди плохо чувствуетъ это обаяніе.

Отношенія ея къ этому молодому человку были, разумется, уже объяснены въ уголк младшихъ канониковъ.

— Не можетъ быть чтобъ онъ не любилъ васъ отъ всего сердца, воскликнула Елена съ жаромъ, грозившимъ перейти въ свирпость, еслибъ оказалось не такъ.

— Да? Можетъ-быть и любитъ, сказала, Роза, продолжая дуться.— Я не имю основанія говорить что нтъ. А можетъ-быть я и сама виновата. Можетъ-быть я съ нимъ не такъ хороша какъ бы слдовало. По всей вроятности. Но все это такъ смшно!

Глаза Елены спрашивали что смшно.

— Мы смшны, отвчала Роза на ея взглядъ.— Мы пренелпая парочка. Мы вчно ссоримся.

— Отчего?

— Оттого что оба чувствуемъ себя смшными, отвчала Роза, какъ будто отвтъ этотъ самый убдительный.

Елена нсколько мгновеній не сводила внимательнаго взгляда съ ея лица, потомъ вдругъ протянула об руки и сказала:

— Будете вы мн другомъ?

— Буду, отвчала Роза дтски искреннимъ голосомъ,— на сколько ничтожная двочка можетъ быть другомъ такому сильному, умному существу какъ вы. А вы не оставьте меня. Я сама себя не понимаю. Мн нужно кого-нибудь кто бы понялъ меня, очень нужно, право!

Елена поцловала ее и, продолжая держать за об руки, спросила:

— Кто этотъ мистеръ Джасперъ.

— Дядя Эдди, мой учитель музыки, отвчала Роза, отвернувшись.

— Вы не любите его?

— О!

Роза закрыла лицо руками, содрагаясь отъ ужаса.

— Вы знаете что онъ васъ любитъ?

— Полноте, полноте! вскричала Роза, падая на колни и хватаясь за новую подругу.— Не говорите мн этого. Онъ ужасаетъ меня. Онъ преслдуетъ меня какъ страшный призракъ. Я нигд, никогда не чувствую себя въ безопасности отъ него. Мн кажется, онъ можетъ пройти сквозь стну и появиться вдругъ, когда объ немъ говорятъ.

Она въ самомъ дл оглянулась, словно опасаясь не стоитъ ли онъ въ темнот за нею.

— Разкажите мн побольше объ немъ, моя милая.

— Хорошо, хорошо. Вы вдь такая сильная. Только вы держите меня, и потомъ не у ходите отъ меня.

— Дитя мое! Вы говорите какъ будто онъ угрожалъ вамъ чмъ-то страшнымъ!

— Онъ никогда не говорилъ со мною объ…. этомъ. Никогда….

— Что жь онъ сдлалъ?

— Онъ сдлалъ изъ меня рабу своими взглядами. Онъ принудилъ меня понять его, не сказавъ мн ни слова, онъ принудилъ меня молчать, не произнеся ни малйшей угрозы. Когда я играю, онъ не сводитъ глазъ съ моихъ рукъ. Когда я пою, онъ не сводитъ глазъ съ моихъ губъ. Когда онъ поправляетъ меня, беретъ ноту, играетъ какое-нибудь мсто, онъ самъ весь въ этихъ звукахъ, онъ нашептываетъ мн что преслдуетъ меня какъ любовникъ и приказываетъ мн хранить его тайну. Я избгаю его глазъ, но онъ заставляетъ меня видть ихъ и не глядя на него. Даже когда они тускнютъ, что случается иногда, и одъ какъ будто уносится въ область какихъ-то страшныхъ грезъ, я знаю все это, и чувствую что онъ сидитъ подл меня, и что онъ въ эти минуты всего опасне.

— Что же это за воображаемая опасность, дитя мое? Въ чемъ она заключается?

— Не знаю. Я никогда не осмливалась объ этомъ подумать.

— И сегодня больше ничего не было?

— Больше ничего. Сегодня, когда онъ такъ неотступно слдилъ за моими губами, мн было не только страшно, но и досадно и невыносимо стыдно. Словно онъ цловалъ меня. Я не вытерпла и закричала. Но вы никому объ этомъ ни полслова. Эдди очень любитъ его. Вы сегодня сказали что ни въ какомъ положеніи не боялись бы его, а вотъ я боюсь его ужасно, и ршилась сказать вамъ однимъ. Держите меня. Не уходите отъ меня. Я боюсь остаться одна.

Смуглое лицо наклонилось надъ жалобно-простертыми руками, и густые черные волосы прикрыли дрожащаго ребенка. Въ глубин темныхъ глазъ, полныхъ въ эту минуту состраданія и сочувствія, рдлась искра огня. Да остережется всякій кому о семъ вдать надлежитъ.

ГЛАВА VIII.
На ножахъ.

Молодые люди, проводивъ дамъ до дому и видя предъ собой одну непривтно блестящую мдную доску на двери, будто старый франтъ дерзко поглядывалъ на нихъ въ свой огромный лорнетъ, взглянули другъ на друга, повернулись и тихонько пошли по освщенной мсяцемъ улиц.

— Вы долго здсь пробудете, мистеръ Друдъ? спрашиваетъ Невиль.

— Нтъ, отвчаетъ Друдъ небрежно.— Я узжаю завтра въ Лондонъ. Но я буду назжать до лтней вакаціи, а тогда прощусь съ Клойстергамомъ и съ Англіей, надюсь надолго.

— Вы дете за границу.

— Да, хочу немножко порасшевелить Египетъ, отвчаетъ Друдъ снисходительно.

— Вы теперь учитесь?

— Нтъ, не учусь, отзывается Эдвинъ нсколько презрительно.— Я нанимаюсь дломъ, работаю, инженерствую. Небольшое состояніе, оставленное мн отцомъ, помщено въ торговомъ дом, котораго отецъ мой былъ пайщикомъ. Когда буду совершеннолтнимъ, я вступлю во владніе моею частью товарищескаго капитала и сдлаюсь членомъ фирмы. А до тхъ поръ Джакъ, съ которымъ вы познакомились за обдомъ, мой опекунъ.

— Я слышалъ отъ мистера Криспаркля о другомъ ожидающемъ васъ благополучіи.

— Что вы подъ этимъ разумете?

Невиль произнесъ слова свои вкрадчивымъ и въ то же время сдержаннымъ тономъ, напоминающимъ уже замченное въ немъ соединеніе смлости съ робостью. Эдвинъ отвтилъ рзко и вовсе неучтиво. Они останавливаются и обмниваются нсколько раздраженнымъ взглядомъ.

— Надюсь, говоритъ Невиль,— вы не обидились что я намекнулъ на вашу помолвку.

— Ахъ, Боже мой! восклицаетъ Эдвинъ, идя дале нсколько ускореннымъ шагомъ.— Въ э томъ старомъ гнзд сплетенъ вс на нее намекаютъ. Удивительно какъ до сихъ поръ не изобразили еще моего портрета на вывск какого-нибудь постоялаго двора, съ приличною случаю надписью. Или пожалуй пор третъ Кисиньки. Это все равно.

— Я не винова т, если мистеръ Криспаркль, нисколько не стсняясь, сообщилъ мн объ этомъ.

— Вы не виноваты, правда, соглашается Эдвинъ Друдъ.

— Но я виноватъ въ томъ что заговорилъ объ этомъ съ вами, продолжаетъ Невиль.— Я полагалъ что вы гордитесь своею невстой.

Дв замчательныя черты человческой природы служатъ тайными пружинами этого разговора. На Невиля Роза успла уже произвести такое впечатлніе что небрежность съ какою относится къ ней Эдвинъ Друдъ (не стоящій ея мизинца) возмущаетъ его: а на Эдвина Друда Елена успла уже произвести такое впечатлніе ч то безцеремонность съ какою отстраняетъ его братъ Елены (не стоящій ея мизинца) приводитъ его въ негодованіе. Однако на послднее замчаніе надо отвтить, итакъ Эдвинъ говоритъ:

— Не знаю, мистеръ Невилъ, всегда ли люди любятъ говорить много о томъ чмъ всего боле гордятся, не знаю также, всегда ли пріятно слышать какъ толкуютъ объ этомъ другіе. Но я человкъ дловой, если а ошибаюсь, то ду наставленія отъ васъ ученыхъ. Вамъ все лучше знать.

Оба злятся. Невиль открыто, а Эдвинъ Друдъ прикрываетъ свое раздраженіе общими мстами и часто останавливается, какъ будто любуясь живописною игрой луннаго свта.

— Мн кажется, не очень учтиво съ вашей стороны, замчаетъ наконецъ Невиль,— подтрунивать надъ чужимъ человкомъ, который не пользовался тми удобствами какими пользовались вы, и пріхалъ сюда съ цлью воротить, по возможности, потерянное время. Но, конечно, я не былъ воспитанъ для жизни дловой, и мои понятія объ учтивости сложились среди дикарей.

— Едва ли не лучшая учтивость, отзывается Эдвинъ Друдъ,— въ какой бы сред человкъ ни воспитывался, не мшаться въ чужія дла. Подайте примръ, и я обязуюсь ему слдовать.

— Знаете ли вы что вы ужь слишкомъ много себ позволяете, отвчаетъ Невиль сердито,— и что въ моей стран отъ васъ бы за такія рчи потребовалось удовлетвореніе?

— Кмъ это? спрашиваетъ Эдвинъ Друдъ, останавливаясь и презрительно оглядывая своего собесдника.

Внезапно вская рука ложится на плечо Эдвина, и Джасперъ стоилъ между ними. Повидимому, онъ тоже завернулъ къ женскому Монастырю и шелъ за ними въ тни.

— Недъ, Недъ, Недъ! говоритъ онъ.— Что это такое! Какъ это можно! Я слышалъ послднія ваши слова. Вспомните что вы здсь почти хозяинъ. Вы представитель Клойстергама предъ прізжимъ. Мистеръ Невиль прізжій, надо уважать обязанности гостепріимства. А вы, мистеръ Невиль (онъ положилъ лвую руку на плечо юноши и такъ, идя между ними, продолжалъ), вы извините меня, если я и васъ попрошу сдержать свою вспыльчивость. Что же такое между вами? Но къ чему спрашивать! Пусть между вами ничего не будетъ. Вдь мы вс трое не имемъ повода сердиться другъ на друга, не такъ ли?

Нкоторое время ни тотъ, ни другой юноша не ршается заговорить первый, наконецъ Эдвинъ Друдъ говоритъ:

— Что до меня касается, Джакъ, я не сержусь.

— И я тоже, произноситъ Невиль, но не такъ ршительно, или, можетъ-быть, не такъ небрежно.— Еслибы однако мистеръ Друдъ зналъ прошлую жизнь мою въ далекой стран, онъ понялъ бы какъ глубоко могутъ уязвить меня колкія слова.

— Я думаю, говоритъ Джасперъ примирительнымъ тономъ,— намъ не зачмъ входить въ объясненія. Всякое замчаніе или условіе могло бы показаться неумстнымъ. Вы видите, Эдвинъ искренно и прямо заявляетъ что онъ не сердится, скажите же также прямо и искренно: вы не сердитесь?

— Нисколько, мистеръ Джасперъ.

Въ этомъ отвт нтъ однако той искренности, или можетъ-быть, повторяемъ еще разъ, той небрежности.

— Итакъ все кончено. Моя холостая квартира здсь, рядомъ. У меня котелокъ на огн, вино и рюмки на стол. Отъ меня два шага до уголка младшихъ канониковъ. Недъ, вы завтра узжаете. Поведемъ съ собою мистера Невиля выпить кубокъ на прощанье.

— Очень радъ, Джакъ.

— Очень радъ и я, мистеръ Джасперъ.

Невиль находитъ невозможнымъ не сказать этого, однако идти ему не хочется. Онъ чувствуетъ что не владетъ собою, чувствуетъ что хладнокровіе Эдвина Друда, вмсто того чтобъ успокоивать его, только боле горячитъ.

Мистеръ Джасперъ, продолжая идти по середин, положивъ руки на плечи юношамъ, прекрасно напваетъ припвъ застольной псни, и вс они вмст входятъ въ его квартиру. Тутъ, какъ только хозяинъ зажегъ лампу, прежде всего бросается имъ въ глаза портрет надъ каминомъ. Портретъ этотъ не располагаетъ юношей къ согласію, неумстно напоминая имъ поводъ ихъ ссоры. Оба они взглядываютъ на него, но ничего не говорятъ. Но Джасперъ, какъ видно не вполн понимающій съ чего начался крупный разговоръ между ними, тотчасъ же обращаетъ ихъ вниманіе на портретъ.

— Вы узнаете э то лицо, мистеръ Невиль? говоритъ онъ, освщая его лампой.

— Узнаю, но портретъ гораздо ниже оригинала.

— Вы очень строги. Онъ писанъ и подаренъ мн Эдвиномъ.

— Простите меня, мистеръ Друдъ, искренно извиняется Невиль.— Еслибъ я зналъ что нахожусь въ присутствіи артиста….

— О! Это не боле какъ шутка, прерываетъ Эдвинъ, звая.— Я слегка преувеличилъ характеристическія черты Кисиньки. На дняхъ я спишу ее какъ слдуетъ, если она будетъ умна.

Равнодушно покровительственный тонъ, которымъ Эдвинъ произноситъ эти слова, потягиваясь въ кресл и заложивъ руки за голову, кажется возмутительнымъ раздражительному и раздраженному Невилю. Джасперъ пытливо поглядываетъ то на того, то на другаго, слегка улыбается и отворачивается къ огню готовить пуншъ.

— Полагаю, мистеръ Невиль, говоритъ Эдвинъ, затронутый за живое негодованіемъ, которое также ясно видно на лиц юноши, какъ виденъ огонь въ камин, или лампа на стол,— полагаю, что еслибы вы рисовали предметъ своей любви….

— Я не умю рисовать, поспшно перебиваетъ Невиль.

— Это не порокъ, а несчастье. Но еслибъ умли, вы, полагало, изобразили бы ее,— какова бы ни была она въ дйствительности,— Юноной, Минервой, діаной и Венерой, не такъ ли?

— У меня нтъ предмета любви, я не могу отвчать вамъ.

— Еслибы мн, говоритъ Эдвинъ съ дтскою хвастливостью,— попытать свои силы на портрет миссъ Ландлесъ, сеоіозно, понимаете, серіозно, вы увидли бы что могу я сдлать.

— Для этого, полагаю, потребуется сначала согласіе моей сестры, а такъ какъ она никогда не согласится, то мн, вроятно, никогда не придется видть что можете вы сдлать. Постараюсь утшиться.

Джасперъ оглядывается отъ огня, наливаетъ большой стаканъ Невилю, наливаетъ большой стаканъ Эдвину, подаетъ тому и другому, потомъ наливаетъ себ и говоритъ:

— Мистеръ Невиль, мы пьемъ за здоровье племянника моего Эдвина, такъ какъ оно. завтра узжаетъ, то ему и слдуетъ желать счастливаго пути. Недъ, другъ мой, ваше здоровье!

Джасперъ, подавая примръ, почти опоражниваетъ стаканъ, Невиль слдуетъ его примру. Эдвинъ Друдъ говоритъ: ‘благодарю васъ обоихъ’, и также почти залпомъ выпиваетъ свой стаканъ.

— Посмотрите на него! восклицаетъ Джасперъ, указывая рукой восторженно и нжно, и въ то же время насмшливо.— Посмотрите, мистеръ Невиль, какъ лниво потягивается онъ въ креслахъ. Цлый свтъ предъ нимъ. Онъ можетъ выбирать. Предъ нимъ жизнь благороднаго труда, жизнь разнообразная, заманчивая, украшенная домашнимъ счастіемъ. Глядите на него!

Лицо Эдвина Друда весьма скоро и сильно разгорлось отъ вина, точно также и лицо Невиля Ландлесъ. Эдвинъ все сидитъ развалившись въ креслахъ и заложивъ руки за голову.

— Смотрите какъ маю онъ все это цнитъ, продолжаетъ

Джасперъ въ насмшливомъ дух.— Онъ едва даетъ себ трудъ срывать золотые плоды висящіе у него подъ рукой. И представьте, съ другой стороны, какая противоположность. Насъ съ вами не ожидаетъ жизнь благороднаго труда, разнообразная и счастливая. Намъ съ вами (разв вы счастливе меня, что легко можетъ быть) предстоитъ лишь томительное однообразіе здшней скучной жизни.

— Честное слово, Джакъ, говоритъ Эдвинъ самодовольно,— мн становится просто совстно что путь мой такъ гладокъ. Но вдь мы съ вами знаемъ кое-что, и, можетъ-быть, въ сущности не все такъ легко какъ кажется. Не правда ли, Кисинька? обратился онъ къ портрету, щелкнувъ пальцами.— Еще надо намъ пролзть въ ушко иголки, не такъ ли, Кисинька? Вы меня понимаете, Джакъ.

Голосъ его сталъ глухъ и невнятенъ. Джасперъ, спокойный и хладнокровный, глядитъ на Невиля, какъ будто ожидая какого-нибудь отвта, или замчанія. Невиль заговариваетъ, и его голосъ тоже глухъ и невнятенъ.

— Можетъ-быть, лучше было бы для мистера Друда, еслибъ онъ ознакомился съ нкоторыми трудностями жизни, говоритъ онъ вызывающимъ тономъ.

— Скажите пожалуста, отзывается Эдвинъ, только глаза поворачивая въ его сторону, — почему это было бы лучше для мистера Друда еслибъ онъ ознакомился съ нкоторыми трудностями жизни?

— Да, подхватываетъ Джасперъ, видимо заинтересованный,— скажите, почему?

— Потому что онъ научился бы цнить счастье на которое личныя достоинства далеко еще не даютъ ему права.

Мистеръ Джасперъ быстро взглядываетъ на племянника въ ожиданіи его отвта.

— А вы знакомы съ трудностями жизни, позвольте спросить? говоритъ Эдвинъ Друдъ, выпрямляясь.

Мистеръ Джасперъ быстро оглядывается на Невиля въ ожиданіи его отвта.

— Знакомь.

— Чему же вы научились?

Во все время разговора мистеръ Джасперъ безпрерывно поглядываетъ то на того, то на другаго.

— Я уже разъ сказалъ вамъ сегодня.

— Ничего вы мн не говорили.

— Нтъ сказалъ. Вы слиткомъ много себ позволяете.

— Вы, помнится, еще что-то прибавили.

— Да.

— Такъ повторите.

— Я сказалъ что въ той стран откуда я родомъ, отъ васъ бы потребовалось удовлетвореніе.

— Только тамъ? восклицае т Эдвинъ Друдъ съ презрительнымъ смхомъ.— Это вдь, кажется, очень далеко. Да. да, понимаю. Эта страна въ безопасномъ разстояніи отъ насъ.

— Такъ пожалуй и здсь, отвчаетъ Невиль, вставая въ бшенств.— Гд вамъ угодно. Ваше тщеславіе невыносимо, ваша самонадянность превышаетъ всякую мру, вы корчите изъ себя что-то рдкостное, необыкновенное, а въ сущности вы не боле какъ пустой и пошлый хвастунъ.

— Ну вотъ! отзывается Эдвинъ Друдъ, точно также взбшенный, но боле владющій собой.— Почемъ вы-то знаете? Вы можете, положимъ, распознать арапа хвастуна и пошляка, съ ними вы близко знакомы, но о блыхъ людяхъ вы судить неспособны.

Оскорбительный намекъ на его темную ковку окончательно выводитъ изъ себя Невиля, онъ выплескиваетъ остатокъ вина въ лицо Эдвину и готовъ бросить въ него стаканомъ, но въ самую критическую минуту Джасперъ хватаетъ его за руку.

— Недъ, другъ мой! восклицаетъ онъ громкимъ голосомъ.— молчите, прошу васъ, приказываю вамъ! (Вс трое столпились, стаканы дребезжатъ, стулья валятся.) Мистеръ Невиль! Стыдитесь. Отдайте мн стаканъ. Пустите же. Я отниму силою.

Но Невиль его отталкиваетъ. Стоитъ минуту изступленный, со стаканомъ въ поднятой рук, потомъ бросаетъ стаканъ объ полъ съ такою силой что брызги дождемъ летятъ во вс стороны, и уходитъ изъ дому.

Когда онъ вышелъ на свжій ночной воздухъ., все вокругъ него кружится, все представляется въ какомъ-то фантастическомъ вид, онъ сознаетъ только что стоитъ съ непокрытою головой посреди кроваваго водоворота, готовый бороться до смерти.

Но бороться не съ кмъ. Мсяцъ глядитъ на него, какъ будто онъ умеръ посл приладка бшенства. Онъ хватается руками за горячую голову и сердце, бьющееся какъ кузнечный молотъ, и шатаясь бредетъ дальше. Затмъ онъ припоминаетъ что за нимъ захлопнули дверь, заперлись отъ него, какъ отъ опаснаго звря и думаетъ: что же теперь длать?

Дикое поползновеніе броситься въ рку смиряется подъ вліяніемъ луннаго свта, озаряющаго соборъ и могилы, при мысли о сестр и добромъ человк который не дале какъ сегодня внушилъ ему довріе и общалъ не оставить его. Онъ идетъ въ уголокъ младшихъ канониковъ и стучится тихонько.

Мистеръ Криспаркль иметъ обыкновеніе сидть позже всхъ въ дом, тихо наигрывая на фортепіано свои любимые напвы. Вяніе южнаго втра проносящагося лтнею ночью мимо уголка младшихъ канониковъ не боле нжно и легко чмъ звуки издаваемые мистеромъ Криспарклемъ, опасающимся потревожить сонъ своей китайской пастушки. Мистеръ Криспаркль самъ отпираетъ дверь. Лицо его мняется. Неудовольствіе и смятеніе выражается на немъ.

— Мистеръ Невиль! Въ такомъ вид! Гд вы были?

— У мистера Джаспера, съ его племянникомъ.

— Войдите.

Младшій каноникъ поддерживаетъ его подъ руку съ ловкостью пріобртенною утренними упражненіями, вводитъ его въ свой маленькій кабинетъ и затворяетъ дверь.

— Я началъ дурно, ужасно дурно!

— Дйствительно. Вы не трезвы, мистеръ Невиль?

— Къ сожалнію. Хотя могу уврить васъ что пилъ я очень мало, но меня какъ-то вдругъ и очень странно разобрало.

— Мистеръ Невиль! мистеръ Невиль! говоритъ младшій каноникъ, качая головой съ грустною улыбкой.— Это я уже не разъ слыхалъ.

— Кажется…. у меня въ голов какая-то путаница…. съ племянникомъ мистера Джаспера сдлалось то же.

— Весьма вроятно, сухо отвчаетъ мистеръ Криспаркль.

— Мы побранились. Онъ грубо оскорбилъ меня. Во мн поднялась кровь съ тми зврскими наклонностями о которыхъ говорилъ я вамъ давеча.

— Мистеръ Невиль, отзывается младшій каноникъ кротко, но твердо, — прошу васъ, говоря со мной, не сжимать такъ кулакъ.

— Онъ вывелъ меня изъ всякаго терпнія, продолжаетъ юноша, тотчасъ же повинуясь.— Не знаю, было ли у него сначала такое намреніе, а подъ конецъ непремнно было. Словомъ, въ бшенств до котораго онъ довелъ меня, я убилъ бы его, еслибы мн дали, да и пытался убить.

— Вы опять сжали кулакъ, замчаетъ спокойно мистеръ Криспаркль.

— Простите меня.

— Вы знаете вашу комнату, я показывалъ вамъ ее предъ обдомъ, а все-таки я провожу васъ. Дайте мн руку. Тихонько, вс въ дом спятъ.

Подхвативъ его подъ руку съ ловкостью полицейскаго и съ наружнымъ спокойствіемъ, недостижимымъ для новичковъ, мистеръ Криспаркль ведетъ своего питомца въ приготовленную для него привтливую, старую комнату. Тутъ юноша бросается въ кресло и, опершись руками на письменный столъ, уныло опускаетъ на нихъ голову.

Кроткій каноникъ намревался уйти не сказавъ ни слова. Но оглянувшись въ дверяхъ и видя такое уныніе, онъ возвращается назадъ, кладете тихонько руку на склоненную голову и говоритъ: ‘доброй ночи’, отвтомъ ему глухое рыданіе. Много юношей хуже, а много ли лучше этого?

Опять слегка стучатся у наружной двери. Онъ отворяетъ, входитъ мистеръ Джасперъ со шляпой юноши въ рукахъ.

— Ужасная была у насъ съ нимъ сцена, говоритъ Джасперъ тихимъ голосомъ.

— Въ самомъ дл?

— Убійственная.

— Нтъ, нтъ, вступается мистеръ Криспаркль, — не употребляйте такихъ сильныхъ словъ.

— Онъ чуть съ ногъ не свалилъ моего племянника. Не будь я, онъ убилъ бы его на мст.

‘Ахъ!’ думаетъ мистеръ Криспаркль: ‘это его собственныя слова.’

— Посл того что я видлъ и слышалъ сегодня, говорите Джасперъ очень серіозно,— я какъ огня буду бояться всякой встрчи ихъ наедин. Просто ужасно было. Въ его темной крови есть что-то зврское.

‘Ахъ!’ думаетъ мистеръ Криспаркль: ‘такъ и самъ онъ говорилъ.’

— Вы, продолжаетъ Джасперъ, взявъ каноника за руку,— вы приняли къ себ опаснаго питомца.

— За меня не бойтесь, Джасперъ, отвчаетъ мистеръ Криспаркль со спокойною улыбкой.— Я самъ не боюсь нисколько.

— Да и я не боюсь за себя, возражаетъ Джасперъ,— потому что ему нтъ и, вроятно, не будетъ причины чувствовать вражду ко мн, но вы и племянникъ мой дло другое.

Мистеръ Криспаркль входитъ въ домъ со шляпой, которая такъ незамтно получила право висть въ его сняхъ, вшаетъ ее на гвоздь и задумчиво отправляется спать’.

ГЛАВА IX.
Птицы въ куст.

У Розы съ семилтняго возраста не было извстныхъ ей родственниковъ, не было дома, кром женскаго Монастыря, не было матери, кром миссъ Твинкельтонъ. Мать помнилась ей хорошенькая, маленькая, повидимому не много старше ея самой, на рукахъ у отца, только что вытащенная изъ воды, безжизненная. Несчастье случилось на пикник. Краски и складки хорошенькаго лтняго платьица, длинные мокрые волосы съ облетвшими цвтами, грустно-прекрасное, мертвое личико на постел, неизгладимо запечатллись въ памяти Розы. Запечатллось въ ней также отчаяніе и безнадежное уныніе несчастнаго молодаго отца, который умеръ съ горя въ первую годовщину этого тяжелаго дня.

Помолвка Розы была слдствіемъ утшенія которое находилъ онъ въ этотъ послдній годъ въ обществ врнаго друга своего и стараго школьнаго товарища Друда, также какъ онъ овдоввшаго еще въ молодости. Но и этотъ пришелъ къ концу, къ которому приводя т раньше или позже вс земные пути, и молодая парочка осталась въ томъ положеніи въ какомъ мы застали ее.

Тнь вызывающей состраданіе грусти, окружавшая маленькую сиротку при первомъ появленіи ея въ Клойсгергам, никогда вполн не разсялась. Она становилась свтле по мр того какъ двочка росла, хорошла, развивалась, она принимала то золотистые, то лазуревые отливы и обливала молодую головку какимъ-то особымъ сіяніемъ. желая утшить и обласкать сиротку, вс сначала обращались съ нею будто она гораздо моложе своихъ лтъ, то же самое желаніе побуждало баловать ее, когда она была уже не ребенокъ. Кто будетъ ея любимою подругой, кто подаритъ ей то или другое, кто окажетъ ей услугу, кто возьметъ ее къ себ на праздники, кто чаще будетъ писать ей какъ разъдутся, и кому она больше всего обрадуется при встрч: эти вопросы вызывали не лишенное нкоторой горечи соперничество въ женскомъ Монастыр. Хорошо если и бдныя монахини не скрывали въ свое время боле тяжелой борьбы подъ покрывалами и четками!

Такъ Роза росла и сдлалась милою, втреною, своевольною, привлекательною двочкой, избалованною въ томъ смысл что разчитывала на доброту всхъ окружающихъ. Но за доброту эту она не платила равнодушіемъ. Въ ней былъ неистощимый родникъ нжности, котораго свтлыя струи долгіе годы оживляли женскій монастырь, хотя глубь его никогда еще не была затронута. Что произойдетъ когда расшевелится эта глубь, что выйдетъ тогда изъ беззаботной головки и веселаго сердечка — должно показать будущее.

Какимъ путемъ всть что вечеромъ была ссора между двумя юношами, причемъ мистеръ Невиль совершилъ какое-то покушеніе на мистера Друда, проникла въ заведеніе миссъ Твинкельтонъ еще до завтрака, невозможно сказать. Прилетла ли она съ птицами воздушными, или съ самимъ воздухомъ, какъ растворили окна, принесъ ли ее хлбникъ въ хлб, или молочникъ подмшалъ къ молоку, захватили ли ее горничныя, выбивая матрасы на двор, какъ бы то ни было, а всть эта разнеслась по всмъ угламъ стараго зданія прежде чмъ миссъ Твинкельтонъ сошла внизъ, а сама миссъ Твинкелтонъ получила ее чрезъ мистрисъ Тишеръ пока одвалась, или, какъ выразилась бы она въ разговор съ родителемъ любящимъ миологію, пока она приносила жертву граціямъ.

Братъ миссъ Ландлесъ пустилъ въ мистера Эдвина Друда бутылкой.

Братъ миссъ Ландлесъ пустилъ въ мистера Эдвина Друда ножомъ.

Ножъ напомнилъ вилку. Оказалось что братъ миссъ Ландлесъ пустилъ въ мистера Эдвина Друда вилкой. Стали интересоваться психологическимъ вопросомъ: зачмъ братъ миссъ Ландлесъ пустилъ бутылкой, ножомъ или вилкой,— а то еще пожалуй и бутылкой, и ножомъ, и вилкой, по сказанію кухарки,— въ мистера Эдвина Друда?

А вотъ зачмъ. Братъ миссъ Ландлесъ сказалъ что миссъ Бадъ ему нравится. Мистеръ Эдвинъ Друдъ сказалъ брату миссъ Ландлесъ что миссъ Бадъ вовсе не слдуетъ нравиться ему. Тогда братъ миссъ Ландлесъ вспылилъ, схватилъ бутылку, ножъ, вилку и графинъ (графинъ тоже вдругъ не всть откуда пускается) и всмъ пустилъ въ мистера Эдвина Друда.

Бдная Роза заткнула себ уши, когда начали ходить эти толки, и просила чтобъ ей ничего больше не говорили, а миссъ Ландлесъ, попросивъ у миссъ Твинкельтонъ позволенія пойти поговорить съ братомъ, причемъ весьма ясно дала почувствовать что въ случа отказа пойдетъ и безъ позволенія, избрала боле цлесообразный путь отправиться къ мистеру Криспарклю за врными свдніями.

Вернувшись, она сначала отведена была на бесду съ миссъ Твинкельтонъ для устраненія всего что могло оказаться предосудительнаго въ ея извстіяхъ, а потомъ сообщила Роз то что было дйствительно, налегая съ румянцемъ въ лиц на послднее грубое оскорбленіе завершившее нкоторыя другія рзкія выраженія, которыми они обмнялись, но умалчивая о томъ что источникомъ ссоры было небрежное легкомысліе Эдвина Друда. Затмъ она отъ имени бра за просила прощенія у Розы, и исполнивъ это порученіе съ усердіемъ сестры, положила конецъ разговору.

На обязанности миссъ Твинкельтонъ лежало успокоить волненіе умовъ въ женскомъ Монастыр. Дама эта величественно вошла въ комнату, которую плебеи назвали бы классною, но которая, на аристократическомъ язык начальницы женскаго Монастыря, называлась описательно и нсколько неопредленно залою посвященною занятіямъ, и произнесла ораторскимъ тономъ: ‘Милостивыя государыни!’ Вс встали. Мистрисъ Тишеръ стала позади своей начальницы, напоминая собой первую сподвижницу королевы Елисаветы въ Тильбери-Форт. Затмъ миссъ Твинкельтонъ объяснила что ‘молва изображена Авонскимъ бардомъ — всмъ само собой приходитъ на умъ имя безсмертнаго Шекспира, называемаго также лебедемъ родной рки, въ связи со старымъ поврьемъ будто эта красивая птица сладостно поетъ при приближеніи смерти (миссъ Дженнингсъ, прошу васъ стоять прямо), что, впрочемъ, не подтверждается свидтельствомъ орнитологовъ. Итакъ, молва изображена Авонскимъ бардомъ со множествомъ языковъ. Молва въ Клойстергам (миссъ Фердинандъ, потрудитесь слушать внимательно) соотвтствуетъ этой общей характеристик. Легкое несогласіе происшедшее вчера вечеромъ между двумя молодыми людьми, далеко отъ нашихъ мирныхъ стнъ (такъ какъ миссъ Фердинандъ упорствуетъ въ своей невнимательности, то она потрудится переписать сегодня вечеромъ на язык подлинника четыре первыя басни нашего остроумнаго сосда Monsieur Lafontaine), было грубо преувеличено голосомъ молвы. Въ первой тревог, внушенной сочувствіемъ къ юной подруг, которой близокъ одинъ изъ участниковъ въ этомъ безкровномъ бою (неприличіе, которое позволяетъ себ миссъ Райнольдъ, какъ будто закалывая себя булавкой, такъ очевидно что не стоитъ даже на него указывать), мы снизошли съ нашей двственной высоты до обсужденія этого непріятнаго дла. Убдившись изъ достоврныхъ источниковъ что это одна изъ ‘бездлокъ’ упоминаемыхъ поэтомъ (котораго имя и годъ рожденія миссъ Джигельсъ сообщитъ вамъ черезъ полчаса), мы теперь желали бы оставить это и сосредоточить умъ вашъ на полезныхъ и отрадныхъ занятіяхъ дня.’

Но умы заняты были этимъ обстоятельствомъ весь день, и миссъ Фердинандъ подверглась вторичному наказанію за то что за обдомъ надла бумажные усы и притворилась будто хочетъ пустить графиномъ въ миссъ Джигельсъ, которая стала обороняться ложкой.

Роза много думала объ этой несчастной ссор и думала съ тревожнымъ чувствомъ, сознавая себя замшанною въ ней вслдствіе фальшиваго положенія въ какое ставила ее помолвка съ Друдомъ. Испытывая всегда такое тревожное чувство въ присутствіи жениха, она весьма естественно не могла отдлаться отъ него и въ его отсутствіи. На этотъ разъ она была предоставлена самой себ и лишена возможности искать утшенія въ откровенномъ разговор съ новою подругой, потому что ссора произошла съ братомъ Елены,и Елена избгала говорить объ этомъ, какъ о дл непріятномъ и тяжеломъ для нея. Въ такихъ критическихъ обстоятельствахъ Розу увдомили что ея опекунъ пріхалъ навстить ее.

Мистеръ Грюгьюсъ достоинъ былъ возложеннаго на него доврія, какъ человкъ неподкупной честности, но другихъ правъ на званіе опекуна молодой двушки онъ, судя по наружному виду, не имлъ никакихъ. Онъ былъ сухой, срый человкъ, еслибы положить его подъ жерновъ, онъ, кажется, истерся бы въ очень сухой табакъ. У него были рдкіе, короткіе волосы, цвтомъ и твердостью напоминающіе весьма потертый, желтоватый мхъ, такъ непохожи были они на настоящіе волосы что ихъ приняли бы за парикъ, еслибы только можно было представить себ что кто-нибудь добровольно возложитъ себ на голову подобное украшеніе. Несложныя черты лица его врзаны были глубоко, жесткими линіями, на лбу у него были какіе-то узлы, какъ будто природа намревалась придать ему выраженіе благородства и тонкости, но потомъ бросила рзецъ, сказавъ: у меня право не хватаетъ терпнія докончить этого человка, пусть остается какъ есть.

Шея длинная, ноги длинныя, движенія неловкія, нершительныя, походка неуклюжая, глаза близорукіе, не позволявшіе ему, можетъ-быть. замтить какъ много благо бумажнаго носка виднется изъ-подъ его черныхъ панталонъ, а при всемъ томъ мистеръ Грюгьюсъ производитъ почему-то пріятное впечатлніе.

Роза застала опекуна своего въ великомъ смущеніи отъ того что онъ находился предъ лицомъ миссъ Твинкельтонъ, въ ея собственной комнат. Бдняка какъ будто давило опасеніе какого-то предстоящаго экзамена, котораго онъ не выдержитъ удовлетворительно.

— Другъ мой! Какъ вы поживаете? Очень радъ васъ видть. Какъ вы поправились, другъ мои! Позвольте подать вамъ стулъ.

Миссъ Твинкельтонъ встала изъ-за своего маленькаго письменнаго стола и любезно сказала, обращаясь къ пространству.

— Вы позволите мн удалиться?

— Для чего же, сударыня? Прошу васъ не сходить со своего мста.

— Нтъ, съ мста сойти ужь позвольте, возразила миссъ Твинкельтонъ съ очаровательною любезностью,— но по любезному желанію вашему, я не уйду изъ комнаты. Если я придвину свой столикъ къ этому угловому окну, я не буду мшать вамъ?

— Сударыня! Можете ли вы мшать намъ!

— Вы очень добры. Роза, другъ мой, васъ, конечно, не стснитъ мое присутствіе.

Ту т мистеръ Грюгьюсъ, оставшись съ Розой у камина, сказалъ опять:

— Какъ вы поживаете, другъ мой? Я очень радъ васъ видть.

И дождавшись пока она сла, услся самъ.

— Мои посщенія, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— какъ посщенія ангеловъ: не то чтобъ я сравнивалъ себя съ ангеломъ.

— Конечно нтъ, сказала Роза.

— Никакимъ образомъ, подтвердилъ мистеръ Грюгьюсъ.— Я хочу только сказать что посщенія мои рдки. Ангеламъ, какъ извстно, очень хорошо у себя наверху.

Миссъ Тиникельтонъ оглянулась съ холоднымъ изумленіемъ.

— Я разумю, другъ мой, договорилъ мистеръ Грюгьюсъ, касаясь руки Розы чтобы не подумали будто онъ позволяетъ себ ужасную вольность называть миссъ Тиникельтонъ другомъ своимъ,— я разумю другихъ двицъ.

Миссъ Твинкельтонъ опять принялась писать.

Мистеръ Грюгьюсъ, преслдуемый сознаніемъ что началъ разговоръ не. такъ искусно какъ бы слдовало, принялся гладить волосы сзади напередъ, будто только что вынырнулъ и выжимаетъ воду,— такая была у него привычка,— потомъ вынулъ карманную книжку и обрзокъ карандаша.

— Я записалъ себ что нужно на память, оказалъ онъ, переворачивая листки,— какъ я обыкновенно длаю, не обладая вовсе даромъ слова. Вы позволите мн справляться съ этою запиской: ‘Здоровье и веселость.’ Врно. Вы здоровы и веселы, другъ мой? Такъ кажется съ виду.

— Оно такъ и есть, отвтила Роза.

— За это, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, наклоняя голову по направленію къ угловому окну,— надлежитъ намъ благодарить отъ души материнскую любовь и неусыпное попеченіе дамы которую я теперь имю честь видть предъ собою.

И это заявленіе вышло какъ-то неудачно у мистера Грюгьюса и не дошло по назначенію, ибо миссъ Твинкельтонъ, сознавая что ей не слдуетъ обращать ни малйшаго вниманія на разговоръ, кусала кончикъ пера и глядла въ погодокъ, будто ожидая чтобы счастливая мысль была ниспослана ей тою изъ девяти небесныхъ сестеръ у которой окажется таковая въ запас.

Мистеръ Грюгьюсъ опять погладилъ голову, опять справился съ книжкой и зачеркнулъ слова: ‘Здоровье и веселость’ какъ дло поконченное.

— Слдующая замтка моя гласитъ: ‘Фунты, шиллинги и пенсы’. Скучный предметъ разговора для молодой двушки, но предметъ важный: жизнь есть фунты, шиллинги и пенсы. Смерть…. (вспомнивъ о смерти ея обоихъ родителей, онъ остановился, и потомъ продолжалъ. очевидно вставивъ отрицаніе вслдствіе посл пришедшей мысли:) смерть не есть фунты, шиллинги и пенсы.

Голосъ его былъ также жестокъ какъ самъ онъ, и его, казалось, можно бы измолоть въ сухой табакъ. И однако, тми весьма небольшими средствами какими располагалъ, онъ обнаруживалъ внутреннюю доброту свою. Еслибы природа его окончила, доброта виднлась бы на лиц его въ эту минуту. Что же было длать ему, если узлы лба его не могли сгладится, и лицо лишено было подвижности.

— Фунты, шиллинги и пенсы. Вамъ попрежнему достаточно того что вы получаете для удовлетворенія вашихъ потребностей?

У Розы не было потребностей, слдовательно и некуда было двать денегъ.

— Вы не задолжали?

Роза засмялась. Задолжать казалось ей, по ея неопытности, какою-то комическою несообразностію. Мистеръ Грюгьюсъ вглядлся въ нее пристально близорукими глазами, какъ бы желая удостовриться въ произведенномъ на нее впечатлніи.

— А! произнесъ онъ затмъ, оглянувшись украдкой на миссъ Твинкельтонъ и зачеркивая фунты, шиллинги и пенсы.— Я говорилъ что попалъ къ ангеламъ. Такъ оно и есть.

Роза предчувствовала что будетъ дале гласить его записка и, красня, расправляла складку платья слегка дрожащею рукой, пока онъ отыскивалъ.

— Свадьба! Гм….

Мистеръ Грюгьюсъ провелъ рукою по глазамъ, по носу и даже по подбородку, потомъ придвинулся къ ней ближе и заговорилъ нсколько пониженнымъ голосомъ:

— Я теперь касаюсь, другъ мой, того что послужило непосредственнымъ поводомъ моего посщенія. Иначе я, какъ человкъ крайне угловатый, не ршился бы явиться сюда. Я никакъ не намренъ вторгаться въ общество, въ которое я нисколько не гожусь. Я здсь чувствую себя какимъ-то медвдемъ, пытающимся танцовать котильйонъ.

Его невзрачный видъ подтверждалъ до нкоторой степени это сравненіе, и Роза отъ души засмялась.

— Вамъ то же кажется, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ совершенно спокойно.— Прекрасно. Возвратимся къ моей записк. Мистеръ Эдвинъ назжалъ сюда, какъ было условлено. Вы объ этомъ писали мн. И онъ вамъ нравится, и вы ему нравитесь?

— Онъ нравится мн очень, отозвалась Роза.

— Такъ я и говорю, подхватилъ опекунъ, неспособный уловить тонкаго ударенія на глагол.— Прекрасно. И вы переписываетесь?

— Мы пишемъ другъ другу, сказала Роза, надувшись при воспоминаніи о ихъ письменныхъ несогласіяхъ.

— Такъ я и говорю. Прекрасно. Все идетъ хорошо, время длаетъ свое, а на будущее Рождество надо будетъ, ради формы, предупредить примрную даму сидящую подъ угловымъ окномъ, которой мы такъ много обязаны, объ отъзд вашемъ въ теченіи слдующаго полугодія. Отношенія ваши, конечно, не исключительно дловыя, во все-таки въ нихъ есть и дловая сторона, а дло всегда остается дломъ. Я необыкновенно угловатый человкъ, продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ, будто это ему только что въ голову пришло.— Я не привыкъ ни къ какимъ церемоніямъ, еслибы кто-нибудь взялся на свадьб исполни ть мою должность, я очень былъ бы радъ.

Роза замтила, потупивъ глаза, что подставное лицо, вроятно, найдется.

— Конечно, конечно, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Вотъ, напримръ, хоть здшній учитель танцеванія. Онъ бы сумлъ сдлать все это съ подобающею граціозностію. На него пріятно было бы глядть и жениху, и священнику, и вамъ самимъ, и всмъ присутствующимъ. А я…. Я необыкновенно угловатый человкъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, какъ будто наконецъ ршился сознаться,— я только надлалъ бы неловкостей.

Роза сидла неподвижно и молча. Можетъ-быть воображеніе ея не доносилось еще до брачной церемоніи, а останавливалось гд-нибудь на полпути.

— Въ записк значится: ‘духовная’, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, справляясь съ книжкой, зачеркнувъ слово ‘свадьба’ и вынувъ изъ кармана бумагу.— Хотя я уже прежде сообщалъ вамъ, другъ мой, содержаніе духовной вашего отца, однако я считаю нужнымъ вручить вамъ засвидтельствованную копію съ нея. Мистеръ Эдвинъ также знаетъ содержаніе этой духовной, однако я считаю нужнымъ вручить теперь и для него засвидтельствованную копію мистеру Джасперу.

— Отчего же не ему самому? спросила Роза, быстро поднявъ глаза.— Разв вы не можете дать эту копію въ руки самому Эдди.

— Конечно, если вы этого очень желаете, другъ мой. Я назвалъ мистера Джаспера какъ его опекуна.

— Я этого очень желала бы, сказала Роза.— Мн не хочется чтобы мистеръ Джасперъ какимъ бы то ни было образомъ вступался между нами.

— Я полагаю, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— что для васъ мужъ естественно долженъ быть всмъ. Такъ. Замтьте, я говорю: полагаю. Дло въ томъ что и чрезвычайно неестественный человкъ и не знаю этого по собственному опыту.

Роза поглядла на него съ нкоторымъ удивленіемъ.

— Я хочу сказать, объяснилъ онъ,— что мн вовсе незнакомы пріемы и ощущенія молодежи. Я былъ единственный сынъ у родителей уже старыхъ и, думаю почти что самъ я родился старымъ. желаніе ваше относительно другой удостовренной копіи будетъ исполнено. О наслдств вашемъ вамъ, я думаю, все извстно. Оно представляетъ двсти пятьдесятъ фунтовъ годоваго дохода. Сбереженія нсколькихъ лтъ и нкоторыя другія статьи дохода, вс записанныя какъ слдуетъ, съ подобающими удостовреніями, составятъ сумму тысячи въ полторы фунтовъ слишкомъ, которую вы получите единовременно. Мн разршено выдать вамъ изъ этой суммы на приданое и приготовленія къ свадьб. Все сказано.

— Скажите мн пожалуста, заговорила Роза, мило нахмуривъ брови,— справедливо ли я разсуждаю? Я понимаю слова ваши гораздо лучше чмъ дловыя бумаги. Папенька и отецъ Эдди сдлали другъ съ другомъ условіе, какъ близкіе, надежные друзья, чтобъ и мы были, въ свою очередь, близкими и надежными друзьями?

— Совершенно врно.

— Для нашего обоюднаго блага и счастія?

— Именно такъ.

— Чтобы мы были другъ другу еще дороже чмъ были они?

— Именно.

— Мы съ Эдди не обязаны неустойкой, въ случа если….

— Не волнуйтесь, мой другъ. Въ томъ случа, о которомъ вы даже подумать не може ге безъ слезъ, въ томъ случа еслибы вы не сочетались бракомъ, не положено никакой неустойки ни съ той, ни съ другой стороны. Вы бы тогда остались подъ моею опекой до совершеннолтняго возраста. Больше ничему бы вы не подверглись. Но и это, быть-можетъ, достаточно тяжело.

— А Эдди?

— Онъ, достигнувъ совершеннолтія, вступилъ бы во владніе капиталомъ оставшимся посл отца, съ процентами, если таковые причитаются, точно также какъ теперь.

Роза, со смущеннымъ лицомъ, нахмуривъ брови, кусала край своей засвидтельствованной копіи, склонивъ головку на сторону, потупивъ глаза и задумчиво поглаживая полъ ногою.

— Словомъ, продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ, — этотъ бракъ не боле какъ желаніе, чувство, дружеское предположеніе, выраженное съ нжностію обими сторонами. Нтъ сомннія въ искреннемъ желаніи чтобъ оно осуществилось благополучно. Еще дтьми вы оба привыкли къ этой мысли, и благополучное осуществленіе ея приближается. Но могло быть иначе. Я съ тмъ, отчасти, и пріхалъ сюда сегодня чтобы сказать вамъ, какъ считаю своею обязанностію, что молодой человкъ и молодая двушка могутъ быть обручены не иначе какъ съ ихъ собственнано согласія, если они сами этого желаютъ и убждены (можетъ-быть ошибочно, но съ этимъ ужь нечего длать) что будутъ счастливы другъ съ другомъ. Можно ли напримръ предположить, что еслибы одинъ изъ вашихъ родителей былъ живъ теперь и сомнвался бы въ этомъ, онъ не оставилъ бы свое желаніе въ виду измнившихся съ годами обстоятельствъ? Невозможно, безразсудно, нелпо!

Мистеръ Грюгьюсъ произнесъ все это будто читалъ по книжк, или будто повторялъ затверженный урокъ. На лиц и въ движеніяхъ его не было ни слда теплоты.

— Теперь, добавилъ онъ, зачеркивая карандашомъ слово ‘духовная’,— я исполнилъ обязанность, конечно формальную, но все-таки обязанность.

Въ записк значится: ‘желанія’. Мой другъ, нтъ ли у васъ какого-нибудь желанія, исполненію котораго я могъ бы содйствовать?

Роза покачала головой почти жалобно, будто не ршалась на что-то и не находила помощи въ которой нуждалась.

— Не дадите ли вы мн какихъ-нибудь инструкцій относительно вашихъ длъ?

— Мн бы хотлось, если вы позволите, переговорить сначала съ Эдди, отвчала Роза, расправляя складку платья.

— Конечно, конечно! отозвался мистеръ Грюгьюсъ.— Вы должны во всемъ соглашаться другъ съ другомъ. Не ожидаютъ ли въ скоромъ времени молодаго джентльмена?

— Онъ только сегодня утромъ ухалъ. Онъ прідетъ опять на Рождество.

— Прекрасно. Вы съ нимъ тогда переговорите объ всемъ подробно, потомъ напишите мн, и я исполню дловыя обязательства мои относительно примрной дамы сидящей подъ угловымъ окномъ. Они возрастутъ къ тому времени.— Опять онъ зачеркнулъ карандашомъ слово.— Въ записк значится: ‘проститься’. Да. Теперь я прощусь съ вами, другъ мой.

— Можно ли будетъ, сказала Роза вставая, когда онъ неловко вскочилъ со стула, — можно ли будетъ попросить васъ пріхать ко мн на Рождеств, еслибы надо было о чемъ-нибудь особенномъ поговорить съ вами?

— Конечно, конечно! отвчалъ онъ, повидимому, если только можно употребить это слово о человк въ лиц котораго не видно было ни свта, ни тни, польщенный такимъ вопросомъ.— Какъ необыкновенно угловатый человкъ, я не прихожусь къ общественному кругу, и поэтому на Рождество мн предстоитъ только състь тетерева подъ соусомъ наедин съ необыкновенно угловатымъ конторщикомъ, дарованнымъ мн судьбою, котораго (то-есть тетерева) отецъ его, норфолькскій фермеръ, присылаетъ мн въ подарокъ изъ Норвича. Мн очень лестно будетъ если вамъ захочется видть меня, другъ мой. Такъ рдко случается людямъ желать меня видть что это имло бы для меня прелесть новизны.

За готовность съ которою онъ согласился, Роза положила ему руки на плечи, стала на цыпочки и тотчасъ же поцловала его.

— Ахъ, Боже мой! вскричалъ мистеръ Г’рюгьюсъ.— Благодарю васъ, другъ мой. Мн почти столько же лестно, сколько пріятно. Миссъ Твинкельтонъ, я весьма доволенъ разговоромъ съ вашею питомицей и теперь избавлю васъ отъ моего стснительнаго присутствія.

— Не называйте, отозвалась миссъ Твинкельтонъ, любезно вставая, — не называйте присутствіе ваше стснительнымъ. Я никакъ не могу допустить подобнаго выраженія.

— Благодарю васъ, сударыня. Я читалъ въ газетахъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, слегка заминаясь,— что когда знатный поститель (не то чтобъ я считалъ себя знатнымъ, сохрани Богъ!) является въ школу (не то чтобъ я считалъ заведеніе ваше школой, сохрани Богъ!), воспитанникамъ по его желанію длается праздникъ, или какое-нибудь снисхожденіе. Такъ какъ теперь уже скоро вечеръ, двицы ничего бы почти не выиграли освободившись отъ уроковъ. Но если какая-нибудь изъ нихъ заслужила ваше неудовольствіе, позвольте мн проси ть васъ….

— Мистеръ Грюгьюсъ, мистеръ Грюгьюсъ! воскликнула миссъ Твинкельтонъ, съ приличною шутливостью грозя ему пальцемъ.— О, вы, господа, господа! не гршно ли вамъ такъ прижимать насъ, бдныхъ воспитательницъ. Но все равно. Въ настоящее время миссъ Фердинандъ подъ наказаніемъ, пойдите къ ней, Роза, моя милая, и скажите что я прощаю ей изъ уваженія къ заступничеству вашего опекуна.

Миссъ Твинкельтонъ присла съ такимъ искусствомъ которое невольно заставляло дивиться чудеснымъ способностямъ ея йогъ, и торжественно поднялась на три аршина позади того мста, на которомъ стояла прежде.

Считая своею обязанностью повидаться съ мистеромъ Джасперомъ предъ отъздомъ изъ Клойстергама, мистеръ Грюгьюсъ пошелъ въ надворотный домъ и взобрался по крутой его лстниц. Но дверь мистера Джаспера была заперта, и увидвъ на ней ярлычекъ съ надписью въ соборъ’, мистеръ Грюгьюсъ вспомнилъ что теперь время службы. Онъ опять спустился по лстниц, прошелъ черезъ паркъ, и остановился у большой западной двери собора, которая была отворена, чтобъ дать доступъ теплому воздуху кратковременныхъ сумерекъ.

— Здсь словно глядишь въ жерло времени, сказалъ про себя мистеръ Грюгьюсъ, заглянувъ въ эту дверь.

Глухой вздохъ поднялся отъ гробницъ и сводовъ, темныя тни сгущались въ углахъ, пары вставали отъ позеленвшихъ каменныхъ плитъ, краски расписныхъ оконъ начинали меркнуть. На хорахъ, вокругъ чернющаго органа, тускло виднлись блыя одежды, и по временамъ, то повышаясь, то понижаясь, раздавался невнятно слабый голосъ, снаружи на вол рка, зеленыя пастбища, темныя поля, туманныя долины а горы рдли на заходящемъ солнц,а далекія окна втряныхъ мельницъ и фермъ сіяли кованымъ золотомъ. Въ собор все срло, меркло, покрывалось могильнымъ мракомъ, и однообразный слабый напвъ дрожалъ, какъ голосъ умирающаго, пока не загремлъ органъ и хоръ и не потопилъ его въ мор звуковъ. Потомъ море стихло, опять послышался умирающій голосъ, снова море взыграло, потрясая крышу, и своды, и стны, и наконецъ все смолкло.

Мистеръ Грюгьюсъ между тмъ подошелъ къ лстниц ведущей на хоры и встртился съ уходящими причетниками.

— Не случилось ли чего-нибудь? Не посылали ли за вами? обратился къ нему нсколько поспшно Джасперъ.

— Ничего не случилось. Я самъ пріхалъ. Я былъ у моей хорошенькой питомицы и теперь собираюсь домой.

— Вы нашли ее здоровою?

— Цвтущею. Я прізжалъ сказать ей что значитъ въ сущности помолвка дтей умершими отцами.

— А что она значитъ, по-вашему?

Мистеръ Грюгьюсъ замтилъ блдность губъ предлагавшихъ этотъ вопросъ и приписалъ ее холодной сырости собора.

— Я сказалъ ей только что подобная помолвка не можетъ считаться обязательною, если встртятся серіозныя препятствія, какъ напримръ, если помянутыя стороны не будутъ чувствовать любви другъ къ другу и желанія исполнить предположеніе отцовъ.

— Позвольте спросить, имли ли вы какую-нибудь особенную причину сказать ей это?

Мистеръ Грюгьюсъ отвтилъ нсколько рзко.

— Причиною было желаніе исполнить мою обязанность. Больше ничего. Послушайте, мистеръ Джасперъ, прибавилъ онъ.— Я знаю какъ вы любите своего племянника, какъ легко обижаетесь вы за него. Увряю васъ что я не думалъ сомнваться въ немъ или питать къ нему неуваженіе.

Джасперъ, идя подл него, пожалъ ему руку.

— Не могу сказать вамъ какъ слова ваши меня радуютъ.

Мистеръ Грюгьюсъ снялъ шляпу, погладилъ себ голову, кивнулъ одобрительно и опятъ надлъ шляпу.

— Пари держу, сказалъ Джасперъ,— что она не обнаружила ни малйшаго желанія освободиться отъ Эдвина.— Губы его все еще были такъ блы что онъ, сознавая это, кусалъ ихъ пока говорилъ.

— И выиграете пари, отозвался мистеръ Грюгьюсъ.— Надо, конечно, допустить нкоторую двичью стыдливость въ бдной молодой сиротк. Я этихъ вещей не знаю. Какъ вы думаете?

— Безъ сомннія.

— Очень радъ что вы такого мннія, подхватилъ мистеръ Грюгьюсъ, все время старавшійся подойти какъ-нибудь къ выполненію даннаго Роз общанія.— Видите ли, ей хочется самой переговорить и условиться обо всемъ съ Эдвиномъ Друдомъ. Она не желаетъ чтобы мы вмшивались, понимаете ли?

Джасперъ положилъ себ руку на грудь и сказалъ не совсмъ внятно: ‘то-есть, чтобъ я вмшивался’.

Мистеръ Грюгьюсъ положилъ себ руку на грудь и сказалъ:

— Мы оба. Пусть они переговорятъ другъ съ другомъ, когда мистеръ Друдъ прідетъ на Рождество, а потомъ появимся мы съ вами и окончательно покончимъ все дло.

— Такъ вы общали ей пріхать на Рождество? отозвался Джасперъ.— Понимаю. Вы совершенно справедливо замтили сейчасъ что я очень люблю племянника и легче оскорблюсь за него, счастливца, чмъ за себя самого. Но, какъ вы говорите, слдуетъ уважать желанія невсты, и мн должно сообразоваться съ вами. Я согласенъ. Я такъ понимаю что въ Рождество они сами примутъ вс надлежащія мры для совершенія бракосочетанія въ ма, а затмъ намъ останется только формально сложить съ себя званіе опекуновъ въ день рожденія Эдвина.

— Такъ и я смотрю на это дло, согласился мистеръ Грюгьюсъ, пожимая руку Джасперу.— Да благословитъ ихъ Богъ.

— Да хранитъ ихъ Богъ! воскликнулъ Джасперъ.

— Я сказалъ: да благословитъ ихъ, замтилъ мистеръ Грюгьюсъ, оглянувшись черезъ плечо.

— А я говорю: да хранитъ ихъ Богъ, повторилъ Джасперъ.— Разв не одно и то же?

ГЛАВА X.
Дорога расчищается.

Часто было замчено что женщины обладаютъ удивительной способностью угадывать характеры людей, способностью повидимому врожденною и инстинктивною, ибо женщина не опирается на послдовательное разсужденіе, не можетъ дать отчета сама себ и произноситъ приговоръ свой съ полною увренностью, наперекоръ всмъ возраженіямъ мущинъ. Но не такъ часто было замчено что способность эта, подверженная заблужденію какъ все человческое, не допускаетъ сознанія въ своемъ заблужденіи, и что разъ произнеся приговоръ, который потомъ оказывается ошибочнымъ, она отстаиваетъ его со всмъ упорствомъ предразсудка. Самое ожиданіе противорчія и опроверженія въ девяти случаяхъ изъ десяти придаетъ женскому сужденію запальчивость свойственную показаніямъ пристрастнаго свидтеля: такъ горячо прекрасный судья вступается за свое ршеніе.

— Какъ вы думаете, милая матушка, сказалъ однажды младшій каноникъ своей матери, когда она сидла за шитьемъ въ его маленькомъ кабинет, — не слишкомъ ли ужь вы строги къ Невилю?

— Нтъ, не думаю, Септимъ.

— Поразсудимъ-ка немножко, матушка.

— Я готова разсуждать съ тобою, Септимъ. Я, надюсь, всегда доступна разсужденію. Въ чепц старушки замтно было нкоторое сотрясеніе, какъ будто она внутренно прибавляла: ‘желала бы я знать, какое разсужденіе въ силахъ измнить мое мнніе!’

— Прекрасно, матушка! сказалъ кроткій сынъ.— Лучше всего всегда руководствоваться разсужденіемъ.

— Полагаю, отозвалась старушка, очевидно расположенная не уступать никакимъ доводамъ разсудка.

— Итакъ мистеръ Невиль въ тотъ несчастный день забылся вслдствіе нанесеннаго ему оскорбленія.

— И вина, добавила старушка.

— Допускаю дйствіе вина. Но, я думаю, оба юноши были одинаково нетрезвы.

— А я этого не думаю, сказала старушка.

— Почему же, матушка?

— Потому что не думаю, повторила старушка.— Впрочемъ, я готова разсуждать съ тобой.

— Я не вижу, милая матушка, какъ намъ разсуждать, если вы ршаете дло такъ безусловно.

— Вини мистера Невиля, а не меня, сказала старушка съ важною строгостью.

— За что же винить мистера Невиля?

— За то, сказала мистрисъ Криспаркль, пуская въ ходъ общіе принципы,— что онъ пришелъ домой пьяный, и причинилъ великій стыдъ нашему дому, и обнаружилъ великое неуваженіе къ нашему семейству.

— Этого нельзя отрицать, матушка. Но онъ вдь и теперь весьма сожалетъ объ этомъ.

— Еслибы не учтивая внимательность мистера Джаспера, который на другой день подошелъ ко мн въ церкви въ полномъ облаченіи и спросилъ меня не слишкомъ ли я испугалась и была встревожена ночью, я, кажется, ничего и не знала бы объ этомъ позорномъ происшествіи, сказала старушка.

— Признаюсь, матушка, я бы, кажется, скрылъ это отъ васъ, еслибы было можно, хотя и не ршилъ еще окончательно какъ поступить. Я шелъ слдомъ за Джасперомъ чтобы посовтоваться съ нимъ и обсудить, не лучше ли во всхъ отношеніяхъ не длать огласки, когда увидлъ что онъ говоритъ съ вами. Тогда было уже поздно.

— Дйствительно поздно, Септимъ. Онъ, говоря со мною, блднлъ какъ полотно при одной мысли о томъ что случилось наканун на его квартир.

— Будьте уврены, матушка, что еслибъ я и скрылъ это дло отъ васъ, то единственно ради вашего спокойствія и для блага молодыхъ людей, въ искреннемъ убжденіи что такъ велитъ и долгъ моего званія, и совсть.

Старушка тотчасъ же перешла черезъ комнату и поцловала его, говоря:

— Въ этомъ я совершенно уврена, Септимъ.

— Но дло это огласилось по всему городу, сказалъ мистеръ Криспаркль, потирая ухо, пока мать опять усаживавалась и принималась за работу.— Помшать толкамъ было уже не въ моей власти.

— Я тогда же сказала, Септимъ, начала опять старушка,— что я дурнаго мннія о мистер Невил, и теперь повторяю что я о немъ дурнаго мннія. Я тогда сказала и теперь говорю что желаю чтобы мистеръ Невиль исправился, но весьма сомнваюсь въ этомъ. Тутъ чепецъ опять пришелъ въ сильное сотрясеніе.

— Жаль мн что вы такъ говорите, матушка.

— Жаль и мн, другъ мой, прервала старушка, прилежно работая, — да что же длать?

— Нельзя отрицать, продолжалъ младшій каноникъ, — что мистеръ Невиль чрезвычайно способенъ и старателенъ, и мн кажется что онъ привязанъ ко мн.

— Въ этомъ послднемъ обстоятельств нтъ особенной заслуги, быстро вступилась старушка.— Если онъ хвастается привязанностью къ теб, такъ это тоже не длаетъ ему чести въ моихъ глазахъ.

— Онъ не думаетъ хвастаться, милая матушка.

— Можетъ-быть, отозвалась старушка, — въ такомъ случа нечего, мн кажется, и толковать объ этомъ.

Не было раздраженія во взгляд какимъ мистеръ Криспаркль глядлъ на сидящую за работой китайскую куколку, но взглядъ этотъ какъ будто говорилъ, что съ этою китайскою куколкой разсуждать безполезно.

— Подумай еще, Септимъ, что былъ бы онъ безъ сестры. Ты знаешь какое вліяніе иметъ она на него, ты знаешь что онъ перечитываетъ съ нею все что читаетъ съ тобою. Выдли изъ своей похвалы часть принадлежащую ей по праву, и много ли останется на его долю?

При этихъ словахъ мистеръ Криспаркль погрузился въ раздумье. Разныя обстоятельства приходили ему на умъ. Онъ вспоминалъ какъ часто видалъ онъ брата и сестру въ серіозной бесд за одной изъ его старыхъ школьныхъ книгъ, то въ холодное утро, посл освжительной прогулки ко Клойсгергамскому ручью, то въ туманный вечеръ, когда взбирался онъ на свою любимую монастырскую развалину, проходили они мимо него поберегу рки, въ которой начинали уже отражаться огни города, усиливая мрачность ландшафта. Онъ думалъ о томъ какъ мало-по-малу созналъ что, обучая одного, обучаетъ обоихъ, какъ нечувствительно приспособилъ свое преподаваніе къ обоимъ умамъ: и къ тому съ которымъ ежедневно находился въ сношеніи, и къ тому на который дйствовалъ только чрезъ посредство перваго. Онъ думалъ о слух, дошедшемъ до него изъ женскаго Монастыря, что Елена, которую онъ сначала считалъ такою гордою и непреклонною, кротко покоряется молодой невст и учится у ней. Онъ думалъ о странномъ союз этихъ двухъ двушекъ, съ виду такъ непохожихъ другъ на друга. Онъ думалъ, быть-можетъ, боле всего о томъ какъ вс эти отношенія, возникшія лишь нсколько недль тому назадъ, стали такъ скоро необходимымъ элементомъ его существованія?

Какъ всякій разъ когда достопочтенный Септимъ впадалъ въ раздумье, матери казалось что онъ нуждается въ подкрпленіи, такъ и теперь цвтущая старушка поспшила въ буфетъ достать подкрпленіе въ вид рюмки констанцскаго вина и домашняго сухаря. Удивительный былъ этотъ буфетъ, достойный Клойстергама и уголка младшихъ канониковъ. Надъ нимъ портретъ Генделя въ длинномъ парик глядлъ на подходящаго съ замысловатымъ выраженіемъ, какъ будто сознавалъ высокое значеніе буфета и намревался излить всю заключенную въ немъ гармонію въ одной превосходной фуг.

Это не былъ обыкновенный буфетъ съ простою дверью на петляхъ, отворяющеюся сразу и сразу открывающею для глазъ все что хранится внутри: у этого рдкостнаго буфета дв подвижныя дверки, подъемная и опускная, замыкались замкомъ посередин. Когда верхная опускалась, прикрывая нижнюю, какъ непроницаемую тайну, глазу представлялись широкія полки уставленныя горшечками пикулей, банками варенья, жестяными кружками. коробками пряностей и пріятно-разноцвтною посудой съ привозными лакомствами. Каждый благодушный обитатель этого вмстилища носилъ имя свое на лиц. пикули въ темнокоричневомъ мундир гордо возвщали печатными буквами кто они: орхи, лукъ, капуста, смсь или другіе члены благороднаго семейства. Варенье, мене мужественнаго характера, докладывало женскимъ почеркомъ, словно нжнымъ шепотомъ что тутъ смородина, абрикосы, Сливы, яблоки, персики. Когда скрывались вс эти прелести и поднималась нижняя дверка, являлись апельсины и при нихъ большая сахарница въ японскомъ вкус, для умренія дкости еще незрлыхъ фруктовъ. Тутъ же лежали домашніе сухари, почтенный кусокъ сладкаго пирога и нжные бисквиты, какъ бы ожидающіе сладкаго вина и поцлуя. Въ самомъ низу жестяной погребецъ заключалъ въ себ сладкое вино и ликеры, изъ него исходило благоуханіе померанца, лимона и миндаля. Казалось, жужжаніе соборныхъ колоколовъ и органа, цлые вка носившееся въ этомъ чудномъ буфет подобно рою пчелъ, обратило все хранящееся въ немъ въ сладостный медъ, и всякій кто погружался въ его глубину выносилъ на лиц такое сладкое выраженіе, будто обсахарился.

Достопочтенный Септимъ одинаково безпрекословно обращался и къ этому чудному буфету и къ зловонному чулану съ медицинскими травами, также находившемуся въ вдніи китайской пастушки. Какіе необычайные настои мяты, малины, саго, тмина, бузины, липоваго цвта принималъ въ себя его желудокъ! Какъ увертывалъ онъ повязками съ сушеными листьями цвтущее и довольное лицо свое, если мать подозрвала у него зубную боль. Какія ботаническія подушки бодро прикладывалъ къ щек или ко лбу, если старушка усматривала у него какой-нибудь едва замтный прыщикъ. Чуланъ низкій, узкій, съ выбленными стнами, помщался въ верху на лстниц. Тамъ пучки сушеныхъ травъ висли съ потолка на ржавыхъ крючкахъ, лежали на полкахъ рядомъ со зловщими бутылями. Въ это чистилище приводился достопочтенный Септимъ, какъ овца ведомая на закланіе, покорно глоталъ все что ни давали ему, лишь бы успокоить и потшить старушку, и затмъ уходилъ, надясь на цлебную силу Клойстергамскаго ручья и здраваго духа также твердо, какъ леди Макбетъ была уврена въ безсиліи всхъ морей земнаго шара.

Въ настоящемъ случа добродушный младшій каноникъ выпилъ безпрекословно рюмку констанцскаго вина, и подкрпленный такимъ образомъ, къ удовольствію матери, принялся за ежедневныя занятія. Въ обычномъ теченіи своемъ они довели его до вечерни и сумерекъ. Такъ какъ въ собор было очень холодно, онъ посл службы быстрымъ шагомъ отправился къ своей любимой развалин, на которую намревался взбжать безъ передышки,

Онъ взбжалъ мастерски и даже не запыхавшись, остановился на верху и сталъ глядть на рку. По близости моря, въ Клойстергамскую рчку часто заносится морская трава. Послдній приливъ принесъ ея особенно много. Это обстоятельство, и мутность воды, и тревожное ныряніе крикливыхъ чаекъ, и красный свтъ со стороны моря за чернющими барками, предвщали бурную ночь. Мистеръ Криспаркль въ ум своемъ противопоставлялъ шумное, бурливое море тихому пристанищу въ уголк младшихъ канониковъ, когда Елена и Невиль Ландлесъ прошли внизу мимо него. Онъ думалъ о нихъ цлый день и тотчасъ же сошелъ внизъ поговорить съ ними обоими. Спускъ былъ крутъ въ полусвт для неопытнаго ходока, но младшій каноникъ былъ ходокъ опытный, и немногіе спустились бы съ крутизны такъ скоро какъ онъ.

— Ненастный вечеръ, миссъ Ландлесъ. Не слишкомъ ли вамъ холодно гулять сегодня съ братомъ? Особенно теперь, по захожденіи солнца, когда втеръ дуетъ съ моря?

Елен казалось что не слишкомъ холодно. Это ихъ любимая прогулка. Здсь очень уединенно.

— Дйствительно очень уединенно, — согласился мистеръ. Криспаркль, пользуясь случаемъ и идя съ ними рядомъ.— Здсь удобне чмъ гд-нибудь переговорить, какъ мн хочется, не опасаясь что намъ помшаютъ. Мистеръ Невиль, я полагаю, вы сообщаете вашей сестр все что происходитъ между нами?

— Все.

— Итакъ сестра ваша знаетъ что я неоднократно убждалъ васъ попросить какъ-нибудь извиненія въ несчастномъ происшествіи случившемся въ день вашего прізда сюда.

Говоря эти слова, онъ глядлъ на сестру, а не на брата, поэтому сестра, а не братъ, отвчала:

— Да.

— Я называю этотъ случай несчастнымъ, началъ опять мистеръ Криспаркль,— потому что онъ произвелъ невыгодное для мистера Невиля впечатлніе. Его считаютъ юношей неукротимаго нрава, вспыльчивымъ до свирпости, и вслдствіе этого избгаютъ.

— Я это знаю, сказала Елена, бросая на брага взглядъ исполненный гордаго сочувствія, въ которомъ выражалось глубокое сознаніе оказываемой ему несправедливое ты.— Слова ваши подтверждаются намеками которые я слышу каждый день.

— Итакъ, продолжалъ мистеръ Криспаркль тономъ кроткаго и твердаго убжденія,— не слдуетъ ли пожалть объ этомъ и постараться поправить дло? Невиль еще недавно въ Клойстергам, и я не сомнваюсь что предубжденіе противъ него разсется со временемъ, когда его лучше узнаютъ. Но не гораздо ли благоразумне сдлать что можно съ своей стороны чмъ полагаться на неврное время? Этого требуетъ не одно благоразуміе, а также и справедливость, ибо нтъ сомннія что Невиль былъ неправъ.

— Его вывели изъ терпнія, замтила Елена.

— Онъ первый началъ, замтилъ мистеръ Криспаркль.

Они шли молча, пока Елена, глядя въ лицо младшему канонику, не сказала почти съ упрекомъ:

— О, мистеръ Криспаркль, неужели вы хотите чтобы Невиль бросился къ ногамъ мистера Друда или мистера Джаспера, который каждый день позоритъ его. Вы не можете въ душ хотть этого. Вы бы сами не сдлали этого на его мст.

— Я говорилъ мистеру Криспарклю, Елена, сказалъ Невиль, съ почтительнымъ взглядомъ на наставника, — что еслибъ я могъ сдлать это отъ души, я бы сдлалъ. Но я не могу, а притворство мн нестерпимо. Ты забываешь, однако, что говорить о томъ что сдлалъ бы мистеръ Криспаркль на моемъ мст, значитъ считать его способнымъ поступить такъ какъ л.

— Я прошу извиненія, сказала Елена.

— Видите ли, началъ снова мистеръ Криспаркль, опять пользуясь случаемъ, хотя съ большою осторожностью и деликатностью.— Вы оба внутренно сознаетесь что Невиль неправъ, Такъ зачмъ же останавливаться на полдорог и не сознаться въ этомъ открыто?

— Разв не разница, спросила Елена, слегка дрожащимъ голосомъ, — преклониться предъ умомъ благороднымъ, или предъ низкимъ и пошлымъ?

Не усплъ младшій каноникъ найти возраженія противъ этого тонкаго различія, какъ Невиль вступился:

— Помоги мн оправдаться предъ мистеромъ Криспарклемъ, Елена. Помоги мн убдить его, что если я сдлаю первый шагъ, то это будетъ съ моей стороны комедія и притворство. Для этого надо измниться природ моей, а она не измнилась. Я чувствую невыносимую обиду, повторенную съ намреніемъ, и я золъ. Правду сказать, припоминая тотъ вечеръ, я и теперь также золъ какъ былъ тогда.

— Невиль, замтилъ мистеръ Криспаркль серіозно, — вы опять сдлали рукой это движеніе котораго я такъ не люблю.

— Извините, невольно. Я признался что золъ до сихъ поръ.

— А я признаюсь что ожидалъ отъ васъ лучшаго.

— Жалю что не выполнилъ вашихъ ожиданій, но было бы еще гораздо хуже обманывать васъ, а я васъ обманулъ бы нагло, еслибы притворился что вы смягчили меня въ этомъ отношеніи. Можетъ-быть со временемъ вашему могущественному вліянію удастся сладить даже съ такимъ воспитанникомъ какъ л, но время это еще не настало, яри всей¹ борьб моей съ самимъ собою. Но такъ ли Елена?

Слдя темными глазами за впечатлніемъ, производимымъ его словами на лиц мистера Криспаркля. она отвчала канонику, а не ему: ‘Это такъ’. Затмъ, посл короткаго молчанія, въ отвтъ, на едва замтный вопросительный взглядъ брата, она едва замтно кивнула головой, и онъ продолжалъ:

— Я еще никогда не ршался сказать вамъ то что слдовало бы сказать откровенно въ первый разъ какъ вы заговорили со мной объ этомъ. Сказать это не легко. Меня удерживало опасеніе показаться смшнымъ. Опасеніе э то до сихъ поръ весьма сильно на меня дйствуетъ, и еслибы не сестра, оно удержало бы меня, можетъ-быть, и теперь отъ откровеннаго признанія. Мн нравится миссъ Бадъ до такой степени что я не могу видть высокомрнаго или равнодушнаго обращенія съ нею. Еслибы Друдъ и не оскорбилъ меня лично, я оскорбился бы за нее.

Мистеръ Криспаркль, въ крайнемъ изумленіи, поглядлъ на Елену и прочелъ на лиц ея полное подтвержденіе словъ брата вмст съ просьбой о совт.

— Молодая двица о которой вы говорите, мистеръ Невиль, какъ вамъ извстно, скоро должна выйти замужъ, сказалъ мистеръ Криспаркль серіозно.— Поэтому чувство ваше, если оно такое какъ вы, повидимому, намекаете, въ высшей степени неумстно. Сверхъ того неслыханное дло брать на себя роль защитника молодой двицы противъ ея жениха. Да вы только разъ и видли ихъ вмст. Эта молодая двица стала другомъ вашей сестры, и я удивляюсь что сестра ваша, ради ея, не удержала васъ отъ этой безразсудной и преступной мечты.

— Она пыталась, но напрасно. Будетъ ли онъ мужемъ ея, или нтъ, этотъ человкъ не способенъ на то чувство какое я питаю къ прелестной двушк, съ которою онъ обращается какъ съ куклой. Я утверждаю что онъ не способенъ на такое чувство, что онъ во всхъ отношеніяхъ недостоинъ ея. Я утверждаю что она приносится въ жертву, будучи назначена принадлежать ему. Я люблю ее, и презираю, ненавижу его.

Эти слова были сказаны съ такимъ жаромъ, съ такимъ порывистымъ жестомъ что сестра перешла къ нему и проговорила, ухвативъ его за руку:

— Невиль! Невиль!

Приведенный такимъ образомъ въ себя, онъ тотчасъ же понялъ что позабылъ сдержанность, которою старался прикрыть свою страстную натуру, и закрылъ лицо руками въ раскаяніи или смущеніи.

Мистеръ Криспаркль, внимательно слдя за нимъ и въ то же время обдумывая какъ дйствовать, шелъ нсколько шаговъ молча. Затмъ онъ заговорилъ:

— Мистеръ Невиль, мистеръ Невиль! Съ глубокимъ прискорбіемъ вижу я въ васъ новые признаки характера столь же мрачнаго, суроваго и свирпаго какъ наступающая теперь ночь. Признаки эти слишкомъ важны чтобъ я могъ отнестись къ обнаруженному вами чувству какъ къ увлеченію не стоящему серіознаго вниманія. Я отношусь къ ному съ весьма серіознымъ вниманіемъ и говорю съ вами весьма серіозно. Эта вражда между вами и молодымъ Друдомъ не должна продолжаться. Я не могу допустить чтобъ она продолжалась, зная что узналъ отъ васъ теперь, когда вы, къ тому же, живете въ моемъ дом. Какъ бы вы, въ безумномъ и злобномъ ослпленіи своемъ, не представляли себ его характеръ, это характеръ прямой и добрый. Я это знаю. Слушайте же что я вамъ скажу. По размышленіи и по доводамъ вашей сестры, я согласенъ допустить что, для примиренія съ Друдомъ, вы имете право требовать чтобъ и онъ сдлалъ шагъ съ своей стороны. Я вамъ общаю что онъ сдлаетъ первый шагъ. Затмъ вы дадите мн честное слово христіанина и благороднаго человка что, вражда эта съ вашей стороны будетъ кончена навсегда. Что будетъ у васъ на сердц, когда вы протянете ему руку, будетъ извстно одному только Сердцевдцу, но не хорошо для васъ, если въ эту минуту вы не будете искренни. Довольно объ этомъ. Теперь считаю необходимымъ сказать еще нсколько словъ о вашемъ увлеченіи. На сколько я понимаю, вы открыли мн его какъ тайну, и оно никому неизвстно кром васъ самихъ и вашей сестры. Такъ ли я понимаю?

Елена отвтила тихимъ голосомъ:

— Никто не знаетъ этого, кром насъ троихъ.

— И молодая подруга ваша не знаетъ?

— Клянусь вамъ, нтъ.

— Такъ поклянитесь же ивы, мистеръ Невиль, что это останется тайной, и что вс старанія ваши будутъ направлены весьма серіозно къ тому чтобъ искоренить въ себ это чувство. Не скажу вамъ что оно пройдетъ скоро, не скажу вамъ что это лишь минутная вспышка, не скажу вамъ что подобные порывы возникаютъ и стихаютъ въ горячихъ, молодыхъ сердцахъ ежечасно, не буду стараться поколебать ваше убжденіе что этому чувству нтъ подобнаго, что оно останется въ васъ долго, что для побды надъ нимъ потребуется много силы. Тмъ дороже будетъ мн ваше общаніе, если вы дадите его искренно.

Юноша раза два пытался заговорить, но не могъ.

— Я оставлю васъ съ сестрой, которую вамъ пора отвести домой, сказалъ мистеръ Криспаркль.— Вы найдете меня одного въ моей комнат.

— Пожалуста не уходите отъ насъ, умоляла Елена.— Еще одну минуту.

— Я не попросилъ бы у васъ еще одной минуты, сказалъ Невилъ, проводя рукой по лицу, — еслибы вы не были такъ терпливы, такъ деликатны со мной, такъ истинно добры. О, зачмъ не было у меня въ дтств такого руководителя!

— Слдуй теперь за руководителемъ своимъ, Невилъ, сказала Елена, — онъ ведетъ тебя къ небу.

Въ голос ея было что-то такое что захватывало духъ младшему канонику, иначе онъ возсталъ бы противъ произносимой ему чрезмрной хвалы. Онъ только приложилъ палецъ къ губамъ и поглядлъ на ея брата.

— Сказать что я даю требуемое общаніе, мистеръ Криспаркль, и даю отъ души, ничего не[значитъ, проговорилъ Невиль въ сильномъ волненіи.— Прошу васъ простить мн неприличный порывъ который я позволилъ себ.

— Не у меня просите прощенія, Невиль. Вы знаете кому принадлежитъ право прощать. Миссъ Елена, вы съ братомъ близнецы. Вы родились съ одинаковыми наклонностями и провели первые годы въ одинаковыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ. То что вы побдили въ себ, не можете ли вы побдить въ немъ? Вы видите пропасть предъ нимъ, — кто кром васъ удержитъ его отъ паденія?

— Кто кром васъ, мистеръ Криспаркль? отвчала Елена.— Что мое вліяніе и мой слабый умъ въ сравненіи съ вашимъ?

— Вы обладаете мудростью любви, возразилъ младшій каноникъ,— а это, помните, высшая мудрость какая извстна на земл. Что до меня…. Но чмъ меньше будемъ мы говорить о моихъ, весьма обыкновенныхъ, свойствахъ, тмъ лучше. Доброй ночи.

Она взяла руку которую онъ протянулъ ей, и съ благодарностью и глубокою почтительностью поднесла ее къ губамъ.

— Полноте, сказалъ тихо младшій каноникъ,— я награжденъ съ избыткомъ.— И онъ ушелъ.

Идя назадъ въ темнот къ соборной оград, онъ старался придумать какъ бы лучше достигнуть того что онъ поставилъ себ цлью, и чего непремнно надо было добиться тмъ или другимъ способомъ.

— Меня, вроятно, попросятъ внчать ихъ, думалъ онъ.— Хорошо бы еслибъ они обвнчались и ухали. Но время не терпитъ.

Онъ размышлялъ не написать ли Друду, или не переговорить ли съ Джасперомъ. Сознаніе что онъ любимъ всмъ причтомъ склоняло его къ послднему образу дйствій, и когда въ самую минуту колебанія показался предъ нимъ освщенный надворотный домъ, онъ ршился окончательно.

— Надо ковать Желзо пока горячо, сказалъ онъ себ.— Я сейчасъ же зайду къ нему.

Джасперъ слалъ, лежа на кушетк предъ каминомъ, когда, взойдя на крутую лстницу, постучавшись и не получивъ отвса, мистеръ Криспаркль тихонько отворилъ дверь и заглянулъ въ комнату. Долго потомъ вспоминалъ онъ какъ Джасперъ вскочилъ словно безумный и воскликнулъ въ полусонномъ бреду:

— Что случилось? Кто тутъ!

— Это я, Джасперъ. Извините что потревожилъ васъ.

Въ горящихъ глазахъ Джаспера пробудилось сознаніе, онъ отодвинулъ кресло чтобы дать дорогу гостю.

— Я бредилъ во сн, и очень радъ что вы меня вывели изъ нездоровой послобденной дремоты, не говоря уже о томъ что мн всегда пріятно васъ видть.

— Благодарю васъ, отозвался мистеръ Криспаркль. усаживаясь въ подвинутое ему кресло.— Не знаю, будетъ ли предметъ разговора, который я собираюсь начать, также пріятенъ вамъ какъ мое посщеніе. Но я проповдникъ мира, и цль моя обезпечить миръ. Словомъ, Джасперъ, я желаю помирить этихъ двухъ юношей.

Весьма озадаченное выраженіе проступило на лиц Джаспера, и весьма озадачивающее также, ибо оно ровно ничего не говорило мистеру Криспарклю.

— Какъ? освдомился Джасперъ посл молчанія тихимъ, медленнымъ голосомъ.

— Какъ! На этимъ-то я и пришелъ къ вамъ. Я хочу просить васъ оказать мн большое одолженіе: подйствовать на вашего племянника, какъ я уже дйствовалъ на Невиля, чтобъ онъ написалъ вамъ короткую записочку со свойственною ему живостью, и сказалъ бы что готовъ протянуть руку на примиреніе. Я знаю какой онъ добрый малый и какое вліяніе вы имете на него. Не думая защищать мистера Невиля, нельзя однако не сознаться что онъ былъ задтъ за живое.

Джасперъ обратилъ смущенное лицо свое къ огню. Мистеръ Криспаркль, продолжая наблюдать за нимъ, началъ еще боле сбиваться съ толку, ибо лицо это вырастало какъ будто то чего въ сущности быть не могло, какой-то тщательный внутренній разчетъ.

— Я знаю, вы нерасположенія къ мистеру Невилю…. началъ было младшій каноникъ.

Джасперъ прервалъ его.

— Вы правы. Я дйствительно нерасположенъ къ нему.

— Конечно, и я не оспариваю прискорбную вспыльчивость его нрава, хотя надюсь что намъ удастся сладить съ нею. Но я взялъ съ него торжественное общаніе относительно обращенія его на будущее время съ вашимъ племянникомъ, если вы возьмете на себя трудъ вступиться въ это дло. И я увренъ что онъ свое слово сдержитъ.

— На васъ во всемъ можно положиться. мистеръ Криспаркль. Уврены ли вы въ самомъ дл что можете отвчать за него?

— Увренъ.

Озадаченное выраженіе исчезло.

— Въ такомъ случа вы избавляете меня отъ тяжкаго опасенія, сказалъ Джасперъ.— Я это устрою.

Мистеръ Криспаркль, въ высшей степени обрадованный, быстротой и полнотой успха, изъявилъ свою признательность въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ.

— Я это устрою, повторилъ Джасперъ.— хотя бы для того чтобъ имть возможное гъ противупоставить ваше ручательство моимъ неопредленнымъ и ни на чемъ не основаннымъ опасеніямъ. Позвольте мн сдлать вамъ вопросъ который, можетъ-быть, разсмшитъ васъ: ведете ли вы дневникъ?

— Записываю какую-нибудь строчку въ день, не боле.

— И для моей однообразной жизни было бы достаточно одной строчки въ день, сказалъ Джасперъ, вынимая изъ шкатулки книгу,— но мой дневникъ вмст и дневникъ Неда. Вы будете смяться надъ слдующею замткой. Не нужно говорить когда она сдлана.

‘За полночь. Посл того что я сейчасъ видлъ, меня преслдуютъ болзненныя опасенія чего-то ужаснаго для моего милаго мальчика. Напрасно я борюсь съ ними, разсуждаю съ собой. Вс усилія мои ни къ чему не ведутъ. Дьявольская горячность этого Невиля Ландлеса, сила его въ бшенств, изступленное стремленіе уничтожить предметъ его гнва, приводятъ меня въ ужасъ. Это впечатлніе такъ сильно что я два раза уже входилъ въ комнату Неда посмотрть, не лежитъ ли онъ убитый въ крови.’

— А вотъ еще другая замтка, вписанная на слдующее утро.

‘Недъ ухалъ, легкомысленъ и веселъ какъ всегда. Онъ засмялся, когда я сталъ предостерегать его, и отвчалъ что онъ ‘не хуже Невиля Ландлеса’. ‘Въ томъ-то и бда что ты лучше его’, сказалъ я. Онъ продолжалъ смяться. Я однако провожалъ его сколько могъ и весьма неохотно разстался съ нимъ. Я не въ силахъ отдлаться отъ этихъ мрачныхъ неопредленныхъ предчувствій какого-то бдствія, если только можно назвать предчувствіями опасенія основанныя на потрясающихъ фактахъ.’

— Не разъ, продолжалъ Джасперъ, перелистывая книгу,— впадалъ я въ подобное настроеніе. Но теперь вы дали мн ручательство, я занесу его сюда какъ противоядіе противъ черныхъ мыслей.

— Такое противоядіе, отозвался мистеръ Криспаркль,— которое, надюсь, побудитъ васъ предать пламени черныя мысли. Мн бы не слдовало вступать съ вами въ споръ сегодня, когда вы такъ любезно изъявили готовность исполнить мое желаніе, но не могу не сказать вамъ, Джасперъ, что привязанность къ племяннику довела васъ здсь до преувеличенія и крайности.

— Вы свидтель, отвчалъ Джасперъ,— въ какомъ настроеніи слъ я въ тотъ вечеръ писать. Помните, вы замтили мн что я употребляю слишкомъ сильныя выраженія? Такихъ выраженій нтъ въ моемъ дневник.

— Ну, попробуйте противоядіе, сказалъ мистеръ Криспаркль,— и дай Богъ чтобъ оно побудило васъ взглянуть на дло не такъ мрачно. Теперь мы не станемъ спорить. Я долженъ благодарить васъ и благодарю отъ души.

— Вы увидите, сказалъ Джасперъ, прощаясь съ нимъ,— что я не на половину сдлаю то что общалъ вамъ. Я постараюсь чтобы Недъ, ршившись уступить, уступилъ вполн.

На третій день посл этого разговора Джасперъ зашелъ къ мистеру Криспарклю и принесъ слдующее письмо.

‘Дорогой Джакъ!

‘Я тронутъ вашимъ описаніемъ свиданія съ мистеромъ Криспарклемъ, котораго глубоко уважаю. Сознаюсь прямо ч то я въ тотъ вечеръ забылся столько же сколько мистеръ Ландлесъ, и искренно желаю чтобъ это дло прошло и все уладилось какъ слдуетъ.

‘Вотъ что, старый товарищъ: позовите мистера Ландлеса обдать подъ Рождество (доброе дло надо длать въ добрый день), пусть никого не будетъ кром насъ троихъ. Тутъ мы ложмемъ другъ другу руки, и все будетъ кончено.

‘Остаюсь, дорогой Джакъ, вашъ искренно любящій племянникъ.

‘Эдвинъ Друдъ.’

‘PS. Передайте любовь мою Кисиньк въ слдующій урокъ музыки.’

— Такъ вы ожидаете мистера Невиля? спросилъ мистеръ Криспаркль.

— Я разчитываю что онъ придетъ, отвчалъ Джасперъ.

Позади самой древней части Ролборна въ Лондон, гд нкоторые столтніе дома еще стоятъ, глядя на улицу и какъ бы тоскуя по рчк Борн, давнымъ-давно высохшей, есть уголокъ состоящій изъ двухъ неправильныхъ четвероугольниковъ, называемый Степль-Инъ. Это одинъ изъ тхъ уголковъ, проникнувъ въ которые пшеходъ думаетъ что онъ заткнулъ себ ватой уши и подложилъ бархатъ подъ сапоги, одинъ изъ тхъ уголковъ гд нсколько закопченныхъ воробьевъ чирикаютъ на закопченныхъ деревьяхъ, словно говорятъ: ‘давай играть въ деревню’, и гд нсколько футовъ зелени, да нсколько футовъ песку помогаютъ этому усилію ихъ скуднаго воображенія. Этотъ уголокъ носитъ сверхъ того характеръ юридическій: тутъ есть зала, по середин которой повшенъ фонарь, съ какою цлью и на чей счетъ, намъ неизвстно. Въ т дни когда Клойстергамъ тревожился тмъ что гд-то далеко существуетъ желзная дорога, угрожающая будто бы благосостоянію Британцевъ (удивительное дло что этими желзными дорогами то смущаются, то гордятся, смотря по обстоятельствамъ), въ т дни не было по сосдству высокихъ зданій которыя бы загораживали Степль-Инъ. Заходящее солнце бросало на него яркіе лучи, и юго-западный втеръ свободно доносился до него.

Но ли втеръ, ни солнце не проникали въ Степль-Инъ, подъ вечера, одного декабрьскаго для, и туманъ обдавалъ его со всхъ сторонъ, и тускло мерцали свчи въ окнахъ запятыхъ въ то время квартиръ, особенно въ окнахъ одной квартиры въ угловомъ дом, надъ уродливымъ подъздомъ котораго начерчена была черными буквами по блому фону загадочная надпись:

Р.
I. Т.
1747.

Въ этой квартир, не ломая себ головы надъ значеніемъ этихъ буквъ, сидлъ мистеръ Грюгьюсъ и писалъ у камина.

Кто могъ бы ршить, глядя на мистера Грюгьюса, зналъ ли онъ когда-либо честолюбіе и разочарованіе? Онъ воспитанъ былъ для адвокатуры и занимался хожденіемъ по дламъ. Но съ адвокатурой ему жилось такъ дурно что они, наконецъ, разошлись по обоюдному согласію, если могутъ разойтись т кто въ сущности никогда не сходились.

Нтъ, неблагосклонна была адвокатура къ мистеру Грюгьюоу, онъ ухаживалъ за ней тщетно, и они разошлись. Но вдругъ какой-то благопріятный втеръ принесъ ему неизвстно откуда третейскій судъ. Онъ повелъ дло отлично, заслужилъ всеобщее одобреніе неутомимостью съ которою старался отыскать и возстановить правду, и затмъ уже мене загадочный втеръ принесъ ему довольно выгодную частную довренность. Теперь онъ управляетъ двумя богатыми имніями и передаетъ судебныя дла по нимъ, на значительныя суммы, фирм адвокатовъ помщающейся въ шикнемъ этаж дома гд онъ живетъ. Честолюбіе угасло въ немъ, если только когда-нибудь горло, и онъ мирно услся подъ сухою смоковницей P. I. Т., насадившаго ее въ 1747 году.

Множество счетовъ и конторскихъ книгъ, груды писемъ, нсколько желзныхъ сундуковъ наполняли комнату мистера Грюгьюса. Но нельзя сказать чтобы комната эта была загромождена: такъ аккуратно, въ такомъ порядк было все размщено въ ней. Еслибы мистеру Грюгьюсу пришло на умъ что въ случа скоропостижной смерти онъ можетъ оставить одинъ фактъ неразъясненнымъ, одну цифру подъ сомнніемъ, онъ умеръ бы на мст. Полнйшая добросовстность въ исполненіи ввреннаго ему дла была господствующею чертой этого человка. Бываютъ качества боле блестящія, боле привлекательныя, но нтъ боле благороднаго.

Въ комнат мистера Грюгьюса не замтно было роскоши. Удобства ея ограничивались теплымъ, сухимъ воздухомъ и уютнымъ, хотя старымъ каминомъ. Жизнь въ этой комнат сосредоточивалась около камина, покойнаго кресла да старомоднаго круглаго стола, который посл дневныхъ занятій придвигался къ огню изъ угла, гд обыкновенно стоялъ поднятый, какъ блестящій щитъ изъ краснаго дерева. Позади этого стола, когда онъ стоялъ въ такомъ оборонительномъ положеніи находился буфетъ, большею частію вмщавшій въ себ нкоторые пріятные для человка напитки. Была еще другая комната, для конторщика.

Спальня мистера Грюгьюса помщалась на другой сторон общей лстницы, и еще снималъ онъ внизу подъ лстницей погребъ, не остававшійся пустымъ. Триста дней въ году по меньшей мр онъ переходилъ черезъ улицу въ гостиницу Форниваль обдать, а потомъ переходилъ обратно пользоваться удобствами домашняго очага подъ снью таинственной надписи P. I. Т., пока не настанетъ снова утро, а съ нимъ и пора дневной работы.

Какъ мистеръ Грюгьюсъ сидлъ и писалъ у камина въ этотъ вечеръ, такъ и конторщикъ мистера Грюгьюса сидлъ и писалъ у своего камина. Это былъ человкъ лтъ тридцати, блдный, темноволосый, съ одутловатымъ лицомъ, съ большими темными глазами совершенно лишенными блеска и недовольнымъ выраженіемъ, существо таинственное, обладающее какою-то странною властью надъ мистеромъ Грюгьюсомъ. Словно вызванный какою-нибудь магическою формулой, забытый потомъ, когда нужно было снова изгнать его, онъ неотступно находился при хозяин, хотя спокойствіе мистера Грюгьюса очевидно выиграло бы отъ его удаленія. Мрачный человкъ со всклоченными волосами, какъ будто выросшій подъ тнью смертоноснаго дерева Явы, внесшаго столько небылицъ въ область ботаники, и при всемъ томъ мистеръ Грюгьюсъ оказывалъ ему непонятную внимательность.

— Ну что Бодзардъ, сказалъ мистеръ Грюгъюсъ, поднимая голову и прибирая бумаги, когда вошелъ конторщикъ,— что Богъ даетъ кром тумана?

— Мистера Друда, сказалъ Бодзардъ.

— Что же объ немъ новаго?

— Онъ заходилъ.

— Вы бы ввели его.

— Я и ввожу, сказалъ Бодзардъ.

Поститель вошелъ.

— Ахъ, Боже мой! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, выглядывая изъ-за двухъ свчей своихъ.— Я думалъ, вы только оставили карточку и ушли, какъ поживаете, мистеръ Эдвинъ! Да вы задыхаетесь.

— Это отъ тумана, отвчалъ Эдвинъ,— у меня глаза слезятся отъ него, какъ отъ кайенскаго перца.

— Неужели онъ въ самомъ дл такъ силенъ? Снимите пожалуста пальто и шарфъ, счастье что у меня хорошій огонь. Мистеръ Бодзардъ обо мн позаботился.

— И не думалъ, отозвался Бодзардъ въ дверяхъ.

— А! такъ значитъ я самъ позаботился о себ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Садитесь же пожалуста на мое кресло. Нтъ, прошу васъ! Вы продрогли, садитесь сюда непремнно.

Эдвинъ слъ въ покойное кресло у камина, и туманъ принесенный имъ, и туманъ приставшій къ его верхней одежд, былъ скоро поглощенъ Жаднымъ огнемъ.

— Я располагаюсь здсь будто намренъ остаться, сказалъ Эдвинъ.

— Да изъ самомъ дл, воскликнулъ мистеръ Грюгьюсъ,— извините что я васъ прерываю, останьтесь у меня. Туманъ можетъ разсяться часа черезъ два, мы достанемъ обдъ изъ гостиницы здсь рядомъ. Лучше употреблять кайенскій перецъ внутрь чмъ снаружи. Оставайтесь пожалуста обдать.

— Вы очень добры, сказалъ Эдвинъ, оглядываясь кругомъ, будто привлеченный новизной и оригинальностью обстановки.

— Никакой тутъ нтъ доброты, сказалъ мистеръ Брюгьюсъ.— Вы напротивъ очень добры что соглашаетесь отобдать съ холостякомъ чмъ Богъ послалъ. Я приглашу, продолжалъ онъ, понизивъ голосъ и мигая, будто ему только что пришла въ голову блестящая мысль,— я приглашу Бодзарда, а то онъ пожалуй будетъ недоволенъ. Бодзардъ!

Бодзардъ появился.

— Обдайте сейчасъ же съ мистеромъ Друдомъ и со мною!

— Если приказываютъ, то конечно буду обдать, отозвался конторщикъ мрачно.

— Ахъ, Боже мой! воскликнулъ мистеръ Грюгьюсъ, — вамъ не приказываютъ, васъ приглашаютъ.

— Благодарю васъ, сказалъ Бодзардъ,— въ такомъ случа мн все равно.

— Такъ это ршено. И вы потрудитесь, продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ,— дойти до гостиницы Форниваль и сказать чтобы прислали столовое блье и посуду. На обдъ мы спросимъ самаго крпкаго бульйона какой окажется, да соусъ, который получше, да баранины, да гуся или тетерева, или какое тамъ у нихъ есть жаркое, словомъ, что найдется на карт.

Эти роскошныя распоряженія мистеръ Грюгьюсъ произнесъ своимъ обычнымъ тономъ, будто читалъ списокъ или повторялъ урокъ, или говорилъ заученное наизусть. Бодзардъ, придвинувъ круглый столъ, отправился исполнять полученное приказаніе.

— Я, видите ли, немножко церемонился, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ по уход конторщика, понизивъ голосъ,— отправить его на фуражировку. Онъ могъ бы быть не доволенъ.

— Онъ, какъ видно, длаетъ что ему угодно, замтилъ Эдвинъ.

— Что ему угодно, повторилъ Грюгьюсъ,— о нтъ, какъ можно! Вы его не знаете. Еслибъ онъ длалъ что ему угодно, онъ не былъ бы здсь.

Гд жь былъ бы онъ, подумалъ Эдвинъ, но только подумалъ, ибо мистеръ Грюгьюсъ сталъ у огня прислонившись къ камину, подобравъ полы и видимо готовясь къ дружеской бесд.

— Хотя я и не имю дара пророчества, я однакожь угадываю что вы зашли ко мн съ намреніемъ увдомить меня что идете туда гд васъ ожидаютъ съ нетерпніемъ и спросить нтъ ли какихъ-нибудь порученій къ моей прелестной питомиц, а можетъ-быть и для этого чтобы побудить меня къ боле скорымъ дйствіямъ, не такъ ли, мистеръ Эдвинъ?

— Я зашелъ предъ отъздомъ изъ простой учтивости.

— Изъ учтивости, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— а не изъ нетерпнія?

— Что вы хотите сказать?

Мистеръ Грюгьюсъ хотлъ сказать любезную колкость, хотя намреніе это ничмъ наружно не проявлялось, и черезчуръ близко придвинулся къ огню, какъ будто съ цлью вжечь эту колкость въ себя, какъ тонкіе рисунки вжигаютъ въ тонкій металлъ. Но игривость его мгновенно разлетлась предъ спокойнымъ лицомъ постителя, остался только нестерпимый Жаръ огня. Онъ дрогнулъ и отодвинулся.

— Я недавно былъ гамъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, приводя въ порядокъ свою одежду,— вотъ на что я намекалъ, говоря что васъ гамъ ожидаютъ.

— Въ самомъ дл? Да, я зналъ что Кисонька меня Ждетъ.

— Вы тамъ держите кошку? спросилъ мистеръ Грюгьюсъ.

Эдвинъ слегка покраснлъ и объяснилъ:

— Я называю Розу Кисинькой.

— Во т какъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, гладя себ волосы,— это очень мило. Эдвинъ поглядлъ на него, не зная, дйствительно ли не нравится ему это прозвище. Но на лиц мистера Грюгьюса ничего нельзя было видть, какъ на стн.

— Ласкательное имя, объяснилъ еще разъ Эдвинъ.

— Гмъ, произнесъ мистеръ Грюгьюсъ, кивая головой, но такимъ неопредленнымъ тономъ не то сочувствія, не то порицанія, что гость сильно смутился.

— Не говорила ли вамъ К…. Роза, началъ Эдвинъ, оправившись.

—Кроза? переспросилъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Я хотлъ сказать Кисонька и спохватился: не говорила ли она вамъ о Ландлесахъ?

— Нтъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Что такое Ландлесы? имніе? дача? ферма?

— Братъ съ сестрой. Гестра въ женскомъ Монастыр и очень подружилась съ К….

— Крозой? договорилъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Она поразительно красивая двушка, я думалъ что вамъ ее описывали или, можетъ-быть, представили.— Нтъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Но вотъ Бодзардъ.

Бодзардъ вернулся въ сопровожденіи двухъ слугъ, неподвижнаго и порхающаго, и они втроемъ принесли столько туману что огонь затрещалъ. Порхающій слуга, притащившій все на своихъ плечахъ, разостлалъ скатерть съ изумительною быстротой и ловкостью, а неподвижный слуга, ничего не принесшій, придирался къ нему. Порхающій слуга вытеръ принесенныя рюмки, а неподвижный слуга осмотрлъ ихъ. Затмъ порхающій слуга полетлъ черезъ, улицу За бульономъ и прилетлъ назадъ, и опять полетлъ за соусомъ, и опять вернулся, и полетлъ еще разъ за бараниной и жаркимъ, и мчался еще нсколько разъ за разными предметами, которыя, какъ оказалось, неподвижный слуга вс позабылъ захватить. Но какъ быстро ни носился порхающій слуга, при возвращеніи неподвижный слуга постоянно укорялъ его тмъ что онъ запыхался и вноситъ въ комнату туманъ. Въ конц обда, когда порхающій слуга уже порядочно выбился изъ силъ, неподвижный слуга величественно прибралъ скатерть, поглядлъ со строгостью, чтобы не сказать съ негодованіемъ, на порхающаго, поставилъ на столъ чистыя рюмки, бросилъ прощальный взглядъ на мистера Грюгьюса, какъ будто говоря: ‘запечатлйте въ ум своемъ что награда принадлежитъ мн, а этотъ рабъ не стоитъ вниманія,’ и удалился изъ комнаты, толкая порхающаго предъ собою. Картинка, напоминающая лордовъ Департамента Многоглаголанія, поучительная миніатюра, достойная висть въ національной галлере. Какъ туманъ послужилъ ближайшимъ Поводомъ къ этому роскошному обду, такъ онъ же и составлялъ (то главную приправу. Слышать какъ люди на улиц чихали, сморкались, кашляли, стучали ногами о мостовую, увеличивало пріятность удобствъ какими пользовались обдающіе. Кричать несчастному порхающему слуг чтобъ онъ плотне закрывалъ дверь, когда онъ не]усплъ еще отворить ее, придавало яствамъ особый вкусъ. Замтимъ здсь въ скобкахъ что нога этого юноши, съ удивительною ловкостью отворявшая и затворявшая дверь, всегда появлялась нсколькими секундами раньше его самого и виднлась нсколько секундъ посл того какъ онъ выходилъ, какъ нога Макбета крадущагося на убійство Дункана. Хозяинъ сходилъ въ погребъ и принесъ бутылки краснаго, блдно-желтоватаго и золотистаго вина, которое созрло давно въ странахъ не знающихъ тумановъ и съ тхъ поръ покоилось въ темнот. Шипя и играя посл долгой дремоты, оно толкало пробку, помогая штопору, какъ узникъ помогаетъ бунтовщикамъ разбить двери тюрьмы его, и весело лилось въ рюмки. Если P. I. Т. пивалъ въ свое время такое вино, то онъ несомннно былъ также порядочно веселъ.

Наружно не было замтно никакого дйствія этихъ искрометныхъ винъ на мистера Грюгьюса. Лицо его нисколько не оживлялось и не свтлло, какъ будто онъ не пилъ ихъ, а только даромъ лилъ ихъ на. свою табачную фигуру. Пріемы его тоже не измнялись. Но при всей неподвижности своей, онъ внимательно слдилъ за Эдвиномъ, и когда въ конц обда усадилъ его снова въ свое покойное кресло, въ которое Эдвинъ погрузился, слегка поломавшись, мистеръ Грюгьюсъ, придвигаясь также къ огню и гладя себя рукою по волосамъ и лицу, глядлъ сквозь пальцы на своего гостя.

— Бодзардъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, вдругъ обращаясь къ нему.

— Я слушаю, отозвался Бодзардъ, который длалъ свое дло, лъ и пилъ, словно отбывалъ работу, большею частію молча.

— Пью за ваше здоровье, Бодзардъ! Мистеръ Эдвинъ, пожелаемъ успха Бодзарду.

— Успха Бодзарду! отозвался Эдвинъ съ безпричиннымъ восторгомъ, прибавляя мысленно: ‘только въ чемъ?’

— И пусть…. продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Я не въ прав говорить опредленно. Пусть…. Я до такой степени лишенъ дара слова что наврное не выпутаюсь. Пусть же…. Слдовало бы выразить это изящно, но во мн нтъ изящества. Пусть…. Заноза смущенія — вотъ все чего я добьюсь. Пусть выйдетъ она наконецъ.

Мистеръ Бодзардъ съ мрачною улыбкой провелъ рукою по взъерошеннымъ волосамъ, будто тамъ кроется заноза. Потомъ заложилъ руку за жилетъ, будто она тамъ, и наконецъ опустилъ руку въ карманъ. За всми движеніями его внимательно слдилъ Эдвинъ, словно ожидалъ появленія занозы. Но она не появилась, и мистеръ Бодзардъ сказалъ только:

— Я слжу за вами и благодарю васъ.

— Я намренъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, постукивая одною рукой стаканомъ по столу, а другою прикрывая лицо и наклонившись къ Эдвину,— я намренъ предложить здоровье моей питомицы. По я прежде предложилъ здоровье Боздарда, а то онъ могъ бы быть недоволенъ.

Это было сказано съ замысловатымъ кивкомъ, насколько лицо и движеніе мистера Грюгьюса могли выражать замысловатость. Эдвинъ въ отвтъ также кивнулъ, не имя въ сущности ни малйшаго понятія что хочетъ онъ этимъ дать почувствовать.

— А теперь, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— выпьемъ стаканъ за здоровье прелестной, очаровательной миссъ Розы, Боздардъ. Здоровье очаровательной миссъ Розы!

— Я слушаю васъ, сказалъ Бодзардъ,— и пью.

— Я также, сказалъ Эдвинъ.

— Ахъ, Боже мой! воскликнулъ мистеръ Брюгьюсъ, прерывая молчаніе, естественно послдовавшее, хотя и трудно объяснить почему такое молчаніе всегда неизбжно слдуетъ за совершеніемъ нкоторыхъ мелкихъ обрядовъ общественной жизни, не наводящихъ сами по себ на раздумье.— Я необыкновенно угловатый человкъ, и однако воображаю себ, если только позволительно употребить это слово мн, не обладающему ни малйшею долей воображенія, что могъ бы сегодня обрисовать настроеніе истинно-влюбленнаго человка.

— Мы готовы васъ слушать, сказалъ Боздардъ,— и оцнить вашу картину.

— Мистеръ Эдвинъ исправитъ ее, если она будетъ неврна, началъ опять мистеръ Брюгьюсъ,— и вставитъ нкоторыя черты изъ дйствительной жизни. Безъ сомннія, неврности будетъ много и въ живыхъ чертахъ будетъ недостатокъ, ибо я родился старикомъ и незнакомъ съ нжными чувствами. Итакъ я полагаю что умъ истинно-влюбленнаго наполненъ предметомъ любви его. Полагаю что ея возлюбленное имя драгоцнно ему, что онъ не можетъ слышать и произносить его безъ волненія и чтитъ его какъ святыню. Если влюбленный обозначаетъ предметъ любви своей какимъ-нибудь нжнымъ названіемъ, то онъ хранитъ это названіе для нея одной и не ввряетъ постороннимъ ушамъ. Разглашать предъ постороннимъ это названіе, въ которомъ онъ изливаетъ чувство свое наедин со своею возлюбленною, было бы холодностью, безчувственностью, чуть не предательствомъ.

Удивительно было видть какъ мистеръ Брюгьюсъ, сидя прямо, словно аршинъ проглотилъ, и опершись руками на колни, монотонно и отрывисто произносилъ эту рчь, какъ какой-нибудь школьникъ съ отличною памятью произносить затверженный катехизисъ. Никакого чувства не выражалось на лиц его, только изрдка появлялась на носу едва замтная морщинка.

— Мн представляется дале, продолжалъ мистеръ Брюгьюсъ, — справедливо ли, нтъ ли — ршите вы, мистеръ Эдвинъ, что истинно-влюбленнаго постоянно влечетъ къ предмету его любви, что онъ не находитъ удовольствія въ другомъ обществ и всюду ищетъ ея. Еслибъ я сказалъ что онъ ищетъ ее какъ птица ищетъ гнзда, я сдлалъ бы изъ себя дурака, ибо это граничило бы съ тмъ что я считаю поэзіей, а я постоянно стараюсь дергаться какъ можно дальше отъ поэзіи. Сверхъ того я вовсе незнакомъ съ нравами птицъ, исключая тхъ которыя живутъ въ Степль-Ин, а эти птицы вьютъ гнзда подъ крышами, въ трубахъ, на заборахъ, не созданныхъ для нихъ благотворною рукой природы. Поэтому я ршительно отказываюсь отъ упоминанія о гнзд. Но мн однако представляется что истинно-влюбленный не можетъ существовать отдльно отъ предмета своей любви, что онъ живетъ въ одно и то же время и двойною, и половинною жизнью. Если я выражаюсь неясно, то это происходитъ или отъ того что. не имя дара слова, не могу выразить мои мысли, или отъ того что, не имя мысли, нечего мн выражать. А это послднее, по крайнему моему убжденію, несправедливо.

Эдвинъ краснлъ и блднлъ поперемнно при нкоторыхъ чертахъ рисуемой картины. Теперь онъ глядлъ въ огонь и кусалъ себ губы.

— Умозрнія угловатаго человка, началъ снова мистеръ Грюгьюсъ, продолжая сидть и говорить точь-въ-точь какъ прежде,— по всей вроятности ошибочны.— По мн представляется,— ошибаюсь я или нтъ, ршать опять-таки вамъ, мистеръ Эдвинъ, — что не можетъ быть холодности, утомленія, сомннія, равнодушія, колебанія въ истинно-влюбленномъ. Скажите, похожа ли сколько-нибудь на дло рисуемая мною картина?

Точно также отрывисто какъ говорилъ все время, обратился онъ съ этимъ вопросомъ къ Эдвину и остановился въ ту минуту когда можно было думать что онъ въ самомъ пылу рчи.

— Если вы предоставляете судить мн, отозвался, запинаясь, Эдвинъ.

— Да, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— я предоставляю судить вамъ, какъ человку компетентному.

— Въ такомъ случа я сказалъ бы, началъ опять Эдвинъ въ смущеніи, — что картина эта вообще врна, только едва ли вы не слишкомъ ужь строги къ несчастному влюбленному.

— Вроятно, согласился мистеръ Грюгьюсъ,— весьма вроятно. Я отъ природы человкъ Жесткій.

— Можно не выказывать чувства, сказалъ Эдвинъ,— можно….

Тутъ онъ замялся, такъ долго отыскивая окончаніе фразы, что мистеръ Грюгьюсъ, къ усугубленію его смущенія, внезапно воскликнулъ:

— Конечно, можно.

Посл этого вс сидли молча. Мистеръ Бодзардъ молчалъ, потому что задремалъ.

— Однако отвтственность весьма велика, сказалъ наконецъ мистеръ Грюгьюсъ, глядя на огонь.

Эдвинъ кивнулъ въ знакъ согласія, также глядя на огонь.

— Надо быть увреннымъ въ своей искренности, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

Эдвинъ опять сталъ кусать губы, не сводя взгляда съ огня.

— Не надо играть сокровищемъ которымъ обладаешь. Горе тому, кто это забудетъ! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

Хотя онъ говорилъ все это отрывочно, все тмъ же тономъ школьника повторяющаго затверженныя пословицы, было однако что-то мечтательное въ угрожающемъ жест который она. сдлалъ обратившись къ камину, и потомъ опять погрузился въ молчаніе. Но не надолго. Сидя прямо по-прежнему, онъ вдругъ ударилъ рукой по колну, словно пробуждаясь отъ раздумья, и воскликнулъ:

— Надо кончить эту бутылку, мистеръ Эдвинъ! Позвольте валить вамъ, я налью также и Бодзарду, хотя онъ и спитъ, а то онъ, пожалуй, будетъ недоволенъ.

Онъ валилъ обоимъ, налилъ и себ, выпилъ стаканъ и опрокинулъ его на столъ, будто поймалъ какое-нибудь наскомое.

— А теперь, мистеръ Эдвинъ, началъ онъ, вытирая платкомъ губы и руки, — поговоримъ о дл. Вы получили отъ меня на дняхъ удостовренную копію съ завщанія отца миссъ Розы. Вы знали содержаніе его и прежде, но я счелъ нужнымъ доставить вамъ эту копію. Я послалъ бы ее мистеру Джасперу, но миссъ Роза желала чтобъ она была вручена вамъ лично, вы получили ее?

— Получилъ.

— Слдовало увдомить меня о полученіи, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, — дло всегда остается дломъ, вы не увдомили.

— Я отчасти и пришелъ съ тмъ чтобы васъ увдомить.

— Это не дловое увдомленіе, отозвался мистеръ Грюгьюсъ,— но все равно. Въ документ этомъ вы. вроятно, замтили нсколько словъ о ввренной мн на сохраненіе вещи, которую предоставлено мн передать намъ когда сочту нужнымъ.

— Да, замтилъ.

— Мистеръ Эдвинъ! Мн сейчасъ пришло на умъ, какъ я глядлъ на огонь, что теперь самое лучшее время исполнить это порученіе. Позвольте мн попросить вашего вниманія на нсколько минутъ.

Онъ вынулъ изъ кармана связку ключей, выбралъ одинъ изъ нихъ и затмъ, со свчой въ рукахъ, пошелъ къ маленькой конторк, отперъ ее, подавилъ пруживу отворявшую потайной ящикъ, и вынулъ изъ него футляръ, въ какихъ обыкновенно хранятся письма. Съ этимъ футляромъ въ рукахъ онъ вернулся къ своему креслу. Когда поднялъ онъ его чтобы показать молодому человку, рука его дрожала.

— Мистеръ Эдвинъ! Эта роза изъ брилліантовъ и рубиновъ, въ изящной золотой оправ, кольцо принадлежавшее матери миссъ Розы. Оно снято было съ ея мертвой руки при мн, съ такимъ отчаяннымъ горемъ какого, надюсь, никогда уже боле не видать. Какой ни жестокій я человкъ, этого и я бы не въ силахъ вынести. Смотрите, какъ камни эти блестятъ! А глаза, которые были гораздо свтле и такъ часто глядли на нихъ весело и гордо, давно истлли въ прах. Еслибъ у меня было воображеніе, а его у меня конечно нтъ, мн представилось бы, пожалуй, что въ неизмнной красот этихъ камней есть что-то жестокое.

Онъ закрылъ футляръ.

— Это кольцо было дано молодой женщин, которая утонула такою молодою, въ самомъ начал ея прекрасной и счастливой семейной жизни, мужемъ ея, когда они впервые дали слово другъ другу. Онъ и снялъ его съ ея безчувственной руки, и онъ же, чувствуя приближеніе смерти, вручилъ его мн, съ тмъ чтобъ я, когда вы и миссъ Роза достигнете совершеннолтія, отдалъ его вамъ для передачи ей, если обрученіе ваше состоится. Въ противномъ же случа кольцо должно остаться у меня.

Нкоторое смущеніе замтно было на лиц молодаго человка, нкоторая нершительность въ движеніи его руки, когда мистеръ Грюгьюса, глядя ему прямо въ глаза, подалъ ему кольцо.

— Надвъ кольцо это на палецъ вашей невсты, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, — вы запечатлете обтъ строгой врности живымъ и мертвымъ. Вы дете къ ней сдлать послднее, ршительное распоряженіе для свадьбы. Возьмите кольцо съ собою.

Молодой человкъ взялъ футляръ и положилъ въ боковой карманъ.

— Если что-нибудь неладно, если что-нибудь хотя сомнительно между вами, если вы внутренно сознаете что ршаетесь на этотъ шагъ потому только что давно привыкли къ мысли о немъ, въ такомъ случа, проговорилъ мистеръ Грюгьюсъ, заклинаю васъ еще разъ живыми и мертвыми привезти мн назадъ это кольцо.

Тутъ Бодзардъ пробудился отъ собственнаго храпнія и, какъ обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, сталъ тупо глядть въ пустоту, будто вызывая кого-то доказать что онъ спалъ.

— Бодзардъ! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ рзче обыкновеннаго.

— Я слжу за вами, отозвался Бодзардъ, — и слдилъ все время.

— Во исполненіе даннаго мн порученія, я вручилъ мистеру Эдвину Друду кольцо съ брилліантами и рубинами. Видите?

Эдвинъ вынулъ и открылъ футляръ, а Бодзардъ поглядлъ въ него.

— Я слжу за вами обоими, отозвался онъ, — и свидтельствую передачу.

Очевидно желая убраться и остаться одинъ, Эдвинъ Друдъ надлъ верхнюю одежду и пробормоталъ что-то о времени и длахъ. Туманъ не разсялся, какъ увдомилъ порхающій слуга, летавшій за кофе, тмъ не мене Эдвинъ вышелъ, а Бодзардъ по своему обыкновенію ‘слдилъ’ за нимъ.

Мистеръ Грюгьюсъ, оставшись одинъ, ходилъ тихонько взадъ и впередъ по комнат боле часа. Онъ былъ какъ будто взволнованъ и разстроенъ въ этотъ вечеръ.

‘Надюсь что я поступилъ какъ слдовало, говорилъ онъ себ.— Увщаніе казалось необходимымъ. Тяжело было разставаться съ кольцомъ, но вдь скоро все равно пришлось бы отдать его.’

Онъ заперъ пустой ящичекъ со вздохомъ, закрылъ конторку и вернулся къ своему одинокому очагу.

‘Ея кольцо, продолжалъ онъ разсуждать съ собою.— Вернется ли оно ко мн? Умъ мой что-то очень встревоженъ кольцомъ этимъ сегодня, но это понятно. Оно такъ долго было у меня, я такъ дорожилъ имъ. Мн думается….’

Многое, видно, думалось ему. Онъ еще разъ прошелся и усвшись, началъ опять:

‘Мн думается (ужь тысячный разъ, и что это за слабость съ моей стороны! Что теперь за дло до этого?) ужь не вврилъ ли онъ мн сиротку потому что зналъ…. И Боже мой! Какъ похожа становится она на мать!’

‘Ужь полно не подозрвалъ ли онъ что былъ человкъ любившій ее всею душой безнадежно, молча, издали, когда онъ явился и овладлъ ею? Ужь полно не догадывался ли онъ кто этотъ несчастный человкъ?…’

‘Ужь полно, усну ли я сегодня? Во всякомъ случа закроюсь отъ міра простынями и попробую.’

Мистеръ Грюгьюсъ перешелъ черезъ площадку лстницы въ свою холодную, туманную спальню и скоро готовъ былъ лечь въ постель. Смутно разглядвъ лицо свое въ тускломъ зеркал, онъ на минуту приблизилъ къ нему свчу.

‘Похоже на дло чтобы кто-нибудь думалъ о такой фигур! воскликнулъ онъ.— Ну, ну, ну, ложись въ постель, бднякъ, и полно бредить.’

Онъ погаситъ свчу, завернулся въ простыни и закрылся отъ міра. И у самаго неуклюжаго съ виду человка, есть однако, въ сердц романтическіе уголки.

ГЛАВА XII.
Ночь съ Дордельсомъ.

Когда мистеру Сапси нечего длать вечеромъ и созерцаніе собственнаго глубокомыслія, при всей громадности его, начинаетъ надодать, онъ часто прогуливаете я по парку и его окрестностямъ. Онъ любитъ проходить мимо кладбища съ чувствомъ хозяина, и иметъ въ душ своей лестное сознаніе что онъ обнаружилъ похвальную щедрость публично воздвигнувъ памятникъ достойной мистрисъ Сапси. Ему пріятно когда кто-нибудь глядитъ сквозь ршетку и можетъ-быть читаетъ его надпись. А если встрчаетъ прохожаго быстро уходящаго съ кладбища, онъ внутренно убжденъ что прохожій этотъ ‘красня удаляется’, какъ предписано на памятник. Важность мистера Сапси увеличилась, ибо онъ сдлался клойстергамскимъ меромъ. Еслибы не меры, и не множество меровъ, то безъ сомннія все общественное зданіе (мистеръ Сапси увренъ что онъ первый придумалъ это счастливое выраженіе) распалось бы на части. Меры получали титулъ кавалера за поднесеніе адресовъ. Можетъ-бытъ мистеру Сапси случится поднести адресъ. Возвышайтесь, сэръ-Томасъ Сапси. Вы есте соль земли!

Мистеръ Сапси короче познакомился съ мистеромъ Джасперомъ съ тхъ поръ какъ они впервые вкушали вмст портвейнъ, эпитафію, триктракъ, говядину и саладъ. Мистеръ Canon принятъ былъ въ надворотномъ дом съ соотвтственнымъ радушіемъ. Мистеръ Джасперъ, свъ за фортепьяно, щекоталъ слухъ его (въ переносномъ смысл) пніемъ и игрой довольно продолжительное время. Что нравится мистеру Сапси въ этомъ молодомъ человк такъ э то готовность воспользоваться мудростію старшихъ и еще истинная благонамренность, въ доказательство коей онъ плъ въ тотъ вечеръ мистеру Сапси, не вычурныя аріетки а доморощеннаго ‘Георга III’, увщевая истребить вс прочіе острова, кром острова Великобританіи, а также вс материки, полуострова, перешейки, мысы и другія географическія формы суши, и въ то же время летать по морю во всхъ направленіяхъ. Словомъ, онъ доказалъ очевидно что Провидніе сдлало большую ошибку создавъ такой малочисленный народъ героевъ и столько другихъ негодныхъ племенъ.

Мистеръ Сапси, прогуливаясь вечеркомъ неподалеку-отъ кладбища, заложивъ руки назадъ въ ожиданіи какого-нибудь краснющаго и удаляющагося прохожаго, загибаетъ за уголъ, и вмсто прохожаго встрчаетъ декана, бесдующаго съ наличникомъ и мистеромъ Джасперомъ. Мистеръ Сапси кланяется и мгновенно принимаетъ гораздо боле духовный видъ чмъ архіепископъ йоркскій или кентерберійскій.

— Вы очевидно собираетесь написать объ нашемъ город книгу, мистеръ Джасперъ, произноситъ деканъ,— написать книгу. Что жъ! Городъ нашъ очень древній, писать есть объ чемъ. Мы не такъ богаты имуществомъ, какъ годами, но и объ этомъ вы можете упомянуть въ вашей книг и обратить Вниманіе на Rauiu нужды.

Мистеръ Топъ, по обязанности своей, изъявляетъ и ликую радость.

— Я право нисколько не намренъ, отвчаетъ Джасперъ,— сдлаться писателемъ, или археологомъ. А пришедшею мн фантазіей я обязанъ отчасти вотъ мистеру Сапси.

— Какъ такъ, господинъ меръ? говоритъ деканъ, добродушно кивая головой.— Какъ же это господинъ меръ?

— Я не понимаю, отзывается мистеръ Сапси, вопросительно озираясь кругомъ, — къ чему относятся слова которыхъ удостоиваетъ меня высокочтимый деканъ. (Онъ принимается разсматривать въ подробности оригиналъ который онъ копируетъ).

— Дордельсъ, намекаетъ мистеръ Топъ.

— Да, отзывается деканъ.— Дордельсъ, Дордельсъ!

— Дло въ томъ, объясняетъ Джасперъ,— что мое любопытство впервые пробуждено было мистеромъ Сапси. Мистеръ Сапси по своему знанію людей и умнію обнаруживать все сокрытое и странное, первый обратилъ вниманіе мое на этого человка, хотя я конечно весьма часто встрчалъ его и прежде. Васъ это не удивило бы еслибы вы видли какъ мистеръ Сапси бесдовалъ съ нимъ въ своей собственной гостиной.

— О! восклицаетъ мистеръ Сапси, подхватывая брошенный ему мячъ съ необыкновенною готовностью.— Да, да. Такъ вотъ къ чему относятся слова высокочтимаго декана? Да. Я какъ-то разъ свелъ мистера Джаспера съ Дордельсомъ. Дордельсъ, по моему мннію, характеръ.

— Характеръ, мистеръ Сапси, который вы двумя, тремя словами умете выворотить на изнанку.

— Ну, не совсмъ, отвчалъ неуклюжій аукціонеръ.— Можетъ-быть я имю на него нкоторое вліяніе. Можетъ-бытъ я нсколько понимаю его. Прошу высокочтимаго декана не забывать что я знаю свтъ.

Тутъ мистеръ Сапси слегка отодвигается за спину декана чтобъ осмотрть его заднія пуговицы.

— Такъ употребите же вліяніе свое на Дордельса для доброй цли, господинъ меръ, говоритъ деканъ, поглядывая куда двался его подражатель.— Убдите его не сломать шеи нашему достойному капельмейстеру. Голова и голосъ его намъ очень дороги.

Мистеръ Топъ опять изъявляетъ великую радость, и предавшись сначала учтивому хохоту, переходитъ къ почтительному бормотанью, долженствующему выразить что каждый благомыслящій человкъ почелъ бы за честь и удовольствіе сломать себ шею, чтобъ удостоиться такого лестнаго отзыва отъ такого лица.

— Я отвчаю за голову мистера Джаспера, отзывается мистеръ Сапси великодушно.— Я скажу Дордельсу чтобъ онъ берегъ его. Моихъ словъ онъ не пропуститъ безъ вниманія. Но въ чемъ же заключается опасность угрожающая мистеру Джасперу? Онъ озирается кругомъ съ величаво покровительственнымъ видомъ.

— Только въ ночной прогулк которую предпринимаю я съ Дордельсомъ по гробницамъ, склепамъ, башнямъ и развалинамъ, отвчаетъ Джасперъ.— Помните вы замтили, когда свели насъ, что мн, какъ любителю живописнаго, стоило бы сдлать такую прогулку.

— Помню, конечно! отвчаетъ аукціонеръ. И торжественный идіотъ въ самомъ дл воображаетъ себ что помнитъ.

— Пользуясь вашимъ намекомъ, продолжаетъ Джасперъ,— я уже нсколько разъ бродилъ днемъ съ удивительнымъ старикомъ, а сегодня мы съ нимъ намрены обойти при лунномъ свт разные старые закоулки.

— Да вотъ и онъ самъ, говоритъ деканъ.

Дйствительно, Дордельсъ, съ узломъ въ рукахъ, идетъ покачиваясь къ нимъ. Подойдя ближе и увидвъ декана, онъ снимаетъ шапку и хочетъ удалиться, но мистеръ Сапси его останавливаетъ.

— Смотрите, заботьтесь о моемъ друг, предписываетъ ему мистеръ Сапси.

— К то изъ друзей вашихъ умеръ? спрашиваетъ Дордельсъ.— Я не получилъ никакого заказа.

— Я говорю вамъ объ этомъ живомъ друг.

— А! Объ немъ-то? отзывается Дордельсъ.— Мистеръ Джасперъ и Самъ суметъ о себ позаботиться.

— Но и вы тоже заботьтесь о немъ, говоритъ мистеръ Сапси.

— Да не прогнвается на меня высокочтимый деканъ, только знаете ли что, мистеръ Сапси, вы бы думали, о своихъ длахъ, а Дордельсъ будетъ думать о своихъ.

— Вы не въ дух, говоритъ мистеръ Сапси, мигая присутствующимъ чтобъ обратили вниманіе какъ онъ сейчасъ уломаетъ этого человка.— Мое дло заботиться о моихъ друзьяхъ, а мистеръ Джасперъ мн другъ, и вы также другъ мн.

— Не привыкайте къ хвастовству, отзывается Дордельсъ, серіозно качая головой.— Вамъ трудно будетъ отвыкнуть потомъ.

— Вы не въ дух, говоритъ опятъ мистеръ Сапси, красня, но опятъ мигая присутствующимъ.

— Правда, отвчаетъ Дорделсъ,— я не люблю вольностей.

Мистеръ Сапси въ третій разъ мигаетъ присутствующимъ, какъ будто говоря: ‘Согласитесь что я отлично справился съ нимъ’, и удаляется отъ пререканій.

Дордельсъ желаетъ декану добраго вечера и прибавляетъ надвая шляпу: ‘Вы найдете меня дома, какъ условлено, мистеръ Джасперъ. Иду почиститься’, и скоро, покачиваясь, скрывается изъ глазъ.

Что онъ будто бы идетъ чиститься, это одна изъ странныхъ претензій этого человка, ибо платье и сапоги его никогда не обнаруживаютъ ни малйшаго слда чистки, будучи всегда покрыты пескомъ и известкой.

Фонарщикъ зажигаетъ по парку свтлыя точки, быстро бгая вверхъ и внизъ по своей лстниц, подъ священною снью которой выросли цлыя поколнія и отмна которой привела бы въ несомннный ужасъ весь Кюйстергамъ. Деканъ идетъ къ своему обду, мистеръ Топъ къ чаю, а Джасперъ къ фортепьяно. Тутъ сидитъ онъ при свт одного огня въ камин и поетъ тихимъ прекраснымъ голосомъ часа два-три, пока совершенно стемнло и мсяцъ всходитъ. Тогда онъ тихонько закрываетъ фортепьяно, тихонько надваетъ вмсто сюртука клеенчатую куртку и низкую широкополую шляпу, кладетъ въ карманъ плетеную фляжку и тихонько выходитъ изъ дому. Зачмъ онъ двигается такъ тихо? Вншней причины не видно никакой. Ужь не кроется ли внутри его какая-нибудь тайная причина?

Онъ отправляется къ недостроенному дому Дордельсъ, или лучше сказать къ нор его въ городской стн, видитъ свтъ внутри, тихонько пробирается между обломковъ и памятниковъ, уже освщенныхъ луной. Работники оставили дв большія пилы въ каменныхъ плитахъ, такъ и кажется что вотъ, вотъ два скелета изъ Пляски Мертвецовъ схватятъ эти пилы и начнутъ работать памятники тмъ двумъ жителямъ Клойстергама которымъ суждено умереть. По всмъ вроятностямъ эти двое и не думаютъ теперь о смерти, можетъ-быть они веселятся. А любопытно угадать кому первому суждено умереть.

— Эй! Дордельсъ!

Огонь движется, и Дордельсъ является въ дверяхъ. Онъ, повидимому, очищалъ себя съ помощью бутылки и стакана, ибо никакихъ другихъ орудій не видно въ голой комнат съ кирпичными, невыбленными стнами, въ которую онъ вводитъ постителя.

— Вы готовы?

— Я готовъ, мистеръ Джасперъ. Пусть старики встаютъ если имъ угодно и:іъ могилъ. Я подкрпился духомъ.

— Духомъ, или виномъ?

— Это одно и То же, говоритъ Дордельсъ.

Онъ беретъ съ гвоздя фонарь, кладетъ въ карманъ нсколько спичекъ, чтобъ зажечь его въ случа нужды, и они отправляются, неся съ собою неизмнный узелъ.

Поистин необыкновенная прогулка! Что Дордельсъ вчно бродящій, какъ кротъ, между могилъ и развалинъ идетъ шататься по склепамъ и башнямъ, тутъ нтъ ничего удивительнаго, но чтобы капельмейстеръ или кто другой пошелъ съ нимъ любоваться луннымъ освщеніемъ — это дло совсмъ другое. Прогулка поистин необъяснимая.

— Видите вы эту кучу у воротъ, мистеръ Джасперъ?

— Вижу. Что это?

— Известь.

Мистеръ Джасперъ останавливается чтобъ отставшій Дордельсъ догналъ его.

— Живая известь?

— Да, отвчаетъ Дордельсъ,— такая живая что състъ ваши сапоги, а если немножко взболтаете, пожалуй състъ и кости ваши.

Они минуютъ красныя окна двугрошеваго пристанища и выходятъ въ озаренный луной монастырскій виноградникъ. Пройдя его, они поровнялись съ уголкомъ младшихъ канониковъ, большая часть котораго остается въ темнот, пока мсяцъ не поднимется выше.

Слышится звукъ затворяемой двери, двое мущинъ выходятъ. Это мистеръ Криспаркль и Невиль. Джасперъ со внезапною, странною улыбкой останавливаетъ Дордельса на мст, положивъ ему руку на грудь.

Въ этомъ конц совершенно темно, есть тутъ также остатокъ старой низкой стны, вышиной до пояса, которая нкогда ограждала садъ, обратившійся съ тхъ поръ въ улицу. Еще минута и Джасперъ съ Дордельсомъ вышли бы изъ-за этой стны, но теперь, остановившись на мст, они остаются за нею.

— Эти двое прогуливаются, шепчетъ Джасперъ, — они сейчасъ выйдутъ на лунный свтъ. Притаимся здсь, не то они насъ задержатъ, или пожалуй захотятъ идти съ нами. Мало ли что.

Дордельсъ киваетъ въ знакъ согласія и начинаетъ жевать какіе-то куски изъ своего узла. Джасперъ, облокотившись на стну руками и положивъ на нихъ подбородокъ, слдитъ за гуляющими. Онъ не обращаетъ вниманія на каноника, а смотритъ все на Невиля, какъ будто глазъ его наведенъ на цль винтовки и онъ готовится выстрлить. Сознаніе въ себ разрушительной силы такъ ясно выражается на лиц его что Дордельсъ перестаетъ жевать и глядитъ на него съ непережеваннымъ кускомъ за щекою.

Между тмъ мистеръ Криспаркль и каноникъ гуляютъ взадъ и впередъ, мирно разговаривая другъ съ другомъ.

— Сегодня первый день недли, слышатся совершенно ясно слова мистера Криспаркля, — а послдній день канунъ Рождества.

— Вы можете на меня положиться.

На этомъ мст отраженіе звуковъ было благопріятно, но когда гуляющіе приближаются, голоса ихъ становятся невнятны. Доносится слово ‘довріе’, произнесенное мистеромъ Криспарклемъ. Они подходятъ еще ближе, и слышится отрывокъ отвта.

— Еще не заслужилъ, но заслужу.

Когда они отходятъ опять, Джасперъ слышитъ свое имя и съ нимъ вмст слова мистера Криспаркля:

— Помните, я поручился за васъ съ полною увренностью.

Затмъ опять звуки мшаются. Гуляющіе остановились и

Невиль длаетъ какіе-то жесты. Они опять пошли. Мистеръ Криспаркль глядитъ на небо и указываетъ впередъ. Наконецъ они медленно исчезаютъ, уходя съ луннаго свта на противоположномъ конц. Только когда они ушли Джасперъ длаетъ движеніе. Тутъ онъ обращается къ Дордельсу и разражается смхомъ. Дордельсъ, все еще держа что-то за щекой и не видя ничего смшнаго, таращитъ глаза на Джаспера, пока тотъ не склоняетъ голову на руки, чтобы насмяться вдоволь. Тогда Дордельсъ, не разжевавъ глотаетъ кусокъ, какъ бы ршившись съ отчаянія испортить себ желудокъ.

Въ этихъ глухихъ уголкахъ мало движенія посл сумерокъ. Не много его и среди благо дня, а ночью ужъ и вовсе почти никакого. Кром одной большой улицы, идущей параллельно за соборомъ, по которой, какъ по естественному руслу, течетъ вся торговля Клойстергама, глубокая тишина царствуетъ въ ночной темнот надъ древними сводами, надъ оставленными кельями, надъ кладбищемъ, и немногіе добровольно зашли бы сюда въ это время. Спросите первую сотню клойстергамскихъ гражданъ, какіе вамъ встртятся на улиц въ полдень: врятъ ли они въ привиднія? они отвтятъ вамъ, нтъ. Но дайте имъ на выборъ ночью пройти этими глухими мстами, или большою улицей съ лавками и магазинами, и вы увидите что девяносто девять выберутъ боле далекую и людную дорогу. Причина этому заключается не въ какихъ-нибудь поврьяхъ пріуроченныхъ къ этимъ мстамъ, хотя и являлась тутъ таинственная женщина съ ребенкомъ на рукахъ и веревкой на ше, по свидтельству очевидцевъ, такъ же неуловимыхъ какъ она сама, причина заключается во врожденномъ страх какой испытываетъ обладающій дыханіемъ жизни прахъ предъ прахомъ который жизнь покинула, а также въ обычномъ разсужденіи: ‘Если дйствительно мертвые при извстныхъ условіяхъ являются живымъ, то здсь условія до такой степени благопріятны такимъ явленіямъ что я живой уберусь отсюда какъ можно скоре.’

Поэтому когда мистеръ Джасперъ и Дордельсъ, готовясь сойти въ склепъ чрезъ маленькую боковую дверь отъ которой ключъ у Дордельса, останавливаются и глядятъ кругомъ, все окружающее ихъ освщенное луной пространство совершенно пусто. Какъ будто потокъ жизни отклоненъ въ сторону надворотнымъ домомъ Джаспера. За этимъ домомъ слышится шумъ потока, но ни одна волна не переливается чрезъ ворота надъ которыми Джасперова лампа горитъ за краснымъ занавсомъ, словно огонь маяка.

Путники вошли, заперли дверь за собою, спустились по крутымъ ступенямъ, и очутились въ склеп. Фонаря не нужно, потому что лунный свтъ проникаетъ въ стрльчатыя окна лишенныя стеколъ, бросая на землю узорныя тни отъ рамъ, За тяжелыми столбами глубокій мракъ, а посредин полосы свта. По этимъ полосамъ ходятъ путники взадъ и впередъ, и Дордельсъ разсуждаетъ о старикахъ которыхъ намревается откопать, и стучитъ въ стну, въ которой, по его мннію ‘схоронено ихъ цлое семейство.’ Словомъ, онъ здсь совершенно какъ дома. Мрачность его разсяна на время Джасперовой фляжкой, которая часто переходитъ изъ рукъ въ руки, то-есть содержимое въ ней переходитъ въ желудокъ Дордельса, тогда какъ Джасперъ только полощитъ себ ротъ и выплевываетъ полосканье.

Они хотятъ подняться на большую башню. На лстниц ведущей въ соборъ Дордельсъ останавливается перевести духъ. Лстница эта очень темна, но имъ видны съ нея полосы свта, которыми они шли. Дордельсъ садится на ступень, Джасперъ также садится. Запахъ распространяющійся изъ фляжки перешедшей окончательно въ руки Дордельеа доказываетъ что пробка выкинута, но глазами въ этомъ удостовриться нельзя, ибо они не видятъ другъ друга. Однако, разговаривая, они обращаются другъ къ другу, какъ будто могутъ разглядть лица.

— Это питье хорошее, мистеръ Джасперъ!

— Надюсь что очень хорошее. Я нарочно купилъ его.

— Не являются, видите, старики-то!

— Еще больше теперешняго было бы путаницы на свт еслибъ они являлись.

— Дйствительно вышла бы путаница, соглашается Дордельсъ, останавливаясь на этомъ замчаніи, какъ будто вопросъ о привидніяхъ впервые представляется ему съ точки зрнія неудобства.

— Но, какъ вы думаете, не можетъ ли что-нибудь другое почудиться, кром мущинъ или женщинъ?

— Что же? Цвты да лейки? Лошади съ хомутами?

— Нтъ, звуки?

— Какіе звуки?

— Крики.

— Какіе крики? Старыхъ сапоговъ продать?

— Нтъ, вопли. Я вамъ скажу, мистеръ Джасперъ. Постойте, дайте мн приладить фляжку. (Пробка очевидно опять вынимается и потомъ затыкается.) Вотъ такъ. Теперь хорошо. Въ это же время, въ прошломъ году, только нсколькимиднями позже, я какъ и слдуетъ привтствовалъ наступленіе зимы, вдругъ напали на меня мальчишки. Наконецъ я отъ нихъ ушелъ и завернулъ сюда. Здсь я заснулъ. Что же разбудило меня? Мн почудился крикъ. Ужасный вопль, а потомъ почудился вой собаки, унылый, протяжный вой, какъ воетъ собака надъ мертвымъ. Вотъ какъ я встртилъ прошлое Рождество.

— Что вы хотите сказать? слышится рзкій, чуть не свирпый вопросъ.

— Я хочу сказать что я освдомлялся везд, и ни одно смертное ухо, кром моего, не слыхало этого крика и этого воя. Поэтому я и ршилъ что это мн почудилось, хотя почему именно мн, не понимаю.

— Я васъ считалъ не такимъ, говоритъ Джасперъ насмшливо.

— Я тоже считалъ себя не такимъ, однако именно мн почудилось.

Джасперъ внезапно всталъ въ то время когда онъ спросилъ Дордельса что онъ хотлъ сказать, теперь же онъ сказалъ: — Ну, мы замерзнемъ здсь. Ведите дальше.

Дордельсъ повинуется, несовсмъ твердо держась на нотахъ, отпираетъ дверь на верху лстницы тмъ же ключомъ которымъ отперъ нижнюю, и выходитъ на галлерею идущую въ уровень съ хорами собора. Тутъ опять лунный свтъ такъ силенъ что краски ближайшаго росписнаго окна падаютъ на ихъ лица. Страшенъ видъ опьянвшаго Дордельса, съ красною полосой на лиц и Желтымъ пятномъ на лбу, когда онъ отворяетъ дверь своему спутнику, словно выпуская его изъ могилы. Но онъ безчувственно выдерживаетъ внимательный взглядъ спутника, пока тотъ отыскиваетъ въ карманахъ ключъ отъ двери ведущей на лстницу большой башни.

— Довольно съ васъ нести бутылку, говоритъ Джасперъ, — дайте мн вашъ узелъ, я моложе и крпче васъ.

Дордельсъ съ минуту колеблется между узломъ и бутылкой, но наконецъ отдаетъ бутылк предпочтеніе и передаетъ сухую тяжесть товарищу.

Затмъ они пошли вверхъ по вьющейся лстниц большой башни, съ усиліемъ, постоянно вертясь и наклоняя головы чтобъ не удариться о ступени, или о каменный столбъ вкругъ котораго вьется лстница. Дордельсъ извлекъ изъ холодной стны некторого таинственнаго огня который кроется всюду, зажегъ фонарь, и они взбираются среди паутинъ и пыли. Путь ихъ лежитъ по страннымъ мстамъ. Раза два выходятъ они на низкія галлереи, откуда видна освщенная мсяцемъ внутренность собора, тутъ Дордельсъ, поднимая фонарь, показываетъ темныя головы ангеловъ надъ алтаремъ, которыя какъ будто слдятъ за ними. Потомъ они заворачиваютъ на лстницу боле крутую, гд охватываетъ ихъ свжій ночной воздухъ, раздается крики, какой-нибудь испуганной совы, или грача, шумъ крыльевъ въ тсномъ мст и пыль силится на голову путникамъ. Наконецъ, оставивъ фонарь за ступенькой, ибо тутъ довольно сильный втеръ, они глядятъ сверху на Клойстергамъ, прекрасный при лунномъ свт. Вотъ полуразвалившіяся жилища и святилища мертвыхъ у ногъ башни, дале поросшія мхомъ красныя крыши и кирпичные дома живыхъ, рка вьется изъ тумана на горизонт, словно въ немъ источникъ ея и уже колышется, какъ бы волнуемая сознаніемъ близости моря.

Еще разъ повторяемъ: непонятная прогулка! Джасперъ, двигаясь по прежнему тихо, безъ видимой причины разсматриваетъ эту картину и въ особенности самую темную часть ея въ тни собора, но онъ точно также внимательно разсматриваетъ Дордельса, и Дордельсъ по временамъ замчаетъ его пытливый взглядъ.

Только по временамъ, ибо Дордельса начинаетъ клонить ко сну. Какъ воздухоплаватели, желая подняться вверхъ, уменьшаютъ грузъ своего шара,— такъ Дордельсъ, всходя на лстницу, облегчаетъ фляжку. Гонъ минутами овладваетъ имъ на ногахъ и прерываетъ его рчи. Ему представляется что они стоятъ на земл и онъ готовъ сойти съ башни на воздухъ Таково его состояніе, когда они начинаютъ спускаться внизъ. И какъ воздухоплаватели, желая спуститься, увеличиваютъ тяжесть шара, такъ и Дордельсъ нагружаетъ себя еще пріемомъ жидкости изъ фляжки.

Пройдя и замкнувъ за собою желзную дверь, причемъ Дордельсъ два раза споткнулся и раскроилъ себ бровь, они опять входятъ въ склепъ, съ намреніемъ выйти тмъ же путемъ какимъ вошли. Но когда вернулись они къ полосамъ свта, Дордельсъ ослабваетъ до такой степени что падаетъ къ подножію одного изъ тяжелыхъ столбовъ, едва ли самъ не столько же тяжелый, и молитъ у товарища сорока секундъ отдыха.

— Если такъ уже вамъ хочется или необходимо, говоритъ Джасперъ,— я васъ здсь не оставлю. Вздремните сорокъ секундъ, а я буду ходить взадъ и впередъ.

Дордельсъ тотчасъ же засылаетъ и видитъ сонъ. Сонъ не важный, принимая въ соображеніе обширность области сновидній и разнообразіе порожденій ея, онъ замчателенъ по-необыкновенной тревожности и живости. Снится Дордельсу что онъ спитъ и въ то же время считаетъ шаги товарища. Снится ему будто шаги эти удаляются, будто кто-то трогаетъ его и что-то падаетъ звеня у него изъ рукъ. Снится ему будто лежитъ онъ такъ долго что полосы свта мняютъ направленіе съ движеніемъ луны. Потомъ онъ забывается, пробуждается съ непріятнымъ чувствомъ холода и видитъ что полосы свта дйствительно измнили свое положеніе, а Джасперъ ходитъ взадъ и впередъ и бьетъ рука объ руку.

— Ай! кричитъ Дордельсъ въ безотчетномъ страх.

— Проснулись наконецъ? говоритъ Джасперъ, подходя къ тему.— Знаете что ваши сорокъ секундъ растянулись въ цлыя тысячи?

— Который часъ?

— Слышете! Колокола звонятъ на башн.

Бьетъ четыре четверти, потомъ раздается звукъ большаго, колокола.

— Два часа! восклицаетъ Дордельсъ, поднимаясь.—Зачмъ вы не попробовали разбудить меня, мистеръ Джасперъ?

— Я и пробовалъ. Да только васъ будить все равно что будить мертваго.

— Вы меня трогали?

— Трогалъ. Я трясъ васъ.

Припоминая снившееся ему прикосновеніе, Дордельсъ глядитъ на мощеный полъ и видитъ ключъ отъ склепа, лежащій подл того мста гд онъ спалъ.

— Такъ это я уронилъ тебя? говоритъ онъ, поднимая ключъ и потомъ выпрямившись на сколько можетъ, чувствуетъ опять что товарищъ внимательно слдитъ за нимъ взглядомъ.

— Ну что? говоритъ Джасперъ, улыбаясь.—Вы готовы? Пожалуста, не торопитесь.

— Я вотъ только ушелъ увижу, мистеръ Джасперъ.

Пока увязываетъ узелъ, онъ чувствуетъ что товарищъ не родитъ съ него глазъ.

— Что вы на меня смотрите такъ подозрительно, мистеръ Джасперъ? спрашиваетъ онъ съ пьянымъ неудовольствіемъ.— Если въ чемъ подозрваете Дордельса такъ скажите прямо.

— Я ни въ чемъ не подозрваю васъ, дорогой мистеръ Дордельсъ, только кажется что питье въ моей фляжк было крпч, чмъ я предполагалъ, и кажется также, добавилъ Джасперъ, поднимая фляжку съ полу и опрокидывая ее вверхъ дномъ,— что фляжка эта пуста.

Дордельсъ смется и, все посмиваясь, словно самъ дивясь своей способности пить, идетъ къ двери и отпираетъ ее. Оба выходятъ. Дордельсъ запираетъ дверь за собой и кладетъ ключъ въ карманъ.

— Благодарю васъ за интересную ночь, говоритъ Джасперъ, протягивая ему руку.— Вы найдете дорогу домой?

— Я думаю, отвчалъ Дордельсъ.— Еслибы вы предложили Дордельсу проводить его домой, Дордельсъ оскорбился бы и не принялъ.

Не пошелъ бы я домой

Даже до зари дневной….

‘Не пошелъ бы!’ слова эти произнесены были съ крайнею надменностью.

— Такъ прощайте!

— Прощайте, мистеръ Дікасперъ.

Каждый поворачиваетъ въ свою сторону, какъ вдругъ среди ночной тишины раздается проницающій свистъ и слышится дикій напвъ:

Не шатайся по ночамъ,

А не то теб задамъ,

Въ домъ скоре воротись,

Не упрямься, берегись!

И вслдъ затмъ градъ камней бьетъ въ стну собора, и является безобразный мальчикъ, пляшущій въ лунномъ свт

— Какъ? Этотъ чертенокъ сторожитъ насъ здсь! восклицаетъ Джасперъ съ такимъ бшенствомъ что самъ кажета чортомъ.— Я убью этого негоднаго бсенка!

И не обращая вниманія на камни, летящіе въ него,!’ бросается на бгуна и хватаетъ его за воротъ. Но съ бгуномъ не такъ легко сладить. Какъ только Джасперъ схвати его, онъ съ дьявольскою ловкостью съеживаегся, поднимаетъ ноги, виснетъ на воздух и начинаетъ хрипть будто духъ готовъ испустить. Приходится бросить его. Онъ тотчасъ же вскакиваетъ на ноги, отступаетъ къ Дордельсу и кричитъ противнику своему, оскаливая беззубый ротъ съ насмшкой и злобой:

— Я вамъ глаза вышибу! Я зрачки вамъ выбью!

И въ то же время прячется за Дордельса и слдить за Джасперомъ то съ той, то съ другой стороны, готовый бжать въ какомъ-угодно направленіи, а если догонятъ такъ броситься на полъ и кричать: ‘Ну, бейте меня, лежачаго, бейте!’

— Не трогайте .мальчика, мистеръ Джасперъ, вступается Дордельсъ,—опомнитесь !

— Онъ шелъ за нами сегодня какъ мы направлялись сюда.

— Нтъ, врешь, не шелъ! кричитъ бгунъ, употребляя единственную знакомую ему форму учтиваго отрицанія.

— Съ тхъ поръ онъ все бродилъ около насъ.

— Нтъ, врешь, отзывается бгунъ.—Я только сейчасъ вышелъ прогуляться для здоровья и увидалъ васъ обоихъ.

Не шатайся по ночамъ! .

запваетъ онъ обычнымъ тономъ, приплясывая, хотя все еще прячась за Дордельса.

— Чмъ же я виноватъ?

— Такъ проводи же его домой! произноситъ Джасперъ сердито, хотя видимо сдерживаясь. — И чтобъ я больше не видалъ тебя.

Испустивъ продолжительный свистъ для изъявленія удовольствія, бгунъ начинаетъ тише бить каменьями Дордельса, загоняя этого почтеннаго джентльмена домой какъ какого-нибудь упрямаго быка. Мистеръ Джасперъ идетъ въ раздумьи въ свой надворотный домъ. И какъ все кончается на свт, такъ кончается пока и эта необъяснимая прогулка.

ГЛАВА XIII.
Оба въ лучшемъ вид.

Время тишины наступало для заведенія миссъ Твинкельтонъ. Приближался рождественскій роспускъ. Завтра послдній день ‘полугодія’, какъ говорила еще недавно сама ученая миссъ Твинкельтонъ, или ‘семестра’ по употребительному теперь боле школьному названію. Значительное послабленіе дисциплины уже нсколько дней замчалось въ женскомъ Монастыр. Ужины происходили въ спальняхъ: вареный языкъ рзался ножницами и раздавался щипцами для завиванья. Порціи мармалада разносились на тарелкахъ сдланныхъ изъ папильйотной бумаги, сладкое вино пилось изъ крошечной рюмочки, въ которой маленькая Раккитсъ, двица слабаго тлосложенія, принимала ежедневно желзныя капли. Горничныя подкупались разными концами лентъ и башмаками, боле или мене стоптанными, чтобъ не было рчи о находимыхъ въ постеляхъ объдкахъ. Празднества эти совершались въ самыхъ воздушныхъ костюмахъ. Смлая миссъ Фердинандъ изумила даже общество бойкимъ соло на гребн пока не была задушена въ постели своей двумя длиннокудрыми мучительницами.

Были еще и другіе признаки роспуска. Сундуки появились въ спальняхъ, гд были строго запрещены въ обыкновенное время, и началось безконечное укладываніе, вовсе несоразмрное съ количествомъ укладываемаго. Щедроты въ вид баночекъ кольдкрема и помады, а также шпилекъ, обильно раздавались прислуг. Подъ условіемъ ненарушимой тайны разказывалось другъ другу объ ожидаемыхъ ‘дома’ посщеніяхъ много общающихъ юношей, надеждъ Англіи. Миссъ Джигельсъ, лишенная чувствительности, правда заявила что она съ своей стороны иметъ обыкновеніе въ отвтъ на любезности показывать языкъ надеждамъ Англіи, по голосъ ея былъ заглушенъ громаднымъ большинствомъ голосовъ.

Послднюю ночь предъ отъздомъ считалось особенно похвальнымъ никому не слать и всячески поощрять привидніи, что впрочемъ никогда не выдерживалось, ибо вс двицы расходились весьма скоро и вставали весьма рано.

Заключительная церемонія совершалась въ двнадцать часовъ въ день роспуска. Миссъ Твинкельтонъ, при содйствіи мистрисъ Титеръ, принимала воспитанницъ въ своей гостиной, гд на стол виднлись рюмки благо вина и куски пирога. ‘Милостивыя государыни, говорила миссъ Твинкельтонъ, еще годъ прошелъ и снова наступило то праздничное время которое съ первыхъ лтъ пробуждаетъ радостныя чувства у насъ…. Миссъ Твинкельтонъ ежегодно собиралась добавить ‘въ груди’, но ежегодно останавливалась и замняла это выраженіе словомъ ‘въ сердц’. У насъ въ сердц. Гм…. Еще годъ прошелъ и снова наступилъ перерывъ въ нашихъ занятіяхъ, надюсь значительно подвинувшихся впередъ, и мы какъ пловецъ въ челн своемъ, какъ воинъ въ палатк, какъ узникъ въ темниц, какъ путникъ въ разнообразныхъ экипажахъ, всею душой стремимся домой. Говоримъ ли мы при этомъ случа словами Адитоновой трагедіи:

Разсвтъ туманенъ, пасмурное утро

Уныло возвщаетъ важный день,

Великій день….?

‘Нтъ, мы но говоримъ этого. Отъ горизонта до зенита все для насъ couleur de rose, все говоритъ намъ о родственникахъ и друзьяхъ. Да найдемъ мы ихъ такими какими желаемъ ихъ видть, и они да найдутъ въ насъ то что желаютъ видть въ насъ.

‘Теперь, милостивыя государыни, мы простимся и пожелаемъ другъ другу счастія до предстоящаго свиданія. Когда же настанетъ время снова приняться за т занятія которыя (тутъ всми овладваетъ нкоторое уныніе), т занятія которыя, которыя тогда припомнимъ слова спартанскаго военачальника, всмъ вамъ достаточно извстныя, предъ сраженіемъ которое излишне было бы называть.’

Затмъ горничныя заведенія, въ праздничныхъ чепцахъ, разносятъ подносы, и двицы кушаютъ и прихлебываютъ, и нанятые экипажи начинаютъ запружать улицу. Прощаніе длилось не долго, и миссъ Твинкельтонъ, обнимая каждую воспитанницу, вручала ей весьма изящное письмецо къ ближайшему родственнику. Это посланіе она подавала съ такимъ видомъ какъ будто оно не имло ничего общаго съ денежнымъ счетомъ, а заключало въ себ что-нибудь неожиданно радостное.

Такъ часто видала Роза подобные роспуски, такъ мало знакомо ей было семейное чувство что она охотно оставалась въ заведеніи въ особенности теперь когда пріобрла новую подругу. Однако въ этой новой дружб былъ проблъ, котораго она не могла не замчать. Елена Ландлесъ, узнавъ тайное чувство брата къ Роз, и обязавшись, также какъ мистеръ Криспаркль, хранить эту тайну, избгала упоминать имя Эдвина Друда. Почему она этого избгала, Роза не понимала, но самый фактъ былъ очевиденъ. Еслибъ не это обстоятельство, она облегчила бы сердце свое повривъ Елен нкоторыя сомннія и колебанія. Теперь сдлать это было нельзя, ей оставалось только самой обдумывать вс затрудненія и все боле дивиться такому упорному молчанію объ Эдвин, когда, по словамъ самой Елены, при первомъ прізд его предполагалось возстановить дружеское согласіе между обоими молодыми людьми.

Красивая была картина когда столько хорошенькихъ двушекъ цловали Розу въ суровыхъ воротахъ женскаго Монастыря, а она, свжая и свтлая, выглядывала изъ воротъ, не замчая лукавыхъ фигуръ глядвшихъ на нее съ карниза подъ крышей, и знаками еще прощалась съ отъзжающими экипажами, будто духъ цвтущей молодости, остающійся на этомъ мст, чтобъ сохранить въ немъ свтъ и теплоту во время одиночества.

Непривтливая Большая улица оглашалась звонкими серебристыми голосами: прощай. Роза, милая! и изображеніе отца мистера Сапси надъ дверью насупротивъ училища какъ будто говорило человчеству: ‘Господа, потрудитесь обратить вниманіе на оставшійся прелестный предметъ и давайте соотвтствующую цну’. Затмъ тихая улица, необычно оживившаяся и повеселвшая на нсколько мгновеніи, опустла и Клойстергамъ снова принялъ прежній, спокойный видъ.

Если Роза въ своей комнатк съ тревогою въ сердц ожидала прізда Эдвина, то и Эдвинъ съ своей стороны такіе былъ встревоженъ. Онъ не обладалъ силою характера шаловливой красавицы, царившей по общему признанію въ заведеніи Твинкельтонъ, но у него была совсть, и мистеръ Грюгьюсъ затронулъ ее. Твердыхъ убжденій этого джентльмена относительно правды и чести нельзя было отстранить ни рзкостью, ни шуткой. Неотвязчиво стояли они на своемъ. Еслибы не обдъ въ Стелль-Ин, еслибы не кольцо въ боковомъ карман сюртука, Эдвинъ дожилъ бы до свадьбы не задавшись ни разу серіозною мыслью, въ неопредленной надежд что все уладится къ лучшему само собою. Но серіозный призывъ къ правд предъ живыми я мертвыми остановилъ, озадачилъ его. Приходится или отдать кольцо Роз, или возвратить его назадъ. Когда путь въ ту и другую сторону такъ рзко и тсно опредлился, замчательное дло, Эдвинъ сталъ смотрть на отношенія свои къ Роз съ мене эгоистической точки зрнія, увренность въ себ, не покидавшая его въ прежніе безпечные дни. поколебалась

— Увидимъ что она скажетъ, какъ пойдетъ дло, ршилъ онъ, идя изъ надворотнаго дома въ женскій Монастырь.— Какъ бы то ни было, я буду помнить его слова и постараюсь не солгать предъ живыми и мертвыми.

Роза, одлась для прогулки. Она ждала его. День былъ ясный, морозный, и миссъ Твинкельтонъ уже милостиво разршила свжій воздухъ. Поэтому они вышли вдвоемъ прежде чмъ сама миссъ Твинкельтонъ, или викарій ея, мистрисъ Тишеръ, успли совершить одно изъ обычныхъ жертвоприношеній своихъ на алтар приличій.

— Милый Эдди, сказала Роза, какъ повернули они за уголъ Большой улицы и очутились въ тихихъ окрестностяхъ собора и рки. Я хочу серіозно поговорить съ вами. Я долго думала объ этомъ.

— И я хочу серіозно поговорить съ вами, милая Роза. Серіозно и искренно.

— Благодарю васъ, Эдди. Вы не разсердитесь на меня если я начну? Вы не подумаете что я только о себ забочусь, если я заговорю первая. Вдь это было бы несправедливо, не правда ли? А вы, я знаю, справедливы.

— Надюсь что я справедливъ къ вамъ, Роза, отвчалъ онъ. Онъ уже не называлъ ее Кисинькой. Никогда боле не называлъ.

— И вдь мы не побранимся, продолжала Роза,— не правда ли? Вдь намъ надо,— она сложила руки на его рук,—очень снисходительнымъ быть другъ къ другу.

— Будемъ снисходительны другъ къ другу, Роза.

— Какой вы милый, добрый Эдди! Будемъ тверды. Станемъ съ ныншняго дня братомъ и сестрой.

— И чтобъ никогда не бывать намъ женою и мужемъ?

— Никогда!

Оба нсколько времени молчали. Потомъ онъ заговорилъ, не безъ усилія.

— Я принужденъ сознаться что эта мысль была у насъ обоихъ, Роза, и не отъ васъ, конечно, пошла она.

— И не отъ васъ также, обратилась она къ нему съ жаромъ.— Это сдлалось само собою. Обрученіе наше не длаетъ васъ истинно счастливымъ, и меня не длаетъ счастливою. Ахъ! Какъ мн жаль! Какъ мн жаль! — И она разразилась слезами.

— И мн тоже очень жаль, Роза. Отъ души жаль васъ.

— А мн васъ, бдняжка! Мн васъ жаль.

Это чистое, молодое чувство, это кроткое великодушіе другъ къ другу, принесло свой плодъ, озаривъ положеніе ихъ новымъ свтомъ. Отношенія между ними не казались уже искусственными, натянутыми, они стали безкорыстне, нжне, искренне.

— Если мы знали вчера, сказала Роза, отирая глаза, — а мы знали, и давно уже, что отношенія созданныя не нами не пригодны намъ, то не слдовало ли намъ сегодня измнить ихъ? Естественно, что намъ Жаль, и вы видите какъ мы оба Жалемъ, но гораздо лучше Жалть теперь, чмъ посл.

— Когда посл, Роза?

— Когда было бы поздно. Тогда мы стали бы еще сердиться.

Опять они замолчали.

— И знаете ли, заговорила Роза невинно, — тогда вы не могли бы любить меня, а теперь вамъ всегда можно будетъ меня любить, потому что я не буду вамъ обузой. Сестра не станетъ дразнить и мучить васъ, а я васъ часто дразнила и мучила, когда не была вамъ сестрою, въ чемъ и прошу теперь у васъ прощенія.

— Не будемъ говорить объ этомъ, Роза, а то я окажусь боле виноватымъ предъ вами чмъ хотлось бы мн сознаться.

— Нтъ, Эдди. Вы слишкомъ строги къ себ, мой милый. Сядемъ, братъ, на эти развалины, я разкажу вамъ какъ было съ нами. Мн кажется я знаю, потому что я много объ этомъ думала съ вашего послдняго прізда. Я нравилась вамъ, не правда ли? Вы находили меня хорошенькою?

— Вс васъ находятъ хорошенькою, Роза.

— Въ самомъ дл? Она на минуту задумчиво сдвинула брови, и вдругъ вырвалось быстрое заключеніе.— Ну, положимъ и такъ. Вдь не довольно было чтобъ вы находили во мн только то что вс находятъ, не правда ли?

Возражать было нечего. Дйствительно этого было не довольно.

— Вотъ въ томъ-то и дло, продолжала Роза.— Я вамъ нравилась, вы привыкли ко мн, привыкли къ мысли что я буду вашею женою. Вы принимали положеніе свое, какъ неизбжное. Такъ быть должно, думали вы, такъ къ чему же спорить и разсуждать.

Ему было ново и странно что она такъ ясно, словно въ зеркал, показываетъ ему его самого. Онъ всегда относился къ уму ея свысока, покровительственно. Не указывало ли и это на коренную ошибку въ отношеніяхъ, которыя привели бы ихъ къ пожизненной невол?

— Все что я говорю вамъ относится и ко мн, Эдди, иначе я, можетъ-быть, и не ршилась бы говорить этого. Разница между нами заключалась лишь въ томъ что я мало-по-малу привыкла останавливаться на этой мысли, а не отстранять ее отъ себя. Я, видите ли, не такъ занята какъ вы, у меня не столько предметовъ для размышленія. Такъ я объ этомъ и думала много, и много плакала (не по вашей вин, мой милый). Вдругъ опекунъ мой пріхалъ чтобы приготовить меня къ отъзду изъ женскаго Монастыря. Я пыталась намекнуть ему что не совсмъ уврена въ себ, но мн не удалось, онъ не понялъ меня. Но онъ хорошій, добрый человкъ. Онъ такъ ласково и въ то же время такъ твердо объяснилъ мн какъ серіозно надо намъ все обдумать что я ршилась пр сговорить съ вами какъ только мы останемся вдвоемъ. И если я теперь заговорила такъ легко и вдругъ, то не думайте, Эдди, что оно дйствительно было легко мн. О, нтъ! Оно было очень, очень трудно, и мн очень, очень жаль!

Полнота сердца ея опять разразилась слезами. Онъ обнялъ ея талію рукой, и такъ шли они вмст по берегу рки.

— Опекунъ вашъ и со мною говорилъ, милая Роза. Я былъ у него предъ отъздомъ изъ Лондона.

Эдвинъ опустилъ руку въ карманъ, отыскивая кольцо, но удержался, подумавъ: ‘Если возвращать его назадъ, такъ зачмъ же говорить ей?’

— И вы стали смотрть на дло серіозне, Эдди? И если бы я не заговорила съ вами, вы бы заговорили со мной? Надюсь что такъ. Не хотлось бы мн брать на себя одну всю отвтственность, хотя оно и гораздо лучше для насъ.

— Да, я бы заговорилъ. Я все представилъ бы вамъ. Я съ тмъ и пришелъ. Но я не сказалъ бы такъ какъ вы сказали, Роза.

— Не говорите пожалуста, если можно, что вы не сказали бы такъ холодно, такъ рзко.

— Я не сказалъ бы такъ умно, такъ кротко, такъ деликатно.

— Милый вы братъ мой!

Она въ увлеченіи поцловала его руку.

— Для двицъ будетъ ужасное разочарованіе, прибавила Роза смясь, между тмъ какъ слезы блестли на ея глазахъ.— Он, бдняжки, такъ этого ждали.

— Ахъ! Я боюсь что для Джака будетъ еще хуже разочарованіе, сказать Эдвинъ Друдъ, дрогнувъ.— О немъ-то, бдномъ, я и не подумалъ.

Ея быстрый пронзительный взглядъ на него, когда сказалъ онъ эти слова, нельзя было воротить, какъ не воротить блеснувшую молнію, а, казалось, ей хотлось бы воротить его, ибо она потупилась, смущенная, тяжело дыша.

— Вы не сомнваетесь что это будетъ тяжелый ударъ для Джака, Роза?

Она отвчала уклончиво и поспшно:— Нтъ. Отчего же сомнваться? Я не думала объ этомъ. Ему кажется мало до этого дла.

— Дитя, дитя! Неужели вы полагаете что человкъ такъ всецло отдавшійся другому, какъ Джакъ отдался мн, не будетъ пораженъ внезапною перемной въ моей жизни? Я говорю внезапною, потому что ему вдь она покажется такою.

Она кивнула два-три разами губы ея раскрылись какъ будто для изъявленія согласія, хго она не вымолвила Слова и дыханіе ея было по-прежнему тяжело.

‘Какъ сказать Джаку?’ раздумывалъ Эдвинъ. Еслибъ онъ не такъ занятъ былъ этою мыслію, онъ замтилъ бы ея странное волненіе.

— Я не подумалъ о Джак. Ему надо сообщи ть прежде чмъ Слухъ разнесется по городу. Я обдаю съ нимъ завтра и послзавтра, наканун Рождества и въ Рождество, но не годится портить ему праздника. Онъ всегда обо мн тревожится, безпокоится о самыхъ пустякахъ. Новость эта непремнно разстроитъ его. Какъ, скажите пожалуста, сообщу я ее Джаку?

— А сообщить, я думаю, надо? сказала Роза.

— Еще бы! Кому же и довряться намъ, если не Джаку!

— Опекунъ мой общалъ пріхать сюда, если я напишу ему. Я напишу сейчасъ же. Не поручить ли ему это дло?

— Блестящая мысль! воскликнулъ Эдвинъ.— Онъ повренный другой стороны. Что же можетъ быть естественне? Онъ прізжаетъ, отправляется къ Джаку, разказываетъ ему на чемъ мы поршили и излагаетъ дло лучше насъ самихъ. Онъ уже говорилъ внушительно съ вами, говорилъ внушительно Со мной, онъ и Джаку внушительно представилъ вс обстоятельства. Отлично. Я не трусъ, Роза, но, признаюсь, я немного побаиваюсь Джака.

— Нтъ, нтъ! Неужели вы боитесь его? вскричала Роза всплеснувъ руками и блдня какъ полотно.

— Сестра Роза! Сестра Роза! Что привидлось вамъ съ башни? сказалъ Эдвинъ, шутя.— Что съ вами, другъ мой?

— Вы испугали меня.

— Весьма жалю, хотя и не имлъ такого намренія. Неужели вы въ самомъ дл вообразили илъ моихъ словъ что я дйствительно боюсь милаго добряка? Я хотлъ оказать что онъ подверженъ какимъ-то припадкамъ…. самъ я разъ видлъ…. и я опасаюсь что такая новость, сообщенная мной, при любви его ко мн, можетъ, пожалуй, вызвать подобный припадокъ. Вотъ, слдовательно, еще причина поручить дло вашему опекуну. Онъ такъ спокоенъ, такъ благоразуменъ, такъ точенъ что тотчасъ же настроитъ Джака надлежащимъ образомъ, тогда какъ со мной Джакъ всегда порывистъ, горячъ, почти какъ женщина.

Роза казалась убжденною. Можетъ-бы: ь вслдствіе своего собственнаго, совершенно иного воззрнія на Джака, она находила успокоеніе въ мысли что посредникомъ между ними и покровителемъ ея будетъ служить мистеръ Грюгьюсъ.

Правая рука Эдвина Друда опять схватилась за кольцо въ маленькомъ футляр, и опятъ остановлена была соображеніемъ: ‘Теперь уже ршено что я возвращу его, такъ зачмъ же говорить ей?’ Эта чистая, нжная натура, такъ сожалющая о немъ при разрушеніи ихъ дтскихъ надеждъ на счастье другъ съ другомъ, такъ кротко остающаяся одна въ новомъ мір, ві. ожиданіи новыхъ цвтовъ могущихъ встртиться на пути, Когда старые увяли, огорчилась бы этимъ грустнымъ воспоминаніемъ. И для чего? Съ какою цлью? Это кольцо лишь залогъ разбитыхъ радостей, неосуществленныхъ надеждъ. Самою красотою своей камни эти, какъ сказалъ угловатйшій изъ людей, служатъ какъ бы жестокою насмшкой надъ чувствами, надеждами, расчетами человческими, ничего не предусматривающими и такъ скоро распадающимися во прахъ. Вотъ съ ними. Ихъ надо возвратить ея опекуну, а онъ опятъ положитъ ихъ въ конторку, изъ которой неохотно вынулъ ихъ, и тамъ, вмст со старыми письмами или старыми общаніями и другими залогами давнишнихъ неосуществившихся намреній, они будутъ лежать забытыми, пока по цнности своей не продадутся, не поступятъ опять въ обращеніе чтобы повторить прежній круговоротъ.

Богъ съ ними. Пусть лежатъ они невдомо въ его карман. Ясно ли, нтъ ли, представлялось ему все это, онъ пришелъ къ такому заключенію: Богъ съ ними. Изъ множества цлей, которыя безпрерывно куются, и днемъ и ночью, въ громадныхъ кузницахъ времени и обстоятельствъ, въ минуту этого ршенія сковалась одна, примкнутая къ основамъ земли и неба, одаренная несокрушимою крпостью и непреодолимою силой.

Они шли вдоль рки. Они начали говорить о своихъ различныхъ намреніяхъ. Онъ поспшитъ отъздомъ изъ Англіи, а она останется въ женскомъ Монастыр, по крайней мр на то время пока Елена будетъ жить въ немъ. Неожиданная новость будетъ осторожно сообщена двицамъ, а прежде Роза сообщитъ ее самой миссъ Твинкельтонъ, не дожидаясь даже прізда мистера Грюгьюса. Всмъ надо объяснить что они съ Эдвиномъ остаются лучшими друзьями. Ни разу еще не существовало между ними такого согласія съ тхъ поръ какъ они были обручены. И однако и съ той, и съ другой стороны было нчто недоговоренное: съ ея стороны что она намревалась чрезъ опекуна тотчасъ же отдлаться отъ занятій со своимъ учителемъ музыки, съ его, что ему въ голову приходилъ уже вопросъ: не удастся ли какъ-нибудь ближе познакомиться съ миссъ Ландлесъ?

Ясный, морозный день вечерлъ, пока шли они и толковали. Подъ конецъ прогулки солнце окуналось уже въ рку позади ихъ, а городъ лежалъ рдя предъ ними. Вода, глухо стоная, выбрасывала къ ногамъ ихъ морскія травы, какъ уходили они отъ берега, и стрижи съ рзкимъ крикомъ вились надъ ними, какъ черныя пятна въ темнющемъ воздух

— Я приготовлю Джака къ скорому моему отъзду, сказалъ Эдвинъ тихимъ голосомъ.— Повидаюсь съ вашимъ опекуномъ, когда онъ прідетъ, и отправлюсь, не дожидаясь ихъ объясненія. Лучше чтобъ это сдлалось безъ меня. Неправда ли?

— Да.

— Мы уврены что поступаемъ какъ слдуетъ, Роза?

— Да.

— Мы уврены что намъ и теперь уже такъ лучше?

— Да. И будетъ еще гораздо лучше современемъ.

И однако въ сердцахъ ихъ оставалась нжность, грустная память прежнихъ отношеній, и они тянули прощаніе. Придя къ липамъ около собора, гд въ послдній разъ сидли вмст, она остановились, какъ бы по взаимному согласію, и Роза поглядла на Эдвина какъ никогда не глядла въ прошлое время, ибо то время было для нихъ уже прошлое.

— Да благословитъ васъ Богъ, мой милый! Прощайте!

— Да благословитъ васъ Богъ, моя милая! Прощайте!

Они поцловались горячо.

— Теперь отведите меня пожалуста домой, Эдди, и оставьте одну.

— Не оглядывайтесь, Роза, предостерегъ онъ ее, взявъ подъ руку и уводя.— Вы не замтили Джака?

— Нтъ. Гд онъ?

— За деревьями. Онъ видлъ какъ мы прощались. Бдный! Онъ и не подозрваетъ что мы разстаемся. Тяжелый будетъ ударъ ему.

Она шла поспшно, не останавливаясь пока не миновала надворотнаго дома. Тутъ она спросила:

— Онъ идетъ за нами? Оглянитесь осторожно. Онъ тутъ?

— Нтъ. Да. Вотъ онъ. Онъ сейчасъ прошелъ въ ворота. Добрый другъ! Ему не хочется спускать насъ съ глазъ.

Она торопливо дернула ручку стараго, хриплаго звонка, и ворота скоро отворились. Входя она бросила на Эдвина послдній, долгій, удивленный взглядъ, будто говоря съ мольбою и упрекомъ: ‘О, неужели ты не понимаешь?’ и онъ сокрылся отъ нея.

ГЛАВА XIV.
Когда встртятся опять эти трое?

Канунъ Рождества въ Клойсгергам. Нсколько новыхъ лицъ на улицахъ. Нсколько другихъ лицъ, полуновыхъ полузнакомыхъ, лица прежнихъ дтей Клойстергамскихъ, теперь взрослыхъ мущинъ и женщинъ, которые возвращаются изъ вншняго міра и находятъ что городъ значительно съежился, будто хворалъ и не умывался долгое время. Для э гихъ звонъ соборнаго колокола и крикъ грачей съ соборной башни, какъ будто отголоски дтства. Такимъ людямъ, если случалось имъ умирать вдали отъ роднаго города, нердко казалось что полъ въ ихъ комнат усыпанъ поблеклыми листьями, упавшими съ липъ Клойстергамскаго парка, такъ живо припоминался имъ шорохъ и запахъ поражавшій ихъ молодыя чувства, когда кругъ жизни ихъ замыкался и конецъ готовъ былъ слиться съ началомъ.

Всюду принадлежности праздника. Красныя ягоды виднются въ окнахъ уголка младшихъ канониковъ. Мистеръ Топъ съ женою тщательно втыкаютъ втки Жимолости по угламъ и изваяніямъ въ собор, словно въ петлицы декана и причта. Въ лавкахъ роскошное изобиліе, особенно по части изюма, пряностей и сахара. На всемъ необычайный характеръ игривости и раздолья, проявляющійся между прочимъ и въ огромномъ пучк зелени висящемъ въ дверяхъ зеленщика, и въ пирог украшенномъ наверху фигурой арлекина, стоящемъ въ окн хлбника. Въ общественныхъ увеселеніяхъ нтъ недостатка. Восковыя куклы, такъ, сильно поразившія любознательный умъ китайскаго императора, показываются желающимъ, въ теченіи одной только рождественской недли, на квартир обанкрутившагося содержателя манежа. Новая большая комическая пантомима будетъ даваться въ театр, надъ входомъ въ который вывшенъ портретъ клоуна синьйора Джаксонини, во весь ростъ, съ подписью: ‘Будьте здоровы завтра!’ (ловомъ, Клойстергамъ оживился и пришелъ въ движеніе, за исключеніемъ однако высшей школы и заведенія миссъ Твинкельтонъ. Воспитанники первой вс разъхались по домамъ, влюбленные каждый въ одну изъ воспитанницъ миссъ Твинкельтонъ (которыя этого не подозрваютъ), и только горничныя мелькаютъ по временамъ въ окнахъ послдняго. Замчено между прочимъ что эти особы становятся, въ предлахъ приличія, живе когда остаются одн представительницами прекраснаго пола, чмъ въ присутствіи воспитанницъ.

Трое должны сойтись сегодня въ надворотномъ дом. Какъ проводитъ время каждый изъ нихъ?

Невиль Ландлесь, хотя онъ уволенъ на время отъ книгъ мистеромъ Криспарклемъ и хотя свжая натура его далеко не безчувственна къ прелестямъ праздника, читаетъ и пишетъ съ сосредоточеннымъ вниманіемъ въ своей тихой комнатк до двухъ часовъ пополудни. Затмъ онъ принимается убирать столъ, приводить въ порядокъ книги, рвать и жечь валяющіяся бумаги. Онъ уничтожаетъ всякій накопившійся хламъ, осматриваетъ вс ящики, не оставляетъ въ цлости ни одной записки, ни одного клочка бумаги, кром относящихся непосредственно къ его занятіямъ. Потомъ онъ обращается къ своему гардеробу, отбираетъ нсколько платья, въ томъ числ пару толстыхъ башмаковъ и носковъ для ходьбы пшкомъ, и укладываетъ въ походную сумку. Сумка эта новая, купленная вчера на Большой улиц. Тутъ же купилъ онъ и тяжелую палку, крпкую, обитую на конц желзомъ. Онъ пробуетъ ее, взвшиваетъ въ рук, и кладетъ вмст съ сумкой на окно. Тмъ оканчиваются его приготовленія.

Онъ одвается и идетъ изъ дому, даже вышелъ уже изъ своей комнаты и встртился съ младшимъ каноникомъ, также выходящимъ изъ спальни своей въ томъ же этаж, но ему приходитъ на умъ взять съ собою палку, и онъ возвращается за нею. Мистеръ Криспаркль, остановившійся на лстниц, видитъ палку въ рук у него, какъ выходитъ онъ снова, беретъ ее и спрашиваетъ съ улыбкой, чмъ руководствуется онъ при выбор палки.

— Я не знаю въ этомъ толку, отвчаетъ молодой человкъ.— Я выбираю которая потяжеле.

—Эта слишкомъ тяжела, Невиль, черезчуръ тяжела.

— Вдь надо опираться на нее въ долгомъ пути.

— Опираться? повторяетъ мистеръ Криспаркль, принимая положеніе пшехода.— На палку не опираются, ей только балансируютъ.

— Опытъ научитъ меня. Въ стран гд я жилъ, вы знаете. мало ходятъ пшкомъ.

— Правда, говоритъ мистеръ Криспаркль.—Понавыквите немного, тогда мы съ вами пройдемъ нсколько десятковъ миль. Теперь я слишкомъ скоро уходилъ бы васъ. Вы вернетесь предъ обдомъ?

— Не думаю, гакъ какъ мы обдаемъ рано.

Мистеръ Криспаркль привтливо киваетъ ему и весело прощается съ нимъ, выражая, не безъ намренія, полную увренность въ немъ.

Невиль отправляется въ женскій Монастырь и проситъ увдомить миссъ Ландлесъ что братъ ея пришелъ по уговору. Онъ ждетъ у воротъ не переступая даже порога, ибо обязался честнымъ словомъ избгать встрчи съ Розой.

Сестра его точно такъ же какъ онъ помнитъ это обязательно и является къ нему тотчасъ же. Они тепло здороваются и не теряя времени удаляются по направленію къ холмистой местности за городомъ.

— Я не намренъ заходить на запрещенную почву, Елена, говоритъ Невиль, какъ отошли они уже довольно далеко и поворачиваютъ.— Ты поймешь сейчасъ же что я не могу за упомянуть, какъ бы выразиться… о моемъ увлеченіи.

— Не лучше ли избгать этого, Невиль? Ты знаешь что’ не въ прав тебя слушать.

— Ты можешь выслушать то что выслушалъ и одобрилъ мистеръ Криспаркль.

— Да, это я могу выслушать.

— Такъ вотъ въ чемъ дло. Я не только самъ разстроенъ и встревоженъ, но разстроиваю и тревожу другихъ. Почему знать, можетъ-быть, еслибъ не мое присутствіе, ты а…. и все то остальное общество, кром нашего милаго опекуна, весело обдало бы завтра въ уголк младшихъ канониковъ, по всей вроятности такъ бы и было. Я очень хорошо знаю, что старушка невысокаго мннія обо мн, очень понятно, какая помха я въ ихъ гостепріимномъ дом, особенно теперь когда надо удалять меня отъ такого-то, не сводить съ такимъ-то, а такой-то предубжденъ противъ меня и т. д. Я выразилъ это мистеру Крисларклю очень бережно…. ты вдь знаешь какъ мало думаетъ онъ о себ… но все-таки выразилъ. Я напиралъ особенно на то что нахожусь въ тяжелой борьб самъ съ собою и что перемна мста можетъ облегчить мн эту борьбу. Словомъ, такъ какъ погода прекрасна я намренъ завтра утромъ отправиться на дальнюю прогулъ и избавить всхъ отъ моего присутствія.

— Когда же думаешь ты вернуться?

— Черезъ дв недли.

— И ты идешь одинъ?

— Мн лучше одному, даже если было бы съ кмъ идти.

— Ты говоришь мистеръ Криспаркль одобряетъ твое намреніе?

— Совершенно. Сначала онъ, кажется, видлъ въ немъ имя унылаго настроенія и опасался вреднаго вліянія одиночества, но въ одну ночную прогулку мы переговорили обстоятельно и я представилъ ему дло какъ оно есть, я объяснилъ ему, что хочу преодолть себя, и что когда я выдержу ныншній вечеръ, мн гораздо лучше будетъ удалиться отсюда, чмъ оставаться здсь. Здсь трудно было бы не встртить извстныхъ лицъ гуляющихъ вмст, а подобныя встрчи не повели бы ни к чему хорошему и конечно не помогли бы мн справиться съ моимъ чувствомъ. Черезъ дв недли этой опасности, вероятно, уже не будетъ предстоять, по крайней мр на время а когда опа опять появится, я вдь опять могу уйти. Сверхъ того, я въ самомъ дл надюсь на благотворное дйствіе движенія и физической усталости. Ты знаешь что самъ мистеръ Криспаркль приписываетъ подобнымъ упражненіямъ немалое значеніе для сохраненія здороваго духа въ здоровомъ тл, а справедливому уму его несвойственно порицать въ другихъ то что считаетъ онъ хорошимъ для себя. Онъ сдался намой доводы, убдившись что намренія мои дйствительно серіозны, и съ его полнаго согласія, я отправляюсь завтра утромъ, такъ рано что не только выйду изъ города, но даже не буду слышать уже соборныхъ колоколовъ, когда добрые люди пойдутъ въ церковь.

Елена обдумываетъ дло, и дло кажется ей хорошимъ, если мистеръ Криспаркль одобрилъ, такъ значитъ ужь хорошо, но она и сама, по собственному убжденію, одобряетъ это намреніе, какъ попытку, свидтельствующую объ искреннемъ желаніи исправиться. Ей немножко Жаль брата что онъ уходитъ одинъ въ большой праздникъ, но она считаетъ умстнымъ поддерживать его въ этомъ намреніи, и поддерживаетъ.

— Ты будешь писать мн?

— Буду писать черезъ день и разказывать вс мои приключенія.

— Ты высылаешь платье впередъ?

— Нтъ, милая Елена. Пойду, какъ пилигримъ, съ котомкой и посохомъ. Котомка моя уже уложена, стоитъ только надть ее на плечи, а вотъ мой посохъ.

Онъ подаетъ ей палку. Она длаетъ тоже замчаніе, какъ мистеръ Криспаркль, что палка эта очень тяжела, и отдаетъ ему назадъ, спрашивая изъ какого она дерева. — Желзнаго. До этой минуты онъ былъ очень бодръ. Можетъ быть необходимость убдить сестру и для этого представить ей дло въ самомъ веселомъ свт поддерживала въ немъ бодрость. Можетъ быть самый успхъ производитъ теперь реакцію. По мр того какъ день клонится къ вечеру, и огни зажигаются въ город, Невиль начинаетъ падать духомъ.

— Не хочется мн идти на этотъ обдъ, Елена.

—Милый Невиль, стоитъ ли объ этомъ толковать? Подумай какъ скоро это кончится.

— Кончится-то скоро, повторяетъ онъ мрачно,— правда, все-таки мн что-то не по душ.

— Можетъ быть первую минуту будетъ не совсмъ ловко, ободряетъ она его,— но только минуту. Вдь ты соверпійи’ увренъ въ себ?

— Желалъ бы я быть также увреннымъ въ другихъ какъ въ себ, отвчаетъ онъ.

— Какъ странно говоришь ты! Что ты хочешь сказалъ?

— Не знаю, Елена.. Знаю только что все что мн какъ-то не по душ. Что за тяжесть въ воздух.

Она. указываетъ ему на рыжеватыя тучи за ркой и говоритъ что втеръ поднимается. Онъ почти ничего не говори до той минуты какъ прощается съ нею у воротъ женскаго Монастыря. Она не тотчасъ же входитъ, простившись съ нимъ, а. глядитъ ему вслдъ, какъ идетъ онъ по улиц. Два раза проходитъ онъ мимо надворотнаго дома, не ршаясь войти. Наконецъ на соборныхъ часахъ бьетъ четверть, и поспшно, быстрыми шагами онъ идетъ въ домъ.

Такъ Невиль всходитъ на крутую лстницу.

Эдвинъ Друдъ проводитъ день одиноко. Онъ лишился чего-то боле, дорогого чмъ думалъ, онъ плакалъ вчера вечеромъ въ тишин своей комнаты. Хотя образъ миссъ Ландлесъ все еще носится въ глубин ума его. однако хорошенькая, кроткая двушка, оказавшаяся неожиданно для него такою твердою и умною, занимаетъ первое мсто. Онъ думаетъ о ней не безъ сознанія собственной ничтожности и того чмъ могли бы они бытъ другъ другу еслибъ онъ отнесся къ ней посеріозне нсколько времени тому назадъ, еслибъ онъ побольше! цнилъ ее, еслибъ онъ не принималъ предстоящую ему участь, какъ свое неотъемлемое наслдіе, а дорожилъ бы ею, изыскивалъ бы средства быть достойнымъ ея. И при всемъ томъ, какъ ни болитъ у него сердце, причудливость и тщеславіе юности все-таки вызываютъ въ ум его красивый образъ Миссъ Ландлесъ.

Какъ странно поглядла на него Роза, какъ разставались они у воротъ. Что значилъ этотъ взглядъ? Ужъ не то ли что она видитъ все сокрытое въ глубин его мыслей? Едва ли что былъ взглядъ удивленный, вопросительный. Онъ ршаетъ, что не можетъ понять этого взгляда, хотя онъ былъ очень выразителенъ.

Такъ какъ Эдвинъ ожидаетъ теперь одного мистера Грюгьюса и намренъ хать какъ только повидается съ нимъ, то онъ отправляется побродить на прощанье по старому городу и его окрестностямъ.

Онъ вспоминаетъ какъ гуляли они здсь съ Розой еще дтьми, гордясь тмъ что уже обручены. Бдныя дти! думаетъ онъ грустно.

Замтивъ что часы у него остановились, онъ заходитъ къ золотыхъ длъ мастеру завести и поврить ихъ. Золотыхъ длъ мастеръ весьма распространяется о браслет который, проситъ позволенія показать, такъ, безъ всякой особенной цли. Онъ бы очень шелъ (полагаетъ хозяинъ) къ молодой невст, особенно если она небольшаго роста. Видя что браслетъ осматривается холодно, хозяинъ обращаетъ вниманіе постителя на мужскія кольца. Вотъ напримръ кольцо, замчаетъ онъ,— перстень самаго строгаго вкуса, молодые господа весьма часто покупаютъ такіе, собираясь измнить свое положеніе. Это кольцо существенное, серіозное. Многіе джентльмены приказываютъ вырзать на подобномъ кольц внутри число и годъ своей свадьбы и предпочитаютъ это всякому другому воспоминанію.

Кольца встрчаютъ ту же холодность какъ и браслетъ. Эдвинъ говоритъ соблазнителю что не носитъ драгоцнностей, кром часовъ съ цпочкой, принадлежавшихъ отцу, да булавки въ галстук.

— Это я зналъ, отвчаетъ золотыхъ длъ мастеръ.— Мистеръ Джасперъ заходилъ сюда за стеклышкомъ для часовъ, я показалъ ему эти вещи, сказавъ что еслибы онъ пожелалъ сдлать подарокъ какому-нибудь родственнику…. Но онъ возразилъ съ улыбкой что знаетъ наизусть вс драгоцнности какія носитъ его родственникъ и что он ограничиваются часами и цпочкою съ булавкой.— Но вдь это, продолжаетъ золотыхъ длъ мастеръ свои соображенія, — относится лишь къ настоящему времени и можетъ измниться съ перемною обстоятельствъ. Я поставилъ часы ваши на двадцать минутъ третьяго. Не забывайте же заводить ихъ.

Эдвинъ беретъ часы, надваетъ, и выходитъ изъ лавки, думая про себя: — Добрый Джакъ, еслибъ я сдлалъ лишнюю складку въ моемъ галстук, онъ и той, кажется, не пропустилъ бы безъ вниманія.

Онъ бродитъ взадъ и впередъ, чтобъ какъ-нибудь провести время до обда. Клойстергамъ какъ будто съ упрекомъ глядитъ на него въ этотъ день, словно укоряетъ его въ какой-то вин, но скоре задумчиво, чмъ гнвно. Обычная безпечность его смнилась грустною внимательностью ко всмъ знакомымъ урочищамъ.— Скоро уйду отъ нихъ, и никогда можетъ-быть не увижу ихъ боле, думаетъ онъ.— Бдный, бдный!

Къ сумеркамъ очутился онъ въ монастырскомъ виноградник. Онъ ходилъ взадъ и впередъ битыхъ полчаса по соборнымъ часамъ, уже совсмъ смерклось, тутъ только замчаетъ онъ женщину прижавшуюся въ углу къ калитк. Калитка эта ведетъ на боковую тропинку по которой мало ходятъ въ сумерки, должно быть эта женщина была тутъ все время, хотя онъ и не замчалъ ея сначала.

Онъ сворачиваетъ на тропинку и подходитъ къ калитк. При свт фонаря онъ видитъ что наружность женщины жалкая: острый подбородокъ ея опирается на руки и глаза ея глядятъ въ пространство, не мигая, съ мертвенною неподвижностью. Всегда добродушный, а сегодня особенно добродушно настроенный, до такой степени что обмнивался ласковымъ словомъ со всми встрчными дтьми и стариками, онъ тотчасъ же наклоняется и заговариваетъ съ этою женщиной.

— Вы больны?

— Нтъ, милый, отвчаетъ она, не глядя на него и не мняя положенія.

— Вы слпы?

— Нтъ, милый.

— Вы заблудились, вы безпріютны, вамъ дурно? Что съ вами? Зачмъ вы сидите такъ долго здсь на холод неподвижно?

Медленномъ усиліемъ, она переводитъ глаза на него, и вдругъ какая-то тнь на нее набгаетъ и она начинаетъ дрожать.

Онъ выпрямляется, отступаетъ на шагъ, и глядитъ на нее съ ужасомъ. Она какъ будто ему знакома.

Боже мой! думаетъ онъ черезъ минуту,— точь въ точь какъ Джакъ въ ту ночь!

Онъ глядитъ на нее, а она глядитъ на него и говоритъ плаксиво:

— Легкія у меня слабы, легкія дурны! Бдная я, бдная! Кашель меня замучилъ. И она какъ бы въ подтвержденіе, кашляетъ ужасно.

— Откуда вы?

— Изъ Лондона, милый. Она вся трясется отъ кашля.

— Куда вы отправляетесь?

— Назадъ въ Лондонъ, милый. Я пріхала сюда искать иголку въ стог сна, и не нашла. Послушайте, милый, дайте мн три шиллинга шесть пенсовъ, и не бойтесь меня. Тогда я вернусь въ Лондонъ и никого не стану тревожить. У меня есть дло. Ахъ, бдная я! Вяло идетъ оно, очень вяло, а на прожитокъ все-таки кое-какъ хватаетъ.

— Вы употребляете опій?

— Курю, отвчаетъ она съ трудомъ, все еще терзаемая кашлемъ.— Если не дадите мн трехъ шиллинговъ шести пенсовъ, такъ не давайте ни монетки. А если дадите три шиллинга шесть пенсовъ, такъ я скажу вамъ секретъ.

Онъ отсчитываетъ изъ кармана деньги и кладетъ ей въ руку. Она тотчасъ же жадно схватываетъ ихъ и поднимается на ноги съ хриплымъ, радостнымъ смхомъ.

— Благодарю васъ! Послушайте, милый джентльменъ, какъ васъ зовутъ по имени?

— Эдвинъ.

— Эдвинъ, Эдвинъ, Эдвинъ, повторяетъ она съ разстановкой, сонливо, и вдругъ спрашиваетъ:

— Уменьшительное отъ этого имени выходитъ Эдди?

— Да, иногда такъ говорятъ, отвчает онъ красня.

— Вдь такъ милыя говорятъ? спрашиваетъ она задумчиво.

— Почемъ я знаю!

— У васъ нтъ милой? По совсти?

— Нтъ.

Она собирается уйти, прибавивъ:

— Благодарю васъ.

Онъ ее останавливаетъ:

— Вы что-то хотли сказать мн, такъ ужь кстати скажите.

— Да, хотла, хотла. Ну. Шепотомъ. Счастье ваше что васъ не зовутъ Недъ.

Онъ совершенно твердо смотритъ на нее и спрашиваетъ:

— Почему?

— Это въ настоящую минуту нехорошее имя?

— Какъ нехорошее имя?

— Имя которому грозитъ бда. Опасное имя.

— По пословиц люди которымъ грозитъ опасность живутъ долго, отвчаетъ онъ слегка.

— Въ такомъ случа Неду слдовало бы жить вчность, такая опасность грозитъ ему, гд бы ни былъ онъ, пока я говорю съ вами, милый!

Она наклонилась къ нему чтобы произнести слова эти ему на ухо, потрясая указательнымъ пальцемъ предъ его глазами, затмъ она съеживается и сказавъ еще разъ: — Благодарю васъ, уходитъ по направленію къ пристанищу странниковъ.

Не веселое заключеніе скучнаго дня. Одного, въ глухомъ мст среди остатковъ прошлаго времени и развалинъ, какъ-то невольно дрожь беретъ.

Онъ направляется къ ярче освщеннымъ улицамъ, и ршаетъ не говорить ничего объ этой встрч сегодня, а сообщить завтра, какъ странный случай, Джаку (который одинъ называетъ его Недомъ), разумется только какъ странный случай, не заслуживающій особеннаго вниманія.

Однако умъ Эдвина пораженъ этимъ случаемъ сильне чмъ другими боле важными. Ему предстоитъ пройти еще около мили до обда, и когда переходитъ онъ мостъ и идетъ вдоль рки, онъ слышитъ какъ будто отголосокъ словъ странной женщины въ поднимающемся втр, въ гнвномъ неб, въ мутной вод, въ зажигающихся огняхъ. Они звучатъ ему даже въ звон соборныхъ колоколовъ и потрясаютъ душу его, когда поворачиваетъ онъ къ надворотному дому.

Эдвинъ всходитъ на крутую лстницу.

Джонъ Джасперъ проводитъ день пріятне и веселе обоихъ гостей своихъ. Въ праздники нтъ уроковъ музыки, онъ можетъ слдовательно располагать своимъ временемъ, за исключеніемъ часовъ службы. Онъ рано отправляется въ лавки закупать разныя лакомства, которыя племянникъ любитъ. Племянникъ не долго здсь проживотъ, говоритъ онъ торговцамъ, — такъ надо побаловать его. По дорог онъ заходитъ къ мистеру Оапси и сообщаетъ ему что милый Недъ и пылкій юноша, питомецъ мистера Криспаркля, должны обдать сегодня въ надворотномъ дом и уладить раздоръ свой. Мистеръ Сапси вовсе не расположенъ къ пылкому юнош. Онъ говоритъ что у него наружность ‘не англійская,’ а это есть въ устахъ мистера Оапси высшая степень осужденія.

Джонъ Джасперъ весьма сожалетъ что мистеръ Оапси выргикаетъ подобное мнніе, ибо знаетъ очень хорошо что мистеръ Оапси никогда не, говоритъ безъ основанія, и что мннія его какъ-то всегда оказываются справедливыми. Замчательно что мистеръ Оапси вполн соглашается съ этимъ.

Мистеръ Джасперъ необыкновенно въ голос въ этотъ день. Въ трогательной молитв о сохраненіи сердца своего на пути правды онъ изумляетъ всхъ товарищей своими музыкальными способностями. Никогда не плъ онъ трудной музыки съ такимъ искусствомъ какъ въ этотъ день. Его нервный темпераментъ побуждаетъ его иногда пть трудныя мста слишкомъ скоро. Сегодня онъ ни разу не сбивается съ надлежащаго такта.

Такой результатъ достигается, вроятно, невозмутимымъ спокойствіемъ духа. Горло у мистера Джаспера нсколько нжно, и онъ носитъ, какъ въ облаченіи, такъ и при обыкновенномъ плать, большой шарфъ изъ плотнаго чернаго шелка на ше. Но безмятежное спокойствіе духа его такъ очевидно что мистеръ Криспаркль говоритъ объ этомъ выходя изъ церкви посл вечерни.

— Позвольте поблагодарить васъ, Джасперъ, за удовольствіе съ какимъ слушалъ я васъ сегодня. Вы, полагаю, не могли бы такъ превзойти себя еслибы не чувствовали себя очень хорошо.

— Я дйствительно чувствую себя очень хорошо.

— Ни малйшей неровности, говоритъ младшій каноникъ съ мрнымъ движеніемъ руки,— ни малйшаго напряженія, ни малйшей шаткости. Отъ начала до конца безукоризненное искусство и полное самообладаніе.

— Благодарю васъ.— Я самъ доволенъ собою, если позволительно сознаться въ этомъ.

— Вы какъ будто попробовали новое лкарство противъ болзненнаго состоянія, которое иногда находитъ на васъ.

— Вы это замтили? Тонкій же вы наблюдатель! Я дйствительно попробовалъ новое лкарство.

— Такъ держитесь его, другъ мой, говоритъ мистеръ Криспаркль, ободрительно ударяя Джаспера по плечу.

— Я и буду держаться.

— Поздравляю васъ во всхъ отношеніяхъ, продолжаетъ мистеръ Криспаркль, выходя изъ собора.

— Благодарю васъ еще разъ. Я провожу васъ до дому, если вы позволите. Времени у меня до обда еще много. Мн нужно сказать вамъ два слова, которыя, полагаю, будутъ вамъ пріятны.

— Въ чемъ же дло?

— Помните тотъ вечеръ, мы говорили о моемъ мрачномъ настроеніи.

Лицо мистера Криспаркдя вытягивается, онъ грустно качаетъ головой.

— Я сказалъ, помните, что буду обращаться къ вамъ за противоядіемъ противъ этого мрачнаго настроенія, а вы выразили надежду что я предамъ огню свои мрачныя мысли.

— Я и теперь еще надюсь на это, Джасперъ.

— И совершенно основательно! Я намренъ сжечь годовой дневникъ мой въ конц года.

— Значитъ вы…. Лицо мистера Криспаркля значительно проясняется.

— Вы меня понимаете. Я былъ разстроенъ, унылъ, желченъ, боленъ. Вы говорили что я преувеличиваю. Дйствительно, я преувеличивалъ.

Лицо мистера Криспаркля проясняется еще боле.

— Тогда я не замчалъ этого, именно потому что былъ разстроенъ. Теперь я пришелъ въ боле нормальное состояніе и сознаюсь съ искреннимъ удовольствіемъ что я длалъ изъ мухи слона.

— Мн очень пріятно что вы такъ говорите, восклицаетъ мистеръ Криспаркль.

— Человкъ ведущій однообразную жизнь, продолжаетъ Джасперъ, разстраивающій нервы и Желудокъ, останавливается на одной мысли до тхъ поръ пока она приметъ уродливые размры. Такъ было и со мною. Итакъ я сожгу плодъ болзни моей, когда книга окончится, и начну слдующую съ боле свтлымъ взглядомъ на вещи.

— Это такъ хорошо, говоритъ мистеръ Криспаркль, останавливаясь у своего крыльца и протягивая руку Джасперу,— такъ хорошо, какъ я и ожидать не могъ.

— Очень естественно, отвчаетъ Джасперъ,— вамъ не было основанія надяться что я сдлаюсь боле похожимъ на васъ. Вы постоянно работаете надъ собою, чтобъ быть и духомыі тломъ чище хрусталя, вы всегда одинаковы, никогда не измняетесь. А я лишь грязная, тощая былинка. Однако я отдлался отъ тоски своей! Не потрудитесь ли вы узнать домяли мистеръ Невиль? А я подожду. Если онъ еще дома, мы могли бы идти вмст.

— Кажется, отвчаетъ мистеръ Криспаркль отпирая дверь домовымъ ключомъ,— онъ ушелъ нсколько времени тому назадъ. То-есть ушелъ-то онъ наврное, но не знаю вернулся ли. Я спрошу. Не хотите ли войти?

— У меня гости дожидаются, говоритъ Джасперъ съ улыбкой.

Младшій каноникъ исчезаетъ и чрезъ нсколько минуть возвращается. Оказывается что Невиль еще не приходилъ. Да онъ и говорилъ что пойдетъ прямо въ надворотный домъ.

— Плохо же исполняю я обязанности хозяина! говоритъ Джасперъ.— Гости придутъ прежде меня. Хотите пари держать что я не застану ихъ въ объятіяхъ другъ друга?

— Я держу пари…. то-есть держалъ бы, еслибъ имлъ такую привычку, что гостямъ вашимъ будетъ весело сегодня съ хозяиномъ.

Джасперъ киваетъ годовою и смясь прощается.

Онъ идетъ назадъ къ собору и потомъ поворачиваетъ къ аадворотному дому.

Онъ поетъ по пути тихимъ голосомъ, необыкновенно выразительно. Въ этотъ день онъ кажется не способенъ взять фальшивую ноту, всякая тревога и колебаніе повидимому чужды ему. Войдя подъ сводъ, надъ которымъ стоитъ его домъ, онъ останавливается на минуту, чтобы снять свой длинный черный шарфъ. Въ эту минуту лицо его сумрачно и сурово. Но оно тотчасъ же проясняется и онъ продолжаетъ свой путь и пніе. Такъ Джасперъ всходитъ на крутую лстницу.

Красный свтъ горитъ не колеблясь весь вечеръ въ маяк на границ Житейскаго шума. Слабые звуки торговой суетни переходятъ ее и разносятся по одинокимъ окрестностямъ, но кром ихъ сюда долетаютъ лишь причудливые порывы втра. Понемногу поднимается буря.

Эта мстность никогда не бываетъ очень ярко освщена, но сегодня здсь особенно темно, ибо втеръ задуваетъ многіе фонари, а мстами и разбиваетъ ихъ, и стекла, звеня, сыплются на землю. Темнота увеличивается отъ летящей пыли, сучьевъ и обломковъ грачьихъ гнздъ съ башни. Пока вьется все это во мгл, самыя деревья такъ качаются и трещатъ будто готовы вырваться съ корнями, а по временамъ большой сукъ, оторванный бурей, съ шумомъ падаетъ на землю.

Давно уже не было такой бури. Трубы валятся на улицы, люди хватаются за столбы и углы строеній и другъ за друга, чтобъ удержаться на ногахъ. Порывы втра не утихаютъ, а все усиливаются до полуночи, тогда улицы уже пусты, и буря воетъ по нимъ, потрясая двери, отрывая ставни, словно совтуя людямъ подняться и улетть съ нею, не дожидаясь чтобъ крыши обрушились имъ на головы.

А красный свтъ все горитъ не колеблясь. Въ эту ночь все колеблется кром этого краснаго свта.

Всю ночь не унимается буря. Но къ утру, когда на восток едва лишь начинаютъ меркнуть звзды, она понемногу стихаетъ. Какъ раненый зврь испускаетъ она по временамъ свирпый ревъ, все рже и рже, и на разсвт замираетъ.

Тогда оказывается что стрлки соборныхъ часовъ оторваны, что съ крыши содранъ свинецъ, свернутъ и отнесенъ въ паркъ, что нсколько камней вывалилось на верху башни. Хотя и праздникъ, является необходимость послать на верхъ нсколько рабочихъ, чтобъ удостовриться въ размр поврежденій. Подъ предводительствомъ Дордельса рабочіе поднимаются на башню, а внизу, въ уголк младшихъ канониковъ мистеръ Топъ съ собравшеюся толпой глядятъ на верхъ, прикрывъ глаза руками.

Вдругъ въ толпу эту врывается Джасперъ. Вс глаза опускаются къ земл когда онъ громко спрашиваетъ мистера Криспаркля, стоящаго у отвореннаго окна:

— Гд мой племянникъ?

— Его здсь не было. Разв онъ не у васъ?

— Нтъ. Онъ пошелъ вчера ночью къ рк съ мистеромъ Невилемъ поглядть на бурю, и не возвращался. Позовите мистера Невиля.

— Онъ ушелъ сегодня рано утромъ.

— Ушелъ рано утромъ? Впустите меня! Впустите!

Теперь никто уже не глядитъ на башню. Вс глаза обращены на мистера Джаспера, какъ онъ, блдный, запыхавшійся, полуодтый, держится за ршетку предъ домомъ младшаго каноника.

ГЛАВА XV.
Арестантъ.

Невиль Ландлесъ вышелъ такъ рано и шелъ такъ скоро что когда зазвонили въ Клойстергам къ заутрен онъ былъ уже за восемь миль. желая позавтракать, такъ какъ онъ дома сълъ одну только корку хлба, онъ остановился у ближайшаго постоялаго двора.

Постители желающіе завтракать, кром лошадей и скота, для которыхъ достаточно запасено было провизіи въ вид корыта съ водою и сна, появлялись такъ рдко въ ‘Вагон’ что потребовалось не мало времени чтобы направить вагонъ этотъ на путь чая и ветчины. Невиль между тмъ, сидя въ усыпанной пескомъ комнат, размышлялъ скоро ли посл его ухода тусклый огонь изъ сырыхъ сучьевъ начнетъ издавать хоть какую-нибудь теплоту?

‘Вагонъ’ былъ прохладное заведеніе, лежащее на верху пригорка. Тамъ земля предъ дверью избита была копытами и покрыта стоптанною соломой, тамъ сварливая хозяйка била за стойкою грязнаго ребенка, одна нога котораго обута была въ красный чулокъ, а другая босая, тамъ сыръ валялся на низкой полк вмст съ грязною салфеткой и шокомъ съ зеленою ручкой въ желзной корзин, напоминающей формою челнокъ, тамъ блдный хлбъ, крошась, какъ будто лилъ слезы о кораблекрушеніи своемъ въ другомъ челнок, тамъ блье, полумытое, полусухое, постоянно лежало у всхъ на виду, тамъ всякое питье пилось изъ кружекъ, а да глядла незаманчиво. Вслдствіе всхъ этихъ обстоятельствъ ‘Вагонъ’ плохо держалъ вывшенное общаніе пріюта и пищи для человка и скота. Но въ настоящемъ случа человкъ былъ неприхотливъ: принялъ пищу какая нашлась, и отправился дальше посл слишкомъ продолжительнаго отдыха.

Отойдя съ четверть мили, Невиль остановился въ нершимости: идти ли дале по большой дорог или своротить на проселокъ, поднимающійся въ гору и потомъ очевидно опять приводящій къ дорог. Онъ выбралъ проселокъ и пошелъ по немъ не безъ труда, такъ какъ спускъ былъ крутъ и путь изрзанъ глубокимъ колесникомъ. Невиль медленно подвигался впередъ какъ вдругъ замтилъ за собой другихъ пшеходовъ. Такъ какъ они шлгг скоре его, онъ посторонился чтобы дать имъ пройти. Но движенія ихъ были очень странны. Четверо только прошли впередъ, другіе четверо стали медлить, какъ бы дожидаясь чтобъ идти за нимъ когда онъ тронется съ мста, а остальные, человкъ шесть, повернули и пошли назадъ скорымъ шагомъ.

Невилъ поглядлъ на четверыхъ заднихъ, поглядлъ на четверыхъ переднихъ. Они на него глядли. Онъ пошелъ, передніе пошли, поминутно оглядываясь, задніе слдовали за нимъ по пятамъ. Когда вышли изъ тсной тропы на открытую поляну и порядокъ этотъ соблюдался по-прежнему, куда бы ни сворачивалъ Невиль, ему не оставалось уже сомннія что эти люди имютъ на него виды. Чтобъ убдиться окончательно, онъ остановился. Вс остановились.

— Зачмъ вы такъ слдите за мной? спросилъ онъ.— Воры вы что ли?

— Пе отвчайте ему, сказалъ кто-то, онъ не разглядлъ кто именно.— Лучше молчатъ.

— Лучше молчатъ? повторилъ Невилъ.— Кто это говоритъ?

Никто не отвтилъ.

— Совтъ хорошъ, кто бы изъ васъ, бродягъ, ни подалъ его, продолжалъ Невилъ сердито.— Я не снесу чтобы меня такъ тснили четверо спереди и четверо сзади. Я хочу пройти мимо этихъ четверыхъ, и пройду.

Вс стояли неподвижно и онъ также.

— Если въ восьмеромъ, или въ четверомъ, или въ двоемъ нападаютъ на одного, продолжалъ онъ, сердясь все боле,— такъ этому одному остается только отбиваться силою и, видитъ Богъ, я такъ и сдлаю, если отъ меня не отстанутъ!

Взмахнувъ тяжелую палку и ускоривъ шагъ, онъ бросился впередъ чтобы миновать загораживавшихъ дорогу. Самый высокій и сильный изъ четверыхъ быстро обернулся, ловко схватился съ нимъ и упалъ съ нимъ вмст, получивъ однако увсистый ударъ палкою.

— Не троньте его, говорилъ этотъ человкъ глухимъ голосомъ, когда они боролись на трав.— Коли биться, такъ честно. Онъ предо мной ребенокъ, да у него еще и грузъ на спин. Я справлюсь съ нимъ. Не троньте его.

Нсколько времени они валялись, кровь появилась на лицахъ обоихъ, наконецъ неизвстный человкъ пустилъ Невиля и всталъ говоря:

— Ну, вотъ, теперь возьмите его двое подъ руки.

Такъ и было сдлано тотчасъ же.

— Что касается до того воры ли мы, мистеръ Ландлесъ, сказалъ неизвстный человкъ, выплевывая изъ роту кровь и отирая лицо,— такъ гд же виданы воры въ полдень? Мы не тронули бы васъ, еслибы вы сами насъ не вынудили. Мы выведемъ васъ сейчасъ на большую дорогу, тамъ вы найдете довольно защиты отъ воровъ. Утрите ему лицо, видите какъ кровь течетъ у него.

Когда отерли лицо ему, Невиль узналъ въ говорившемъ Джо, кучера клойстергамскаго омнибуса, котораго видлъ только одинъ разъ, въ день своего прізда.

— А теперь пока я совтую вамъ не разговаривать, мистеръ Ландлесъ. Пріятель ждетъ васъ на большой дорог. Они пошли впередъ когда мы раздлились на дв кучки. Гораздо лучше вамъ ничего не говорить пока не встртитесь съ нимъ. Неси кто-нибудь эту палку и идемъ.

Совершенно растерявшись, Невиль озирался кругомъ, не говоря ни слова. Онъ шелъ между двумя провожатыми, державшими его подъ руки, какъ во сн, пока на большой дорог не встртили они кучку людей. Тутъ были люди вернувшіеся назадъ, а въ середин стояли мистеръ Джасперъ и мистеръ Криспаркль. Провожатые Невиля подвели его къ младшему канонику и тутъ пустили.

— Что все это значитъ? Что случилось? Мн кажется что я помшался! вскричалъ Невиль, пока толпа обступала его.

— Гд мой племянникъ? порывисто спросилъ мистеръ Джасперъ.

— Гд вашъ племянникъ? повторилъ Невиль.— Зачмъ вы меня спрашиваете?

— Затмъ что вы посл всхъ оставались съ нимъ, и онъ исчезъ.

— Исчезъ! вскричалъ Невиль въ ужас.

— Постойте, постойте! сказалъ мистеръ Криспаркль.— Позвольте мн, Джасперъ. Мистеръ Невиль, вы смущены. Соберитесь съ мыслями. Вамъ необходимо собраться съ мыслями. Слушайте меня.

— Постараюсь, но я кажется съ ума сошелъ.

— Вы вышли вчера ночью отъ мистера Джаспера съ Эдвиномъ Друдомъ?

— Да.

— Въ которомъ часу?

— Кажется было двнадцать часовъ, сказалъ Невиль, схватившись рукой за голову и обращаясь къ Джасперу.

— Совершенно врно, сказалъ мистеръ Криспаркль.— Точь въ точь какъ говорилъ мн Джасперъ. Вы вмст пошли къ рк?

— Безъ сомннія. Поглядть на бурю.

— Что случилось затмъ? Долго ли вы тамъ оставались?

— Минутъ десять. Кажется не больше. Затмъ мы пошли къ вашему дому, и онъ простился со мной у двери.

— Не говорилъ ли онъ что опять пойдетъ къ рк?

— Нтъ. Онъ говорилъ что пойдетъ прямо домой.

Присутствующіе поглядли другъ на друга и потомъ на мистера Криспаркля. Джонъ Джасперъ, зорко наблюдавшій за Невилемъ, сказалъ канонику сдержаннымъ, подозрительнымъ голосомъ:

— Что это за пятна у вето на плать?

Вс глаза обратились на кровавыя пятна.

— А вотъ и на палк такія же! сказалъ Джасперъ, взявъ ее изъ рукъ несшаго ее человка.

— Я знаю что это его палка, она была у него въ рукахъ вчера вечеромъ. Что это значитъ?

— Бога ради объясните что это значитъ, Невиль, приступалъ мистеръ Криспаркль.

— Вотъ этотъ человкъ и я, сказалъ Невиль, указывая на своего недавняго противника,— боролись сейчасъ за эту палку. Вы можете видть такія же пятна и на немъ. Что жь могъ я думать, какъ пристали ко мн восемь человкъ? Могла ли мн въ голову придти настоящая причина, когда они ни слова не говорили мн?

Вс сознались что сочли умстнымъ молчать, и что драка дйствительно произошла. И однако эти люди, видвшіе драку своими глазами, мрачно поглядывали на пятна, уже высушенныя свжимъ утреннимъ воздухомъ.

— Надо идти назадъ, Невиль, сказалъ мистеръ Криспаркль.— Вы разумется рады вернуться чтобъ очиститься отъ подозрнія?

— Разумется.

— Мистеръ Ландлесъ пойдетъ со мной рядомъ, сказалъ младшій каноникъ, оглядываясь кругомъ.— Идемъ, Невиль.

Они пошли назадъ. Остальные, разсыпавшись, слдовали за ними. Джасперъ шелъ по другую сторону Невиля и ни на минуту не отходилъ отъ него. Онъ молчалъ, тогда какъ мистеръ Криспаркль неразъ повторялъ свои прежніе вопросы, а Невиль повторялъ прежніе отвты, онъ молчалъ точно также пока оба они придумывали нкоторыя гадательныя объясненія.

Онъ молчалъ упорно, потому что мистеръ Криспаркль какъ будто вызывалъ его на участіе въ обсужденіи дла, но никакой вызовъ не могъ поколебать непреклонной строгости его лица. Подходя къ городу, младшій каноникъ изъявилъ мнніе что лучше всего прямо идти къ меру, Джасперъ только головою кивнулъ въ знакъ согласія, во ни слова не. сказалъ пока не очутились они въ пріемной мистера Сапси.

Посл того какъ сообщены были мистеру Сапси обстоятельства въ виду которыхъ желаютъ сдлать добровольное заявленіе, мистеръ Джасперъ заговорилъ и объявилъ прежде всего что полагаетъ всю надежду на проницательность мистера Салей. Не было никакой причины племяннику внезапно скрыться, говорилъ онъ, разв мистеръ Сапси отыщетъ причину, тогда онъ готовъ согласиться. Нтъ ни малйшей вроятности чтобы племянникъ вернулся къ рк и случайно потонулъ въ темнот, разв это покажется вроятнымъ мистеру Сапси, тогда опять-таки онъ готовъ согласиться. Онъ омываетъ руки отъ всхъ тяжкихъ подозрній, разв мистеру Сапси покажется подозрительнымъ что племянникъ предъ исчезновеніемъ своимъ находился въ обществ человка враждебно къ нему расположеннаго, и съ этимъ онъ также готовъ согласиться.

— Я такъ смущенъ, такъ разстроенъ и озабоченъ, говоритъ въ заключеніе мистеръ Джасперъ,— что на мое сужденіе нельзя положиться, но на сужденіе мистера Сапси положиться можно вполн.

Мистеръ Сапси выразилъ мнніе что дло это темное, словомъ (тутъ глаза его остановились на Невил), вся физіономія не англійская’. Произнеся такой приговоръ, онъ пустился въ такое безсмысленно-запутанное разглагольствіе какого нельзя было ожидать даже отъ мера, и вывелъ наконецъ блестящее заключеніе что отнять жизнь у ближняго значитъ отнять нчто намъ не принадлежащее. Онъ колебался не сдлать ли распоряженія для немедленнаго заключенія въ тюрьму Невиля Ландлеса въ виду тяготющихъ на немъ подозрній, и можетъ-быть ршился бы даже на такой поступокъ, еслибы младшій каноникъ не заявилъ съ негодованіемъ протеста, не поручился за Невиля и не обязался лично представить его когда потребуется. Мистеръ Джасперъ понялъ тогда что мистеръ Сапси предлагаетъ обыскать рку, осмотрть тщательно вс берега, разослать извщеніе по всмъ окрестностямъ и въ Лондонъ, и напечатать объявленіе умоляющее Эдвина Друда, если онъ по какой-либо неизвстной причин удалился изъ дому своего дяди, сжалиться надъ страданіемъ огорченнаго родственника и увдомить по крайней мр что находится въ живыхъ. Мистеръ Сапси подтвердилъ что таковъ дйствительно былъ смыслъ его словъ (хотя онъ не говорилъ ничего подобнаго), и надлежащія мры были приняты немедленно.

Трудно ршить кто былъ боле поражень ужасомъ и изумленіемъ: Невиль Лавдлесъ или Джонъ Джасперъ. Разница заключалась только въ томъ что положеніе Джаспера принуждало его къ дятельности, а Невиля положеніе принуждало къ бездйствію. И тотъ, и другой одинаково были убиты.

На разсвт слдующаго дня люди работали на рк. Другіе, большею частію вызвавшіеся добровольно, осматривали берега. Весь день длились поиски: на рк, съ помощью барокъ, шестовъ, стей, на грязномъ и скользкомъ берегу съ помощью топоровъ, лопатъ, канатовъ, собакъ, всевозможныхъ орудій. Даже ночью на рк двигались фонари, мерцали огни. По дальнимъ заливамъ стерегли и прислушавшись не несетъ ли чего-нибудь вода, по заросшимъ береговымъ дорогамъ на далекихъ мысахъ до восхода солнца толпились люди, но не оказывалось слда Эдвина Друда.

Еще день продолжались поиски. То на лодк, то на берегу, среди камней, въ грязи, въ болотной трав Джонъ Джасперъ работалъ, хлопоталъ безъ устали. Напрасно. Не оказывалось слда Эдвина Друда.

Разставивъ опять сторожей на ночь, чтобы зоркіе глаза слдили за приливомъ и отливомъ, Джасперъ, изнуренный, пошелъ домой. Немытый, нечесаный, оборванный, весь въ грязи, едва бросился онъ въ покойное кресло, какъ мистеръ Грюгьюсъ очутился предъ нимъ.

— Странный случай, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Странный, ужасный случай.

Джасперъ только приподнялъ глаза и опять опустилъ ихъ, склонясь въ изнуреніи надъ ручкою кресла.

Мистеръ Грюгьюсъ, стоя предъ каминомъ и глядя на огонь, погладилъ рукою лицо и голову.

— Что ваша питомица? спросилъ Джасперъ немного спустя слабымъ, утомленнымъ голосомъ.

— Бдняжка. Вы можете себ представить въ какомъ она состояніи.

— Видли вы его сестру? спросилъ Джасперъ по прежнему.

— Чью сестру?

Рзкость вопроса въ отвтъ на вопросъ и холодная медленность, съ какою мистеръ Грюгьюсъ перевелъ при этомъ глаза отъ огня на своего собесдника, могли бы въ другое время произвести раздражающее дйствіе, теперь Джасперъ только открылъ глаза и сказалъ: Подозрваемаго юноши.

— Вы подозрваете его? спросилъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Я не знаю что думать. Ни на чемъ не могу остановиться.

— И я также, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Но такъ какъ вы назвали его подозрваемымъ юношей, то я думала, что вы уже остановились на чемъ-нибудь. Я сейчасъ говорилъ съ миссъ Ландлесъ.

— Въ какомъ она настроеніи?

— Съ негодованіемъ возстаетъ противъ всякаго подозрнія и непоколебимо уврена въ брат.

— Бдная!

— Однако, продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ,— я пришелъ говорить не о ней, а о моей питомиц. Мн нужно сообщить вамъ новость, которая поразитъ васъ. По крайней мр меня она поразила.

Джасперъ стоная вздохнулъ и повернулся въ кресл.

— Не отложить ли до завтра? спросилъ мистеръ Грюгьюсъ.— Смотрите, я предупредилъ васъ что вы будете поражены.

Боле внимательности и сосредоточенности выразилось во взгляд Джаспера на мистера Грюгьюса, который опять, гладя голову рукой, обернулся къ огню. Губы его сжались.

— Что такое? спросилъ Джасперъ, поднимаясь въ кресл.

— Конечно, заговорилъ мистеръ Г рюгьюсъ медленно и сдержанно, глядя на огонь,— я могъ бы знать это раньше. Она намекала. Но я такой угловатый человкъ что мн и въ голову не приходило. Я думалъ что все идетъ какъ по маслу.

— Что такое? опять спросилъ Джасперъ.

Мистеръ Грюгьюсъ грлъ руки у огня, то закрывая, то открывая ихъ, пристально глядлъ на него съ боку, и не мняя положенія продолжалъ:

— Эта молодая парочка, исчезнувшій юноша и миссъ Роза, моя питомица, хотя были давно помолвлены, хотя имли время свыкнуться съ мыслю о предстоящемъ брак, который весьма скоро долженъ былъ совершиться….

Мистеръ Грюгьюсъ увидлъ въ кресл блдное, какъ полотно лицо съ дрожащими, блыми губами, съ широко открытыми глазами и дв грязныя руки, хватающіяся за ручки кресла. Еслибы не эти руки, онъ могъ бы подумать что никогда не видалъ прежде этого лица.

— Эта молодая парочка постепенно пришла къ убжденію (сложившемуся, какъ я думаю, одинаково съ обихъ сторонъ) что имъ обоимъ будетъ лучше и въ настоящемъ и въ будущемъ остаться близкими друзьями или, лучше сказать, братомъ и сестрою, нежели обвнчаться другъ съ другомъ.

Мистеръ Грюгьюсъ увидлъ въ кресл лицо свинцоваго цвта, на которомъ подымались словно стальные пузыри.

— Эта молодая парочка наконецъ благоразумно ршила сообщить другъ другу свое убжденіе откровенно, серіозно и ласково. Они сошлись съ этою цлью. Посл невинной и честной бесды, они согласились разорвать существовавшія между ними и предполагаемыя впредь отношенія навсегда.

Мистеръ Грюгьюсъ увидлъ фигуру похожую на привидніе, вставшую съ креселъ съ открытымъ ртомъ и руками поднятыми къ голов.

— Вашъ племянникъ, однакоже, опасаясь что вы по привязанности къ нему будете огорчены внезапною перемной въ предстоящей ему жизни, отложилъ на нсколько дней сообщеніе вамъ этого секрета, и предоставилъ мн переговорить съ вами, когда его здсь не будетъ. Я говорю съ вами, и его здсь нтъ.

Мистеръ Грюгьюсъ увидлъ какъ похожая на привидніе фигура схватилась руками за волосы и отвернулась отъ него, словно корчась отъ боли.

— Я все сказалъ. Остается только добавить что эти молодые люди разстались твердо, хотя и не безъ слезъ, въ тотъ вечеръ какъ вы въ послдній разъ видли ихъ вмст.

Мистеръ Грюгьюсъ услышалъ страшный вопль, не было уже похожей на привидніе фигуры, онъ видлъ предъ собою только кучу грязнаго, изодраннаго платья на полу.

Не мняя и тутъ своего положенія, онъ продолжалъ открывать и закрывать руки, гря ихъ надъ огнемъ и глядлъ сверху на эту кучу.

ГЛАВА XVI.
Обреченный.

Когда Джонъ Джасперъ пришелъ въ себя, за нимъ ухаживали мистеръ и мистрисъ Топъ, призванные гостемъ для этой цли, а гость, съ неподвижнымъ лицомъ, сидлъ прямо на стул, положивъ руки на колни и глядлъ на него.

— Ну вотъ, слава Богу, вы очувствовались, сказала со слезами мистрисъ Топъ — вы совсмъ изнурились.

— Человкъ непремнно изнурится, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ свойственнымъ ему тономъ школьника повторяющаго затверженный урокъ,— если онъ лишенъ покоя, если умъ его встревоженъ, а тло подвергается чрезмрному утомленію.

— Я боюсь, не испугалъ ли я васъ, слабо извинялся Джасперъ, когда его усадили въ спокойное кресло.

— Нисколько, благодарю васъ, отвчалъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Вы очень деликатны.

— Нисколько, благодарю васъ, отвчалъ опять мистеръ Грюгьюсъ.

— Выпейте вы немного вина, сказала мистрисъ Топъ — да скушайте желе которое я вамъ приготовила, и котораго вы трогать не хотли въ полдень, хотя и не завтракали и я, помните, предупреждала васъ, что случится, да еще жареную курицу, которую уже по крайней мр разъ двадцать ставили на плиту. Все будетъ готово черезъ пять минутъ, и этотъ добрый джентльменъ можетъ быть посидитъ съ вами.

Добрый джентльменъ отвчалъ ворчаніемъ, которое могло значить и да, и нтъ и все что угодно, и сильно озадачило бы мистрисъ Топъ, еслибъ она не была занята накрываніемъ стола.

— Не скушаете ли вы чего-нибудь со мною? сказалъ Джасперъ.

— Я не въ состояніи куска проглотить, благодарю васъ, отвчалъ мистеръ Грюгьюсъ.

Джасперъ лъ и пилъ съ Жадностью, не разбирая что ему подавали, очевидно не потому что да и питье были ему особенно по вкусу, а съ цлью подкрпить силы свои во избжаніе новаго припадка. Мистеръ Грюгьюсъ между тмъ сидлъ совершено прямо, съ неподвижнымъ лицомъ, выражая собою какое-то учтивое отрицаніе, словно говоря на вызовъ къ разсужденію:

— Я не въ состояніи предложить ни малйшаго замчанія о чемъ бы то ни было, благодарю васъ.

— Знаете ли, сказалъ Джасперъ, отодвинувъ тарелку и стаканъ и подумавъ нсколько минутъ — я нахожу нкоторое утшеніе въ извстіи которымъ вы такъ изумили меня.

— Въ самомъ дл? отозвался мистеръ Г рюгьюсъ, видимо прибавляя про себя,— я не нахожу, благодарю васъ.

— Оправившись отъ потрясенія, произведеннаго во мн новостью о дорогомъ моемъ мальчик, столь неожиданною, разрушающею вс воздушные замки которые я строилъ для него, и обдумавъ нсколько дло, я вижу тутъ утшительную сторону.

— Я былъ бы радъ еслибъ вы мн указали ее, проговорилъ мистеръ Грюгьюсъ сухо.

— Нельзя ли надяться…. если я ошибаюсь, такъ скажите и сократите мои страданія…. нельзя ли думать что онъ, очутившись въ новомъ положеніи и опасаясь неловкости объясненій съ тмъ и съ другимъ, и съ третьимъ, в-о избжаніе этой неловкости обратился въ бгство?

— Это дло возможное, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ задумчиво.

— Это дло бывалое. Я читалъ что люди въ избжаніе докучныхъ разспросовъ и объясненій съ праздными и нескромными, вдругъ исчезали и долгое время пропадали безъ всти.

— Я думаю такіе случаи дйствительно бывали, сказал мистеръ Грюгьюсъ.

— Когда я не имлъ и не могъ имть ни малйшаго подозрнія, продолжалъ Джасперъ, горячо идя по новому слду — что дорогой мой мальчикъ что-либо скрывалъ отъ меня, особенно такое важное обстоятельство, гд же было найти мн хотя лучъ свта въ охватившемъ меня мрак? Когда я думалъ что здсь его невста, что приближается свадьба, могъ ли я допустить возможность чтобъ онъ вдругъ добровольно удалили такимъ жестокимъ образомъ? Но посл того что вы мн сказали, не открывается ли во мрак маленькій проблескъ свта? Если онъ дйствительно самъ удалился, не становится я исчезновеніе его мене непонятнымъ и жестокимъ? Что онъ разстался съ вашею питомицей, это одно уже могло дать поводъ уйти отсюда. Если онъ огорчилъ меня, то ей можетъ быть облегчилъ горе.

Мистеръ Грюгьюсъ не могъ съ этимъ не согласиться.

— Да и относительно меня даже, продолжалъ Джасперъ, развивая съ жаромъ свою мысль и постепенно какъ бы ободрясь:— онъ зналъ что вы будете у меня, что вы мн скажете. Если ваши слова вызвали въ смущенномъ ум моемъ новый рядъ мыслей, то значитъ онъ могъ предвидть заключенія, къ какимъ я приду. Допустимъ что онъ предвидлъ и тогда исчезаетъ даже Жестокость ко мн. А что я такое? Джонъ Джасперъ, учитель музыки!

И съ этимъ также мистеръ Грюгьюсъ не могъ не согласиться.

— У меня были подозрнія, ужасныя подозрнія, продолжалъ Джасперъ.— Но ваше извстіе, какъ ни поразило оно меня въ первую минуту, доказывая что племянникъ скрывалъ отъ меня одно весьма важное обстоятельство, пробуждаетъ во мн надежду. Вы не опровергаете ея, вы допускаете что надежда эта разумная, и я начинаю считать возможнымъ, (тутъ онъ порывисто сложилъ руки словно на молитв) что милый мальчикъ мой самъ ушелъ отъ насъ и въ настоящее время живъ и здоровъ.

Мистеръ Криспаркль вошелъ въ эту минуту. Джасперъ повторилъ, обращаясь къ нему:

— Я начинаю считать возможнымъ, что милый мальчикъ мой самъ ушелъ отъ насъ, и въ настоящее время живъ и здоровъ.

Мистеръ Криспаркль, садясь, спросилъ: почему? Джасперъ повторилъ только-что изложенные доводы. Еслибъ они были и не такъ убдительны, младшій каноникъ охотно принялъ бы ихъ, ибо они клонились къ оправданію его питомца. Но и ему тоже показалось весьма важнымъ что исчезнувшій молодой человкъ предъ самымъ исчезновеніемъ своимъ былъ поставленъ въ неловкое положеніе относительно всхъ лицъ знавшихъ его намренія. И это обстоятельство бросило новый свтъ на дло въ его глазахъ.

— Я заявилъ мистеру Сапси, Когда мы были у него, сказалъ Джасперъ,— что не было ссоры между обоими молодыми людьми при послдней ихъ встрч. Мы вс знаемъ что первая встрча ихъ была, къ сожалнію, далеко не дружеская, но когда они въ послдній разъ сошлись у меня въ дом, все обошлось тихо и мирно. Племянникъ мой былъ не въ дух, я это замтилъ, и теперь я долженъ обратить на это особенное вниманіе, зная что онъ имлъ причину бы ть не въ дух, причину, можетъ быть, побудившую его скрыться.

— Дай Богъ чтобы вышло такъ! воскликнулъ мне теръ Криспаркль.

— Дай Богъ чтобы вшило такъ! повторилъ Джасперъ.— Вы знаете, и мистеру Грюгьюсу также слдуетъ знать, что я былъ предубжденъ противъ мистера Ландлеса вслдствіе необузданности проявившейся въ немъ въ первый разъ какъ онъ былъ у меня. Помните, я пришелъ къ вамъ весьма встревоженный его вспыльчивостью: я опасался за племянника. Помните, я даже записалъ въ моемъ дневник и сообщилъ вамъ мои мрачныя предчувствія. Мистеру Грюгьюсу слдуетъ знать все дло. Я не хочу чтобы часть обстоятельствъ осталась неизвстна ему по моей вин. Я желаю заявить ему что сообщенное имъ извстіе пробудило надежду въ ум моемъ, несмотря на укоренившееся въ немъ прежде этого загадочнаго случая предубжденіе противъ молодаго Ландлеса.

Такая честность весьма смутила младшаго каноника. Онъ чувствовалъ что самъ поступаетъ неоткровенно. Онъ упрекалъ себя за то что скрылъ до сихъ поръ два обстоятельства: вторую вспышку злобы на Эдвина Друда со стороны Невиля и ревность, пылавшую, какъ ему извстно, въ душ молодаго человка. Младшій каноникъ убжденъ былъ въ невинности Невиля, и однако вс обстоятельства такъ складывались противъ него что онъ боялся прибавить еще дв новыя улики. Онъ былъ одинъ изъ честнйшихъ людей, но онъ взвшивалъ въ ум своемъ: сообщить теперь эти два отрывка истины не значило ли бы послужить лжи скоре чмъ правд?

Но вотъ однако предъ нимъ примръ. Онъ пересталъ колебаться. Обращаясь къ мистеру Грюгьюсу, какъ къ человку получившему авторитетъ вслдствіе свта пролитаго имъ на вопросъ (и необычайно угловатъ сдлался мистеръ Грюгьюсъ очутившись въ этомъ новомъ положеніи), онъ похвалилъ честность Джаспера, и выразивъ твердое убжденіе въ полной невинности своего ученика, сознался что характеръ его дйствительно крайне вспыльчивъ, и что сверхъ того онъ прямо озлобленъ былъ на племянника Джаспера потому что воображалъ себя влюбленнымъ въ его невсту. Но реакція совершившаяся въ мистер Джаспер устояла даже противъ этого неожиданнаго заявленія. Онъ только слегка поблднлъ, но повторилъ что хочетъ держаться надежды, пробужденной въ немъ мистеромъ, Грюгьюсомъ, и если не найдется слда указывающаго на насильственную смерть племянника, то не откажется, до послдней возможности, отъ надежды что онъ скрылся добровольно.

Случилось такъ что мистеръ Криспаркль, уйдя отъ Джаспера, все еще въ большой тревог относительно молодаго человка котораго держалъ у себя въ дом какъ бы въ заключеніи, сдлалъ весьма замчательную вечернюю прогулку.

Онъ пошелъ къ Клойстергамской плотин. Онъ часто ходила, туда, нтъ, слдовательно, ничего удивительнаго что онъ направился въ ту сторону. Но онъ такъ былъ занятъ своими мыслями, такъ мало обращалъ вниманія на все окружающее что только по шуму воды замтилъ гд находится.

— Какъ я зашелъ сюда? было его первою мыслью, когда онъ остановился.

— Зачмъ я зашелъ сюда? было второю.

Онъ стоялъ внимательно прислушиваясь къ шуму воды, знакомый разказъ о воздушныхъ языкахъ, произносящихъ имена человческія, такъ живо пришелъ ему на память что онъ сдлалъ движеніе рукою, будто отстраняя что-либо осязательное.

Свтили звзды. Плотина была мили на дв выше того мста куда молодые люди ходили смотрть на бурю. Тутъ не производились поиски, потому что въ тотъ вечеръ наканун Рождества было сильное теченіе и мста гд можно было найти тло, если дйствительно случилось несчастіе, находились вс ниже плотины, по направленію къ морю. Вода текла черезъ плотину съ шумомъ, обычнымъ въ холодную, звздную ночь. Ничего не было видно. Но мистеру Криспарклю почему-то казалось что тутъ кроется что-то особенное.

Онъ сталъ разсуждать съ собою. Что такое? Гд оно? Чмъ проявляется? Какому чувству доступно?

Никакое чувство не свидтельствовало ни о чемъ особенномъ. Онъ опять прислушался. Вода текла съ шумомъ, обычнымъ въ холодную звздную ночь.

Зная очень хорошо что мысль которою умъ его занятъ одна уже могла придать этому мсту таинственный, фантастическій характеръ, онъ сталь напрягать свое соколиное зрніе чтобъ увидть нтъ ли въ самомъ дл чего-нибудь. Онъ подошелъ ближе къ плотин, поглядлъ на знакомыя сваи и бревна. Не, было и слда чего-либо необыкновеннаго. Онъ однако ршилъ вернуться на это мсто рано утромъ. Всю ночь въ тревожномъ сн слышался ему шумъ воды. На зар онъ опять стоялъ у плотины. Утро было ясное, морозное. Мстность виднлась ему во всхъ мельчайшихъ подробностяхъ. Онъ внимательно осматривалъ ее нсколько минутъ и готовъ уже былъ отдернуться, какъ вдругъ глаза его остановились на одной точк.

Онъ отвернулся отъ плотины, поглядлъ на небо, на землю, и опять глаза его остановились на той точк. Она тотчасъ же опять попалась ему на глаза, онъ сосредоточилъ на ней свое зрніе. Онъ уже не могъ потерять ее изъ глазъ, какъ ни мала была она. Онъ началъ снимать съ себя платье. Его поразило что въ этомъ мст, въ углу плотины что-то блестло и не двигалось, и не уходило съ блестящими каплями воды.

Онъ сбросилъ платье, нырнулъ въ ледяную воду, и поплылъ къ этому мсту. Взобравшись на бревна, онъ вынулъ изъ-за нихъ запутавшіеся въ нихъ цпочкой золотые часы, съ вырзаннымъ вензелемъ Э. Д.

Онъ вынесъ часы на берегъ, поплылъ опять къ плотин, взобрался на нее и нырнулъ на дно рки. Дно было знакомо ему, онъ нырялъ и нырялъ до тхъ поръ пока былъ уже не въ силахъ вытерпть холодъ. Онъ думать найти тло, но нашелъ только золотую булавку, застрявшую въ грязи. Съ этими открытіями онъ вернулся въ Клойстергамъ и взявъ съ собою Невиля Лавдлесъ, пошелъ прямо къ меру. Послали за мистеромъ Джасперомъ, часы и булавку признали, арестовали Невиля и дикіе безобразные слухи пошли про него. Онъ такого свирпаго нрава что еслибы не бдняжка сестра, которая одна иметъ на него вліяніе, онъ бы ежедневно совершалъ убійства. До прізда въ Англію, онъ заскъ до смерти множество ‘туземцевъ’, кочевыхъ людей живущихъ то въ Азіи, то въ Африк, то на сверномъ полюс, которые, по понятіямъ Клойстергамцевъ, всегда чернаго цвта, всегда въ высшей степени добродтельны, всегда читаютъ разсужденія, весьма темныя, въ искаженномъ перевод, но совершенно понятныя для нихъ на родномъ язык. Онъ чуть не свелъ со стыдомъ въ могилу сдые волосы мистера Криспаркля (это оригинальное выраженіе принадлежало мистеру Сапси). Онъ не разъ общался убить мистера Криспаркля. Онъ не разъ общался всхъ убить и сдлаться послднимъ человкомъ. Онъ привезенъ былъ изъ Лондона въ Клойстергамъ извстнымъ филантропомъ. Зачмъ? ‘Затмъ, объяснялъ будто бы этотъ филантропъ, что говоря, словами Бентама, я обязанъ изъ любви къ ближнимъ помстить его туда гд онъ будетъ опасенъ для наименьшаго числа людей.’

Эти шальные выстрлы изъ самопаловъ тупоумія, не ранили бы можетъ-быть Невиля тяжело. Но ему пришлось выдерживать также и разумный, мткій огонь усовершенствованнаго оружія. Онъ завдомо угрожалъ погибшему юнош, онъ, по заявленію искренняго друга и учителя, такъ горячо за него заступавшагося, питалъ вражду къ этому несчастному. Онъ былъ вооруженъ въ ту роковую ночь смертельнымъ орудіемъ, а на другое утро рано онъ ушелъ, приготовивъ все къ своему отбытію. Онъ схваченъ былъ со слдами крови на плать Правда происхожденіе ихъ могло быть дйствительно такое какъ онъ объяснилъ, но могло быть и другое. Когда обыскана была его комната и имущество, оказалось что онъ уничтожилъ вс свои бумаги и привелъ въ порядокъ вс вещи подъ вечеръ роковаго дня. Часы найденные у плотины призваны были золотыхъ длъ мастеромъ за принадлежавшіе Эдвину Друду. Онъ заявилъ что заводилъ ихъ и поставилъ въ тотъ самый день на двадцать минутъ третьяго, они, по мннію золотыхъ длъ мастера, съ тхъ поръ уже не заводились и остановились прежде чмъ брошены были въ воду. Это подтверждало предположеніе что часы были сняты съ Эдвина Друда вскор посл того какъ онъ вышелъ отъ Джаспера въ полночь съ Невилемъ, и брошены нсколько часовъ спустя. Зачмъ были они брошены? Если Эдвинъ былъ убитъ, и такъ искусно обезображенъ, или спрятанъ что убійца считалъ опредленіе личности его невозможнымъ иначе какъ съ помощью вещей которыя онъ носилъ, то очевидно преступникъ долженъ былъ постараться удалить отъ тла самыя прочныя, самыя замтныя и общеизвстныя вещи. А э то были именно часы и булавка. Что касается до случаевъ бросить ихъ въ воду, еслибы возникли подозрнія, то такихъ случаевъ было у убійцы много. Многіе видли какъ бродилъ онъ въ этихъ мстахъ, да и повсюду, словно убитый горемъ и потерянный. Относительно же выбора мста, очевидно для него выгодне было чтобы такія улики нашлись гд угодно, только не на немъ и не у него. Изъ примирительнаго характера послдней встрчи между двумя молодыми людьми весьма мало можно было вывести въ пользу Ландлеса. Оказалось что первая мысль объ этой встрч принадлежала не ему, а мистеру Криспарклю, и кто знаетъ какъ неохотно, въ какомъ настроеніи духа шелъ молодой человкъ на это вынужденное свиданіе? Чмъ больше разбиралось его дло тмъ хуже оказывалось оно во всхъ отношеніяхъ. Даже предположеніе что пропавшій юноша скрылся добровольно становилось окончательно невроятнымъ по свидтельству молодой двушки съ которою онъ такъ недавно разстался. Ибо что показывала она съ неподдльною искренностью и грустью? Что онъ съ ней вмст ршилъ непремнно дождаться прізда мистера Грюгьюса. А между тмъ онъ исчезъ до появленія этого джентльмена.

На основаніи такихъ уликъ Невиль содержался подъ арестомъ, повсюду производились поиски, Джасперъ хлопоталъ днемъ и ночью. Но ничего не нашли. За отсутствіемъ доказательствъ смерти пропавшаго человка, пришлось освободить подозрваемаго въ убійств. Невг.ля выпустили. Тогда произошло то что предвидлъ мистеръ Криспаркль. Невилю оказалось невозможнымъ оставаться въ город, ибо весь городъ избгалъ, гналъ его. Да и кром того старой китайской пастушк было бы невыносимо имть у себя въ дом такого жильца. Да наконецъ этого не допустила бы и самая власть которой подчиненъ былъ по служб младшій каноникъ.

— Мистеръ Криспаркль, сказалъ деканъ, — человческій судъ можетъ ошибаться, по долженъ дйствовать по своему разумнію. Дни убжищъ прошли. Этотъ молодой человкъ не долженъ находить у васъ убжище.

— Вы хотите сказать что онъ долженъ оставить мой домъ?

— Я не приписываю себ власти въ вашемъ дом, отвчалъ осторожный деканъ.— Я только совщаюсь съ вами о печальной необходимости, въ какую мы поставлены, лиши ть этого юношу великаго блага вашихъ уроковъ и наставленій.

— Очень это жаль, возразилъ мистеръ Криспаркль.

— Весьма жаль, согласился деканъ.

— Если уже необходимо, началъ мистеръ Криспаркль.

— Какъ сами вы, къ несчастью, сознаете, договорилъ деканъ.

Мистеръ Криспаркль поклонился покорно.

— Трудно въ этомъ дл произнести приговоръ, но я понимаю что….

— Именно. Совершенно врно! вступился деканъ, ласково кивая головой.— Какъ сами вы говорите, мистеръ Криспаркль, длать нечего. Конечно, конечно. Намъ нтъ выбора, какъ вы совершенно врно замтили.

— Я однако совершенно увренъ въ его полной невинности.

— Ну, сказалъ деканъ, слегка понизивъ голосъ и оглядываясь кругомъ,— я бы не сказалъ этого такъ ршительно. Противъ него много уликъ. Нтъ, я бы не сказалъ этого.

Мистеръ Криспаркль опять поклонился.

— Не ваше, быть-можетъ, дло судить, продолжалъ деканъ.— Нтъ, не наше дло. Мы, духовныя лица, держимъ сердце въ тепл, а голову въ холод, и соблюдаемъ благоразумную середину.

— Надюсь, вы не осудите что я публично и утвердительно заявилъ что онъ снова явится сюда какъ только возникнетъ какое-нибудь новое подозрніе, или откроется новое обстоятельство способное выяснить это загадочное дло?

— Нисколько, отозвался деканъ.— Однако знаете ли, мн кажется, продолжалъ онъ съ весьма легкимъ и тонкимъ удареніемъ на двухъ послднихъ словахъ.— Мн кажется, я и заявилъ бы этого утвердительно. Заявить, да. Но утвердительно…. нтъ. Мн такъ кажется. Словомъ, мистеръ Криспаркль будемте держать сердце въ тепл, а голову въ холод, и во обще воздерживаться по возможности отъ утвердительныхъ заявленій.

Итакъ, уголокъ младшихъ канониковъ отрекся отъ Невиля Ландлеса, и онъ пошелъ куда знаетъ, съ запятнаннымъ именемъ.

Только тогда Джонъ Джасперъ молча занялъ снова мсто свое въ хор. Блдный, съ красными глазами, онъ очевидно лишился свтлыхъ надеждъ, бодрость оставила его и вс мрачныя мысли вернулись. Два дня спустя, разоблачаясь, онъ вынулъ свой дневникъ, перевернулъ нсколько листовъ и подалъ мистеру Криспарклю, молча, съ выразительнымъ видомъ указывая на слдующую замтку:

‘Милый мой мальчикъ убитъ. Найденные часы и булавка убждаютъ меня что онъ убитъ въ ту ночь, и что вещи эти были сняты для устраненія уликъ. Я отказываюсь отъ всхъ обманчивыхъ надеждъ которыя основывалъ я на его размолвк съ невстой. Он падаютъ предъ этимъ доказательствомъ. Я клянусь, и заношу здсь мою клятву, что никогда боле не буду обсуждать эту тайну съ кмъ бы то нибыло, пока ключъ ея не будетъ у меня въ рукахъ, что никогда не откажусь отъ поисковъ, что низведу вину на голову виновнаго, и посвящу себя его истребленію.’

ГЛАВА XVII.
Филантропія офиціальная и неофиціальная.

Миновало цлое полугодіе, и мистеръ Криспаркль сидлъ въ пріемной комнат главной конторы лондонской ‘Пристани Филантропіи’, дожидаясь аудіенціи у мистера Гонитондера. Въ школьные дни, когда предавался гимнастическимъ упражненіямъ, мистеръ Криспаркль знавалъ профессоровъ благороднаго кулачнаго искусства и присутствовалъ на двухъ трехъ боевыхъ сходкахъ ихъ. Теперь онъ имлъ случай замтить что по френологической формаціи задней части головы, офиціальные филантропы необыкновенно похожи на кулачныхъ бойцовъ. Они представляли необыкновенное развитіе всхъ тхъ органовъ которые обусловливаютъ или сопровождаютъ наклонность дать тумака своему ближнему. Нсколько профессоровъ ходили взадъ и впередъ съ тмъ же самымъ задорнымъ видомъ людей готовыхъ ‘выйти’ на встртившагося новичка какой очень хорошо помнилъ мистеръ Криспаркль. Длались приготовленія къ нравственному бою въ одномъ изъ сельскихъ округовъ, и нкоторые изъ профессоровъ стояли за того или другаго бойца, точь-въ-точь такъ же какъ еслибы предполагали драться на кулачкахъ. Въ офиціальномъ распорядител подобныхъ предпріятій, знаменитомъ своею ловкостью, мистеръ Криспаркль узналъ, подъ черною одеждой, двойника покойнаго благодтеля своихъ товарищей, извстнаго въ обществ подъ именемъ Фрости-федсъ Фого, который нкогда завдывалъ устройствомъ волшебныхъ круговъ посредствомъ канатовъ и кольевъ. Только въ трехъ чертахъ не было сходства между тми и другими профессорами. Вопервыхъ, филантропы очень дурно были выдержаны, слишкомъ тучны и представляли и въ тл и въ лиц избытокъ жира, осуждаемый знатоками кулачнаго дла. Вовторыхъ, филантропы не были такъ добродушно веселы какъ кулачные бойцы, и употребляли дурныя слова. Втретьихъ, боевыя правила ихъ сильно нуждались въ пересмотр, ибо дозволяли имъ не только добить противника до каната, но и добить его до границъ помшательства, бить лежачаго, бить всячески и везд, топтать ногами, поражать сзади безъ милосердія. Въ этомъ отношеніи профессора благороднаго искусства оказывались гораздо благородне профессоровъ филантропіи.

Мистеръ Криспаркль до того погрузился въ раздумье объ этихъ сходствахъ и различіяхъ, слдя въ то же время за толпою безпрерывно проходившею мимо него, словно вчно спша отбить что-нибудь у кого-нибудь, что не слыхалъ какъ прокричали его имя. Когда наконецъ онъ откликнулся, весьма жалкій и оборванный стипендіатъ-филантропъ (положеніе котораго невидимому едва ли было бы хуже еслибъ онъ поступилъ въ услуженіе къ заклятому врагу рода человческаго), ввелъ его въ комнату мистера Гонитондера.

— Милостивый государь, сказалъ мистеръ Гонитондеръ своимъ потрясающимъ голосомъ, словно отдавая приказаніе дурному, по его мннію, школьнику, — садитесь.

Мистеръ Криспаркль слъ.

Мистеръ Гонитондеръ подписалъ послдніе десятки нсколькихъ тысячъ окружныхъ посланій, повелвающихъ столькимъ же бднымъ семействамъ мгновенно воздвигнуться, раскошелиться и сдлаться филантропами, или отправиться къ чорту. Другой жалкій стипендіатъ-филантропъ, какъ видно отличавшійся замчательнымъ безкорыстіемъ, собралъ письма эти въ корзинку и ушелъ съ ними.

— Вотъ что, мистеръ Криспаркль, сказалъ мистеръ Гонитондеръ, поворачивая къ нему свое кресло, скрестивъ руки на колняхъ и нахмуривъ брови словно говоря про себя: съ тобой я не стану долго возиться.— Мы съ вами, милостивый государь, смотримъ различно на святость человческой жизни.

— Въ самомъ дл? отозвался младшій каноникъ.

— Въ самомъ дл.

— Позвольте спросить, сказалъ младшій каноникъ, — какъ смотрите вы на этотъ вопросъ?

— Я смотрю такъ что жизнь человческая должна почитаться священною.

— А позвольте спросить, продолжалъ попрежнему младшій каноникъ,— какъ смотрю я, по вашему, на этотъ вопросъ?

— Милостивый государь, отвтилъ филантропъ, хмурясь еще боле на мистера Криспаркля, — это вамъ самимъ извстно лучше чмъ кому-либо.

— Согласенъ, конечно. Но вдь вы начали съ того что воззрнія наши различны. Вы, слдовательно, приписывали мн извстныя воззрнія. Иначе вы не имли бы права такъ говорить. Позвольте же узнать какія приписали вы мн воззрнія?

— Вотъ человкъ, и еще молодой человкъ, сказалъ мистеръ Гонитондеръ, — какъ будто это обстоятельство значительно ухудшаетъ дло, и гибель человка стараго казалась бы ему гораздо сносне, — стирается съ лица земли насиліемъ. Какъ называете вы подобное дло?

— Убійствомъ, сказалъ младшій каноникъ.

— А какъ называете вы того кто совершилъ подобное дло?

— Убійцей, сказалъ младшій каноникъ.

— Я радъ что вы хоть это допускаете, отозвался мистеръ Гонитондеръ самымъ грубымъ тономъ своимъ,— и признаюсь, я не ожидалъ этого! Тутъ онъ опять свирпо нахмурился на мистера Криспаркля.

— Потрудитесь объяснить что хотите вы сказать такими непозволительными выраженіями.

— Я сижу здсь, милостивый государь, отвчалъ филантропъ, повышая голосъ до рева,— не для того чтобы сносить оскорбленія.

— Я здсь съ вами одинъ, и очень хорошо это знаю, отозвался младшій каноникъ весьма спокойно.— Но я прерываю ваше объясненіе.

— Убійство! продолжалъ мистеръ Гонитондеръ какъ бы въ свирпомъ раздумьи, скрестивъ ораторски руки и неодобрительно кивая головой посл каждаго изреченія или слова.— Кровопролитіе! Каинъ! Авель! Я не вступаю въ общеніе съ Каиномъ! Я отталкиваю съ омерзеніемъ окровавленную руку, когда ее протягиваютъ мн.

Вмсто того чтобы мгновенно вскочить на стулъ и восторженно кричать до сипоты, какъ непремнно поступило бы братство на публичномъ собраніи, мистеръ Криспаркль только положилъ ногу на ногу и сказалъ кротко:— Не стану прерывать вашихъ объясненій, когда вы приступите къ нимъ.

— Въ заповдяхъ сказано: не убій. Не убій, милостивый государь! продолжалъ мистеръ Гонитондеръ, словно укоряя мистера Криспаркля за то что онъ утверждалъ будто заповди дозволяютъ немного заняться убійствомъ, а потомъ оставить.

— Въ нихъ также сказано: не свидтельствуй ложно, замтилъ мистеръ Криспаркль.

— Довольно! заревлъ мистеръ Г онитондеръ съ торжественностью и строгостью, которая поразила бы всхъ присутствующихъ на общественномъ собраніи — До..о…вольно! Мои бывшіе питомцы достигли совершеннолтія. Я слдовательно освобождаюсь отъ попеченій, о которыхъ не могу подумать безъ ужаса и содроганія. Вотъ отчеты, которые вы взялись принять отъ ихъ имени: чмъ скоре вы примете ихъ тмъ лучше. И позвольте сказать вамъ, милостивый государь, вы, какъ человкъ и каноникъ, могли найти себ занятіе получше. Онъ кивнулъ головой.— Получше, получше, повторилъ онъ, трижды кивая.

Мистеръ Криспаркль всталъ. Лицо его слегка разгорлось, но онъ вполн владлъ собою.

— Мистеръ Гонитондеръ, сказалъ онъ, собирая указанныя бумаги,— хороши ли, или дурны мои занятія, это дло вкуса. По вашему было бы лучше еслибъ я поступилъ въ члены вашего общества.

— Да, дйствительно! отозвался мистеръ Гонитондеръ, укоризненно качая головой.— Лучше было бы для васъ, еслибы вы давно это сдлали.

— Я думаю иначе.

— Или, продолжалъ мистеръ Гонитондеръ, качая по прежнему головой,— посвятить себя разоблаченію и наказанію порока приличне было бы человку вашего званіа нежели предоставить это дло лицамъ не духовнымъ.

— Я можетъ-быть смотрю на мое званіе съ другой точки, и нахожу что первая налагаемая имъ обязанность — помогать нуждающимся, угнетеннымъ и огорченнымъ,— сказалъ мистеръ Криспаркль.— Но такъ какъ я давно уже убдился что разглагольствія о своемъ образ мыслей не входятъ въ обязанности моего званія, то я не стану говорить объ этомъ. Я считаю однако долгомъ относительно мистера Невиля, его сестры и также относительно себя самого заявить что мн вполн былъ знакомъ характеръ мистера Невиля въ то время какъ случилось это несчастное происшествіе, и что, не думая скрывать его недостатковъ, я искренно убжденъ что онъ показалъ чистую правду. На основаніи этого убжденія, я отношусь къ нему дружески. Пока останусь при этомъ убжденіи, я буду относиться къ нему дружески. И еслибы какія-либо соображенія могли поколебать меня въ этомъ намреніи, я до такой степени устыдился бы себя самого что нтъ на свт человка котораго хорошее мнніе, добытое этимъ путемъ, вознаградило бы меня за потерю уваженія къ самому себ.

Добрый человкъ! Честный человкъ! И какой скромный къ тому же. Въ младшемъ каноник теперь также мало было хвастливости какъ въ то время когда онъ мальчикомъ стаивалъ на страж у ‘городка’. Онъ просто и твердо былъ вренъ своему долгу, какъ въ маломъ дл, такъ и въ большомъ. Такъ бываетъ со всми чистыми душами. Таковы вс чистыя души, были, есть и будутъ во вкъ. Ничто не низко для истинно высокаго духа.

— Такъ кто же, по вашему, совершилъ это дло? рзко спросилъ мистеръ Гонитондеръ.

— Сохрани Богъ, сказалъ мистеръ Криспаркль,— чтобъ, изъ желанія оправдать одного человка, я легкомысленно сталъ обвинять другаго. Я никого не обвиняю.

— Вотъ какъ!… произнесъ мистеръ Гонитондеръ съ великимъ отвращеніемъ, ибо братство филантроповъ привыкло руководствоваться вовсе не такими началами.— Да вы, милостивый государь, вовсе и не безпристрастный судья. Этого также не надо забывать.

— Почему же мн быть пристрастнымъ? спросилъ мистеръ Криспаркль съ невинною улыбкой, не понимая ршительно что разуметъ его собесдникъ.

— Вамъ платился за вашего воспитанника извстный гонорарій, который, можетъ-быть, и повліялъ нсколько на ваше сужденіе, сказалъ мистеръ 1’онитондеръ грубо.

— Можетъ-быть, я надюсь и теперь удержать его? спросилъ мистеръ Криспаркль, начиная догадываться.— Вы это хотите сказать?

— Вотъ видите ли, отозвался филантропъ, вставая и засовывая руки въ карманы панталонъ.— Я не крою людямъ дурацкихъ колпаковъ. Если кому найдется у меня колпакъ по вкусу, тотъ можетъ надть его и носить. Это не мое дло.

Мистеръ Криспаркль поглядлъ на него съ естественнымъ негодованіемъ и сказалъ:

— Мистеръ Гонитондеръ, идя сюда, я надялся что мн не придется объяснять до какой степени неприлично вводить въ частную жизнь площадные пріемы и ухватки. Но вы показали мн такой обращикъ и тхъ и другихъ что я заслуживать бы подвергнуться имъ, еслибы сталъ молчать. Эти пріемы и ухватки отвратительны.

— Они вамъ не по сердцу, конечно.

— Они отвратительны, продолжалъ мистеръ Криспаркль, не обращая вниманія на слова филантропа.— Они противны одинаково и справедливости, приличной христіанамъ, и сдержанности, приличной порядочнымъ людямъ. Вы предполагаете что великое преступленіе совершено было человкомъ котораго я, знакомый со всми обстоятельствами, на основаніи многихъ данныхъ искренно считаю невиннымъ. И потому что я расхожусь съ вами во мнніи, къ какой площадной ухватк прибгаете вы? Вы тотчасъ же нападаете на меня, укоряете меня будто я не сознаю громадности преступленія, и содйствую, и помогаю ему. Такъ, въ другой разъ, навязавъ мн роль вашего противника по другимъ вопросамъ, вы выкинули подобную же площадную штуку, ссылаясь на какія-то, будто бы кмъ-то единогласно принятыя правила. Я отказываюсь этому врить, и вы опять прибгаете къ площадному пріему, объявляете что я ни во что не врю. Потому что я не хочу кланяться идолу вами сдланному, вы утверждаете что я не признаю истиннаго Бога. Въ другой разъ вы длаете открытіе что война есть бдствіе и предлагаете отмнить ее рядомъ нелпыхъ, ни на чемъ не основанныхъ постановленій. Я не признаю за вами чести этого открытія и нисколько не врю въ пользу предлагаемыхъ мръ. Опять вы хватаетесь за площадную уловку и представляете меня чмъ-то врод воплощеннаго дьявола, наслаждающагося ужасами боеваго поля. Другой разъ, въ одной изъ вашихъ необузданныхъ площадныхъ выходокъ, вы требуете наказанія трезвому наравн съ пьянымъ. Я заявляю права трезваго человка на удобства и удовольствія жизни, а вы провозглашаете что я руководствуюсь безнравственнымъ желаніемъ превратить ближнихъ моихъ въ свиней и дикихъ животныхъ. Во всхъ подобныхъ случаяхъ, ваши предлагатели, поддерживатели и вс ваши профессора разныхъ наименованій колобродятъ какъ шальные, предполагаютъ везд съ крайнею беззастнчивостью самыя низкія, подлыя побужденія (вспомните слова только что сказанныя вами самими, которыхъ вамъ слдовало бы стыдиться), приводятъ цифры завдомо столь же неврныя какъ счетная книга въ которой былъ бы одинъ лишь дебетъ безъ кредита, или наоборотъ. Вотъ почему, мистеръ Гонитондеръ, я считаю площадь дурною школой и дурнымъ примромъ даже для общественной жизни, но вносить площадные пріемы въ жизнь частную кажется мн нестерпимымъ злоупотребленіемъ.

— Это сильныя выраженія, милостивый государь! воскликнулъ филантропъ.

— Надюсь, сказалъ мистеръ Криспаркль.— Прощайте.

Онъ вышелъ изъ ‘Пристани’ быстрымъ шагомъ, но скоро перешелъ къ своей обыкновенной живой походк, и улыбнулся при мысли что сказала бы китайская пастушка еслибы видла какъ поражалъ онъ мистера Гонитондера въ жаркой стычк: у мистера Криспаркля было на столько самонадянности что онъ считалъ удары свои мткими и достаточно чувствительными для филантропа.

Онъ отправился въ Степль-Инъ, но не въ квартиру къ мистеру Грюгьюсу. Много скрыпящихъ лстницъ прошелъ онъ пока не добрался до извстныхъ угловыхъ комнатъ, отворилъ незапертую дверь и очутился подл стола Невиля Ландлеса.

Печать уединенія лежала на комнатахъ и на ихъ обитател. Онъ былъ унылъ какъ и он. Ихъ покривившіеся потолки, массивные замки и ршетки, тяжелыя балки и. перекладины тронутыя гнилью напоминали тюрьму, и у него былъ мрачный видъ заключеннаго. Однако солнце свтило въ уродливое окно, выступавшее на крышу, а за окномъ, на истрескавшемся, закопченномъ откос нсколько заблудшихъ Воробьевъ болзненно прыгали, словно маленькіе пернатые калки, забывшіе въ гнздахъ костыли, а возл шелестли живые листья, освжавшіе воздухъ, издавая сдержанный звукъ, который въ деревн былъ бы отрадною мелодіей. Убранство въ комнатахъ было скудное, но запасъ книгъ хорошій. Все обличало жилище бднаго студента. Что мистеръ Криспаркль выбиралъ, или дать, или подарилъ эти книги, видно было ясно изъ привтливаго взгляда, которьг¹ онъ бросилъ на нихъ, входя.

— Какъ поживаете, Невиль?

— Я не унываю, мистеръ Криспаркль, и работаю сколько могу.

— Глаза у васъ немного велики и слишкомъ блестятъ, сказалъ младшій каноникъ, медленно выпуская руку, которую взялъ.

— Блестятъ они потому что видятъ васъ, отозвался Невиль.— Еслибы вы меня оставили, они скоро бы потускнли.

— Крпитесь, крпитесь, говорилъ каноникъ ободрительнымъ тономъ,— боритесь съ невзгодою, Невиль.

— Еслибъ я умиралъ, кажется, одно слово ваше возвратило бы мн крпость, еслибы сердце мое перестало биться, вы, кажется, однимъ прикосновеніемъ оживили бы его, сказалъ Невиль.— Но я и такъ крплюсь, и дло у меня идетъ отлично.

Мистеръ Криспаркль повернулъ его нсколько боле къ свту лицомъ.

— Мн хотлось бы видть здсь побольше краски, Невиль, сказалъ онъ, указывая для образца на свою собственную здоровую щеку.— Мн хочется чтобы солнце побольше на васъ свтило.

Невиль вдругъ опустилъ голову и, понизивъ голосъ, отвчалъ:

— У меня еще нтъ силъ на это. Можетъ-быть, будетъ современемъ, но теперь еще нтъ. Еслибы вы прошли какъ я по этимъ Клойстергамскимъ улицамъ, еслибы вы видли какъ отворачиваютъ отъ васъ глаза, какъ порядочные люди, встрчаясь съ вами, сторонятся чтобы вы не прикоснулись къ нимъ, не подошли слишкомъ близко, вы бы не сочли безразсуднымъ что и не выхожу днемъ.

— Бдный малый! сказалъ младшій каноникъ такимъ сочувственнымъ голосомъ что молодой человкъ схватилъ его руку.— Я никогда не говорилъ что это безразсудно, никогда и не думалъ. Мн только хотлось бы чтобы вы выходили днемъ.

— Это для меня самое сильное побужденіе. Но я еще не въ силахъ. Я не могу убдить себя что глаза даже той толпы чужихъ людей съ которою встрчаюсь я на улицахъ этого громаднаго города глядятъ на меня безъ подозрительности. Я чувствую себя запятнаннымъ и заклейменнымъ, даже выходя ночью. Но тутъ темнота прикрываетъ меня и придаетъ мн смлость.

Мистеръ Криспаркль положилъ ему руку на плечо и стоялъ задумчиво, глядя на него.

— Еслибъ я могъ перемнить имя, сказалъ Невиль,— я бы это сдлалъ. Но, какъ вы справедливо объяснили, этого сдлать нельзя, потому что это казалось бы сознаніемъ преступленія. Еслибъ я могъ уйти куда-нибудь далеко, это было бы мн облегченіемъ, но и объ этомъ нельзя и думать, по той же причин. И въ этомъ точно также видли бы желаніе спрятаться, укрыться. Тяжело невинному быть привязанному такъ къ позорному столбу, но я не жалуюсь.

— И нечего Ждать вамъ чуда, которое бы выручило васъ, Невиль, сказалъ мистеръ Криспаркль съ состраданіемъ.

— Нтъ, я это знаю. Мн остается только возложить надежду на обычную силу времени и обстоятельствъ.

— Она оправдаетъ васъ наконецъ, Невиль.

— Такъ я и думаю, и надюсь что доживу до этого.

По замтивъ что уныніе, которому онъ предавался, бросало тнь на лицо младшаго каноника, и чувствуя также можетъ-быть что рука лежавшая на плеч его была не такъ тверда какъ при первомъ ея прикосновеніи, онъ повеселлъ и сказалъ:

— Отличная обстановка, чтобъ учиться, во всякомъ случа. А вдь вы знаете, мистеръ Криспаркль, какъ во всхъ отношеніяхъ необходимо мн учиться, не говоря уже о томъ что вы совтовали мн готовиться спеціально къ трудной карьер права, и что я, разумется, не могу не слдовать совтамъ такого друга и помощника. Такого добраго друга и помощника.

Онъ взялъ руку со своего плеча и поцловалъ ее. Мистеръ Криспаркль поглядлъ на книги, ro не такъ весело какъ при вход.

— Я заключаю изъ вашего молчанія что мой бывшій опекунъ противъ этого, мистеръ Криспаркль?

Младшій каноникъ отвчалъ:

— Вашъ бывшій опекунъ…. весьма безразсудный человкъ, и для человка разсудительнаго ршительно все равно противъ ли онъ, или за.

— Счастье что я могу жить на свои сбереженія пока не выучусь и не буду оправданъ, проговорилъ Невиль, не то грустно, не то бодро.— А иначе на мн подтвердилась бы пословица, что пока трава растетъ, лошадь мретъ съ голоду.

Съ этими словами онъ открылъ нсколько книгъ и скоро погрузился въ испещренныя примчаніями страницы, а мистеръ Криспаркль сидлъ подл него, объяснялъ, поправлялъ, совтовалъ. Служебныя обязанности младшаго каноника длали эти посщенія весьма затруднительными, и возможными только разъ въ нсколько недль, но Невиль Ландлесъ извлекалъ изъ нихъ большую пользу и очень дорожилъ ими. Окончивъ предположенныя занятія, они стояли у окна и облокотившись за подоконникъ глядли на тсный садикъ.

— На будущей недл, сказалъ мистеръ Криспаркль, — вы уже не будете одни. Съ вами будетъ любящая сестра.

— Непригодное, кажется, здсь для нея мсто, отозвался Невиль.

— Я не нахожу этого, сказалъ младшій каноникъ.— Здсь ждетъ ее долгъ, здсь нужны женское чувство, женская разсудительность и твердость.

— Я хотлъ сказать что обстановка здсь такая мрачная, вовсе ужь не женская, что у Елены здсь не будетъ ни общества, ни подруги.

— Помните что здсь вы, сказалъ мистеръ Криспаркль, — и что она должна вытащить васъ на солнце.

Они помолчали, потомъ мистеръ Криспаркль опять заговорилъ.

— Въ первой бесд нашей, Невиль, вы сказали мн что сестра ваша, посл всхъ испытаній вашей прошлой жизни на столько же выше васъ нравственно на сколько башня Клойстергамскаго собора выше трубъ уголка младшихъ канониковъ. Помните ли вы это?

— Очень хорошо помню!

— Я въ то время счелъ это пристрастнымъ преувеличеніемъ. Какъ думаю теперь…. Не въ томъ дло. Я хочу только сказать что въ отношеніи къ похвальной гордости сестра ваша можетъ служить вамъ хорошимъ и полезнымъ примромъ.

— Во всхъ отношеніяхъ! Во всемъ что составляетъ благородный характеръ.

— Положимъ такъ. Но возьмите лишь это одно. Сестра ваша научилась обуздывать свою природную гордость. Она уметъ справляться съ нею, даже когда гордость эта оскорблена по отношенію къ вамъ. Безъ сомннія, она страдала глубоко въ тхъ же самыхъ улицахъ въ которыхъ вы глубоко страдали. Безъ сомннія, и ея жизнь омрачена тучей нависшею надъ вами. Но преклоняя гордость свою въ величавое спокойствіе, не кичливое и не заносчивое, основанное лишь на незыблемой вр въ васъ и въ истину, она отстояла себ дорогу по этимъ улицамъ, и теперь никто изъ ходящихъ по нимъ не стоитъ выше въ общемъ уваженіи. Каждый день, каждый часъ своей жизни, со времени исчезновенія Эдвина Друда, она боролась за васъ со злобой и глупостью, какъ можетъ бороться только благородная натура, хорошо направленная. Она не измнится до конца. Другая, боле слабая гордость могла бы пасть и предаться отчаянію, но ея гордость никогда, она не знаетъ робости и никогда не выходитъ изъ извстныхъ границъ.

Блдное лицо подл мистера Криспаркля покраснло при этомъ сопоставленіи и заключающемся въ немъ намек.

— Я всми силами постараюсь подражать ей, сказалъ Невиль.

— Постарайтесь и будьте истинно храбрымъ мущиной, какъ она истинно храбрая женщина, сказалъ мистеръ Криспаркль твердо.

— Смеркается. Вы проводите меня, когда совсмъ стемнетъ? Помните, не я Жду темноты.

Невиль отвчалъ что готовъ проводить его сейчасъ же. Но мистеръ Криспаркль отвчалъ что ему нужно изъ учтивости зайти на минуту къ мистеру Грюгьюсу, а что отъ него онъ вернется, и Невиль можетъ встртить его у своей двери.

Мистеръ Грюгьюсъ, вытянувшись какъ обыкновенно, словно аршинъ проглотилъ, сидлъ въ сумеркахъ за виномъ, у отвореннаго окна. Рюмка и графинъ на кругломъ стол подл него, самъ онъ съ ногами на подоконник, весь какъ деревянная кукла съ пружиной.

— Здравствуйте, достопочтеннйшій! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, привтствуя гостя такъ же радушно какъ отвчалъ и гость на его привтствія.

— Какъ поживаетъ питомецъ вашъ, а мой сосдъ въ квартир которую я имлъ удовольствіе рекомендовать вамъ?

Мистеръ Криспаркль отвчалъ какъ водится.

— Я радъ что вы довольны квартирой, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Мн почему-то хочется имть его у себя подъ глазами.

Такъ какъ мистеру Грюгьюсу приходилось значительно поднимать глаза вверхъ чтобы видть квартиру Невиля, то употребленное имъ выраженіе слдовало принимать въ переносномъ, а не въ буквальномъ смысл.

— А какъ оставили вы мистера Джаспера, достопочтеннйшій?

Мистеръ Криспаркль оставилъ его въ добромъ здоровьи.

— А гд оставили вы мистера Джаспера, достопочтеннйшій?

Мистеръ Криспаркль оставилъ его въ Клойстергам.

— А когда оставили вы мистера Джаспера, достопочтеннйшій?

— Сегодня утромъ.

— Гм! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Не говорилъ ли онъ, можетъ-быть, что прідетъ?

— Куда прідетъ?

— Ну, хотъ куда-нибудь, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Нтъ.

— Вотъ вдь онъ здсь, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, предлагавшій вс эти вопросы, внимательно глядя въ окно.— И у него непривтливый видъ, не правда ли?

Мистеръ Криспаркль пробирался къ окну, когда мистеръ Грюгьюсъ прибавилъ:

— Если вы потрудитесь зайти за меня въ темный уголъ комнаты и взглянуть на окно во второмъ этаж того дома, вы непремнно увидите какъ будто притаившуюся личность, въ которой я узнаю нашего пріятеля.

— Вы правы! воскликнулъ мистеръ Криспаркль.

— Гм! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ. Потомъ онъ прибавилъ, поворачиваясь такъ быстро что едва не стукнулся головой объ голову мистера Криспаркля,— что, какъ вы думаете, затваетъ нашъ пріятель?

Послдняя показанная ему замтка въ Джасперовомъ дневник необыкновенно живо пришла на память мистеру Криспарклю, и онъ спросилъ мистера Грюгьюса считаетъ ли онъ возможнымъ что за Невилемъ будутъ неотвязно слдить.

— Слдить? повторилъ мистеръ Грюгьюсъ задумчиво.— Ага!

— Это не только отравило бы ему жизнь, сказалъ мистеръ Криспаркль съ жаромъ,— но и подвергло бы его мученію вчно возникающаго подозрнія, куда бы ни шелъ онъ и что бы ни длалъ.

— Ага! сказалъ мистеръ Грюгьюсъ задумчиво.— Не онъ ли это тамъ ждетъ васъ?

— Безъ сомннія, онъ.

— Такъ будьте такъ добры, извините если я не встану и не пойду провожать васъ. Ступайте себ съ нимъ своею дорогой и не обращайте пожалуста вниманія на нашего пріятеля, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Мн, знаете ли, хочется за нимъ послдить сегодня.

Мистеръ Криспаркль, выразительно кивнувъ головой, повиновался, пошелъ къ Невилю, и отправился съ нимъ. Они пообдали вмст и разстались на недостроенной еще станціи желзной дороги. Невиль пошелъ бродить по улицамъ, по мостамъ, вокругъ города, подъ покровомъ темноты, чтобъ утомить себя физически. Была полночь когда онъ вернулся съ своей одинокой прогулки и поднялся по лстниц. Ночь была жаркая, окна на лстниц вс были отворены. Взойдя на верхъ, гд не было жильцовъ кром его, онъ удивился и слегка дрогнулъ увидвъ незнакомаго человка, сидящаго на подоконник, скоре подобно смлому стекольщику нежели любителю природы, привыкшему обыкновенно беречь свою шею. Человкъ этотъ до такой степени вывсился изъ окна что можно было подумать ужь не влзъ ли онъ по желобу вмсто лстницы.

Незнакомецъ не говорилъ ничего пока Невиль не всунулъ ключъ въ свою дверь, тутъ, будто удостоврившись въ его личности, онъ поднялся съ окна и подошелъ.

— Извините, сказалъ онъ, привтливо улыбаясь,— бобы….

Невиль ничего не понималъ.

— Ипомея, продолжалъ поститель.— Ярко-красная. Первая дверь позади.

— А! отозвался Невиль.— И резеда, и левкой?

— Именно, сказалъ незнакомецъ.

— Войдите, пожалуста.

— Благодарю васъ.

Невиль зажегъ свчи и поститель слъ. То былъ красивый мущина, молодой съ лица, но боле пожилой если судить по плотному, широкоплечему тлу. Человкъ лтъ двадцати восьми или тридцати, никакъ не боле, до такой степени загорлый что противуположность между смуглыми щеками и блымъ лбомъ, защищаемымъ на воздух шляпой, и также блою шеей, виднвшеюся подъ галстукомъ, была бы смшна еслибы не широкіе виски, свтлые голубые глаза, вьющіеся темнорусые волосы и блестящіе зубы.

— Я замтилъ…. сказалъ онъ.— Мое имя Тартаръ.

Невиль наклонилъ голову.

— Я замтилъ (извините меня) что вы много сидите взаперти, и что вамъ, кажется, нравится мой садикъ здсь на верху. Если вамъ угодно я могъ бы перебросить нсколько прутьевъ изъ моихъ оконъ въ ваши, вьющіяся растенія тотчасъ бы пошли по нимъ. У меня есть также нсколько ящиковъ резеды и левкоя, которые я могъ бы придвигать къ вашимъ окнамъ по желобу съ помощію имющагося у меня багра, и отодвигать назадъ для поливки, такъ что они не причиняли бы вамъ никакихъ хлопотъ. Я не могъ позволить себ этого, не спросивъ вашего разршенія, вотъ я и спрашиваю его. Тартаръ, сосдъ вашъ по квартир.

— Вы очень добры.

— Нисколько. Мн слдовало бы извиниться что зашелъ такъ поздно. Но замтивъ (извините меня) что вы выходите большею частью ночью, я думалъ что всего мене стсню васъ если дождусь вашего возвращенія. Я всегда боюсь стснить людей занятыхъ, будучи самъ человкъ праздный.

— Этого нельзя бы предположить по вашей наружности.

— Въ самомъ дл. Я это принимаю за комплиментъ. Дло въ томъ что я воспитанъ былъ въ королевскомъ флот и вышелъ изъ него съ чиномъ перваго лейтенанта. Но такъ какъ дядя, потерпвшій неудачи по служб, отказалъ мн свое состояніе, съ условіемъ чтобъ я не служилъ, я принялъ наслдство и вышелъ въ отставку.

— Полагаю, еще недавно?

— Да, я прежде пошатался по свту лтъ двнадцать, или пятнадцать. Я прибылъ сюда мсяцевъ девять прежде васъ. Выбралъ я это мсто потому что, служа въ послднее время на маленькомъ корвет, привыкъ биться головой о потолокъ. Къ тому же не годится человку выросшему на корабл вдругъ переходить къ роскоши. Да и сверхъ того привыкнувъ всю жизнь распоряжаться лишь весьма незначительнымъ доходомъ, я полагалъ что лучше всего подготовлю себя къ управленію помстьемъ, начавъ съ тснаго уголка.

Какъ ни оригинальны были эти слова, веселая искренность съ которою они говорились придавала имъ еще боле оригинальности.

— Однако, продолжалъ лейтенантъ,— довольно я говорилъ о себ. Это вовсе не въ моемъ обыча. Я позволилъ это себ лишь для того чтобъ естественне представиться вамъ. Если вы благоволите изъявить согласіе на мое предложеніе, вы меня облагодтельствуете, потому что дадите мн хоть какое-нибудь новое занятіе. Не опасайтесь подвергнуться какому-либо стсненію или докучливости съ моей стороны. Этого у меня и въ мысляхъ нтъ.

Невиль сказалъ что весьма благодаренъ, и съ признательностію принимаетъ любезное предложеніе.

— Я очень радъ взять окна ваши на буксиръ, сказалъ лейтенантъ.— Насколько могъ видть отъ себя, какъ вы глядли на мое садоводство, вы показались мн (извините) слишкомъ ужь прилежнымъ. Позвольте спросить не разстроено ли ваше здоровье?

— Я потерплъ нравственное потрясеніе, сказалъ Невиль въ смущеніи, — которое имло на меня такое же дйствіе какъ болзнь.

— Простите меня, сказалъ мистеръ Тартаръ.

Съ величайшею деликатностію онъ перемнилъ предметъ разговора, перешелъ опять къ окнамъ и попросилъ позволенія посмотрть на одно изъ нихъ. Когда Невиль отворилъ окно, онъ тотчасъ же выпрыгнулъ, словно подаетъ примръ геройства цлой толп въ критическую минуту.

— Бога ради! воскликнулъ Невиль.— Не длайте этого. Куда вы, мистеръ Тартаръ? Вы разшибетесь въ дребезги!

— Ладно, сказалъ лейтенантъ, спокойно озираясь на крыш дома.— Здсь все въ чистот и порядк. Жерди будутъ положены, прежде чмъ встанете вы поутру. Позвольте мн отправиться домой кратчайшею дорогой и пожелать вамъ доброй ночи.

— Мистеръ Тартаръ! умолялъ Невиль.— Прошу васъ. У меня голова кружится глядя на васъ!

Но мистеръ Тартаръ, махнувъ рукой съ кошачьей ловкостью уже нырнулъ въ свои вьющіяся растенія, не помявъ листка и ‘ушелъ внизъ’.

Мистеръ Грюгьюсъ, отмахнувъ рукою стору въ своей спальн, въ эту минуту въ послдній разъ обозрвалъ предъ сномъ квартиру Невиля. Къ счастію, онъ глядлъ на передній фасадъ дома, а не на задній, иначе это странное появленіе и исчезновеніе могло бы встревожить покой его, какъ необычайный феноменъ. Но мистеръ Грюгьюсъ, не увидавъ ничего, даже огня въ окнахъ, перевелъ глаза свои на звзды, будто хотлъ прочесть въ нихъ что-либо скрытое отъ него. Многіе хотли бы этого, еслибы было можно, но никто еще не знаетъ звздныхъ письменъ, да и едва ли узнаетъ въ здшнемъ существованіи, а трудно читать языкъ котораго азбука неизвстна.

ГЛАВА XVIII.
Поселенецъ въ Клойстергам.

Около этого времени появился новый человкъ въ Клойетергам, человкъ сдоволосый, съ черными бровями. Въ узкомъ синемъ до верху застегнутомъ сертук, въ желтомъ жилет и срыхъ панталонахъ, у него былъ какой-то воинственный видъ, но онъ назвался въ Крестовой гостиниц, гд остановился, лнивцемъ живущимъ на свои доходы и заявилъ также намреніе пріискать квартиру въ живописномъ старомъ город, мсяца на два, съ тмъ чтобы современемъ окончательно въ немъ поселиться. И то и другое заявленіе прізжій сдлалъ въ кофейной комнат Крестовой гостиницы всмъ кому надлежало и не надлежало, стоя у пустаго камина въ ожиданіи Жареной рыбы, телячьей котлеты и бутылки хереса. Изо всхъ же кому надлежало и не надлежало о томъ вдать, налицо былъ одинъ слуга (ибо дло шло вяло въ Крестовой гостиниц). Ему одному и привелось узнать, новость.

Блая голова прізжаго была необыкновенно велика, сдые волосы необыкновенно густы и длинны.

— Полагаю, сказалъ онъ, встряхивая густые волосы, какъ встряхнулся бы водолазъ, приступая къ обду,— что здсь у васъ можно найти приличную квартиру для холостяка?

Слуга не сомнвался въ этомъ.

— Старую, сказалъ прізжій.— Снимите пожалуста на минуту шляпу мою съ вшалки. Нтъ, мн ея не нужно. Загляните въ нее. Что тамъ написано?

Слуга прочелъ: Дачри.

— Теперь вы знаете мое имя, сказалъ прізжій.— Дикъ Дачри. Повсьте опять шляпу. Я говорилъ что желалъ квартиру старую, гд-нибудь всторон. Древнюю квартиру, готическую, неудобную.

— У насъ въ город, кажется, порядочный выборъ неудобныхъ квартиръ, сказалъ слуга со скромной увренностью въ богатств Клойстергама въ этомъ отношеніи.— Мы наврное угодимъ вамъ, какъ вы ни разборчивы. Только вотъ готическая квартира, это кажется смущало слугу, онъ покачалъ головой.

— Нтъ ли чего-нибудь около собора? освдомился мистеръ Дачри.

— Мистеръ Топъ, сказалъ слуга, проясняясь и потирая рукой подбородокъ.— Мистеръ Толъ лучше всего можетъ сообщить свднія объ этомъ.

— Кто такой мистеръ Топъ? спросилъ Дикъ Дачри.

Слуга объяснилъ что это наличникъ, и что мистрисъ Топъ сама когда-то отдавала внаймы квартиры, или намревалась отдавать ихъ, но какъ ихъ никто не занималъ, ярлыкъ на окнахъ мистрисъ Топъ, принадлежавшій долго къ досгопримчательностямъ Клойстергама, наконецъ исчезъ, вроятно свалился въ одинъ прекрасный день и боле уже не наклеивался.

— Я зайду къ мистрисъ Толъ посл обда, сказалъ мистеръ Дачри.

Итакъ, пообдавъ и получивъ надлежащія наставленія, онъ отправился. По такъ какъ Крестовая гостиница была весьма уединенная и указанія слуги отличались роковою точностью, то онъ вскор заблудился и началъ бродить вокругъ соборной башни, полагая почему-то что мистрисъ Топъ живетъ тутъ гд-нибудь подл, горячо разыскивая, когда башня была въ виду⁷, и остывая въ поискахъ своихъ, когда она скрывалась изъ глазъ.

Онъ очень ужь сталъ остывать, когда забрелъ въ уголъ кладбища, гд несчастная овца щипала траву, овца несчастная потому, что безобразный мальчикъ билъ ее камнями изъ-за ршетки, перешибъ ей уже одну ногу и съ жаромъ добивался добродушной цли, достойной охотника, перешибить три остальныя ноги и свалить овцу.

— Попало, крикнулъ мальчикъ, когда несчастное животное скакнуло, мтка осталась на шерсти!

— Перестань! сказалъ мистеръ Дачри.— Разв не видишь что ты сломалъ ей ногу?

— Лжешь! отозвался охотникъ.— Она сама себ ногу сломала. Я видлъ, и гоню ее чтобъ она не портила хозяйскую траву.

— Поди сюда.

— Не пойду. Коль хотите, поймайте меня.

— Такъ оставайся тамъ и укажи мн гд живетъ мистеръ Топъ.

— Какъ я укажу вамъ гд Топъ, когда Топъ на другой сторон собора, за перекресткомъ и множествомъ закоулковъ. Пустяки.

— Укажи мн, я заплачу.

— Такъ идемъ.

Окончивъ этотъ быстрый разговоръ, мальчикъ повелъ прізжаго и вскор остановился въ нкоторомъ разстояніи отъ воротъ со сводомъ.

— Вонъ, сказалъ онъ указывая,— видите ту лстницу и дверь?

— Тугъ живетъ мистеръ Топъ?

— Лжешь! Тутъ живетъ Джасперъ.

— Вотъ какъ! сказалъ мистеръ Дачри, поглядвъ внимательне.

— Да, и скажу вамъ что я не намренъ подходить ближе къ его жилью.

— Почему?

— Потому что не желаю чтобы меня подняли на воздухъ, оборвали мн помочи и сдавили горло. Постой! Я когда-нибудь пущу хорошенькій кремешекъ ему въ затылокъ. Ну, а теперь глядите на другую сторону свода. Не тамъ гд Джасперъ, а напротивъ.

— Вижу.

— Съ этой стороны, подъ сводомъ есть низкая дверь. Къ ней спускаются двумя ступеньками. Тутъ живетъ Топъ и имя его написано на круглой дощечк.

— Хорошо. Вотъ видишь, сказалъ мистеръ Дачри, вынимая шиллингъ,— за тобой половина.

— Лжешь! Ничего за мной нтъ, я васъ въ первый разъ вижу.

— И говорю что половина будетъ за тобой, потому что у меня нтъ шести пенсовъ, такъ слдующій разъ какъ мы встртимся, ты мн еще сослужишь какую-нибудь службу, чтобы расплатиться со мной.

— Ладно. Дайте въ руки.

— Какъ тебя зовутъ и гд ты живешь?

— Бгунъ, въ Двухгрошевомъ пристанищ, за лужайкой.

Мальчикъ тотчасъ же убжалъ съ шиллингомъ, чтобы мистеръ Дачри не передумалъ, но на безопасномъ разстояніи остановился чтобы на случай сожалнія подразнить его демоническою пляской, выражавшею невозвратимость даннаго шиллинга.

Но мистеръ Дачри, повидимому, нисколько не жаллъ. Онъ снялъ шляпу, тряхнулъ густыми волосами, и пошелъ по указанію.

Помщеніе мистера Тона, сообщавшееся внутреннею лстницей съ квартирой мистера Джаспера, было весьма скромныхъ размровъ и напоминало прохладную темницу. Комнаты словно вырыты въ старыхъ, массивныхъ стнахъ, а не стны построены были ради комнатъ. Главная дверь прямо открывала доступъ въ покой неопредленной формы, со стрльчатымъ потолкомъ, а отсюда, другая дверь вела въ другую комнату также неопредленной формы и также со стрльчатымъ потолкомъ: окна были малы и вдавались глубоко въ толстыя стны. Эти-то дв комнаты, душныя и игранныя, мистрисъ Топъ такъ долго предлагала внаймы равнодушной публик. Но мистеръ Дачри оказался не такъ равнодушнымъ. Онъ нашелъ что если отворитъ дверь, то будетъ пользоваться минутнымъ обществомъ всхъ проходящихъ, и воздуху будетъ довольно. Онъ нашелъ что если мистеръ и мистрисъ Топъ помстятся наверху, довольствуясь для входовъ и выходовъ боковымъ крылечкомъ и дверью отворявшеюся нарушу, на узкій тротуаръ, къ удивленію и смущенію рдкихъ прохожихъ, то онъ будетъ пользоваться уединеніемъ, какъ на особой квартир. Онъ нашелъ плату умренною и все такъ ортггинально-неудобнымъ какъ только могъ онъ желать. Онъ, слдовательно, немедля оставилъ квартиру за собой и тутъ же заплатилъ деньги, объявивъ что передетъ завтра вечеромъ, съ условіемъ снестись съ мистеромъ Джасперомъ, къ надворотному дому котораго принадлежало тсное помщеніе наличника.

— Бдный мистеръ Джасперъ очень одинокъ и грустенъ, говорила мистрисъ Топъ,— но онъ однако наврное не скажетъ о насъ дурнаго. Можетъ-быть мистеръ Дачри слышалъ о томъ что случилось здсь прошлою зимой?

Мистеръ Дачри имлъ самое смутное понятіе объ этомъ событіи. Онъ извинился въ незнаніи своемъ предъ мистрисъ Топъ (которая сочла долгомъ сообщить ему вс достоврныя подробности), оправдываясь тмъ что онъ человкъ одинокій, старается жить своими средствами, по возможности праздно, а преступленій совершается такъ много что трудно запомнить въ точности вс обстоятельства каждаго.

Мистеръ Джасперъ оказался готовымъ рекомендовать мистрисъ Толъ, и мистеръ Дачри, пославшій впередъ свою карточку, приглашенъ былъ взойти на крутую лстницу.

— Тутъ меръ, говорила мистрисъ Топъ, — но его нельзя считать за гостя, такъ какъ они съ мистеромъ Джасперомъ большіе пріятели.

— Прошу извинить меня, сказалъ мистеръ Дачри, расшаркиваясь со шляпой подъ рукой, и обращаясь равно къ обоимъ джентльменамъ.— Это съ моей стороны эгоистическая предосторожность, не интересующая никого кром меня самого. Но. какъ холостякъ живущій на свои средства и намревающійся прожить остатокъ дней въ этомъ красивомъ гл уютномъ мстечк въ возможной тишин и спокойствіи, я желалъ бы узнать вполн ли семейство Топъ надежные, порядочные люди.

Мистеръ Джасперъ отвчалъ утвердительно, безъ малйшаго сомннія.

— Вотъ мой другъ, меръ, продолжалъ онъ, знакомя мистера Дачри съ этимъ властителемъ изящнымъ движеніемъ руки,— также не откажется дать свидтельство въ ихъ пользу, а его свидтельство, конечно, гораздо важне рекомендаціи человка темнаго, какъ я.

— Досточтимый меръ, сказалъ мистеръ Дачри съ низкимъ поклономъ,— безконечно обяжетъ меня.

— Очень хорошіе люди, милостивый государь, эти мистеръ и мистрисъ Топъ, сказалъ мистеръ Сапси снисходительно.— Очень хорошихъ мнній. Очень хорошаго поведенія. Очень почтенные. Пользуются благосклонностью декана и причта.

— Одобреніе досточтимаго мера, сказалъ мистеръ Дачри,— длаетъ имъ честь, которой они по справедливости могутъ гордиться. Осмлюсь спросить досточтимаго мера нтъ или многихъ достопримчательностей въ город, блаженствующемъ подъ его благотворною властью?

— Мы, милостивый государь, отозвался мистеръ Сапси,— городъ старинный, духовный. Мы городъ конституціонный, какъ и слдуетъ городу быть. Мы цнимъ и поддерживаемъ наши славныя привилегіи.

— Досточтимый меръ, сказалъ мистеръ Дачри кланяясь, — внушаетъ мн желаніе ближе познакомиться съ этимъ городомъ и укрпляетъ меня въ намреніи окончить въ немъ мои дни.

— Вы отставной военный? освдомился мистеръ Сапси.

— Досточтимый меръ слишкомъ много длаетъ мн чести, сказалъ мистеръ Дачри.

— Морякъ? освдомился мистеръ Сапси.

— Опять-таки слишкомъ много чести, отозвался мистеръ Дачри.

— Дипломатія дятельность прекрасная, произнесъ мистеръ Сапси, какъ общее замчаніе.

— Признаюсь, досточтимый меръ попалъ на этотъ разъ въ цль, сказалъ мистеръ Дачри съ привтливою улыбкой и поклономъ.— Даже дипломатическая птица не уйдетъ отъ столь мткихъ выстрловъ.

Это было очень лестно. Вотъ человкъ съ прекрасными, чтобы не сказать съ величественными манерами, привыкшій къ высшему обществу, подаетъ прекрасный примръ какъ слдуетъ обращаться съ меромъ. Въ этомъ третьемъ лиц, которое постоянно употреблялъ прізжій, мистеръ Сапси находилъ что-то особенно пріятное для своего самолюбія.

— Но простите, сказалъ мистеръ Дачри,— досточтимый меръ извинитъ меня, если я заговорился, отнялъ у него драгоцнное время и забылъ совершенно о моей Крестовой гостиниц.

— Ничего, милостивый государь, сказалъ мистеръ Сапси.— Я иду домой, и, если вамъ угодно взглянуть на вншній видъ нашего собора, я съ большимъ удовольствіемъ укажу вамъ его.

— Досточтимый меръ, сказалъ мистеръ Дачри, — чрезъ мру любезенъ и милостивъ.

Такъ какъ мистеръ Дачри, раскланявшись съ мистеромъ Джасперомъ, ни за что не соглашался выйти изъ комнаты прежде досточтимаго, то досточтимый пошелъ впередъ по лстниц, а мистеръ Дачри шелъ за нимъ со шляпою подъ мышкой, потряхивая на вечернемъ втр густыми сдыми волосами.

— Осмлюсь спросить досточтимаго мера, сказалъ мистеръ Дачри,— этотъ джентльменъ, у котораго мы сейчасъ были, не тотъ ли, который, какъ я слышалъ, весьма огорченъ утратою племянника и посвятилъ себя на месть преступнику?

— Это тотъ самый: Джонъ Джасперъ.

— Осмлюсь спросить нтъ ли на кого-нибудь сильнаго подозрнія?

— Боле чмъ подозрнія, отозвался мистеръ Сапси,— улики, почти несомннныя!

— Каково! воскликнулъ мистеръ Дачри.

— Но доказательства, государь мой, доказательства должны быть построены камень за камнемъ, сказалъ меръ.— Я говорю: конецъ внчаетъ дло. Не довольно чтобы судъ былъ нравственно убжденъ, надо чтобъ онъ былъ убжденъ и ненравственно, то-есть законно.

— Досточтимый меръ намекаетъ на свойство законовъ, сказалъ мистеръ Дачри.— Ненравственно. Совершенно справедливо.

— Я говорю, продолжалъ меръ торжественно,— рука закона сильна и длинна. Вотъ какъ я выражаюсь. Сильна и длинна.

— Какъ выразительно! И въ то же время какъ врно, шепталъ мистеръ Дачри.

— И не выдавая тайны тюрьмы, продолжалъ мистеръ Сапой.— Тайны тюрьмы, я такъ и сказалъ на суд.

— Можно ли сказать лучше? проговорилъ мистеръ Дачри.

— Не выдавая, говорю я, этой тайны, я предсказываю, зная Желзную волю человка у котораго мы сейчасъ были (Желзной я ршаюсь назвать ее по ея твердости), я предсказываю что въ этомъ случа длинная рука достанетъ, и сильная рука поразитъ виновнаго. Вотъ нашъ соборъ. Лучшіе знатоки ему удивляются, и лучшіе изъ нашихъ горожанъ имъ гордятся.

Все это время мистеръ Дачри шелъ со шляпою подъ мышкой, и сдыя кудри его разввались по втру. Вдругъ, когда мистеръ Сапси прикоснулся къ его шляп, у него на лиц появилось странное выраженіе, будто онъ забылъ про нее, онъ схватился рукою за голову, будто ожидая найти на ней другую шляпу.

— Надньте, уговаривалъ мистеръ Сапси, величественно давая понять: я не разсержусь, увряю васъ.

— Досточтимый меръ очень добръ, но я люблю свжій воздухъ, сказалъ мистеръ Дачри.

Затмъ мистеръ Дачри сталъ любоваться соборомъ, а мистеръ Сапси показывалъ, будто самъ его выдумалъ и построилъ. Были нкоторыя мелочи которыхъ онъ не одобрялъ, но онъ прошелъ ихъ молчаніемъ, какъ ошибки сдланныя рабочими въ его отсутствіи. Покончивъ съ соборомъ, онъ повелъ гостя мимо кладбища и остановился полюбоваться прекраснымъ вечеромъ, случайно, подл самаго надгробнаго памятника мистрисъ Сапси, съ извстною читателю надписью.

— Кстати, сказалъ мистеръ Сапси, какъ будто что-то вспомнивъ и спускаясь съ высоты, подобно Аполлону слетающему съ Олимпа чтобы поднять забытую лиру,— вотъ одна изъ нашихъ достопримчательностей. Такъ думаютъ по крайней мр благосклонные люди. Случалось что иностранцы списывала эту надпись себ на память. Я самъ не судья, потому что это мое произведеніе. Но сочинить ее было нелегко, могу сказать, нелегко было придать ей изящный оборотъ.

Мистеръ Дачри пришелъ въ такой восторгъ отъ сочиненія мистера Сапси что хотя и намревался кончить дни свои въ Клойстергам и могъ слдовательно найти много случаевъ изучить ее, переписалъ бы тутъ же надпись эту въ свою карманную книжку, еслибы не подошелъ къ нимъ, покачиваясь, Дордельсъ, котораго мистеръ Сапси окликнулъ, пользуясь случаемъ показать ему какъ слдуетъ обращаться съ высшими.

— А! Дордельсъ! Это здшній каменьщикъ, одинъ изъ почтенныхъ гражданъ клойстергамскихъ. Вс знаютъ Дордельса. Дордельсъ, мистеръ Дачри, джентльменъ собирающійся здсь поселиться.

— Я не сдлалъ бы этого на его мст, проворчалъ Дордельсъ.— Мы народъ тяжелый.

— Вы конечно не себя разумете, Дордельсъ, и не его честь, возразилъ мистеръ Дачри.

— Кто такой ‘его честь’? спросилъ Дордельсъ.

— Досточтимый меръ.

— Меня еще ни разу не приводили къ нему, отозвался Дордельсъ съ выраженіемъ лица вовсе не почтительнымъ.— Когда приведутъ, тогда будетъ время честить его. А пока

По прозванью Сапси онъ,

Здшній горожанинъ,

Его дло аукціонъ,

Родомъ Англичанинъ.

Тутъ Бгунъ, предшествуемый летящею раковиной устрицы. появился на сцен и потребовалъ чтобы мистеръ Дордельсъ, котораго искалъ онъ повсюду, мгновенно выдалъ ему сумму трехъ пенсовъ, какъ должное Жалованье. Пока этотъ джентльменъ, съ узломъ подъ мышкой, медленно отыскивалъ и отсчитывалъ деньги, мистеръ Сапси описывалъ прізжему привычки, занятія, жилище и репутацію Дордельса.

— Я думаю можно чужому человку придти посмотрть на васъ и ваши работы, мистеръ Дордельсъ, въ какой-нибудь неурочный часъ, сказалъ мистеръ Дачри.

— Я радъ всякому кто придетъ ко мн вечеромъ и принесетъ питья на двоихъ, отозвался Дордельсъ, держа монетку въ зубахъ и считая другія руками.— А если принесутъ на четверыхъ, я радъ еще боле.

— Я приду. Бгунъ, что ты долженъ мн?

— Услугу.

— Такъ не забудь же честно расплатиться со мной, указавъ мн мсто Жительства мистера Дордельса, когда я пойду къ нему.

Бгунъ, испустивъ пронзительный свистъ, въ вид квитанціи за полученный сполна разчетъ, исчезъ.

Досточтимый и почитатель пошли дале вмст, и разстались наконецъ, со многими церемоніями, у двери досточтимаго. Даже и тутъ почитатель несъ шляпу подъ мышкой и распускалъ по втру свои длинные блые волосы.

Мистеръ Дачри говорилъ себ въ этотъ вечеръ, глядя въ освщенное газомъ зеркало надъ каминомъ въ Крестовой гостиниц и встряхивая свои сдые волосы. ‘Для лниваго холостяка, живущаго праздно на свои средства, я сегодня порядочно потрудился.’

ГЛАВА XIX
Тнь на солнечныхъ часахъ.

Опять миссъ Твинкельтонъ произнесла прощальное привтствіе съ приправой благо вина и пирога, и опять воспитанницы ея разъхались по домамъ. Елена Ландлесъ покинула женскій монастырь, чтобы длить судьбу брата, и хорошенькая Роза осталась одна.

Клойсгергамъ веселъ и свтелъ въ эти лтніе дни. Соборъ и монастырскія развалины блестятъ, будто ихъ крпкія стны прозрачны. Мягкій свтъ словно изливается изнутри ихъ, а не падаетъ на нихъ снаружи, такъ ласково глядятъ они на жаркія поля и пыльныя дороги, вьющіяся вдали посреди ихъ. Клойстергамскіе сады рдютъ отъ зрющихъ фруктовъ. Когда-то утомленные богомольцы кучками възжали верхомъ подъ отрадную тнь города, теперь путники, странствующіе отъ снокоса до жатвы, запыленные до того что какъ будто сейчасъ только созданы изъ земли, отдыхаютъ на прохладныхъ порогахъ, пытаясь починить изношенные сапоги, или бросая ихъ безнадежно и отыскивая другіе въ узлахъ, которые носятъ вмст съ новыми еще серпами, обернутыми соломой. У всхъ колодцевъ моютъ босыя ноги, пьютъ воду рукой, полощатся, а клойстергамскіе полицейскіе поглядываютъ подозрительно, съ нетерпливымъ желаніемъ чтобы пришельцы удалились изъ границъ города и снова отправились бы жариться на палящихъ дорогахъ.

Подъ вечеръ такого дня, когда отошла уже служба въ собор, и сторона большой улицы на которой стоитъ женскій монастырь погружена была въ отрадную тнь, кром того мста гд втвистыя деревья стараго сада разступаются къ западу, горничная докладываетъ Роз, къ ея ужасу, что мистеръ Джасперъ желаетъ ее видть.

Онъ не могъ бы выбрать лучшаго времени чтобы застать ее врасплохъ. Можетъ-быть онъ такъ и выбралъ. Елена Ландлесъ ухала, мистрисъ Тишеръ въ отпуску, миссъ Твинкельтонъ, въ легкомысленномъ фазис своего существованія, отправилась на пикникъ, вооружившись пирогомъ съ телятиной.

— Ахъ! зачмъ, зачмъ сказали вы что я дома! восклицаетъ Роза въ смущеніи.

Горничная отвчаетъ что мистеръ Джасперъ вовсе и не спрашивалъ, а сказалъ такъ будто зналъ что она дома, и веллъ доложить ей что желаетъ ее видть.

‘Что мн длать, что мн длать?’ думаетъ Роза, всплеснувъ руками.

Охваченная нкотораго рода отчаяніемъ, она тутъ же прибавляетъ что придетъ къ мистеру Джасперу въ садъ. Она содрогается при мысли затвориться съ нимъ въ дом. Но въ садъ выходитъ много оконъ, тамъ она будетъ на виду и можетъ закричать и убжать отъ него повод. Вотъ дикая мысль, которая мелькаетъ у ней въ голов.

Она видла его съ той роковой ночи лишь разъ, на допрос у мера, но тогда онъ лишь мрачно и сосредоточенно выслушивалъ ея показанія, какъ ходатай за погибшаго племянника, горящій желаніемъ отмстить за него. Она вшаетъ шляпу на руку и выходитъ изъ дому. Какъ только съ порога видитъ она его, облокотившагося на солнечные часы, ею овладваетъ старое мучительное чувство что она въ его власти. Ей хотлось бы вернуться назадъ, но онъ какъ будто влечетъ ее къ себ. Она не можетъ противиться, и садится, склонивъ голову, на скамейку подл солнечныхъ часовъ. Она не въ силахъ взглянуть на него, такъ противенъ онъ ей, однако замчаетъ что онъ одтъ въ глубокій трауръ. И она сама такъ же одта. Съ тхъ поръ какъ потеряла надежду отыскать пропавшаго, по немъ, какъ по мертвомъ, стала носить трауръ.

Онъ хочетъ начать разговоръ прикосновеніемъ къ ея рук. Она угадываетъ его намреніе а отнимаетъ руку. Глаза его устремлены на нее, она это знаетъ, хотя ея глаза видятъ одну лишь траву.

— Я ждалъ уже довольно долго, начинаетъ онъ,— чтобы меня пригласила снова приступать къ исполненію обязанности моей при васъ.

Пошевеливъ нсколько разъ губами, за которыми онъ, какъ сознаетъ она, внимательно слдитъ, она съ трудомъ отвчаетъ:

— Обязанности?

— Да, обязанности учить васъ, служить вамъ врнымъ наставникомъ музыки.

— Я оставила это занятіе.

— Не оставили, полагаю, а прервали. Мн опекунъ вашъ говорилъ что вы прервали свои занятія подъ вліяніемъ удара, столь чувствительнаго для всхъ насъ. Когда же начнемъ мы снова?

— Никогда.

— Никогда? Я понялъ бы это, еслибы вы любили моего племянника.

— Я любила его! восклицаетъ Роза со вспышкою гнва.

— Да, но несовсмъ такъ какъ слдуетъ, не такъ какъ этого желали и требовали. Да и дорогой племянникъ мой былъ, къ сожалнію, слишкомъ самонадянъ, слиткомъ самодоволенъ чтобы любить васъ такъ какъ слдовало, какъ всякій на его мст любилъ бы, долженъ былъ бы любить.

Она сидитъ молча попрежнему, только немного съежившись.

— Итакъ, говоря что прерываете занятія со мною, вы хотли сказать, только въ учтивой форм, что вы вовсе оставляете ихъ.

— Да, говоритъ Роза со внезапною смлостью.— Учтивая форма придумана была опекуномъ моимъ, а не мною. Я ему сказала что намрена не заниматься боле музыкой и ршилась стоять на своемъ намреніи.

— И до сихъ поръ вы при немъ остались?

— Осталась. И прошу не распрашивать меня боле. Я по крайней мр отвчать не буду. Это въ моей власти.

Она чувствуетъ съ какимъ жаднымъ восторгомъ глядитъ онъ на нее, любуясь вспышкою гнва и вызваннымъ ею оживленіемъ, и смлость, только что возникнувшая, пропадаетъ, и ею опять, какъ въ тотъ вечеръ у рояли, овладваетъ чувство стыда, оскорбленія и страха.

— Если не хотите, я не стану васъ распрашивать. Я стану исповдываться.

— Я не хочу слушать васъ! восклицаетъ Роза, вставая.

Тутъ онъ прикасается къ ней протянутою рукой. Удаляясь

съ содроганіемъ отъ его руки, она опять опускается на свое мсто.

— Приходится иногда поступать наперекоръ своимъ желаніямъ, говоритъ онъ ей тихимъ голосомъ.— И вы теперь должны на это ршиться, или надлаете такого зла котораго не въ силахъ будете и поправить.

— Какое зло?

— Сейчасъ, сейчасъ. Вотъ вы сами меня спрашиваете, а мн не позволяете предлагать вамъ вопросовъ. Это несправедливо. По я однако сейчасъ отвчу на вашъ вопросъ, милая, очаровательная Роза!

Она опять встаетъ.

Этотъ разъ онъ не прикасается къ ней, но лицо у него такое злое и грозное, какъ стоитъ онъ опираясь на солнечные часы, словно пятная собою дневной свтъ, что взглянувъ на него, она останавливается отъ ужаса.

— Я не забываю изъ сколькихъ оконъ насъ видно, говоритъ онъ, оглядываясь на нихъ.— Я не прикоснусь къ вамъ боле, я не подойду къ вамъ ближе. Садитесь, и ничего не найдутъ удивительнаго въ томъ что вашъ учитель музыки бесдуетъ съ вами, прислонившись къ столбу, особенно посл всхъ событій въ которыхъ мы замшаны. Садись, моя возлюбленная.

Она опять рванулась уйти, ушла бы совсмъ, но лицо его, зловщее и грозящее, опять остановило ее.

— Роза, даже тогда когда дорогой мой мальчикъ былъ женихомъ вашимъ, я любилъ васъ безумно, даже тогда когда я считалъ его счастіе имть васъ женою врнымъ, я любилъ васъ безумно, даже тогда когда я старался крпче привязать его къ вамъ, я любилъ васъ безумно, даже тогда когда онъ далъ мн изображеніе прелестнаго лица вашего, такъ небрежно начерченное имъ, и я притворялся что изъ любви къ нему держу портретъ этотъ постоянно у себя на глазахъ, я любилъ васъ безумно. Въ скучной работ дня, въ страданіяхъ безсонныхъ ночей, среди грязной дйствительности, среди райскихъ и адскихъ видній, въ которыя я погружался держа въ объятіяхъ ваше изображеніе, я любилъ васъ безумно.

Вели что-нибудь могло увеличить ужасъ внушаемый ей его словами, такъ они длались для нея еще ужасне отъ противуположносги между страстностью его рчи и спокойствіемъ принятаго имъ положенія.

— Я все сносилъ молча. Пока вы принадлежали ему, или пока я считалъ васъ принадлежащей ему, я честно хранилъ мою тайну. Неправда ли?

Этой лжи, столь грубой, при всей истин словъ которыми она сказана, Роза не въ силахъ уже вынести. Она отвчаетъ съ разгарающимся негодованіемъ.

— Вы всегда лгали, также какъ и теперь. Вы лгали ему ежедневно и ежечасно. Вы знаете что вы отравляли мою жизнь своими преслдованіями. Вы знаете что я боялась открыть ему честные глаза, что вы принудили меня ради его, добраго, доврчиваго, скрывать отъ него истину: какой вы дурной, злой человкъ.

Его неподвижность при судорожномъ подергиваніи лица и рукъ придаетъ ему истинно дьявольскій видъ. Онъ отвчаетъ со свирпымъ восторгомъ.

— Какъ вы прекрасны! Вы прекрасне во гнв чмъ въ спокойствіи. Я не требую отъ васъ любви. Отдайтесь мн съ вашею ненавистью. Отдайтесь мн съ этимъ прелестнымъ гнвомъ. Отдайтесь мн съ этимъ восхитительнымъ презрніемъ. Съ меня будетъ довольно.

Слезы досады проступаютъ на глазахъ дрожащей красавицы, лицо ея пылаетъ. Она опять вст’аетъ чтобъ уйти отъ него въ негодованіи. Онъ протягиваетъ руку къ двери, будто приглашая ее войти въ домъ.

— Я сказалъ вамъ, дивная очаровательница, восхитительная волшебница, что если не останетесь здсь и не выслушаете меня, то надлаете такого зла, какое нельзя будетъ и поправить. Вы спрашивали какое зло. Останьтесь, и я скажу вамъ, идите, и я его сдлаю.

Опять Роза смущается предъ его грозящимъ лицомъ, хотя не понимаетъ его значенія, и остается. Она дышетъ прерывисто, словно задыхается, но приложивъ руку къ груди, она остается.

— Я признался что любовь моя безумна. Она такъ безумна что будь я лить на волосъ мене привязанъ къ племяннику, я даже его способенъ былъ бы отстранить насильственно, когда вы оказывали ему предпочтеніе.

У нее темнетъ въ глазахъ, словно она готова упасть въ обморокъ.

— Даже его, повторяетъ онъ.— Да, даже его. Роза, вы меня видите и слышите, судите сами останется ли въ живыхъ другой поклонникъ вашъ, когда жизнь его въ моихъ рукахъ?

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать вамъ какъ безумна моя любовь. Она возмущена была недавно, когда узналъ я отъ мистера Крнеларкля что молодой Ландлесъ былъ соперникъ моего племянника. Это въ моихъ глазахъ вина непростительная. Тотъ же мистеръ Криспаркль знаетъ отъ меня что я посвятилъ себя на отысканіе и. наказаніе убійцы, кто бы онъ ни былъ, и ршился ни съ кмъ не разсуждать объ этомъ дл, пока не буду держать въ рукахъ своихъ нити, которыми могу какъ стью опутать злодя. Съ тхъ поръ я терпливо моталъ эти нити, он и теперь заматываются, пока я говорю съ вами.

— Если вы дйствительно думаете что мистеръ Ландлесъ виновенъ, то мистеръ Криспаркль не раздляетъ вашего мннія, а онъ человкъ хорошій, отозвалась Роза.

— Что я думаю — дло мое, мнніе свое я пока храню про себя, отрада души моей! Улики могутъ такъ накопиться даже на невиннаго что если ихъ приладить, связать, направить, можно ими убить его. А виновный можетъ быть уличенъ однимъ какимъ-нибудь обнаружившимся по тщательномъ изслдованіи обстоятельствомъ, и онъ погибъ. И въ томъ и въ другомъ случа молодому Ландлесу грозитъ смертельная опасность.

— Если вы дйствительно предполагаете, говоритъ Роза блдня,— что я неравнодушна къ мистеру Ландлесу, или что онъ чмъ-нибудь выказалъ свое чувство ко мн, вы ошибаетесь.

Онъ отстраняетъ это предположеніе презрительнымъ движеніемъ руки, съ горькою усмшкой.

— Я хотлъ показать вамъ какъ безумно люблю васъ. Теперь еще безумне чмъ когда-либо, ибо я готовъ отказаться отъ второй цли какую поставилъ я себ въ жизни, чтобъ только длить жизнь эту съ вами, и не помышлять впередъ ни о чемъ кром васъ. Вы подружились съ миссъ Ландлесъ. Вы дорожите ея спокойствіемъ?

— Я отъ души люблю ее.

— Вы дорожите ея репутаціей?

— Я уже сказала вамъ что отъ души люблю ее.

— Я безсознательно, говоритъ онъ съ улыбкой, облокачиваясь на солнечные часы и подпирая подбородокъ руками, такъ что изъ оконъ, въ которыхъ повременамъ мелькаютъ лица, кажется что онъ ведетъ самый веселый и легкій разговоръ,— я безсознательно раздражаю васъ, предлагая вамъ вопросы. Буду только заявлять факты, не предлагая вопросовъ. Вы, конечно, дорожите спокойствіемъ и репутаціей своей подруги. Такъ устраните же отъ нея клеймо каторги, моя возлюбленная!

— Вы смете предлагать мн?…

— Да, милая, смю. Постойте. Если дурно обожать васъ, я худшій изъ людей, если это хорошо, я лучшій человкъ въ свт. Моя любовь къ вамъ выше всякой другой любви. Вы мн дороже всего. Дайте мн надежду, будьте ко мн благосклонны, и я, ради васъ, нарушу свою клятву.

Роза прикладываетъ руки къ вискамъ, откинувъ назадъ волосы, словно старается сообразить и связать все что онъ съ глубокимъ разчетомъ представляетъ ей отрывочно, по частямъ.

— Не соображайте теперь ничего, ангелъ мой, кром жертвъ бросаемыхъ мною къ ногамъ вашимъ, которыя я охотно цловалъ бы лежа во прах и поставилъ бы себ на голову, какъ жалкій невольникъ. Вотъ врность моя памяти племянника посл его смерти, топчите ее!

Онъ длаетъ движеніе руками, будто бросаетъ что-то драгоцнное.

— Вотъ непростительная вина предъ чувствомъ моимъ. Топчите ее!

Онъ повторяетъ то же движеніе.

— Вотъ труды мои во имя справедливаго мщенія въ продолженіи шести тяжкихъ мсяцевъ. Топчите ихъ.

Онъ опять повторяетъ то же движеніе.

— Вотъ моя прошлая и настоящая, даромъ потерянная, жизнь, вотъ безотрадная тоска души моей, вотъ мое спокойствіе, вотъ мое отчаяніе,— топчите ихъ ногами, только возьмите меня, хотя бы со смертельною ненавистью.

Необузданная страсть этого человка, дошедшая теперь до послднихъ предловъ, приводитъ Розу въ такой ужасъ что съ нея какъ будто спадаетъ очарованіе, приковывавшее ее къ мсту. Она быстро идетъ къ дверямъ, но въ одну минуту онъ догналъ ее и говоритъ ей на ухо:

— Роза, я опять владю собой. Я спокойно иду рядомъ съ вами къ дому. Я буду ждать чтобъ вы подали мн надежду. Я не нанесу ударъ слишкомъ рано. Подайте мн знакъ что вы меня слушаете.

Она тихо и робко длаетъ движеніе рукой.

— Ни слова объ этомъ никому, или ударъ упадетъ также врно какъ ночь слдуетъ за днемъ. Подайте мн знакъ что вы меня слушаете.

Она опять длаетъ рукой движеніе.

— Я люблю васъ, люблю, люблю. Еслибы вы оттолкнули меня теперь…. но вы не оттолкнете…. вы бы отъ меня не отдлались. Никому бы не позволилъ я стать между нами. Я преслдовалъ бы васъ до смерти.

Горничная выходитъ отворить ему ворота, онъ спокойно снимаетъ шляпу, раскланиваясь на прощанье, и уходитъ столь же хладнокровный съ виду какъ деревянное изображеніе отца мистера Сапси надъ дверью напротивъ. Роза лишается чувствъ, идя наверхъ. Ее бережно относятъ въ ея комнату и укладываютъ въ постель. Горничныя говорятъ что находитъ гроза, и бдняжк сдлалось дурно отъ душнаго воздуха, у нихъ у самихъ весь день дрожали колни.

ГЛАВА XX.
Бгство.

Едва Роза пришла въ себя, какъ ей вспомнился во всхъ подробностяхъ разговоръ съ Джасперомъ. Онъ даже какъ будто преслдовалъ ее въ безсознательности и ни на минуту не выходилъ у нея изъ головы. Что длать? спрашивала она себя съ ужасомъ, и не находила отвта. Одно только было ясно ей что надо бжать отъ этого страшнаго человка. Но гд искать убжища и какъ уйти? Она никому кром Елены ни полъ-слова не говорила о преслдующемъ ее страх. Если отправиться къ Елен и разказать ей что случилось, это могло навлечь то непоправимое бдствіе которымъ угрожалъ онъ. А она знала что если только хватитъ силъ, то духу у него хватитъ исполнить свою угрозу. Чмъ страшне представлялся онъ ея встревоженному воображенію, тмъ тяжеле казалась ей ея отвтственность. Малйшая ошибка съ ея стороны, неумстная опрометчивость, или неумстное замедленіе, и братъ Елены могъ сдлаться жертвой его злобы.

Умъ Розы въ послдніе шесть мсяцевъ былъ жестоко смущенъ. Въ немъ возникло подозрніе, которое то поднималось, то уходило на дно, то пріобртало, то теряло вроятность. Привязанность Джаспера къ племяннику при жизни, дятельныя разслдованія о смерти его, если онъ умеръ, такъ извстны были всмъ что никто не въ состояніи былъ заподозрить его въ притворств и обман.

Роза спрашивала себя: неужели же умъ мой такъ испорченъ что можетъ вообразить злодяніе, котораго другіе не въ силахъ себ представить? Потомъ она разбирала: не оттого ли подозрваю я его что онъ былъ противенъ мн и прежде этого случая? А если такъ, то не доказываетъ ли это неосновательность моихъ подозрній? Что могло побудить его къ такому преступленію? раздумывала она, и со стыдомъ отвчала себ: побужденіемъ могло служить желаніе завладть мною, и закрыла лицо руками какъ будто мысль заподозрить человка въ убійств изъ-за подобнаго побужденія сама есть уже не меньшее преступленіе.

Она припоминала все что говорилъ онъ у солнечныхъ часовъ. Онъ объяснялъ исчезновеніе племянника убійствомъ, какъ всегда, съ тхъ поръ какъ найдены были часы и булавка. Еслибъ онъ боялся открытія преступленія, не лучше ли было бы ему поддерживать мысль о добровольномъ удаленіи? Онъ даже объявилъ что будь онъ не такъ сильно привязанъ къ племяннику, онъ ‘даже его’ могъ бы устранить насильственно. Естественно ли это, если онъ дйствительно совершилъ преступленіе? Онъ говорилъ что бросаетъ къ ногамъ ея шестимсячные труды во имя справедливаго мщенія. Сталъ ли бы онъ говорить это, и еще съ такою страстью, еслибы труды эти были лишь притворные? Сталъ бы онъ ставить ихъ наряду съ тоской души своей, съ потерянною жизнью, со своимъ спокойствіемъ и отчаяніемъ? Прежде всего, по словамъ его, приносилъ онъ ей въ жертву врность памяти племянника. Вс эти доводы сильно противорчьи предположенію, ни на чемъ не основанному, боящемуся высказаться. А все-таки онъ страшный человкъ. Словомъ, бдная двушка (могла ли она понять преступный умъ, который безпрерывно толкуютъ ошибочно даже посвятившіе себя его изученію, потому что они приравниваютъ его къ обыкновенному уму обыкновенныхъ людей, тогда какъ его слдуетъ разсматривать какъ особое, уродливое исключеніе) бдная двушка могла придти лишь къ одному заключенію: что онъ человкъ ужасный и что отъ него слдуетъ бжать.

Она была все время опорой и утшеніемъ Елены. Она постоянно заявляла ей твердую вру въ невинность ея брата и сочувствіе къ его несчастію. Но она не видала его со времени исчезновенія Эдвина, и Елена ни слова не говорила ей о томъ чувств въ которомъ онъ признался мистеру Криспарклю, хотя чувство это, придающее длу особенный интересъ, стало уже общеизвстнымъ. Для Розы онъ былъ лишь несчастный братъ Елены, и только. Признаніе, вырвавшееся у ней предъ ненавистнымъ ея поклонникомъ, было совершенно врно, хотя, какъ представлялось ей теперь, лучше было бы, еслибъ она воздержалась отъ него. При страх, какой внушалъ онъ ей, умъ ея смущался при мысли что онъ зналъ объ этомъ изъ, ея собственныхъ устъ.

Но куда же идти? Куда-нибудь, только бы подальше отъ него. Такъ, однако, это не разршаетъ вопроса. Надо подумать о какомъ-нибудь опредленномъ мст. Она ршилась отправиться къ опекуну и отправиться тотчасъ же. Чувство, которое она сообщила Елен въ первую ихъ откровенную бесду, что нигд не можетъ она отъ него укрыться, что крпкія стны монастыря не въ силахъ защитить ее отъ его преслдованій, это чувство такъ сильно овладло ею что никакими доводами разсудка не могла она успокоить себя. Завлекающій ужасъ такъ могущественно овладлъ ею что ей казалось будто онъ можетъ оковать ее колдовствомъ. Даже теперь, вставая одваться, и увидвъ въ окно солнечные часы, на которые онъ опирался, когда признавался ей въ любви, она похолодла и содрогнулась, будто онъ этимъ часамъ передалъ часть своихъ страшныхъ свойствъ.

Она наскоро написала записку къ миссъ Твинкельтонъ, въ которой сообщала ей что явилась внезапно необходимость немедленно повидаться съ опекуномъ, и что она отправилась къ нему. Она въ то же время просила почтенную даму не тревожиться объ ней, и увряла что все обстоитъ благополучно. Она поспшно уложила нсколько вовсе ненужныхъ вещей въ очень маленькій мшечекъ, оставила записку на видномъ мст и вышла, тихонько притворивъ за собой дверь.

Въ первый разъ очутилась она одна на большой Клойстергамской улиц. Но зная дорогу очень хорошо, она прямо пошла къ углу отъ котораго отправлялся омнибусъ. Онъ отъзжалъ именно въ эту минуту.

— Остановитесь пожалуста и дайте мн мсто, Джо. Мн нужно създить въ Лондонъ.

Черезъ минуту, она катила къ желзной дорог, подъ покровительствомъ Джо. Дохавъ до станціи, онъ тщательно усадилъ ее въ вагонъ и подалъ ей крошечный мшечекъ, будто это какой-нибудь громадный чемоданъ необычайной тяжести, который ей ни подъ какимъ видомъ не слдуетъ и пытаться поднять.

— Нельзя ли вамъ зайти, какъ вернетесь, къ миссъ Твинкельтонъ, Джо, и сказать ей что вы доставили меня благополучно.

— Зайду, миссъ.

— И выразите ей пожалуста любовь мою, Джо.

— Хорошо, миссъ. Не дурно еслибы мн то же самое выразили. Джо однако не вымолвилъ послдняго размышленія, а оставилъ его про себя.

Теперь, въ самомъ дл несясь къ Лондону, Роза могла и свобод предаться мыслямъ, прерваннымъ поспшностью. Гнвная мысль что его признаніе въ любви запятнало ее, что она можетъ очиститься отъ пятна этого лишь обратившись за помощью къ честнымъ и праведнымъ, поддерживала ее нкоторое время противъ опасеній и укрпляла въ первомъ намреніи. Но по мр того какъ смеркалось темне и темне, когда подъзжала она къ громадному городу ближе и ближе, начали возникать въ ней сомннія, обычныя въ подобныхъ случаяхъ. Не дикій ли это въ сущности шагъ? Какъ посмотритъ на него мистеръ Грюгьюсъ? Отыщетъ ли она его въ конц своего путешествія? Что длать, если не застанетъ его? Что будетъ съ ней одной, въ незнакомомъ, многолюдномъ город? Не лучше ли было подождать, посовтоваться? Не вернулась ли бы она теперь охотно назадъ, еслибъ было можно? Множество подобныхъ соображеній, накопляясь боле и боле, тревожило ее. Наконецъ поздъ въхалъ въ Лондонъ надъ крышами домовъ, внизу виднлись грязныя улицы съ горящими фонарями, еще ненужными въ Жаркую, свтлую лтнюю ночь.

‘Гирамъ Грюгьюсъ, эсквайръ, Степль-Имъ, въ Лондон’. Вотъ все что знала Роза о цли своего путешествія, но этого было довольно чтобъ устремить ее на извощик по невдомымъ улицамъ, гд многіе люди толпились на углахъ, подышать воздухомъ, а другіе ходили, однообразно стуча ногами по раскаленнымъ каменнымъ плитамъ, и все, и люди и обстановка, было грязно и Жалко.

Мстами слышалась музыка, во она не оживляла картину. Шарманка не придавала веселости, барабанъ не заглушалъ тяжкой заботы. Какъ колокола, также кое-гд звенвшіе въ часовняхъ, они лишь вызывали отголоски изъ камней и пыль отовсюду. Что же касается духовыхъ инструментовъ, то они какъ будто надорвались, томясь по деревн.

Дребезжащій извощикъ остановился наконецъ у крпко запертыхъ воротъ, принадлежавшихъ, повидимому, человку который очень рано легъ спать и весьма боится разбойниковъ. Роза, отпустивъ извощика, робко постучалась въ ворота, и сторожъ впустилъ ее вмст съ ея крошечнымъ мшочкомъ.

— Здсь живетъ мистеръ Грюгьюсъ?

— Мистеръ Грюгьюсъ вонъ тамъ, миссъ, сказалъ сторожъ, указывая дальше во дворъ.

Роза пошла дальше, и когда на часахъ било десять, она стояла на лстниц квартиры подъ буквами P. I. Т., не понимая куда двалась парадная дверь этой квартиры.

По указанію написаннаго на стн имени мистера Грюгьюса, она пошла наверхъ и постучалась, и стучалась нсколько разъ, но какъ никто не являлся, и дверь мистера Грюгьюса оказалась не запертой, она вошла и увидла своего опекуна сидящаго на подоконник у раствореннаго окна. Далеко за нимъ, въ углу, стояла на стол лампа съ абажуромъ.

Роза подошла къ нему ближе въ полусвт. Онъ увидлъ ее и сказалъ въ полголоса: Боже мой!

Роза со слезами бросилась ему на шею, и онъ сказалъ, обнимая ее:

— Дитя, дитя мое, я принялъ васъ за вашу мать.

— Но что же, прибавилъ онъ ласково,— что такое случилось? Что привело васъ сюда, другъ мой? Кто привезъ васъ сюда?

— Никто, я пріхала одна.

— Ахъ, Господи! воскликнулъ мистеръ Грюгъюсъ.— Вы пріхали одни! Зачмъ же вы не написали мн чтобъ я пріхалъ за вами?

— Не успла. Я ршилась вдругъ. Бдный, бдный Эдди!

— Да, бдный, бдный малый!

— Дядя его объяснился мн въ любви. Я не могу этого вынести, сказала Роза, съ потокомъ слезъ и въ то же время топая ножкой.— Я боюсь и ненавижу его, и я пришла сюда просить васъ чтобы вы защитили меня и всхъ насъ отъ него.

— Защищу! вскричалъ мистеръ Грюгьюсъ со внезапною вспышкой изумительной энергіи.— Къ чорту его!

Вслдъ за этою необыкновенною вспышкой, мистеръ Грюгьюсъ, совершенно вн себя, забгалъ по комнат, такъ что трудно было ршить движимъ ли онъ благороднымъ усердіемъ, или воинственнымъ духомъ.

Онъ остановился и сказалъ, отирая лицо:

— Извините меня, другъ мой. Вамъ вроятно пріятно услышать что я нсколько успокоился. Не говорите мн больше теперь объ этомъ, а то я, пожалуй, опять забудусь. Вамъ надо подкрпиться, ободриться. Что выкушали? Завтракъ, закуску, обдъ, чай, или ужинъ? Что угодно вамъ кушать теперь? Завтракъ, закуску, обдъ, чай, или ужинъ?

Почтительная нжность, съ какою онъ, стоя на одномъ колн, помогалъ Роз снять шляпку и выпутать изъ нея красивые волосы, была истинно рыцарственная. А кто бы, судя по наружносги, могъ ожидать рыцарственности, и настоящей, неподдльной, отъ мистера Грюгьюса?

— Надо позаботиться о вашемъ поко, продолжалъ онъ,— у васъ будетъ лучшая комната Форниваля. Надо позаботиться о вашемъ туалет, у васъ будетъ все что можетъ достать неограниченная горничная, то-есть горничная, неограниченная относительно расхода. Это мшокъ? онъ пристально поглядлъ на него: и правду сказать надо было глядть пристально чтобъ разсмотрть его въ полусвт комнаты.— Это ваше имущество, другъ мой?

— Да, Это я привезла съ собой.

— Это необъемистый мшокъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ прямодушно,— но онъ какъ нельзя лучше можетъ вмстить въ

Та|ііна Эдвина Друда. 203

себя дневной запасъ пищи для канарейки. Можетъ-быть вы привезли съ собой канарейку?

Роза улыбнулась и покачала головой.

— Еслибы привезли, я очень былъ бы радъ ей, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— и я думаю ей было бы пріятно висть на гвозд за окномъ и состязаться съ вашими воробьями, у которыхъ, надо сознаться, исполненіе несовсмъ соотвтствуетъ намренію. Это случается со многими изъ насъ. Вы, однако, не сказали что угодно вамъ кушать. Скушайте всего понемножку.

Роза поблагодарила, но отвтила что можетъ только выпить чашку чаю. Мистеръ Грюгьюсъ, выбгавшій нсколько разъ чтобы заказать разныя дополненія, какъ-то: мармеладъ, яйца, саладъ, соленую рыбу, Жареную ветчину, побжалъ наконецъ безъ шляпы въ гостиницу Форвиваль сдлать свои различныя распоряженія. Вскор они были выполнены и столъ накрытъ.

— Боже мой! воскликнулъ мистеръ Грюгьюсъ, ставя на него лампу и садясь противъ Розы.— Какое, однако, новое ощущеніе для стараго угловатаго холостяка!

Выразительныя брови Розы спросили его что онъ хочетъ сказать?

— Ощущеніе вашего присутствія въ моей квартир, которое очищаетъ ее, окрашиваетъ, озлащаетъ, придаетъ ей невдомый блескъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Ахъ, Боже мой! Боже мой!

Такъ какъ во вздох его было что-то грустное, Роза, прикасаясь къ нему чайною чашкой, осмлилась прикоснуться и рукой.

— Благодарю васъ, другъ мой, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Гм…. Давайте разговаривать.

— Вы всегда здсь живете? спросила Роза.

— Да, другъ мой.

— И всегда одни?

— Всегда одинъ. Только одного джентльмена вижу я ежедневно. Зовутъ его Бодзардъ. Онъ мой конторщикъ.

— Но онъ здсь не живетъ?

— Нтъ, онъ уходитъ къ себ посл занятій. Да теперь онъ вовсе въ отпуску. Контора находящаяся внизу, съ которой у меня есть дла, прислала мн на время другаго на его мсто. Но было бы весьма трудно замнить мистера Бодзарда.

— Онъ долженъ очень любить васъ? сказала Роза.

— Если любитъ, такъ съ необыкновенною трердосгью сдерживаетъ свое чувство, отвчалъ Цмистеръ Грюгьюсъ, подумавъ.— Но я сомнваюсь. Не думаю чтобъ онъ особенно былъ привязанъ ко мн. Видите ли, онъ, бдный, недоволенъ.

— Чмъ онъ недоволенъ? спросила Роза весьма естественно.

— Онъ не на своемъ мст, сказалъ таинственно мистеръ Грюгьюсъ.

Брови Розы опять приняли недоумвающее, вопросительное выраженіе.

— До такой степени не на своемъ мст, продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ, — что я всегда какъ-то совщусь предъ нимъ. И онъ сознаетъ, хотя и не говоритъ, что я имю основаніе совститься.

Мистеръ Грюгьюсъ дошелъ до такой таинственности что Роза уже не знала какъ продолжать разговоръ. Пока она объ этомъ думала, мистеръ Грюгьюсъ вдругъ во второй разъ воскликнулъ:

— Давайте разговаривать! Мы говорили о Бодзард. Это секретъ, да еще секретъ мистера Бодзарда, но ваше милое присутствіе за моимъ столомъ сдлало меня до такой степени болтливымъ что я не могу не сообщить вамъ его, подъ глубочайшею тайной. Какъ вы думаете что сдлалъ мистеръ Бодзардъ?

— Ахъ Господи! вскричала Роза, подвигаясь ближе и невольно вспоминая Джаспера.— Надюсь, ничего ужаснаго?

— Онъ написалъ драму, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ торжественнымъ шепотомъ.— Трагедію.

Роза, повидимому, значительно успокоилась.

— И никто, продолжалъ мистеръ Грюгьюсъ тмъ же тономъ,— ни подъ какимъ видомъ не хочетъ ставить ее на сцену.

Роза задумалась и тихо покачивала головой, какъ будто говоря: ‘бываетъ. И зачмъ это бываетъ’?

— Вотъ видите ли, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Я не могъ бы написать трагедію.

— Даже дурную? спросила Роза наивно, опять приводя брови въ движеніе.

— Нтъ. Еслибъ я былъ приговоренъ къ смертной казни, и готовились бы отрубить мн голову, и явился бы нарочный объявить прощеніе обвиненному Грюгьюсу съ тмъ чтобъ онъ палисадъ драму, я былъ бы принужденъ опять положить голову на плаху и просить палача приступить къ концу,— тоесть, заключилъ мистеръ Грюгьюсъ, проводя себ пальцемъ по горлу,— вотъ къ этому концу.

Роза какъ будто размышляла что сдлала бы она въ такомъ непріятномъ положеніи.

— Поэтому, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— Бодзардъ во всякомъ случа чувствовалъ бы превосходство свое надо мною, а теперь, какъ я его хозяинъ, дло становится еще боле неладно.

Мистеръ Грюгьюсъ серіозно покачалъ головой, будто чувствовалъ себя виновнымъ что слъ не въ свои сани.

— Какъ же вы сдлались его хозяиномъ? спросила Роза.

—Весьма естественный вопросъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Давайте разговаривать. Отецъ мистера Бодзарда, норфолькскій фермеръ, свирпо сталъ бы отмахиваться цпомъ, вилами, и всякимъ земледльческимъ орудіемъ годнымъ для воинственныхъ цлей, еслибъ узналъ что сынъ его написалъ драму. Поэтому сынъ, доставляя мн арендную плату отца, которую я получаю, сообщилъ мн свой секретъ, и объяснилъ что намренъ слдовать своему генію, но что это подвергло бы его опасности умереть съ голоду, а что для этого онъ не созданъ.

— Для того чтобы слдовать своему генію?

— Нтъ, мой другъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— для того чтобъ умереть съ голоду. Невозможно было отрицать что мистеръ Бодзардъ не созданъ для голодной смерти, а затмъ мистеръ Бодзардъ выразилъ желаніе чтобъ я оградилъ его отъ участи столь не соотвтствующей его природ. Такимъ образомъ мистеръ Бодзардъ сдлался моимъ конторщикомъ. И онъ это глубоко чувствуетъ.

— Я рада что онъ благодаренъ вамъ, сказала Роза.

— Я не совсмъ то хотлъ сказать, другъ мой. Я хотлъ сказать что онъ чувствуетъ униженіе. Мистеръ Бодзардъ познакомился съ нсколькими другими геніями, также пишущими трагедіи которыхъ никто ни подъ какимъ видомъ не хочетъ ставить на сцену, и эти избранные умы посвящаютъ другъ другу свои творенія для взаимнаго прославленія. Мистеръ Бодзардъ получилъ одно такое посвященіе. А мн, видите ли, не была посвящена ни одна трагедія.

Роза поглядла на него такъ какъ будто въ ея глазахъ онъ стоилъ тысячи подобныхъ посвященій.

— А это опять таки, очень естественно, коробитъ мистера Бодзарда, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Онъ иногда со мною очень рзокъ, тогда я сознаю что онъ размышляетъ: ‘эта тупица — мой хозяинъ! Человкъ который не могъ бы написать драму подъ страхомъ смертной казни, и которому никто не посвящалъ трагедіи съ лестными отзывами о высокомъ положеніи какое займетъ онъ въ потомств!’ Очень тяжело! Очень тяжело! Впрочемъ, длая мои распоряженія, я обдумываю напередъ: можетъ-быть это ему не понравится, а вотъ это можетъ-быть покажется ему оскорбительнымъ. Такъ мы ладимъ отлично. Лучше, право, чмъ можно бы ожидать.

— Трагедія эта иметъ названіе? спросила Роза.

— Между нами, она названа очень кстати жало неизвстности. Но мистеръ Бодзардъ надется, и я надюсь что она появится наконецъ.

Нетрудно было понять что мистеръ Грюгьюсъ такъ распространялся о Бодзард столько же для развлеченія ума своей питомицы отъ причины бгства ея къ нему, сколько изъ собственнаго желанія быть разговорчивымъ.

— А теперь, мой другъ, сказалъ онъ, — если вы не слишкомъ устали и не боитесь что это васъ разстроитъ, разкажите мн поподробне что случилось сегодня. Я лучше обдумаю это за ночь.

Роза, совершенно успокоившаяся, передала ему разговоръ свой съ Джасперомъ. Мистеръ Грюгьюсъ часто гладилъ себ голову, и просилъ повторить слова относящіяся къ Невилю и Елен. Когда Роза кончила, онъ сидлъ нкоторое время молча, въ серіозномъ раздумьи.

— Разказъ ясенъ, замтилъ онъ наконецъ,— и надюсь ясно запечатллся здсь. Онъ опять погладилъ себ голову.— Вотъ, мой другъ, онъ подвелъ ее къ отворенному окну, вотъ гд они живутъ. Видите т темныя окна?

— Мн можно пойти завтра къ Елен? спросила Роза.

— Мн бы хотлось обдумать это за ночь, сказалъ онъ сомнительно.— А пока, позвольте отвести васъ на покой, онъ долженъ быть нуженъ вамъ.

Съ этими словами, мистеръ Грюгьюсъ помогъ ей опять надть шляпу и повсилъ себ на руку крошечный мшечекъ, ни на что ршительно негодный, и повелъ ее за руку съ нкоторою торжественною неловкостью, будто собирался протанцовать минуетъ, черезъ Гольборнъ, въ гостиницу Форвиваль. У двери гостиницы, онъ передалъ ее съ рукъ на руки неограниченной горничной, и сказалъ что подождетъ внизу пока она осмотритъ комнату, на случай что она пожелаетъ другую, или что ей что-нибудь понадобится.

Комната Розы была просторна, чиста, удобна, почти весела. Неограниченная горничная припасла все чего не было въ крошечномъ мшечк, то-есть все что могло потребоваться, и Роза сбжала съ высокой лстницы поблагодарить опекуна за добрую и предусмотрительную заботливость объ ней.

— Не за что, другъ мой, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, необыкновенно довольный.— Я, напротивъ, благодарю васъ за вашу милую доврчивость и ваше милое общество. Завтракъ подадутъ вамъ въ небольшой уютной комнатк (какъ нарочно для васъ устроенной), а я приду къ вамъ въ десять часовъ утра. Надюсь, вы не стоскуетесь въ этомъ незнакомомъ вамъ мст?

— О нтъ, я здсь чувствую себя въ безопасности.

— Да. Вы можете быть уврены что лстницы несгараемы, и что огонь тотчасъ былъ бы замченъ и остановленъ сторожами, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.

— Я не то разумла, отвчала Роза.— Я чувствую себя здсь въ безопасности отъ него.

— Доступъ къ вамъ прегражденъ ему крпкими Желзными воротами, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, улыбаясь.— Форниваль несгараемъ, и я живу рядомъ.

Въ рыцарскомъ дух своемъ, онъ, повидимому, считалъ послднее обстоятельство совершенно достаточнымъ чтобы разсять всякія опасенія. Въ томъ же дух онъ сказалъ привратнику, уходя:

— Еслибы кто-нибудь желалъ послать изъ гостиницы черезъ улицу, золотой будетъ готовъ у меня посланному.

Въ томъ же дух онъ прохаживался около часу предъ желзными воротами, не безъ заботливости поглядывая сквозь ихъ ршетку, какъ будто онъ посадилъ голубку на высокую нашестку въ львиной клтк, и опасается какъ бы она не свалилась.

ГЛАВА XXI.
Встрча.

Ночью ничего не случилось что могло бы встревожить утомленную голубку, и голубка встала бодрая утромъ. Когда бы по десять часовъ, вмст съ мистеромъ Грюгьюсомъ явился мистеръ Криспаркль, вынырнувшій разомъ изъ клойстергамской рки.

— Миссъ Твинкельтонъ такъ безпокоилась объ васъ, миссъ Роза, объяснилъ онъ,— и пришла къ матушк съ вашею запиской въ такомъ изумленіи что, для успокоенія ея, я вызвался създить сюда съ первымъ утреннимъ поздомъ. Я сначала Жаллъ что вы не обратились ко мн, но теперь мн кажется что вы избрали лучшій путь, прибгнувъ къ своему опекуну.

— Я объ васъ думала, отвчала ему Роза, — но уголокъ младшихъ канониковъ такъ близко отъ него….

— Понимаю. Весьма естественно.

— Я передалъ мистеру Криспарклю все что вы сообщили мн вчера вечеромъ, другъ мой, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Разумется, я бы тотчасъ же написалъ ему объ этомъ, но пріздъ его какъ нельзя боле умстенъ. Пріхать такъ скоро съ его стороны особенно любезно, потому что онъ только что предъ тмъ ухалъ отсюда.

— Вы поршили, спросила Роза, обращаясь къ обоимъ,— что слдуетъ сдлать для Елены и ея брата?

— Признаюсь, отвчалъ мистеръ Криспаркль, — я въ большомъ затрудненіи. Если мистеръ Грюгьюсъ, боле опытный чмъ я, и успвшій обдумать дло за ночь, недоумваетъ, такъ я ужь и подавно.

Тутъ неограниченная горничная, постучавшись и получивъ позволеніе войти, появилась въ дверяхъ съ увдомленіемъ что какой-то джентльменъ желаетъ сказать пару словъ другому джентльмену, по имени Криспаркль, если таковой здсь находится. Если же нтъ, то извиняется въ своей ошибк.

— Криспаркль здсь налицо, отозвался младшій каноникъ,— но занятъ въ эту минуту.

— Этотъ джентльменъ черноволосый? вмшалась Роза, отступая къ опекуну.

— Нтъ, миссъ, скоре темнорусый.

— Вы уврены что у него волосы не черные? спросила Роза, ободряясь нсколько.

— Совершенно уврена, миссъ. Темнорусые волосы и голубые глаза.

— Можетъ-бьггъ, замтилъ мистеръ Грюгьюсъ съ обычною осторожностью своей, — было бы не лишнее повидаться съ нимъ, если вы противъ этого ничего не имете. Находясь въ затрудненіи, никогда не знаешь гд можетъ открыться исходъ. У меня правило не заграждать никакого пути, а принимать во вниманіе вс какіе могутъ представиться. Я могъ бы разказать по этому поводу анекдотъ, но полагаю что было бы преждевременно.

— Въ такомъ случа, если миссъ Роза позволитъ, пусть этотъ джентльменъ войдетъ, сказалъ мистеръ Криспаркль.

Джентльменъ вошелъ, извинился со скромнымъ прямодушіемъ что помшалъ, и потомъ, улыбаясь, обратился къ мистеру Криспарклю съ неожиданнымъ вопросомъ:

— Кто я такой?

— Вы тотъ джентльменъ который курилъ подъ степль-инскими деревьями, когда я проходилъ нсколько минутъ тому назадъ.

— Врно. Тутъ я видлъ васъ. Но кто же я?

Мистеръ Криспаркль сосредоточилъ вниманіе свое на красивомъ, весьма загорломъ лиц. И словно призракъ давно пропавшаго мальчика сталъ смутно и медленно возникать предъ нимъ.

Незнакомецъ увидлъ мелькавшій на лиц младшаго каноника проблескъ воспоминанія и, улыбаясь, проговорилъ:

— Чмъ намрены вы завтракать сегодня? Ветчина вся вышла.

— Постойте! вскричалъ мистеръ Криспарклю, поднимая правую руку.— Дайте мн еще минуту…. Тартаръ!

Они весьма горячо пожали другъ другу руки и затмъ — дло необычайное для Англичанъ — положили другъ другу руки на плечи, радостно глядя въ лицо одинъ другому.

— Школьный товарищъ мой! сказалъ мистеръ Криспарклъ.

— Мой школьный старшій! сказалъ мистеръ Тартаръ.

— Вы спасли меня какъ я тонулъ, сказалъ мистеръ Криспаркль.

— И, помните, вы съ тхъ поръ пристрастились къ плаванію, сказалъ мистеръ Тартаръ.

— Слава Теб, Господи! сказалъ мистеръ Криспаркль.

— Аминь! сказалъ мистеръ Тартаръ.

Затмъ они опять принялись съ жаромъ пожимать другъ другу руки.

— Вообразите, воскликнулъ мистеръ Криспаркль съ сіяющими глазами,— миссъ Роза Бадъ и мистеръ Грюгьюсъ,— вообразите что мистеръ Тартаръ, еще маленькій первоклассникъ, нырнулъ за мной, старымъ, тяжелымъ школяромъ, схватилъ меня за волосы и поплылъ со мною къ берегу, какъ водяной исполинъ.

— И вообразите что я не далъ ему утонуть потому что онъ былъ мой старшій, сказалъ мистеръ Тартаръ.— Въ сущности, дло-то въ томъ что онъ былъ лучшимъ защитникомъ моимъ и другомъ, и приносилъ мн боле пользы чмъ вс учителя вмст взятые. Вотъ мною и овладло неразумное стремленіе вытащить его или утонуть вмст съ нимъ.

— Гм…. Позвольте мн, милостивый государь, имть честь, заговорилъ мистеръ Грюгьюсъ.— Ибо познакомиться съ вами въ моихъ глазахъ честь великая…. Надюсь, вы не простудились. Надюсь, излишній пріемъ воды не причинилъ вамъ вреда? Какъ чувствовали вы себя съ тхъ поръ?

Вовсе неясно было сознаетъ ли мистеръ Грюгьюсъ что говоритъ, хотя онъ очевидно хотлъ сказать что-то весьма любезное и лестное.

‘О! еслибы Богъ послалъ такую помощь моей матери!’ думала Роза. ‘Столько смлости и искусства въ такомъ слабомъ еще мальчик!’

— Не желаю комплиментовъ, благодарю васъ, но кажется мн пришла мысль…. возвстилъ мистеръ Грюгьюсъ, пробжавшись раза два по комнат, такъ неожиданно и оригинально что вс на него уставились, недоумвая удушье ли сдлалось съ нимъ или судорога.— Кажется, мн пришла мысль. Я, помнится, имлъ удовольствіе видть имя мистера Тартара на двери верхней квартиры рядомъ съ верхнею угловою квартирой?

— Дйствительно, отозвался мистеръ Тартаръ,— вы не ошиблись.

— Я не ошибся, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Это разъ. Онъ загнулъ большой палецъ лвой руки пальцемъ правой.— Неизвстно ли вамъ, можетъ-быть, имя сосда вашего въ угловой квартир? Онъ подошелъ очень близко къ мистеру Тартару чтобы, при близорукости своей, хорошенько разглядть его лицо.

— Ландлесъ.

— Это два!— Мистеръ Грюгьюсъ опять пробжался по комнат и вернулся.— Лично вы, полагаю, не знакомы съ нимъ?

— Мало, но знакомъ.

— Это три!— Опять мистеръ Грюгьюсъ пробжался по комнат и вернулся.— А какъ вы знакомы съ нимъ, мистеръ Тартаръ?

— Онъ мн показался юношей хворымъ, я и попросилъ у него позволенія, не дале какъ дня два тому назадъ, длиться съ нимъ моими цвтами, то-есть расширить цвтникъ мой до его оконъ.

— Не угодно ли вамъ приссть? сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Мн пришла мысль.

Вс повиновались. Мистеръ Тартаръ тмъ съ большею готовностью что ршительно не понималъ въ чемъ дло. Мистеръ Грюгьюсъ, усвшись посредин и опершись руками на колни, такъ изложилъ свою мысль, по обычаю, словно заученный урокъ.

— Я не считаю пока благоразумнымъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, возстановить прямыя сношенія между прекраснымъ членомъ присутствующаго общества и мистеромъ Невилемъ, или миссъ Еленой. Мн достоврно извстно что одинъ мстный другъ нашъ (которому позволю себ мимоходомъ отъ души произнести проклятіе, съ разршенія моего достопочтеннаго друга) бродитъ здсь и швыряетъ взадъ и впередъ. Если не самъ онъ бродитъ, такъ у него можетъ быть здсь агентъ въ лиц сторожа, привратника или какого-нибудь другаго служителя въ Степль-Ин. Съ другой стороны, миссъ Роза весьма естественно желаетъ видть свою подругу, и было бы, кажется, полезно, еслибы миссъ Елена, а черезъ нея пожалуй и братъ ея, узнали частнымъ образомъ отъ самой миссъ Розы что случилось и какія угрозы были произнесены. Согласно ли общество съ моими воззрніями?

— Я совершенно согласенъ, сказалъ мистеръ Криспаркль, слушавшій очень внимательно.

— И я, безъ сомннія, согласился бы, добавилъ мистеръ Тартаръ, улыбаясь, — еслибы только понималъ въ чемъ дло.

— Не будемъ торопиться, милостивый государь, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Мы сейчасъ, съ вашего позволенія, все объяснимъ вамъ въ подробности. Итакъ, если мстный другъ нашъ иметъ здсь агента, то очевидно агентъ этотъ можетъ быть приставленъ наблюдать только за квартирой мистера Невиля. По его увдомленіямъ, мстный другъ вашъ, шныряющій взадъ и впередъ, можетъ, на основаніи личныхъ свдній своихъ, знать кто бываетъ у мистера Невиля. Нельзя приставить человка наблюдать за всмъ Степль-Иномъ и слдить за постителями другихъ квартиръ, разв, можетъ-быть, моей.

— Я начинаю понимать къ чему вы ведете, сказалъ мистеръ Криспаркль, — и весьма одобряю вашу осторожность.

— Нечего говорить что я все еще не понимаю зачмъ и для чего, сказалъ мистеръ Тартаръ, — но и я однако соображаю къ чему клоните вы рчь, и поэтому заявляю прямо что моя квартира въ вашемъ распоряженіи.

— Вотъ! воскликнулъ мистеръ Грюгьюсъ, гладя себ голову съ торжествующимъ видомъ.

— Теперь всмъ намъ пришла одна мысль. И вамъ также, другъ мой, не правда ли?

— Кажется, отвтила Роза, слегка красня, когда мистеръ Тартаръ быстро взглянулъ на нее.

— Вотъ видите ли, вы отправляетесь въ Степль-Имъ съ мистеромъ Криспарклемъ и мистеромъ Тартаромъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— а я хожу по своимъ дламъ одинъ, по обыкновенію, вы поднимаетесь съ этими господами въ квартиру мистера Тартара, вы заглядываете въ цвтникъ мистера Тартара, вы Ждете тутъ пока появится миссъ Елена, или вы даете ей знать о своемъ присутствіи, и бесдуете съ ней на свобод, и ни одинъ шпіонъ ничего не можетъ замтить.

— Я только боюсь…. начала Роза.

— Него, другъ мой? спросилъ мистеръ Грюгьюсъ, когда она замялась.— Неужели вамъ будетъ страшно?

— Нтъ, сказала Роза застнчиво,— я боюсь стснить мистера Тартара. Мы такъ безцеремонно присвоиваемъ себ его квартиру.

— Увряю васъ, отозвался мистеръ Тартаръ,— что она получитъ въ глазахъ моихъ новую цну, съ той минуты какъ послышится въ ней вашъ голосъ.

Не зная хорошенько что на это сказать, Роза опустила глаза, и обращаясь къ мистеру Грюгьюсу, спросила покорно: не надвать ли ей шляпу. Мистеръ Грюгьюсъ выразилъ мнніе что это было бы весьма умстно, и она удалилась съ этою цлью. Мистеръ Криспаркль воспользовался случаемъ сообщить мистеру Тартару вкратц о бдствіяхъ постигшихъ Невиля и его сестру. Времени на это оказалось достаточно, ибо шляпу потребовалось почему-то особенно тщательно приладить.

Мистеръ Тартаръ подалъ руку Роз, а мистеръ Криспаркль пошелъ одинъ впереди.

‘Бдный, бдный Эдди!’ думала Роза идя.

Мистеръ Тартаръ размахивалъ правою рукой и наклонялъ голову къ Роз, оживленно разговаривая съ ней.

‘Голова эта не такъ была сильна и не такъ загорла, когда онъ спасъ мистера Криспаркля, думала Роза, но должно-быть она и тогда была уже достаточно крпка.’

Мистеръ Тартаръ сказалъ ей что онъ былъ морякомъ и странствовалъ то тутъ, то тамъ, долгіе годы.

— Когда вы опять идете въ море? спросила Роза.

— Никогда.

Роза спрашивала себя что сказали бы подруги, еслибы видли какъ идетъ она по широкой улиц подъ руку съ морякомъ. И ей представлялось что она должна казаться прохожимъ очень слабою и ничтожною въ сравненіи съ сильнымъ мущиной, который могъ бы подхватить ее на руки и унести, не останавливаясь, далеко, далеко отъ всякой опасности. Ей думалось также что его дальнозоркіе голубые глаза привыкли видть опасность еще издали и безтрепетно слдить за постепеннымъ приближеніемъ ея. Тутъ она подняла на него свои глаза, и ей показалось что онъ думаетъ что-то о нихъ.

Это немного смутило Розу, отъ этого можетъ-быть она и не знала хорошенько впослдствіи какъ поднялась она съ помощію мистера Тартара въ его воздушный садъ и очутилась вдругъ словно въ какой-то волшебной, цвтущей стран. Да цвтетъ она вчно!

ГЛАВА XXII.
Дла начинаютъ путаться.

Квартира мистера Тартара была самая опрятная, уютная, благоустроенная изъ всхъ квартиръ существующихъ подъ солнцемъ, луною и звздами. Полы были такъ отлично натерты что можно было предположить что лондонская копоть покинула васъ и удалилась изъ страны навсегда. Каждый вершокъ мди во владніяхъ мистера Тартара былъ вычищенъ до того что сіялъ какъ зеркало. Ни одно пятнышко, ни одна пылинка не пятнала чистоты хозяйственныхъ пожитковъ мистера Тартара, большихъ, малыхъ и среднихъ. Его гостиная подобна была адмиральской кают, его купальня подобна была молочной, его спальня, вся обставленная шкапчиками и ящиками, была подобна лавк зеленщика, и уютная койка это посредин слегка покачивалась, словно дышала. Все принадлежащее мистеру Тартару имло свое опредленное мсто: планамъ и картамъ отведено было одно, книгамъ другое, щеткамъ третье, сапогамъ четвертое, платьямъ пятое, стклянкамъ шестое, телескопамъ и другимъ инструментамъ седьмое. Все было подъ рукой. Полки, стойки, ящики, крючки были прилажены такъ чтобы занимать какъ можно мене мста и соотвтствовать какъ можно лучше своему назначенію. Блестящій столовый приборъ такъ разставленъ былъ въ буфет что валяющаяся ложка тотчасъ бросилась бы въ глаза. Туалетныя принадлежности его были такъ расположены что неопрятная зубочистка была бы замтна съ перваго взгляда. Точно такъ же и рдкости, привезенныя имъ изъ разныхъ путешествій. Набитыя, высушенныя, вычищенныя, или иначе сохраненныя, смотря по ихъ свойствамъ, птицы, рыбы, зми, оружіе, одежды, раковины, травы, кораллы были расположены по своимъ мстамъ, и лучше мста нельзя было бы найти для каждаго предмета отдльно. Можно было подумать что краска и лакъ постоянно держатся гд-то наготов чтобы сгладить слдъ прикосновенія, на чемъ бы ни обнаружился онъ въ квартир мистера Тартара. Ни одинъ военный корабль не содержался чище и аккуратне. Въ этотъ ясный лтній день, опрятный шатеръ раскинутъ былъ надъ цвтникомъ, какъ одинъ только морякъ могъ раскинуть его. На всемъ былъ отпечатокъ мореходства, и можно было подумать что цвтникъ этотъ украшаетъ окна корабельной каюты и что все это поплыветъ, если только мистеръ Тартаръ приставитъ къ губамъ трубу, висящую въ углу, и крикнетъ зычнымъ голосомъ: подымай якорь, живе, и распускай паруса!

Мистеръ Тартаръ, принимая гостей, соотвтствовалъ всей обстановк. Когда у человка безвредный конекъ, никого не брыкающій, то пріятно видть какъ онъ здитъ на немъ, сознавая смшную сторону этого конька. Если это человкъ прямой и серіозный отъ природы, и къ тому же бодрый и живой, то едва ли конекъ не служитъ ему украшеніемъ. Такъ и Роза естественно нашла бы, даже еслибъ ее не провели по кораблю со всмъ почетомъ, подобающимъ первой дам адмиралтейства, что очень пріятно видть и слышать какъ мистеръ Тартаръ на половину смется, на половину радуется своимъ затямъ. Роз, естественно, очень понравился бы загорлый морякъ, когда окончивъ осмотръ квартиры онъ деликатно удалился изъ своей адмиральской каюты, прося Розу считать себя ея властительницей и приглашая ее жестомъ руки, державшей въ себ нкогда жизнь мистера Криспаркля, распоряжаться цвтникомъ.

— Елена! Елена Ландлесъ! Вы здсь?

— Кто зоветъ меня? Неужели Роза?

И является другое красивое лицо.

— Да, милая!

— Какъ же вы попали сюда, душа моя?

— Я сама хорошенько не знаю, сказала Роза и покраснла.— Можетъ-быть я во сн.

Зачмъ она покраснла? Лица ихъ были одинаковы съ прочими цвтами. Ужь не принадлежитъ ли этотъ румянецъ къ плодамъ магической страны?

— Я-то не во сн, сказала Елена, улыбаясь.— Какъ же мы встрчаемся такъ близко и такъ неожиданно?

Дйствительно, встрча неожиданная, посреди закопченныхъ карнизовъ и трубъ окрестностныхъ домовъ и среди цвтовъ, возникшихъ изъ соленаго моря. Роза однако, на яву, разказала поспшно какъ он сошлись, со всми обстоятельствами и побудительными причинами.

— И мистеръ Криспаркль здсь, прибавила она въ заключеніе.— И, поврите ли? Онъ спасъ ему жизнь.

— Я всему такому поврю о мистер Криспаркл, отозвалась Елена съ румянцемъ на лиц. (Опять румянецъ волшебной страны.)

— Да вдь не мистеръ Криспаркль, сказала Роза, быстро вставляя поправку.

— Я не понимаю, душа моя.

— Очень мило со стороны мистера Криспаркля что онъ далъ сласти себя, и онъ въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ высказалъ высокое мнніе свое о мы егер Тартар. А спасъ его мистеръ Тартаръ.

Темные глаза Елены поглядли очень серіозно на веселое личико между листьями, и она спросила боле тихимъ и задумчивымъ голосомъ:

— Мистеръ Тартаръ теперь съ вами, другъ мой?

— Нтъ. Онъ уступилъ свои комнаты мн…. то-есть намъ. Здсь такъ хорошо!

— Въ самомъ дл?

— Словно внутренность самаго красиваго корабля. Словно….

— Сонъ, добавила Елена.

Роза въ отвтъ слегка кивнула, и стала нюхать цвты.

Елена заговорила опять посл короткаго молчанія, въ продолженіе котораго она какъ будто съ сожалніемъ думала о комъ-то.

— Мой бдный Невиль читаетъ въ эту минуту въ своей комнат, такъ какъ солнце слишкомъ ярко свтитъ на этой сторон. Я думаю ему лучше не говорить что вы такъ близко.

— Я такъ же думаю! вскричала Роза поспшно.

— Ма кажется, продолжала Елена съ сомнніемъ,— ему надо будетъ передать все что вы мн сообщили, но я не знаю наврное. Посовтуйтесь съ мистеромъ Криспарклемъ, милая. Спросите его можно ли мн разказать изъ этого Невилю столько сколько я сама сочту нужнымъ.

Роза удалилась въ свою каюту и предложила вопросъ. Младшій каноникъ считалъ умстнымъ предоставить Елен дйствовать по усмотрнію.

— Я ему очень благодарна, сказала Елена, когда Роза явилась опять съ отвтомъ.— Спросите его не подождать ли пока обнаружатся новыя козни противъ Невиля со стороны этого негодяя, или лучше постараться предупредить ихъ, то-есть по крайней мр удостовриться не ведутся ли теперь вокругъ васъ какія-нибудь темныя махинаціи.

Младшій каноникъ нашелъ до такой степени труднымъ ршить этотъ вопросъ что, посл двухъ-трехъ неудачныхъ попытокъ, предложилъ посовтоваться съ мистеромъ Грюгьюсомъ. Елена изъявила согласіе, и онъ отправился, весьма неловко притворяясь равнодушнымъ прохожимъ, въ квартиру подъ буквами P. I. Т., и изложилъ въ чемъ дло. Мистеръ Грюгьюсъ твердо стоялъ на томъ вообще что если можно опередить разбойника или дикаго звря, то слдуетъ это сдлать, а въ частности онъ твердо стоялъ на томъ что Джонъ Джасперъ и разбойникъ, и дикій зврь вмст.

Получивъ такое наставленіе, мистеръ Криспаркль вернулся и передалъ его Роз, а она, въ свою очередь, передала Елен. Елена же, преслдуя у окна своего нить своихъ мыслей, начала соображать слдующее:

— Мы можемъ разчитывать на готовность мистера Тартара содйствовать намъ, Роза? спросила она.

— О, да! застнчиво подтвердили Роли, — за это, кажется, я могу поручиться. Не спросить ли однако мистера Криспаркля?

— Я считаю ваше ручательство совершенно достаточнымъ въ этомъ случа, душа моя, сказала Елена спокойно.— Тутъ вамъ не къ чему скрываться.

Какъ странно Елена судитъ!

— Видите ли, продолжала Елена, подумавъ еще немного.— Невиль только одного его и знаетъ здсь, онъ ни съ кмъ другимъ слова не перемолвилъ. Еслибы мистеръ Тартаръ сталъ заходить къ нему открыто и часто, еслибъ онъ удлялъ на это нсколько минутъ почти ежедневно, изъ этого могло бы что-нибудь выйти.

— Изъ этого могло бы что-нибудь выйти, милая? повторила Роза, вглядываясь въ красоту своей подруги съ великимъ недоумніемъ.— Въ самомъ дл?

— Если дйствительно слдятъ за движеніями Невиля, если хотятъ, какъ кажется изъ дланныхъ вамъ угрозъ, отстранить отъ него всхъ друзей и знакомыхъ, и постепенно, день а днемъ извести его одиночествомъ и тоской, то не слдуетъ ли предположить что врагъ его такъ или иначе войдетъ въ сношенія съ мистеромъ Тартаромъ, чтобъ отдалить его отъ Невиля? Въ такомъ случа, мы не только узнали бы самый фактъ, но узнали бы еще отъ мистера Тартара что именно и въ какихъ выраженіяхъ было ему сказано.

— Понимаю! воскликнула Роза, и мгновенно устремилась въ свою каюту.

Вскор хорошенькое личико ея опять появилось, весьма раскраснвшееся, и она сказала что сообщила мистеру Криспарклю, а мистеръ Криспаркль привелъ мистера Тартара, и мистеръ Тартаръ,— ‘который теперь здсь, на случай что онъ вамъ понадобится,’ прибавила Роза, съ полуоборотомъ назадъ и не безъ великаго смущенія,— объявилъ что готовъ дйствовать по указанію, и приступить къ длу хоть сегодня же.

— Благодарю его отъ души, сказала Елена,— пожалуста передайте ему.

Опять весьма смущенная Роза скрылась исполнить порученіе, и опять появилась съ новыми увреніями отъ мистера Тартара, и стояла въ колебаніи между нимъ и Еленою, доказывая наглядно что смущеніе не всегда бываетъ неуклюже, а можетъ иногда, напротивъ, представлять очень пріятное, изящное зрлище.

— А теперь, другъ мой, сказала Елена, — вспомнимъ осторожность, которая принудила васъ ограничиться пока такимъ свиданіемъ, и разстанемся. Я слышу Невиль двигается. Вы дете назадъ?

— Къ миссъ Твинкельтонъ? спросила Роза.

— Да.

— О! Я не въ силахъ уже туда воротиться! Это для меня невозможно, посл этой ужасной встрчи!

— Такъ куда же днетесь вы, милая?

— А вдь въ самомъ дл, я не знаю, сказала Роза.— Я ровно ничего еще не ршила. Но опекунъ обо мн позаботится. Куда-нибудь да днусь.

(Съ этимъ трудно было не согласиться.)

— И я буду слышать о моей Роз отъ мистера Тартара? освдомилась Елена.

— Да, полагаю, отъ…. Роза не договоривъ имени, смущенно оглянулась.— Но скажите мн одно предъ прощаніемъ, милая Елена! Скажите мн наврное: иначе не могло быть?

— Что такое не могло быть иначе, душа моя?

— Я не могла не раздражить, не разсердить его? Не могла пойти на сдлку съ нимъ?

— Вы знаете какъ люблю я васъ, моя милая, отвчала Елена съ негодованіемъ.— Такъ я скоре согласилась бы видть васъ мертвою у ногъ его.

— Это мн большое утшеніе! Вы такъ и скажете вашему бдному брату? И вы выразите ему мое сочувствіе? И попросите его не винить меня?

Грустно покачавъ головой, какъ будто эта послдняя просьба была совершенно излишняя, Елена обими руками послала по поцлую своей подруг, ей было послано двумя руками также два поцлуя, а потомъ третья рука, загорлая, появилась между цвтами и листьями, и увела подругу.

Войдя въ адмиральскую каюту, мистеръ Тартаръ коснулся какой-то пружины, да ручки ящика, и появилась, словно колдовствомъ, великолпная закуска. Изумительные макароны, искрометные ликеры, непостижимо сохраненныя тропическія пряности, варенья изъ восхитительныхъ тропическихъ фруктовъ, все это предстало мгновенно въ роскошномъ изобиліи. Но мистеръ Тартаръ не могъ, однако, остановитъ теченія времени, а время, въ жестокости своей, текло такъ быстро что Роза была принуждена спуститься изъ волшебной страны на землю, въ квартиру своего опекуна.

— Что же длать намъ теперь, другъ мой? сказалъ мистеръ Грюгьюсъ.— Или, выражая ту же мысль другими словами, что предпринять относительно васъ?

Роза могла только выразить на лиц своемъ смущенное сознаніе что она и сама очень стсняется и стсняетъ всхъ другихъ. Прожить весь вкъ въ несгораемой комнат, въ верхнемъ этаж Форнивальсъ-Ина — вотъ все что смутно представлялось ей.

— Мн пришло въ голову, заговорилъ мистеръ Ррюгьюсъ,— такъ какъ эта достопочтенная особа, миссъ Твинкельтонъ, прізжаетъ иногда въ Лондонъ во время вакацій, для расширенія связей своихъ и свиданія съ родителями нкоторыхъ своихъ воспитанницъ, не попросить ли ее на время, пока мы успемъ осмотрться, пожить съ вами, примрно, мсяцъ?

— Гд же жить намъ?

— Не нанять ли, объяснилъ мистеръ Грюгьюсъ,— квартиру съ мебелью на мсяцъ и не пригласить ли миссъ Твинкельтонъ взять на себя здсь надзоръ за вами въ теченіе этого времени?

— А потомъ? замтила Роза.

— А потомъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ,— положеніе наше не хуже будетъ чмъ теперь.

— Я думаю, это было бы хорошо, согласилась Роза.

— Такъ пойдемте, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, вставая,— искать квартиру съ мебелью. Я очень былъ бы радъ вс остальные вечера моей жизни проводить съ вами, какъ вчерашній вечеръ, во здсь не мсто молодой двушк. Идемте искать приключеній и осматривать квартиры съ мебелью. А мистеръ Криспаркль, собирающійся немедленно хать домой, конечно возьметъ на себя трудъ повидаться съ миссъ Твинкельтонъ и пригласить ее къ содйствію нашему плану.

Мистеръ Криспаркль, охотно принявъ порученіе, ухалъ. Мистеръ Грюгьюсъ съ питомицей отправились на поиски.

Такъ какъ осматривать квартиру значило, по понятіямъ мистера Грюгьюса, увидавъ подходящій ярлыкъ на какомъ-нибудь дом, перейти на другую сторону улицы и уставиться во вс глаза на этотъ домъ, потомъ обойти разными закоулками на заднюю сторону, и уставиться на нее, а потомъ идти дале, и подвергать другіе дома такимъ же изслдованіямъ, съ такимъ же результатомъ, то дло впередъ не подвигалось. Наконецъ онъ вспомнилъ про какую-то дальнюю родственницу мистера Бодзарда, просившую его когда-то рекомендовать ея квартиры жильцамъ, и живущую въ Соутамптонъ-Стрит на Блумсбери-Сквер. Имя этой особы, начерченное суровыми прописными буквами на мдной дверной доск, безъ объясненія однако пода и званія, было Билликинъ.

Слабость и необузданное чистосердечіе составляли отличительныя черты характера мистрисъ Билдлкинъ. Она вышла томная изъ исключительно ей принадлежащей маленькой гостиной, съ такимъ видомъ какъ будто ее только что нарочно привели въ себя посл цлаго ряда обмороковъ.

— Надюсь, вы въ добромъ здоровья, сказала съ поклономъ мистрисъ Билликинъ, узнавая постителя.

— Благодарю васъ. Совершенно здоровъ. А вы сами? о то звался мистеръ Брюгьюсъ.

— Я здорова на столько, сказала мистрисъ Билликинъ прерывающимся отъ слабости голосомъ, — на сколько могу быть здорова.

— Моя питомица и пожилая дама, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, — желаютъ найти меблированную квартиру на мсяцъ. Есть ли у васъ подходящія квартиры?

— Мистеръ Грюгьюсъ, отозвалась мистрисъ Билликинъ, — я не стану васъ обманывать. Это не въ моемъ характер. У меня есть подходящія квартиры.

Слова эти она произнесла съ такимъ видомъ, какъ будто говорила: ‘ведите меня на костеръ если хотите, но пока жива, я буду чистосердечна.’

— Какія же это квартиры? спросилъ мистеръ Грюгьюсъ ласково, чтобъ укротить нкоторую свирпость, начинавшую проявляться въ мистрисъ Билликинъ.

— Вотъ гостиная. Говорите что хотите, это гостиная передовая, миссъ, сказала мистрисъ Билликинъ, вовлекая Розу въ разговоръ.— Съ задней гостиной я ни за что не разстанусь. Потомъ есть, на самомъ верху, дв спальни, съ проведеннымъ газомъ. Не говорю вамъ что въ этихъ спальняхъ полы крпки, ибо они не крпки. Поставщикъ газа самъ сознавался что для прочности слдовало бы провести трубы подъ панелями, а этого намъ длать не стоило, такъ какъ мы снимаемъ квартиру на годъ. Трубы проведены надъ самыми панелями, лучше вамъ знать это напередъ.

Мистеръ Грюгьюсъ и Роза обмнялись нсколько испуганными взглядами, хотя не имли ни малйшаго понятія о томъ какіе ужасы могутъ скрываться въ такомъ способ проведенія трубъ. Мистрисъ илликинъ прижала руку къ сердцу, словно облегчила его отъ бремени.

— Ну, крыша, конечно, въ порядк, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, нсколько прибодряясь.

— Мистеръ Грюгьюсъ, отозвалась мистрисъ Билликинъ,— еслибъ я сказала вамъ что жить подъ самою крышей все равно что имть надъ собою цлый этажъ, я ввела бы васъ въ заблужденіе, а этого я не желаю. Какъ хотите, на такой высот нельзя чтобы черепицы не стучали въ втряную погоду. Попробуйте-ка прикрпить черепицы такъ чтобъ он не шевелились, невозможное дло, увряю васъ.

Тутъ мистрисъ Билликинъ, говорившая горячо съ мистеромъ Грюгьюсомъ, немного поуспокоилась, чтобы не злоупотребить нравственнымъ превосходствомъ которое имла надъ нимъ.

— Итакъ, продолжала она мягче, но все-таки съ твердостью свойственною ея непоколебимому чистосердечію,— итакъ, было бы совершенно безполезно еслибъ я отправилась съ вами наверхъ, и вы сказали бы: мистрисъ Билликинъ, что это за пятно замчаю я на потолк, ибо вдь это пятно, не правда ли? А я отвтила бы вамъ: я не понимаю васъ. Нтъ, государь мой, я неспособна на такое притворство. Я понимаю васъ еще прежде чмъ вы выскажетесь. Тамъ есть сырость. Иногда не протекаетъ, а иногда и протечетъ. Вы можете прожить тамъ сухо полжизни, но придетъ время, и вы уподобитесь напитанной водою губк.

Мистеръ Грюгьюсъ, казалось, оскорбленъ былъ этимъ сравненіемъ.

— Нтъ ли у васъ другой квартиры? спросилъ онъ.

— Мистеръ Грюгьюсъ, отозвалась мистрисъ Билликинъ весьма торжественно,— есть квартира. Вы спрашивате есть ли, и я отвчаю откровенно и честно: есть. Первый и второй этажъ свободны, помщеніе прекрасное.

— Ну, тутъ по крайней мр нтъ никакихъ неудобствъ, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, успокоиваясь.

— Мистеръ Грюгьюсъ, отвчала мистрисъ Билликинъ, — извините меня, есть лстница. Если вы не миритесь съ лстницей, вы подвергнитесь неизбжному разочарованію. Нельзя же, миссъ, продолжала она, обращаясь къ Роз, какъ будто съ упрекомъ, — помстить бельэтажъ, а еще мене второй этажъ въ уровень съ землей. Нтъ, этого нельзя, это свыше силъ человческихъ, такъ къ чему же и пытаться?

Мистрисъ Билликинъ произнесла слова эти весьма убдительно, какъ будто Роза обнаружила упрямое намреніе отстаивать невозможное положеніе.

— Можно ли посмотрть эти комнаты? спросилъ опекунъ ея.

— Можно, мистеръ Грюгьюсъ, отозвалась мистрисъ Билликинъ.— Не стану скрывать отъ васъ: можно.

Затмъ мистрисъ Билдикинъ послала за своею шалью, вслдствіе существующей съ незапамятныхъ временъ фикціи что она не можетъ сдлать шагу не закутавшись до носу, и облачившись съ помощью служанки, повела постителей. Она благовоспитанно останавливалась на лстниц перевести духъ, и войдя въ гостиную, ухватилась за сердце, какъ будто оно готово было выскочить и она поймала его чуть не на лету.

— А второй этажъ? спросилъ мистеръ Грюгьюсъ, найдя первый удовлетворительнымъ.

— Мистеръ Грюгьюсъ, отвтила мистрисъ Билликинъ, церемонно обращаясь къ нему, какъ будто теперь настало время объясниться относительно затруднительнаго вопроса и сдлать важное признаніе, — второй этажъ находится надъ этимъ.

— Можно и его посмотрть?

— Можно, отозвалась мистрисъ Билликинъ, — тутъ ничего нтъ скрытаго, все ясно какъ день.

Второй этажъ также оказался удовлетворительнымъ. Мистеръ Грюгьюсъ отошелъ съ Розой къ окну посовтоваться, а потомъ потребовалъ перо и бумагу, и написалъ короткое условіе. Между тмъ мистрисъ Билликинъ услась и резюмировала вопросъ.

— Сорокъ пять шиллинговъ въ недлю при мсячномъ найм, въ теперешнее время, говорила она, — не обидно ни той ни другой сторон. Здсь, конечно, не Бондъ-Стритъ, не Сентъ-Джемсъ, да вдь этого никто и не утверждаетъ. Не скрывается также,— къ чему скрывать?— что на двор есть помойная яма. Помойныя ямы должны существовать. Что касается до прислуги, здсь дв служанки, получаютъ хорошее жалованье. За уголь платится, или съ огня, или съ куля. Собакъ не желаютъ. Кром нечистоты, он могутъ быть украдены, тогда возникаютъ подозрнія и происходятъ непріятности.

Тмъ временемъ, мистеръ Грюгьюсъ написалъ условіе и приготовилъ задатокъ.

— Я подписался за моихъ дамъ, сказалъ онъ, — вы потрудитесь сами подписать свое имя и фамилію.

— Нтъ, мистеръ Грюгьюсъ! сказала мистрисъ Билликинъ съ новымъ порывомъ чистосердечія.— Имени я не подпишу ужь вы меня увольте.

Мистеръ Грюгьюсъ вытаращилъ на нее глаза.

— Фирма моя и защита дверная доска, сказала мистрисъ Билликинъ.— Я отъ нея не отступлюсь.

Мистеръ Грюгьюсъ вытаращилъ глаза на Розу.

— Вы меня извините, мистеръ Грюгьюсъ. Пока на этомъ дом написана неопредленно фамилія Билликинъ, и пока не знаютъ гд скрывается Билликинъ, какого онъ роста и какой наружности, до тхъ поръ я покойна. Но заявить о себ какъ объ одинокой женщин, нтъ, миссъ. Да вы бы и сами не стали требовать этого отъ меня, еслибы васъ не побуждали дурнымъ примромъ.

Роза, красня, какъ будто пыталась коварно воспользоваться слабостью бдной женщины, стала умолять мистера Грюгьюса довольствоваться какой бы то ни было подписью. Итакъ, документъ украсился аристократическою подписью Билликинъ.

Затмъ условились перехать посл завтра, когда слдовало ожидать прибытія миссъ Твинкельтонъ, и Роза пошла обратно въ Форнивальсъ-Имъ подъ руку съ опекуномъ.

Смотрите, вотъ мистеръ Тартаръ ходитъ взадъ и впередъ у Форнивальсъ-Ина, останавливается, какъ завидлъ ихъ, и подходитъ къ нимъ.

— Мн пришло въ голову, предложилъ мистеръ Тартаръ,— не прокатиться ли вамъ на лодк вверхъ по рк. Погода прекрасная, теченіе благопріятное. У меня есть своя лодка у Темпль-Стерса.

— Давно ужь не катался я по рк, сказалъ мистеръ Грюгьюсъ, соблазняясь.

— Я никогда по рк не каталась, добавила Роза.

Черезъ полчаса, они поправили это дло, пустившись по рк. Теченіе было попутное, вечеръ прекрасный. Лодка мистера Тартара была превосходна. Мистеръ Тартаръ и Лобли, его человкъ, гребли. Оказалось что у мистера Тартара стоитъ яхта гд-то около Грингейта, а Лобли завдуетъ этой яхтой, и вызванъ нарочно на теперешнюю службу. Онъ былъ веселый человкъ, съ рыжими волосами и бакенбардами, и большимъ, краснымъ лицомъ. Онъ похожъ былъ на изображеніе солнца на старыхъ лубочныхъ картинкахъ, принимая волосы и бакенбарды за лучи. Онъ сіялъ, сидя на носу лодки въ рубашк военнаго матроса, не скрывавшей грудь и руки, испещренныя всевозможными узорами. Лобли, казалось, нисколько не напрягался, точно такъ же какъ мистеръ Тартаръ, а весла ихъ гнулись, однако, и лодка летла. Мистеръ Тартаръ, словно ничего не длая, разговаривалъ съ Розой, которая дйствительно ничего не длала, и съ мистеромъ Грюгьюсомъ, который длалъ только одно: правилъ ршительно невпопадъ, но что за бда, если мистеру Тартару стоило только шевельнуть рукой, а Лобли только оглянуться съ усмшкой и все шло какъ по маслу. Теченіе весело несло ихъ, пока они не остановились въ какомъ-то очарованномъ саду, мстность котораго незачмъ здсь прозаически опредлять. Потомъ теченіе, имъ однимъ служившее въ этотъ день, весьма любезно повернуло, и, тихо плывя среди камышей, Роза по пробовала грести, и отличилась при чужой помощи, а потомъ попробовалъ мистеръ Грюгьюсъ, и перекувырнулся на спину, безъ всякой помощи. Потомъ былъ отдыхъ подъ деревьями (и какой отдыхъ!). Лобли между тмъ чистилъ лодку и, укладывая подушки, бгалъ по краямъ какъ человкъ для котораго сапоги предразсудокъ, а панталоны рабство. А потомъ наступило отрадное возвращеніе, среди благоуханія липъ и музыкальнаго плеска волнъ. И слишкомъ скоро, большой, темный городъ бросилъ тнь свою на воду, и мрачные мосты охватили рку, какъ смерть охватываетъ жизнь, и очарованный садъ, казалось, исчезъ навсегда, невозвратимо.

— Неужели нельзя пройти жизненнымъ путемъ безъ грязныхъ станцій, думала Роза на слдующій день, когда городъ опять казался очень грязнымъ, и все смотрло какъ-то странно, непривтливо, будто ждало чего-то и не могло дождаться. Нтъ. Теперь, представлялось ей, какъ миновали школьные дни въ Клойстергам, придется чаще и чаще знакомиться съ грязными станціями.

Чего ждала однако Роза? Ждала ли она миссъ Твинкельтонъ? Миссъ Твинкельтонъ явилась въ назначенное время. Изъ гостиной своей выплыла Билликинъ встрчать миссъ Твинкельтонъ, и вражда была во взгляд ея съ этой первой роковой минуты.

Миссъ Твинкельтонъ привезла съ собою множество поклажи, такъ какъ кром своихъ пожитковъ, захватила и пожитки Розы. Билликинъ обидлась что миссъ Твинкельтонъ, занятая этою поклажей, не обратила на ея наружность достодолжнаго вниманія. Суровая величавость возсла на чел Билликинъ, и когда миссъ Твинкельтонъ, тревожно пересчитывая свои чемоданы и сундуки, которыхъ у нея было семнадцать, сочла ее самое за одиннадцатый нумеръ, Билликинъ нашла нужнымъ протестовать.

— Необходимо установить съ самаго начала, произнесла она съ чистосердечіемъ, почти свирпымъ,— что хозяйка дома не сундукъ, не узелъ и не коверъ. Нтъ, миссъ Твинкельтонъ, прошу извинить меня, я не нищая также.

Это послднее заявленіе вызвано было тмъ что миссъ Твинкельтонъ порывисто предложила ей два шиллинга и шесть пенсовъ, которые слдовало отдать извощику.

Оттолкнутая такимъ образомъ, миссъ Твинкельтонъ потерянно вопросила: ‘Кому же слдуетъ заплатить?’ Заплатить слдовало двоимъ, такъ какъ миссъ Твинкельтонъ пріхала на двухъ извощикахъ. Каждый изъ нихъ, получивъ свои два шиллинга съ пенсами, держалъ деньги на ладони и, выпучивъ безмолвно глаза и разинувъ ротъ, призывалъ небо и землю въ свидтели наносимой ему обиды. Устрашенная этимъ пугающимъ зрлищемъ, миссъ Твинкельтонъ положила еще по шиллингу въ каждую руку, ссылаясь въ то же время съ волненіемъ на законъ и пересчитывая снова свою поклажу, къ которой на этотъ разъ причла обоихъ извощиковъ, что опять измнило итогъ. Между тмъ извощики, очень пристально посмотрвъ на послдній шиллингъ, какъ будто онъ отъ взгляда можетъ превратиться въ фунтъ, сошли съ лстницы, взлзли на свои козлы и ухали, оставивъ миссъ Твинкельтонъ въ слезахъ на сундук со шляпками.

Билликинъ безъ сочувствія взглянула на это проявленіе слабости и распорядилась ‘привести молодаго человка’, чтобы внести поклажу. Когда этотъ гладіаторъ удалился съ арены, водворился миръ, и новые жильцы сли обдать.

Но Билликинъ какъ-то провдала что миссъ Твинкельтонъ содержитъ школу. Переходъ отъ этого свднія къ предположенію что миссъ Твинкельтонъ хочетъ ее чему-нибудь учить былъ легокъ. Только не пробуйте этого, разсуждала Билликинъ, съ ней, бдняцкой, вы тамъ какъ знаете, а я вдь не ученица ваша.

Съ своей стороны, миссъ Твинкельтонъ, переодвшись и оправившись, исполнена была любезнаго желанія поддлаться сколько возможно подъ обстоятельства и являть собою образецъ благоприличной ласковости. Искусно сливъ об стороны своего существа, она уже успла, сидя за работой, стать къ Роз въ отношенія пріятной подруги, съ легкой примсью наставницы, когда появилась Билликинъ.

— Не скрою отъ васъ, милостивыя государыни, сказала она, кутаясь въ свою парадную шаль, — ибо не въ моемъ характер скрывать мои дйствія, или побужденія, что я позволила себ заглянуть къ вамъ съ цлью узнать по вкусу ли вамъ былъ обдъ. Кухарка моя, хотя и простая, однако жалованье которое она получаетъ должно бы побудить ее подняться выше одной жареной и вареной говядины.

— Обдъ былъ очень хорошъ, сказала Роза,— благодарю васъ.

— Привыкнувъ къ обильной и питательной, но неприхотливой пищ, сказала миссъ Твинкельтонъ съ благосклоннымъ видомъ, который показался оскорбительнымъ Билликинъ, — мы не имли причины жалть о томъ что оставили древній городъ и правильно устроенное хозяйство, среди котораго текла до сихъ поръ наша мирная жизнь.

— Я сочла не лишнимъ предупредить мою кухарку, замтила Билликинъ съ порывомъ чистосердечія — и вы, миссъ Твинкельтонъ, я уврена, одобрите мою предосторожность, что эта молодая дама привыкла къ плохой пищ, и что ее слдуетъ пріучать понемногу. Ибо переходъ отъ плохой пищи къ пищ хорошей, отъ скудости къ изобилію требуетъ силы, не часто встрчающейся въ молодомъ организм, особенно если онъ истощенъ пансіонскимъ содержаніемъ.

Значитъ, Билликинъ открыто уже вызывала миссъ Твинкельтонъ, несомннно видя въ ней своего врага.

— Ваши замчанія, отвчала миссъ Твинкельтонъ съ недоступной нравственной высоты своей,— внушены, я уврена, добрымъ намреніемъ. Но позвольте сказать однако что во взгляд вашемъ обнаруживается заблужденіе, которое можно объяснить только недостаткомъ точныхъ свдній.

— Свднія мои, отозвалась Билликинъ,— основаны на собственномъ опыт, миссъ Твинкельтонъ, а это обыкновенно считается достаточнымъ основаніемъ. Я знаю только то что меня помстили въ молодости въ очень извстный пансіонъ, содержательница котораго была дама не мене почтенная чмъ вы сами, приблизительно вашихъ лтъ, и отъ содержанія въ этомъ пансіон я нажила малокровіе, которымъ страдаю всю жизнь.

— Очень можетъ быть, сказала миссъ Твинкельтонъ, попрежнему съ высоты своей.— Весьма Жаль. Роза, другъ мой, какъ подвигается ваша работа?

— Миссъ Твинкельтонъ, съ важностью заговорила опять Билликинъ,— прежде чмъ удалиться вслдствіе вашего намека, какъ подобаетъ благовоспитанной женщин, я позволю себ спросить васъ, не питаете ли вы недоврія къ словамъ моимъ?

— Не знаю, на какомъ основаніи вы заявляете такое предположеніе…. начала было миссъ Твинкельтонъ, но Билликинъ остановила ее.

— Не приписывайте мн, пожалуста, предположеній которыхъ я не заявляла. Вы говорите хорошо, миссъ Твинкельтонъ, это отъ васъ и требуется, за это вамъ и деньги платятъ, конечно. Но такъ какъ я денегъ за краснорчіе не плачу и не нуждаюсь въ немъ, то я позволю себ повторить мой вопросъ.

— Если вы говорите о своихъ недостаткахъ, начала миссъ Твинкельтонъ, но Билликинъ опять остановила ее.

— Я не употребляла такихъ выраженій.

— Такъ, если вы говорите о своемъ малокровіи….

— Нажитомъ мною въ пансіон, прервала Билликинъ.

— Въ такомъ случа, продолжала миссъ Твинкельтонъ,— я могу только сказать что обязана врить вамъ на-слово что крови у васъ дйствительно мало. И не могу не прибавить что если это несчастное обстоятельство иметъ вліяніе на вашъ разговоръ, то оно достойно великаго сожалнія, и крайне желательно чтобы крови у васъ прибавилось…. Роза, другъ мой, какъ подвигается ваша работа?

— Гм. Я удаляюсь. Но прежде заявляю вамъ, миссъ,— провозгласила Билликинъ, обращаясь къ Роз и величественно оставляя безъ вниманія миссъ Твинкельтонъ, — что впредь буду имть дло только съ вами. Я не знаю здсь дамы боле пожилой чмъ вы.

— Это будетъ весьма удобно, Роза, замтила миссъ Твинкельтонъ.

— Не то чтобъ я, сказала Билликинъ съ насмшливою улыбкой,— обладала сказочнымъ средствомъ молодить старыхъ двицъ (какъ бы это было пріятно нкоторымъ), но я никого не желаю знать кром васъ.

— Когда мн нужно будетъ заявить что-нибудь хозяйк дома, сказала миссъ Твинкельтонъ съ величественнымъ спокойствіемъ,— я сообщу вамъ, Роза, а вы уже позаботитесь передать кому слдуетъ.

— Прощайте, миссъ! сказала Биляикивъ ласково и въ то же время холодно.— Такъ какъ вы здсь одни въ моихъ глазахъ, я отъ души желаю вамъ добраго вечера, и не нахожу себя вынужденной выразить презрніе мое къ особ, по несчастію, близкой вамъ.

Съ такими словами Билликинъ величественно удалилась, и съ этой минуты Роза сдлалась постоянною посредницей между воюющими сторонами. Ничто не длалось безъ горячей стычки. Такъ, по ежедневно возникающему вопросу объ обд, миссъ Твинкельтонъ говорила въ присутствіи миссъ Билликинъ:

— Вамъ бы, другъ мой, посовтоваться съ хозяйкой дома, не добудетъ ли она телятины на Жаркое, или если нтъ телятины, такъ курицу.

На это Билликинъ отзывалась, не давъ Роз выговорить слова:

— Еслибы вы знали толкъ въ мясной пищ, миссъ, вы не думали бы о телятин. Вопервыхъ, теперь телята давно уже сдлались быками, а вовторыхъ, телятъ бьютъ по извстнымъ днямъ. Что же касается курицы, то вамъ, я думаю, куры уже надоли, не говоря о томъ что, покупая для себя, вы торгуете самыхъ старыхъ, ободранныхъ куръ, словно привыкли выбирать которыя подешевле. Упражняйтесь въ изобртательности миссъ, вамъ надо понемногу привыкать къ хозяйству. Придумайте-ка что-нибудь другое.

На этотъ совтъ, предложенный снисходительнымъ тономъ добродушной опытности, миссъ Твинкельтонъ отвчала, красня:

— Предложите, другъ мой, хозяйк дома пріобрсти утку.

— Ну вотъ! восклицала Билликинъ (Роза все ни слова не говорила).— Удивляюсь я, право, миссъ, какъ это вы говорите объ уткахъ! Не говора о томъ что теперь утки становятся ужь очень дороги, всякій разъ какъ вамъ подаютъ утку, у меня сердце надрывается. Филей, единственный хорошій кусокъ въ утк, всегда Богъ знаетъ куда двается, а на вашей тарелк только и видно что кожа да кости. Поищите-ка еще, миссъ. Думайте больше о себ чмъ о другихъ. Не хотите ли какое-нибудь пирожное или кусокъ баранины? Что-нибудь такое чего бы и вамъ досталось.

Иногда схватки были весьма жаркія, такъ что стычки подобныя разказанной могли считаться ничтожными. Но перевсъ почти постоянно оставался на сторон Билликинъ, она вдругъ наносила совершенно неожиданные и необыкновенные удары, когда дло ея казалось проиграннымъ.

Все это не украшало Лондона въ глазахъ Розы и не устраняло чувства ожиданія чего-то, чего дождаться было нельзя. Утомленная бесдами съ миссъ Твинкельтонъ за работой, она предложила чтеніе вслухъ, на что миссъ Твинкельтонъ охотно согласилась, какъ отличная, испытанная читальщица. Но Роза скоро замтила что миссъ Твинкельтонъ читаетъ недобросовстно. Она пропускала любовныя сцены, вставляла разсужденія въ пользу незамужней жизни, и позволяла себ другія благонамренныя хитрости. Возьмемъ для примра слдующій увлекательный отрывокъ: ‘Безцнная, возлюбленная моя! сказалъ Эдвардъ, прижимая къ груди своей милую голову и лаская рукой шелковистые волосы, падавшіе золотымъ потокомъ, безцнная, возлюбленная моя! бжимъ отъ враждебнаго свта, отъ холодности безчувственныхъ сердецъ въ пріютъ доврія и любви.’ Вотъ коварное переложеніе миссъ Твинкельтонъ: ‘Милая невста моя, помолвленная со мною съ согласія родителей нашихъ, при одобреніи достопочтеннаго ректора, сказалъ Эдвардъ, почтительно прикасаясь губами къ нжнымъ пальцамъ, столь искуснымъ въ вышиваніи, шить, вязаньи и другихъ женскихъ рукодліяхъ, позволь мн повидаться съ папашей твоимъ прежде чмъ завтрашнее солнце склонится къ западу, и предложи ть дачу, не роскошную, правда, но соразмрную нашимъ средствамъ, гд мы всегда будемъ рады видть его вечеромъ, гд строгая экономія, обмнъ пріятныхъ свдній и благотворная дятельность домашняго ангела совокупятся для семейнаго счастія.’

Какъ дни тянулись за днями и ничего не случалось, сосди стали поговаривать что хорошенькая жилица Билликинъ, такъ часто и томно выглядывающая изъ пыльныхъ оконъ гостиной, начинаетъ впадать въ уныніе. Хорошенькая жилица и совсмъ впала бы, пожалуй, въ уныніе, еслибы не попалось ей нсколько книгъ путешествій и морскихъ приключеній. Чтобъ уравновсить романтическій характеръ ихъ, миссъ Твинкельтонъ, читая вслухъ, налегала на широту и долготу, на втры, теченія, опредленія мстности, хотя ршительно ничего въ нихъ не понимала, а Роза между тмъ, слушая съ напряженнымъ вниманіемъ, останавливалась на томъ что больше приходилось ей по сердцу. Такъ дло шло у нихъ лучше прежняго.

ГЛАВА XXIII.
Опять разсвтъ.

Хотя мистеръ Криспаркль и Джонъ Джасперъ ежедневно встрчались въ собор, между ними не было сказано ни одного слова относившагося къ Эдвину Друду, съ тхъ поръ какъ, уже полгода назадъ, Джасперъ молча показалъ младшему канонику ршеніе которое внесъ въ дневникъ свой. Едва ли при каждой изъ частыхъ встрчъ мысли обоихъ не возвращались къ этому длу. Едва ли при каждой изъ частыхъ ихъ встрчъ не приходило каждому изъ нихъ въ голову что другой для него непроницаемая загадка. Джаспера, какъ обличителя и преслдователя Невиля Ландлеса, а мистера Криспаркля, какъ постояннаго защитника и покровителя его, должны были сильно интересовать обоюдные виды и намренія. Но ни тотъ, ни другой не заговаривалъ объ этомъ вопрос.

Такъ какъ притворство было не въ природ младшаго каноника, онъ готовъ былъ когда угодно затронуть вопросъ этотъ и даже желалъ обсудить его. Но не такъ легко-было одолть недоступную скрытность Джаспера. Мрачный, молчаливый, одинокій, сосредоточенный до такой степени на одной мысли что не хотлъ ни съ кмъ длиться ею, онъ жилъ особнякомъ отъ людей. Замчательно что умъ этого человка не согласовался и не сообщался ни съ чмъ окружающимъ, въ то время какъ онъ безпрерывно занимался искусствомъ, ставившимъ его въ необходимость подлаживаться къ другимъ, находиться съ ними въ полной вншней гармоніи. Въ этомъ, впрочемъ, онъ признавался своему пропавшему племянику еще прежде того случая который отдалилъ его это всхъ.

Что онъ зналъ о внезапномъ отъзд Розы и угадывалъ его причину, въ этомъ нельзя было сомнваться. Предполагаетъ ли онъ что ода будетъ молчать изъ страха, или думаетъ что она сообщила кому-нибудь, напримръ самому мистеру Криспарклю, подробности послдняго свиданія съ нимъ? Мистеръ Криспаркль не въ состояніи былъ ршить этого вопроса. Онъ не могъ однако не допустить, по свойственной ему справедливости, что влюбиться въ Розу еще не есть преступленіе, точно такъ же какъ и предложить пожертвовать мщеніемъ для любви.

Страшное подозрніе относительно Джаспера, такъ смутившее Розу, не приходило, повидимому, въ голову мистеру Криспарклю. Если оно возникало въ ум Елены или Невиля, ни онъ ни она ни однимъ словомъ его не высказывали. Мистеръ Грюгьюсъ не скрывалъ непреодолимаго нерасположенія своего къ Джасперу, но онъ и не думалъ производить его изъ такого источника. Онъ, однако, былъ человкъ столько же сдержанный, сколько эксцентрическій, и не упоминалъ никому объ одномъ вечер, когда онъ грлъ руки у огня въ надворотномъ дом и пристально глядлъ на кучу изорваннаго и грязнаго платья, лежавшую предъ нимъ на полу. Сонливый Клойсгергамъ, если припоминалъ происшествіе случившееся шесть мсяцевъ тому назадъ, отъ разъясненія котораго отказались судьи, такъ частію полагалъ что возлюбленный племянникъ Джаспера убитъ былъ предательски или открыто необузданнымъ соперникомъ, а частію что онъ самъ счелъ за лучшее скрыться. Затмъ замчалъ въ просоньи что осиротлый Джасперъ попрежнему помышляетъ объ уликахъ и мести, и опять предавался дремот. Таковы были обстоятельства въ то время до котораго дошла теперь наша исторія.

Двери собора затворились на ночь, начальникъ хора, отпущенный на короткій срокъ, обращаетъ лицо свое къ Лондону, детъ, также какъ Роза, и также какъ она, прізжаетъ въ жаркій, пыльный вечеръ.

Дорожные пожитки свои легко несетъ онъ въ рук, и отправляется пшкомъ въ гостиницу неопредленнаго характера, на маленькой площадк, позади Альдерегетсъ-Стрита, неподалеку отъ почтамта. Это гостиница, номера или квартиры съ мебелью, по желанію постителя. Въ новомъ желзнодорожномъ указател говорится что это новое предпріятіе, только начинающее осуществляться. Застнчиво, чуть не робко, дается понять путешественнику что здсь нечего ему предъявлять тхъ требованій какъ въ гостиниц стараго, классическаго образца, но что сапоги ему вычистятъ, и найдется также кровать, завтракъ, прислуга и дворникъ, неспящій всю ночь, за извстную плату. Въ подобныхъ явленіяхъ нкоторые истые Британцы унылаго настроенія видятъ признаки паденія отечества.

Онъ стъ безъ аппетита, и скоро опять уходитъ. На востокъ, все дальше на востокъ идетъ онъ по душнымъ улицамъ, пока не достигаетъ своего назначенія: жалкаго двора, еще боле жалкаго, чмъ вс окружающіе.

Онъ взбирается по сломанной лстниц, отворяетъ дверь, просовываетъ голову въ темную комнату и говоритъ:

— Вы здсь одн?

— Одна, милый, къ несчастію для меня и къ счастію для васъ, отвчаетъ дребезжащій голосъ.— Войдите, войдите, кто бы вы ни были. Я не могу васъ видть пока не зажгу спичку, а голосъ вашъ мн какъ будто знакомъ. Я знаю васъ, не правда ты?

— Зажгите спичку, увидите.

— Сейчасъ, милый, сейчасъ. Рука у меня такъ дрожитъ что я не могу достать спичку въ одну минуту. И кашляю я такъ что какъ ни прибираю ихъ, все не могу найти, они соскакиваютъ и разлетаются, какъ кашляю я, словно живыя. Вы съ путешествія, милый?

— Нтъ.

— Вы не морякъ?

— Нтъ.

— Такъ, есть и сухопутные покупатели, и моряки. Я мать и тмъ и другимъ. Не то что Джакъ Китаецъ на той сторон. Онъ имъ не отецъ. Въ немъ нтъ этого. Да онъ и не знаетъ настоящаго состава, хотя беретъ такую же плату какъ я, а если можно и дороже. Вотъ спичка, да гд же свча-то? Если схватитъ меня кашель, я загашу двадцать спичекъ.

Однако она отыскала свчу и зажгла, прежде чмъ кашель схватилъ ее. Онъ начинается, какъ только удалось ей зажечь свчу, она садится и начинаетъ качаться изъ стороны въ сторону, повременамъ тяжело переводя духъ.— Ахъ какъ дурны мои легкія! Легкія у меня въ куски разрываются.— Наконецъ припадокъ проходитъ. Пока онъ продолжался, она ничего не видала, вс силы ея были поглощены напряженіемъ. Когда утихаетъ кашель она напрягаетъ зрніе, и, какъ только въ силахъ вымолвить слово, восклицаетъ, тараща глаза:

— Да это вы!

— Вы удивлены что видите меня?

— Я думала что никогда уже не увижу васъ, милый. Я думала что вы умерли и отправились въ царство небесное.

— Почему?

— Я не полагала чтобы вы могли такъ долго обойтись безъ старухи которая знаетъ настоящій составъ. Да вы и въ траур. Зачмъ вы не пришли выкурить трубочку, другую въ утшеніе. Или, можетъ-быть, вамъ достались деньги, такъ что вы не нуждались въ утшеніи?

— Нтъ.

— Кто же это умеръ у васъ, милый?

— Одинъ родственникъ.

— Отъ чего онъ умеръ, милый?

— Должно быть отъ смерти.

— Вы сегодня рзки! восклицаетъ старуха съ заискивающимъ смхомъ.— Вы рзки и отрывисты. Вы не въ дух отъ того что не покурили. Вы разстроены, не правда ли. Здсь вылчитесь, милый. Здсь откуриваются отъ всякаго разстройства.

— Такъ готовьте же, сказалъ поститель.— Чмъ скоре, тмъ лучше.

Онъ снимаетъ сапоги, развязываетъ галстукъ, и ложится поперегъ грязной постели, опершись головой на руку.

— Вотъ теперь вы въ настоящемъ вид, говоритъ старуха одобрительно.— Теперь я узнаю своего стараго покупателя! Пробовали небось сами составлять, милый?

— Иногда принималъ по своему.

— Никогда не принимайте по своему. Это вредитъ торговл, и для васъ вредно. Гд же моя бутылка? гд мой наперстокъ? Гд моя ложечка? Я приготовлю вамъ настоящимъ способомъ, милый, дорогой мой.

Принявшись за дло, раздувая въ рукахъ слабую искорку, она поминутно бормочетъ съ самодовольнымъ видомъ. Повременамъ и онъ говоритъ, но не глядя на нее, словно мысли его уже уносятся вдаль.

— Я не мало уже трубочекъ изготовила вамъ, милый, не правда ли?

— Не мало.

— Когда вы въ первый разъ пришли, вы совсмъ были новичокъ, не такъ ли?

— Да, тогда мн немного нужно было.

— Но вы пошли впередъ, и теперь не отстанете отъ самаго лучшаго, не такъ ли?

— Да, пожалуй и отъ самаго худшаго.

— Вотъ готово. Какъ хорошо вы пли, когда пришли въ первый разъ. Бывало опустите голову и поете, пока не заснете, какъ птичка. Вотъ теперь совсмъ готово, милый.

Онъ беретъ трубку у нея изъ рукъ очень бережно и прикладываетъ къ губамъ. Она садится подл него, готовясь набить трубку, когда потребуется. Затянувшись раза два молча, онъ сомнительно обращается къ ней:

— Такъ же крпко, какъ бывало?

— О чемъ это говорите вы, милый?

— О чемъ же говорить мн, какъ не о томъ что у меня во рту.

— То же самое что прежде. Точь-въ-гочь то же.

— Вкусъ не тотъ, да гі дйствуетъ медленне.

— Вы привыкли, вотъ и все.

— Можетъ-быть отъ этого, конечно. Послушайте.

Онъ останавливается, впадаетъ въ дремоту и какъ будто забываетъ что заговорилъ съ ней. Она наклоняется надъ нимъ и говоритъ ему на ухо.

— Я васъ слушаю. Вы начали говорить. Я слушаю васъ. Мы говорили о томъ что вы привыкли.

— Знаю. Я только задумался. Послушайте. Положимъ, у васъ есть что-нибудь на ум, вы собираетесь что-нибудь сдлать.

— Такъ, милый. Положимъ, я собираюсь что-нибудь сдлать.

— Но еще не совсмъ ршились.

— Такъ, милый.

— Могли бы и сдлать, и не сдлать, вы понимаете?

— Да. (Кончикомъ иголки она шевелитъ содержимое въ трубк.)

— Вамъ представилось бы что вы это длаете, когда вы лежали бы здсь, какъ я теперь?

Она киваетъ головой.— Непремнно, много разъ.

— Точь-въ-точь, какъ мн. Я въ воображеніи сто разъ уже длалъ это здсь въ комнат.

— И дло, надюсь, было пріятное, милый.

— Пріятное! Кидается онъ на нее.

Совершенно спокойно, она опять наполняетъ трубку ложечкой. Видя что она занята дломъ, онъ опять опускается въ прежнее положеніе.

— Путешествіе, трудное, опасное путешествіе, вотъ что было у меня на ум. Головоломное путешествіе, черезъ пропасти, гд оступиться значило бы погибнуть. Глядите внизъ, глядите! Что тамъ лежитъ?

Онъ вскочилъ и указываетъ на полъ, словно на какой-то воображаемый предметъ, лсжащій далеко внизу. Старуха глядитъ на него, между тмъ какъ судорожное лицо его придвигается къ ея лицу, а не туда куда онъ показываетъ. Она какъ будто знаетъ какое вліяніе будетъ имть ея полное спокойствіе, если такъ, она не ошиблась въ разчет, ибо онъ опять стихаетъ.

— Ну, я сказалъ вамъ что продлалъ это здсь сто тысячъ разъ. Что я говорю! Я продлалъ это милліоны и билліоны разъ.— Я длалъ это такъ.

— Это путешествіе-то ваше? замчаетъ она спокойно.

Онъ, куря, свирпо глядитъ на нее, потомъ глаза его тускнютъ, и онъ отвчаетъ: да, путешествіе.

Слдуетъ молчаніе. Онъ то закрываетъ, то открываетъ глаза. Старуха сидитъ подл него, весьма внимательно глядя на трубку, которой онъ не отнимаетъ отъ губъ.

— Я уврена, говоритъ она, когда онъ пристально глядитъ на нее, съ такимъ выраженіемъ въ глазахъ, какъ будто видитъ ее гд-то далеко, а не рядомъ съ собою — я уврена, что вы, такъ часто повторяя это путешествіе, всегда совершали его различными способами?

— Нтъ, всегда однимъ способомъ.

— Всегда однимъ?

— Да.

— Тмъ именно способомъ какимъ оно наконецъ дйствительно было сдлано?

— Да.

— И вамъ оно всегда доставляло одинакое удовольствіе?

— Да.

Онъ какъ будто только и въ силахъ выговорить эту утвердительную частицу. Вроятно съ цлью убдиться что онъ не машинально отвчаетъ ей, она ставитъ вопросъ свой иначе.

— И это никогда не надодало вамъ, милый? И вы не старались представить себ что-нибудь другое для перемны?

Онъ съ усиліемъ поднимается, и поворачиваясь къ ней, восклицаетъ:

— Что вы хотите сказать? Что я спрашивалъ? Зачмъ я пришелъ?

Она бережно укладываетъ его опять и, подавая ему трубку, которую онъ уронилъ, собственнымъ дыханіемъ раздуваетъ ее. Затмъ она говоритъ ласково:

— Конечно, конечно, конечно! Да, да, да! Теперь я васъ понимаю. Я было сбилась. Теперь вижу. Вы нарочно для путешествія и пришли. И какъ я это прежде не догадалась.

Онъ отвчаетъ ей смясь, а потомъ свирпо стискивая зубы:

— Да, я пришелъ нарочно. Когда я не въ силахъ былъ вынести жизни, я пришелъ за облегченіемъ, и нашелъ его. Тутъ есть облегченіе! Есть!

Онъ повторилъ это слово съ какимъ-то волчьимъ хрипомъ.

Она наблюдаетъ за нимъ очень осторожно, какъ будто ощупывая въ ум почву для слдующаго замчанія. И потомъ говоритъ:

— Былъ попутчикъ, милый?

— Га, га, га! Разражается онъ громкимъ хохотомъ, или лучше сказать визгомъ.— Какъ подумаешь сколько разъ былъ онъ мн попутчикомъ, самъ того не зная, сколько разъ совершалъ онъ путешествіе, и не видлъ дороги.

Старуха становится на колни на полу, скрестивъ руки подл него на одял и подперши ими подбородокъ. Такъ, съежившись, она слдитъ за нимъ. Трубка валится у него изъ рукъ. Она опять подаетъ ему трубку, и положивъ руку ему на грудь, тихонько шевелитъ его изъ стороны въ сторону. Затмъ онъ говоритъ, словно отвчая ей:

— Да! Я всегда длалъ путешествіе прежде чмъ начнутся радужные цвта, свтлые виды и блестящія процессіи. Они не могли начаться, пока это было у меня на ум. Оно ничему не давало мста.

Опять онъ впадаетъ въ молчаніе. Опять она кладетъ ему руку на грудь и шевелитъ его изъ стороны въ сторону, словно кошка дразнитъ полузадавленную мышь. Опять онъ говоритъ, какъ будто отвчая ей.

— Какъ? Я вамъ это сказалъ? Когда длается дйствительно, оно такъ коротко что, сгоряча кажется недйствительнымъ. Слушайте!

— Да, милый, я слушаю.

— И время и мсто удобны.

Онъ всталъ на ноги, и говоритъ шепотомъ, словно въ потемкахъ.

— Время, мсто и попутчикъ, добавляетъ она поддлываясь подъ его голосъ и держа его тихонько за руку.

— Могло ли время быть удобнымъ, еслибъ не было попутчика? Тише. Дло сдлано. Кончено.

— Такъ скоро?

— Вдь я же вамъ говорю. Такъ скоро. Подождите. Это видніе. Я просплюсь. Было слишкомъ коротко и легко. Надо видніе получше. Это самое жалкое изъ всхъ. Ни борьбы, ни сознанія опасности, ни просьбы. Однако, этого я никогда прежде не видалъ.— Онъ дрогнулъ.

— Чего это, милый?

— Поглядите! Поглядите какъ это бдно, ничтожно, жалко! Это должно-быть дйствительность. Кончено.

Онъ сопровождалъ несвязныя слова свои порывистыми движеніями, мало-по-малу они переходятъ въ неподвижность оцпеннія, и онъ лежитъ какъ пластъ на кровати.

Но старуха не отстаетъ. Повторяя свое кошачье движеніе, она опять шевелитъ тло и прислушивается, шевелитъ еще разъ и прислушивается, шепчетъ ему что-то и прислушивается снова. Видя что его расшевелить пока нельзя, она тихонько встаетъ на ноги, съ видомъ досады, и отходя, слегка ударяетъ по лицу его рукой.

Но она отходитъ недалеко: только до кресла у очага. Садится, подпираетъ подбородокъ рукою, и пристально глядитъ на лежащаго.— Я слышала разъ, бормочетъ она, когда я лежала, гд ты теперь лежишь, а ты наблюдалъ за мною, ты говорилъ: не разберешь. Я слышала ты говорилъ это еще объ двухъ другихъ, лежавшихъ со мною. Не полагайся однако на это, не полагайся слишкомъ, прелесть моя! Все не сводя съ него глазъ, какъ кошка, она продолжаетъ: — не такъ крпко но твоему, какъ прежде. Въ самомъ дл? Можетъ-быть сначала и такъ. Можетъ-быть въ этомъ ты не ошибся. Съ навыкомъ совершенствуешься. Можетъ-быть я узнала секретъ какъ заставить говорить тебя, милый.

Онъ, однако, уже не говоритъ боле. Съ безобразнымъ подергиваніемъ въ лиц и рукахъ, онъ лежитъ оцпенлый и безмолвный. Свча догораетъ. Старуха беретъ огарокъ пальцами, зажигаетъ имъ другую свчу и ею вдавливаетъ огарокъ въ подсвчникъ, словно заряжая какое-то уродливое орудіе колдовства. И новая свча догораетъ, а Джасперъ все лежитъ безъ чувствъ. Наконецъ свча гаснетъ, и утренній свтъ глядитъ въ комнату. Вскор затмъ Джасперъ поднимается, прозябшій и дрожащій, медленно приходитъ къ сознанію гд онъ, и готовится уйти. Старуха принимаетъ отъ него плату съ признательнымъ восклицаніемъ:— да благословитъ васъ Богъ, милый! И какъ будто утомленная, начинаетъ укладываться спать, когда онъ выходитъ изъ комнаты.

Не все то истинно ч’:о кажется. На этотъ разъ оно оказывается обманчивымъ, ибо едва замеръ звукъ шаговъ его, какъ она бросается за нимъ, бормоча про себя:— га этотъ разъ ты отъ меня не уйдешь.

У этого двора одинъ только выходъ. Она зорко смотритъ изъ-подъ воротъ, не оглянется-ли онъ. Онъ не оглядывается, уходя нетвердымъ шагомъ. Она крадется за нимъ, выглядываетъ изъ двора, видитъ что онъ идетъ все дале, не оглядываясь, и не спускаетъ его съ глазъ.

Онъ пробирается къ концу Альдергетсъ-Стрита. Тутъ дверь тотчасъ же отворяется, какъ только онъ постучался. Она притаилась въ другихъ воротахъ, и легко соображаетъ что онъ здсь остановился. Терпніе ея не истощается съ часами. Для подкрпленія, она покупаетъ хлбъ неподалеку, да молока, когда проносятъ его мимо.

Онъ выходитъ въ полдень, переодвшись, но ничего не неся въ рукахъ. Слдовательно онъ еще не детъ домой. Она слдитъ за нимъ нкоторое время, колеблется, потомъ тотчасъ же ршительно поворачиваетъ назадъ и идетъ къ дому изъ котораго онъ вышелъ.

— Джентльменъ изъ Клойстергама дома?

— Только что вышелъ.

— Жаль. Когда онъ возвращается въ Клойстергамъ?

— Сегодня вечеромъ въ шесть часовъ.

— Благодарю васъ. Пошли Богъ успхъ заведенію гд на учтивый вопросъ даже бдной старухи такъ учтиво отвчаютъ.

— Этотъ разъ не уйдешь отъ меня, повторяетъ бдная старуха не такъ ужь учтиво.— Ты ушелъ отъ меня прошлый разъ какъ слъ въ этотъ омнибусъ, что ходитъ между станціей и городомъ. Я даже не уврена была прямо ли въ городъ ты похалъ. Теперь знаю что прямо. Мой клойстергамскій джентльменъ, я буду тамъ прежде тебя, и дождусь твоего прізда. Я поклялась что второй разъ ты отъ меня не уйдешь.

Въ тотъ же вечеръ, бдная старуха стоитъ на Клойстергамской большой улиц, разсматриваетъ странные карнизы женскаго монастыря и развлекается чмъ можетъ, въ ожиданіи девяти часовъ. Въ этотъ часъ прізжаетъ омнибусъ, пассажиры котораго ее, какъ видно, интересуютъ. Благопріятная темнота легко позволяетъ ей убдиться тутъ ли тотъ кого ей нужно. Тутъ. Пассажиръ за которымъ слдитъ она прізжаетъ вмст съ другими.

— Теперь посмотримъ куда ты дваешься? Ступай. Замчаніе обращенное къ воздуху. А можно подумать что пассажиръ слышалъ его, такъ покорно идетъ онъ по большой улиц, пока не достигаетъ воротъ со сводомъ, гд внезапно исчезаетъ. Бдная старуха ускоряетъ шагъ, настигаетъ его въ воротахъ, но видитъ только крутую лстницу съ одной стороны, а съ другой, старинную комнату, въ которой пишетъ сдоволосый джентльменъ съ большою головой, страннымъ образомъ сидя у отворенной на улицу двери и оглядывая всхъ проходящихъ, словно приставленъ взимать съ нихъ пошлину, хотя пошлины никакой не взимается.

— Эй! кричитъ онъ ей въ полголоса, видя что она стала въ тупикъ,— кого вы ищите?

— Тутъ сію минуту прошелъ одинъ джентльменъ.

— Прошелъ, конечно. Что вамъ отъ него нужно?

— Гд живетъ онъ, милый?

— Гд живетъ? Въ томъ этаж.

— Благодарю васъ. Тише. Какъ зовутъ его, милый?

— По фамиліи Джасперъ, по имени Джонъ. Мистеръ Джонъ Джасперъ.

— Есть у него какое-нибудь званіе?

— Званіе? Да. Поетъ въ хор.

— На хорахъ?

— Въ хор.

— Что это такое?

Мистеръ Дачри встаетъ изъ за письменнаго стола и подходитъ къ двери.

— Знаете вы что такое соборъ? спрашиваетъ онъ шутливо.

Старуха киваетъ.

— Что же такое?

Она какъ будто затрудняется отыскать опредленіе, какъ вдругъ ей представляется что легче указать самый предметъ, рзко выдляющійся на темно-синемъ неб, гд проступаютъ раннія звзды.

— Отвтъ хорошъ. Ступайте туда завтра утромъ въ семь часовъ, и можете видть и слышать мистера Джаспера.

— Благодарю васъ! благодарю васъ!

Торжествующая радость, съ которой она благодаритъ его, не ускользаетъ отъ стараго добродушнаго холостяка, живущаго своими средствами. Онъ взглядываетъ на нее, закладываетъ руки назадъ, и идетъ съ ней рядомъ по звонкой мостовой.

— А то, предлагаетъ онъ, кивнувъ назадъ головой, — вы просто можете теперь же пойдти къ мистеру Джасперу на квартиру.

Старуха смотритъ на него съ хитрой улыбкой и качаетъ головой.

— А! вы не хотите говорить съ нимъ?

— Она повторяетъ нмой отвтъ и изображаетъ ігубами беззвучное: ‘нтъ.’

— Можете любоваться имъ издали три раза въ день, когда хотите. Только едва ли стоило для этого хать такъ далеко.

Старуха быстро вскидываетъ на него глаза. Если мистеръ Дачри надется такимъ способомъ узнать отъ нея когда она пріхала, значитъ онъ гораздо простодушне ея. Но онъ, повидимому, и не помышляетъ о подобныхъ хитростяхъ, какъ идетъ распустивъ волосы по втру, небрежно звеня мелкой монетой въ карман.

Звонъ денегъ какъ-то особенно привлекателенъ для ея жадныхъ ушей.

— Не поможете ли вы мн заплатить за ночлегъ въ пристанищ путниковъ, добрый джентльменъ? Не дадите-ли немного денегъ? Я бдная женщина и страдаю жестокимъ кашлемъ.

— Вы, какъ видно, знаете гд пристанище: идете прямо туда, ласково замчаетъ мистеръ Дачри, продолжая звенть деньгами. Часто бывали здсь?

— Одинъ только разъ въ жизни.

— Въ самомъ дл?

Они дошли до входа въ монастырскій виноградникъ. Умстное воспоминаніе, представляющее достойный подражанія примръ, приходитъ на умъ старух при вид этой мстности. Она останавливается у воротъ и говоритъ выразительно:

— Можетъ-быть вы не поврите, а право вотъ здсь, на этомъ самомъ мст одинъ молодой джентльменъ далъ мн три шиллинга шесть пенсовъ, когда задыхалась я отъ кашля на трав. Я попросила у него именно три шиллинга и шесть пенсовъ, онъ и далъ мн.

— Не слишкомъ ли было рзко назначать сумму, замчаетъ мистеръ Дачри, все продолжая звенть деньгами.— Не предоставляется ли это обыкновенно доброй вол? Не могло ли показаться молодому джентльмену, только показаться, понимаете, что его неволятъ?

— Видите ли, милый, отвчаетъ она вкрадчивымъ голосомъ,— я хотла употребить эти деньги на лкарство, которое мн помогаетъ и которымъ я торгую. Я такъ и сказала молодому джентльмену, и онъ далъ мн, и я добросовстно употребила вс деньги до послдней монетки. Вотъ и теперь, я хочу купить того же лкарства на такую же сумму, и если вы дадите мн эти деньги, я точно такъ же добросовстно употреблю ихъ, завряю васъ честью.

— Что же это за лкарство?

— Я буду откровенна съ вами. Это лкарство — опій.

Мистеръ Дачри, внезапно мняясь въ лиц, быстро взглядываетъ на нее.

— Опій, милый. Ни боле, ни мене. Объ немъ, такъ же какъ и о людяхъ, часто слышишь съ дурной стороны, а съ хорошей весьма рдко.

Мистеръ Дачри начинаетъ медленно отсчитывать требуемую сумму. Жадно слдя за его руками, она продолжаетъ распространяться о поданномъ ему прекрасномъ примр.

— Какъ-разъ наканун Рождества, въ единственный пріздъ мой сюда, въ самыя сумерки, молодой джентльменъ далъ мн эти три шиллинга и шесть пенсовъ.

Мистеръ Дачри перестаетъ считать, онъ сбился, и начинаетъ снова.

— А имя молодаго джентльмена, прибавляетъ она, — было Эдвинъ.

Мистеръ Дачри роняетъ нсколько монетъ, нагибается чтобы поднять ихъ, и покраснвъ отъ усилія, спрашиваетъ:

— Почемъ же вы знаете имя молодаго джентльмена?

— Я у него спросила, онъ мн и сказалъ. Я предложила ему два вопроса: какъ звать его по имени, и нтъ ли у него милой? Онъ отвчалъ,— что зовутъ его Эдвинъ, а милой у него нтъ.

Мистеръ Дачри останавливается съ отобранными деньгами въ рукахъ, но погружается какъ будто въ глубокое размышленіе о ихъ цнности и не ршается съ ними разстаться. Старуха смотритъ на него недоврчиво, начиная злиться на ожидаемый исходъ его размышленій. Онъ, однако, отдаетъ ей деньги, будто ршившись на пожертвованіе, и униженно поблагодаривъ его, она идетъ своею дорогой.

Лампа Джона Джаспера зажжена, надворотный маякъ свтится, когда мистеръ Дачри возвращается къ нему. Какъ моряки на опасномъ пути, приближаясь къ скалистому берегу, глядятъ по лучамъ хранительнаго свта на лежащую дале приставь, которой можетъ-быть не суждено имъ достигнуть, такъ пытливый взглядъ мистера Дачри устремился на свточъ, и дале.

Онъ заходитъ на свою квартиру лишь для того чтобы надть шляпу, это, повидимому, столь безполезное для него украшеніе. Въ половин одиннадцатаго по соборнымъ часамъ, онъ выходитъ опять на улицу. Онъ останавливается и поглядываетъ кругомъ, какъ будто, съ наступленіемъ завтнаго часа, когда Дордельсъ прогоняется домой камнями, надется увидть чертенка которому поручено гнать его.

Дйствительно, этотъ злой духъ является. Мистеръ Дачри видитъ его, какъ онъ, за неимніемъ живой мишени, святотатственно бьетъ камнями мертвыхъ, сквозь ограду кладбища. Чертенку кажется это забавнымъ дломъ. Вопервыхъ потому что мсто считается священнымъ, а вовторыхъ потому что памятники въ темнот похожи на живыхъ людей, и возможна отрадная мысль что удары имъ чувствительны.

Мистеръ Дачри кличетъ его:— Эй! Винксъ!

Онъ откликается:— Эй! Дикъ!

Какъ видно, они успли подружиться.

— Вы, однако, замчаетъ мальчишка,— не разглашайте моего имени. Помните, я никакого имени не намренъ признавать. Когда меня спрашиваютъ въ тюрьм о моемъ имени, чтобы записать въ книгу, я отвчаю: узнайте. Точно такъ же, когда спрашиваютъ какой я вры, я отвчаю: узнайте.

А узнать это, замтимъ мимоходомъ, необыкновенно трудно, какъ бы ни была развита статистика въ государств.

— Да кром того, продолжаетъ мальчишка — и нтъ фамиліи Винксъ.

— Кажется, есть.

— Врешь, нтъ. Это такъ мн дали прозваніе путешественники. Единственная кличка на которую я откликаюсь — Бгунъ. Да и этого имени я не признаю, коль на то пошло.

— Ну, Бгунъ, такъ Бгунъ. Мы вдь съ тобою друзья?

— Друзья.

— Я простилъ теб твой первый долгъ, и не мало моихъ монетъ досталось теб съ тхъ поръ, такъ ли, Бгунъ?

— Да, и главное вы не другъ Джасперу. Зачмъ сшибъ онъ меня съ ногъ?

— Зачмъ, дйствительно! Но оставимъ его пока. Сегодня, Бгунъ, теб достанется шиллингъ. У васъ сейчасъ остановилась прізжая, съ которой я говорилъ. Больная женщина съ кашлемъ.

— Курильщица, подтверждаетъ Бгунъ, кривя лицо, наклоняя голову на сторону и перекашивая глаза.— Курильщица опіуму.

— Какъ ее зовутъ?

— Королевское высочество принцесса Трубка.

— У ней есть какое-нибудь другое имя. Гд она живетъ?

— Въ Лондон съ моряками.

— Съ моряками?

— Да. Съ Китайцами и другимъ сбродомъ.

— Мн бы хотлось узнать черезъ тебя въ точности гд она живетъ.

— Ладно. Дайте въ руки.

Передается шиллингъ, и съ тмъ взаимнымъ довріемъ, которое должно бы сопровождать вс сдлки между честными людьми, это дло считается конченымъ.

— Вотъ однако, штука! восклицаетъ Бгунъ.

— Куда, какъ вы думаете, идетъ ея высочество завтра утромъ? Въ кон-сис-то-рію.

Онъ тянетъ слоги отъ восхищенія, бьетъ себя по ляшкамъ и перекувыркивается съ рзкимъ хохотомъ.

— Почемъ ты это знаешь, Бгунъ?

— Она сама мн сейчасъ сказала. Говоритъ, что нарочно должна встать рано. Мн завтра, говоритъ, надо пораньше умыться и принарядиться, какъ могу, потому что хочу зайти въ консисторію.

Онъ опять съ прежнимъ юморомъ тянетъ слоги, и находя недостаточно выразительнымъ прыганье, вдругъ переходитъ къ медленной и торжественной пляск, изображая можетъ-быть самого декана.

Мистеръ Дачри принимаетъ извстіе съ довольнымъ, но задумчивымъ лицомъ, и прекращаетъ разговоръ. Возвратившись на свою квартиру, онъ дома сидитъ за ужиномъ, состоящимъ изъ хлба, сыру, сельдей и пива, который приготовила ему мистрисъ Топъ, сидитъ еще и покончивъ ужинъ. Наконецъ встаетъ, отворяетъ угольный шкапъ и справляется съ нсколькими чертами, грубо проведенными на внутренней сторон его.

— Мн нравится, говоритъ мистеръ Дачри,— старый способъ вести счеты. Понятно только тому кто считаетъ. Такъ. Малый, однако, счетъ, скудный счетъ!

Онъ вздыхаетъ, беретъ съ одной изъ полокъ кусокъ млу, и останавливается въ нершимости, держа его въ рук.

— Небольшая черточка, произноситъ онъ — вотъ, кажется, все что въ прав я прибавить.— Проводитъ черточку, затворяетъ шкапъ, и ложится въ постель.

Лучезарное утро сіяетъ надъ старымъ городомъ. Древности и развалины необычайно прекрасны. Сочный плющъ лоснится на солнц, и тнистыя втви деревъ качаются въ благоуханномъ воздух. Мерцаніе свта, псни птицъ, запахъ садовъ, лсовъ и полей, или лучше, запахъ всего, какъ садъ воздланнаго, острова, проникаютъ въ соборъ, смягчаютъ мрачныя тни его, говорятъ о воскресеніи и жизни. Холодныя каменныя гробницы прошлыхъ вковъ нагрваются, лучи свта проникаютъ въ отдаленнйшіе углы зданія и трепещутъ тамъ словно крылья.

Является мистеръ Топъ съ большими ключами и, звая, отпираетъ двери. Является мистрисъ Топъ съ прислугой. Является въ свое время органистъ съ мальчикомъ, поглядываютъ внизъ изъ-за красныхъ занавсокъ, безстрашно сметаютъ пыль на высот, обтираютъ колонны и педали. Являются грачи съ разныхъ странъ свта, возвращаясь къ башн, можно предположить что они любятъ колебаніе воздуха, и ожидаютъ его отъ колоколовъ и органа. Являются весьма немногочисленные прихожане, большею частію изъ уголка младшихъ канониковъ. Является мистеръ Криспаркль, свжій и бодрый, и его товарищи, не такіе свжіе и бодрые. Является хоръ впопыхахъ (вчно впопыхахъ, торопясь надть рясы въ послднюю минуту, какъ дти выскакивающіе изъ постели), и является во глав хора Джонъ Джасперъ. Посл всхъ является мистеръ Дачри, помщается въ одномъ изъ незанятыхъ мстъ и ищетъ глазами ея высочество принцессу Трубку.

Давно уже длится служба, а онъ все не можетъ отыскать ее. Наконецъ онъ разглядываетъ ее въ тни. Она стоитъ за колонной, тщательно скрываясь отъ начальника хора, но пристально глядя на него. Не сознавая ея присутствія, онъ поетъ. Она усмхается въ тхъ мстахъ гд онъ всего боле увлекается пніемъ и…. да, мистеръ Дачри ясно это видитъ…. грозитъ ему кулакомъ изъ-за колонны. Мистеръ Дачри глядитъ еще разъ, чтобъ удостовриться. Да, вотъ опять. Безобразна и суха, какъ одно изъ фантастическихъ изваяній подъ каедрой, зла какъ дьяволъ, безчувственна какъ мдный орелъ, держащій на крыльяхъ своихъ священныя книги, и нисколько не укрощенный ими, по представленію ваятеля, она покачивается, прижавъ къ груди тощія руки, и потомъ обоими кулаками грозитъ начальнику хора. Въ эту минуту, изъ-за двери, ускользнувъ отъ бдительности мистера Тона помощью знакомыхъ ему уловокъ, выглядываетъ Бгунъ, съ изумленіемъ переводя глаза отъ угрожающей на угрожаемаго.

Служба кончается, служители расходятся завтракать. Мистеръ Дачри заговариваетъ съ новой знакомой своей за дверями, когда хоръ разошелся, раздвшись такъ же поспшно, какъ одвался.

— Здравствуйте. Ну что? Видли его?

— Видла, милый, видла.

— Вы его знаете?

— Знаю! Лучше гораздо чмъ вс досточтимые священники знаютъ его.

Мистрисъ Топъ заботливо приготовила весьма опрятный завтракъ для своего жильца. Не садясь за столъ, онъ отворяетъ угловой шкапъ, беретъ съ полки млъ, прибавляетъ къ счету толстую черту съ верху шкала до низу, и затмъ принимается кушать съ аппетитомъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Этимъ выпускомъ кончается оставшаяся по смерти Диккенса рукопись Эдвина Друда. Два часа посл того какъ написана была послдняя страница, автора не было уже въ живыхъ. Одно мсто романа наводитъ на мысль что онъ предчувствовалъ близость кончины, но она не отразилась на талант его. Не часто, кажется, можно найти въ послднемъ произведеніи писателя столько свжести, столько живости, столько яркости красокъ, столько истиннаго юмору. Диккенсъ сошелъ съ поприща ничего не утративъ изъ тхъ умственныхъ силъ, съ какими вступилъ на него. Напротивъ, силы эти лишь достигли полнаго, стройнаго развитія, и можно смло сказать что прерванный смертью романъ принадлежалъ бы къ числу лучшихъ его произведеній. На дальнйшій ходъ и развязку этого романа нтъ никакихъ указаній въ оставшихся бумагахъ. Черновыя замтки найденныя въ нихъ относятся лишь къ первой, уже изданной части, и только по намекамъ въ ней заключающимся можетъ каждый разгадывать по своему Тайну Эдвина Друда.

‘Русскій Встникъ’, NoNo 4—9, 1870

ТАЙНА ЭДВИНА ДРУДА.

ГЛАВА I.Разсвтъ.

ГЛАВА II.Деканъ и причетъ.

ГЛАВА III.Женскій монастырь.

ГЛАВА IV.Мистеръ Сапси.

ГЛАВА V.Мистеръ Дордельсъ съ другомъ.

ГЛАВА VI.Филантропія въ уголк младшихъ канониковъ.

ГЛАВА VII.Признанія.

ГЛАВА VIII.На ножахъ.

ГЛАВА IX.Птицы въ куст.

ГЛАВА X.Дорога расчищается.

ГЛАВА XII.Ночь съ Дордельсомъ.

ГЛАВА XIII.Оба въ лучшемъ вид.

ГЛАВА XIV.Когда встртятся опять эти трое?

ГЛАВА XV.Арестантъ.

ГЛАВА XVI.Обреченный.

ГЛАВА XVII.Филантропія офиціальная и неофиціальная.

ГЛАВА XVIII.Поселенецъ въ Клойстергам.

ГЛАВА XIXТнь на солнечныхъ часахъ.

ГЛАВА XX.Бгство.

ГЛАВА XXI.Встрча.

ГЛАВА XXII.Дла начинаютъ путаться.

ГЛАВА XXIII.Опять разсвтъ.

Читайте также:

ГЛАВА I.
Разсвтъ.

ГЛАВА II.
Деканъ и причетъ.

ГЛАВА III.
Женскій монастырь.

ГЛАВА IV.
Мистеръ Сапси.

ГЛАВА V.
Мистеръ Дордельсъ съ другомъ.

ГЛАВА VI.
Филантропія въ уголк младшихъ канониковъ.

ГЛАВА VII.
Признанія.

ГЛАВА VIII.
На ножахъ.

ГЛАВА IX.
Птицы въ куст.

ГЛАВА X.
Дорога расчищается.

ГЛАВА XII.
Ночь съ Дордельсомъ.

ГЛАВА XIII.
Оба въ лучшемъ вид.

ГЛАВА XIV.
Когда встртятся опять эти трое?

ГЛАВА XV.
Арестантъ.

ГЛАВА XVI.
Обреченный.

ГЛАВА XVII.
Филантропія офиціальная и неофиціальная.

ГЛАВА XVIII.
Поселенецъ въ Клойстергам.

ГЛАВА XIX
Тнь на солнечныхъ часахъ.

ГЛАВА XX.
Бгство.

ГЛАВА XXI.
Встрча.

ГЛАВА XXII.
Дла начинаютъ путаться.

ГЛАВА XXIII.
Опять разсвтъ.