В. Г. Белинский
Ластовка. …Собрал Е. Гребенка… Сватанье. Малороссийская опера в трех действиях. Сочинение Основьяненка
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
А. Л. Осиповат и Л. С. Пустильник
Свящ. . . Лебедев. Некролог-воспоминание, Бухарев Александр Матвеевич, Год: 1871
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Собрание сочинений в девяти томах
М., ‘Художественная литература’, 1979
Том четвертый. Статьи, рецензии и заметки. Март 1841 — март 1842
OCR Бычков М.Н. mаіlto:bmn@lіb.ru
ЛАСТОВКА. Сочинения на малороссийском языке. Гг. Л. Боровиковского, Е. Гребенки, Грицька Основьяненка, В. Забелы, И. Котляревского, Кореницкого, П. Кулеша, Мартавицкого, П. Писаревского, А. Чужбинского, Т. Шевченка, С. Шерепери и других. Повести и рассказы, некоторые народные малороссийские песни, поговорки, пословицы, стихотворения и сказки. Собрал Е. Гребенка. Санкт-Петербург. Издание книгопродавца Василья Полякова. 1841. В 16-ю д. л. 382 стр.
СВАТАНЬЕ. Малороссийская опера в трех действиях. Сочинение Основьяненка. Издание второе. Харьков. Печатано в Университетской типографии. 1840. В 8-ю д. л. 156 стр.
Несмотря на разность этих двух книжек, из которых одна — альманах, а другая — водевиль, несправедливо названный оперою, — мы соединяем их в одну статью, находя между ими то общее, о котором особенно хочется нам поговорить: обе они писаны на малороссийском наречии. Предстоит важный вопрос: есть ли на свете малороссийский язык, или это только областное наречие? Из решения этого вопроса вытекает другой: может ли существовать малороссийская литература и должны ли наши литераторы из малороссиян писать по-малороссийски?
Что до первого вопроса, на него можно отвечать и да и нет. Малороссийский язык действительно существовал во времена самобытности Малороссии и существует теперь — в памятниках народной поэзии тех славных времен. Но это еще не значит, чтоб у малороссиян была литература: народная поэзия еще не составляет литературы. Тем не менее памятники народной поэзии драгоценны, и сохранение их похвально. Малороссия — страна поэтическая и оригинальная в высшей степени. Малороссияне одарены неподражаемым юмором, в жизни их простого народа так много человеческого, благородного. Тут имеют место все чувства, которыми высока натура человеческая. Любовь составляет основную стихию жизни. Прибавьте к этому азиатское рыцарство, известное под именем удалого казачества, вспомните тревожную жизнь Малороссии, ее борьбу с католическою Польшею, и басурманским Крымом и Турциею, — и вы согласитесь, что трудно найти более обильного источника поэзии, как малороссийская жизнь. Но не должно забывать, что Малороссия начала выходить из своего непосредственного состояния вместе с Великороссиею, со времен Петра Великого, что до тех пор какой-нибудь вельможный гетман отличался от простого казака не идеями, не образованием, но только старостию, опытностию, а иногда только богатым платьем, большими хоромами и обильною трапезою. Язык был общий, потому что идеи последнего казака были в уровень с идеями пышного гетмана. Но с Петра Великого началось разделение сословий. Дворянство, по ходу исторической необходимости, приняло русский язык и русско-европейские обычаи в образе жизни. Язык самого народа начал портиться, — и теперь чистый малороссийский язык находится преимущественно в одних книгах. Следовательно, мы имеем полное право сказать, что теперь уже нет малороссийского языка, а есть областное малороссийское наречие, как есть белорусское, сибирское и другие, подобные им областные наречия1.
Теперь очень легко решается и второй вопрос: должно ли и можно ли писать по-малороссийски? Обыкновенно пишут для публики, а под ‘публикою’ разумеется класс общества, для которого чтение есть род постоянного занятия, есть некоторого рода необходимость. Поэтому в состав публики может войти и гостинодворский сиделец, даже с бородкою, и — если хотите — деревенский мужичок, но все-таки это будет исключением: собственно публика состоит из высших, образованнейших слоев общества. Поэзия есть идеализирование действительной жизни: чью же жизнь будут идеализировать наши малороссийские поэты? — Высшего общества Малороссии? Но жизнь этого общества переросла малороссийский язык, оставшийся в устах одного простого народа, — и это общество выражает свои чувства и понятия не на малороссийском, а на русском и даже французском языках. И какая разница, в этом случае, между малороссийским наречием и русским языком! Русский романист может вывести в своем романе людей всех сословий и каждого заставит говорить своим языком: образованного человека языком образованных людей, купца по-купечески, солдата по-солдатски, мужика по-мужицки. А малороссийское наречие одно и то же для всех сословий — крестьянское. Поэтому наши малороссийские литераторы и поэты пишут повести всегда из простого быта и знакомят нас только с Марусями, Одарками, Прокипали, Кандзюбами, Стецьками и тому подобными особами. Где жизнь, там и поэзия: следовательно, и в простом быту есть поэзия? Правда, но для этой поэзии нужны слишком огромные таланты. Мужицкая жизнь сама по себе мало интересна для образованного человека: следственно, нужно много таланта, чтоб идеализировать ее до поэзии. Это дело какого-нибудь Гоголя, который в малороссийском быте умел найти общее и человеческое, в простом быту умел подстеречь и уловить играние солнечного луча поэзии, в ограниченном кругу умел подсмотреть разнообразие страстей, положений, характеров. Но это потому, что для творческого таланта Гоголя существуют не одни нарубки и дывчата, не одни Афанасии Ивановичи с Пульхериями Ивановнами, но и Тарас Бульба с своими могучими сынами, не одни малороссы, но и русские, и не одни русские, но человек и человечество. Гений есть полный властелин жизни и берет с нее полную дань, когда бы и где бы ни захотел. Какая глубокая мысль в этом факте, что Гоголь, страстно любя Малороссию, все-таки стал писать по-русски, а не по-малороссийски!
Но Гоголь не всем может быть примером. Тем не менее жалко видеть, когда и маленькое дарование попусту тратит свои силы, пиша по-малороссийски — для малороссийских крестьян. В самом деле, содержание таких повестей всегда однообразно, всегда одно и то же, а главный интерес их — мужицкая наивность и наивная прелесть мужицкого разговора. Все это несколько прискучило. У кого, например, станет терпения прочесть целую книжку, составленную из прозаических статей, писанных таким языком, с такою манерою и таким тоном:
Нема на свити ничого луччого и богу мылишого, як сердце матери до своих диточок! — Скилки б их у неи не було, чы дисятком бог благословыв, чы тилки одним-одно, для ней ривни, жодного любыть, усих ривно пестуе, за усяким ривно вбывается. Девять здоровеньки край ней, потишают іи, а одно морщытця, кысне, не дуже, вже вона за ним вбываетця, тужыть, вже к боитця, що б ще дужче не занедужало, або щоб — нехаи бог бороныть! — що б ще и не вмерло! — Вона их обмыва, обпатрюе, обшыва, зодяга — и николы ж то не втомытця, николы не поскуча з иымы и усяка робота на диточок ій не важка! и пр.2.
Или вот еще:
Уже я так думаю, що нема й на свити кращого мисця, як Полтавська губернія. Господы боже мій мылостывый, що за губернія! И стены, и лисы, и сады, и байракы, и щукы, и караси, и вышни, и черешни, и усяки нанытки, и волы, и добри кони, и добри люде, усе е, усего — багацько! и пр.3.
Хороша литература, которая только и дышит, что простоватостию крестьянского языка и дубоватостию крестьянского ума!
Но вот что интересно: в ‘Ластовке’ есть повесть или что-то вроде повести, под которою стоит имя г. Основьяненка и над которою есть посвящение такого содержания: ‘Любій моій жинци Анни Григоріевни Квитка’4. Из этого видно, что г. Основьяненко и г. Квитка — одно и то же лицо, ибо жинка, или жинца, по-малороссийски значит жена. Итак, все эти повести и романы, которые печатались под именем Основьяненка, принадлежат г-ну Квитке, принявшему только в виде псевдонима имя Основьяненка?..
Что касается до ‘Сватанья’ г. Основьяненка, или г. Квитки, — это водевиль из крестьянского быта, водевиль, впрочем, довольно растянутый, но местами не без занимательности.
В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
Анненков — П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1960.
Белинский, АН СССР — В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. І-XІІІ. М., Изд-во АН СССР, 1953-1959.
ГБЛ — Государственная библиотека им. В. И. Ленина.
Герцен — А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах. М., Изд-во АН СССР, 1954-1966.
ГИМ — Государственный исторический музей.
ГПБ — Государственная Публичная библиотека СССР им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.
КСсБ — В. Г. Белинский. Сочинения, ч. І-XІІ. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859-1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
КСсБ, Список І, ІІ… — Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное издание ‘по незначительности своей’.
ЛН — ‘Литературное наследство’. М., Изд-во АН СССР.
Панаев — И. И. Панаев. Литературные воспоминания. М., Гослитиздат, 1950.
ПР — позднейшая редакция ІІІ и ІV статей о народной поэзии.
ПссБ — В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., под ред. С. А. Венгерова (т. І-XІ) и В. С. Спиридонова (т. XІІ-XІІІ), 1900-1948.
Пушкин — А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10-ти томах. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1962-1965.
ЦГИА — Центральный Государственный исторический архив.
Ластовка… Собрал Е. Гребенка… Сватанье… Сочинение Основьяненка. Впервые — ‘Отечественные записки’, 1841, т. XVІ, No 6, отд. VІ ‘Библиографическая хроника’, с. 32-34 (ц. р. 30 мая, вып. в свет 31 мая). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. V, с. 302-307.
Рецензия Белинского явилась откликом на полемику по украинскому вопросу, продолжавшуюся с 30-х гг. У этой полемики существовал определенный политический подтекст: широкий общественный интерес к украинской истории и словесности, который был вызван ростом национального самосознания, направлялся правительственными кругами в сторону развития патриархально-верноподданнических тенденций украинской культуры (см.: А. И. Комаров. Украинский язык, фольклор и литература в русском обществе начала XІX века. — В кн.: ‘Ученые записки ЛГУ’, серия филологических наук, вып. 4. Л., 1939, с. 138-141).
Критику была хорошо известна течка зрения, согласно которой украинская деревня законсервировалась в своем патриархальном виде и тем самым противостоит ряду русских областей, где уже ощущается ‘гибельное’ воздействие Европы (см.: А. И. Комаров. Украинский язык, фольклор и литература в русском обществе…, с. 138). Наконец, Белинский знал, что большинство украинских писателей, выступавших на страницах русской печати, в то время консолидировалось вокруг ретрограднейшего ‘Маяка’. Издатель этого журнала С. А. Бурачек противопоставлял украинскую культуру, в которую ‘не проникла еще условная всемирная образованность’, передовой русской культуре, которую представляли ‘Отечественные записки’ (‘Маяк’, 1840, ч. ІІ, гл. 4, с. 44).
Указанные обстоятельства, непосредственно связанные с бескомпромиссной борьбой критика против доктрины ‘официальной народности’, обусловили чересчур категоричное отношение Белинского к украинскому языку и литературе. К тому же малая изученность этой проблемы в теоретическом плане лишала критика возможности опереться на авторитетные исследования.
1 В этом абзаце критик отчасти перекликается с Н. А. Полевым, который в рецензии на книгу украинского писателя К. Тополя ‘Чары’ писал: ‘У народов, которые потеряли свою самобытность и слились совершенно в государственном составе с народом сильнейшим, первобытная их поэзия остается и живет…’ (Н. А. Полевой. Очерки русской литературы, ч. ІІ. СПб., 1839, с. 486).
2 Цитата из рассказа Е. П. Гребенки ‘Так собі до земляків’ (1841).
3 Цитата из повести Г. Ф. Квитки-Основьяненко ‘Сердешна Оксана’ (1841).
4 Повесть ‘Сердешна Оксана’ посвящена А. Г. Квитке.