Свящ. С. ОПАТОВИЧ
Свящ. С. ОПАТОВИЧ
<,Рецензии на несколько сочинений А. М. Бухарева>,
<,Рецензии на несколько сочинений А. М. Бухарева>,
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Свящ. С. Опатович. Рецензии на несколько сочинений А. М. Бухарева, Бухарев Александр Матвеевич, Год: 1866
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Серия ‘Русский путь’
Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев): Pro et contra
Личность и творчество архимандрита Феодора (Бухарева) в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1997
‘Св. Иов многострадальный. Обозрение его времени и искушения по его книге’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 г. 8 д. 107 с. ‘Св. пророк Исайя. Очерк его времени, пророческого служения и книги’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 г. 8 д. 90 с. ‘Св. пророк Иеремия. Очерк его времени, жизни и пророческой книги’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 г. 8 д. 70 с. ‘Св. пророк Иезекииль. Очерк его времени, жизни и пророческой книги’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864. 8 д. 80 с. ‘Св. пророк Даниил. Очерк его века, пророческого служения и священной книги’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 8 д. 190 с. ‘О подлинности и целости священных книг пророков: Исайи, Иеремии, Иезекииля и Даниила’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 г. 174 с. ‘Исследование о достоинстве, целости и происхождении 3-й книги Ездры’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 г. 8 д. 134 с. ‘Печаль и радость по слову Божию. Очерки священных книг ‘Плача Иеремии’ и ‘Песни песней’ с прибавлением соображений об Апокалипсисе и 3-й книге Ездры’. Соч. А. Бухарева. Москва, 1864 г. 8 д. 179 с.
Все приведенные нами книги по содержанию имеют много сходства и некоторое различие. Укажем нашим читателям на то и другое.
Независимо от самого предмета, статьи эти заключают в себе то общее свойство, что принадлежат одному писателю, г. Бухареву, с произведениями которого мы уже отчасти познакомили наших читателей в январской книжке ‘Странника’. Автор верен и здесь как достоинствам своим, так и недостаткам. Замечено было уже, что г. Бухарев обладает удивительною способностию — объединять, обобщать предметы и мысли, по-видимому самые разнородные. Это подтверждаем мы и теперь. Все приведенные нами статьи его суть не иное что, как объединение, строгий синтез мыслей, выраженных св. писателями или их комментаторами. Напрасно читатель станет искать в них каких-либо частностей, фактов. Автор занимается преимущественно философскими взглядами на писателя и его эпоху и в этом поставляет сущность своего дела. А действительно, не только в изданных на русском языке монографиях, но и в таких почтенных заграничных изданиях, каково, напр<,имер>,, ‘Cursus completus Sacrae Scripturae’ {‘Общий очерк Священного Писания’1 (лат.).}, у Кальмета и других, нам не удалось найти многих подробных сведений о времени Св. писателей, какие встречаются у г. Бухарева. Он с самою тонкою наблюдательностию подмечает каждую черту, каждое слово в рассматриваемых им книгах и все это приводит в единство, изо всего составляет стройную и полную картину. Возьмите, напр<,имер>,, описание времени, в которое жили и действовали Св. пророки: Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Как хороши эти описания! Как метко изображены характеры и личные свойства каждого из них! У г. Бухарева вы ясно видите и картину того времени, когда пророчествовал Исайя, когда царство Иудейское находилось еще в цветущем состоянии, но уже, так сказать, в самом корне своем было подточено упадком нравственности иудеев, таким упадком, которого не могло остановить и продолжительное царствование праведного Езекии. В те времена, по господствующему духу самонадеянности и стремления к возвышению над другими, народы были в великом движении: сильные стремились к преобладанию над всеми, а из слабейших каждый усиливался возвыситься на счет других, с кем бороться ему было по силам, и вместе, с другой стороны, каждый должен был трепетать постоянно за собственную независимость и даже за самое политическое существование. Войны и опустошения были повсюдны и, как бы сосредоточившись, тяготели над обоими царствами избранного народа. На Иудейское царство, при Ахазе, делали нападения прежде зависевшие от него идумеи и филистимляне, занимали иудейские города и отводили пленных. А цари сирийский и израильский уже приготовили Иерусалиму нового царя, какого-то сына Тавеилева вместо потомков Давидовых, и с многочисленным войском шли против Иудейского царства, израильтянами в один день было убито 120 т<,ысяч>, иудейских воинов, а 200 т<,ысяч>, женщин и детей взято в плен. Между тем, ассириане, поработивши или опустошивши разные земли по ту сторону Евфрата и за Тигром, обратили свой взор и на стороны, лежащие по сю сторону Евфрата до Нила, переселили сириян, положили конец Царству израильскому, отведши большую часть народонаселения его в плен, грозили Египту и с многочисленным войском приступали к стенам Иерусалима. Вера Езекии, отозвавшаяся и в подданных его, удержала еще от падения царство Иудейское: но при Езекии же примечено было Пророком первое, хотя малое и легкое облачко страшной бури, имевшей разразиться над Иудеею и всем тогдашним миром: говорим о вавилонском владычестве, о посольстве к Езекии, который с некоторым тщеславием показывал халдеям все свои сокровища и за то услышал от Пророка предсказание о вавилонском пленении (Ис, с. 9 и 10)2. Еще лучше представлены у автора личные особенности священных писателей. По описанию его, Св. пророк Иеремия имел душу в высшей степени чувствительную и любящую. Он плачет, предрекая тяжкие бедствия языческим народам, угнетателям и развратителям евреев. Но это чувство любви было далеко не похоже на любовь Св. Апостола и евангелиста Иоанна Богослова, у которого она представляется ‘чувством тихим, нежным, глубоким и горячим’. Любовь Иеремии была в высшей степени ревнительна и, так сказать, нетерпелива, только не в смысле недостатка. Тот же рыдающий об идолопоклонниках Пророк в иной раз сам призывает небесное мщение на Израиля, призывает с страшным чувством раздраженной матери, клянущей собственных детей. ‘Необыкновенно живое, любящее чувство — главная, господстсвующая черта характера Иеремии. Мысли, оживляемые у него чувственными образами, как бы невольно выходят из души. Самый характер его речи, отличающийся силою и твердостию, от напряженного движения чувства по местам кажется неровным. Разогорченный, он иногда готов был оставить поприще пророческого служения. И что это происходило от движений любящего чувства, а не от простой изменчивости и непостоянства характера, до очевидности открывается из того, что и в этом расположении Дух Святый находил на него и увлекал его’ (Иер., с. 14-17). Таковы же у него характеристики и других священных писателей, Иезекииля и Даниила. Только личные свойства пророка Исайи представлены в чертах слишком общих, так что по ним нельзя составить понятия об особенностях в характере этого Пророка.
Но можно ли придавать такое важное значение личным свойствам Св. писателей, когда в них действовал Дух Святый? Можно и должно, отвечает г. Бухарев. ‘Дух Святый в разных Своих органах разнообразит Свои проявления и движения’ (Иер., 46). Он воздвигает потребного во время свое, так что ‘личные свойства избранных для вдохновения свыше сосудов всегда сообразны с назначенным для них родом Боговдохновенного служения’ (Иез., 5). И Дух Святый в Своем вдохновении ‘действует обыкновенно согласно с приемлемостию и свойствами избранного Своего органа’ (Дан., 180). В другом месте он, на основании слов из первого тропаря первой песни в каноне Св. Апостола: Божественнии Утешителя органи, возглашающий сего Божественными всегда дохновенъми, сравнивает Св. писателей с музыкальными органами. ‘Как музыкальная игра, — говорит он, — есть все дело музыканта, выражение его мыслей и чувств, принадлежащее ему в своем внутреннем содержании и во внешних видоизменениях, выражение, необходимо, однако же, проявляющееся характеристическими чертами самого инструмента: так бывает это и в писаниях органов Святого Духа, в писаниях Пророков и Апостолов’ (Исайи, с. 81).
Исходя из нового начала, автор везде старается проводить новые взгляды. Конечно, оригинальность составляет достоинство в писателе, но и она должна иметь свои границы, нарушение которых вредит ему и на всяком ученом поприще, а тем более на поприще изучения книг Св. Писания. Г<,-н>, Бухарев перешел эти пределы. По учению Св. Православной Церкви, только то толкование, которое согласно с учением древних отцов и учителей, может быть названо толкованием Церкви и, след<,овательно>,, верным, а всякое другое надобно почитать только частным, а потому и не имеющим авторитета. Этим Православная Церковь и отличается от лютеранских обществ, в которых толкования ценятся независимо от учения древних отцев Церкви. Г<,-н>, Бухарев вовсе не обращается к толкованиям христианской древности, но старается проводить только личные свои воззрения. Мало того: рассматривая известное сновидение Навуходоносора, изъясненное этому царю пророком Даниилом, автор, вопреки общепринятому мнению, что под четвертым царством разумеется царство римское, принимает его за царство сиро-египетское. ‘Но древнее толкование? Но отцы и учители Церкви, которые держались общепринятого теперь изъяснения, — каковы: Иероним, Августин, Феодорит и св. Епифаний?’ Приведши это возражение, автор отвечает на него так: ‘Истина одна, и противоречить себе, конечно, не может. Священный авторитет блаженных учителей и Св. отцов есть истина и, следовательно, не может вести нас к принятию того, что оказывается несостоятельным пред строгою и точною истиною. Изъяснение же некоторых учителей и отцов о Римской империи, как и соединенная с ними мысль некоторых о продолжении Римской империи до последних времен, есть не вечная Божественная истина, исповедуемая отцами и переданная от них Церкви, ибо они своего изъяснения не выдавали за Божественный догмат, и оно не показывает признаков такой истины. Это, следовательно, есть только частное отеческое мнение, которое может быть принято и не принято, судя по тому, оправдается ли оно или не оправдается истиною. Таким образом, не соглашаясь с мнением некоторых церковных учителей, не выдержавших испытания строгой и точной истины, мы и не колеблем благоговейного уважения к авторитету Св. отцов, не смущаем своей совести и последуем истине. Совсем иное вышло бы, когда бы для усвоения простому мнению значения истины допустили мы в изъяснении или насилие, или неискренность: тогда и истина не была бы нами достигнута, и обнаружилась бы наша недобросовестность, да и уважение к Св. отцам оказалось бы только в отношении к букве, в духе же мы унизили бы их, нашедши в ложно понятом нами авторитете руководителей истины преграду к истине’ (Дан., с. 52 и 53). Вот оно как! И авторитет Св. отцов не нарушен, и истина соблюдена. А оказывается, что автор не сделал ни того, ни другого. Авторитет Св. отцов не нарушается только тогда, когда принимаются их свидетельства, их учение, а в противном случае он не только нарушается, но просто отвергается, что и делает автор, отрицая толкования Иеронима, Августина, Феодорита и св. Епифания. Скажут: они не выдавали своего толкования за Божественный догмат, за учение Церкви. Их толкование не что иное, как частное мнение, которое может быть принято или не принято. Но если автор не признает их толкования за учение Церкви, то должен показать, в чем состоит это учение Церкви, этого, однако, он не делает. Если это мнение частное, то нужно было бы привести общее — мнение всех или, по крайней мере, большинства Св. отцов и писателей. Напротив, автор указывает на одного только Полихрония, писателя малоизвестного, который ни в каком случае не может быть поставлен наряду с такими толкователями Св. Писания, каковы Иероним, Августин, Феодорит и Епифаний. Собственно говоря, авторитету таких учителей Церкви он противопоставляет авторитет свой личный и в довершение всего доказывает, что этим доверие и почтение к отцам Церкви не нарушается. Это уже слишком оригинально. Но г. Бухарев защищает истину, скажете вы. Полно — так ли? ‘Истина едина, — скажем его же собственными словами, — и себе противоречить не может’. Священный авторитет блаженных учителей и Св. отцов ‘есть истина’, а г. Бухарев отвергает ее. Как же после сего согласиться, что он защищает истину? И разве толкование его отличается истиною? Разве строго выдерживается в нем смысл пророчества? Пророк Даниил говорит об одном царстве — царство четвертое3, а исполнение пророчества г. Бухарев видит в двух никогда не соединявшихся царствах — сирийском и египетском. Пророк говорит, что оно будет крепко (по арабскому переводу — крепчайшее), аки железо, а автор толкует: ‘Оно будет, как железо, жестоко и разрушительно для всего, к чему ни коснется’. Слово ‘крепко’ он оставляет вовсе без внимания на том только основании (как можно догадываться), что его нет в переводе Вульгаты4, где оно заменено словом velut {как бы, подобно (лат.).}. A разве истина позволяет оставлять без внимания другие источники, другие списки и брать один, притом не отличающийся особенною точностию? Пророк говорит, что это царство истончит и истнит вся, а наш толкователь всю разрушительную деятельность этого царства ограничивает небольшим пространством земли обетованной, которую даже и Антиох Епифан разорил далеко не всю. Далее в Книге пророка Даниила говорится, что составные части ног — глина и железо — смешаны в обеих ногах равномерно и везде глина соединена с железом семенем человеческим, а г. Бухарев отделяет глину от железа — Сирийское царство называет железным, Египетское глиняным, соединение же семян человеческих находит лишь в супружеских союзах между Птоломеями и Селевкидами, ограничивает это соединение одними царями, указание на которых сам находит только в пальцах тела. У Пророка: в днех царей тех восставит Бог Небесный царство еже во веки не рассыплется. Но г. Бухарев сам же сознается, что при открытии этого благодатного царства Божия, во дни рождения во плоти Сына Божия уже не было царей — ни Селевкидов, ни Птоломеев. Разве можно такое произвольное толкование называть истинным и для того отвергать толкование Иеронима, Августина и др. (Дан., с. 34 и дал.).
Еще более произвольно толкование Книги Апокалипсис. ‘Для выяснения знания апокалипсических предметов, взятых из видимой природы, — говорит автор, — надо нам, очевидно, стать на духовную, свойственную Святому тайнозрителю, точку зрения в отношении к видимой природе. Надобно видеть в предметах и принадлежностях видимой природы осуществление Божественных мыслей и воли, составляющих основание и для духовно-нравственной жизни людей, и потому должно признавать разрешение существенного смысла видимой природы именно в нравственном мире, и обратно — отражение движений и состояний нравственного мира в явлениях видимой природы. Если будете смотреть на видимую природу с этой точки зрения, то для вас и будет понятно, как в Апокалипсисе море указывает на подвижность и волнения жизни людской, земля — на твердость или устойчивость наших земных порядков, светила — на область просвещения, воздух — на движения общественного духа, огонь — на поедающую стихию мирской жизни, какова, особенно, война, речная и источниковая вода — на все освежающее и ободряющее умственно и нравственно, звери — на зверообразные нравы, воззрения и направления, саранча, не имеющая из своей среды царя или матки, но движущаяся с строго воинскою стройностию и истребительная для природы, указывает на своенравный и губительный военный деспотизм (?) и т. д. Ветхозаветные же образы и предметы, употребляемые в Апокалипсисе для обозначения новозаветных судеб Церкви и мира, или объяснены по своему значению в Ветхом же Завете, или удобно изъясняются из духа Нового Завета, который раскрыл в себе всю силу Ветхого. И вот на таких общих и главных началах толкования разъясняется открытый в Апокалипсисе и до нашей современности уже оправданный самими событиями — весь ход судеб мира и Церкви’ (‘Печаль и радость…’, с. 220-221). Но г. Бухарев! в Апокалипсисе упоминаются еще деревья, трава, корабли, дым, кровь, конь и проч. Что же вы не объяснили нам значения всего этого? Ведь это значит довести дело только до половины, хватить только верхушки, а при таком знании, разумеется, возможна полнейшая свобода толковать как угодно. Другое дело, если бы вы вполне объяснили нам значение каждой буквы в этой иероглифической, по вашему мнению, Книге: тогда мы и сами научились бы читать эту Книгу и вам не позволили бы изменять смысл ее, читать не по значению букв, а по вашему личному соображению. Впрочем, и теперь видно, как свободно г. Бухарев обращается с смыслом Боговдохновенной Книги. Он одно слово схватит, а двадцать оставит без внимания. Так, напр<,имер>,, изъясняя XII главу, он под видом жены, облеченной в солнце, с луною под ногами, с венцом на главе из двенадцати звезд, болящей муками рождения, разумеет Церковь — ‘в болезнях рождения новых христиан’, под видом змия-велика, чермна, имуща глав седмь и рогов десять, и на главах его венец седмь, — змия, отторгшего третью часть звезд небесных и, кроме того, старавшегося завладеть чревоносимым Церковию плодом, — разумеет папство, которое не менее целой трети христиан, ‘имевших жительство небесное в Самом Христе, низринула чрез земное главенство простого человека с благодатного неба на землю, усиливаясь завладеть и новыми, возрождаемыми тогда в христианство, племенами, именно славяно-русскими’ (с. 232). Здесь автор: 1) не объяснил нам, что такое значат семь глав, десять рогов и семь венцов на главах папства, 2) нарушил собственную свою терминологию, под именем звезд разумея христиан, тогда как прежде под светилами учил нас понимать область просвещения, и слово ‘земля’ принимая в смысле не переносном, иносказательном, а собственном, буквальном, и прямо извращает смысл Апокалипсиса, утверждая, что плод жены — суть славяно-русские племена. Неужели они не родились из Церкви, а вошли в нее, <,как>, как бы некоторая особенная, отдельная область? Но всего интереснее назначение, которое, по толкованию г. Бухарева, определено славяно-русским племенам (почему бы не сказать просто: русским?), — это назначение — пасти вся языки жезлом железным. Не правда ли, великолепно? Дай только Бог, чтобы за границею не узнали о таком нашем назначении. Ведь, чего доброго, опять начнется война. И в таком роде толкование доведено до настоящего времени. В Апокалипсисе он находит предсказания о появлении: рационализма, как ‘горделивого барса обольстительного’, ‘львино-горделивого в слове ‘, потворствующего ‘ по-медвежьи чувственности в поступках ‘, богохульного ‘по своему неверию’ (237), — антихристианского по направлению цивилизации, действующей силою и властию отступнического разума. Это появление он видит во образе зверя (Ап. 13, 2). ‘Этот новый зверь, — по словам автора, — показывает у себя рога как будто агнчи — гуманную терпимость и разумную самостоятельность духа, но обнаруживается в самом своем слове с драконовским деспотизмом папства, гнущим людей волею-неволею под свое ярмо. (Изображение действительно прекрасное.) Он направил в честь отступнического разума чудеса всяких открытий и изображений<,изобретений?>,, он успел развить и одушевить ложную образованность, составляющую живой снимок неверного Христу разума, полагающую отпечаток его или в образе мыслей, или в практических правилах поклонников его, а у не хотящих преклоняться пред ним — отнимающую всякое живое значение в мире и вообще не дающую им ничего пустить в живой ход в цивилизованном общежитии’ (240). В Апокалипсисе г. Бухарев находит указание и на греческий проект, предложенный Потемкиным императрице Екатерине II, и на Французскую революцию с коалициями против нее, и на войны, веденные Наполеоном I, и на бедствия и страдания нашего времени, тем более плачевные, что они не исправляют, а только ожесточают заблуждающих<,ся>, (245. Ап. 12, 11 и 9), и на ‘беспримерные в истории потрясения, колеблющие до основания современный политический мир’ (247). Не останавливаясь на современности, автор старается заглянуть и в будущее и видит там падение Вавилона — мусульманства, падение папства и современного лжехристианского направления, исполнение определения Божия о нас, православных славяно-русских, впрочем, видит что-то смутно. И только. А жаль. Мы думали было, что г. Бухарев скажет нам, когда последует кончина мира.
Особенность в рассматриваемых нами сочинениях г. Бухарева составляет то, что он указывает руководственное значение каждой книги для настоящего времени, значение в деле науки и жизни. Так, из Книги Иова автор выводит следующие положения: 1) что вся история течет, точно как глубокая, величественная река, спокойно при всей быстроте своей и неудержимых по местам порывах вод, 2) когда постигнут нас искушения, подобные искушениям Иова, мы должны подражать его терпению и упованию, зная при этом, что в Иове вера вводилась еще в преобразование Христа, а нашей вере предоставлено прямо сообразоваться с открывшимся уже Христом, 3) в том, что Бог осудил друзей Иова за их неразумную ревность по правде Божией, автор видит урок и для современных неразумных ревнителей той же правды, 4) в благостоянии Иова, которое для него и его друзей служило доказательством и мерилом Божия благоволения, автор видит доказательство своего положения, что все земное подается Богом и что поэтому и заниматься земным мы должны для Бога, и, наконец, 5) в Книге Иова он находит самый лучший источник для изучения жизни патриархальной. В таком же роде у автора показано и руководственное значение книг пророков: Исайи, Иеремии, Иезекииля и Даниила, а также Плача Иеремии, Песни песней, Апокалипсиса и Ездры, разумеется, сообразно с характером каждой книги!
Но имеют ли руководящее значение книги самого автора? Да, имеют. Они, конечно, не могут служить руководством при изучении Св. Писания, особенно в средних духовно-учебных заведениях, но зато составляют прекрасное пособие для преподавателей в тех же заведениях. По своему характеру они весьма похожи на лекции профессоров духовных академий, и притом лекции хорошие. Кому же из преподавателей Св. Писания не помогут такие лекции? Книги г. Бухарева, вообще говоря, представляют собою весьма приятное явление и для всякого любителя духовно-религиозной литературы, — тем более что, в противоположность его ‘собранию статей’ (см. янв. 1866 г. ‘Странник’), они, с незначительным исключением, написаны весьма живо и увлекательно. Лучшею в этом отношении надобно признать книгу его ‘Печаль и радость по слову Божию’ и в ней — очерки священных книг ‘Плача Иеремии’ и ‘Песни песней’. Здесь любящая, чувствительная душа автора сказывается на каждом шагу. Он плачет с Иеремиею и радуется вместе с Божественным женихом и невестою. От души желаем, чтобы автор, не вдаваясь в мистику и отвлеченности, почаще дарил публику такими сочинениями.
Впервые: Странник. 1866. Т. I. Февраль. О. III. С. 13-22.
1 Имеется в виду многотомный (28 томов) свод святоотеческих толкований Библии, изданный французским аббатом Жаком Полем Минем (Migne, 1800—1875), всю жизнь издававшим творения Св. отцов и богословские энциклопедии (всего до 2000 томов!).
2 Здесь и далее Опатович отсылает не к главам Библии, а к соответствующим страницам книг А. М. о библейских пророках.
3 Здесь и далее говорится о 2-й главе Книги пророка Даниила.
4 Вульгата — канонизированный в XVI в. латинский перевод Библии (слово по-латыни означает ‘общедоступная’, ‘массовая’).