СВОБОДНАЯ ЦЕРКОВЬ И СОБОР
СВОБОДНАЯ ЦЕРКОВЬ И СОБОР
I
II
III
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Свободная церковь и собор, Бердяев Николай Александрович, Год: 1917
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., ‘Астрель’, 2007.
Русский народ всегда чувствовал себя народом христианским. Многие русские мыслители и художники склонны были даже считать его народом христианским по преимуществу. Славянофилы думали, что русский народ живет православной верой, которая есть единственная истинная вера, заключающая в себе полноту истины. Тютчев пел про Россию:
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя1.
Достоевский проповедовал, что русский народ — народ богоносец2. Лучшие русские люди верили, что в скрытой глубине русской народной жизни таятся возможности высших религиозных откровений. Но вот грянула революция и привела в бурное движение необъятное море народной жизни. Народ, безмолвствовавший тысячу лет, захотел наконец выговориться. И вот, прислушиваясь к многоголосью народному в разбушевавшейся стихии революции, приходится признать, что имени Христова не слышно в этом гуле. Не во имя Христа совершилась революция, и не христианская любовь направляет ее течение. Все попытки превратить нашу национальную революцию в социальную были движимы дошедшей до озлобления жаждой равенства, понятого механически и материалистически, но в них менее всего чувствовался дух христианского братства. Революция обнаружила духовную опустошенность в русском народе. И опустошенность эта есть результат слишком застарелого рабства, слишком далеко зашедшего процесса разложения в старом строе, слишком долгого паралича русской Церкви и нравственного падения церковной власти. Долгое время вытравлялась святыня из народной души и справа и слева, и это подготовило то циническое отношение к святыням, которое ныне обнаруживается во всем своем безобразии. Революции хороши лишь тем, что они выявляют истинное положение, свергают всякую условную и лицемерную ложь. Для уничтожения старой лжи и гнили значение революции будет велико.
Революция ударила по Церкви и разрушила старую связь Церкви и государства. Внешне в строе церковном все пришло в движение. Русская Церковь должна перестроиться снизу доверху. Но в стихийном нарастании революции церковное движение оказалось совершенно затерянным. Церковного голоса не слышно в гуле революции. В дни великой опасности для России Православная Церковь не играет той роли, какую играла в прежнее время, когда св. Сергий Радонежский спасал родину и направлял ее духовно. Есть основание опасаться, что подобно тому, как до переворота Церковь была принижена перед старым самодержавным государством, она будет принижена и перед новым демократическим государством. Но в дни, когда Россия и весь мир переживают небывалые катастрофы, когда все в мире стало зыбким и колеблющимся, христиане не могут не желать, чтобы был услышан голос Свободной Церкви Христовой. Свободная Церковь есть прежде всего Церковь, независимая от власти и государства и от всякой стихии этого мира. Она в себе самой черпает источник своих откровений, она получает свою свободу от Главы своего Христа. Не может Церковь получить свободу от революций и изменений, происходящих в государстве, не может свобода Церкви родиться от демократического строя. И если в старой связи Церкви и государства нарушено было заповеданное Христом отношение между ‘Божьим’ и ‘Кесаревым’, то это было внутренним падением церковного народа, церковного человечества, его соблазном и порабощением ‘миру сему’. Церковь в своей внутренней святыне, которую не одолеют врата адовы3, не может быть порабощена. Она сама есть источник благодатной свободы, она ограничивает то всевластье государства, перед которым склонился мир языческий, и охраняет бесконечную природу и бесконечные права человеческой души. Только христианство признает бесконечность человеческого духа и его несоизмеримость ни с какими царствами этого мира. Но Церковь есть богочеловеческий организм, и человеческая воля церковного народа может соблазняться всеми искушениями, может отпадать и рабствовать. Русский церковный народ, находившийся под духовным воздействием Византии, прошел через большие искушения, он воздал ‘Божье’ — ‘Кесарю’. Автокефальность4 русской Церкви означала возглав- ление ее царем. На этом пути церковный народ в России утерял всякое самостоятельное значение в жизни своей Церкви. Соборное начало осталось в голове таких идеологов православия, как славянофилы, но оно отсутствовало в самой церковной действительности. И церковный народ, и церковная иерархия привыкли к приниженной пассивности, вся активность была возложена на органы государства. И задачу наших дней для жизни Церкви нужно видеть прежде всего в том, что самый церковный народ и церковная иерархия ныне призываются к активности и самодеятельности во всем (между прочим, и в деле религиозного воспитания). Нельзя уже рассчитывать, что дело христианства на земле сделает за православных христиан кто-то другой, какая-то опекающая и покровительствующая власть.
Внешний строй русской Церкви, которая была самой большой и самой сильной частью восточной Православной Церкви, держался своей связью с царской властью. Падение ‘священного русского царства’ означает новый период в истории Восточной Церкви. Кончилась византийская идея. Церковный народ освободился от одного из соблазнов, от рабства у ‘Кесаря’, и ему дана свобода выбора дальнейшего пути. Внешнее единство Восточной Церкви ничем уже не держится. И это есть огромное испытание Духовных сил церковного народа. Отныне Восточная Церковь может держаться лишь внутренним единством, лишь возрожденной церковной силой и крепостью. И именно потому должна пробудиться церковная воля к восстановлению вселенского единства Церкви. Падение русского самодержавия облегчит движение к соединению Церквей. Но движение это нужно прежде всего мыслить не как внешнюю унию, а как внутреннее обращение двух половин христианского человечества друг к другу с любовью, не отказываясь от своеобразного опыта каждой из половин. Вполне свободной может быть лишь Единая Вселенская Церковь, не прикованная к государствам и нациям, не зависящая от власти национальных государств. Всякое разделение в Церкви есть уже частичная утрата свободы. Автокефальность русской Церкви и была источником ее несвободы. Соблазн папацезаризма в западной католической Церкви был таким же разделением и таким же рабством, как и соблазн цезарепапизма на Востоке5. Но ошибочно было бы думать, что протестантизм был движением к свободе Церкви. Лютеранская реформация по последствиям своим подчинила Церковь принципу территориальности и отдала ее во власть князей6. Всякий уклон к протестантизму есть разделение в Церкви, распадение ее и утрата ее свободы. Русский синодальный строй был внесением в православную Церковь протестантских начал, заимствованных из Германии, он представлял собой обмирщение Церкви. Лучшие православные люди относились с презрением к синодальному строю, считали его не каноническим и искали духовного авторитета православной Церкви в старчестве. Церковное управление было навязано старой государственной властью и разделяет ее судьбу.
Св. Синод в последний период своего существования подвергся тому же разложению, что и бюрократия, в нем была та же гниль, что и в государственной власти. Князья Церкви находились в рабстве у Григория Распутина. Он определял в значительной степени тот состав Св. Синода, с которым встретилось Временное революционное правительство. Перед первым революционным обер-прокурором7 стала задача развязать старые отношения Церкви и государства, снять с Церкви оковы, освободить церковный строй от того, что было ему навязано старой властью. С этой точки зрения несколько насильственные действия обер-прокурора по отношению к старому составу Св. Синода и высшей церковной иерархии могут быть оправданы, хотя в будущем обер- прокурор не должен играть никакой церковной роли и превратится в министра исповеданий. В первые революционные моменты защита свободы и достоинства Церкви и церковной власти не могла быть защитой старого состава Св. Синода, который не был избран церковно, который целиком навязан Церкви разлагающейся государственной властью. Первый пореволюционный период церковной жизни оказался окрашенным в бюрократический цвет нового стиля, и это было неотвратимым последствием старых грехов. Тело Церкви давно уже больно, давно уже находится в нестроении, и революция лишь выявила истинное положение, сбросила лицемерную ложь. Клерикально-классовая точка зрения не может быть защитой свободы Церкви, она сама находится в плену у Царства Кесаря и добивается земных выгод. Не следует забывать, что русская Церковь пережила длительный период упадка и угашения духа. Церковный народ безмолвствовал и бездействовал. Много религиозной энергии рассеялось по сектам и было направлено на борьбу против Церкви и заключенной в ней полноты. Душа народная была в смятении и соблазнилась о нравственном падении церковной иерархии, о духовном вырождении ‘официальной’ Церкви. Такое религиозное состояние народа ставит брльшие духовные затруднения на пути церковного возрождения. И нужно ждать, что великие жизненные испытания и потрясения приведут народ русский к религиозному самоуглублению.
Давно уже надежды на обновление нашей Церкви связывают с созывом Поместного Церковного Собора. В православной Церкви должно быть восстановлено соборное начало. Старая власть боялась Собора, и созыв его сделался возможен лишь после переворота8. Церковь перестраивается на выборных началах. Отныне в Церкви не может быть терпимо ничто, навязанное ей извне. Но ошибочно было бы принять восстановление соборного начала и демократизацию церковного строя за церковное творчество и церковное возрождение. Один из соблазнов, подстерегающих нашу церковную жизнь, — это смешение религии с политикой. Правое и левое политиканство в Церкви одинаково пагубны. Переход к политической или социальной демократии не есть религиозное движение, и для церковного возрождения он сам по себе ничего не может дать. Настоящее церковное возрождение может идти лишь изнутри, из глубины, от дыхания нового духа. Творческое религиозное движение начнется лишь тогда, когда народ углубится внутрь себя, перестанет жить внешним. Тогда самобытное религиозное и церковное движение внесет в политику и общественность высшую правду, которой в них нет. Пока же в революционном движении Бог забыт, и от такого движения безумно ждать религиозного возрождения. Человек выброшен на поверхность. Не следует слишком многого ждать и от Поместного Собора. Вряд ли возможно в Церковном Соборе большее количество религиозной энергии, чем та, которая существует в церковном народе. Как это ни печально, но нужно признать, что Церковному Собору не предшествовало никакого церковного движения снизу, никакого накопления творческой духовной энергии в народе. Спешное созвание Собора вызвано внешней необходимостью перестроить русскую Церковь и предотвратить возможность ее развала. Собор должен будет определить отношение Церкви к государству, решить целый ряд вопросов церковного быта. Собор прежде всего должен укрепить положение Православной Церкви в разбушевавшейся стихии, всесметающей в своем бурном движении, он должен поставить Церковь в положение, независимое от изменчивых стихий революций и реакций, т. е. выявить Свободную Церковь, подчиненную лишь главе своему Христу, которую не поработят уже никакие изменения в судьбах государства.
Но опасности и соблазны подстерегают с разных сторон. С одной стороны, возможен уклон к протестантизму, к реформации лютеровского типа. С другой стороны, возможно возникновение клерикального политического течения, которое будет вести классовую борьбу в Церкви и через Церковь. И та и другая опасность отклоняют от путей Свободной Церкви, Единой и Вселенской. И в том и в другом течении Церковь будет в ложном сцеплении с политикой и государством. Через все опасности должен быть проведен и сохранен внутренний иерархизм Церкви, который и есть истинная свобода и независимость от мира. Только свободная и сохраняющая свою иерархическую преемственность Церковь будет духовной крепостью, в которой можно защититься от внутренних и внешних соблазнов. Сектантские уклоны всегда бывают бесплодной растратой религиозной энергии. И нельзя не желать всей душой, чтобы религиозная энергия сектантства была возвращена Церкви. Истинный путь Свободной Церкви пролегает одинаково далеко и от инертного, и фарисейского консерватизма, препятствующего всякому творческому религиозному движению, и от разрушительного революционизма, направленного против внутреннего иерархического лада Церкви.
Свободная Церковь в новом русском государстве должна действовать как внутренняя духовная сила и делать государство изнутри, а не извне христианства. Принудительное ‘христианское государство’ есть лицемерная ложь. Но признание этой отрицательной истины не означает отказа от права и обязанности христианского народа налагать христианскую печать на свое государство. Поскольку русский народ останется христианским народом, он не может не желать, чтобы Церковь занимала в его государстве особенное место, он не может приравнять ее к частным обществам. Церковная свобода в христианстве соединяется с религиозной свободой. Но религиозная свобода, свобода совести для христианина не есть формальная и бессодержательная свобода, она есть истина самой христианской религии как религии свободы. Только безрелигиозные и враждебные христианству люди могут утверждать, что религия есть частное дело отдельного человека. Нет, религия есть дело вселенское, есть полнота всего. Полное отделение Церкви от государства, как того требуют либеральные и социалистические доктринеры, нежелательно и невозможно. Во Франции оно приняло форму гонения против Церкви. В принципе должно быть разделение ‘Божьего’ и ‘Кесарева’, и ‘Божье’ должно быть совершенно свободно от всяких посягательств ‘Кесарева’. Но ‘Божье’ действует в ‘Кесаревом’ изнутри, через церковный народ, в котором должна быть цельность духа. Истинная Церковь есть соединение свободы с единством. Русский Поместный Собор есть лишь момент во вселенском церковном движении, которое должно начаться в мире и соединить все силы христианства для борьбы с силами антихристианскими, которые нарастают в мире.
Народоправство. 1917, No 7, 21 августа, с. 4-6.
Духовные основы русской революции. Опыты 1917-1918 гг. СПб., 1999, с. 299-309.
1 См. прим. 1 к статьи ‘О святости и честности’ на с. 1062.
2 См. прим. 1 на с. 1053-1054.
3 См. прим. 3 на с. 1102.
4 Т. е. независимость, наличие собственного, независимого главы — патриарха.
3 См. прим. 2 на с. 1072.
6 Имеется в виду Аугсбургское соглашение, или Аугсбургский религиозный мир, заключенный в 1555 г. между католиками и протестантами Германии, который санкционировал установление религии в княжествах по усмотрению князей (принцип cuius regio, eius religio — чье правление, того и религия).
7 Первым обер-прокурором Св. Синода после свержения самодержавия был В.Н. Львов, остававшийся на этой должности до 21 июля. Впоследствии — активный участник движения ‘Живая церковь’.
8 Поместный Собор Русской Православной Церкви, восстановивший патриаршество, открылся 15 августа 1917 г. и продолжался до 1 сентября 1918 г.