ВОПРОСЫ ЧУВСТВ.
Сыновний долг
Сыновний долг
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
—————————————————————-
Сыновний долг, Эмерик_граф, Год: 1891
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Графу Жану де-Вальтанез только сорок два года, но он пользуется огромным уважением в своем клубе. Его приветливость к товарищам, усердие, корректность и деликатность в исполнении его обязанности комиссара, которую он исполняет в течение уже пяти лет, и щекотливость во всем, касающемся чести, привели к тому, что он единодушно был избран председателем клуба Безик, одном из лучших в столице.
На памяти клубистов, ни одно избрание не прошло так гладко, как избрание Вальтанеза: не было ни противодействия, ни пререканий, все члены клуба сошлись в своем желании иметь его своим председателем.
Не говоря уже о том, что Вальтанез умел всем внушить симпатию к себе, он был, кроме того, достойным представителем одного из первых имен страны. Отец его, старый маркиз де-Вальтанез Лепвиль, шестидесяти шестилетний старик, был одним из основателей клуба, три раза занимал должность председателя и до сих пор оставался его постоянным посетителем.
Одно время поговаривали было о том, чтобы в четвертый раз выбрать старика, но он отказался от этой чести, предоставив ее своему сыну. Отказ свой он мотивировал тем, что возраст не позволяет ему больше заниматься пустыми мелочами, что однако не препятствовало ему ежедневно играть партию баккара от пяти до семи часов. Конечно, он играл не по большой, как подобает несколько разорившемуся аристократу, но все-таки ему иногда случалось выигрывать луидоров двадцать.
Жак де-Вальтанез играл реже, чем отец, и не сделал игру привычкой, но ставки его были большие, и выигрыш или проигрыш значительные. Страдая хронической невралгией, (для успокоения боли он постоянно носил в кармане флакон с опиумом), он уверял, что волнение игры вредно ему и что он не может сделать из игры обязательное ежедневное занятие. Поэтому хотя он и садился иногда за зеленое поле, но играл без увлечения, тем более, что у него не было больших средств. Уже пять лет он был женат на прелестной молодой женщине, не принесшей ему однако богатого приданого, детей у них не было, и граф проводил вечера дома, в семье, охотнее чем за картами. Даже выиграв несколько сот луидоров, он не выказывал особенной радости.
— Положительно игра не доставляет мне удовольствия, — говорил он, — что впрочем, очень естественно, так как сыновья никогда не наследуют пороков отца.
На это маркиз отвечал смеясь:
— Желаю тебе, мой милый, никогда не иметь худших!
Уже около месяца граф Жан де-Вальтанез был председателем клуба, когда внезапно случилось происшествие, самое неприятное и тягостное для лица, занимающего эту должность.
В последние дни игра приняла необычайные, тревожные размеры. Один молодой человек, бедный и очень несчастливый в картах, Морис де-Ронсере, быстро выиграл огромные суммы, что возбудило зависть и, прибавим, недоверие большинства игроков. Несколько членов клуба взаимно дали себе слово с особенною бдительностью наблюдать за столом с баккара.
Однажды, между пятью и семью часами, в самый разгар оживленной игры, эти господа внезапно остановили партию и потребовали осмотреть карты.
Все карты были закраплены крошечной, едва приметной, меткой, в этом не было сомнения. Приказали принести из конторы несколько новых колод еще запечатанных, и вскрыли их, они также были краплёные.
Очевидно, между игроками завелся шулер, вошедший в соглашение с одним из клубных лакеев, чтобы снабжать клуб заранее приготовленными колодами.
Граф Жан де-Вальтанез в это время находился в клубе и его тотчас же уведомили о случившемся.
Он немедленно явился в игорную комнату, и сказал печально и серьезно:
— Господа, на всех нас обрушилось большое несчастие. Среди нас есть виновный. Никто не должен уходить отсюда! Я сейчас же произведу дознание.
Слова председателя были встречены всеобщим одобрением. Отправившись в контору, граф допросил служителей, на обязанности которых лежала доставка карт.
Один из лакеев, давший чрезвычайно сбивчивые и противуречивые показания, по настоянию графа, пригрозившего ему немедленным арестом, сознался наконец, что он подменивал колоды, поставляемые в клуб с фабрики, другими колодами, совершенно такими же, которые он получал от одного из членов.
— От кого?—спросил де-Вальтанез.
— Этого я никогда не скажу!
— Вы не скажете? Так я пошлю за полицией.
— Не советую господину графу делать это, — нахально отвечал лакей,— потому что если меня насильно заставлять говорить…
— Что же будет?
— Будет хуже для всех, а для господина председателя в особенности…
— Что это значит, негодяй?
— То, что один из членов клуба очень близкий к господину графу…
— Безумец! Ты смеешь обвинять маркиза де-Вальтанез! — вскричал председатель, с безграничным презрением смотря на него.
— Ну, если вы принуждаете меня, то знайте, что ваш отец уже пять лет, как приносит в кармане своего пальто колоды, предназначаемые для игры на следующий день.
— Доказательства?
— Мне не верят! Так пусть пойдут в прихожую и обыщут пальто маркиза де-Вальтанез! Кстати, сегодня я еще не вынул из секретных карманов в подкладке колоды, которые должны были бы очутиться завтра на столе баккара. Справа, у плеча пальто, есть пружинка, которую очень легко приметить тем, кто о ней знает. Проверьте мои слова, сударь, и вы увидите, солгал ли я!
Смертельная дрожь пробежала по телу графа де-Вальтанез. Однако, желая уничтожить дерзкого лакея, он принес пальто своего отца. Увы! Все было правда! В подкладке оказались несколько запечатанных колод, совершенно одинаковых с только что найденными в игорной зале.
Лакей посмеивался.
— Что же, господин председатель, разве я не был прав, отказываясь назвать моего сообщника?
Раздавленный стыдом, закрыв лицо руками, граф переживал страшную внутреннюю борьбу.
Десять минут прошло в тяжелом безмолвии, потом де-Вальтанез с видом человека, решившегося утопиться, обратился к слуге:
— Послушайте, — сказал он ему, — вы понимаете, что во всяком случае вы должны уйти из клуба, но я согласен не только не предавать вас в руки полиции, но еще дам вам чек в 50 тысяч франков на один из банков в Швейцарии, если вы немедленно отправитесь заграницу и всегда и всем будете заявлять, что виновник — тот член клуба, котораго я сейчас же публично назову в присутствии всех.
— Вы хотите свалить все на господина Мориса де-Ронсере? — возразил лакей, —Это подло, но мне все равно, так как я во всяком случае погибший человек. Я согласен. Господин председатель может положиться на меня!
— Значит, решено? И вы сейчас уедете? А если впоследствии вас будут допрашивать, вы будете утверждать, что виновный тот, кого я назову?
— Решено. Я не имею никакой выгоды противоречить… и наоборот, мне очень выгодно получить пятьдесят тысяч франков.
— Так убирайтесь. Поезжайте на станцию как можно скорее. Вот вам чек.
Четверть часа спустя, председатель клуба Безик, проведя несколько минут запершись в своем особом кабинете, внезапно вошел в игорную комнату.
Галстук его был развязан, волосы растрепаны, взгляд безумный и на лице мертвенная бледность.
Крик изумления вырвался у всех присутствующих,
— Что с вами, Вальтанез?
— Господа! Я совершил сам суд над собою… Я еще надеялся, что мое преступление не откроется, но все мои усилия оказались тщетными: слуга выдал меня.
— Что вы хотите сказать?
— Это я, господа, в качестве комиссара доставлял карты для баккара. И я заранее закраплял их для того, чтобы выигрывать наверняка в те дни, когда был банкометом… Я должен сделать вам это признание немедленно, потому что я умираю… — слабеющим голосом докончил он, и приблизился к старому маркизу, с трудом державшемуся на ногах от волнения.
— Простите меня, батюшка, за причиняемое мною вам большое горе. Но Вальтанез не может пережить такой позор… Я выпил целый флакон опиума, который всегда у меня в кармане, и мне остается жить только несколько минут…
Неверными шагами направился он к двери, между тем как присутствующие, его друзья, угрюмо и молча отвертывались от него. Маркиз быстро подошел к сыну и, делая вид, что поддерживает его, шепнул:
— Это безумие! Жан — дитя мое, неужели ты хочешь, чтобы я сознался?
— Вы, батюшка? — отвечал граф, — вы не имеете на это права: ведь у вас есть сын, а у меня… его нет!
Десять минут спустя, он был мертв…
Источник текста: журнал ‘Вестник моды’, 1891, No 37. С. 363.