Своим чередом, Успенский Глеб Иванович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 29 минут(ы)

СВОИМЪ ЧЕРЕДОМЪ.

(Обзоръ мстной печати).

I. Два слова о мстной печати.

Всякая современная газета или газетка, издающаяся въ томъ или другомъ уголк провинціи, не можетъ не слдить за общимъ, такъ сказать, всесвтнымъ теченіемъ жизни, и не можетъ, поэтому, въ значительномъколичеств своихъ большихъ и меньшихъ столбцовъ, не походить на колію съ любой столичной газеты. Бисмаркъ, Буланже, Лшиновъ, Рудольфъ, Марія Вечера, ‘Фрина’ Семирадскаго, театръ и музыка, телеграммы ‘Свернаго агентства’, биржевые бюллетени, ‘наброски’, ‘и то и сё’, ‘среди газетъ и журналовъ’, ‘что пишутъ?’ и т. д.,— все это слово въ слово и въ томъ самомъ вид, какъ и въ столичныхъ газетахъ, получается вами изъ провинцій, въ провинціальныхъ листкахъ. Не печатать обо всемъ этомъ для своихъ читателей, людей, желающихъ знать все, что длается на бломъ свт, невозможно, и поэтому газетки, особенно маленькаго формата, иногда могутъ удлить ‘мстнымъ извстіямъ’ лишь самое микроскопическое пространство. Однажды получился крошечный Ха одной крошечной газеты, въ которомъ только нсколько строкъ было удлено ‘собственному корреспонденту’, извщавшему о томъ, что уже третій день бушуетъ вьюга и что замерзъ одинъ хавшій въ городъ крестьянинъ, все же остальное было переполнено извстіями всемірнаго интереса: и изъ Іокагамы были телеграммы о микадо, и съ острововъ Самоа, и о Рудольф, и о болзни Бисмарка, и о Буланже, и огромная восторженная статья о ‘Фрин’, въ которой доказывалось, что поклоненіе голымъ женщинамъ въ древности составляло религіозный культъ.

Объявленія, конечно, также какъ и въ столичныхъ газетахъ, еще боле стсняютъ размры, остающіеся для всякаго рода ‘словесности’, оригинальной, переводной и перепечатываемой. Пестрое полчище элексировъ, горничныхъ, банкирскихъ конторъ, пропавшихъ мосекъ, секретныхъ докторовъ и т. д. напираетъ на ‘словесность’ съ обоихъ концовъ, насдаетьна нее и спереди, и сзади, и втискиваетъ ее въ тсный предлъ фельетоннаго лепета, т.-е. лепета человка, притиснутаго въ уголъ толпою, лепета, въ которомъ иной разъ ничего и не разслышишь. По при общемъ шаблонномъ обличіи, обязательномъ для всякой современной газеты, и при на половину однородномъ содержаніи всхъ издающихся на Руси газетъ, какъ столичныхъ, такъ и провинціальныхъ, особенности мстной Руси, все-таки, не могутъ не проскальзывать между ‘Фриной’ и Буланже, и, получая съ Дона, съ Днпра, съ Волги, съ Аму-Дарьи одн и т же телеграммы ‘Свернаго агентства’, одн и т же рецензіи объ однихъ и тхъ же пьесахъ и журналахъ, одни и т же политическія обозрнія, иностранныя и внутреннія извстія, мы видимъ, что во всхъ этихъ мстахъ есть нчто свое, особенное, свойственное именно этой мстности, а не какой-нибудь иной.

‘Проступки господина Купона’, какъ извстно, совершаются теперь во всхъ концахъ Россіи, и со всхъ концовъ Россіи несетъ всти о нихъ мстная печать, но, во-первыхъ, не везд господинъ Купонъ одинаково силенъ, не везд онъ, слдовательно, могъ возобладать надъ человкомъ такъ, какъ бы онъ желалъ. ‘Коли вс будутъ постить, такъ некого будетъ и крестить!’ — еще осмливаются, и, какъ видите, не безъ гордости, говорить Владимірскія фабричныя женщины и двицы, которымъ уже не приходятся постить. ‘Отцовъ-то орда, а лшшъ-то одна!’ — говорятъ он же, и, стало быть, еще могутъ не забывать своего права быть матерью. И такъ, народъ въ подмосковныхъ губерніяхъ хотя и начинаетъ пропадать, но пропадаетъ какъ-то со смшкомъ и съ прибауткой, и такъ почти по всей Волг, и даже на тихомъ славномъ Дону Иванович. Не такъ пропадаетъ народъ въ другихъ мстахъ и, въ особенности, на юг. Но всему южно-русскому и новороссійскому краю, по всему черноморскому побережью, до Батума, господинъ Купонъ уже закусилъ удила. Тутъ онъ безъ всякой церемоніи безконтрольно повелваетъ массами мстнаго населенія, низводя вниманіе къ нимъ до нуля и подавляя стремленія человка мыслить и жить сознательно — впечатлніемъ непрестаннаго страха предъ своею непонятною к немилосердною силой. Нищіе, воры, голодныя проститутки, подкидыши, самоубійцы, какъ брызги, разлетаются отъ ударовъ этого молота, ежедневно обо всемъ этомъ печатается на столбцахъ газетъ, издающихся въ купонныхъ центрахъ, но всегда въ вид одной-двухъ строчекъ (точно двухъ-трехъ капель крови, напечатанныхъ всегда бактеріеподобнымъ, микроскопическимъ шрифтомъ, которымъ рдко кто станетъ утруждать свои глаза, ищущіе извстій о прізд Цукки).

Но даже и при такой повсемстной на юг однородности ‘проступковъ господина Купона’, мстныя условія и особенности, не измняя идеи поступковъ, значительно измняютъ формы ихъ выраженія. Родшильдъ, вдь, испугался въ Одесс толпы народа, пришедшей глазть на него, испугался онъ этого мертваго молчанія движущихся на него безмолвныхъ, окаменвшихъ отъ непониманія его силы и своего безъисходнаго безсилія массъ. Холодомъ объяло его отъ холода этихъ тысячъ холодныхъ сердецъ, и онъ, убавившись въ размрахъ своего величія до размровъ мыши, какъ мышь шмыгнулъ изъ синагоги подъ синагогу. Но едва только эта мышь добралась до ‘пламенной Колхиды’, тотчасъ же и помину не осталось въ ней чего-нибудь мышинаго. Не контракты онъ, бывшая одесская мыцр’, а теперь кавказскій ‘Дембашь’, заключаетъ тамъ съ кавказскими обывателями, а прямо ‘кинжалы вонзаетъ’ направо и налво, въ самыя сердца керосиновыхъ, каменноугольныхъ, лсныхъ, виноградно-винодльныхъ и прочихъ длъ и предпріятій. Ржетъ ‘саблею кривою’ съ плечъ удалыя ‘башки’ нефтепромышленниковъ, винодловъ, заводчиковъ, желзно-дорожниковъ, пароходчиковъ, ржетъ и мчится, и на всемъ скаку ‘вонзаетъ’ да ‘вонзаетъ’.

И такъ, въ одной обстановк Родшильдъ — мышь, въ другой — ‘злой чеченъ’, а перенеси его въ Нижній, на ярмарку, да стань онъ тамъ ‘дла длать’, такъ и долженъ будетъ пить цлый день шампанское, обниматься, цловаться, провозгласитъ тостъ за свою новую родину, пошлетъ телеграмму Дерулэду и покойному Аксакову и заапплодируютъ, когда начнутъ плясать въ присядку. Купонъ въ этихъ мстахъ больше шампанскимъ ‘продолжаетъ’, чмъ въ карманъ кладетъ. Уральскіе горнозаводчики, товаръ которыхъ идетъ въ огромномъ количеств на Кавказъ, въ степь (дома тамъ турлушныя, глиняныя, почему и необходимы крыши желзныя), еле-еле додутъ съ своимъ товаромъ до Лаптева. Лнь хать дале: ‘пусть прізжаютъ’. дутъ купцы. Прідетъ, купитъ и опять дальше Нижняго не спустится. Другой купецъ спустится до Самары. Сидитъ, ждетъ, шампанское пьетъ. А ужь чтобъ привезти до Кавказа самому-то?

Такимъ образомъ, если даже такое однообразнйшее по существу дло, какъ ‘проступки г. Купона’, благодаря мстнымъ особенностямъ, можетъ принимать тотъ или другой тонъ, мнять свой цвтъ и краски, то особенности чисто-мстнаго характера не могутъ не предъявлять себя въ мстной печати боле или мене въ ясныхъ очертаніяхъ, хотя бы обязательный шаблонъ современной газеты стснялъ размры мстныхъ извстій до микроскопическихъ размровъ. Штунда и сектантство — по всему югу, вплоть до Ленкорана и Батума, и расколъ, также во всевозможныхъ формахъ и видахъ, по всему Поволжью. Одно переселенческое движеніе, и то идетъ не отъ однородныхъ причинъ и въ не однородной форм. Нмцы переселяются на югъ съ большими средствами, южно-русскіе состоятельные крестьяне, также съ большими средствами, уходятъ съ юга, переселяются въ отдаленныя мста Сибири, въ Амурскую область, наши черноземные великороссійскіе мужики боятся уходить очень далеко, тянутся къ Западной Сибири и всегда идутъ не съ деньгами, какъ нмцы и состоятельные южноруссы, а, напротивъ, всегда безъ всякихъ средствъ къ существованію. То же самое и съ такъ называемымъ рабочимъ вопросомъ,— вопросомъ ‘о рабочихъ рукахъ, о людяхъ’, оторванныхъ отъ деревни. И этотъ вопросъ, также везд, гд работаетъ и стучитъ машина, находится не въ одинаковомъ положеніи. Южно-русскій рабочій, припекаемый со всхъ сторонъ, не такой уже, какъ его подмосковный собратъ, у этого послдняго родная деревня, все-таки, поблизости, и искалченный, онъ все еще можетъ окончить свою жизнь въ родномъ углу, хотя иной разъ и не безъ попрековъ, южнорусскій рабочій человкъ почти всегда окончательно оторванъ отъ деревни, если онъ попалъ въ шахту, то потому, что на его долю уже нтъ на родин пріюта, и если онъ не можетъ ‘прикупить’ собственной земли, то едва ли получитъ ее отъ общества, просто какъ ‘платежная душа’. Общинное землевладніе слабо развито на юг Россіи, и безземельный человкъ тамъ наростаетъ въ огромномъ количеств.

Въ виду всего сказаннаго, предполагая по временамъ помщать обозрнія мстной печати, мы ршительно не имемъ намренія что-нибудь дополнять или уяснять въ ршеніи тхъ вопросовъ текущей дйствительности, которые ежемсячно разрабатываются на страницахъ Русской Мысли, въ Очеркахъ русской жизни и во Внутреннемъ обозрніи, ‘лтопись успховъ или неуспховъ въ нашихъ нравственныхъ и общественныхъ обязанностяхъ и лтопись успховъ или неуспховъ въ нашей такъ называемой ‘внутренней политик’ тщательно и непрерывно ведется въ Русской Мысли почтенными и уважаемыми писателями, и дополнять мелкими мстными подробностями принципіально ршенные вопросы нтъ ни малйшихъ основаній. Но кому неизвстно, что въ русской живой дйствительности такія явленія и теченія ея, которыя давнымъ-давно и съ полною добросовстностью уяснены и опредлены какъ съ нравственной точки зрнія, такъ и съ точки зрнія внутренней политики,— тмъ не мене, какъ говорится, идутъ своимъ чередомъ и хотя медленно, но непрерывно осложняются или неизбжными въ нашей жизни случайностями, или, напротивъ, во имя неотвратимыхъ и неизбжныхъ причинъ? И кому, въ то же время, также неизвстно, что, разъ то или другое явленіе нашей жизни вполн и во всхъ отношеніяхъ опредлилось въ сознаніи общества, послднее невольно теряетъ къ нему извстную долю вниманія, какъ къ явленію уже понятому и утратившему интересъ вопроса, только еще подлежащаго ршенію? Переселенческое дло, напримръ, давнымъ давно выяснено въ своихъ причинахъ и давнымъ-давно выработаны программы мропріятій, необходимыхъ для его урегулированія. Но оно идетъ своимъ чередомъ, оно осложняется, оно идетъ непрерывно и ежедневно, и, при всемъ тонъ, какъ дло ршенное, не возбуждаетъ уже вниманія общества къ мелкимъ, такъ сказать, ежедневнымъ подробностямъ непрерывнаго народнаго движенія. Вотъ, въ виду этого, и думается, что живая картина этого уже давнымъ-давно всми понятаго явленія, изложенная одновременно за извстную часть года, не въ цифрахъ только, а въ реальныхъ фактахъ и въ’ живыхъ человческихъ образахъ,— и могла бы возбудить вниманіе къ дйствительному ршенію этого принципіально ршеннаго вопроса, убавила привычку къ его терпливому ожиданію. Точно также всмъ и каждому давнымъ-давно извстно добро и зло грядущаго къ намъ капитализма, но что во имя его творится ежедневно въ жизни людей, которымъ суждено такъ или иначе быть въ соприкосновеніи съ этою новизной,— все это очень мало извстно обществу, и оно едва ли можетъ представить себ т измненія, которыя внесла въ нашу жизнь эта новизна, и найти въ живыхъ образахъ реальныя послдствія внесеннаго ею добра и зла, опять-таки принципіально весьма опредленно понимаемыхъ. На ряду съ такими, совершенно новыми въ русской жизни явленіями есть въ ней и старыя теченія, не теряющія своей жизнедятельности и не прерывающія ея. Къ числу такихъ старыхъ теченій нашей жизни можно отнести расколъ и жизнь въ раскольнической сред. То, что расколъ не соотвтствуетъ общему благообразію жизни всей страны, это всякому извстно сотни лтъ, а, между тмъ, расколъ, все-таки, живетъ ‘своимъ чередомъ’, какъ своимъ чередомъ идетъ съ нимъ и борьба. И здсь живая хроника хотя и стараго, но вполн жизненнаго теченія также едва ли будетъ излишнею въ пониманіи общей сложности нашей жизни.

Въ виду всего этого, мы и думаемъ попытаться по временамъ помщать небольшіе очерки, на основаніи матеріаловъ, заимствованныхъ изъ мстной печати, причемъ въ каждомъ очерк будетъ собрано воедино, по возможности, все, что касается какого-нибудь одного теченія въ нашей жизни, за извстный періодъ времени, и что удастся извлечь изъ мстной печати. Постараемся писать дйствительныя обозрнія (и непремнно обозрнія провинціальной беллетристики) и не превратимъ этихъ обозрній въ фельетоны о ‘захолустной’ жизни.

II. Деревенскіе раскольники.

Необходимо сказать два слова объ одномъ случайномъ обстоятельств, которое было причиною того, что первый очеркъ обозрнія мстной жизни на основаніи матеріаловъ, заимствованныхъ изъ мстной печати, касается значенія раскола для крестьянской среды, т.-е. для такъ называемыхъ ‘темныхъ’ народныхъ массъ.

Въ моихъ очеркахъ Грхи тяжкіе я общалъ разсказать о свящ. Люцернов, который добровольно ушелъ въ расколъ спустя нкоторое время посл того, какъ его диссертація на степень магистра богословія, представленная въ казанскую духовную академію, не была удостоена одобренія. Случайные разсказы, слышанные мною о немъ во время поздки въ Сибирь въ Тобольск, рисовали его въ высшей степени недюжинною личностью: будучи въ Тобольск начальникомъ духовнаго училища и всмъ извстнымъ, какъ умный и образованный священникъ, онъ, перейдя въ расколъ, постилъ тотъ же Тобольскъ уже въ простомъ русскомъ костюм, въ синемъ армяк тонкаго сукна, въ рубашк съ косымъ воротомъ и въ высокихъ сапогахъ до колнъ, и вошелъ въ такомъ вид прямо въ клубъ, появился передъ всмъ давно знакомымъ ему обществомъ и всхъ привелъ этимъ неожиданнымъ появленіемъ въ полный столбнякъ. Пятидесятилтній, здоровый и сильный человкъ, человкъ ученый, искавшій и добивавшійся высшей ученой карьеры, — проживъ на этомъ пути почти всю свою жизнь,— вдругъ исчезаетъ изъ общества и затеривается въ темной, мало-образованной сред. Зачмъ это? Какія этому причины? Заинтересованный этими вопросами, я крайне жаллъ, что у насъ такъ мало говорятъ о подобнаго рода оригинальныхъ личностяхъ въ печати, и крайне желалъ разузнать объ этой личности поподробне, что и надялся сдлать въ Казани, на обратномъ пути. Но на обратномъ пути, именно въ Казани, я прочиталъ, что 8 іюля бывшій священникъ, а нын изверженный изъ сана Іоаннъ Люцерновъ скончался въ г. Самар, а вслдъ затмъ стали появляться въ поволжскихъ періодическихъ изданіяхъ, духовныхъ и свтскихъ, свднія о жизни покойнаго, его характеристики,— словомъ, все то, чего нельзя было узнать о Люцернов, когда юнъ былъ живъ и когда въ жизни его совершился такой ршительный переломъ.

Вотъ это-то случайное обстоятельство, т.-е. желаніе выяснить своеобразную личность I. Люцернова, на основаніи матеріаловъ, сообщаемыхъ о немъ въ поволжской печати, и было причиною, во-первыхъ, возникновенія настоятельной потребности ближе ознакомиться съ матеріалами всей вообще русской мстной печати и, во-вторыхъ, причиною того, что матеріалъ о раскол въ крестьянской масс Поволжья накопился ране другихъ матеріаловъ по инымъ мстнымъ вопросамъ, иныхъ мстностей Россіи. Но, помимо этой случайности, къ тону же самому желанію — начать обзоръ мстной печати съ матеріаловъ о раскол — послужило еще и другое, хотя и не случайное, но, все-таки, довольно неожиданное обстоятельство. Расколъ, обыкновенно понимаемый нами въ смысл упорства темныхъ народныхъ массъ въ религіозно-политическихъ заблужденіяхъ,— благодаря безтенденціознымъ встямъ о немъ во множеств корреспонденцій изъ раскольническихъ селъ и деревень,— невольно сталъ очерчиваться не только со стороны этого всмъ извстнаго упорства ‘въ заблужденіяхъ’, но со стороны совершенно неизвстныхъ намъ порядковъ обыденной, домашней и общественной жизни деревень, населенныхъ раскольниками, со стороны той дисциплины во взаимныхъ хозяйственныхъ и семейныхъ отношеніяхъ между крестьянами-раскольниками, которая, при изученіи раскола съ точки зрнія ‘упорства’, почти никогда не принималась изслдователями во вниманіе. Читая эти корреспонденціи изъ раскольническихъ деревень, невольно чувствуешь, что именно дисциплина взаимныхъ отношеній, какъ частныхъ, такъ и общественныхъ,— дисциплина, имющая въ основаніи стремленіе къ общему и, главнымъ образомъ, матеріальному благополучію, что она-то именно и есть самое главное для темнаго крестьянина-земледльца, что она-то и держитъ его въ раскол и заставляетъ крпко, ‘обими руками’, держаться за вс т религіозные предразсудки, которые темный человкъ считаетъ обороной, амулетомъ, спасающимъ благопріятныя для него житейскія, земныя отношенія. Первенствующее значеніе для темныхъ народныхъ массъ дисциплины во взаимныхъ отношеніяхъ давало возможность понять, что даже такой своеобразный человкъ, какъ I. Люцерновъ, перешелъ въ расколъ также, главнымъ образомъ, вслдствіе соблазна дисциплинированною жизнью этой среды,— ясностью въ порядкахъ ея жизни, и еще потому, что, на его несчастіе, условія его долголтней жизни никогда ему не давали возможности жить просто, спокойно и твердо знать, гд найдешь и гд потеряешь.

Въ виду того, что именно эта сторона раскола, т.-е. дисциплина и благообразіе взаимныхъ обыденныхъ отношеній, не только можетъ объяснить такой исключительный случай, какъ переходъ Люцернова въ расколъ, но и вообще заслуживаетъ вниманія всякаго желающаго знать что-нибудь существенное о народномъ быт и порядкахъ народной жизни,— я отложу рчь о Люцернов до конца этого очерка, и, прежде всего, перескажу изъ собраннаго матеріала только то, что касается или хотя намекаетъ на значеніе дисциплины во взаимныхъ отношеніяхъ среди деревенскихъ раскольниковъ.

Изъ газетныхъ свдній, касающихся этого вопроса, особеннаго вниманія заслуживаютъ корреспонденціи г. H. Р., печатавшіяся въ газет Новое Время лтомъ и зимой прошлаго года. Корреспонденціи эти замчательны полнйшею искренностью и безпристрастіемъ автора въ тхъ выводахъ и заключеніяхъ, на которыя наводило его личное наблюденіе. Въ первой своей корреспонденціи (No 4409), не имя еще никакого соприкосновенія съ раскольничьею средой, онъ относится къ ней съ явнымъ предубжденіемъ. Его глубоко огорчаетъ, что расколъ распространился по Волг широкою цолосой, на пространств 2,200 верстъ, и что, ‘держась здсь изстари, онъ и въ настоящее время крпокъ и силенъ благодаря замкнутости, обособленности отъ постороннихъ вяній. ‘Указавъ, что главными центрами поволжскаго раскола является Хвалынскъ (съ Черемшанскимъ скитомъ), онъ говоритъ, что туда стремится все, что наиболе тсно связано съ расколомъ, и все, что боится свта’. Кром Хвалынска, ‘наибольшею нетерпимостью и невжествомъ расколъ отличается въ уздахъ, прилегающихъ къ Земл Войска Донскаго’. ‘Образцомъ закоснлости и темноты здшняго раскола можетъ служить сел. Самодуровка, Хвалын. узда’. ‘Густота раскола и его глубокая закоренлость длаютъ необходимымъ сильныя, но осторожныя средства борьбы съ расколомъ’.

Закончивъ эту корреспонденцію сообщеніемъ, что съ этою темнотой, невжествомъ, закоснлостью и закоренлостью ведетъ борьбу ‘крупное миссіонерское учрежденіе саратовскаго братства Св. Креста’, онъ въ слдующей корреспонденціи касается успховъ этого братства (No 4414) и съ сожалніемъ говоритъ, что, при стойкости и закоренлости поволжскаго раскола, ‘было бы нсколько легкомысленно говорить о блестящихъ результатахъ, достигнутыхъ въ этомъ отношеніи’,— ‘для замтнаго воздйствія на стойкую и упорную раскольничью массу нужны многіе десятки лтъ’. Отдльныя лица, дйствительно, часто переходятъ въ православіе, хотя, напримръ, въ 1887 г., при дятельности 56 миссіонерскихъ пунктовъ саратовскаго братства Св. Креста, къ православію присоединилось только 263 ч. Для огромной массы крестьянства, живущаго въ раскол, эта цифра отдльныхъ лицъ весьма ничтожна. ‘На Волг,— продолжаетъ онъ,— во многихъ большихъ селахъ и деревняхъ все населеніе отъ перваго до послдняго человка — раскольники и воздйствованіе на такую сплоченную группу, разумется, трудно, а о скорыхъ результатахъ нечего и говорить’. ‘Съ прискорбіемъ должно сказать,— говорится въ одномъ изъ миссіонерскихъ отчетовъ, — что вражья сила велика и со стороны представителей раскола принимаются свои мры и усилія удержать своихъ послдователей вн святой церкви’. ‘Братство Св. Креста, кром Саратова, иметъ 56 миссіонерскихъ пунктовъ. При такой широкой просвтительной дятельности, разумется, удалось заронить доброе зерно на неблагодарную почву раскола. Останавливаясь на случаяхъ обращенія въ православіе, нельзя не замтить нкоторыхъ характерныхъ чертъ. Такъ, напримръ, принимать православіе легче людямъ состоятельнымъ или, по крайней мр, не нуждающимся. Бдный же раскольникъ, хотя бы и поддался вліянію миссіонерской проповди и собесдованій, все-таки, не ршится броситъ расколъ по матеріальнымъ разсчетамъ, ибо состоятельные раскольники — это одна изъ ихъ хорошихъ чертъ — не отказываютъ въ помощи собратамъ ‘по вр’. Оставить расколъ — значитъ впасть въ бдность,— вотъ что сплошь и рядомъ служитъ огромнымъ препятствіемъ для успховъ православной проповди и вотъ что иметъ громадное значеніе съ точки зрнія стойкости поволжскаго раскола. Въ рукахъ богатыхъ раскольниковъ сплошь и рядомъ т нити, при помощи которыхъ тсно и упорно держится срая раскольничья масса. Это обстоятельство является, съ другой стороны, довольно врнымъ показателемъ того, что наиболе искусно сл&#1123,дуетъ направлять миссіонерское вліяніе именно на богатыхъ и вліятельныхъ лицъ. Дло въ томъ, что богатый борецъ раскола, разъ удастся его склонить къ православію, уже самъ по себ является миссіонеромъ, распространяя свое вліяніе на извстную группу раскольниковъ. Конечно, такая задача сопряжена съ громадною трудностью, но не невозможна’ (No 4414).

Изъ этого отрывка видно, что авторъ примтилъ въ упорств раскольниковъ не одно уже невжество, темноту, закоренлость и закоснлость, онъ указалъ на особенность строя жизни раскольниковъ, имющую громадное значеніе именно съ точки зрнія стойкости. Оставить расколъ — значитъ впасть въ бдность. Вотъ строчка, которую слдовало бы побольше растолковать намъ почтенному автору, выяснить ее, какъ должно, въ этой-то строчк вся сила и вся тайна ‘упорства’ массъ, а не отдльныхъ личностей раскола. Но авторъ еще не отршился отъ предвзятыхъ идей и не остановилъ своего вниманія на странной мр для борьбы съ расколомъ, выраженной словами: ‘наиболе искусно слдуетъ направлять миссіонерское вліяніе на богатыхъ и вліятельныхъ’. Въ высшей степени странно полагать, что богатый раскольникъ, сдлавшись православнымъ, привлечетъ за собою цлую ‘группу’ раскольниковъ. Если такъ, то зачмъ же непрерывная, утомительная борьба съ темными, закоренлыми, невжественными массами, борьба словесная, когда у насъ есть во сто разъ больше богачей православныхъ, чмъ всхъ раскольниковъ, взятыхъ вмст? Пусть бы богачи православные поступали такъ, чтобы массы были бы на ихъ сторон. Но вотъ оказывается, что хоть въ одномъ Саратов только, — не говоря о всемъ Поволжья, — положительно тьма богачей и есть даже простые мужики, владющіе тысячами десятинъ земли, однакожъ, оставитъ расколъ — значитъ впасть въ бдность. И теперь есть тьма бдныхъ православныхъ мужиковъ, и есть тьма православныхъ богатыхъ людей, но между ними нтъ той хорошей черты, которая иметъ громадное значеніе съ ‘точки зрнія стойкости поволжскаго раскола’. Слдовательно, необходимо было бы еще ближе подойти къ этой тайн вліянія ‘хорошихъ чертъ’, такъ какъ тьма, закоснлость и закоренлость раскольниковъ въ религіозномъ отношеніи довольно уже ясны для всего общества.

А что помимо религіозныхъ заблужденій въ раскол есть еще ‘нчто’ важное въ общежитейскихъ обыденныхъ отношеніяхъ, это доказываетъ третье письмо г. П. Р., напечатанное въ ноябр мсяц прошлаго года въ No 4565 и еще разъ свидтельствующее о глубочайшей искренности автора, онъ прізжаетъ въ тотъ же самый Хвалынскъ, въ который, по его словамъ, стремится все, что боится свта, и гд, такъ сказать, сосредоточена вся раскольничья закоренлость. Въ Хвалынскъ онъ пріхалъ потому, что здсь въ настоящее время ‘образовался крпкій центръ по управленію поволжскимъ расколомъ, почитаемый всми приверженцами австрійскаго священства’. ‘Не безъинтересно,— говоритъ онъ,— было подробне познакомиться какъ вообще съ низовыми старообрядцами, такъ и въ особенности съ черемшанскими раскольничьими скитами (куда бжитъ все, что боится свта). Можетъ быть,— говоритъ авторъ,— это дастъ намъ возможность врне и проще уяснить себ: чмъ особенно силенъ и крпокъ нашърасколъ?‘ ‘Мн удалось,— продолжаетъ онъ,— побывать въ черемшанскихъ скитахъ ныншнимъ лтомъ во время скитаній по Волг. Мн сначала не совтовали хать туда, ссылаясь на крайнюю скрытность и недоврчивость раскольниковъ, а нкоторые волжскіе жители рисовали ихъ дикими изуврами.

‘Не совсмъ такъ оказалось на длъ!’

И вотъ какъ почтенный авторъ описываетъ свою поздку въ Черемшанскій скитъ, находящійся близъ Хвалынска, въ четырехъ верстахъ отъ берега Волги:

‘Кто незнакомъ съ красотами Поволжья, тому трудно представить, что за очаровательное мстоположеніе этихъ скитовъ. Справа, высоко надъ. Волгой, выступаетъ рядъ величавыхъ холмовъ съ ихъ блыми мловыми шапками и зелеными скатами, тамъ, дальше, высится крутая стна съ кудреватою зеленью деревьевъ, а между этою стной и холмами, въ широкой ложбин, по которой пробгаетъ ручей Черемшанъ, и расположены черемшанскіе раскольничьи скиты. При поверхностномъ взгляд, здсь не увидите ни одного строенія, ни одного признака жилья: видно только цлое море густой зелени деревьевъ. По поднимитесь нсколько выше на сосдній холмъ — и передъ вами, какъ на ладони, цлый рядъ зданій, мельница и зеркальный прудъ. Все это производитъ впечатлніе какой-то разросшейся помщичьей усадьбы.

‘Что же такое черемшанскіе скиты въ настоящее время? Прежде они были пріютомъ ‘мученикомъ за вру’, бглыхъ, скрывавшихся отъ свта и власти, гнздомъ преступной тайной пропаганды раскола, безпорядочнымъ скопищемъ изувровъ и лиходевъ. А теперь?…

‘Теперь… Взгляните на эти зданія, на мельницу, на огородъ и сады, и вы увидите, что это, прежде всего, нчто благоустроенное…*

Къ глубочайшему сожалнію, это ‘нчто благоустроенное’ такъ и осталось не разъясненнымъ въ подробностяхъ. Посл слова ‘благоустроенное’ стоятъ точки… Описана въ нсколькихъ строкахъ моленная, затмъ въ слдующей корреспонденціи мы едва-едва замчаемъ также нчто благоустроенное, — что-то въ род женскаго института, такъ какъ авторъ видлъ множество двушекъ, одтыхъ однообразно, въ платья веселенькаго цвта и блыя пелеринки. Видлъ онъ нкоего отца Израиля, у котораго комната была полна книгъ, географическихъ картъ. По какимъ-то причинамъ вовсе не разсказано того, что авторъ видлъ и что, несомннно, произвело на него самое свтлое впечатлніе.

‘Жизнь въ скитахъ правильная, размренная, совсмъ не напоминающая тхъ устарвшихъ разсказовъ о Черемшан, которые держатся до настоящаго времени’ (No 4565).

Честь и слава безпристрастію почтеннаго автора, но горько, что подробности, ежедневный обиходъ размренной, привольной жизни, остались для русскаго общества покрытыми мракомъ неизвстности. По, все-таки, мы имемъ свидтельство очевидца, удостовряющее, что вс страхи передъ такимъ вертепомъ, какъ Черемшанъ, ‘которые держатся до настоящаго времени’, оказываются устарвшими, и, вмсто скопища изувровъ и лиходевъ, тамъ есть нчто благоустроенное.

Даже изъ этого едва-едва указаннаго ‘благообразія’ уже нельзя не видть, что Хорошія черты въ обиход ежедневной жизни имютъ для народа огромнйшее значеніе. По, при всемъ обиліи извстій изъ раскольническихъ деревень, появляющихся въ мстной пресс, почти вовсе не говорится о подробностяхъ взаимныхъ практическихъ отношеній между раскольниками. Ощущается только несомннное ихъ преимущество предъ взаимными отношеніями между собою нашихъ обыкновенныхъ недоимщиковъ. Памятуя народную поговорку, что отъ добра добра не ищутъ, иначе какъ желаніемъ жить лучше, чмъ жилось, нельзя объяснить такого явленія, какъ переходъ цлыхъ деревень въ расколъ. Изъ села Тунгуза пишутъ въ Саратовскій Дневникъ {Вс нижеслдующія цитата заимствованы, главнымъ образомъ, изъ Саратовскою Дневника за первые три мсяца настоящаго года. Затмъ слдуютъ заимствованія изъ Самарскихъ и Саратова Епарх. Вдом.}:

‘Въ настоящее время въ приход числится обоего пола 1,040 душъ и безъ исключенія вс раскольники. Расколъ проникъ сюда во время освобожденія крестьянъ отъ крпостнаго права, прежде хотя и были раскольники, но секретно, потому что помщикъ Огаревъ строго слдилъ за ними и обращался безцеремонно: если кто не явится къ литургіи, того онъ ставилъ передъ церковью на колни и заставлялъ класть по 1,000 поклоновъ земныхъ. Въ настоящее время число православныхъ можно опредлить очень просто: мн пришлось,— говоритъ корреспондентъ,— просмотрть исповдныя росписи съ 1867 и до 1887 гг., въ которыхъ оказалось, что въ св. четыредесятницу у исповди и причастія Св. Таинъ были только: духовенство, помщикъ и церковный сторожъ, а въ графахъ противъ крестьянъ, за вс 20 лтъ, написано: ‘не были’, ‘раскольники’. Изъ этого каждый можетъ заключить, что здсь православные — только и есть духовенство, а прочіе — вс раскольники’.

Это село, повидимому, изъ самыхъ ‘упорныхъ’ и ‘закоренлыхъ въ расколо-ученіи, но когда пріхалъ туда миссіонеръ и собиралъ 11 и 12 ноября 1888 г. для собесдованія, ‘то ровно ничего толковаго отъ нихъ добиться не могъ’.

‘Одинъ наставникъ, Семенъ Хрусталевъ, сказалъ такъ: ‘Ты, отецъ, насъ ничмъ не убдишь, и не только ты, но аще и ангелъ съ небесъ сойдетъ и будетъ посылать въ церковь — и то не пойдемъ. Лучше въ адъ пойдемъ, а не въ церковь’. Сколько ни представлялъ имъ миссіонеръ доказательствъ изъ Священнаго Писанія, но все это — какъ горохъ къ стн — не приставало къ нимъ, а отлетало прочь. Одинъ наставникъ, Трифонъ Тарасовъ, вступилъ было въ бесду, но ему прочіе запретили: говори только,— шептали ему на ушко,— не пойдемъ, и больше ничего. Тарасовъ посл этого на всякое разъясненіе миссіонера и вопросъ отвчалъ: ‘не пойдемъ’. Миссіонеръ цлыхъ два дня бился съ ними и только всплеснулъ руками и прекратилъ бесды. Раскольники посл бесды поблагодарили миссіонера за его сдержанность и терпливость, но, все-таки, сказали, что въ церковь не пойдутъ, и просили оставить ихъ въ поко‘.

Такимъ образомъ, изъ этой корреспонденціи совершенно ясно видно, что не религіозныя заблужденія держатъ крестьянъ въ раскол, а нчто другое. Они даже и спорить не хотятъ, даже не могутъ спорить, словъ никакихъ не знаютъ и искренно благодарны, если ихъ оставятъ ‘въ поко’ жить на приволь. Село это пріютилось весьма на красивомъ мст, на мысу между двухъ рчекъ, окружено пышною растительностью, чего ужъ тутъ болтать, чего не понимаешь?… Очевидно, что посл перехода просто стало лучше жить, но въ чемъ это лучшее, пока мало извстно намъ.

Бывали случаи, что крестьяне просто-на-просто ‘увозили’, скрывали своихъ малограмотныхъ ‘начетчиковъ потому, что каждый миссіонеръ постоянно побиваетъ и кладетъ въ лоскъ ршительно всякаго изъ самыхъ извстнйшихъ расколоучителей. Лучше же спрятать старичка, что его обижать то? На словахъ то его безпремнно съдятъ’, а онъ надобенъ, деревн, не изъ-за словъ, а изъ-за порядка… ‘Слухаютъ его, вотъ чмъ онъ дорогъ… старикъ-то!…’ Въ сел Лапот (Золотовской волости) въ, январ мсяц какъ-то случайно очутились сразу два миссіонера, одинъ изъ нихъ, Голубевъ, былъ, вроятно, послабе, и, пріхавъ нсколькими часами раньше, все-таки, велъ бесду, но когда пріхалъ Кармановъ, другой, повидимому, боле искусный, то раскольники отказались вести бесды съ нимъ ‘и тайкомъ увезли изъ Лаптя своего начетчика’. Оба миссіонера затмъ пріхали въ село Золотое, но здсь на бесдахъ никакихъ возраженій не было со стороны раскольниковъ. Въ с. Шиловомъ, куда пріхалъ Кармановъ, ‘были возражатели, но малограмотные’.

‘Разъяснились вопросы о прилог ‘истинный’ въ символ вры и о сложеніи перстовъ для крестнаго знаменія. Затмъ сдлано было обстоятельное объясненіе клятвъ собора 1566—67 годовъ. Отъ слдующихъ бесдъ раскольники отказались, говоря: ‘руби наши головы, а мы не пойдемъ’.

‘Руби наши головы’! Вотъ до какой степени имъ трудно защитить себя на почв религіозныхъ вопросовъ и, въ то же время, какъ непоколебимо они отстаиваютъ какія-то невдомыя намъ преимущества порядковъ своей жизни.

Другой случай перехода въ расколъ цлымъ селеніемъ былъ также посл освобожденія крестьянъ и также въ Вольскомъ узд, въ с. Кряжинъ. Называется оно такъ потому, что лежитъ на живописномъ, возвышенномъ мст, ‘на кряж’. Въ прежнія времена кряжинскіе крестьяне были крпостными Павла Петровича Меньшикова, и во время крпостнаго права были вс православные, а когда вышли на волю, то въ скоромъ времени ‘проникъ сюда расколъ спасова согласія. Житель этого села, Бадинъ, въ 60-хъ годахъ, познакомившись съ бглопоповцами, сталъ открыто пропагандировать расколъ въ сред мстныхъ жителей, а затмъ въ отдаленности села устроилъ земляную хижинку и привлекалъ сюда жителей всхъ окрестныхъ селъ и деревень, къ нему народъ стекался массами и снабжалъ его разнаго рода продуктами. Во избжаніе преслдованій, онъ устроилъ здсь пчельникъ и принялъ къ себ еще двоихъ стариковъ. По, все-таки, администрація проникла въ это дло, не дала имъ тутъ жить, а выслала въ село, нкоторые говорятъ, что его выжили воры и бродяги, нападавшіе на него неоднократно.

‘Въ настоящее время раскольники раздляются на 5 толковъ. Здсь есть безпоповцы брачные и небрачные, бглопоповцы, нтовцы и австрійцы-окружники’.

Но это не значитъ, чтобы между ними была рознь, такъ <испорчено>лахъ дйствительно общественныхъ они, какъ оказывается <испорчено>одно. Это видно изъ слдующаго факта:

‘У этихъ раскольниковъ имется нсколько школъ, въ которыхъ обучаются мальчики и двочки, учителями состоять старыя начетчицы, а двица ‘Ирина’ состоитъ врод инспектора народныхъ училищъ. У православныхъ же школы никакой не имется’.

Когда сюда пріхалъ, 5 ноября 1888 г., миссіонеръ И. Шалкинскій (личность самая дятельная), то обыватели не ршаясь обнаружить своей малограмотности ‘и не желая остаться безотвтными, здили за начетчикомъ М. Рзаевымъ, то послдній отказался отъ бесды, чмъ скомпрометировалъ кряжимскихъ наставниковъ. Посл этого старообрядцы ходили къ своимъ наставникамъ партіями и просили защитить свою древлеправославную вру, но они отказались на-отрзъ, чмъ уронили свой авторитетъ и предъ своими пасомыми’.

Судя по всему, можно думать, что кряжимскіе раскольники и теперь уже чувствуютъ раскаяніе въ своемъ суетномъ желаніи не быть безотвтными. Хотли поэксплуатировать чужую остроту ума, заставить наставниковъ исполнять ихъ желанія, тогда какъ настоящій, темный мужикъ прячетъ наставника отъ бды, зная, что незачмъ его понапрасну ставить въ неловкое положеніе, конфузить, когда просто надо чтобъ, его ‘уважали’ и слушались. Не сконфуженный-то онъ будетъ какъ всегда въ уваженіи. Вообще, раскольники всегда почти становятся въ крайне нелпое положеніе, ежели зададутся суетною мыслью состязаться съ православными миссіонерами. Нельзя, однако, не замтить, что эти суетныя мысли одолваютъ раскольниковъ въ тхъ селеніяхъ, гд есть и православные, то-есть гд побуждаетъ къ этому еще и рознь партій. Такъ было въ с. Еряжим, такъ было и въ с. Донгуз, также Вольскаго узда. Въ приход этого села считается 1,915 душъ, причемъ ‘неотписныхъ’ (сколько можно понять — тайныхъ) считается ‘боле чмъ половина прихода’. Живутъ раскольники этого прихода, по обыкновенію, замчательно хорошо. ‘Это многолюдное село расположилось по обимъ сторонамъ рки Донгуза, отчего и получило свое названіе. Съ какихъ временъ и кмъ именно оно основано, мстные жители узнать не могутъ и никакихъ точныхъ свдній нтъ относительно этого въ церковномъ архив. Въ настоящее время село, представляетъ собою замчательно красивый видъ. Постройка здсь производится изъ дерева и съ претензіями на изящество, нкоторые крестьяне, живущіе въ центр села, построили двухъэтажные дома, весьма роскошные и довольно обширные. Общественныя зданія: волостное правленіе, церковно-приходская школа и дома для священнослужителей на оба штата весьма хорошіе. Церковь каменная, двухпрестольная. Центръ села освщается по ночамъ фонарями, поставленными около церкви, домовъ священнослужителей, общественныхъ зданій и имющагося въ сел маленькаго базара. Селу придаетъ роскошный видъ то обстоятельство, что оно охватывается кругомъ весьма высокими горами, обросшими разнымъ кустарникомъ, чернолсьемъ и соснякомъ, въ лтнее время мстность эта представляетъ живописную картину и благоухаетъ разными ароматными цвтами. Ягодъ и разнаго рода грибовъ родится не въ проборъ. Крестьяне занимаются преимущественно хлбопашествомъ, а въ свободное время плотничнымъ и столярнымъ ремесломъ, и отличаются трезвостью и нравственною жизнью’.

Все, какъ видитъ читатель, слава Богу, хорошо но иной разъ эти порядки ‘трезвой и нравственной жизни’, дающіе земледльцу возможность имть даже свободное время, приходился отстаивать на почв религіознаго диспута, т.-е. въ такой области^ которая живущимъ на приволь, трезвою и нравственною жизнью людямъ постижима въ весьма малой степени. Приходится возлагать надежды на начетчиковъ, которые, какъ мы уже знаемъ, непремнно должны насовать передъ миссіонерами. Увезти такого начетчика въ такомъ бойкомъ мст, въ виду православнаго населенія, нельзя,— значитъ — осрамиться. Поэтому-то раскольники села Донгуза волей-неволей должны были выставлять для своей обороны, своего начетчика Мусатова, человка малограмотнаго, который однажды сильно имъ повредилъ, вслдствіе его малограмотности, миссіонеру П. Шалкинскому удалось 21 ноября, посл бесды, обратить въ православіе три раскольничьи семьи, что сильно напугало старообрядцевъ. Не желая, однако, выказать себя побжденными, они въ тотъ же день послали за извстнымъ намъ уже М. Рзаевымъ (за 60 вер.), славившимся въ той мстности, но тотъ отказался отъ бесдъ, объяснивъ посланнымъ, что ему съ православными миссіонерами бесдовать нельзя,— запрещаетъ начальство. Какъ ни просили старообрядцы, а упросить не могли. Раскольники, преждевременно торжествовавшіе побду, въ ожиданіи этого борца (М. Рзаева), совершенно стали въ тупикъ. ‘Мусатовъ возгордился этимъ и объявилъ себя борцомъ боле сильнымъ, чмъ Рзаевъ, потому что онъ, какъ бы то ни было, велъ бесды, а Рзаевъ, несмотря на общанный ему приличный гонораръ, отказался отъ бесды въ конецъ’.

Эти дв личности, М. Рзаевъ и И. Мусатовъ, на которыхъ возлагаетъ оборону себя огромная масса народа, живущаго трезво и нравственно, наилучшимъ образомъ опять таки доказываютъ, что расколоученіе и строй раскольничьей жизни — далеко не одно и тоже. Об эти личности — Рзаевъ и Мусатовъ — волостные писаря, такъ сказать, спеціалисты, наемники, аблакаты раскола. Они получаютъ гонораръ, интригуютъ, чванятся другъ передъ другомъ, — словомъ, рисуются какъ люди, не имющіе ничего общаго съ людьми, которые въ нихъ хотя по временамъ и нуждаются, но постоянно живутъ ‘трезво и, нравственно’.

Кром этихъ ‘аблакатевъ’, изучающихъ только, полемическую. часть дла, раскольничья среда не оскудваетъ и по-части появленія въ ней искреннихъ букводовъ и книжниковъ. ‘Выдающеюся личностью въ этомъ отношеніи, по словамъ корреспондента Сарат. Дневн. изъ селенія Большія Бакуры, считается мстный молодой крестьянинъ Назаръ Ермолаевъ Шаровъ, который теперь привлекаетъ вниманіе какъ раскольниковъ, такъ и православныхъ. Шаровъ, отлично кончивъ курсъ мстной земской сельской школы, принялся подъ руководствомъ своего дда, раскольничьяго начетчика Ивана Сиротина, изучать старопечатныя и рукописныя священныя книги, излюбленныя раскольниками. Можно было предполагать, что Шаровъ, какъ боле развитой человкъ въ пониманіи печатнаго слова, сравнительно съ другими, совсмъ малограмотными раскольничьими начетчиками, будетъ мене ‘букводъ’ и кривотолкъ, какъ бы ни было сильно вліяніе дда, но оказалось, что Шаровъ сталъ выступать ярымъ оппонентомъ православныхъ миссіонеровъ, здилъ даже нсколько разъ въ Саратовъ съ такою же цлью. Затмъ, какъ будто на время умолкъ, прекратилъ свою дятельность. Наконецъ, стало слышно, что Шаровъ поколебался ‘въ вр’ и намревается перейти въ православіе. Потомъ онъ пропалъ изъ Бакуръ, взявши годовой паспортъ. Но недавно онъ опять появился въ Бакурахъ и теперь ведетъ большую переписку съ тми лицами, съ которыми видлся за время недавняго отсутствія, посылая имъ десятками письма по земской почт до сердобской почтовой конторы. Въ числ этихъ писемъ есть съ адресомъ ‘Австрія’. Многаго ждутъ теперь отъ Шарова, но особенно интересуетъ обывателей его переписка съ ‘заграницей’ А самъ Шаровъ не удовлетворяетъ любопытства ни раскольниковъ, ни православныхъ и ничего не говоритъ, гд онъ былъ, что видлъ и слышалъ,— представляетъ для всхъ ходячій вопросъ’.

Но такой человкъ, очевидно, не уживется среди темнаго крестьянства и, наврное, будетъ высокоцнимъ лишь въ высшей раскольничьей іерархіи. А что іерархія эта слишкомъ удалена отъ темной массы народа, что она представляетъ, такъ сказать, дйствительно ‘высшее раскольничье начальство’, можно видть изъ нижеслдующей характеристики ея организаціи и дйствительнаго состава, сдланной хотя и въ ироническомъ тон, но довольно обстоятельно г. М. Гребневымъ въ Самарск. Епархіалн. Вдом. (1888 г., No 11): ‘Областными духовными совтами распоряжается лосковскій духовный совтъ, состоящій изъ безгласнаго лже архіепископа Савватія, двухъ всевластныхъ протопоповъ Петра и едора, съ четырьмя московскими купцами, онъ (московскій совтъ) разсылаетъ лжеепископовъ, подчиняетъ одного другому, одного лишаетъ власти, другому даетъ область въ ¹/₃ Европейской Россіи, епископы просятъ и ожидаютъ себ увольненія отъ областныхъ духовныхъ совтовъ, а совты и соборы состоять не только не изъ епископовъ, но даже и не изъ іереевъ, а изъ мірянъ-попечителей, только вмст съ іереями. Правда, не всегда было такъ, въ Москв при Антоніи Шутов, любившемъ собирать соборы, собиравшемъ на нихъ по 12 и боле лже-епископовъ, московскіе купцы отодвигались на второй планъ, все дло велъ самъ Антоній съ помощью преданныхъ ему московскихъ купчихъ. При преемник Антонія, Савватіи, соборы потеряли свое значеніе, ихъ перестали и собирать, все управленіе перешло въ руки постоянною московскаго духовнаго совта. Въ Саратов соборы собираются ежегодно въ сентябр или октябр, и это понятно, потому что дла на этихъ собраніяхъ ршаются по большинству… купеческихъ голосовъ, а лже-пастыри допускаются только для соблюденія духовно-каноническаго, такъ сказать, прилитія’.

Такимъ образомъ, оказывается, что лже-іерархія не только въ центральномъ управленіи, въ Москв, но еще боле въ провинціи, такъ или иначе должна подчиняться желаніямъ и вкусамъ раскольничьяго общества, и если въ городахъ раскольничье общество, состоящее изъ тузовъ-коммерсантовъ, можетъ требовать отъ подчиненнаго ему іерарха, кром повиновенія, еще и ‘букводныхъ знаній’, то темная масса крестьянства, ничего несмыслящая въ этихъ знаніяхъ, требуетъ отъ своихъ властей, наиболе близко къ нимъ стоящихъ, единственно лишь ‘примрнаго’ житія, поучительнаго для нихъ, строгаго, благообразнаго образа жизни, такъ чтобы, глядя на него, и вся община укрпляла въ себ потребность благообразныхъ отношеній. Этотъ типъ простаго, добраго, искренно заблуждающагося человка, малограмотнаго, но непреклонно врующаго въ свою священную обязаннность ‘пасти стадо’ и тмъ только, чтобы быть для него ‘примромъ’, прекрасно очерчивается въ двухъ статьяхъ Самарскихъ Епархіальныхъ Вдомостей. Въ той и другой рчь идетъ о самарскомъ раскольничьемъ епископ Амвросіи, причемъ одна изъ этихъ статей (въ No 11) спеціально посвящена біографіи ‘Того епископа, а авторъ другой (До чего дожило наше бглопоповство), написанной исключительно для обличенія покойнаго Люцернова и доказывающая, что, примявъ его, бглопоповцы глубоко пали въ нравственномъ отношеніи, — говорить о епископ Амвросіи лишь въ смысл этого горькаго упрека: ‘Какая разница между простодушнымъ ивантевскимъ мужикомъ Амвросіемъ, который подъ самымъ допросомъ, съ достоинствомъ искренно (не?) заблуждающагося, подписался (подъ протоколомъ допроса), ‘смиренный Амвросій епископъ’^ — и этимъ находчивымъ бариномъ Иваномъ Гавриловичемъ Люцерновымъ’. ‘Какъ много нужно было бглопоповцамъ перевернуть въ своей душ, изломать, задушить, чтобы уврять себя, что этотъ баринъ, въ золотыхъ очкахъ, съ сигарой и т. д., есть, все-таки, ‘священкоіерей древняго благочестія’. Вотъ до чего дошло бглопоповство нашихъ дней! Ему приходится уврять себя, что человкъ, не оказывающій ни вры, ни совсти, можетъ ихъ облагодатствовать только потому, что когда-то получилъ посвященіе и иметъ на него бумагу. Бглопоповству приходится уврять себя, что благодать Божія можетъ быть удержана не врою, а бумагою, на которой есть восковая печать…’ (перепечатано въ Саратовскихъ Епархіальныхъ Вдомостяхъ 1888 г., No 24).

Не касаясь справедливости или несправедливости обличенія Люцернова (объ этомъ будетъ сказано ниже), мы, однако, не можемъ не видть изъ этого отрывка, на чьей именно сторон лежатъ симпатіи автора обличительной статьи, г. П. С—на. ‘Вотъ какіе хорошіе, чистые сердцемъ бывали у васъ ваши пастыри изъ простыхъ мужиковъ, искренно сознавшіе свое достоинство и призваніе!’ Простота и искренность, несмотря на мужицкое невжество,— вотъ главное достоинство стоящаго во глав стада, пасомаго имъ. И дйствительно, подробности о личности и жизни этого епископа Амвросія, изложенныя въ особой стать г. М. Гребнева (Самарск. Епархіальн. Вдом…No 11), даютъ прекраснйшій образъ мужика-епископа, чтимаго народомъ.

Но, къ величайшему удивленію, г. Гребневъ собралъ вс эти подробности о жизни Амвросія совершенно не въ тхъ цляхъ, какими руководствовался г. Пр—й С—въ. Послдній явно симпатизируетъ типу мужика-епископа, г. же Гребневъ, напротивъ, стремится показать, что вся біографія Амвросія доказала, ‘что ни подвижническая вншностъ, ни безукоризненность образа жизни, ни даже мнимый внецъ исповдничества не могутъ еще изъ мужика сдлать епископа’. Еще боле поразительны основанія, которыя убдили г. Гребнева въ этомъ послднемъ умозаключеніи. Обозрвая все ту же біографію Амвросія, онъ недоумваетъ, какъ такъ могло случиться, что Амвросій не извлекъ ничего путнаго, хотя и, занималъ высокое положеніе и былъ окруженъ самыми благопріятными условіями? ‘Вс условія, казалось бы, блалопріятствовали тому, чтобы новонарченному оренбургскому, саратовскому и самарскому мнимому іерарху мною сдлать не расколу — пользы, конечно, но зла церкви православной’ (стр. 324). Вотъ въ какое непостижимое недоумніе впалъ г. М. Гребневъ, были у мужичонки вс средства натворить тьму всякаго зла для православной церкви и не натворилъ! И почему? Г. Гребневъ утверждаетъ, что такая оплошность Амвросія доказывала лишь, что ‘ни подвижническая вншность, ни безукоризненность ‘образа жизни, ни даже мнимый внецъ исповдничества не могуть сдлать еще изъ мужика епископа’ (стр. 325). Г. Гребневу Амвросій кажется столь неподходящимъ для епископской каедры и онъ такъ пораженъ тмъ, что Амвросій, имя въ рукахъ ‘вс средства’, однакожъ, не натворилъ зла православной церкви, что, въ видахъ убдительности для читателей справедливости своихъ взглядовъ, перечисляетъ т средства, которыми очень легко можно бы было воспользоваться, чтобы сдлать тьму-тьмущую зла для православія. ‘И Самара представляла собою многообщающій, удобный пунктъ для дятельности лже-епископа, какъ городъ, населенный значительнымъ, числомъ богатыхъ и вліятельныхъ австрійцевъ-раскольниковъ. Обстоятельства указали ему (Амвросію) и еще боле выгодный съ раскольничьей точки зрнія пунктъ для постояннаго жительства, это — Хвалынскъ, гнздо раскола, центральный пунктъ раскольниковъ именно австрійскаго толка. Отсюда рукой подать и въ Самару, и въ Николаевскій уздъ, и на Уралъ-рку, и въ Саратовъ, оттуда идетъ желзная дорога, и на Москву. А, между тмъ, въ Хвалынск и властей меньше, чмъ въ губернскомъ город, да и власти эти не такіе крупные. Не т и отношенія къ нимъ богатыхъ хвалынскихъ раскольниковъ, какъ въ городахъ губернскихъ. И личность самого Амвросія имла въ себ стороны, которыя должны бы привлекать къ нему любовь и уваженіе приверженцевъ мнимаго древляго благочестія,— это (Амвросій) образъ благочестія и въ жизни его, и во вншности,— но оказалось, что всею этою еще недостаточно’, т. е. опять-таки оказалось, что Амвросій, какъ мужикъ, не могъ сдлать вреда православной церкви.

Однако, можно быть вполн увреннымъ, что ‘смиренный Амвросій епископъ’, несмотря на вс перечисленыя г. Гребневымъ выгоды и благопріятныя условія для злаго дла, не соблазнился бы тою пугачовщиной противъ православной церкви, которую, по мннію г. Гребнева, непремнно бы долженъ былъ совершить настоящій раскольный лже-епископъ, не мужикъ, хотя бы онъ и не имлъ ‘подвижнической вншности и не велъ безукоризненнаго образа жизни’. ‘Смиренный Амвросій епископъ’ потому и привлекалъ къ себ любовь и уваженіе, что никоимъ образомъ не могъ бы и подумать ни о чемъ подобномъ тому, что совтуетъ г. Гребневъ. Онъ тмъ и дорогъ, что жизнь его дйствительно безукоризненна и что онъ дйствительно простой крестьянин, мужикъ. Самъ же г. Гребневъ какъ нельзя лучше свидтельствуетъ объ этомъ. Произошелъ, ‘смиренный Амвросій епископъ’ изъ простыхъ крестьянъ села Ивантевки, Никол. узда, Самарской губ., и назывался Александромъ, а по фамиліи Гараскинымъ. О дтств и молодости Амвросія автору ничего неизвстно. ‘Судя по его малограмотности,— говоритъ онъ, — Амвросій обучался у какихъ нибудь начетчиковъ, а затмъ, усвоивъ, что они могли ему дать, сдлался такимъ же начетчикомъ. Былъ онъ женатъ и имлъ сына. Но не какъ знатокъ церковныхъ каноновъ и не какъ краснорчивый учитель, а благодаря своей благовидной жизни и вншности сдлался онъ епископомъ. Въ 1863 году онъ былъ поставленъ въ священники (по австрійскому толку), а въ 71, передъ праздникомъ Рождества, съ согласія московскаго раскольничьяго лже-архіепископа Антонія, въ г. Хвалынск рукоположенъ казанскимъ лже архіепископомъ Пафнутіемъ въ епископа самарскаго и саратовскаго, съ нареченіемъ имени Амвросія и съ назначеніемъ каедры въ г. Самар. Какъ до епископства, такъ и посл епископства, по мннію г. Гребнева, онъ не отличался особенною дятельностью, какъ пропагандистъ раскола среди православныхъ. Посл же того, какъ сталъ епископомъ, Дятельность его сама собою расширилась, онъ. здилъ по епархіи, ставилъ священниковъ, совершалъ браки и разводы,— словомъ, длалъ тихо и справедливо то, что требовалось братіей и, однако, претерпвалъ: два раза онъ сидлъ въ острог, судился, дла его о распространеніи раскольничьей ереси доходили до синода, ршались въ высшихъ инстанціяхъ, но по освобожденіи отъ суда и находясь подъ надзоромъ, онъ опять становился смиреннымъ мужикомъ епископомъ!’ ‘Все время онъ жилъ по годовому паспорту крестьянина села Ивантева, выданному изъ николаевскаго казначейства, зиму и лто носятъ на голов шапку (вроятно, мховую?), одвается лтомъ въ мщанское длиннополое полукафтанье изъ сраго казинета, поверхъ иногда надваетъ чапанъ изъ чернаго крестьянскаго сукна. Лицо у Амвросія чистое, блдное, худощавое, жизнь онъ ведетъ чуть не аскетическую, дара слова не иметъ, малограмотенъ, пишетъ едва не полууставомъ’ (стр. 318). Тюремныя заключенія много возвысили его авторитетъ, но, все-таки, ‘не легко было ему епископствовать’. Одинъ изъ крупныхъ радтелей черемшанскаго монастыря, купецъ М—въ, смотрвшій на монастырь какъ на свою собственность и, повидимому, сильно уважавшій свой карманъ, былъ такъ оскорбленъ отсутствіемъ въ фигур Амвросія величественности, что ‘посл первой же, отслуженной Амвросіемъ по-архіерейски литургіи, не только отказалъ ему въ пріем у себя, но не пустилъ его и въ монастырь на Черемшан (гд жили предшественники Амвросія), заперъ подъ замокъ и архіерское облаченіе’.

Уже другой изъ хвалынскихъ купцовъ, сжалившійся надъ старикомъ Амвросіемъ, далъ ему пріютъ у себя въ дом. Тогда дали знать о положеніи длъ въ московскій духовный совтъ, но совтъ особою грамотой отвтилъ совту самарской, саратовской и астраханской епархіи не смщеніемъ Амвросія, а смиренно прося оставить его, не взирая на его малограмотностьи памятуя, что и апостолы были неученые рыбари’. При этомъ совтъ прислалъ Амвросію архіерейское облаченіе и назначилъ опекуна и мсто жнительства около Черемшана не далеко отъ монастыря, гд онъ не былъ принятъ купцомъ. Но Амвросій былъ утомленъ и постоянно просилъ у московскаго совта отставки. Однако же, его не выпустили и совтъ не исполнялъ его просьбы, а только мнялъ ему опекуновъ, изъ людей практическихъ, которые не всегда оказывались добросовстными относительно Амвросія. Кажется, почему бы для прекращенія безпорядковъ, сопровождавшихъ эти опеки, не уважить просьбы Амвросія и не назначить на его мсто новаго епископа? Однако, московскій духовный совтъ находилъ почему-то нужнымъ держать Амвросія на его каедр, т.-е. не лишать народъ его благотворнаго вліянія, какъ человка безукоризненной жизни. По этому-то мужику-епископу посылались опекунами также епископы, и онъ, видя, что его дло могутъ длать лучше, чмъ онъ, посл долгихъ отказовъ объ увольненіи, наконецъ, уже подъ старость опять взмолился объ отставк. Она была ему, наконецъ, дана 5 сентября 1884 г. въ город Хвалынск областнымъ духовнымъ совтомъ. ‘Смиренный епископъ Амвросій’ опять сталъ крестьяниномъ и ‘послдніе годы былъ такъ дряхлъ, что почти уже не слзалъ съ печи’ (стр. 327).

Такимъ образомъ, если лже-іерархія такъ долго не увольняла смиреннаго епископа мужика единственно вслдствіе его нравственнаго вліянія на пасомое имъ стадо, то, стало быть, и само пасомое стадо дорожило безукоризненно-нравственнымъ мужикомъ-епископомъ, не какъ хитроумнымъ начетчикомъ, а какъ образцомъ ‘примрной жизни’, и, слдовательно, имя этотъ примръ, и старалось не терять мысля о необходимости благообразія взаимныхъ отношеній, такъ какъ именно въ нихъ-то, кажется, и заключается преимущество обыденной жизни крестьянъ-раскольниковъ.

Современенъ, конечно, ‘своимъ чередомъ’ выяснятся во всхъ подробностяхъ эти обыденныя ‘преимущества’ строя, но пока, несмотря на скудость находящихся подъ руками матеріаловъ по этому вопросу, можно, все-таки, судить, что дисциплина взаимныхъ отношеній есть боле существенная причина ‘упорства’, чмъ закоренлость въ религіозныхъ заблужденіяхъ. Вотъ эти-то строго осмысленныя, взаимныя отношенія людей раскольничьей среды и могутъ служить, до нкоторой степени, объясненіемъ поступка Люцернова, съ тою разницей, что онъ пришелъ въ раскольничью среду не какъ человкъ, который могъ бы и надялся подать этой сред ‘примръ’ своею жизнью, но какъ человкъ, который самъ нуждался въ примр благообразныхъ человческихъ отношеній, въ тихомъ пристанищ среди людей съ опредленными цлями жизни.

Тотчасъ посл его смерти стали появляться некрологи, рисовавшіе послдніе дни его жизни въ самомъ непривлекательномъ вид. Онъ изображается какъ ‘баринъ, въ золотыхъ очкахъ, съ сигарой во рту’, который не церемонится публично сидть ‘со стаканомъ пива за однимъ изъ столиковъ Барыкинскаго зала, въ обществ вокзальной пвицы’ (Самарск. Епарх. Вдом.). Мы не скажемъ, что напитокъ не имлъ въ послдніе годы жизни Люцернова гибельныхъ для него послдствій. ‘Тихое пристанище’, въ которомъ онъ пріютился въ послдніе годы жизни, не могло быть для него ничмъ инымъ, кром величайшаго несчастія и горя, полагать, что онъ, пожилой человкъ, ощущалъ въ эти годы только удовольствіе матеріалы ныхъ выгодъ, значитъ — умышленно не обращать вниманія на всю его предшествовавшую жизнь, которая, несмотря на почти постоянное отсутствіе какихъ бы то ни было матеріальныхъ выгодъ и даже просто средствъ къ существованію, держалась не на стремленіи къ выгод, а на цляхъ несравненно боле высшаго порядка.

‘Люцерновъ,— читаемъ мы въ одной изъ обличительныхъ біографій,— сынъ священника, родился въ 1835 г., получилъ первоначальное образованіе въ саратовской духовной семинаріи (гд и окончилъ первымъ ученикомъ, 21 г. отъ роду)’, но, несмотря на такой успхъ, несомннно свидтельствующій о талантливости натуры этого юноши, біографъ длаетъ такую характеристику его въ эти юные годы: ‘онъ отличался бойкими способностями, но проявлялъ неровность характера, легкомысліе и выдавался странностями: то углублялся онъ, въ свободное отъ учебныхъ занятій время, въ чтеніе аскетическихъ сочиненій и собирался на Аонъ, то съ увлеченіемъ читалъ свтскіе журналы и потомъ велъ бесды въ либеральномъ дух. Еще тогда онъ куда-то порывался, чего-то искалъ’.

Дйствительно, онъ искалъ ‘чего-то’ всю жизнь, но только не матеріальныхъ выгодъ. Окончивъ курсъ въ 1856 г., онъ въ 1857 г. Женился и получилъ священическое мсто въ одномъ изъ сельскихъ приходовъ Самарской губерніи. ‘Въ теченіе десяти лтъ своей службы въ этой епархіи Люцерновъ усплъ побывать въ десяти приходахъ, исколесилъ губернію вдоль и поперекъ и оставилъ по себ память какъ о человк непокладистаго нрава, неуживчивомъ, кляузномъ, по временамъ нетрезвомъ и въ нетрезвомъ вид неспокойномъ’. Изображая такими чертами поведеніе Люцернова въ теченіе десяти лтъ, біографъ рисуетъ намъ прямо пропащаго человка: кляузника, нетрезваго, безпокойнаго, котораго начальство переводитъ изъ прихода въ приходъ, такъ какъ онъ: нигд не уживается. Есть такія несчастныя натуры, но слдующія же за этой характеристикой строки прямо говорятъ, что съ изображеннымъ кляузникомъ и нетрезвымъ человкомъ Люцерновъ не имлъ ничего общаго. ‘Въ конц шестидесятыхъ годовъ,— говоритъ біографъ,— онъ угомонился нсколько въ кляузничеств, бывъ отвлеченъ отъ этой жалкой дятельности составленіемъ ряда статей, которыя печатались въ Самарскихъ Епархіальныхъ Вдомостяхъ и которыя касались вопроса И самостоятельности церковноприходской общины въ древней Руси’. Такъ пишетъ тотъ же біографъ, но мы имемъ частныя свднія (изъ которыхъ ниже приводимъ еткрывки), что, кром статей въ Епархіальныхъ Вдомостяхъ, Люцерновъ писалъ въ это время и въ другихъ изданіяхъ и велъ, кром того, интересную полемику съ Ю. Самаринымъ по нкоторымъ религіознымъ вопросамъ. Намыкавшись по приходамъ 10 лтъ и найдя въ литератур нкоторое облегченіе своимъ порывамъ къ ‘чему-то’, Люцерновъ въ 66 г. просилъ назначить его учителемъ духовнаго училища въ Самар, но подучилъ отказъ, на томъ основаніи, что онъ не академикъ, чтобы разсчитывать на мсто въ город. Этотъ отказъ не только не сокрушилъ Люцернова, который десять лтъ былъ сокрушаемъ, якобы, только кляузною дятельностью, но, напротивъ, поднялъ всю силу его энергіи, Несмотря на свой возрастъ, а, главное, отсутствіе какихъ бы то-ни было средствъ къ жизни, онъ ршилъ поступить студентомъ въ казанскую духовную академію. Свднія о студенческой жизни Люцернова въ Казани (1868—1872 гг.) находятся въ стать Недли, подъ заглавіемъ Два священника (Недля 1885 г., No 18), написанной, очевидно, человкомъ, хорошо знавшимъ жизнь покойнаго въ это время. Отправляясь въ Казань, онъ взялъ съ собой жену и дтей и, не имя гроша денегъ, попалъ въ величайшую нужду, хотя, все-таки, сталъ студентомъ академіи. Чтобы имть средства къ жизни, онъ вначал служилъ обдни въ разныхъ церквахъ по найму, а въ 1670 году получилъ свой приходъ, который черезъ годъ былъ уничтоженъ. Тогда онъ, при содйствіи знакомаго профессора, подучилъ мсто священника при университетскихъ клиникахъ, причемъ ему приходилось, въ одно и то же время, поддерживать существованіе большой семьи, лечить больную жену, управлять приходомъ и бгать за 5 верстъ въ академію, чтобы записывать и составлять лекціи профессоровъ’.

Окончивъ, несмотря на такія тяжкія обстоятельства жизни, курсъ въ духовной академіи въ 1872 т., онъ былъ назначенъ преподавателемъ въ семинаріи г. Каменца, Подольской губерніи, затмъ былъ переведенъ въ г. Нолинскъ, Вятской губерніи, на должность смотрителя духовнаго училища, откуда черезъ два года перешелъ въ г. Омскъ священникомъ при тюрьм и законоучителемъ при омской мужской гимназіи, наконецъ, онъ былъ назначенъ въ Тобольскъ приходскимъ священникомъ, преподавателемъ мстной семинаріи и законоучителемъ учебной военной команды. Кто знаетъ сибирскія цны на главнйшіе жизненные продукты, тотъ можетъ понять, что три мста, каждое оплачиваемое извстнымъ вознагражденіемъ, длали матеріальное положеніе Люцернова вполн обезпеченнымъ, и, не сомнваемся, даже завиднымъ для его духовныхъ собратій. Но опять-таки не матеріальныя блага были его жизненною цлью. Въ 1880 году онъ представилъ въ совтъ казанской духовной академіи диссертацію на степень магистра богословія, подъ заглавіемъ: Историческій обзоръ пастырской, учительской, руководительной и религіозно-воспитательной дятельности въ христіанств. Этотъ трудъ онъ долгіе годы составлялъ въ т немногія свободныя минуты, которыя оставались ему отъ многосложной священнической и педагогической дятельности, и помощью его надялся, наконецъ, сойти на дорогу къ такому длу, которое и было ему по душ.

‘Но диссертація не была одобрена академическою конференціей, такъ какъ, по отзыву доцента А. В. В—скаго, диссертація Люцернова ‘проникнута раціоналистическимъ направленіемъ и содержитъ въ себ неправославное (яко бы заимствованное у Гиббона) ученіе о происхожденіи церковной іерархіи’. Люцернову, такимъ образомъ, не выпало на долю счастія боле для него подходящей профессорской дятельности, онъ долженъ былъ остаться въ теченіе нсколькихъ лтъ преподавателемъ въ той же тобольской семинаріи и оставался здсь до ревизіи ея членомъ учебнаго комитета при святйшемъ синод г. М. въ 1884 г. Вслдствіе этой ревизіи, онъ долженъ_: былъ оставить духовно-учебную службу. Почему послдовало удаленіе его отъ службы — остается неизвстнымъ. Но, въ конц-концовъ, Люцерновъ, несмотря на выдающіяся свои_: способности, недюжинный умъ, энергію и знанія, что безусловно признаютъ за нимъ даже и его недоброжелатели, оказался уже на склон ею омизни выбитымъ изъ колеи и безвозвратно потерялъ все то, на что онъ имлъ право по своей долголтней служб, по образованію и по личнымъ своимъ способностямъ’.

Посл удаленія Люцернова изъ духовно-учебной службы и всхъ превратностей его судьбы, у него, какъ у натуры нервной и впечатлительной, да, къ тому же, надломленной жизнью, естественно, осталось только горькое чувство по отношенію къ лицамъ, которыхъ онъ считалъ виновными въ своихъ несчастіяхъ. Если къ этому присоединить неожиданную и усилившуюся матеріальную нужду и желаніе имть опять извстную сферу дятельности, то намъ, можетъ быть, и будетъ понятенъ переходъ Люцернова въ расколъ: чувство личной обиды и даже личной озлобленности на всхъ, кто не только не поддержалъ его, а безцеремонно сбивалъ съ пути въ теченіе долгихъ лтъ всякаго рода страданій, заставило его. искать успокоенія и отдыха въ: такой сред, которая, несомннно, должна была его почитать (что и было на самомъ дл) и гд. онъ, какъ простой исполнитель опредленно выраженныхъ желаній общества, можетъ, наконецъ, и свое положеніе считать также вполн опредленнымъ.

Глбъ Успенскій.

‘Русская Мысль’, кн.VIII, 1889

СВОИМЪ ЧЕРЕДОМЪ.

I. Два слова о мстной печати.

II. Деревенскіе раскольники.

Читайте также: